Джеймс Хэдли ЧЕЙЗ

      ДЕЛО О НАЕЗДЕ

     

      Перевод с английского М.Загота.

     

             Глава первая

     

      1

     

      Некоторые боссы придерживаются твердого правила — никогда не смешивать работу и личную жизнь. Именно к такому типу начальников принадлежал Роджер Эйткен. Лишь после того, как он упал с лестницы перед «Плаза Грилл» и сломал себе ногу, я попал к нему домом и увидел его жену.

      До этого случая он меня к себе ни разу не приглашал, и это меня нисколько не беспокоило. По-моему, нет ничего хуже, когда начальник, крупная птица, изображает из себя эдакого отца родного. Если шеф раз в месяц устраивает дома званый ужин для сотрудников, совершенно нестерпимый ужин, на котором все боятся притронуться к рюмке или повысить голос, от такого шефа надо бежать как от чумы — в этом я твердо уверен.

      Роджер Эйткен являл собой совершенно противоположный тип босса — это был босс-феодал. Людей он подбирал себе очень тщательно и платил им на четверть больше, чем любое другое рекламное агентство. Примерно неделю он присматривался, подходит человек или нет, и если решал, что нет, невезучим приходилось с треском вылетать вон.

      Эйткен возглавлял «Международное Тихоокеанское агентство» — самое большое и лучшее рекламное агентство на всем побережье. Прежде чем попасть туда, я работал в маленьком занюханном рекламном бюро, которое одной ногой стояло в финансовой могиле, а босс его вскоре загремел в дом для неизлечимых алкоголиков. Было это года два назад. Хорошо помню, я сидел за своим столом и ломал голову, как лучше подать рекламу посудомоечной машины — это убогое создание даже не могло счистить с тарелки остатки соуса, — как вдруг мне позвонила секретарша Роджера Эйткена. Она сказала, что Эйткен хочет видеть меня по личному делу и просит зайти к нему в шесть часов.

      Я, разумеется, много слышал об Эйткене. Я знал, что он управляет агентством, принадлежащим кучке богатых бизнесменов, и делает это очень здорово. Естественно, я сразу же подумал: а не хочет ли он предложить мне работу? Естественно, я заволновался: работать в «Международном» считалось мечтой для любого рекламщика на побережье.

      В шесть часов я как штык стоял в приемной агентства, а ещё через пять минут — перед столом Эйткена, стараясь мужественно выдержать взгляд стальных голубых глаз, который, как нож масло — по-моему, здесь это сравнение уместно, — пронзал меня до самого затылка.

      Эйткен был крупный, свыше ста восьмидесяти сантиметров роста мужчина, ширококостный, с живым лицом. Рот его напоминал защелкнутый капкан, агрессивная челюсть — челюсть крупного чиновника. Выглядел он лет на пятьдесят семь и был полноват в талии, но если это и был жирок, то жирок тугой, плотный. Короче говоря, было ясно, что этот человек держит форму.

      Секунд десять он пристально рассматривал меня, потом поднялся, вытянул вперед руку и крепко, до боли в косточках, пожал мою.

      — Вы Честер Скотт? — требовательно спросил он. Голос его, безусловно, можно было услышать в приемной, не прикладывая ухо к замочной скважине.

      Не знаю, за кого ещё он мог меня принять, поскольку, прежде чем добраться до его кабинета, я назвал свое имя по меньшей мере четырем его служащим.

      Я сказал, что я — Честер Скотт.

      Он открыл лежавшую на столе папку и постучал по ней пальцем:

      — Ваша работа?

      В папке было около двух десятков вырезок из разных газет и журналов — реклама, сделанная мной за последние четыре-пять месяцев.

      Я сказал, что это — моя работа.

      Он закрыл папку и начал вышагивать по комнате.

      — Не так уж плохо, — заметил он. — Вы могли бы мне подойти. Сколько они вам платят?

      Я назвал сумму.

      Он приостановился и уставился на меня, как будто не расслышал.

      — Вам известно, что вы стоите больше?

      Я сказал, что известно.

      — Почему же вы сидите сиднем и ничего не предпринимаете?

      Я сказал, что последнее время у меня было много работы и думать о чем-то другом не приходилось.

      — Может, для вас работа важнее денег?

      — Я бы не сказал, — ответил я. — Просто последнее время я действительно был занят.

      Еще несколько секунд он не спускал с меня глаз, потом обошел вокруг стола и сел в свое кресло.

      — У меня вы будете получать на сотню в неделю больше, чем сейчас. На работу можете выйти с понедельника.

      Так я начал работать в «Международном».

      С тех пор прошло два года. За это время я стал в агентстве вторым человеком после Эйткена и подчинялся только ему самому. Получал я столько, сколько два года назад мне и присниться не могло. У меня появились «кадиллак» с открывающимся верхом, бунгало с тремя спальнями и видом на океан, мальчишка-филиппинец, помогавший мне вести холостяцкое хозяйство, а также счет в банке на кругленькую сумму.

      Только не думайте, что я вышел на этот уровень, посиживая в кресле и покуривая сигаретки. Если вы попадаете к Эйткену, вам приходится вкалывать до седьмого пота. Каждый день, включая субботы, я садился за свой стол ровно в девять утра и нередко просиживал до полуночи. Платили в «Международном» прилично, но Эйткен за эти деньги драл три шкуры. Я, наверное, в жизни своей так много не работал, но мне это нравилось, к тому же со мной работали хорошие ребята: каждого парня или девушку Эйткен отбирал лично, а это кое-что значило. Короче говоря, я был на вершине блаженства. Слезать с этой вершины я никак не собирался, но, к сожалению, иногда обстоятельства складываются не так, как нам хочется.

      Однажды жарким июльским вечером все вдруг полетело кувырком. Я поздно засиделся на работе — был уже десятый час. Со мной оставались только моя секретарша Пэт Хэнесси и художник-график Джо Феллоуз. Остальные ушли домой. Мы работали над рекламой нового туалетного мыла. Работа была большая и ответственная, кое-что делалось специально для телевидения, и вкладывалось в это дело около двух миллионов долларов.

      Феллоуз показывал мне какие-то куски рекламы для еженедельников, и тут на столе Пэт зазвонил телефон.

      Она подошла к столу и сняла трубку.

      Пэт — девушка очень симпатичная. Высокая, длинноногая, с рыжими волосами и большими голубыми глазами, цвет лица — как на картинке. Ей двадцать шесть лет, а язычок такой, что лучше не попадаться. Мы с ней работали в одной упряжке. Если бы не её напоминания, я бы выходил из всех графиков и запорол половину работ, которыми меня забрасывал Эйткен.

      Я не слушал, о чем она говорила, — мы с Джо исправляли один из его эскизов. Мне не нравилась девушка, которую он использовал в качестве модели.

      — Слушай, Джо, — говорил ему я, — девицу с такой грудью прищемит первая же вращающаяся дверь.

      — Ну и прекрасно, — с обезоруживающей простотой парировал Джо, — именно это я и хочу передать. Я как раз и хочу, чтобы мужики, увидев эту рекламку, сразу задали себе вопрос: а что будет делать такая дамочка, если ей потребуется пройти через вращающуюся дверь? Это же психологический рисунок.

      Я попытался удержаться от смеха, но не смог и бросил в него эскизом, а Пэт в это время повесила трубку и своим тихим, спокойным голосом сказала:

      — Мистер Эйткен сломал ногу.

      — Жалко, что не шею… — сострил было Джо, но тут же осекся. — Шутишь, что ли?

      Пэт взглянула на меня.

      — Звонила его экономка, — сказала она. — Мистер Эйткен поскользнулся на лестнице в «Плаза Грилл». Он упал и сломал ногу.

      — Это в духе нашего шефа! — довольно беспардонно воскликнул Джо. — Если уж ломать ногу, так не где-нибудь, а в «Плаза Грилл». А какую ногу, она не сказала?

      — Заткнулся бы ты, Джо, — оборвал его я. Потом спросил у Пэт:

      — А где он? В больнице?

      — Его отвезли домой. Он хочет видеть тебя. Экономка просила передать, чтобы ты приехал прямо сейчас.

      Тут я вдруг сообразил, что и понятия не имею, где живет Эйткен.

      — Где его найти? — спросил я, вставая.

      — У него небольшая хибарка на Пальмовом бульваре, — с циничной улыбкой ответил Джо. — Такой милый домишко на двадцать четыре спальни, а гостиную можно вполне использовать под автобусный гараж. Ни дать ни взять загородная дачка из рекламного проспекта.

      Его юмор был явно неуместен. Я вопросительно повернулся к Пэт.

      — Это «Гейблз», на Пальмовом бульваре, — быстро сказала она. — Третий дом справа.

      Она начала вытаскивать из ящиков и папок какие-то бумаги и складывать их в одну папку.

      — Это ещё зачем? — удивился я.

      — Могут пригодиться. Ты думаешь, Р.Э. зовет тебя только для того, чтобы ты посидел с ним? Завтра заседание правления, и вести его придется тебе. Он обязательно захочет посмотреть все бумаги, вот увидишь. — И она сунула папку мне под мышку.

      — Да человек же ногу сломал! Какая ему сейчас работа! Небось на стенку лезет от боли!

      — Возьми бумаги, Чес, — сказала Пэт серьезно. — Вот увидишь, они понадобятся.

      Она была права. Бумаги действительно понадобились.

      «Гейблз» оказался огромным домом, окруженным садом акра примерно на два, с прекрасным видом на океан и далекие горы. Насчет двадцати четырех спален Джо, конечно, загнул, но за десять я мог поручиться. Дом был хороший. Во всяком случае, я бы в таком жил с удовольствием. Таким домом восхищались бы твои друзья, даже если в душе они тебя ненавидят.

      Слева от дома находился приличных размеров бассейн, а также гараж на четыре машины, в котором стояли солидный «бентли» — Р.Э. ездил в нем на работу, — спортивный «кадиллак», «бьюик» фургонного типа и маленький «ТР-2».

      Залитый светом сад утопал в цветах: розы, бегонии, — петунии… Пустынный в эту пору бассейн тоже был освещен. Я проехал по дорожке, посыпанной гравием. Вот это бассейн! Ну и красотища! А если ещё вокруг будут нежиться красотки в бикини…

      Я был слегка ошарашен всей этой роскошью. Я, конечно, знал, что Р.Э. птица высокого полета, но и подумать не мог, что у него такие доходы.

      Я вышел из машины, поднялся по лестнице — к парадной двери вели двадцать мраморных ступенек — и нажал на кнопку звонка.

      Через некоторое время дверь открылась. На пороге, вопросительно подняв седые брови, стоял высокий полный человек в костюме английского дворецкого. Позже я выяснил, что звали его Уоткинс и Р.Э. выписал его из Англии за приличную сумму.

      — Я Честер Скотт, — отрекомендовался я. — Мистер Эйткен ждет меня.

      — Да, сэр. Сюда, пожалуйста.

      Я прошел за ним через большой холл, потом вниз по лестнице в комнату, видимо служившую Р.Э. кабинетом. Там стояли стол, диктофон, четыре кресла, радиоприемник. Вдоль стен — полки с книгами, тысячи две книг.

      — Как он себя чувствует? — спросил я Уоткинса, когда тот зажег свет и уже собрался исчезнуть в дальних закоулках огромного дома.

      — Все необходимые меры были приняты, сэр, — сказал он замогильным голосом. — Прошу вас, подождите несколько минут, я сообщу ему о вашем приходе.

      Он удалился, а я подошел к полкам и стал рассматривать корешки книг.

      Через некоторое время Уоткинс вернулся.

      — Мистер Эйткен готов принять вас.

      Прижимая к боку папку, которую мне сунула Пэт, я прошел за Уоткинсом по коридору в лифт, который поднял нас на два этажа. Через широкий вестибюль мы подошли к двери. Уоткинс легонько постучал, повернул ручку и сделал шаг в сторону.

      — Мистер Скотт, сэр.

      Я вошел в большую и типичную мужскую комнату. Портьеры на большом окне были раздвинуты, и за ним плескался освещенный луной океан. А на односпальной софе лежал Эйткен.

      Выглядел он как всегда, если не считать того, что я привык видеть его на ногах, а не в постели. В зубах у него торчала сигара, а поверх одеяла была навалена куча бумаг. У изголовья горела лампа, остальную часть комнаты скрывала темнота.

      — Входите, Скотт, — сказал Эйткен, и по тому, как скрипнул его голос, я понял, что собственное положение доставляет ему мало удовольствия. — Здорово я устроился, да? Берите стул. Ну, ничего, я заставлю этих кретинов заплатить! Я послал моего адвоката полюбоваться на эти ступеньки — это же настоящая волчья яма! Прищучить я их прищучу, только нога от этого здоровей не станет.

      Я поставил стул поближе к софе и сел. Потом начал было выражать соболезнование, но он отмахнулся.

      — Не надо, — устало произнес он. — Это все пустые слова, какой от них толк? Если верить этому дураку доктору, я вышел из строя по крайней мере на месяц. В моем возрасте и при моем весе ломать ноги не очень-то рекомендуется. Если не отлежать сколько положено, можно остаться хромым на всю жизнь, а такая перспектива мне никак не подходит. Поэтому я буду лежать. А завтра заседание правления. Вести его придется вам. — Он посмотрел на меня. — Справитесь?

      Проявить скромность? Нет, это был явно не тот случай.

      — Скажите, как я должен провести заседание, — твердо сказал я, — и я его проведу.

      — У вас бумаги с собой?

      Спасибо тебе, дорогая моя Пэт! Каким балбесом я бы сейчас выглядел перед шефом, если бы не ты!

      Я вытащил из папки бумаги и протянул их Эйткену.

      Секунд десять он смотрел на меня в упор, потом на его непроницаемом лице появилось некое подобие улыбки.

      — Знаете, Скотт, — сказал он, беря бумаги, — вы очень толковый малый. Как вы догадались взять это с собой? Как догадались, что я не лежу здесь бездыханный и ни на что не годный?

      — Я просто не могу представить вас в таком состоянии, мистер Эйткен, — учтиво произнес я. — Свалить такого человека, как вы, не так-то просто.

      — Да уж, это точно.

      Я понял, что попал в точку. Положив перед собой бумаги, он наклонился стряхнуть с сигары пепел в стоявшую на столике пепельницу.

      — Ответьте мне на один вопрос, Скотт, у вас есть деньги?

      Вопрос был настолько неожиданным, что какой-то миг я с удивлением смотрел на Эйткена.

      — У меня есть двадцать тысяч долларов, — ответил я наконец.

      На этот раз удивился он.

      — Двадцать тысяч? Совсем недурно, а? — Он даже прищелкнул языком. На моей памяти он впервые выглядел таким веселым. — Похоже, я вас так перегрузил, что вам некогда было их истратить?

      — Да нет, — ответил я. — Просто большая часть этих денег досталась мне по наследству.

      — Я вам объясню, почему я задал этот вопрос, — сказал он. — Мне надоело гнуть спину на какого-то дядю. Я хочу перебраться в Нью-Йорк и открыть там самостоятельное дело. В ближайший месяц управлять «Международным» придется вам. Я вам буду говорить, что надо делать, но иногда решение придется принимать с ходу, консультироваться со мной будет некогда. Мне ни к чему, чтобы вы звонили сюда каждые полчаса и спрашивали, как сделать это и как сделать то. Я дам общую установку, а уж действовать будете сами. Если увижу, что вы справились, получите возможность, за которую любой занятый в нашем бизнесе отдал бы все на свете: если вы согласитесь вложить деньги в дело, будете моим компаньоном. Это значит, что Нью-Йорк будет на вас, а я буду пока продолжать заниматься «Международным». И тогда мы оба сможем зарабатывать хорошие деньги. Ну как?

      — Господи, ну конечно. — Я выпрямился. Как сильно колотится сердце! — Вы можете рассчитывать на меня, мистер Эйткен.

      — Ну ладно, посмотрим. Пока что ваша задача — справиться с «Международным». Справитесь — я вас беру. Не справитесь — разговора не было. Ясно?

      Не успел я как следует обдумать, какая передо мной открывается возможность, мы перешли к обсуждению завтрашнего заседания. Но позже я понял: такое выпадает раз в жизни. Это запросто позволит мне подняться на один порядок выше, перейти в класс Эйткена, а там, рано или поздно, — полная самостоятельность! С двадцатью тысячами долларов на кону, с возможностями, которые открывает Нью-Йорк перед молодым предприимчивым рекламщиком, и с поддержкой Эйткена это действительно был случай, за который любой в нашем бизнесе отдал бы все на свете.

      Я просидел у Эйткена два с половиной часа. Мы изучали протоколы предыдущих заседаний, потом обсуждали задачи на новую неделю. Благодаря Пэт у меня с собой были все необходимые бумаги. Она не упустила ничего, и это произвело на Эйткена большое впечатление. Наконец примерно в половине двенадцатого в комнату вошла высокая худая женщина в черном шелковом платье — это, как я потом выяснил, была его экономка миссис Хэппл — и прервала наше бдение.

      — Пора вам немножко и отдохнуть, мистер Роджер, — сказала она, и по глазам её было ясно, что никаких возражений она не потерпит. — Доктор Шульберг велел вам ложиться спать не позднее одиннадцати, а вы уже пересидели лишних полчаса.

      Я ожидал, что Р.Э. пошлет её к черту, но этого не случилось.

      — Ох уж мне эти лекари, — не глядя на нее, проворчал он и оттолкнул от себя бумаги. — Ладно. Забирайте эту макулатуру, Скотт.

      Я начал складывать бумаги в папку. Эйткен продолжал:

      — Что ж, придется целый месяц со всем этим мириться. Как только заседание правления окончится, звоните мне. Будьте осторожны с Темплменом. От него в любой момент можно ожидать пакостей. А завтра вечером снова приезжайте сюда. Я хочу знать, как вам удастся утрясти вопрос со счетом Вассермана. Это дело ни в коем случае нельзя проморгать, и «Прекрасное мыло» тоже.

      Я заверил его, что все сделаю как надо, пожелал ему спокойной ночи и с облегчением вышел из комнаты.

      Подойдя к лифту, я нажал на кнопку, но ответного сигнала не было. Наверное, кто-то внизу забыл захлопнуть дверцу шахты. Я пошел вниз по лестнице.

      Внизу я увидел площадку, на которую выходило несколько дверей. Одна из них была широко распахнута, и лившийся из неё свет прямоугольником высвечивал бело-зеленый ковер.

      Ковер на ступеньках был такой толстый, что я не слышал собственных шагов. Поэтому, наверное, их не услышала и она.

      Она стояла перед большим, в полный рост, зеркалом и любовалась собой. Чуть склонив голову набок, она поднимала с плеч длинные каштановые волосы. На ней были забавные короткие штанишки, которые кончались чуть выше колен. А ноги босые.

      Более очаровательного создания я не встречал за всю свою жизнь. Ей было года двадцать два, а скорее всего, двадцать. Это была сама молодость, красота и свежесть, и все в ней, от длинных блестящих волос до маленьких босых ног, манило и будоражило.

      Я увидел её и почувствовал, как во мне вспыхнула искра, которая словно разожгла костер: меня всего обдало жаром, голова пошла кругом. Во рту вдруг пересохло, горло сдавило, а сердце рванулось в галоп.

      Замерев на месте, я стоял в полутьме и смотрел на нее. Никогда ещё я не встречал женщину, которую желал бы так страстно; иначе почему так громко стучит в висках кровь, почему так бешено колотится сердце?

      То ли она инстинктивно почувствовала, что на неё смотрят, то ли ей просто надоело любоваться собой, во всяком случае, она шагнула в сторону, и дверь захлопнулась.

      Еще секунд десять я завороженно глядел на закрытую дверь, потом машинально пошел вниз и через один пролет оказался в холле. И только там я остановился, достал платок и вытер вспотевшее лицо.

      Из гостиной вышел Уоткинс.

      — Сегодня теплая ночь, — сказал он, буравя меня хитрым, проницательным взглядом. — Вы без шляпы?

      Я сунул платок в карман.

      — Без шляпы.

      — Вы на машине, сэр?

      — Да.

      Я сделал движение в сторону парадной двери. Он предупредительно открыл её.

      — Доброй ночи, сэр.

      Я что-то буркнул в ответ и вышел в теплую тихую тьму. Как хорошо, что сейчас надо будет ехать, держаться за баранку!

      Ее отделяло от Эйткена лет тридцать пять, не меньше, но что-то подсказывало мне, что она ему не дочка и не любовница. Что-то внутри говорило мне, что она ему жена, и от этой мысли меня затошнило.

     

      2

     

      В ту ночь я спал плохо — от разных мыслей пухла голова. Я думал о предложении Эйткена — такой случай, безусловно, выпадает раз в жизни. Я думал о предстоящем заседании правления — орешек, который необходимо разгрызть.

      «Международное Тихоокеанское агентство» имело пять директоров. Четверо из них были банкирами, они полностью доверяли Эйткену и в вопросах политики фирмы всегда шли ему навстречу. Пятый же — юрист Селвин Темплмен — считал себя крупным знатоком рекламного дела и поэтому часто вмешивался в работу Эйткена. Завтра тягаться с ним придется мне, и эта мысль не доставляла никакого удовольствия.

      Еще одна проблема — счет Вассермана. Джо Вассерман возглавлял крупнейшую на побережье фирму по изготовлению телевизоров. Он принадлежал к числу наиболее важных наших клиентов, платил большие деньги, и прекрасно это знал. Время от времени он грозился, что расторгнет с нами контракт и передаст всю рекламу, а вместе с ней и деньги другому агентству. Но пока нам удавалось его удержать. Он был одним из немногих, с кем всегда имел дело лично Эйткен. Теперь эта обязанность ложилась на меня, и это тоже не доставляло мне удовольствия.

      Наконец, меня мучила мысль о том, что, по всей вероятности, в течение целого месяца хозяином в «Международном» буду я. Это значит, что под моим началом будут работать сто пятнадцать мужчин и женщин, а в любое время рабочего дня мне могут позвонить, написать или обратиться со своими проблемами лично двести три клиента нашего агентства, ни секунды не сомневаясь, что я мгновенно отвечу на любой их вопрос. Раньше это меня не особенно беспокоило — я знал, что, если захожу в тупик, всегда можно обратиться к Р.Э. и предоставить искать выход из лабиринта ему. Собственно, я мог поступить так и сейчас, но его мнение обо мне резко бы упало. В конце концов, человек со сломанной ногой вправе рассчитывать на то, что тревожить его будут только в самом крайнем случае.

      Короче говоря, и эта мысль доставляла мне мало радости.

      За окном светила луна, с легким шелестом накатывался на берег океан, а я лежал в постели, окруженный, казалось, совершенно неразрешимыми проблемами. И вдруг я понял, что лежу в темноте без сна вовсе не из-за них — и у меня перед глазами стояла любующаяся собой в зеркале жена Роджера Эйткена.

      Вот почему я не мог заснуть! В сознании ещё и ещё раз проигрывалась виденная мною картина: она — сама свежесть и красота — поднимает с белых плеч густые каштановые волосы, тонкая рубашка обтягивает изящную грудь. Такая невыразимо желанная, но, увы, жена Роджера Эйткена. Эта картина не давала заснуть, меня знобило, словно в лихорадке.

      Почему Эйткен женился на ней — ведь она годится ему в дочери? А она, она-то почему вышла за него замуж? Уж конечно, не по любви, какая же девушка полюбит такого человека, как Р.Э.?

      Только не думайте, что я не пытался отогнать эти мысли. Наоборот, я всячески старался не думать о ней. Она, говорил я себе, — жена Р.Э. и потому должна быть для меня святыней. Она предназначена не для меня. Я — сумасшедший, что вообще вот так о ней думаю. Но ничего не помогало. В эту ночь я спал плохо — никак не мог выбросить её из головы.

      Утром я приехал на работу в начале десятого. У самого лифта столкнулся с Пэт. Лифт был переполнен, и нас прижали к стенке. Мы только молча улыбались друг другу — вокруг было слишком много ушей.

      Как только мы выбрались из лифта, я рассказал ей о предложении Р.Э.

      — Ой, Чес, как это здорово! — воскликнула она. — Я всегда удивлялась, почему он не перебирается в Нью-Йорк. Подумать только — ты будешь там за главного!

      — Еще ничего не решено. Я могу все завалить здесь, и тогда вся затея лопнет.

      — Что значит «завалить»? Как ты можешь так думать? Ты прекрасно со всем справишься.

      — Если я попаду в Нью-Йорк, ты мне там понадобишься, Пэт. Без тебя я просто не смогу работать.

      Глаза её блеснули.

      — Нью-Йорк — это просто великолепно. Мне всегда хотелось работать в Нью-Йорке.

      Через некоторое время, когда я читал почту, в комнату ввалился Джо Феллоуз.

      — Привет, босс. — Он осклабился. — Как там наш старик?

      — Все такой же. Единственная разница — не ходит взад-вперед, а лежит, — отшутился я. — Слушай, Джо, я сейчас занят. Через десять минут мне проводить заседание правления. У тебя какое-то дело?

      Джо сел на край моего стола.

      — Успокойся, малыш. Подумаешь, заседание правления. Я хотел услышать, что наш старик корчится от боли и страдает: мне бы это доставило удовольствие. Готов спорить, что от его стонов разлетелись все вороны.

      — Как бы не так. Он стоик до мозга костей. Так что я вынужден тебя разочаровать, Джо, а сейчас сматывайся, мне нужно прочитать почту.

      Джо не пошевелился. Он с недоумением смотрел на меня.

      — Ты плохо выглядишь. В чем дело?

      Мы работали вместе два года, и он мне нравился. Среди рекламщиков второго такого графика не было. Он часто говорил, что вместо Эйткена предпочел бы иметь шефом меня, и я знал, если мне когда-нибудь выпадет возможность открыть свое дело, он пойдет ко мне с радостью.

      Поэтому я рассказал ему о перспективе покорения Нью-Йорка.

      — Потрясающе! — вскричал он, как только я кончил. — Ты, Пэт и я — это будет такая группа, какую ещё не знал мир! Если ты не заграбастаешь эту работу, Чес, я тебя задушу.

      — Ну, если так, придется постараться, — с улыбкой ответил я.

      Он соскользнул со стола.

      — А кстати, ты вчера, когда был у Р.Э., жену его не видел?

      Меня бросило в жар. К счастью, я в этот момент перебирал бумаги и потому мог не смотреть на него, иначе, боюсь, я бы себя выдал.

      — Жену? — Я вложил в голос все бесстрастие, каким располагал. — Нет, не видел.

      — Ну так ты пропустил премьеру. Это такой блеск, доложу я тебе! Я как-то случайно видел её, и она мне с тех пор снится.

      Я уже более или менее овладел собой и поэтому поднял голову и взглянул на него.

      — И что уж там такого особенного?

      — Вот ты её увидишь и поймешь, что задал глупейший вопрос года. Что особенного? Да один её мизинец довел меня до такого экстаза, до какого не доводила ни одна девушка! Как подумаю, что такая конфетка досталась этой маринованной старой кислятине с кулаком вместо сердца, — сдохнуть хочется!

      — Откуда ты знаешь, может, она с ним счастлива.

      — А ты поставь себя на её место. Разве молодая и красивая девушка может быть счастлива с таким мужем, как Р.Э.? — спросил Джо с ухмылкой. — Эта сказка стара как мир. Ее могла вдохновить на такой брак только одна вещь — его чековая книжка. Плоды налицо: она живет в доме с двенадцатью спальнями, она может украсить свою прелестную шейку брильянтовым ожерельем, даже сам Р.Э. целиком принадлежит ей. Но вот что она при этом счастлива — это уж дудки, не поверю.

      — Знаешь, а я, как ни странно, никогда не слышал, что он женат. Откуда она взялась?

      — Понятия не имею. Скорее всего, дрыгала ножками в каком-нибудь кабаре. Он женился на ней за год до того, как к нам пришел ты, — сказал Джо. — Это значит, когда он её подцепил, ей было лет семнадцать — прямо, можно сказать, из колыбельки. Короче, при случае советую на неё взглянуть. Она того стоит.

      — А может, все-таки кончишь трепаться и уберешься отсюда? — Я решил закончить этот разговор. — До совещания осталось десять минут.

      Задуматься над словами Джо сразу мне было некогда, но позже я над ними задумался, задумался серьезно. Мысль о том, что она просто продалась Эйткену, казалась отвратительной, но я чувствовал: Джо не ошибся. Она вышла за него замуж из-за денег — никакой другой причины здесь быть не могло.

      Часов около трех я позвонил Эйткену. Чувствовал я себя так, будто меня пропустили через бельевой барабан. Заседание правления только что закончилось — мне пришлось изрядно попотеть. Увидев, что Эйткена нет, Темплмен совсем было распоясался и ничего не хотел слушать, но мне удалось поставить его на место, а заодно и остальных директоров. Я получил их согласие по всем важным для Эйткена позициям, и это само по себе было полным триумфом.

      Поэтому, как только закончилось заседание, я позвонил Эйткену. Трубку сняли после первого гудка, и женский голос сказал:

      — Алло! Кто говорит?

      Я сразу понял, что это она, и от звука её голоса у меня захватило дух. Какую-то секунду я не мог произнести ни слова и просто сидел как околдованный, прижав трубку к уху и вслушиваясь в нежное дыхание на другом конце линии.

      — Алло! Кто говорит? — повторила она.

      — Это Честер Скотт, — выдавил я с трудом. — Я хотел бы поговорить с мистером Эйткеном.

      — Мистер Скотт? — переспросила она. — Конечно, разумеется. Он ждет вашего звонка, одну минуточку.

      — Как он себя чувствует? — спросил я, чтобы продлить удовольствие: боже, какой мягкий, волнующий голос!

      — Спасибо, хорошо. — Особого энтузиазма в её голосе не было. А может, мне просто так казалось? — Доктор им очень доволен, — добавила она, затем щелкнул какой-то рычажок, и через мгновение я разговаривал с Эйткеном.

     

             Глава вторая

     

      1

     

      Около восьми часов я подъехал к «Гейблз».

      В дороге меня одолевала одна мысль: увижу ли я её сегодня? Во рту, словно после болезни, было сухо, а сердце билось глухо и неровно.

      Я сразу же заметил, что сегодня освещение над садом и бассейном выключено, зато пробел отлично восполняла светившая металлическим светом луна, и вид у виллы был необычайно впечатляющий.

      Я оставил машину перед парадным входом, взбежал по лестнице и нажал на кнопку звонка. После обычной паузы дверь, как и вчера, открыл Уоткинс.

      — Добрый вечер, сэр, — сказал он. — Сегодня чудесная погода.

      — Да, — пробормотал я, проходя за ним в холл. — Как мистер Эйткен?

      — Я полагаю, лучшего ожидать трудно. Правда, к вечеру он стал слегка нервничать. Если не возражаете, я попросил бы вас не засиживаться.

      — Постараюсь управиться быстро.

      — Это было бы очень благоразумно, сэр.

      Мы поднялись в лифте. Старик тяжело дышал. Каждый вымученный вдох сопровождался похрустыванием его накрахмаленной манишки.

      Эйткен полусидел в своей постели, зубы мертвой хваткой сжимали сигару. На коленях у него лежали какие-то счета, а рядом — карандаш и блокнот. Он был явно утомлен, а при свете лампы на лбу виднелись капли пота. Углы рта чуть провисли вниз, веки отяжелели. Вчера он выглядел гораздо лучше.

      — Входите, Скотт, — проворчал он, словно предупреждая меня, что сегодня он не в настроении.

      Я подошел к его софе и сел в кресло.

      — Как ваша нога? — спросил я, сосредоточив все внимание на своем портфеле.

      — Нормально. — Он смахнул счета прямо на пол. — Мне звонил Гамильтон и сказал, что заседание вы провели отменно.

      — Я рад, что у него создалось такое впечатление. С Темплменом все-таки были трудности, — скромно произнес я. — Он заставил меня здорово попыхтеть.

      Рот Эйткена искривился в улыбке.

      — Вы с ним справились. Гамильтон мне все рассказал. Вы прикрутили хвост этому старому ослу. Протокол у вас с собой?

      Я протянул ему протокол.

      — Я пока почитаю, а вы возьмите что-нибудь выпить и мне налейте. — Он махнул рукой в сторону столика у стены, на котором стояли бутылки и стаканы. — Я хочу виски, да побольше.

      По голосу я понял, что спорить с ним бесполезно, поэтому подошел к столику и плеснул в два стакана виски с содовой. Один из них я протянул Эйткену. Посмотрев на стакан, он нахмурился. В этот момент он был здорово похож на разгневанного гангстера.

      — Я же сказал: побольше! Вы что, не слышали?

      Я вернулся к столику и долил Эйткену виски. Он залпом осушил стакан, потом ткнул им мне в грудь.

      — Налейте еще, потом садитесь.

      Я налил ему столько же, поставил стакан рядом с софой и сел.

      Наши глаза встретились, и Эйткен вдруг ухмыльнулся.

      — Не сердитесь на меня, Скотт, — сказал он. — Когда человек ломает ногу, он становится совершенно беспомощным. В этом доме против меня организовали заговор — они мне всячески внушают, что я болен. Весь день я ждал, когда придете вы и дадите мне выпить.

      — По-моему, это худшее, что вы могли сейчас сделать, — сказал я.

      — Вы считаете? — Он усмехнулся. — Об этом позвольте судить мне. — Он взял протокол. — Можете курить, если хотите.

      Я зажег сигарету и отпил немного из стакана. Минут десять Эйткен читал протокол, потом уронил его на колени, потянулся к стакану и отхлебнул изрядную дозу.

      — Для начала совсем недурно, — похвалил он. — Более того: я сам не провел бы заседание лучше. Если и дальше пойдет в таком же духе, считайте, что Нью-Йорк у вас в кармане.

      Услышать такое было приятно и лестно.

      — Ну хорошо, — продолжал он, — им пришлось уступить, и вы должны этим воспользоваться. Есть какие-нибудь идеи?

      Я знал, что он задаст этот вопрос, поэтому перед уходом с работы посоветовался со старшими в отделах.

      В течение получаса я излагал свои идеи. Он спокойно лежал и слушал, потягивая виски и время от времени кивая головой. Я говорил то, что нужно, — это было ясно. Когда я кончил, он сказал:

      — Ну что же, неплохо. Совсем неплохо. Сейчас я расскажу вам, как можно сыграть лучше.

      Настала моя очередь слушать — это был хороший предметный урок. Все идеи были мои, но поворачивал он их слегка по-своему, причем я сразу же видел, в чем был не прав. Мой вариант тоже был хорош, но обходился чуть дороже. Его вариант давал агентству экономию в десять процентов, а самому Эйткену — право считать себя по сравнению со мной бизнесменом более высокого класса.

      Я вдруг заметил, что уже перевалило за девять, и сразу вспомнил слова Уоткинса о том, что встречу желательно не затягивать.

      — Понятно, сэр, — сказал я, укладывая бумаги в портфель. — Все будет сделано. А сейчас, если не возражаете, я полечу. У меня в десять свидание.

      Он ухмыльнулся.

      — Не надо лгать, Скотт. Я знаю, это вас надоумил старый хитрюга Уоткинс. Ну да черт с ним. Сматывайтесь. Завтра жду вас в восемь. — Он допил виски и поставил стакан. — У вас есть девушка, Скотт?

      Этот вопрос застал меня врасплох. Я даже выронил на пол несколько бумаг. Нагнувшись за ними, я ответил:

      — Постоянной нет, если вы об этом.

      — Я не об этом. Время от времени мужчине нужна женщина. Только ни в коем случае не идите у них на поводу, не поддавайтесь их чарам. Женщины — это благо, а блага для того и созданы, чтобы ими пользоваться. — Циничные нотки в его голосе неприятно резанули слух. — Я не хочу, чтобы вы все время работали. Отдыхать тоже надо. Вы не мальчик и должны знать, что женщина — это весьма приятная форма отдыха. Но только не позволяйте ей подцепить вас на крючок. Стоит вам поддаться, увлечься — вы пропали.

      — Да, сэр, — произнес я, снова запихивая бумаги в портфель. От него я ничего подобного не ожидал, и такой цинизм задел меня за живое. — Завтра в восемь я буду у вас.

      Не сводя с меня глаз, он откинулся на подушки.

      — И не работайте в выходные. В пятницу вечером приходить не надо — позвоните только в понедельник утром. Давайте, Скотт, стройте планы на выходные. В гольф играете?

      Я сказал, что играю.

      — Лучшая в мире игра, если не относиться к ней серьезно. В этом смысле её можно сравнить с женщиной. К ним нельзя относиться серьезно, иначе попадетесь на крючок — и поминай как звали. Сколько вы набираете?

      Я сказал, что в лучшие времена набирал семьдесят два.

      Он уставился на меня так, словно видел впервые.

      — Так вы же почти профессионал!

      — Иначе и быть не могло — я играю в гольф с пяти лет. Мой отец был помешан на гольфе. Даже мать заставлял играть.

      Я пошел к двери.

      — Завтра в восемь буду у вас.

      — Давайте, Скотт. — Он все не сводил с меня испытующих глаз. — И договоритесь с кем-нибудь насчет гольфа. — Рот его изогнулся в скверной улыбочке. — А на вечер найдите себе хорошенькую девчонку. Гольф и женщины — это лучший в мире отдых.

      Я наконец вышел из его комнаты. Цинизм Эйткена оставил неприятный осадок, я даже не мог сообразить, ехать мне в лифте или спускаться по лестнице. Но тут в мозгу возникла навязчивая картина: она перед зеркалом, и я направился к лестнице.

      Там я остановился и через перила взглянул на нижнюю площадку. Свет не горел, и я почти физически ощутил боль разочарования. Потом до меня дошло, что сейчас только десять минут десятого. Конечно, ещё рано, и в спальне ей делать нечего.

      Поэтому я вернулся к лифту и спустился в холл.

      Там меня ждал Уоткинс.

      — Мистер Эйткен сегодня не совсем хорошо себя чувствует, — сказал я, направляясь вместе с ним к парадной двери.

      — Его немного лихорадит, сэр. Я полагаю, в этом нет ничего удивительного.

      — Вы правы. Завтра вечером я приду снова.

      — Не сомневаюсь, что мистер Эйткен с радостью ждет ваших визитов, — сказал Уоткинс, открывая дверь.

      Мы попрощались, и я вышел. Стоял жаркий лунный вечер.

      «Кадиллак» я оставил на площадке у лестницы и сейчас медленно пошел вниз. Спустившись, оглянулся на дом. Светилась только комната Эйткена, остальные смотрели на меня поблескивающими черными окнами. Где же она: уехала или, может быть, где-то в задней части дома?

      Весь день я сгорал от желания увидеть её снова. Стоять и глазеть на огромный дом в надежде, что в одном из окон загорится свет и я увижу ее? Нет, это неразумно. Ведь из какого-нибудь темного окна за мной могли наблюдать миссис Хэппл и даже Уоткинс. Вздохнув, я подошел к машине, открыл дверцу, кинул папку на заднее сиденье, а сам скользнул за руль.

      Рядом, сложив руки на коленях, сидела она. В машине было темно, но я различил очертания её головы; глядя на меня, она чуть склонила её набок. Я знал, что это она. Будь это другая женщина, меня бы не бил такой озноб, а сердце не стучало бы так гулко.

      Секунд, наверное, пять я завороженно смотрел на нее, ощущая легкий запах духов и слыша её нежное прерывистое дыхание. Пять секунд — мир словно поплыл у меня перед глазами.

      Этот миг я буду помнить всю свою жизнь.

     

      2

     

      — Здравствуйте, — сказала она. — Испугались? Я думала, вы ещё не скоро придете.

      — Пожалуй, есть немного. — Мой голос предательски скрипел. — Я не ожидал…

      Она засмеялась.

      — Это ваша машина?

      — Моя.

      — Какая замечательная! У меня это просто болезнь — машины. Когда я её увидела, не смогла удержаться и забралась внутрь. Она мне нравится даже больше роджеровского «бентли». Могу спорить, ходит она быстро.

      — Да, достаточно быстро.

      Она откинулась на спинку сиденья и стала разглядывать обивку крыши. Луна, проникшая через окно, высветила её профиль. Она была поразительно красива — у меня даже захватило дух.

      — Роджер мне рассказывал о вас, — сообщила она. — Он говорил, вы будете его новым партнером.

      — Это дело ещё не решенное.

      Я сидел вытянувшись, как струна, руки на коленях сжались в кулаки. Я не мог прийти в себя от изумления: она рядом, она разговаривает со мной, словно мы знакомы всю жизнь.

      — Я бы хотела жить в Нью-Йорке. — Она подняла руки и сцепила их на затылке. Под тонкой шерстяной кофточкой чуть приподнялись груди. — Здесь, в Палм-Сити, разве жизнь? Скучища. А вы как думаете?

      — Наверное, в вашем возрасте это действительно скучно.

      Повернув голову, она окинула меня оценивающим взглядом.

      — Вы говорите так, словно вы уже старый, а вам, наверное, и тридцати-то нет?

      — Мне тридцать один.

      — Вы, должно быть, ужасно умный. Роджер мне сказал, что вы вкладываете в дело двадцать тысяч. Как это вам удалось в тридцать один год обзавестись такими деньгами?

      — В основном это наследство от отца. Ну, и кое-что я сумел отложить.

      — И вы хотите вложить все эти деньги в дело Роджера?

      Меня слегка покоробило от бесхитростной прямоты её вопросов.

      — Можно подумать, для вас это очень важно, — сказал я.

      — А для меня это и правда важно. — Она снова повернула голову и улыбнулась. — Мне всегда было интересно знать, как мужчины делают деньги. У девушки ведь только один способ разбогатеть — выйти замуж. А мужчины могут делать деньги самостоятельно. Конечно, так получаешь больше удовлетворения. Вам ещё повезло, что отец кое-что оставил.

      — Пожалуй, повезло.

      Она чуть наклонилась вперед и провела рукой по панели приборов.

      — Как мне нравится ваша машина! Научите меня водить, а?

      — Здесь нечему учить. — Голос мой звучал неровно. — Почти полная автоматика. Нажимаете на стартер, и все — машина поехала.

      Она взглянула на меня.

      — Хотите верьте, хотите нет, но я ни разу в жизни не водила машину. У Роджера их четыре, а мне он ни к одной даже притронуться не дает.

      — Почему?

      — Он ужасный собственник. Если мне нужно куда-то ехать, я еду на велосипеде. С ума сойти! У него одна отговорка: ты не умеешь водить! Вот если бы я научилась, ему бы некуда было деться, и он дал бы мне машину. Научите меня?

      Я не стал колебаться.

      — Ради Бога, если уж вы так хотите.

      Она сцепила руки вокруг колен и подтянула их к подбородку. На ней были светлые брюки.

      — Я хочу этого больше всего на свете. Вы будете меня учить сейчас или у вас на вечер другие планы?

      — Прямо сейчас?

      — Если у вас есть время.

      — Ну хорошо. Давайте поменяемся местами. — Я начал было вылезать из машины, но она потянула меня за рукав. От прикосновения её пальцев кровь горячей волной прилила к позвоночнику.

      — Не здесь. Они увидят и расскажут Роджеру. Лучше уедем куда-нибудь, чтобы нас никто не видел.

      — Они? Кто это — они?

      — Миссис Хэппл и Уоткинс. Вы видели миссис Хэппл?

      — Видел.

      — Не нравится она мне. Какая-то она скользкая. Вам не кажется?

      — Откуда мне знать? Я вчера её в первый раз увидел и ни словом с ней не обмолвился.

      — Она меня не любит. Только и ищет, на чем меня зацепить. А Роджер её слушается.

      Мне вдруг открылась вся опасность происходящего.

      — Если мистер Эйткен не хочет, чтобы вы учились водить…

      Ее рука легла мне на запястье, и слова застряли у меня в горле.

      — Неужели вы такой же, как остальные, и тоже боитесь его? Если так, я найду себе другого учителя.

      — Я его не боюсь, но поступать против его желания мне бы не хотелось.

      Снова — склоненная набок голова, снова — оценивающий взгляд.

      — Ну, а мои желания — они ничего не значат, да?

      Наши глаза встретились. Я отвел взгляд и включил зажигание.

      — Если хотите научиться водить, я вас научу, — произнес я. Сердце учащенно забилось где-то под ребрами.

      Я включил скорость и нажал на педаль газа. Машина пулей скользнула вдоль длинной подъездной дорожки. У ворот я притормозил, потом выехал на шоссе и снова как следует газанул.

      Минут пять я гнал машину миль под девяносто, потом сбавил скорость, свернул на боковую дорогу и остановился.

      — Вот это да! — восхищенно воскликнула она. — Вы настоящий ас! Никогда в жизни с такой скоростью не ездила.

      Я вылез из машины и обошел её.

      — Двигайтесь на мое место, — сказал я, открывая дверцу. — Место шофера — за баранкой.

      Она скользнула по сиденью, а я сел рядом. Кожа ещё хранила тепло её тела, и в висках у меня застучало.

      — Ничего сложного тут нет. Вот это — переключение передач. Этот рычаг чуть двигаете вниз, вот так, а потом правой ногой нажимаете на педаль газа. Если хотите остановиться, убираете ногу с этой педали и нажимаете на другую педаль, побольше, слева. Это тормоз. Поняли?

      — Так это же совсем просто! — И не успел я глазом моргнуть, как она хлопнула по переключателю передач и лихо нажала на газ.

      Словно обезумевший зверь, машина кинулась вперед. О вождении жена Эйткена не имела никакого понятия. Она, кажется, даже не смотрела, куда едет.

      Я был настолько ошарашен, что несколько секунд сидел как истукан. За эти секунды машина вырвалась с дороги, взлетела на заросший травой склон, скатилась с него на противоположную сторону, отчаянно при этом буксуя правыми колесами, потом снова выскочила на дорогу. По другую сторону дороги находилась живая изгородь, и мы уже были готовы врезаться в нее, но тут я сграбастал руль и вывернул машину.

      — Ногу с газа! — заорал я и тут же сбросил её ногу с педали. Не отпуская руль, я нажал на тормоз, и машина резко остановилась.

      Это были веселенькие секунды! Еще чуть-чуть — и мы бы разбились ко всем чертям.

      Я выключил зажигание и повернулся к ней.

      Мне было хорошо её видно, потому что в открытое окно машины светила луна.

      На её лице я не прочел и тени испуга — она улыбалась. Она была так хороша собой, что у меня комок подкатил к горлу.

      — Она, оказывается, вон какая сильная, — протянула она. — А я тоже хороша — нажимала изо всех сил. Надо было полегче. Давайте ещё разок.

      — Погодите, — остановил её я. — Это совсем не лучший способ покончить жизнь самоубийством. Ногой нужно не топать, а…

      — Я знаю, — нетерпеливо перебила она. — Можете не говорить. Я слишком сильно нажала на газ. Давайте попробуем ещё разок.

      — Только смотрите, пожалуйста, на дорогу, когда едете. Главное — ехать прямо.

      Она быстро взглянула на меня и засмеялась.

      — Эта машина застала меня врасплох. Я и не думала, — что она такая мощная.

      — А меня застали врасплох вы, — попытался пошутить я, включая зажигание. — Только не спешите. На газ жмите плавно.

      — Да-да, знаю.

      Она поставила в нужное положение переключатель передач и поехала со скоростью миль двадцать в час. Рулем она совсем не владела — это было ясно. Машина сразу завихляла, то заезжая на траву, то снова выбираясь на дорогу, но сейчас мы ехали с небольшой скоростью, к тому же я был начеку и положил руки на руль. Метров пятьдесят мы проехали прямо.

      — Если вы все будете делать сами, я ничему не научусь. — И она оттолкнула мои руки.

      Машину тотчас понесло к изгороди. В последний момент я успел нажать на тормоз.

      — Что-то туго у нас идет дело, — озабоченно сказал я. — Неужели мистер Эйткен ни разу не пробовал научить вас водить?

      — Роджер? — Она засмеялась. — Что вы, у него бы терпения не хватило.

      — Вы пытаетесь ехать быстро, а за дорогой не смотрите. Давайте попробуем ещё раз, только совсем медленно.

      На этот раз ей удалось на скорости миль пятнадцать проехать сотню метров точно по центру дороги.

      — Ну вот, — похвалил её я, — это совсем другое дело. Так и езжайте дальше, потихоньку разберетесь, что к чему.

      Тут я заметил, что навстречу нам, сверкая фарами, быстро движется машина.

      — Возьмите вправо, — велел я, — и двигайтесь тихонько. Смотрите за дорогой.

      Она забрала вправо слишком круто и слишком далеко, и правыми колесами машина заехала на травяной бордюр. Встречная машина, переключив дальний свет на ближний, приближалась. Я был уверен, что в следующий миг моя ученица захочет съехать с травы и повернет руль чуть влево — вполне достаточно, чтобы врезаться во встречную машину, — поэтому я нажал на тормоз, и «кадиллак» с легким толчком остановился. Машина с ревом пронеслась мимо нас и умчалась в темноту.

      — Почему вы не дали мне разъехаться с ним самой? — чуть капризным тоном произнесла она. — Я бы справилась.

      — Не сомневаюсь, но все-таки это моя единственная машина.

      Она посмотрела на меня и рассмеялась.

      — А как здорово! Мне все больше и больше нравится. Скоро я смогу водить, я чувствую. Надо спросить у Роджера: может, он хоть одну из своих машин даст мне покататься. А если нет, вы будете иногда давать мне вашу?

      — Прежде чем выступать соло, вам нужно ещё как следует поучиться.

      — Но когда я все-таки научусь, дадите?

      — Хорошо, только будет трудно увязать со временем. Я ведь каждый день езжу на ней на работу.

      — Ну, может быть, когда она мне разок понадобится, вы съездите на работу автобусом?

      — Это, конечно, мысль, но, честно говоря, ездить автобусом мне не особенно улыбается. К тому же мне и во время работы приходится много ездить.

      — Ну, хоть иногда вы могли бы взять такси, разве нет?

      — Пожалуй, мог бы.

      Она чуть прищурилась.

      — Короче говоря, давать мне свою машину вам неохота, — мягко произнесла она. — Правильно?

      Конечно же, я уступлю и дам ей машину, потому что я уже обожал её, до дрожи в коленях. Кажется, она, слава Богу, этого ещё не заметила.

      — Дело не в этом, — сказал я. — Я просто боюсь, что вы кого-нибудь стукнете либо кто-то стукнет вас. У вас же нет никакой практики, как же вы поедете одна? А куда вы, кстати говоря, собираетесь ехать?

      — А мне все равно — куда. Главное — вести машину и ехать быстро, чтобы в ушах свистел ветер. Это моя давняя мечта.

      — Хорошо, когда я увижу, что вы ездите достаточно уверенно, я дам вам машину.

      Она взяла меня за руку. От прикосновения этих холодных пальчиков можно было сойти с ума.

      — Вы серьезно?

      — Серьезно.

      — И я смогу брать машину, когда захочу? Стоит только позвонить и сказать, когда она мне будет нужна, и вы разрешите?

      — Разрешу.

      — Честно?

      — Да, честно.

      Несколько мгновений она не сводила с меня глаз, потом мягко пожала мою руку.

      — Вы ужасно милый и добрый.

      — Я бы этого не сказал. — Голос мой почему-то звучал хрипло. — В общем, если машина вам понадобится, вы её получите. А теперь давайте попробуем ещё разок. Посмотрим, может, дело пойдет лучше.

      — Давайте, — согласилась она и повернула ключ зажигания.

      Мы поехали по дороге. На этот раз она вела машину вполне сносно, и, когда мимо с ревом пронеслись две машины, ей удалось разъехаться с ними, даже не шарахнувшись в сторону.

      — Кажется, теперь лучше, — довольно произнесла она. — Я начинаю её чувствовать. — И она увеличила скорость.

      Я чуть придвинулся к ней, чтобы успеть в случае чего схватить руль. Ногу я поставил поближе к тормозу, но она вела машину прямо и через несколько мгновений дала такой газ, что стрелка спидометра взлетела к восьмидесяти.

      — Давайте-ка потише, — предупредил я. — Это для вас слишком быстро.

      — Вот это ощущение! — воскликнула она. — Мне всегда хотелось ездить с такой скоростью. Вот это машина! Просто чудо!

      — Сбросьте газ! — резко перебил её я и потихоньку поставил ногу на педаль тормоза.

      Из ночи, сверкая фарами, навстречу нам неслась машина. Мы же ехали прямо по центру дороги. Я нажал на тормоз.

      — Прижмитесь вправо!

      Она крутанула руль вправо, но перестаралась. Я вовремя как следует прижал тормоз, иначе мы выскочили бы на траву и вполне могли перевернуться. Схватив руль, я вывернул машину, и как раз в эту минуту мимо нас на всех парах пролетела машина, разрывая тишину громким гудком сигнала.

      Я остановил «кадиллак».

      — Зачем вы эта сделали? — укоризненно сказала она. — Я так хорошо ехала.

      — Ехали-то вы хорошо. — Для одного вечера этого было вполне достаточно. Казалось, ещё чуть-чуть — и нервы мои не выдержат. — Но пока у вас мало практики. Поэтому на сегодня хватит. Теперь поведу я.

      — Ну ладно. — Она взглянула на часы, встроенные в панель приборов. — Ничего себе! Мне пора возвращаться, а то он, чего доброго, начнет меня искать.

      Эти слова как бы сделали нас заговорщиками, и во рту я ощутил какой-то странный сладковато-горьковатый привкус.

      — Пожалуйста, поезжайте побыстрее? — попросили она, когда мы поменялись местами. — Быстро-быстро, ладно?

      Я нажал на газ. Через несколько секунд машина понеслась сквозь ночь со скоростью девяносто миль в час.

      Обхватив руками колени, она во все глаза смотрела вперед сквозь ветровое стекло, где по дороге впереди нас, как взнузданные кони, скакали два пучка света. Казалось, она на вершине блаженства — скорость дурманила её, словно наркотик.

      Без двадцати одиннадцать мы были у ворот «Гейблз».

      — Как здорово вы водите! — В голосе её слышался восторг. — Мне ужасно понравилось. Вот так бы и мчалась всю жизнь! Когда у меня будет второй урок?

      Секунду я колебался. В глубине души я сознавал, что эта авантюра может принести массу неприятностей.

      — Послушайте, — сказал я. — Я совсем не собираюсь портить вам жизнь. И если ваш муж не хочет, чтобы вы учились водить…

      Ее холодные пальчики обхватили мое запястье.

      — Так он же ничего не будет знать. Ну как он узнает?

      Это прикосновение убило во мне последние капли рассудка.

      — Завтра я приеду сюда в восемь, — сказал я. — Где-то после девяти мы, наверное, покончим с делами.

      — Я буду ждать вас в машине. — Она открыла дверцу и выскользнула наружу. — Вы даже не представляете, какое удовольствие вы мне доставили. Кругом такая скука, я уж и не помню, когда мне выпадало столько радости и наслаждения. Я просто счастлива.

      При свете луны я увидел, что жена Эйткена была в лимонного цвета брюках и бутылочном свитере. Под свитером угадывались такие формы, что у меня захватило дыхание.

      — Меня зовут Люсиль, — сказала она. — Запомните?

      Я сказал, что запомню.

      Она взглянула на меня и улыбнулась.

      — Ну, тогда до завтра. Спокойной ночи.

      Помахав мне рукой, она пошла по длинной подъездной дорожке в сторону дома.

      Я смотрел ей вслед, сжав баранку до боли в пальцах, — пока Люсиль не скрылась из виду.

      Она проникла в мою кровь, как вирус, да-да, таящий смертельную опасность вирус.

      Не помню, как я доехал до дома. Не помню, как разделся и лег.

      Знаю только, что эту ночь я провел без сна.

      Разве я мог спать, если душа моя сгорала в ожидании следующей встречи? Неужели я увижу её не через год, не через десять лет? Неужели это случится завтра?

     

             Глава третья

     

      1

     

      Следующие три дня жизнь моя текла по установленному распорядку. Каждое утро в девять часов я приходил на работу, уходил в семь, в итальянском ресторанчике у обочины ведущего к «Гейблз» шоссе проглатывал легкий ужин и ровно в восемь звонил в дверь большого дома. Часа полтора мы с Эйткеном обсуждали все текущие дела, потом я уходил и садился в «кадиллак», где меня ждала Люсиль.

      Ради этого момента я и жил все последние дни. Все остальное превратилось в вынужденную обязанность, от которой я хотел отделаться как можно быстрее. И лишь когда я говорил Уоткинсу «Спокойной ночи» и слышал, как за мной закрывалась парадная дверь, тогда, и только тогда, я действительно начинал жить.

      С половины десятого до одиннадцати мы с Люсиль катались по безлюдным боковым дорогам. Говорили мало: во время разговора она никак не могла сосредоточиться на вождении, и машина начинала вилять из стороны в сторону. Кроме того, ощущение власти над «кадиллаком» приводило её в неописуемый восторг, и прерывать это упоение мне не хотелось. И только когда машина подкатывала к железным решетчатым воротам «Гейблз», несколько минут мы разговаривали.

      За эти три вечера я влюбился в неё до такой степени, что мне стоило огромных усилий не выказывать свои чувства.

      Никаких признаков поощрения с её стороны я не замечал. Она обращалась со мной как с другом, общество которого ей приятно, и не более того.

      Гораздо больше меня беспокоило мое собственное к ней отношение. Я был уверен, что при малейшем поощрении с её стороны я не смогу удержать себя в руках.

      Я прекрасно сознавал, что играю с огнем. Узнай Эйткен о том, что происходит за его спиной, он тут же выбросит меня вон. В первый вечер она сказала, что он ярый собственник. Я сам знал его достаточно хорошо и не сомневался: он и секунды не потерпит, чтобы я развлекался с его женой, пусть даже наши отношения будут десять раз платоническими. Нужно прекратить эти встречи, пока не поздно, говорил я себе, но потом убеждал себя: раз Люсиль в меня не влюбляется, никакого вреда наши занятия принести не могут.

      Когда мы прощались в конце третьего вечера, я напомнил ей, что завтра вечером не приеду.

      — Мистер Эйткен отпускает меня на выходные, — объяснил я. — Так что завтра меня не будет.

      — Что же, значит, завтра я останусь без урока? — спросила она, круто повернувшись ко мне на сиденье.

      — Да, теперь только в понедельник вечером.

      — Вы куда-нибудь уезжаете?

      — Нет, никуда.

      — Так почему вы не можете приехать, как всегда? В дом не входите, встретимся прямо здесь. Или вам не хочется?

      — Дело не в том, что мне не хочется. Просто временами меня это беспокоит, — ответил я, глядя на нее. — Ведь, если о наших уроках узнает ваш муж, он придет в бешенство.

      Она засмеялась — смех у неё был на редкость заразительный, — положила обе руки мне на запястье и легонько его качнула.

      — Он просто лопнет от злости. Ну и пусть лопается, правда? Да все равно он ничего не узнает.

      — Но вас могут увидеть Уоткинс или миссис Хэппл…

      — Они никогда не выходят по вечерам, но давайте знаете что сделаем? Встретимся у вас. Я приеду на велосипеде. Можно? Я очень хочу посмотреть, как вы живете.

      Сердце мое неистово заколотилось.

      — Лучше не надо. Нет, приезжать ко мне вы не должны. Если вы хотите получить завтра урок, я приеду сюда ровно в девять, но только если вы очень этого хотите.

      Она открыла дверцу и выскользнула из машины, потом повернулась и посмотрела на меня через открытое окно.

      — Вы ужасно милый, Чес, — сказала она. — Скажите, я ведь делаю успехи, а? Скоро уже смогу сдавать на права?

      — Да, успех налицо, — хрипло произнес я. Ну почему я не могу обнять её и прижаться губами к её губам, таким манящим? — Ладно. Увидимся завтра.

      Дома я приготовил себе двойное виски с содовой, сел в кресло и принялся обдумывать положение.

      С нашей первой встречи прошло пять дней, но в жизни своей я не влюблялся так сильно. Понимала ли она это? Или вполне искренне верила, будто я готов рисковать расположением Эйткена только ради того, чтобы поучить её водить машину? Неужели она настолько наивна? В этом надо разобраться.

      Меня сильно обеспокоило её предложение приехать ко мне. Я как-то говорил ей, что мой филиппинец уходит в семь и что живу я один. Что же это — намек, что она готова ответить мне взаимностью?

      Это маловероятно, с неохотой признался я себе. Я был для неё услужливым другом, который любезно согласился научить её водить машину и который доставлял ей массу удовольствия, не ожидая ничего получить взамен. Во всяком случае, предполагать что-то другое у меня не было никаких оснований.

      Далее, говорил я себе, надо выяснить ещё одно: понимает ли она, как я рискую? Я ведь ставлю на карту свое будущее. Если Эйткен узнает о наших встречах, моя нью-йоркская одиссея рассеется как дым.

      Я долго не мог заснуть. Естественно, на работу я пришел невыспавшийся и злой и был счастлив, когда рабочий день окончился. Я захватил с собой кое-какие бумаги, решив посмотреть их в выходные.

      В эту минуту вошла Пэт — она с ангельским терпением сносила мою раздражительность — и дала мне на подпись ещё несколько писем.

      — Черт подери! — рявкнул я. — Неужели я ещё не все подписал?

      — Здесь всего шесть писем, — миролюбиво ответила она.

      Вытащив ручку, я поспешно нацарапал на письмах свою подпись, затем выпрямился и сказал:

      — В понедельник приду пораньше. А сейчас смываюсь. Уже больше шести?

      — Уже половина седьмого. Куда-нибудь уезжаешь?

      Я исподлобья взглянул на нее.

      — Не знаю. Возможно. Может, поиграю в гольф.

      — Надеюсь, хоть немножко отдохнешь. Не переживай, Чес, у тебя все идет отлично.

      В любое другое время я обязательно воспрянул бы духом после такой похвалы, но сейчас только разозлился.

      — И не думаю переживать, — бросил я. — В понедельник увидимся. — И, кивнув, вышел, читая в её удивленных глазах обиду.

      Когда я проходил по коридору, из своего кабинета вышел Джо.

      — До вокзала подвезешь?

      — Давай.

      Сейчас его общество было мне совсем ни к чему, но отказать я не мог — он знал, что по дороге домой я еду мимо вокзала.

      В лифте Джо спросил:

      — Сегодня ты к Р.Э. едешь?

      — Нет. На выходные он меня отпустил. Хочу почитать вассермановский телевизионный сценарий. Мельком я его уже проглядел, вроде бы неплохо.

      — Что ты все работаешь и работаешь, надо и отдыхать немножко, — неодобрительно произнес Джо. — У тебя уже нервы не выдерживают. Что-нибудь не в порядке?

      — Да все в порядке, — отрезал я, пробираясь через толпу к стоянке.

      Мы сели в машину.

      — А чего же ты последние два дня на людей бросаешься? Сегодня днем Паолу до слез довел.

      — Кретинка твоя Паола! Три раза я её просил соединить меня с Вассерманом — и все без толку.

      — Так он же куда-то уезжал! А волшебной палочки у неё нет.

      Я завел двигатель.

      — Какого черта, Джо? Мне твоя критика совершенно не нужна.

      — Ну вот, пожалуйста, — хмыкнул Джо, устраиваясь поудобнее на сиденье. — Теперь, стало быть, моя очередь. Если ты, друг любезный, считаешь, что ты у нас теперь крупная птица, и держать себя надо соответственно, я тебя одергивать не собираюсь. Просто советую чуть сбросить обороты. Уж слишком ты весь окунулся в работу.

      Конечно же, он был прав, и мне вдруг стало стыдно.

      — Извини, старик. В понедельник я буду в норме.

      — Да брось ты, — великодушно заявил Джо. — Ясно, на твоей шее сейчас висит много собак. — Он сменил тему разговора:

      — Машинка у тебя на зависть — такая красавица!

      — Я всегда мечтал о «кадиллаке». Кошельком, правда, пришлось здорово потрясти, но она того стоит. Она у меня уже полтора года, а я все не нарадуюсь.

      — Понятно. Если нью-йоркское дело выгорит и если Р.Э. поднимет мне зарплату, куплю себе такую же. Уж как-нибудь поднатужусь.

      — Если мы получим эту работу в Нью-Йорке, Джо, повышение тебе будет — это я беру на себя.

      — А никаких новых разговоров не было насчет Нью-Йорка? Р.Э. про это не вспоминал?

      — Говорил вчера вечером. По-моему, дело в шляпе. Он спрашивал, когда я смогу внести деньги.

      — А ты уверен, Чес, что ничем не рискуешь, вкладывая деньги в одно с ним дело?

      — Абсолютно. Открыть агентство в Нью-Йорке — что может быть лучше! Вложив долю, я, помимо зарплаты, буду получать пять процентов от общего дохода. Надо быть идиотом, чтобы упустить такую возможность. Вести дела я буду более или менее самостоятельно, так что свою долю в обиду не дам.

      — Эх, если бы у меня были сейчас деньги! — вздохнул Джо. — Пять процентов от общего дохода! Так ты быстро сколотишь капитальчик, Чес.

      Руки мои крепче сжали руль. Сколочу капитальчик, подумал я, если Эйткен не разнюхает про мои амурные дела. А капитальчика этого может хватить и на то, чтобы увести Люсиль от Эйткена.

      — Многое будет зависеть от нас самих, Джо, как поставим дело.

      — И когда у тебя будут денежки?

      — Я сказал своим маклерам, чтобы продавали акции. Деньги будут через несколько дней. На рынке ветер как раз дует в мою сторону, так что и здесь повезло, никакой задержки не будет.

      У вокзала я сбавил скорость.

      — Ну, спасибо, Чес, — сказал Джо, вылезая из машины. — Может, когда-нибудь я откуплю у тебя эту тележку. — И он похлопал «кадиллак» по крылу. — Ты-то, когда переберешься в Нью-Йорк, замахнешься небось на «эльдорадо»? Ну что, продашь мне эту красотку?

      — Ты сначала деньги скопи, потом поговорим, — отшутился я. — Но в принципе все возможно. Ну, пока. Счастливо отдохнуть.

      И я поехал к своему бунгало.

     

      2

     

      Без одной минуты девять я подкатил к высоким железным воротам, охранявшим вход в «Гейблз».

      В тени деревьев меня ждала Люсиль.

      Быстрыми шагами она пошла мне навстречу, и я распахнул дверцу водителя. На Люсиль было светло-голубое платье с расклешенной юбкой, а волосы перехвачены узкой лентой. Едва ли нашелся бы мужчина, который устоял бы перед таким очарованием.

      Я подвинулся на сиденье, и она скользнула под баранку.

      — Привет, — с улыбкой произнесла она. — Какая точность! Как вам нравится мое платье? Я его надела специально для вас.

      — Оно сногсшибательно, — не удержался я. — Как и вы сами.

      Она счастливо засмеялась.

      — Вы так думаете? Честно?

      — Честно.

      Наверное, что-то в моем голосе насторожило её, потому что она быстро взглянула на меня. Однако я сидел спиной к луне, и видеть выражение моего лица она не могла.

      — Ну, куда поедем? — спросила она. — Давайте к океану.

      — Согласен.

      В этот вечер жажды скорости у неё не было. Она ровно держала двадцать миль в час и на этой скорости вела машину вполне прилично.

      Свернув с шоссе, мы проехали немного по боковой дороге, а потом выбрались на узкую грунтовую, ведшую прямо к океану.

      Она вела машину расслабленно, что-то мурлыкая себе под нос, руки лежали на руле спокойно, не сжимая его мертвой хваткой. Я с горечью подумал, что скоро она будет готова сдать на права и нашим урокам придет конец.

      Мы медленно ехали по грунтовой дороге. После крутого поворота мы увидели перед собой широкую полосу песка, пальмы и океан, светившийся зеркалом в лунном свете.

      — Какая красота, — восхищенно произнесла она. Это были её первые слова после того, как мы отъехали от «Гейблз». — Вы даже не представляете, Чес, сколько удовольствия я получаю от вождения. А вожу я уже неплохо, верно? Нет, правда, сейчас уже ничего?

      — Кое-чем похвастаться можно. Но сдавать на права ещё рановато. К примеру, вы не пробовали подавать машину назад. Может, хотите рискнуть сейчас?

      Она покачала головой.

      — Не сейчас.

      Пустынной дорогой мы съехали к пляжу. Люсиль притормозила, чуть повернула руль, и машина свернула с дороги на твердый песок. Люсиль выключила зажигание.

      Сжав вспотевшие руки, я сидел не двигаясь, сердце мое замерло. Передо мной лежала саванна песка, пальмы, дальше простирался океан. Стальной свет луны освещал пляж на мили. Пляж был абсолютно пустынным: ни людей, ни машин — ничего. Можно было подумать, что, кроме нас двоих, во всем мире никого нет.

      — Я буду купаться, — заявила Люсиль. — А вы?

      Такого предложения я не ожидал, и оно застало меня врасплох.

      — Кажется, вы собирались учиться водить. У нас не так уж много времени. Сейчас без двадцати десять.

      — Я сказала Роджеру, что иду в кино, так что он меня ждет не раньше двенадцати. — Она открыла дверцу и выпрыгнула на песок. — Здесь совсем никого нет. Весь пляж принадлежит нам. Если не хотите купаться, подождите меня в машине.

      И она побежала по песку к раскидистым пальмам.

      Почти целую минуту я смотрел ей вслед. Что ж, наверное, это ответ на вопрос, который мучил меня всю ночь. Разве она привезла бы меня в такое уединенное место, если бы не хотела сблизиться со мной?

      Я не обратил внимания на колокольчик, отчаянно зазвеневший у меня в мозгу. Это жена Эйткена, вызванивал он. Сделай ещё один шаг, и будешь жалеть об этом всю жизнь.

      Но я отмахнулся от колокольчика. Тяжело дыша, с колотящимся сердцем я вылез из машины.

      Я хорошо видел Люсиль. Она уже добежала до пальм. Там она остановилась, сбросила туфли, потом расстегнула молнию на платье и, дернув плечами, высвободилась из него. Под платьем оказался купальник.

      Я обошел машину, открыл багажник и вытащил оттуда пару полотенец и плавки — на всякий случай я всегда возил их с собой. Переодевшись, я оставил одежду на песке и побежал за Люсиль — она медленно шла к воде.

      Я догнал её, и она с улыбкой обернулась.

      — Я так и знала, что вы придете. Знаете, я всегда мечтала искупаться при луне, но Роджер мне никогда этого не позволял. Ему все какие-то опасности мерещатся.

      — Похоже, вы только тем позанимаетесь, что нарушаете запреты мужа — и все это при моем участии, — заметил я, шагая с ней рядом по горячему песку.

      — Вот поэтому вы мне и нравитесь, — хитро улыбнулась она.

      Когда до воды осталось несколько метров, она вдруг побежала и с легким всплеском упала на океанские волны.

      Если её успехи в вождении были пока невелики, то в плавании она знала толк — это было сразу видно. Я понял, что пытаться догнать её — дело бесполезное. Проплыв метров сто, она развернулась и почти так же быстро поплыла обратно.

      Она сделала несколько кругов вокруг меня.

      — Ну как, довольны, что согласились?

      — Как будто да.

      Я лег на спину. Вода была теплая, но оценить всю прелесть природы я просто не мог. Я думал лишь об одном: скорей бы она наплавалась и вышла из воды.

      Она отплыла в сторону, потом снова приблизилась и некоторое время плавала вокруг меня.

      Так мы молча плавали несколько минут, и это были самые длинные минуты в моей жизни. В конце концов нервы у меня не выдержали.

      — Давайте возвращаться.

      Я поплыл к берегу, она — рядом.

      Мы вышли из воды и зашагали к тому месту, где она оставила платье. Вдруг она спросила:

      — А что вы делаете завтра, Чес?

      — Не знаю… Ничего особенного. Может, поиграю в гольф.

      — А что, если нам с вами завтра встретиться? Вообще-то меня завтра приглашала подруга, но я легко могу отговориться. Мы с вами укатили бы куда-нибудь за город.

      Мы стояли в тени пальм. Я поднял полотенца и одно бросил ей, а вторым стал вытирать голову.

      — Нас могут увидеть, — возразил я, опускаясь на песок.

      Она обтирала плечи. За её спиной блестела луна.

      — Мы будем осторожны. Я могу приехать к вам на велосипеде, а там будем держаться подальше от главной дороги.

      — Думаю, встречаться средь бела дня неразумно, Люсиль. Нас может увидеть кто угодно.

      Она бросила полотенце на песок, села рядом со мной, обхватила руками колени и подтянула их к подбородку.

      — Это ужасно, да?

      — Вот именно.

      — А как было бы здорово укатить куда-нибудь на весь день! Мы бы с вами устроили пикник. Может, рискнем?

      — Вы действительно хотите рискнуть? — спросил я внезапно охрипшим голосом.

      — Просто я думаю, что никто нас не увидит. Я надену большую шляпу, темные очки, изменю прическу. Могу спорить, никто меня не узнает.

      — Но вы бы не хотели, Люсиль, чтобы вашему мужу стало об этом известно?

      Она уперла подбородок в колени.

      — Нет, конечно.

      — А что он сделает, если узнает?

      — Ясно, он будет метать громы и молнии, но к чему говорить об этом? А что, если я просто приеду к вам? Мы бы провели вместе целый день. У вас там, кажется, безлюдное местечко? Мы бы поплавали, устроили бы пикничок. И никто бы нас не видел.

      — Вы это серьезно?

      На какой-то момент она задумалась, потом поднялась с песка.

      — Да нет, наверное, нет. — Она поежилась. — Что-то холодно стало. Пойду оденусь.

      Она подхватила платье и туфли и побежала к машине. Я словно окаменел, руки крепко сжимали полотенце. Прошло, наверное, минут десять. Вдруг я услышал, что она зовет меня:

      — Чес…

      Я не пошевелился. Даже не обернулся.

      — Вы не идете, Чес?

      Я продолжал сидеть не двигаясь.

      Раздались шаги её босых ног по песку, и через мгновение она была рядом.

      — Вы не слышали, как я вас звала?

      Ее стройные красивые ноги находились на уровне моих глаз. Я поднял голову. Она была в платье, но я сразу увидел — надето оно на голое тело.

      — Сядьте. Мне нужно с вами поговорить.

      Она села чуть поодаль, подобрав под себя ноги.

      — Да, Чес?

      — Вы действительно хотите, чтобы завтра мы куда-нибудь поехали вдвоем и устроили пикник?

      Луна ярко освещала её лицо. На нем было написано удивление.

      — Но вы же сказали…

      — Неважно, что я сказал. Так вы хотите?

      — Ну да, конечно, хочу.

      — Прекрасно. Скажите своему мужу, что вы хотите провести день со мной, и, если он согласится, я к вашим услугам.

      Она вздрогнула.

      — Но я не могу этого сделать. Вы же знаете. Он и понятия не имеет, что мы знакомы.

      — Ну так скажите ему, что мы познакомились.

      — Я не понимаю… — Она чуть наклонилась вперед и взглянула мне в лицо. — У вас такой сердитый голос, Чес. Что случилось?

      — Скажите ему, что мы познакомились, — повторил я, не глядя на нее.

      — Но я же не могу. Ему это не понравится.

      — Интересно, почему?

      — Чес, давайте прекратим этот разговор. Вы не хуже меня знаете — почему.

      — Я не знаю, объясните мне.

      — Он всегда меня так глупо ревнует. Он просто не поймет.

      — Чего не поймет?

      — Чес, не будьте таким злым. Что случилось?

      — Я спрашиваю: чего он не поймет? — с нажимом произнес я и, повернув голову, посмотрел ей в глаза. — Объясните мне, чего именно он не поймет.

      — Он не любит, чтобы я общалась с другими мужчинами.

      — А это почему? Он что, вам не доверяет?

      Напрягшись, она молчала, только во все глаза глядела на меня.

      — Может быть, он боится, что, если вы будете общаться с другими мужчинами, у него вырастут рога? — зло спросил я.

      — Чес! Ну что случилось? Почему вы вдруг так рассердились? Почему вы говорите со мной в таком тоне?

      — Может, он боится, что у него вырастут рога, если вы будете общаться со мной?

      — Я не знаю… Чес, ну пожалуйста, зачем вы так… Если вы не перестанете, я уйду.

      — Зачем я так? — с трудом сдерживаясь, переспросил я. — Вам не нравится? Но вы же не целомудренное дитя, а замужняя женщина и должны хорошо понимать, какие мысли бродят в голове у мужчины, когда очаровательная молодая женщина привозит его в уединенное место, где нет ни души, к тому же далеко не в детское время. Или вы настолько глупы, что не понимаете этого?

      Она дернулась назад, как от удара. На лице её застыли потрясение и гнев.

      Я подался вперед и заглянул ей в глаза.

      — Вы влюблены в меня, Люсиль?

      Она вздрогнула.

      — Влюблена в вас? Нет, откуда вы взяли? Что вы такое говорите, Чес?

      Черная желчь разочарования затуманила мне рассудок.

      — Так какого черта вы притащили меня сюда? Какого черта вы навязываетесь? — Мой голос зазвенел. — За кого вы меня принимаете? Или вы думаете, что я каменный?

      — Я уйду…

      Она начала подниматься. Я схватил её за руку и потянул к себе. Она упала мне на колени, спина выгнулась. Наши лица оказались рядом.

      — Чес! Отпустите меня!

      — Я не каменный, — пробормотал я, чувствуя, как стучит кровь в висках, и впился в её губы. Она стала сопротивляться, причем, к моему удивлению, в этом хрупком теле оказалось довольно много силы. С трудом понимая, что происходит, я пытался подмять её под себя. Но тут ей удалось высвободить одну руку, и она со всего маху хлестнула меня по лицу.

      Удар сразу же привел меня в чувство.

      Я отпустил её, она вскочила на ноги и побежала к машине.

      Я сидел не двигаясь и смотрел в сторону океана. Вдруг в тишине затарахтел двигатель моего «кадиллака».

      Я вскочил на ноги.

      «Кадиллак» уже двигался.

      — Люсиль! Остановитесь! Люсиль!

      Мотор взревел, машина, прыгая по кочкам, сделала немыслимый разворот и помчалась по дороге.

      — Люсиль!

      Я бросился вдогонку, но тут же остановился.

      Сжав кулаки, я стоял и слушал ровный гул двигателя моего «кадиллака». Постепенно гул затих.

     

             Глава четвертая

     

      1

     

      Мне потребовалось сорок минут, чтобы добраться до дома пешком.

      Все это время я мрачно размышлял над сценой, которая произошла у меня с Люсиль. Как я мог позволить себе такое? Это было какое-то затмение. Вот ты и получишь по заслугам, говорил я себе, если Люсиль возьмет и расскажет все Эйткену. Очень возможно, что в эту самую минуту она ему и рассказывает. Я был настолько себе противен, что даже не думал о последствиях. Думал я только об одном: о её реакции на вопрос, любит ли она меня. Снова и снова перед моими глазами вставало её испуганно-удивленное лицо, снова и снова звучал в ушах её ответ: горькие слова отдавались в мозгу безжалостным эхом.

      Мое бунгало стояло в небольшом саду, метрах в пятидесяти от океана. Ближайший дом, принадлежавший богатому маклеру Джеку Сиборну, находился в четверти мили дальше по дороге. Он был почти всегда пуст — Сиборн обычно проводил здесь один из летних месяцев.

      Я поднялся к бунгало со стороны пляжа и увидел, что у ворот стоит какая-то машина. Подойдя вплотную, я узнал собственный «кадиллак».

      Тут же из темноты вышла Люсиль.

      — Чес…

      Я остановился. Потом уставился на нее.

      — Я пригнала вашу машину, — сказала она слабым голосом.

      — Извините меня, Люсиль. Я потерял голову…

      Она тоже остановилась. Нас разделяло метра два.

      — Не надо об этом.

      — Я отвезу вас.

      — Давайте сначала зайдем в дом. Я должна вам что-то сказать.

      — Лучше не надо. Поехали, я отвезу вас домой. В машине вы мне все скажете.

      Она подняла с плеч свои густые волосы — я смутно уловил в этом жесте отчаяние.

      — Ну пожалуйста, зайдемте на минуту в дом.

      Светила полная луна, и я хорошо видел Люсиль. Она вся дрожала, а в глазах застыл ужас. Мне стало не по себе.

      — Поговорим по дороге. Вам надо возвращаться… — Я смолк, потому что она вдруг качнулась. Я бросился вперед и успел вовремя подхватить её — она уже падала. — Люсиль! Ах, черт! Что с вами?

      Она вся обмякла, и я осторожно положил её на землю. Опустившись рядом на колени, я приподнял её голову — голова бессильно откинулась назад. Люсиль была белая, как полотно, и выглядела так плохо, что я совсем растерялся.

      Веки её шевельнулись и поднялись. Бессмысленным взглядом она посмотрела на меня, потом попыталась сесть.

      — Сейчас пройдет, — сказал я. — Не надо двигаться.

      Она ткнулась головой мне в плечо и снова закрыла глаза. Я просунул руку ей под колени и поднял её. Она оказалась на удивление легкой, и я без особого труда донес её до входа в бунгало.

      — Опустите меня, — выговорила она. — И, пожалуйста, простите. Со мной никогда такого не случалось.

      Я осторожно поставил её на ноги и, придерживая одной рукой, стал шарить по карманам в поисках ключа. Наконец я нашел его, открыл дверь, снова поднял Люсиль, внес её в гостиную и положил на кушетку около окна.

      — Лежите спокойно, — сказал я, вышел в холл и запер входную дверь. Потом вернулся в гостиную и включил свет.

      Она лежала, глядя в потолок. Глаза напоминали две дырки в листе белой бумаги.

      — Сейчас я вам приготовлю чего-нибудь выпить, — сказал я. — Вы не представляете, как я кляну себя за несдержанность. Сейчас выпьете и сразу почувствуете себя лучше.

      — Я не хочу, — прошептала она и, закрыв лицо руками, начала плакать.

      Я подошел к бару, налил в стакан немного бренди и отнес его Люсиль.

      — Выпейте, вам сразу станет лучше.

      — Пожалуйста, не надо. — Она отвернулась. — Чес, мне страшно признаться, но я… повредила вашу машину…

      — Повредили машину? Неужели из-за этого стоит падать в обморок? Перестаньте плакать, незачем из-за этого так убиваться.

      Она повернулась на бок и посмотрела на меня. Ее мертвенная бледность могла испугать кого угодно. Кожу лица словно натянули, а глаза казались немыслимо огромными.

      — Я совсем этого не хотела. — Она вдруг затараторила, и я сразу даже не понял, о чем она говорит:

      — Он появился рядом и закричал на меня. Я не знала, что он был сзади, растерялась и не справилась с машиной. Толчок был ужасный. Вдоль всей дверцы большущая царапина, а крыло смято.

      Я вдруг почувствовал, как по спине растекается холодок.

      — Что-то я вас плохо понимаю. Вы что, сбили кого-то?

      Она отвела взгляд и уставилась в потолок. Руки её сжались в кулаки.

      — Я не виновата, клянусь вам. Он выскочил откуда-то сзади и закричал на меня. Я его не видела вовсе, пока он не закричал.

      — Кого не видели? Кто закричал?

      — Ну, этот полицейский. На мотоцикле. Он появился сбоку и закричал…

      Я осторожно поставил стакан с бренди, подошел к кушетке и сел рядом с Люсиль.

      — Что вы так испугались? Расскажите все по порядку.

      Она нервно застучала стиснутыми кулачками.

      — Когда он начал кричать, машина у меня вильнула и боком ударила его… — Оборвав фразу, она снова заплакала.

      Я сжал руками колени — так, что побелели костяшки пальцев.

      — Слезами горю не поможешь, — резко сказал я. — Что было дальше? После того, как вы его ударили?

      Она, вся дрожа, глубоко вдохнула воздух.

      — Не знаю. Я поехала дальше. Не посмотрела…

      На какое-то мгновение я окаменел, чувствуя, что сердце стучит тяжело и как-то заторможенно. Наконец я проговорил:

      — Так вы что же, не остановились?

      — Нет. Я ужасно испугалась. И сразу приехала сюда.

      — Он ранен?

      — Не знаю.

      — Где это случилось?

      — На дороге от пляжа, не доезжая до шоссе.

      — А вслед вам он не кричал?

      — Нет. Был только ужасный толчок, а больше ничего. Я поехала прямо сюда. Вас жду уже почти полчаса.

      — Вы ехали быстро?

      — Да.

      Я долго смотрел на нее, потом поднялся.

      — Сейчас вернусь. Пойду посмотрю машину.

      Я выдвинул один из ящиков стола и вынул оттуда фонарь.

      Я уже выходил из комнаты, когда Люсиль издала слабый мучительный стон.

      По дорожке я подошел к машине и при свете луны сразу же увидел, что переднее крыло повреждено. Я включил фонарь — повреждение было основательное.

      Передняя левая фара разбилась вдребезги, крыло помято. На дверце — глубокая вмятина, а во всю ширину рваной линией тянется рубец. Краска вокруг содрана.

      Всю эту картину я охватил в одну секунду, потом обошел вокруг машины. На правом крыле около заднего колеса фонарь мой высветил густое красное пятно. Красным был забрызган и белый колпак на правом заднем колесе. Не требовалось особых знаний, чтобы понять: это кровь, и я смотрел на нее, чувствуя озноб и тошноту.

      Судя по всему, она сшибла мотоцикл, мотоциклист вылетел из седла, и она переехала его задним колесом. И после этого не остановилась!

      По лицу моему заструился холодный липкий пот. Ведь он, может быть, сейчас истекает кровью на дороге!

      Я быстро вернулся в гостиную.

      Она лежала в той же безжизненной позе и глядела в потолок. Дыхание её было неровным и прерывистым, кулаки сжаты. Выглядела она ужасно.

      Взяв свой стакан с бренди, я подошел к ней.

      — Вот, выпейте, — предложил я. — И успокойтесь, от слез толку не будет.

      Я приподнял ей голову и заставил немного выпить. Она отпила глоток, содрогнулась и оттолкнула стакан.

      — Я поеду посмотреть, что случилось, — сказал я. — Ждите меня здесь. Постараюсь вернуться побыстрее.

      Не глядя на меня, она кивнула.

      Я взглянул на часы, стоящие на каминной полке. Было без двадцати одиннадцать.

      — Ждите меня здесь. Долго я не задержусь.

      Она снова кивнула.

      Я подошел к «кадиллаку» и ещё раз осмотрел разбитую фару и помятое крыло. Было бы безумием выводить машину на дорогу в таком состоянии. Стоит кому-нибудь меня увидеть, завтра он, прочитав сообщение в газетах, сразу об этом вспомнит. А газеты напишут, можно не сомневаться.

      Но что же делать, ведь мне срочно нужна машина. Сиборн! Сиборн, владелец ближайшего дома, держит в гараже машину — он ею пользуется во время отпуска. Когда он бывал здесь, я к нему частенько захаживал и знал, что ключ от гаража он всегда хранит на карнизе над дверьми гаража. Надо взять его машину.

      Я сел в «кадиллак» и быстро поехал к его дому. Там я оставил машину у ворот, подошел к гаражу, нашел ключ и открыл двойные двери.

      Там стоял старенький, видавший виды «понтиак». Я вывел его на дорогу, потом, оставив двигатель включенным, сел в свой «кадиллак» и загнал его в гараж, захлопнул и запер двери, а ключ положил в карман.

      Сев в «понтиак», я помчался по шоссе. Через десять минут я подъезжал к ответвлению на пляжную дорогу.

      У развилки я сбросил скорость. На обочине стояло штук шесть машин. Приглушенные фары бросали на дорогу пучки света. У машин, глядя в сторону пляжной дороги, стояла группа мужчин и женщин. Въезд туда был перекрыт двумя мотоциклами, возле которых расхаживали двое полицейских.

      Я поставил машину в конце колонны и ступил на асфальт.

      Впереди меня поодаль от остальных стоял какой-то толстяк в сдвинутой на затылок шляпе. Он, как и все, глядел на полицейских.

      Я подошел к нему.

      — В чем дело? — спросил я, стараясь не выдать волнения. — Случилось что-нибудь?

      Он обернулся. Было уже темно, а свет фар освещал только асфальт. Он мог хорошо видеть разве что мои ноги и едва ли узнал бы меня при следующей встрече.

      — Несчастный случай, — ответил он. — Насмерть задавили полицейского. Больно лихая публика, сами так и лезут, так и прыгают под колеса, я всегда это говорил. Вот этот малый и допрыгался — перестарался.

      На лице у меня выступил холодный пот.

      — Насмерть?

      — Да. А водитель даже не остановился. Впрочем, я его хорошо понимаю. Если бы мне выпало такое счастье — задавить полицейского без свидетелей, — черта с два я стал бы тут ошиваться с извинениями. Ведь, если этого парня поймают, они его четвертуют. Полицейские в нашем городе самые настоящие фашисты, я всегда это говорил.

      — Задавили насмерть, вы говорите? — Я едва узнал собственный голос.

      — Да, бедняга головой попал прямо под колесо. Он, наверное, стукнулся о бок машины и угодил под заднее колесо. — Он указал на высокого худощавого мужчину, деловито объяснявшего что-то остальным. — Вот он первый на него наткнулся. У этого несчастного было, говорит, не лицо, а кровяная губка.

      Неожиданно один из полицейских решительно направился в сторону стоявших у обочины машин.

      — Эй вы, шайка стервятников! — зарычал он полным ненависти и злобы голосом. — С меня довольно! Убирайтесь отсюда! Поняли? Из-за таких скотов, как вы, все аварии и происходят! Чтоб вы сгорели вместе с вашими железными ящиками! Убирайтесь живо! Все убирайтесь!

      Толстяк процедил сквозь зубы:

      — Я же говорю, настоящие фашисты, — и зашагал к своей машине.

      Я вернулся к «понтиаку», завел двигатель, развернулся и быстро поехал домой.

      В гостиной в большом кресле, съежившись, сидела Люсиль. Вид у неё был несчастный, беззащитный и затравленный, а цвет лица напоминал старый пергамент.

      Когда я вошел, она замерла, пожирая меня испуганными глазами.

      — Ну как, Чес, все в порядке?

      Я подошел к бару, налил себе двойное виски, чуть разбавил водой и жадно выпил.

      — Я бы этого не сказал, — произнес я, садясь в кресло.

      Посмотреть ей в глаза — это было выше моих сил.

      — О Боже…

      Наступила долгая пауза. Потом она пробормотала:

      — Ну а вы хоть… вам удалось увидеть?..

      — Там была полиция… — Как сказать ей, что он убит? — Я его не видел.

      Снова наступила пауза. Потом снова вопрос:

      — Что будем делать, Чес?

      Я взглянул на часы над камином. Двадцать минут двенадцатого.

      — Думаю, мы едва ли что можем сделать.

      Она вздрогнула.

      — Как? Мы ничего не будем делать?

      — Да, ничего. Уже поздно, и сейчас я отвезу вас домой.

      Она всем телом подалась вперед, стиснула руками колени.

      — Но, Чес, хоть что-то надо предпринять? Ведь я должна была остановиться. Это, конечно, несчастный случай, но я должна была остановиться. — Она стала бить кулачками по коленям. — Ведь он может меня узнать, если увидит. А может быть, он даже записал номер. Нет, что-то обязательно нужно предпринять.

      Я допил виски, поставил стакан, потом поднялся.

      — Вставайте. Я отвезу вас домой.

      Широко раскрыв удивленные глаза, она продолжала сидеть.

      — Вы что-то от меня скрываете, да? Что?

      — Дело плохо, Люсиль, — выдавил я из себя. — Так плохо, что хуже некуда. Но пугаться не надо.

      — Что значит «хуже некуда»? — Голос её вдруг сорвался на фальцет.

      — Вы задавили его.

      Она стиснула кулачки.

      — Господи! Что, он тяжело ранен?

      — Да.

      — Отвезите меня домой, Чес. Надо рассказать Роджеру.

      — Не нужно ему ничего говорить, — устало произнес я. — Он ничем не сможет помочь.

      — Как — не сможет? Капитан полиции — его хороший друг. Роджер ему все объяснит.

      — Что объяснит?

      — Ну, что я только учусь водить. Что это был несчастный случай.

      — Боюсь, это не произведет должного впечатления.

      Она выпрямилась, в широко открытых глазах застыл ужас.

      — Неужели он так тяжело ранен? Подождите… он что — мертв?

      — Да. Все равно вы бы об этом узнали. Он мертв, Люсиль.

      Она закрыла глаза и прижала руки к груди.

      — О Боже, Чес…

      — Только без паники. — Я постарался, чтобы голос мой звучал решительно. — Мы с вами ничего не можем предпринять, по крайней мере сейчас. Мы, конечно, здорово влипли, но если не терять головы…

      Она уставилась на меня. Губы её дрожали.

      — Но вас-то в машине не было. При чем тут вы? Я одна виновата.

      — Нет, Люсиль, виноваты мы оба. Ведь это я вел себя как скот, иначе вам бы и в голову не пришло срываться и убегать. Так что моей вины здесь не меньше.

      — О-о, Чес…

      Уронив голову на спинку кресла, она зарыдала.

      Минуту я смотрел на нее, потом обнял и притянул к себе.

      — Что они с нами сделают? — всхлипнула она, вцепившись в мои плечи.

      — Вы не должны об этом беспокоиться, — попытался утешить её я. — Пока не прочтем завтрашних газет, делать ничего не будем. А завтра все решим.

      — А если кто-нибудь видел, что его сбила я?

      — Никто не видел. На пляже никого не было. — Я крепко обнял её. — После того, как вы его сбили, вам какие-нибудь машины попадались?

      Оттолкнув меня, она с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к окну.

      — Кажется, нет. Точно не помню.

      — Это очень важно, Люсиль. Постарайтесь вспомнить.

      Она вернулась к кушетке и села.

      — Кажется, нет.

      — Ну хорошо. Значит, мы все обсудим завтра, когда увидим газеты. Вы сможете приехать сюда? Я просто не знаю, где ещё нам удастся спокойно поговорить. Часам к десяти сможете приехать?

      Она во все глаза смотрела на меня.

      — Меня посадят в тюрьму? — спросила она.

      Внутри у меня все оборвалось. Ведь если её поймают, то посадят в тюрьму. Убить полицейского и выйти сухим из воды — так не бывает. В принципе если вы нечаянно кого-то убьете, то, наняв первоклассного адвоката, ещё можно выкарабкаться. Но когда жертва полицейский — ни в коем случае.

      — Прекратите сейчас же! От таких разговоров ничего не изменится. Когда вы приедете сюда? К десяти сможете?

      — Вы уверены, что не нужно ничего предпринимать? — Она снова неистово заколотила кулачками. — Ведь если они узнают…

      — Не узнают. Вы можете выслушать меня, Люсиль? Паниковать — последнее дело. Прежде всего нужно узнать, что напишут газеты. Пока не узнаем всех фактов, ничего предпринимать не будем. А факты будут завтра утром. Если вы приедете сюда, мы вместе что-нибудь решим.

      Она сжала пальцами виски.

      — А может, все-таки лучше сказать Роджеру? Может, он что-то сумеет сделать?

      Если бы я думал, что Эйткен в состоянии что-то сделать, я без колебаний пошел бы к нему вместе с ней и рассказал все как было, во всей красе. Но Эйткен ничем не мог ей помочь — это было ясно как божий день. Стало быть, расскажи она Эйткену о происшествии, выйдет наружу и то, что мы вместе были на пляже. Естественно, он захочет знать, почему это она вдруг сорвалась и убежала. Зная Эйткена, можно было не сомневаться, что он клещами вытащит из неё всю правду, и тогда мне несдобровать.

      — Вы не должны ничего ему говорить, Люсиль. Ведь иначе вам придется объяснять, что вы делали на пляже. Почему вы были на пляже наедине со мной, почему мы вместе купались. Если бы я думал, что ваш муж может чем-нибудь помочь, я бы пошел к нему вместе с вами и обо всем рассказал. Но он ничего не сможет сделать. Поэтому не теряйте головы и ничего ему не говорите — вы просто лишитесь мужа, а я лишусь работы.

      Глядя на меня в упор, она на грани истерики закричала:

      — Пусть я лишусь мужа, но это лучше тюрьмы! Роджер не позволит посадить меня в тюрьму! У него такие связи! Нет, он ни за что не позволит посадить меня в тюрьму!

      Я взял Люсиль за руки и легонько встряхнул её.

      — Не будьте ребенком. Стоит ему узнать, что мы поздно вечером были вдвоем на уединенном пляже, он сразу же умоет руки. Вы перестанете для него существовать. Неужели вы этого не понимаете?

      — Это не правда! — в отчаянии воскликнула она. — Может, он и разведется со мной, но посадить в тюрьму не позволит. Уж я-то его знаю. Он не допустит, чтобы люди говорили, что жену Эйткена посадили в тюрьму.

      — Вы не понимаете, насколько серьезно наше положение. — Я старался говорить тихо и спокойно. — Вы убили полицейского. Я знаю, это был несчастный случай, но ведь вы не остановились, к тому же у вас нет водительских прав. Если бы вы сбили не полицейского, а кого-нибудь другого, возможно, ваш муж и вытащил бы вас из пропасти, но тут он ничего не сможет сделать, будь он хоть самим президентом.

      — Что же, мне придется идти в тюрьму?

      Ее лицо как-то сморщилось, глаза увеличились и округлились.

      — Нет. Они ведь не знают, что это сделали вы, и, скорее всего, не узнают. Мы будем дураками, если сами пойдем и сдадимся им. Нужно сначала выяснить, что им известно. А когда мы это выясним, тогда и будем решать, как быть дальше.

      — Что же, мы ничего не будем делать?

      — По крайней мере сегодня. А завтра будет видно. Так вы меня поняли? Приедете к десяти часам. Тогда все и решим.

      Она кивнула.

      — Ну и прекрасно. А сейчас я отвезу вас домой.

      Она поднялась и пошла впереди меня к выходу из гостиной, потом через холл к входной двери. Тут она остановилась.

      — Нам придется ехать в вашей машине, Чес? Мне будет жутко в неё садиться.

      — Есть другая машина. Я одолжил её у соседа. — Взяв Люсиль за руку, я вывел её на крыльцо. — В «кадиллаке» не поедем.

      Пока я выключал свет в холле и запирал входную дверь, она ждала меня на крыльце. Я уже поворачивал ключ в замке, как вдруг раздался мужской голос:

      — Эй, это ваша машина?

      Ощущение было такое, словно я в темноте коснулся рукой оголенного провода. Может, меня тряхнуло и не так сильно, но, во всяком случае, очень чувствительно. Люсиль ахнула, однако у неё по крайней мере хватило разума шагнуть в тень, где её не было видно.

      Я посмотрел на дорожку. У ворот стоял человек. Как следует разглядеть его я не мог — было слишком темно — и видел только, что он высок и широкоплеч. Рядом с «понтиаком» Сиборна стоял «бьюик» с откидным верхом, капот которого слегка подсвечивали задние огни «понтиака».

      — Не двигайтесь, — шепнул я Люсиль, спустился по ступенькам и зашагал по дорожке к воротам.

      — Извините, если напугал Вас, — сказал человек. Это был крепкий мужчина лет сорока пяти, с густыми усами и красноватым приветливым лицом. — Я думал, вы меня видите. Это ведь машина Джека Сиборна, верно?

      — Да, — ответил я, чувствуя, что дышу слишком быстро и неровно. — Я одолжил её, пока моя в ремонте.

      — Вы Честер Скотт?

      — Да.

      — Рад познакомиться. — Он протянул руку. — Меня зовут Том Хэкетт. Джек, наверное, рассказывал обо мне. Во всяком случае, мне о вас он рассказывал довольно часто. Я ехал мимо, увидел машину и решил узнать: неужели этот старый черт уже приехал?

      Меня сверлила одна мысль: видел ли он Люсиль? Ведь мы вышли из освещенного холла. Сколько он стоял у ворот?

      Мы пожали друг другу руки. Его рука была куда теплей моей.

      — Нет, Джек раньше августа не появится. Он всегда приезжает в августе, — сказал я.

      — В общем, я решил заглянуть: а вдруг? Я ехал в Пальмовую бухту. Живу сейчас в отеле «Парадизо», думаю пробыть здесь недели две. А жена приезжает только завтра. Поездом. В машине ездить не любит — говорит, кружится голова. — Он засмеялся. — Мне это даже немного на руку: хоть какое-то время могу пожить один. Вот я и думал: если Джек здесь, можно будет посидеть за бутылочкой и поболтать.

      — До августа его не будет.

      — Да, вы уже сказали. — Он взглянул на меня. — Если у вас нет особых дел, поедемте куда-нибудь, а? Посидим, выпьем. Время ещё детское.

      — С удовольствием, но у меня свидание.

      Он посмотрел мимо меня в сторону темного бунгало и хмыкнул.

      — Ну что ж, нет так нет. Просто мне вдруг пришло в голову, что мы с вами могли бы куда-нибудь съездить и немного отдохнуть. Двое — уже компания, верно? — Он подошел к «понтиаку». — Старая добрая телега. Еще бегает?

      — Более или менее.

      — Ну, если выпадет свободный вечерок, заезжайте к нам, — предложил он, — в «Парадизо». Ничего местечко: поразвлечься можно. Берите с собой вашу девушку, если она не очень стеснительная. Ну, не буду вас задерживать. До встречи.

      Он махнул рукой, подошел к «бьюику», хлопнул дверцей и, как следует газанув, укатил.

      Я стоял, вцепившись в решетку ворот, и глядел вслед удаляющимся огонькам машины. Сердце выстукивало дробь где-то под ребрами.

      — Он меня видел, — дрожащим голосом произнесла Люсиль. Она незаметно подошла и стояла рядом.

      — Видел, что со мной была девушка, — сказал я как можно спокойнее, — а кто именно, он видеть не мог. Так что беспокоиться не о чем.

      Я взял её за руку и повел к «понтиаку». Мы сели в машину.

      — Вы все-таки думаете, что не стоит говорить Роджеру? — спросила она еле слышным, но напряженным голосом. Мои разгулявшиеся нервы уже не могли выдержать этого. Я круто повернулся к ней и, схватив за плечи, как следует её встряхнул.

      — Поймите же раз и навсегда! Я сказал: нет, и это значит: нет! Он ничем не сможет помочь! — Я просто кричал на нее. — Если вы ему скажете, вы сделаете его соучастником! Неужели это не ясно! И если он не выдаст вас полиции, он сам может схлопотать срок! Вы должны положиться на меня. Завтра я скажу вам, что нужно делать.

      Она отшатнулась от меня, вытащила платок и заплакала.

      Я быстро повел машину в направлении Пальмового бульвара.

     

      2

     

      Выезжая на шоссе, я вдруг увидел вереницу автомобилей, медленно ползущих в город. Таких пробок у нас никогда не бывало, и я сразу понял, что вызвана она наездом на полицейского.

      С боковой дороги мне с трудом удалось влиться в общий поток. Пришлось подождать, пока какая-то машина не дала мне проехать и встроиться в длинный ряд.

      Люсиль, увидев это, сразу перестала плакать.

      — Что тут такое?

      — Не знаю. Но беспокоиться нечего. — Как бы я хотел верить своим словам!

      Мы медленно ползли вперед. Время от времени я посматривал на часы в панели приборов. Было уже без десяти двенадцать, а до её дома оставалось не меньше двух миль. Вдруг идущие впереди машины остановились. Вцепившись в баранку, я сверлил глазами темноту, но видел только красные огоньки длинной вереницы машин. Их было, наверное, штук сто.

      И тут я увидел полицейских. Человек десять. Они шли вдоль колонны с мощными фонарями и направляли их на каждую машину.

      Меня прошиб холодный пот.

      — Они ищут меня! — голосом, полным страха, воскликнула Люсиль и дернулась к дверце, словно собираясь выскочить из машины.

      Я схватил её за руку.

      — Сидите! — Сердце мое готово было вырваться из груди. Хорош бы я был, если бы не взял машину Сиборна! — Они ищут не вас, а машину. Сидите спокойно и не дрожите!

      Ее всю трясло, но, когда в нашу сторону направился один из полицейских, ей удалось взять себя в руки.

      Из машины, стоящей перед нами, вылез крупный широкоплечий мужчина. Когда к нему подошел полицейский, мужчина дал волю гневу:

      — Какого черта нас тут держат? У меня дела в Пальмовой бухте. Неужели вы, работнички, не можете освободить дорогу?

      Полицейский неторопливым движением осветил его фонарем с головы до ног.

      — Можете заехать в участок и написать жалобу, если считаете нужным. — Таким голосом можно было счистить ржавчину с днища корабля. — Только поедете не раньше, чем мы закончим и позволим вам ехать.

      Мужчина сразу стал словно ниже ростом.

      — В чем все-таки дело, скажите? — спросил он куда менее агрессивным тоном. — Нам придется пробыть здесь долго?

      — Кто-то совершил наезд и скрылся. Мы проверяем все машины, идущие из города, — процедил полицейский, — но надолго вы не задержитесь.

      Он осмотрел его машину и подошел к моей. Когда он начал шарить лучом фонаря по крыльям, дверцам и бамперам, я стиснул руль до боли в пальцах.

      Полицейский, крепко сбитый здоровяк с вырубленным из камня лицом, заглянул в машину и оглядел сначала меня, а потом Люсиль, которая съежилась и затаила дыхание. Он, однако, ничего подозрительного не заметил и пошел дальше.

      Я положил руку на её плечо.

      — Вот видите! И совсем ничего страшного.

      Ничего страшного? Я обливался холодным потом.

      Она не ответила. Зажав руки между колен, она прерывисто дышала, будто семидесятилетняя старуха, которой пришлось взбираться по лестнице.

      Передняя машина поехала, и мы двинулись следом. С полкилометра мы ползли как черепахи, потом скорость увеличилась.

      — Они искали меня, скажите, Чес? — Голос её дрожал.

      — Они искали машину и не нашли её.

      — А где она?

      — Там, где они не найдут. Только, ради Бога, не сходите с ума, сидите тихо и спокойно!

      Мы подъехали к развилке, которая вела к Пальмовому бульвару. Выбравшись из общей колонны, я сразу прибавил скорость и в десять минут первого уже подъезжал к воротам «Гейблз».

      — Завтра в десять я вас жду, — напомнил я.

      Медленно, словно ноги её были налиты свинцом, она вылезла из машины.

      — Чес, мне так страшно! Ведь они искали меня!

      — Да нет же, они искали машину. Ложитесь спать и постарайтесь обо всем забыть. Ни вы, ни я до утра ничего сделать не сможем.

      — Но они проверяют все машины! Полицейский же сказал! — Она совсем растерялась, в глазах застыл ужас. — Они же найдут нас, Чес! Найдут! Может, все-таки лучше сказать Роджеру? Он обязательно что-то придумает.

      Я глубоко, натужно вздохнул.

      — Нет, — сказал я, стараясь не повышать голос. — Он ничем не сможет помочь. Я справлюсь с этим делом сам. И вы должны на меня положиться.

      — Если меня посадят в тюрьму, я этого не переживу.

      — Никакой тюрьмы не будет. Не надо паниковать. Обо всем поговорим завтра.

      Она попыталась взять себя в руки.

      — Что ж, подождем до завтра, если вы так считаете, — сказала она. — Но, Чес, если вы не уверены, что справитесь сами, я лучше скажу Роджеру.

      — Справлюсь! А теперь отправляйтесь спать и предоставьте все мне.

      Мгновение она смотрела на меня, потом повернулась и неверной походкой зашагала к дому.

      Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, потом сел в «понтиак» и поехал домой.

      На плече у меня скрюченным гномом сидел страх.

     

             Глава пятая

     

      1

     

      Наступило утро. К десяти часам нервы мои настолько расходились, что я выпил подряд два двойных виски, пытаясь успокоиться и подавить гнетущее ощущение опасности, которое не оставляло меня всю ночь.

      Спал я скверно, уже в семь утра поднялся и принялся вышагивать по дому, с нетерпением ожидая, когда мальчишка-почтальон принесет газеты. Черт знает почему он пришел только после восьми. Наконец, когда я уже вышел на крыльцо подобрать оставленные им газеты, появился мой слуга — филиппинец Тоти.

      Раскрывать газеты в его присутствии я не решился, велел ему вымыть посуду и уходить домой.

      — Я сегодня на работу не иду, Тоти.

      Он озабоченно посмотрел на меня.

      — Вы заболели, мистер Скотт?

      — Нет, просто намерен в выходные как следует отдохнуть, — объяснил я, направляясь к террасе. Газеты огнем жгли руки.

      — У вас такой вид, будто вы заболели, — объявил Тоти, все так же серьезно глядя на меня.

      — При чем тут мой вид? — буркнул я. — Убери все после завтрака — и можешь быть свободен.

      Скорее, скорее раскрыть газеты! Ни о чем другом я уже не мог думать. Все же я с трудом сделал над собой усилие. Тоти парень с головой, нельзя допустить, чтобы он что-то заподозрил.

      — Я сегодня собирался сделать на кухне генеральную уборку, мистер Скотт, — сказал он. — Уже давно пора. Я вам мешать не буду.

      Следя за своим голосом, я медленно произнес:

      — Уборка подождет до понедельника. Я не так часто отдыхаю в выходные, а сегодня хочу как следует побездельничать, чтобы никто не мозолил мне глаза.

      Он пожал плечами.

      — Ладно, мистер Скотт, дело хозяйское.

      Я снова пошел к террасе.

      — И знаете ещё что…

      — Что там еще?

      — Ключи от гаража вы мне не дадите?

      Сердце мое екнуло. Естественно, он захочет знать, что делает в моем гараже «понтиак» и куда девался «кадиллак». «Кадиллак» был его любимой игрушкой, он постоянно его чистил и холил, и именно благодаря ему машина после полутора лет бурной езды все ещё выглядела как новенькая.

      — Зачем они тебе?

      — Там у меня лежит кое-какая ветошь, мистер Скотт. Я отнесу тряпки домой, и сестра их постирает.

      — Черт возьми, неужели это такая важная проблема! — окрысился я. — Оставь меня в покое, ради Бога. Я хочу почитать газеты.

      Я добрался наконец до террасы и бухнулся в кресло. Услышав, что Тоти пошел на кухню и начал там возиться, я дрожащими руками развернул газеты.

      На разные голоса и заголовки все без исключения газеты кричали об одном и том же: совершенное вчера вечером преступление на дороге положит преступлениям на дороге конец. Первые страницы во всю типографскую мочь вопили о том, что такого подлого и зверского дорожного убийства история ещё не знала.

      Из статьи в «Палм-Сити инкуайерер» следовало, что погибший полицейский Гарри О'Брайен был гордостью полиции. Все три газеты поместили фотографию О'Брайена. Судя по внешнему виду, это был типичный для нашей полиции безжалостный зверюга лет тридцати, с безгубым ртом и тяжелыми, грубыми чертами лица.

      «Палм-Сити инкуайерер» сообщала, что он был хорошим католиком, любящим сыном и добросовестным, честным полицейским.

      «Всего за два дня до гибели О'Брайен рассказал друзьям, что в конце месяца они будут гулять у него на свадьбе, — читал я дальше. — Нам известно, что его бывшая невеста — это мисс Долорес Лэйн, известная эстрадная певица из ночного клуба «Маленькая таверна»».

      В один голос газеты настоятельно требовали, чтобы городские власти во что бы то ни стало нашли водителя-убийцу и наказали его по заслугам.

      Но напугали меня вовсе не галдеж и болтовня газетчиков. Куда большую опасность таил в себе настрой полиции.

      Капитан полиции Джон Салливан вчера поздно вечером дал газетчикам интервью, в котором сказал, что в поисках убийцы О'Брайена примут участие все до одного городские полицейские и они будут искать его, не зная отдыха, пока не найдут.

      «Можете не сомневаться, — так закончил Салливан десятиминутную речь, в которой возносил О'Брайена до небес, — мы найдем этого человека. Это не просто несчастный случай. И раньше случалось, что полицейские гибли в результате автомобильных катастроф, но водители держали ответ перед судом присяжных. Они не убегали, поджав хвост. Этот же человек сбежал. Тем самым он расписался в том, что он убийца, а убийцу в нашем городе я не потерплю. Я его достану из-под земли! Нам известно, что его машина сильно повреждена, и мы проверим все машины в городе. Все до единой. Владелец каждой машины получит справку о том, что его машина к этому делу непричастна. И если кто-то повредит машину позже происшествия, он обязан немедленно заявить об этом в полицию, иначе он окажется под подозрением. Ему придется объяснить моим ребятам, как именно случилось повреждение, а если он их не убедит, его ждет встреча со мной, и, если ему не удастся убедить меня, я ему не завидую. Все дороги уже перекрыты. Ни одна машина не выедет из города без проверки. Машина убийцы в ловушке, в этом нет сомнения. Ее куда-нибудь спрятали, но мы её найдем. А когда найдем, я растолкую её владельцу, что убивать моих парней, да ещё рвать после этого когти — это очень вредно для здоровья».

      Неудивительно, что к десяти часам, когда я избавился от Тоти и более или менее переварил прочитанное, я успел влить в себя два двойных виски.

      Неужели полиция в состоянии проверить все машины в городе? Казалось, это невозможно — слишком много работы, но вдруг я вспомнил, что однажды читал, как полицейские перерыли буквально все мусорные ящики в городе в поисках орудия убийства и после четырех дней безумной работы они его нашли. Нет, ни в коем сдучае нельзя недооценивать Салливана. Если он не рисовался перед газетчиками, если действительно считал это делом чести, наверное, проверить все машины в городе можно — если не за три дня, то за месяц.

      В десять часов я вышел к воротам и стал высматривать Люсиль.

      У меня было слишком мало времени, чтобы составить четкий план ближайших действий, но два важных решения я принял. Во-первых, я твердо решил, что и речи не может быть о том, чтобы идти в полицию с повинной, во-вторых, если «кадиллак» все-таки найдут, мне придется взять вину на себя.

      Я принял это второе решение вовсе не потому, что пылал страстью к Люсиль. Просто я понял, что у меня нет выбора. Гибнуть обоим — в этом не было никакого смысла, к тому же я действительно чувствовал себя виноватым. Не сорвись я вчера, веди себя как человек, она бы не убежала, не села бы одна за руль.

      Но если выяснится, что наезд совершила она, выяснится и все остальное, и я не только потеряю работу, но ещё могу загреметь в тюрьму как соучастник. Взяв же всю вину на себя и вообще скрыв роль Люсиль, я мог в случае удачи отделаться легким приговором и рассчитывать на то, что Эйткен снова возьмет меня к себе, когда я выйду из тюрьмы.

      Я все ещё размышлял над этим, когда подъехала Люсиль.

      Поставив велосипед в гараж, я провел её в гостиную.

      — Читали газеты? — спросил я её.

      — Читала. Да и по радио все утро об этом говорят. Вы слушали радио?

      — Радио? Нет, мне как-то не пришло это в голову. И что они говорят?

      — Они просят помощи у населения. — Голос её дрожал. — Они просят любого, кто вчера вечером видел на дороге поврежденную машину, прийти и заявить об этом. Они просят всех владельцев гаражей немедленно звонить в полицию, если к ним кто-то обратится с просьбой отремонтировать поврежденную машину. — Бледная, с вытянувшимся лицом, она стояла и смотрела на меня. — О Боже, Чес… — Она уткнулась носом мне в плечо и вдруг оказалась в моих объятиях. — Что же будет? Ведь они меня найдут. Что мне делать?

      Я крепче обнял её.

      — Все будет хорошо, — успокоил я её. — Я все обдумал. Вам нечего бояться. Давайте-ка лучше все обговорим.

      Она оттолкнула мои руки и хмуро уставилась на меня.

      — Как вы можете так говорить! Что значит «нечего бояться»?

      Момент был далеко не лирический, но я вдруг поймал себя на мысли о том, до чего она ослепительно хороша в этой кофточке с открытым воротом и облегающих бледно-зеленых брюках.

      — Садитесь, — сказал я и подвел её к кушетке.

      Она села. Я поставил кресло напротив.

      — Тонуть обоим нет смысла, — решительно заговорил я. — Если машину найдут, я беру всю вину на себя.

      Она ошарашенно смотрела на меня.

      — Нет, вы не можете этого сделать. Ведь во всем виновата я…

      — Это был несчастный случай. Остановись вы, позови на помощь, вам, скорее всего, все сошло бы с рук. Но это только с точки зрения закона; вам пришлось бы рассказать суду всю правду. Вам пришлось бы рассказать, почему вы очутились в машине. От тюрьмы вы бы избавились, но скандал был бы огромный. Можете представить, что сделали бы с нами газеты. И что в результате? Вы теряете мужа, я теряю работу. И если вы сейчас пойдете в полицию и обо всем заявите, нам обоим придется очень и очень несладко. Вы это понимаете?

      Она кивнула.

      — Я не собираюсь облегчать жизнь полиции, — продолжал я. — Возможно, «кадиллак» они не найдут, и, коли такая вероятность существует, надо рискнуть. Если они все-таки его найдут, я скажу им, что вел машину я и полицейского сбил я. Мы оба одинаково заинтересованы, чтобы вас в это дело не вмешивать. Если мне повезет, я отделаюсь легким приговором. Ваш муж как будто обо мне неплохого мнения и, может быть, захочет взять меня обратно, когда я выйду. Но если по делу пойдете вы, он раз и навсегда внесет меня в черный список, и работы в рекламе мне уже не видать как своих ушей. Так что, когда я говорю, что возьму вину на себя, я думаю не только о вас, но и о себе тоже.

      Целую минуту она сидела неподвижно, потом руки её разжались.

      — Это правда, Чес? Вы правда им скажете, что это вы?

      — Да, правда.

      Она глубоко вздохнула.

      — Если вы уверены, что…

      — Абсолютно уверен.

      Чуть нахмурившись, она легким движением приподняла к затылку волосы. Я ожидал, что после моих слов у неё гора упадет с плеч. Что-то не похоже.

      — Ну как, Люсиль, настроение бодрее?

      — Конечно, бодрее. — Она опустила голову и стала рассматривать свои руки. Потом вдруг сказала:

      — Одна вещь меня беспокоит. Я оставила в вашей машине купальник.

      Я ощутил боль разочарования — все-таки рассчитывал, что она хотя бы поблагодарит меня за такое великодушие.

      — Это не страшно. Когда вы уйдете, я осмотрю машину, а в следующий приезд к Роджеру захвачу купальник с собой.

      Она облизнула губы.

      — А мы можем поехать и забрать его сейчас?

      — Я заберу его, когда осмотрю машину.

      — Но я бы хотела сейчас.

      Если полиция найдет машину, а в ней — купальник, то они смогут докопаться и до Люсиль. Вот почему она настаивает.

      — Хорошо. Ждите меня здесь. Я привезу его сейчас.

      — А можно я поеду с вами?

      — Лучше не надо. Нельзя, чтобы нас видели вместе.

      — Я бы хотела поехать с вами.

      Я пристально посмотрел на нее.

      — В чем дело, Люсиль? Вы что, мне не доверяете?

      Она отвела взгляд.

      — Просто для меня это очень важно.

      — Разумеется, но ещё важнее, чтобы нас никто не видел вместе. Я привезу его сам.

      Она поднялась.

      — Я хочу поехать с вами.

      Я с трудом сдержался. Повернувшись, я вышел в холл. Люсиль пошла за мной.

      — Подождите здесь, — буркнул я. — Сейчас выгоню машину.

      Она осталась на верхней ступеньке, а я открыл гараж и вывел «понтиак». Выйдя на дорогу, я посмотрел налево и направо. Кругом не было ни души.

      — Идемте. — Я махнул ей рукой.

      Люсиль пробежала по дорожке и забралась в машину. Я уселся рядом, и мы быстро поехали к дому Сиборна — три четверти мили.

      Мы вышли из машины.

      Я шел впереди, Люсиль — следом. До гаража оставалось полтора десятка метров. Но что это? Я застыл как вкопанный. Рядом замерла Люсиль.

      Дверь в гараж была приоткрыта.

      Вчера вечером, поставив «кадиллак» в гараж, я тщательно запер двери — в этом не могло быть никакого сомнения. Я не просто запер гараж, а ещё как следует проверил надежность замка.

      — Что случилось, Чес? — испуганно спросила Люсиль.

      — Подождите здесь, — бросил я и, пробежав оставшиеся до гаража метров пятнадцать, распахнул дверь и глянул внутрь.

      «Кадиллак» стоял на месте. В лучах яркого солнца погнутое крыло и разбитая фара представляли собой ещё более катастрофическое зрелище, чем вчера при свете фонаря.

      Я взглянул на замок и похолодел: он был взломан. В дереве виднелись следы ломика.

      Подошла Люсиль.

      — Что случилось?

      — Здесь кто-то был.

      У неё захватило дыхание.

      — Кто?

      — Откуда я знаю?

      Она вцепилась в мою руку.

      — Вы думаете, это полиция?

      — Нет. Будь это полиция, они бы пришли за мной. Там на бирке моя фамилия.

      — А мой купальник, Чес!

      — Где вы его оставили?

      — Бросила на пол у заднего сиденья.

      Я прошел в гараж, открыл заднюю дверцу машины и заглянул внутрь.

      Если Люсиль и оставила купальник в машине, то сейчас его там не было.

     

      2

     

      В небе гулко пророкотал самолет; все остальные звуки растворились и исчезли. Долгое время в воздухе висела тишина. Я стоял у машины и бессмысленным взглядом взирал на пустое заднее сиденье, а сердце мое колотилось.

      Тишину нарушил слабый голос Люсиль:

      — Ну что там?

      Я повернул голову.

      — Его здесь нет.

      Глаза её широко распахнулись.

      — Не может быть! Пустите, я посмотрю сама!

      Я посторонился, и она сунулась в машину.

      — Он должен быть здесь, — бормотала она, шаря руками под сиденьем.

      — Может, вы оставили его на пляже?

      — Да нет же, не оставила! — раздраженно крикнула она. — Я бросила его на пол!

      Она вылезла из машины. В глазах её был панический страх.

      — Может, вы положили его в багажник, — предположил я и, обойдя машину сзади, поднял крышку и заглянул внутрь. Купальника не было.

      — Куда вы его дели? — взвизгнула она.

      Я оторопело уставился на нее.

      — Что-что? Куда я его дел? Да я понятия не имел, что вы оставили его в машине.

      Она шагнула в сторону.

      — Вы лжете! Это вы его взяли и спрятали!

      — Да вы что, в самом-то деле! Говорю же, я и понятия не имел, что вы оставили его в машине!

      Лицо её напряглось, глаза метали молнии. Красота, свежесть и молодость вмиг исчезли. Я еле узнавал её.

      — Не лгите! — в бешенстве воскликнула она. — Я знаю, купальник взяли вы! Куда вы его дели?

      — Да вы с ума сошли! Здесь же кто-то был! Неужели вы не видите? Посмотрите на дверь! Не знаю, кто сюда приходил, но он нашел ваш купальник и забрал его.

      — Рассказывайте! Никого здесь не было. Это вы сами взломали дверь! Теперь ясно, что значит это ваше «взять вину на себя»! — Голос её звучал яростно и зловеще. — Вы, наверное, думали, что я в знак благодарности брошусь на колени и буду целовать вам ноги? Что уж теперь-то вам удастся переспать со мной? Вы рассчитывали именно на это, не так ли? А сами только и думали о том, как после всего меня выдать! Вы хотели подбросить в машину мой купальник, и тогда полиция узнала бы, что в машине была я!

      Я чуть не ударил её по лицу, но вовремя сдержался.

      — Ну и на здоровье, Люсиль. Не хотите мне верить — не надо. Только я ваш купальник не брал. Надо же такое вообразить! Да, здесь кто-то был и забрал его, но я тут ни при чем.

      Она стояла не шевелясь, глядя на меня. Потом закрыла лицо руками.

      — Да, — сказала она. — Конечно.

      Я еле расслышал её голос.

      — Что все это значит? — спросил я, не сводя с неё глаз.

      Она сжала пальцами виски, потом вдруг одарила меня еле заметной улыбкой.

      — Извините. Чес. Мне очень стыдно. Я совсем не хотела разговаривать с вами в таком тоне. Просто я не спала всю ночь. Что творится с моими нервами… вы даже представить не можете. Простите меня, пожалуйста.

      — Ладно, о чем тут говорить.

      — Но кто же мог взять купальник, Чес? Вы думаете, это могла быть полиция?

      — Нет. Только не полиция.

      Она отвернулась. Я вдруг почувствовал, что больше для неё не существую, что мысли увлекли её куда-то далеко-далеко.

      — Вам незачем оставаться здесь, Люсиль, — произнес я. — Это опасно.

      Она чуть вздрогнула и посмотрела на меня невидящим взглядом. Потом в глазах появилось осмысленное выражение — она наконец меня увидела.

      — Вы правы. У вас есть сигареты?

      Я с удивлением вытащил из кармана пачку «Кэмела» и протянул ей. Она взяла сигарету и прикурила от моей зажигалки. Глубоко затянувшись, выпустила клуб дыма. Все это время она смотрела в какую-то точку на заляпанном маслом бетонном полу гаража.

      Я наблюдал за ней. Интересное ощущение — так бывает, когда не видишь маленькую девочку несколько лет и вот выясняешь, что она за это время уже превратилась во взрослую женщину.

      Люсиль подняла голову и увидела, что я за ней наблюдаю. Улыбнулась. Улыбка была натужная, но Люсиль сразу стала милой и желанной.

      — Значит, Чес, теперь держать ответ придется нам обоим?

      — Не обязательно. Это мог быть просто мелкий воришка.

      — Вы думаете? А мог быть и шантажист.

      — С чего это вам взбрело в голову?

      — Какое-то шестое чувство, — чуть поколебавшись, произнесла она. — Ведь мы с вами — идеальный объект для шантажа. Я — потому что задавила полицейского, вы — потому что пытались меня соблазнить.

      Я помолчал. Такая мысль не приходила мне в голову, но сейчас, когда Люсиль высказала её вслух, я понял, что она, может быть, права.

      — Ну, из этого вовсе не следует…

      — Не следует. Придется подождать, что будет дальше. — Люсиль пошла к выходу. — Я, наверное, поеду домой.

      — Поезжайте.

      На улице палило солнце. Люсиль подождала, пока я закрывал двери гаража.

      — Потом вернусь и починю, — сказал я, после того как мои попытки защелкнуть замок окончились неудачей.

      — Конечно.

      Она зашагала по дорожке. Волосы её блестели на солнце. Я смотрел ей вслед: сколько в ней все-таки женственности! Желтая кофточка и брючки изящно облегали эту прелестную фигурку — хоть сейчас на обложку молодежного журнала.

      Она забралась в «понтиак», села прямо, как примерная школьница, положив руки на колени.

      Я завел двигатель, развернулся и поехал к своему бунгало.

      За короткий отрезок пути до моего бунгало мы не сказали ни слова.

      Машина подъехала к воротам.

      — Сейчас я выведу ваш велосипед.

      — Я войду, Чес. Мне нужно с вами поговорить.

      — Если нужно, пойдемте.

      Мы направились к дому. Я задержался, чтобы запереть входную дверь, а она сразу прошла в гостиную.

      Когда я вошел, Люсиль сидела в кресле и задумчиво глядела сквозь большое окно на песок и океан.

      Я взглянул на каминные часы. Без четверти одиннадцать. Казалось, с того момента, когда Люсиль потеряла сознание у меня в объятиях, прошла целая вечность. А было это только вчера вечером. Я сел напротив и посмотрел на нее. Куда девалась очаровательная девочка, любовавшаяся собой в зеркало? Девочка, увидев которую я сразу потерял голову? Она словно нарастила новую кожу, твердую оболочку. Она была все так же хороша и желанна, но очарование молодости исчезло.

      Медленно повернув голову, она взглянула на меня. Наши глаза встретились.

      — Ох, какую же я кашу заварила, — вздохнула она. — Благодаря вам мне, может, и удалось бы выкрутиться, так нет же, оставила в машине этот дурацкий купальник. Значит, я теперь снова в опасности?

      — Трудно сказать. — Я тщательно взвешивал слова. — Все зависит от того, кто взял купальник. Может, гараж взломал какой-нибудь воришка: а вдруг найдется что-нибудь ценное? Но в машине, кроме купальника, ничего не было. Вот он и взял его, все лучше, чем ничего.

      Она покачала головой.

      — Не думаю. На купальнике вышито мое имя.

      Я пристально посмотрел на нее. Сердце мое учащенно забилось.

      — Роджера у нас знают почти все. И все знают, как он богат…

      У меня вспотели ладони. Я действительно считал, что сломанный замок — дело рук какого-нибудь воришки, но сейчас, когда Люсиль так бесстрастно и деловито выдала свою версию, я сразу насторожился.

      — В конце концов, — продолжала она спокойно, не глядя на меня, — какой смысл вору уносить купальник? Кому его продашь? Нет, Чес, нас хотят шантажировать.

      — По-моему, вы торопитесь с выводами…

      Она нетерпеливо махнула рукой.

      — Поживем — увидим. — Она медленно повернула голову и взглянула мне прямо в глаза. — Вы бы заплатили шантажисту, Чес?

      — Откупаться от шантажистов — бесполезное занятие. — Я старался говорить спокойно, под стать ей, но голос звучал непривычно глухо. — Стоит один раз заплатить — и все, считайте, что вы на себя надели хомут.

      — Просто мне было интересно знать. — Она принялась разглядывать свои руки, повернула их, посмотрела на ярко-красные ногти. — Я думаю, надо сказать Роджеру.

      — Он ничем не сможет помочь, — отрезал я.

      Она продолжала разглядывать свои руки.

      — Я знаю его лучше, чем вы. Он очень дорожит своим положением, мнением окружающих. И если я расскажу ему все как было и что вы хотели взять всю вину на себя, я думаю, он заплатит шантажисту.

      Воцарилась ледяная тишина.

      — Денег у него, слава Богу, хватает, — продолжала она после бесконечно долгой паузы. — Да и торговаться он умеет. Так что, думаю, дорого ему это не станет. Скорее всего, он заплатит.

      — А после этого разведется с вами, — напомнил я.

      — Пусть разведется, это лучше, чем идти в тюрьму.

      Я вытащил пачку «Кэмела» и закурил, заметив при этом, что руки у меня совсем не дрожат.

      — Может, нас и шантажировать-то ещё никто не будет.

      Хорошо знакомым мне жестом она приподняла волосы с плеч.

      — Вы считаете, что этот человек взял мой купальник себе на память? — с преувеличенной вежливостью спросила она.

      — К чему этот сарказм? Я же хочу вам помочь.

      — Просто нужно реально смотреть на вещи.

      — Пока ни о каком шантаже речи нет. — Меня поразила неестественная громкость собственного голоса. — Я же сказал, что вмешивать в это дело вас я не буду, а отступаться от своих слов я не привык.

      Она окинула меня задумчивым взглядом.

      — Значит, вы готовы заплатить за молчание?

      — Кому заплатить?

      — Человеку, который унес мой купальник.

      — Пока это лишь плод вашего воображения, — не удержался я. — Может, никакого человека вообще нет.

      — Что значит «нет»? А мой купальник, по-вашему, ушел из машины на своих ножках?

      — Не исключено, что вы забыли его на пляже.

      — Да нет же! — выкрикнула она, и глаза её заблестели. — Я оставила купальник в машине, и кто-то его взял!

      — Ну, пусть так. Не надо кипятиться. Это мог быть случайный воришка.

      Она в упор посмотрела на меня.

      — Чес, поклянитесь, что купальник взяли не вы!

      — О Господи! Опять вы за свое!

      — Поклянитесь, прошу вас!

      — Ну конечно, не я!

      Она силилась прочитать по моим глазам, говорю ли я правду. Я метнул на неё сердитый взгляд.

      Рука её плетью повисла вдоль спинки кресла, глаза закрылись.

      — Я думала, это вы звонили утром. Думала, хотели попугать. Голос был очень похож на ваш.

      Я замер.

      — Что такое? Кто вам звонил?

      — Сегодня около девяти зазвонил телефон. Трубку взяла я. Мужской голос попросил Люсиль Эйткен. Мне показалось, что это были вы, и я сказала, что я слушаю. Тогда он сказал: «Надеюсь, вы хорошо поплавали вчера вечером» — и повесил трубку.

      Я раздавил в пепельнице сигарету. Мне вдруг стало зябко.

      — Почему вы мне сразу об этом не рассказали?

      — Я думала, это звонили вы. Потому я так и рвалась поехать с вами за купальником.

      — Я не звонил.

      Она подняла широко раскрытые глаза к потолку.

      — Но теперь вам ясно, что нас хотят шантажировать?

      — Но на всем пляже не было ни души. Нас никто не мог видеть, — возразил я.

      — Знает же он откуда-то, что я вечером купалась.

      — И вы считаете, что этот самый человек и забрал ваш купальник?

      — Да.

      Медленно поднявшись, я подошел к бару.

      — Выпьете чего-нибудь?

      — Давайте.

      — Виски, джин?

      — Какая разница? Ну, виски.

      Я налил в два стакана по хорошей порции виски, бросил в них лед и уже собрался отнести к креслам, но тут зазвонил телефон.

      Почувствовав, как напрягаются мускулы, я поставил стаканы на место.

      Люсиль выпрямилась в кресле и так вцепилась руками в колени, что побелели пальцы.

      Мы смотрели друг на друга, а телефон рвал на части тишину гостиной.

      — Вы не будете подходить? — хрипло прошептала она.

      Я медленно пересек комнату и поднял трубку.

      — Алло, — сказал я и не узнал своего голоса.

      — Это мистер Честер Скотт?

      Мужской голос. В нем слышались какие-то покровительственные нотки, будто человек знает какой-то пикантный секрет и не хочет делить его с окружающими.

      — Кто это говорит?

      — Вы должны были настоять на своем, мистер Скотт. Зря вы её отпустили. Ведь женщины для того и созданы, чтобы доставлять наслаждение мужчинам, разве нет?

      Все слова были произнесены ясно и отчетливо. Ошибиться я не мог.

      — Что это значит? — глупо спросил я, чувствуя, как лоб покрывается холодным потом. — Кто это говорит?

      Но в ответ я услышал ровное гудение — на том конце линии уже положили трубку.

     

             Глава шестая

     

      1

     

      С легким щелчком я положил трубку на рычаг, и в гнетущей тишине гостиной этот щелчок прозвучал взрывом средней мощности.

      Я медленно повернулся и взглянул на Люсиль.

      Она сидела в напряженной, неудобной позе, на лице застыл испуг, руки цепко стиснули колени.

      — Кто это был? — еле слышно прошептала она.

      — Не знаю, — ответил я, направляясь к своему креслу. — Но могу догадываться. По-моему, это тот самый тип, который звонил вам утром.

      Я повторил ей все, что он сказал, слово в слово.

      Она закрыла лицо руками.

      Мне и самому, скажем прямо, было не по себе. Такого поворота событий я не ожидал. Чтобы совладать с собой, я сделал несколько шагов и стал смотреть в окно.

      Наконец она не выдержала.

      — Чес, Боже мой! Что теперь делать?

      — Не знаю, — честно признался я. — Положение осложняется.

      — Видите, я была права! Он хочет нас шантажировать.

      — О шантаже не было сказано ни слова. Нечего раньше времени выдумывать себе проблемы. Может, у него и в мыслях нет нас шантажировать.

      — Ну как же нет, Чес! У него в руках мой купальник, он знает, что вчера мы вместе были на пляже, что по моей вине был убит полицейский! Дурак он будет, если не станет нас шантажировать!

      — Погодите! С чего вы взяли, что купальник у него? И откуда он знает, что в смерти полицейского виноваты вы? Это нам совсем неизвестно. Нам известно только, что он видел нас на пляже.

      — Ясное дело, купальник взял он! А раз так, значит, видел вашу побитую машину.

      — Но, Люсиль, мы же ничего этого не знаем! — резко перебил я. — Согласен, возможно, эти два звонка — артподготовка к шантажу. Но очень вероятно, что он знает лишь одно: мы вместе были на пляже, этим и думает нас напугать. А о полицейском ему, может быть, ничего не известно.

      Она нетерпеливо отмахнулась.

      — Ну какая разница? Пусть он даже не знает про полицейского, все равно нам придется ему платить, иначе вам не видать вашей работы, а мне — Роджера.

      — В этом я не уверен, — сказал я, глядя на нее. — Между прочим, мы можем заявить в полицию. Они знают, что делать с шантажистами, и избавят нас от этого красавца.

      — О какой полиции вы говорите! — сердито воскликнула она. — Ведь он же видел машину!

      — Если и видел, то в темноте мог не заметить, что она побита. Может, он просто залез внутрь, нашел там ваш купальник — и был таков.

      — Вы сами не верите в то, что говорите! Конечно, он знает про аварию.

      — Тогда почему он ничего не сказал? Ведь это куда более серьезное основание для шантажа.

      Она вдруг в полном изнеможении откинулась на спинку кресла, бессильно уронила руки на колени.

      — Думайте, что хотите. Я чувствую, что права, но думайте, что хотите. И что же вы собираетесь делать?

      — Пока ничего. Согласен, этот звонок осложняет положение, но это не главная опасность. Основная опасность — это полиция. Если этот тип действительно знает о наезде, если он действительно будет нас шантажировать, что ж, возможно, нам удастся от него откупиться. А вот откупиться от полиции нам не удастся. Поэтому она наиболее опасна.

      — Вы обещали взять всю вину на себя, — угрюмо произнесла она. — Поэтому мне нужно бояться не полиции, а этого человека.

      — Я действительно обещал не вмешивать вас в это дело, но гарантировать этого я не могу, — спокойно сказал я. — Вы по собственному легкомыслию оставили в машине купальник, и, если кто-то его взял и отнес в полицию, я ничего не смогу сделать. Я могу поклясться, что за рулем сидел я, но вы все равно будете соучастницей.

      Она сердито смотрела на меня.

      — Конечно же, мой купальник у него! Неужели это не ясно? Неужели не ясно, что он будет нас шантажировать? Я хочу знать одно: вы ему заплатите или я должна идти к Роджеру?

      — Вы, кажется, угрожаете мне, Люсиль? — спокойно спросил я. — Это тоже смахивает на шантаж.

      Застучав стиснутыми кулачками по коленям, она воскликнула:

      — А мне не важно, на что это смахивает! Я просто хочу знать, что вы будете делать, когда он предъявит свои требования!

      — Подождем, пока он их предъявит.

      Она откинулась назад, в прищуренных глазах мерцало пламя.

      — Вы, наверное, уже сами не рады, что согласились взять вину на себя. Уже, небось, жалеете, что пообещали. Только слово не воробей, теперь уже поздно.

      — Интересно, вы о ком-нибудь, кроме себя, хоть иногда думаете? Ведь с той секунды, как началась вся эта канитель, вы обо мне даже ни разу не вспомнили, — отчеканил я, не скрывая неприязни. — Вас беспокоит одно: как вывернетесь из этой заварухи вы.

      — Если бы не вы, я не попала бы ни в какую заваруху, — сказала она холодным, бесстрастным голосом. — Почему же теперь я должна думать о вас? — Она отвела глаза и добавила:

      — Это вы во всем виноваты. С самого начала.

      Внутри у меня все закипело, я едва сдержался.

      — Вы так считаете, Люсиль? Значит, во всем виноват я, а вы просто невинная овечка? Вы ведь с самого начала знали, что поступаете нехорошо, когда уговаривали меня научить вас водить машину. А на уединенный пляж разве я предложил ехать? Нет, вы. Да на моем месте любой мужчина решил бы, что перед ним самая обычная похотливая кошечка и долго уговаривать её не надо.

      Лицо её пошло пятнами.

      — Как вы смеете!

      — А-а, бросьте, — махнул рукой я. — Не будем ссориться. Я обещал не вмешивать вас в это дело, и, если это будет в моих силах, я обещание сдержу.

      Она подалась вперед, лицо злое, побелевшее.

      — Да уж будьте любезны, сдержите! Я не желаю терять Роджера, не желаю идти в тюрьму только потому, что вы вели себя как животное.

      Поднявшись, я прошел к окну и остановился к ней спиной. Меня охватила такая злость, что лучше было не выражать её словами.

      — Я уезжаю, — сказала она после долгой паузы. — Не желаю больше об этом думать, оставляю все целиком на вас. Дали слово, вот и держите его!

      Я повернулся.

      — Советую выбросить эти дурацкие воздушные замки из головы, — твердо сказал я. — Потому что это уже слишком. Вы просто-напросто эгоистичная, расчетливая, вздорная сучка. Мы с вами связаны одной веревочкой, поймите это, иначе прозрение может оказаться слишком тяжелым.

      Она вскочила на ноги.

      — Дура я, что вчера ничего не сказала Роджеру. Но ещё не поздно, я ему все расскажу сейчас!

      Я уже переступил черту, и мне было все равно. Я улыбнулся.

      — Ого! Это интересно! Какой реакции вы от меня ждете? Что я буду ползать перед вами на коленях и умолять этого нс делать? Ну, нет, если вы уж так хотите взять в соучастники вашего драгоценного влиятельного Роджера, я согласен, только я поеду с вами и сам расскажу ему, как все было. Я расскажу, как вы навязали мне знакомство, как просили меня научить вас водить машину, как предложили поплавать при луне, как пытались напроситься ко мне в гости и надеть для маскировки темные очки и шляпу с большими полями. А когда я предложил, чтобы вы попросили у него разрешения провести день со мной, вы сказали, что он ревнивый и глупый. Так что я не против, поехали. Расскажем вашему муженьку все, как было, уверен, ему это понравится.

      Она хотела что-то возразить, но не сказала ни слова. Взбешенная, сжав кулаки, она смотрела на меня горящими глазами.

      — Если вы раздумали, оставайтесь здесь, — сказал я. — Я поеду один. С меня довольно. Уж кому-кому, а вам я себя шантажировать не позволю — это точно! И если вы вздумали поблефовать, я готов, только учтите, в проигрыше останетесь вы!

      Она растерялась. Я пересек гостиную, вышел в холл и открыл парадную дверь.

      — Чес… подождите…

      Она бросилась за мной и в дверях схватила меня за руку.

      — Не надо… прошу вас…

      — Каким же я был кретином, — сухо произнес я, — что позволил себе влюбиться в вас. Пустите меня! По-хорошему вы не захотели, что ж, значит, будет по-плохому!

      — Я сама не знаю, что говорю, — дрожащим от слез голосом проговорила она. — Простите меня, Чес. Вы даже не представляете, как я испугалась. Я ничего не скажу Роджеру, положусь во всем на вас. Я вам доверяю, честное слово. Я просто совсем голову потеряла, ничего не понимаю, что говорю.

      Я пристально посмотрел на нее.

      — Не понимаете? А по-моему, отлично понимаете, что говорите сначала одно, а потом совершенно другое. Сначала доверяете это дело мне, потом вдруг начинаете угрожать, потом собираетесь выложить все мужу, а потом снова доверяетесь мне. Давайте решим этот вопрос раз и навсегда: хотите вы вовлекать в это дело своего мужа или не хотите?

      Она отрицательно покачала головой.

      — Не хочу, Чес.

      — Уверены? Или через полчаса снова будете махать им у меня перед носом?

      — Не буду, Чес.

      — И вы не против, чтобы я сам все уладил?

      — Не против, разумеется.

      — Разумеется? Легко же вы меняете решения! Пять минут назад это совсем не разумелось!

      — Чес, пожалуйста, не сердитесь на меня. — Голос её звучал умоляюще. — Честное слово, я так испугалась, что не понимаю, что говорю или делаю.

      — Вы много говорите и ничего не делаете. Давайте вернемся в гостиную. Пора уже поговорить серьезно.

      В гостиной она села в кресло, уперла локти в колени, а подбородок — в ладони. Она была само воплощение отчаяния, но сейчас мне было не до сюсюканья.

      Я уселся напротив и закурил.

      — Вы не задумывались над тем, как все произошло, Люсиль? — спросил я внезапно. — Вам не приходило в голову, что кое-что в этом деле выглядит странным?

      Она вздрогнула.

      — Что вы имеете в виду?

      — Во-первых, не могу понять, какого черта полицейский забыл на этой дороге. Ведь по ней почти никто не ездит, только что травой не заросла. Что, спрашивается, он там потерял?

      — Не знаю.

      — Значит, была какая-то причина. Вряд ли он рассчитывал застукать там какого-нибудь лихача. Может, у вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?

      — Никаких. Да зачем нам это знать?

      — Вы считаете, незачем? А мне было бы очень интересно это знать. Ну ладно, давайте прокрутим с самого начала, как все было. Значит, после купанья вы вернулись к машине, переоделись и бросили купальник на пол машины. Так?

      — Так.

      — И все это время вы никого не видели?

      — Конечно, нет. Там никого и не было.

      — Что значит «не было»? Ведь этот тип, который звонил, он же, наверное, наблюдал за нами. Иначе откуда ему известно, что мы с вами вместе купались? Насколько я помню, спрятаться там было совершенно негде, кроме разве что пятачка под пальмами, но там были мы сами. И тем не менее он нас видел.

      — Я никого не заметила.

      — И все же он там был. Я, пожалуй, съезжу туда и осмотрю место днем. Где-то ведь он прятался. Но где? Убейте меня, не могу себе представить. — Я помолчал. — А вам не приходило в голову, что этот человек мог вытащить ваш купальник, когда вы, переодевшись, вернулись ко мне?

      Она уставилась на меня.

      — Не приходило.

      — Ведь если он стащил купальник, пока мы с вами выясняли отношения, значит, он и понятия не имеет, что вы стукнули машину.

      — Зачем же он гараж взламывал? Вот тогда он и забрал купальник.

      — Да, я упустил это из виду. Ну хорошо, пошли дальше: что было потом? Когда вы сели в машину и уехали?

      — Я совсем себя не помнила, так была расстроена. Ну, поехала по дороге. Примерно милю проехала, вдруг слышу, кто-то окликает меня…

      — Так. Давайте по порядку, Люсиль. Вы ехали быстро?

      — Быстро. На спидометр не смотрела, но помню, что быстро.

      — Ну, а все-таки? Семьдесят миль? Восемьдесят? Это очень важно.

      — Ну, наверное, семьдесят. Точно не знаю.

      — И вы этого О'Брайена не видели? Вы его не обгоняли?

      — Нет.

      — Вы проехали милю, а потом услышали, как он закричал?

      — Да.

      — Значит вы проехали мимо него. Он, скорее всего, стоял где-нибудь с потушенными фарами, а когда вы проехали, дунул за вами.

      — Может быть.

      — И что было дальше?

      Она поежилась.

      — Я ведь уже вам рассказывала. Услышала окрик и крутанула руль. Потом что-то стукнулось о бок машины.

      — А мотор мотоцикла вы не слышали?

      — Кажется, слышала.

      — Но скорость не сбросили?

      — Я с перепугу совсем растерялась. Боюсь, даже нажала на газ.

      — А с какой стороны он к вам подъехал: с левой или с правой?

      Она заколебалась, чуть нахмурилась.

      — Точно не помню.

      — Но вы видели его, какой-то миг он ехал рядом с вами?

      — Я увидела свет от фары, испугалась и крутанула руль.

      — Попробуйте вспомнить: свет от фары вы увидели справа?

      Она снова замялась, потом сказала:

      — Да. Он подъехал справа и прокричал что-то в окошко. Теперь я вспомнила.

      Я внимательно смотрел на нее. Она склонилась вперед, но взгляд отвела. Руки были крепко зажаты между коленями.

      — Вы в этом уверены?

      — Конечно, уверена.

      — Секунду назад вы сомневались.

      — А сейчас уверена. Он подъехал справа. Я точно помню.

      Что это было: сознательная ложь или искреннее заблуждение? Ведь машина была искорежена с левой стороны. О'Брайен никак не мог подъехать справа.

      — Боюсь, вы все же ошибаетесь, Люсиль. Ведь разбита левая фара. Стало быть, и он должен был находиться слева. Кроме того, он никогда не стал бы подъезжать справа — это же верная катастрофа.

      Кровь бросилась ей в лицо, но тут же отхлынула, и оно снова стало бледным и неестественно напряженным.

      — Так зачем вы спрашиваете, если сами все знаете? — со злостью выкрикнула она. — Откуда я помню, с какой стороны он подъехал?

      Я изучающе посмотрел на нее. Потом пожал плечами.

      — Ну ладно, оставим это. Главное — вы его задели. И услышали удар. Что было потом?

      Она угрюмо отвернулась.

      — Я поехала дальше.

      — Но столкновение было сильным?

      — Да.

      — И вы сразу поняли, что здорово задели мотоцикл?

      — Конечно, поняла.

      — И вы потеряли голову, прибавили газ и поехали дальше. У вас и в мыслях не было остановиться и посмотреть, что с ним?

      Полным отчаяния жестом она подняла волосы с плеч.

      — Зачем вы меня мучаете? Ведь я вам уже все рассказала.

      — Я хочу все точно выяснить, Люсиль. Значит, вы поехали дальше и выехали на главное шоссе. Что было потом?

      — Ну, я поняла, что здорово стукнула мотоцикл, а заодно и вашу машину. Ужасно испугалась. Решила, что прежде всего нужно рассказать вам. Но ехать обратно я не могла, боялась встретить этого полицейского, поэтому я поехала к вам домой, чтобы подождать вас там.

      Не сводя с неё глаз, я закурил новую сигарету. Она опустила глаза к полу, но я видел: она сжалась, как пружина.

      — А откуда вы знали, где я живу? — спросил я.

      Она вздрогнула.

      — Я… я нашла ваш адрес в телефонной книге, — сказала она медленно и очень размеренно, словно стараясь выиграть время. — Я… как-то раз я проезжала мимо вашего дома на велосипеде. Ну и запомнила.

      У меня возникло неприятное чувство, что она лжет.

      — До ответвления на дорогу к моему бунгало вы проехали по шоссе полторы мили. Встречные машины попадались?

      — Кажется, нет.

      — Уверены?

      — Вроде бы, встречных машин не было.

      — А ведь, наверное, были, Люсиль. Все-таки это шоссе. Время было примерно пол-одиннадцатого. На дороге должно было быть много машин.

      — Не заметила.

      — Ни одной?

      — А если они там и были? — Голос её зазвенел. — Говорю вам, не заметила, но хоть даже и были? Что с того?

      — Вы ехали с одной фарой: другая была разбита. Водитель встречной машины подумал бы, что это мотоцикл, и, только приблизившись, понял бы: машина. И он бы это запомнил.

      Она нетерпеливо махнула рукой.

      — Ну и что?

      — А то, что если машину видели и запомнили, значит, полиции будет известно, в каком она шла направлении. Машина шла в сторону города, и для полиции это самое главное, ведь они не знают, вдруг машина, задавившая О'Брайена, успела выскочить из города до того, как дороги были перекрыты. И если вас видели, полиции станет ясно, где искать машину. Им станет ясно, что не нужно обшаривать весь город, надо искать на прибрежных дорогах, то есть здесь!

      Лицо её, если это возможно, стало ещё бледнее.

      — О Господи! Я об этом не подумала.

      — Поэтому я и задаю все эти вопросы, понимаете? Попробуйте сосредоточиться. Это очень, очень важно. Так попадались вам встречные машины или нет?

      Она беспомощно покачала головой.

      — Не помню. Я думала только об одном: поскорее добраться до вашего дома.

      — Ну ладно, черт с ним, с шоссе. А на дороге к моему бунгало? Это-то вы должны помнить.

      — Нет, здесь точно машин не было.

      Я вздохнул. Положение было серьезным, серьезнее некуда. Наверняка на шоссе ей попалось несколько встречных машин. Кто-нибудь наверняка заметил, что она ехала с одной фарой. Рано или поздно этот кто-то заявит в полицию, и поиски тут же сосредоточат на районе, в котором жил я.

      — Ладно, на первый раз хватит, — подытожил я. — Вам лучше ехать домой. Помочь вы сейчас ничем не сможете, так что предоставьте все мне.

      Она неуверенно поднялась.

      — Что вы собираетесь делать, Чес?

      — Честно говоря, пока не знаю. Я должен как следует все обдумать. Мое обещание не вмешивать вас в это дело остается в силе, если смогу, я его выполню. Если увижу, что возникают сложности, дам вам знать. Ничего другого пока сказать не могу.

      Снова напрягшись, она испытующе посмотрела на меня.

      — А с машиной что вы собираетесь делать?

      — Об этом тоже надо подумать. Пока ещё не решил.

      — А этот человек? Который звонил?

      — Подожду, пока он появится. Если он позвонит вам, немедленно сообщите мне.

      — А если он будет требовать у меня деньги? Ведь будет, сердцем чувствую.

      — Вот потребует, тогда и подумаем, — отмахнулся я. — Если что, скажите ему, что сначала должны поговорить со мной.

      — Обещать ему деньги я могу? — взволнованно спросила Люсиль.

      Наши глаза встретились, и она поспешно отвела взгляд.

      — Нет, вы ничего не должны ему обещать. Если он будет требовать денег, скажите ему, чтобы обращался ко мне. Я сам с ним поговорю. Знаете, Люсиль, у меня такое впечатление, что вы горите желанием отдать ему деньги — ваши или мои.

      — Что за глупости! Просто хочу знать, на каком я свете! — Она почти завизжала. — Я же знаю, он будет меня шантажировать! А денег у меня нет! Как бы вы себя чувствовали на моем месте? Представьте себе, что вас собираются шантажировать и вы можете потерять все, что для вас дорого и к чему вы привыкли, а у вас даже нет денег откупиться.

      — Да хватит уже, черт возьми! — раздраженно воскликнул я. — Он ещё ничего не просил, а вы уже с ума сходите! Если он будет просить деньги, сообщите мне. А сейчас поезжайте домой. Мне нужно как следует подумать, а как я могу думать, если вы устраиваете истерику?

      Она поднялась. Вдруг она снова стала очень юной, несчастной и желанной.

      — Значит, я должна просто ждать, Чес?

      — Позвоните часов в десять вечера. Возможно, у меня будет что вам сказать.

      Она вдруг очутилась в моих объятиях, ртом я ощутил её нежный, трепещущий рот, она обняла меня, прижавшись всем телом.

      — О-о, Чес, — прошептала она, ласково поглаживая мой затылок. — Я так боюсь. Вы поможете мне? Все обойдется?

      Сделав над собой усилие, я отстранил её, потом повернулся и, с трудом сдерживая себя, отошел к окну. Прикосновение её губ могло свести с ума кого угодно.

      — Я надеюсь на вас, Чес, — сказала она. — Вечером позвоню.

      — Позвоните, — ответил я, не оборачиваясь.

      Я слышал, как удаляются её шаги, и снова мне стоило немалых усилий не обернуться, не остановить её.

      Щелкнул замок — и она ушла, но я ещё долго стоял и смотрел в окно.

     

      2

     

      Часы показывали без двадцати одиннадцать.

      Я сидел в кресле и думал. Пищи для размышлений, слава Богу, хватало.

      Вся эта история как-то попахивала липой. Нет, Люсиль, конечно, сбила полицейского, и он умер, тут сомневаться не приходилось, но в её изложении все произошло как-то не так, как должно было быть на самом деле. Что-то тут не стыковалось. Стало быть, она мне морочила голову. Почему? Зачем ей, например, надо было настаивать, что О'Брайен появился справа? Что на оживленном шоссе она не встретила ни одной машины? Я все больше убеждался, что её версии доверять нельзя. Понятно, она до смерти напугана, вот и думает, как заяц в капкане, только об одном: как бы вырваться, вырваться любыми средствами.

      Надо действовать, ведь уходит драгоценное время. Почти наверняка вчера кто-то видел её на шоссе, а это значит, что полиция может быть уже где-нибудь поблизости.

      Стоп. Ведь на колесе моего «кадиллака» пятна крови! Меня бросило в жар. Если их найдет полиция, мне действительно будет кисло.

      Я запер бунгало, пошел в гараж и взял там ведро с губкой. В ящике с разным барахлом я нашел крепкий висячий замок и крюк. Взяв все это с собой, я сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.

      При ярком солнечном свете я ещё раз осмотрел «кадиллак». Что же повреждено? Левая фара была совершенно разбита, а металлическая окантовка помята так, что любителю здесь делать нечего. На крыле — два глубоких рубца, естественно, поправить это можно только в ремонтной мастерской. Я был абсолютно бессилен.

      Я подошел к заднему колесу, чтобы осмотреть пятна крови, но здесь меня ждало потрясение. Пятен не было. Наверное, целую минуту я тупо смотрел на колесо, не веря своим глазам. Потом опустился рядом с ним на колени, но это ничего не изменило — пятен не было. Я выпрямился и на негнущихся ногах подошел к правому заднему колесу. И вот на нем увидел пятна крови.

      Я снова опустился на колени и долго-долго, словно зачарованный, смотрел на липковатую красную массу, растекшуюся по белому ободу колеса. Такого я никак не ожидал, и в мозгу моем заворошилось подозрение.

      Поднявшись, наконец, я обошел вокруг машины и снова осмотрел левую фару. Тут я сделал ещё одно открытие. Люсиль соврала мне, что полицейский подъехал сзади и она, испугавшись, сбила его боком машины: это было невозможно. Как я не понял этого раньше? Ведь так разбить фару можно только при лобовом столкновении, а это значит, что полицейский вовсе не обгонял Люсиль. Нет. Он ехал ей навстречу. Стало быть, я уличил её ещё в одной лжи, на сей раз куда более серьезной. Она-то говорила, что не видела полицейского, только услышала окрик, а поэтому перепугалась и вывернула руль, в результате — авария. Сейчас я четко понял, что все произошло совсем не так. Он ехал навстречу, и она должна была видеть свет его фары. Неслась она быстро, сама сказала. Дорога узкая. Ей не удалось справиться с машиной, полицейский не успел увернуться, и она шибанула его почти прямехонько в лоб. А потом выдумала историю с выездом сзади и шараханьем в сторону — мол, в столкновении она ни при чем.

      Неужели она надеялась, что суд присяжных поверит хоть одному её слову? Достаточно взглянуть на машину, и все становится ясно. Тут я вспомнил, что обещал взять вину на себя. Если я скажу, что за рулем сидел я, присяжные сразу решат, что я был пьян; это первое, что придет им в голову. Дорога прямая. Не видеть приближающийся свет фары я не мог. Значит, имел время спокойно остановиться или хотя бы притормозить. Во рту у меня пересохло — похоже, я сам загнал себя в угол.

      Потом эта кровь на правом заднем колесе. Это ещё что такое? Откуда она там взялась? Ведь Люсиль сбила мотоциклиста левым боком. Переехать его правым задним колесом она никак не могла.

      Я ещё раз подошел к этому колесу и ещё раз осмотрел поблекшие липкие красноватые пятна на ободе. Конечно, это кровь — вне всякого сомнения. Н-да, головоломка. Пожалуй, не стоит стирать эти пятна: такая улика, займись ею толковый адвокат, может сбить с толку присяжных, и уничтожать её будет только себе во вред.

      Я занялся дверями гаража: ввернул крюк, нацепил висячий замок. В такой гараж полиция не полезет, можно не сомневаться. Они наверняка свяжутся с Сиборном и попросят ключ, так что на этом я смогу выиграть хоть какое-то время.

      Теперь, пожалуй, пора поехать на место нашего вчерашнего купанья и тщательно осмотреть пляж днем. Я вернулся к «понтиаку».

      Было уже чуть больше двенадцати, и движение на шоссе было довольно густым — люди ехали на выходные за город. Только минут через двадцать я подъехал к повороту на грунтовую дорогу, ведущую к пляжу.

      Я медленно вел «понтиак» по узкой дороге. Слева и справа тянулись невысокие песчаные дюны. У меня снова возник вопрос: какого черта О'Брайена принесло на эту дорогу? Укрыться здесь нет никакой возможности — ни деревьев, ни кустов, ничего.

      Я тихонько ехал вперед и наконец заметил, что справа от дороги равномерная монотонность дюн как-то нарушена. Большой песчаный холм был слегка примят. Наверное, здесь. Я вылез из машины.

      Хотя до берега было ещё добрых две мили, впереди ясно виднелась желтая полоса песка и синяя гладь океана. Вся прилегающая территория была совершенно плоской, если не считать невысоких песчаных холмиков да горстки пальм вдалеке, где были вчера мы с Люсиль.

      Некоторое время я продолжал смотреть по сторонам, но добавить к первому впечатлению ничего не смог, поэтому сел в «понтиак» и поехал к пляжу. Метрах в двадцати от нашей вчерашней стоянки я остановил машину.

      Первое, что бросилось в глаза, — следы шин «кадиллака», впечатавшиеся в песок. Я отер пот со лба. Тут же я увидел мои с Люсиль следы, ведущие в сторону пальм. Я совершенно упустил это из виду. А что, если тут уже побывала полиция и все видела?

      Но если на песке остались отпечатки наших ног, стало быть, надо искать и следы нашего телефонного приятеля, если только он действительно был здесь.

      Словно овчарка, я начал рыскать вокруг, но, прочесав изрядный участок, я никаких следов, кроме моих и Люсиль, не обнаружил. Из этих поисков я вынес следующее: во-первых, полиция здесь не появлялась, и они, естественно, следов «кадиллака» видеть не могли; во-вторых, что было уже совсем интересно, на месте событий наш абонент не присутствовал. Это уж никак не поддавалось объяснению. Откуда ему стало известно, что мы с Люсиль купались вместе, а потом поссорились? Я решил, что существует только один вариант: он наблюдал за нами издалека с помощью мощной ночной оптики. Тогда становилось понятно, почему Люсиль его не видела.

      Несколько минут я ползал по песку и стирал следы шин. Затем, ступая по своим вчерашним следам, дошел до пальм, после чего повернул обратно и принялся уничтожать следы, свои и Люсиль.

      К концу этой в какой-то степени ювелирной работы я изрядно вспотел, но все же почувствовал себя в большей безопасности — теперь, если полиции вздумается искать ключ к разгадке здесь, компрометирующих нас следов они не найдут.

      Довольный, что предпринял хоть какие-то меры предосторожности, я подошел к «понтиаку» и открыл дверцу. В этот миг я услышал сзади шум машины и, обернувшись, увидел, как из-за поворота дороги вынырнул желто-красный «олдсмобиль» и медленно двинулся в мою сторону.

      Сердце чуть подпрыгнуло под ребрами. Я стоял и смотрел на подъезжающую машину. Появись она здесь минуты на три раньше, водитель застукал бы меня за уничтожением важных для суда улик.

      За рулем сидела женщина. Остановившись метрах в десяти от меня, она пристально оглядела меня в открытое окно. Потом вышла из машины.

      Она была в ярко-красном платье, белой маленькой шляпке и белых перчатках в сетку. Рост — выше среднего, брюнетка. Она являла собой довольно распространенный тип латиноамериканской красотки. Таких каждый день можно встретить на пляжах Флориды, где они показывают свои прелести — всем, кто готов обратить на них свой взор.

      Она вышла из машины, сверкнув длинными точеными ногами в нейлоновых чулках, разгладила платье на внушительных аппетитных бедрах и вперилась в меня черными глазами.

      — Здесь был убит полицейский? — спросила она, медленно подходя ко мне.

      — Насколько мне известно, это произошло ближе к шоссе, — ответил я. Это ещё кто такая? И что ей здесь нужно? — Место катастрофы вы, скорее всего, проехали.

      — Проехала? — Она остановилась недалеко от меня. — Вы думаете, ближе к шоссе?

      — Так написано в газетах.

      Открыв сумочку, она вытащила оттуда смятую пачку сигарет, воткнула одну меж своих полных губ и посмотрела на меня.

      Я вытащил зажигалку и шагнул к ней. Она наклонилась навстречу огоньку, и меня обдало запахом какого-то лака для волос.

      — Спасибо.

      Она чуть откинула голову назад и заглянула прямо мне в глаза. Вблизи я разглядел, что лицо её покрыто густым слоем прессованной пудры, однако грим был положен умелой рукой. Над губой виднелась тоненькая линия усиков, и эти усики придавали её лицу ту чувственность, которой всегда славились латиноамериканки.

      — Вы газетчик? — спросила она.

      — Газетчик? Нет, вовсе нет. Просто я приехал окунуться.

      Она отвела взгляд и посмотрела вдаль, на полосу песка. Свои и Люсиль следы я уничтожил, но общее единообразие было все же нарушено, и она сразу это заметила.

      — Это вы так примяли песок?

      — Вы об этих линиях? — Я постарался придать голосу самые непринужденные нотки. — Нет, они здесь были до меня.

      — Выглядят они так, словно кто-то хотел стереть следы.

      Я повернулся и посмотрел на песок.

      — Вы думаете? Скорее всего, это ветер. Ветер всегда рисует на песке странные узоры.

      — Ветер? — (Я снова почувствовал, как глаза её обшаривают мое лицо.) — Милях в двух отсюда я проехала мимо придавленной дюны. По-вашему, его убили там?

      — Возможно. Точно не знаю.

      — Не думайте, что я это из любопытства. Я собиралась за него замуж.

      Я резко вскинул голову. Сразу вспомнилось, где-то в газете я читал, что О'Брайен собирался жениться на певичке из ночного клуба.

      — Ах да. Я сегодня читал об этом.

      — В самом деле? — Она улыбнулась. Улыбка была холодная, горькая. — До сегодняшнего утра вы и понятия не имели о моем существовании, верно? А ведь я пою уже лет десять. Да, для артистки мало радости, если её имя попало в газеты лишь благодаря смерти жениха, который к тому же приказал долго жить по собственной глупости.

      Она села в машину, развернулась и быстро умчалась, оставив после себя облако из песка и пыли.

     

             Глава седьмая

     

      1

     

      Перекусив по дороге бутербродами, я поехал домой. Я все больше и больше убеждался в том, что с аварией что-то нечисто. Люсиль мне лгала — на этот счет у меня не оставалось никаких сомнений. Но что же произошло на самом деле? Ясно было одно: Люсиль не могла не видеть О'Брайена, потому что он ехал ей навстречу. Она не смогла остановиться, и произошло лобовое столкновение. В такой ситуации рассчитывать на милосердие суда присяжных никак не приходилось, и я начал понимать, почему она буквально заставляла меня взять вину на себя.

      Но главное — что делать с «кадиллаком»? Ведь, если полицейские будут вести розыски с обещанным рвением, рано или поздно они найдут «кадиллак» в гараже Сиборна.

      Я вспомнил слова капитана полиции: каждый повредивший свою машину после происшествия должен немедленно заявить об этом и объяснить, как было получено повреждение.

      А что, если это дает мне возможность выкрутиться? Допустим, я сейчас как следует шмякну «кадиллак» о дверь гаража, потом позвоню в полицию. Поверят они, что я разбил машину именно таким манером? Если бы повреждения были только на передней части машины, пожалуй, можно было бы рискнуть, но два рубца на крыле… нет, полиция сразу навострит ушки.

      Во всяком случае, тут уже было над чем подумать, и я решил не выбрасывать эту идею из головы. Я продолжал вертеть её так и сяк, когда вышел из машины и стал отпирать входную дверь, но вдруг мысли мои разлетелись — в доме зазвонил телефон.

      Я вбежал в гостиную и поднял трубку.

      — Мистер Скотт?

      Я узнал голос Уоткинса и похолодел. Какого черта ему может быть нужно?

      — Я слушаю.

      — Я звоню по поручению мистера Эйткена. Он надеялся, что, возможно, вы ещё дома, — сказал Уоткинс. — Если вы располагаете временем, мистер Эйткен был бы рад видеть вас у себя.

      — Но я дома совершенно случайно. Меня ждут на площадке для гольфа, — с досадой произнес я. — Передайте ему, что не застали меня.

      Уоткинс кашлянул.

      — Я с удовольствием передал бы, сэр, но мистер Эйткен дал мне понять, что дело весьма срочное. Если вы считаете, что…

      — Да нет, ладно. Я приеду. Он, конечно, хочет, чтобы я выезжал сию секунду?

      — Насколько мне известно, он ждет вас, сэр.

      — Хорошо, еду, — буркнул я и повесил трубку.

      Я остановился перед камином и минуту бессмысленно смотрел на свое отражение в зеркале. Лицо слегка побледнело, в глазах — испуг.

      Неужели Люсиль набралась храбрости и все ему рассказала? В выгодном для себя свете, разумеется, и мой вариант пойдет вторым номером. Ведь Эйткен сам выгонял меня на выходные отдохнуть, а теперь вдруг вызывает. Конечно, это неприятности.

      Я запер дверь, вышел к воротам, сел в «понтиак» и поехал к дому Эйткена. Я вел машину, охваченный паникой, какая охватывает старуху, услышавшую шорох под кроватью.

      На асфальтовой площадке около мраморных ступеней, ведущих к террасе Эйткена, стоял серый «бьюик» с открытым верхом. Я поставил «понтиак» рядом и начал подниматься по лестнице.

      На верхней ступеньке я окинул взглядом широкую террасу. В кресле-качалке сидел Эйткен. Он был в пижамных брюках и халате, ноги прикрывал плед. Рядом с ним спиной ко мне в соломенном кресле сидел крепкий широкоплечий человек.

      Эйткен повернул голову в мою сторону, и сердце мое замерло, а нервы превратились в готовые лопнуть струны. Что сейчас будет? Увидев меня, Эйткен помахал рукой. Его красноватое лицо размягчилось в приветственной улыбке, и от внезапного облегчения у меня даже засосало под ложечкой, словно кто-то стукнул под дых. Если бы он собирался меня четвертовать, я бы не удостоился такой шикарной улыбки.

      — А вот и вы, Скотт, — поприветствовал меня он. — Я поломал вам партию в гольф?

      Его гость обернулся, и я вдруг почувствовал спазмы в желудке — я сразу его узнал. Это был Том Хэкетт, который вчера вечером видел, как я и Люсиль выходили из моего дома. Том Хэкетт, приятель Сиборна.

      — Здравствуйте, здравствуйте. — Он протянул руку. — Вот мы и снова встретились. Р.Э. рассказал мне, что прочит вас в боссы своей нью-йоркской конторы.

      Я пожал его руку, причем с тем же неприятным ощущением, что и вчера: по сравнению с его теплой жесткой ладонью моя рука была куда холоднее.

      — Садитесь. — Голос Эйткена обрел прежнюю раздражительность. — Вы действительно собирались побаловаться гольфом?

      — Когда Уоткинс позвонил, я только начал переодеваться, — сказал я, подтаскивая кресло поближе к ложу Эйткена и усаживаясь рядом с Хэкеттом.

      — Жаль, что я нарушил ваши планы. Я же сам предложил вам слегка размяться и действительно этого хотел. — Он провел пальцами по редеющим волосам. — Но тут вдруг объявился Хэкетт, и я решил, что вас надо познакомить.

      Я вежливо посмотрел на Хэкетта, потом снова на Эйткена. Я понятия не имел, о чем пойдет речь, но вроде бы не о неприятностях, и то слава Богу.

      Эйткен улыбнулся Хэкетту своей змеиной улыбочкой.

      — Этот молодой человек слишком много работает, — пояснил он. — И я предложил ему как следует отдохнуть в выходной: поиграть в гольф и развлечься с хорошенькой женщиной. А тут подвернулись вы и все ему испортили.

      Хэкетт рассмеялся.

      — Не слишком ему верьте. С гольфом он, может, и погорел, а вот насчет остального — не думаю. — Он всем корпусом повернулся ко мне и широко улыбнулся. — Я прав, дружище?

      Я выдавил из себя улыбку, каким-то чудом она получилась вполне естественной.

      Эйткен бросил быстрый взгляд на меня, потом на Хэкетта.

      — Вот даже как? Стало быть, вы его застукали? И на чем же?

      Я почувствовал, как руки сжимаются в кулаки, и поспешно засунул их в карманы.

      — Зачем вам знать, Эйткен? У каждого есть личная жизнь, что тут удивительного? — Хэкетт подмигнул мне. — Перехожу к делу, Скотт. Я решил принять участие в вашей нью-йоркской авантюре. Я вкладываю в это дело деньги. И когда Р.Э. сказал, что главным в агентстве будете вы, я захотел встретиться с вами и поговорить. Правильно, Р.Э.?

      Эйткен сидел чуть насупившись — он терпеть не мог, когда разговором завладевал кто-нибудь другой. Тем не менее достаточно приветливым тоном он ответил:

      — Да, все верно. Вот он перед тобой, разговаривай сколько душе угодно. — Он повернулся ко мне. — Хэкетт вкладывает в дело сто тысяч и, понятное дело, хочет убедиться, что отдает их в надежные руки.

      — Рекомендация Р.Э. для меня значит много, так что, думаю, сомневаться в вас нечего, — начал Хэкетт, откидываясь в кресле. — Но кое-что я хотел бы выяснить лично у вас. Вы не возражаете, если я задам несколько вопросов?

      — Отчего же? — с облегчением произнес я. — Отвечу с удовольствием.

      — Вашу личную жизнь они затрагивать не будут, — сказал он с улыбкой. — Меня совершенно не касается, чем живет человек после работы, если только он не попадает в какую-нибудь скандальную историю. — На лице все те же безмятежность и веселье, но глаза чуть прищурились и ищут встречи с моими. Чтобы отгородиться от его взгляда, я полез за сигаретами и начал закуривать. — Надеюсь, в ваши планы не входит участие в какой-нибудь скандальной истории?

      Эйткен нетерпеливо заерзал в кресле.

      — Скотт совсем не из таких, — сердито проворчал он. — Ты же прекрасно знаешь, что у меня не работают люди со скандальной репутацией.

      — Знаю, знаю, — примирительно произнес Хэкетт и подавшись вперед, похлопал меня по колену. — Просто я великий шутник, так что не обращайте внимания. Ну хорошо, расскажите мне теперь, что у вас за образование и стаж работы.

      Может, он действительно был великим шутником, но было ясно, что за этой шуткой что-то стоит. Он что-то знает или по крайней мере подозревает. Неужели он догадался, что девушка, которую он видел у меня, — это Люсиль?

      Я рассказал ему о своем образовании, потом о работе после колледжа. Дальше он спрашивал о том, как я собираюсь ставить дело в Нью-Йорке, сколько потребуется персонала, где будет размещено агентство и тому подобное. Наконец, полностью удовлетворившись, он выпрямился в кресле и согласно кивнул головой.

      — Я думаю, вы справитесь. Вижу, Р.Э. кое-чему вас научил, и для меня этого достаточно. — Он взглянул на Эйткена. — Он вкладывает в дело двадцать тысяч?

      Эйткен кивнул.

      — И получает, помимо зарплаты, пять процентов от общего дохода?

      — Да.

      Хэкетт на мгновение задумался, и я даже решил, что он выскажется против такого процента. Но я ошибся.

      — Хорошо. Условия, черт возьми, недурны, а, Скотт? Ничего, я уверен, свое вы отработаете. Когда вы внесете деньги?

      — В четверг.

      — Прекрасно. Я тоже пришлю чек в четверг. Подходит, Р.Э.?

      — Вполне. Всеми финансовыми делами займется Вебстер. Ты ведь его знаешь?

      — Ну как же — парень что надо. — Хэкетт поднялся. — Ладно, Скотт, не будем вас задерживать, гольф — дело серьезное. — Он протянул руку. — Уверен, что с новой работой вы справитесь, сделаете хорошую карьеру. Желаю успеха.

      — Спасибо. — Я пожал ему руку. Потом повернулся к Эйткену. — Если это все…

      Я не договорил. Эйткен смотрел мимо меня, вниз, в направлении длинной извилистой подъездной дорожки.

      — Это ещё что за чертовщина? — зарычал он.

      Я посмотрел в ту же сторону.

      По дорожке быстро двигалась темно-синяя машина с красной мигалкой и сиреной на крыше.

      Я окаменел.

      В машине было четверо мужчин — все полицейские.

     

      2

     

      Из машины вышел широкоплечий человек в сером, чуть помятом костюме и сбитой на затылок шляпе. Его мясистое загорелое лицо хранило полную непроницаемость. Короткий приплюснутый нос облепили веснушки. Весь его облик символизировал типичные для полицейского черты: жестокость, цинизм, подозрительность.

      Он поднял голову, увидел меня и Хэкетта — мы перегнулись через балюстраду террасы — и неторопливыми, размеренными шагами начал подниматься по лестнице. Можно было подумать, что он на прогулке и времени у него — вагон.

      За ним из машины вывалились двое полицейских в форме и принялись бесцельно, как это часто делают полицейские, слоняться вокруг. Водитель остался за рулем.

      Мужчина в штатском наконец-то добрался до верхней ступеньки и медленно, неторопливо направился к нам.

      У всех правонарушителей при виде полицейского возникает, наверное, один и тот же вопрос: не за мной ли он пришел? Я не был исключением.

      Он пересек террасу — шаги, словно выстрелы, гулко стучали по горячим плиткам — и остановился перед Эйткеном.

      — Лейтенант Уэст, городская полиция, — отрекомендовался он. — Капитан просил передать вам привет. Нам нужна ваша помощь.

      Эйткен, слегка озадаченный, пристально смотрел на него.

      — В чем дело? Что понадобилось капитану?

      — Это связано со вчерашним убийством на дороге. Вы, наверное, читали в утренних газетах. — Голос у него был густой и усталый. — Капитан хочет проверить все машины в городе и убедиться, нет ли на них повреждений. Если вы не возражаете, мистер Эйткен, мы бы хотели взглянуть на ваши машины.

      На лице Эйткена выступил легкий румянец.

      — Взглянуть на мои машины? Это ещё зачем? Уж не думаете ли вы, что я имею к этому какое-то отношение?

      Я быстро взглянул на Хэкетта. Он стоял, прислонившись к балюстраде, и с видимым интересом наблюдал за происходящим.

      Уэст сдвинул шляпу ещё дальше на затылок. Лоб его блестел от пота.

      — Нет, сэр, мы этого не думаем. Но мы проверяем все машины в городе. У вас есть шофер. Вполне возможно, что вчера вечером он воспользовался одной из ваших машин. А может, и не пользовался, но хорошо бы это проверить, для его же пользы. Капитан велел мне не беспокоить вас, если вы будете против.

      Эйткен ещё больше зарделся.

      — Вчера вечером мой шофер моими машинами не пользовался, — процедил он.

      Лицо Уэста стало совершенно непроницаемым.

      — Хорошо, сэр, капитан не велел мне настаивать, но, даже если ваш шофер и не пользовался вчера машинами, это мог сделать кто-нибудь другой.

      — После того как я сломал ногу, к моим машинам никто не притрагивался. — Эйткен с трудом сдерживал гнев. — Вы просто зря тратите время.

      Тяжелые плечи Уэста приподнялись.

      — За это мне платят деньги. Что ж, если вы не хотите дать мне взглянуть на ваши машины, мне остается только подчиниться и сообщить об этом капитану.

      — Вы только послушайте его! — взорвался Эйткен и повернулся к Хэкетту. — Вот вам прекрасный пример того, как полиция обращается с нашими деньгами! Приезжают вчетвером проверить четыре машины! Я напишу об этом безобразии Салливану! Какой-то идиот полез под машину и сломал себе шею, а они поднимают из-за этого такой шум!

      — Но ведь водитель не остановился, — мягко напомнил Хэкетт. — Мне кажется, Р.Э., ты напрасно набросился на стража порядка. Он всего лишь выполняет свой долг.

      Эйткен с шумом втянул в себя воздух.

      — Ну что ж, идите смотрите мои машины! Смотрите, мне, в конце концов, наплевать! Тратьте деньги, которыми я оплачиваю налоги! Давайте, только побыстрее освободите террасу!

      — Благодарю вас. — Лицо Уэста было все так же непроницаемо. — Где, подскажите, пожалуйста, ваш гараж?

      Эйткен повернулся ко мне.

      — Вы знаете, где у меня гараж?

      Я сказал, что знаю.

      — Проводите, если не трудно. И побудьте с ним. Посмотрите, чтобы никто из его людей не пнул ногой по крылу. Я эту публику знаю — с радостью упекут моего шофера за здорово живешь.

      Я направился к лестнице. Уэст тяжело ступал следом. Он кивнул полицейским, и они так и остались застывшими статуями стоять на солнце.

      Когда терраса скрылась из виду, Уэст негромко спросил:

      — Вы у него работаете?

      — Да.

      — Не стал бы я с вами меняться. — Он снял шляпу и вытер рукавом пот со лба. — Я думал, хуже моего шефа нет никого на свете, но сейчас вижу: вашему громиле Эйткену он и в подметки не годится.

      Мы подошли к «понтиаку» и «бьюику». Уэст остановился и окинул взглядом обе машины.

      — Знаете, чьи это?

      Взяв машину Сиборна, я благоразумно убрал с лобового стекла карточку с его фамилией и поставил туда свою, но было ясно, что, если Уэст захочет проверить номер машины и попросит мои права, он немедленно меня разоблачит. Сказать, что машина чужая? Нет, это ещё опаснее. Я колебался какую-то долю секунды.

      — «Понтиак» мои. А «бьюик» — мистера Хэкетта, вы видели его на террасе.

      Неторопливым, размеренным шагом Уэст обошел вокруг машин. Крепко сцепив руки за спиной, я просил Бога быть ко мне милостивым.

      — Оба в полном порядке, верно? — дружелюбно произнес он. — Ваш, говорите, «понтиак»?

      — Да.

      — Давайте выпишу вам справку: моим ребятам не нужно будет лишний раз к вам ехать. Ваша фамилия? Адрес?

      Я сказал.

      Он обошел машину сзади, написал что-то еще, потом вырвал листок из блокнота.

      — Это идея капитана, — сказал он. — И не скажу, что дерьмовая. Эта справка значит, что на сегодняшний день ваша машина в полном порядке. Если вы теперь помнете бампер или стукнете машину, вам нет нужды сообщать об этом нам. Если наши ребята вас остановят, покажите эту справку — и все в порядке. Хорошенькая работка — проверить все машины в городе. Черт знает что! — Он передал мне бумажку. — Не потеряйте. Она может избавить вас от головной боли.

      — Не потеряю, — заверил я, убирая справку в бумажник с такой тщательностью, словно это был чек на миллион долларов.

      — У капитана что ни день, то новая идея, — продолжал Уэст. — Ясное дело, просто так в капитаны не выбьешься, только идеи идеями, а работу делать приходится нам. А капитану что? Загонит свою толстую задницу в кресло и целый день его полирует. Думаете, я его обвиняю? Нет, будь я капитаном, я бы себя вел точно так же. Так вот, сейчас этого шутника — убийцу на колесах — ловит вся городская полиция. Можете себе представить? Все до одного полицейские города заняты тем, что ходят по домам, переворачивают вверх дном гаражи, перекрывают дороги, патрулируют до тех пор, пока у них в глазах не начинают прыгать подфарники и им уже все равно, где зоосад, а где, извините, жирный зад. — Осмысленности в его взгляде не было, он смотрел сквозь меня и говорил словно сам с собой. — У нашего капитана есть одна страстишка. Знаете, какая? Он обожает, когда о нем пишут в газетах. Его всего распирает от удовольствия. Читали, что он вчера вечером наплел газетчикам? Насчет О'Брайена? — Взгляд его вдруг стал осмысленным и сосредоточился на мне. — Между нами говоря, во всем городе хуже О'Брайена полицейского не было, можете мне поверить, хотя у нас такие экземплярчики работают, что о-го-го! Так вот, О'Брайен был потерявший совесть бездельник, который только и думал о том, как бы сачкануть. Это во-первых. А во-вторых, он брал взятки и мог пойти даже на небольшой шантаж, если был уверен, что это сойдет ему с рук. Короче говоря, он был последней скотиной, и капитан это знал. Всего неделю назад он мне сказал, что намерен избавиться от О'Брайена. Теперь же этому мерзавцу проехали по голове, и мы должны с высунутыми языками носиться за парнем, который его раздавил. Знаете, сколько я спал с момента убийства? Ровно час десять минут, и то прикорнул в машине, а если сегодня удастся поспать больше, буду считать, что мне повезло.

      Стоя под горячим солнцем, я слушал этот монолог. Я был ошарашен и удивлен — редко кому удается услышать от полицейского такие речи.

      Уэст неожиданно оскалился в белозубой улыбке.

      — Не придавайте моим словам особого значения, мистер Скотт, — сказал он. — Время от времени, когда на душе накипает, мне надо выговориться. После этого я сразу чувствую себя лучше. А что касается О'Бранена, так, хоть он и был порядочной скотиной, хоть и можно поблагодарить Бога за такой несчастный случай, я все равно собираюсь поймать его убийцу. Потому что убийство своего человека полиция прощать не должна. Может, это займет много времени и сил, но мы найдем убийцу, и тогда я снова смогу слегка расслабиться. — Он бросил на землю сигарету и растер её каблуком. — Ну ладно, теперь давайте взглянем на машины вашего босса. Ясно, что он тут ни при чем, но справку-то я ему должен выписать? Где они?

      — Вон там, около бассейна.

      — Около бассейна, говорите? Да, сильные мира сего живут недурно! — Уэст покачал головой и двинулся по дорожке. Я потащился следом. — Вам нравится работать у богатого человека, мистер Скотт?

      — Я могу от него уйти в любое время, — сказал я.

      — Да, к такой работе так, наверное, и надо относиться. Чувствую, он порядочный самодур, по глазам видно — точь-в-точь как у нашего комиссара. У человека с деньгами вырабатывается чувство могущества, ему кажется, что он может все. А я не люблю всемогущих, не люблю людей, у которых много денег, потому что они начинают давить на окружающих. Держу пари, мистер Эйткен иногда очень даже здорово облокачивается на окружающих.

      Мне не пришлось придумывать подходящий ответ на эту тираду, потому что мы повернули за угол и увидели прямо перед собой гараж на четыре машины и бассейн.

      На вышке, изготовившись к прыжку, застыла Люсиль. Нас она не видела — стояла к нам боком. На ней было белое бикини, лишь слегка прикрывавшее части тела, не предназначенные для посторонних глаз. Все тело её ровным слоем покрывал шоколадно-золотистый загар, а густые каштановые волосы свисали почти до талии. Это было такое божественное зрелище, что мы с Уэстом застыли как вкопанные.

      Она поднялась на цыпочки, взмахнула руками и бросилась вниз.

      Прыжок был мастерский — грациозный и изящный. Она вошла в воду почти без всплеска. Затем вынырнула и тряхнула головой, перевернулась на спину и медленно поплыла к лесенке, а волосы черным нимбом плыли вокруг нее.

      — Вот это да, — переводя дыхание, только и сказал Уэст.

      Он снял шляпу, вынул платок и протер вспотевшую полоску материи изнутри. При этом он не сводил глаз с Люсиль, которая выбралась из воды и неторопливо зашагала вдоль кромки бассейна. На её шоколадной коже блестели капельки воды, а белое бикини прилипло к телу точно вторая кожа.

      Мы стояли как два истукана, пока она не скрылась в одной из кабинок.

      Уэст повернулся ко мне. В его маленьких серых глазках появилась поволока.

      — Это его дочь?

      — Это миссис Эйткен.

      — Миссис Эйткен?

      — Да.

      — Вы хотите сказать, что она жена этого старого тетерева?

      — Это миссис Эйткен.

      Он присвистнул — почти беззвучно.

      — Но ей же не больше двадцати.

      Я почувствовал, что его монологи и ремарки начинают действовать мне на нервы.

      — Надеюсь, моей вины здесь нет?

      Он уставился на меня с легким изумлением, потом кивнул головой.

      — Вы правы, вашей вины здесь нет. Да, ничего не скажешь, ваш Эйткен берет за свои деньги хороший товар.

      Он подошел к гаражу, откинул замки открывающихся снизу вверх дверей и занялся осмотром машин.

      Поджариваясь на солнышке, я ждал.

      Из кабинки вышла Люсиль. Теперь на ней был ярко-красный лифчик от купальника, белые шорты и сандалии. В руках она держала две мокрые тряпки — её бикини. Быстрым шагом она направилась в мою сторону.

      Я представил себе, какова будет её реакция при виде полицейского. Нужно обязательно её предупредить, пока она не нарвалась на него. Я пошел ей навстречу.

      Подняв голову, она увидела меня.

      Уголком глаза я заметил, что Уэст уже вышел из гаража.

      Я ускорил шаг и поравнялся с ней — Уэст ещё закрывал двери.

      — Этот полицейский, — быстро заговорил я, — ищет не вас. Он просто проверяет машины. Все в порядке, волноваться не надо.

      Наверное, я обрушился на неё слишком неожиданно, но времени на церемонии у меня не было. Во всяком случае, она побелела как снег, и какое-то ужасное мгновение я думал, что сейчас она упадет в обморок.

      За спиной я услышал мягкие хлюпающие шаги — к нам шел Уэст. Он явно не торопился, но через одну-две секунды каким-то чудом оказался рядом.

      Он остановился около меня. Я знал, что он во все глаза пялится на Люсиль. Я обернулся и увидел, что не ошибся.

      Она тоже уставилась на него — примерно так кролик смотрит на змею.

      Охрипшим голосом я сказал:

      — Это лейтенант Уэст. Лейтенант, это миссис Эйткен.

      Как обычно растягивая слова, Уэст начал:

      — Добрый день, мадам. Я только что проверил ваши машины. Вы, наверное, читали… — Закончить фразу ему не удалось.

      Люсиль круто повернулась и пошла прочь. Она не бежала, но стройные загорелые ножки несли её с достаточной скоростью. Мы не проронили ни слова, пока она не скрылась из виду.

      — Это как же понять? — удивленно произнес Уэст, чуть склонив голову набок. — Пренебрегает, что ли? Очень важная персона?

      — А что для неё полицейский? — Я старался не выдавать волнения. — В конце концов, она жена богатого человека.

      — Это верно! — Он снял шляпу и протер платком вспотевшую ленту. — Интересно, что такое пришло ей на ум? Видели, она вроде изменилась в лице?

      — Разве?

      Я пошел к террасе, сердце неровно тукало где-то под ребрами.

      Уэст зашагал рядом.

      — Да. Изменилась в лице. Но какова куколка? А формы какие! Да, выйдя замуж за старого петуха Эйткена, она просто выбросила их на ветер!

      — Если вас это так беспокоит, почему бы не обсудить этот вопрос с ним? — поддел я его.

      Он взглянул на меня и устало улыбнулся.

      — Я, конечно, не в восторге от своей работы, но терять её тоже не хотелось бы. А любовник у неё есть, как считаете?

      — Спросите её, если вас это касается, — разозлился я, окинув его далеко не дружелюбным взглядом.

      Он потер большой рукой потное лицо и подавил зевок.

      — Спросить-то я могу, да боюсь, она не ответит. А машинами Эйткена она когда-нибудь пользуется?

      Сердце мое подскочило.

      — Вы что, нашли на одной из них повреждения?

      — Нет. Шофер держит их в прекрасном состоянии. А что ему остается делать?

      — Тогда какое вам дело, пользуется она ими или нет? Но если это успокоит вашу душу, могу сказать, что у неё нет водительских прав, стало быть, и машинами она не пользуется.

      Он покосился на меня.

      — Прав у неё может и не быть, — медленно проговорил он, — но это ещё не значит, что она не берет время от времени машину. Некоторые идут на такой риск. Интересно, почему это вдруг у неё нет прав?

      Я понял, что сболтнул лишнее.

      — Спросите об этом её, — сказал я. — Но какая вообще-то вам разница?

      — Слушайте, приятель, — спокойно сказал он. — Напрасно вы ерепенитесь. Задавать вопросы — это моя работа. И задаю я их только по обязанности, удовольствия в этом мало. Я полицейский, и, когда происходит что-то необычное, я спрашиваю: почему? Вот я и спрашиваю себя: почему это она, увидев меня, побледнела, как призрак? Обычно женщина с такой внешностью, с такими формами чувствует себя очень уверенно. И никакой полицейский её не смутит, цвета лица не испортит. А у неё был подпорченный цвет лица. Почему? Что у неё на уме? При виде полицейского цвет лица портится только в одном случае: когда у тебя нечистая совесть. Вот мне и интересно, что там у неё с совестью?

      — Мне откуда знать? — проскрипел я сквозь губы.

      Он рассеянно похлопал меня по руке.

      — Конечно, конечно. Вам откуда знать?

      Уэст направился к террасе.

      Я пошел за ним, но держался на некотором расстоянии, чтобы он не завязал новую беседу.

      Он выписал Эйткену четыре справки на четыре машины.

      Взяв справки, Эйткен небрежно кинул их на стол. Уэст дал справку и Хэкетту.

      — Пожалуй, это все, — сказал он, глядя на нас. — Благодарю вас за помощь, сэр, — сказал он Эйткену. — И вас тоже. — Его маленькие глазки повернулись ко мне. Затем он протопал через террасу и спустился по ступенькам к машине.

      — Прекрасный способ выбрасывать на ветер деньги налогоплательщиков, — проворчал Эйткен.

      — Ты это в самом деле? — спросил Хэкетт, поднимая густые брови. — Ведь они хотят найти человека, который убил полицейского. Они знают, что машина убийцы повреждена. И с этими штуками, — он помахал справкой, — они наверняка его найдут. Рано или поздно, они наткнутся на поврежденную машину без справки — вот вам и убийца. Лично я считаю, это кто-то здорово придумал. — Он повернулся ко мне. — Никак вам не удается добраться до своего гольфа. Я тоже буду двигаться. — Он взглянул на Эйткена. — Жена, небось, уже паникует, куда я девался. Будь здоров, Р.Э., надеюсь, эта нью-йоркская авантюра доставит нам немало приятных минут. — Он пожал руку Эйткену.

      — Надеюсь, — ответил Эйткен. — Многое зависит от Скотта.

      Хэкетт хлопнул меня по плечу.

      — Ничего, справится. Ну, мне пора сниматься. Давай быстрее чини ногу, Р.Э. Чем раньше вернешься в строй, тем лучше.

      Мы с Хэкеттом пересекли террасу и спустились вниз к нашим машинам.

      — Не забудьте навестить меня в отеле, — напомнил Хэкетт. — Буду рад познакомить вас с женой.

      — Спасибо за приглашение, — поблагодарил я. — Правда, у меня сейчас времени в обрез: Р.Э. каждый вечер ждет меня здесь со всеми новостями.

      — Да-да, он мне говорил. Все-таки попробуйте выбраться. — У своего «бьюика» он остановился и посмотрел на «понтиак». — Я вижу, вы все ещё на машине Джека?

      Сделав усилие, я придал лицу безразличное выражение.

      — Пока да, но это ненадолго. Моя машина скоро вернется из ремонта.

      Проницательные глаза ощупали мое лицо.

      — А что с ней, вы говорили?

      — Масло подтекает.

      Он кивнул.

      — От этих машин хлопот не оберешься. Когда я ехал сюда, в дороге лопнула прокладка. Сколько ни плати за машину, все равно рано или поздно что-нибудь сломается, треснет или лопнет.

      Я знал, был уверен, что говорит он не ради того, чтобы слышать свой голос. Я чувствовал: сейчас он выйдет на линию огня — и напрягся, приготовился.

      — А с женой Р.Э. вы знакомы? — неожиданно спросил он, обшаривая мое лицо глазами-прожекторами.

      Я никак не ожидал, что удар будет таким прямым и жестким. Я вздрогнул — Хэкетт ударил меня слишком коварно и пробил мою оборону.

      — Д-да, я её видел.

      Он кивнул.

      — Я тоже. — Он открыл дверцу своего «бьюика». — Девушка что надо. Меня всегда удивляло, зачем Р.Э. на ней женился. Она не для него, она — для молодого. Когда девушка выходит замуж за человека, который на сорок лет её старше, она становится ядовитой приманкой для любого молодого мужчины, который оказывается рядом. — Он лукаво подмигнул мне. — Хотя зачем я все это говорю вам — убей Бог, не знаю. Такой разумный человек, как вы, вряд ли клюнет на ядовитую приманку, верно? — Он похлопал меня по локтю и сел в машину. — Буду ждать вас, приезжайте, когда найдется время. — Он высунул свое добродушное лицо из окна машины. — Ну, пока, до скорой встречи.

      Я стоял словно манекен и смотрел, как удаляется его машина.

      Совершенно ясно: вчера вечером он узнал Люсиль, когда она выходила из моего дома, и вот теперь на свой хитрый добрый манер ткнул мне в нос красным фонарем.

      Я забрался в «понтиак», чувствуя, что дышу быстро и неровно. Несколько долгих секунд я сидел и смотрел перед собой сквозь лобовое стекло, потом наклонился вперед, нажал на стартер и быстро повел машину к своему бунгало.

     

             Глава восьмая

     

      1

     

      После полудня я провел со своими мыслями продолжительное заседание. Намек Хэкетта меня встревожил, но реальной угрозы с этой стороны как будто не было, и я чувствовал, что основная проблема — это «кадиллак», нужно вывернуться наизнанку, но решить её. Если придумаю, как его отремонтировать, все остальное уладится само собой.

      Только где-то под вечер я сообразил, что выход есть: можно отремонтировать машину, не подвергаясь при этом почти никакой опасности. Я случайно вытащил из бумажника справку, которую выписал Уэст, и, разглядывая её, вдруг понял, что он сам дал мне в руки решение.

      Он указал в бланке только номер машины, а марку не упомянул. Это значило, что если я переставлю номера с «понтиака» на свой «кадиллак», то смогу спокойно отвести «кадиллак» на ремонт в гараж.

      Несколько секунд я, не веря своим глазам, глядел на справку: неужели все так просто? Риск, конечно, был: если меня остановит полицейский, он запросто может выяснить, под каким номером в действительности зарегистрирован мой «кадиллак». Сделай он это — и я погиб, но я решил пойти на этот риск.

      Пожалуй, переставлять номера до наступления темноты было бы опасно.

      До захода солнца оставалось ещё часа два, и мне пришло в голову, что можно позвонить Люсиль и сказать ей, что выход из положения найден. Неожиданное появление Уэста здорово выбило её из колеи. Не дай Бог, в самый последний момент, когда я вот-вот замету все следы, она сорвется и наделает каких-нибудь глупостей.

      Трубку сняла Люсиль.

      — Говорит Чес, — сказал я. — Рядом с вами никого нет?

      У неё перехватило дыхание.

      — Никого. Что случилось?

      — Хочу сообщить вам, что я нашел выход. Мне кажется, все должно выгореть. Все должно быть в порядке.

      Наступила пауза. Я слышал её прерывистое дыхание.

      — Это вы серьезно? — произнесла она наконец.

      — Вполне. Все должно быть в порядке. Мы оба будем вне подозрений.

      — Что вы придумали?

      — Это не телефонный разговор. Просто я хотел вам сообщить, что все улажу и вам больше не о чем беспокоиться.

      — Понятно. — В голосе, как ни странно, не было никакой радости. — Что ж, очень хорошо.

      — Так что постарайтесь обо всем забыть и отвлечься.

      — Хорошо, — сказала она и повесила трубку.

      Я хмуро слушал гудки. Ее реакция меня озадачила. Я-то ожидал, что она обрадуется, свободно вздохнет. А тут можно подумать, что я своим звонком её только разочаровал.

      Ехать к дому Сиборна было рискованно, поэтому я сел в кресло на террасе и стал под аккомпанемент невеселых мыслей наблюдать за заходящим солнцем. Только к половине восьмого наступила желанная темнота.

      Я вышел из дома, сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.

      Первым делом я снял номера с «понтиака». Приходилось подсвечивать фонарем, к тому же проржавели гайки, но в конце концов я их снял. Потом прошел к гаражу Сиборна, открыл двери, захлопнул их изнутри и включил верхний свет.

      С задним номером «кадиллака» проблем не было, и на его место я закрепил номер с «понтиака». Потом я обошел машину и стал возиться с передним номером. Тут дело было сложнее — все гайки здорово проржавели, — и мне пришлось повозиться.

      Я лежал на спине, наполовину под машиной, и старался справиться с гайками, как вдруг услышал за дверьми какой-то легкий шорох.

      Вдоль спины пробежал холодок. Зажав в руке гаечный ключ, я смотрел прямо перед собой, в черноту двигателя «кадиллака». До моего слуха доносился лишь слабый шелест накатывающегося на берег океана и вздохи ветра в листве. Я лежал не двигаясь, весь превратившись в слух, сердце гулко стучало в тишине. Ошибиться я не мог: звук был снаружи. Или просто разгулялось воображение?

      Звук не повторялся, и я в конце концов решил, что мне показалось, поэтому снова занялся упрямыми гайками.

      Я уже снял последнюю гайку, как вдруг услышал скрип: это скрипели двери!

      Сердце мое подпрыгнуло до потолка: со своего места я видел одну дверь, и сейчас она открывалась! Это не мог быть ветер, я ведь, когда вошел, захлопнул двери. Это могло значить только одно: кто-то потихоньку пытался войти в гараж.

      Я начал ужом выползать из-под машины. Я уже почти выкарабкался и схватился за бампер, чтобы встать, как вдруг верхний свет в гараже погас и тут же широко распахнулись двери.

      Луны ещё не было. Я увидел чернильно-черное небо и десяток звезд. Ничего не соображая, охваченный паникой, я вскочил на ноги, держа в руке передний номер «понтиака».

      В этот самый момент прямо перед глазами у меня что-то ярко вспыхнуло, и тут же снова воцарилась полная темнота.

      На какую-то секунду я словно прирос к земле, мозг отказывался переварить происходящее, но тут я услышал, как кто-то убегает, и рассудок мгновенно вернулся ко мне — я понял, что произошло.

      Кто-то специально подкрался сюда с фотоаппаратом и вспышкой и щелкнул меня около побитого «кадиллака» с номером от чужого «понтиака» в руках.

      Во мне поднялась волна страха, смешанного с яростью. Я выскочил из гаража.

      Мой фотограф уже бежал по дороге. Звук шагов раздавался довольно четко, и было ясно, что бежит мужчина. Я бросился за ним. Ярость мощным мотором гнала меня вперед, но путь преграждала темнота безлунного вечера.

      Зато я отлично знал дорогу. Я знал, что в двух сотнях метров от моего дома есть густой, раскидистый кустарник вперемежку с пальмами. За этим кустарником начинается открытая дорога, и она так и остается открытой до пересечения с шоссе. И если этот человек пробежит мимо кустарника, я его поймаю — не может быть, чтобы он бегал быстрее меня.

      Я словно заяц несся по дороге. Добежав до кустарника с пальмами, я приостановился и, тяжело дыша, стал слушать. Вокруг стояла полная тишина — значит, фотограф сбежал с дороги, надеясь укрыться от меня в кустарнике.

      Конечно, это он звонил сегодня утром Люсиль, а потом и мне. Он собирается меня шантажировать. Теперь у него в руках фотография, которой вполне достаточно, чтобы упечь меня на десять лет, только он её никому не покажет. Не сможет показать, потому что я против. Нет, я его не упущу, чего бы это ни стоило.

      Черт меня дернул оставить в гараже фонарь! Ищи в такой темноте, только и видно что макушки пальм на фоне черного неба. А где-то впереди прячется этот тип. Я потихоньку сошел с дороги и, стараясь не шуметь, подошел к кустарнику. Тут только я понял, что найти его будет не так просто. Он, конечно, где-то здесь, но попробуй найти его без фонаря — пройдешь мимо и не заметишь.

      Я начал раздвигать кусты. Конечно, он меня уже услышал и затаился.

      Я прошел чуть вперед, остановился. Ни звука. Он наверняка где-то рядом, может, протяни руку — и коснешься. Скрючился, небось, в темноте и дрожит не меньше меня, думает, хоть бы я прошел мимо.

      Без света у меня никаких шансов. Вернее, один — если набреду прямо на него. Я шел вперед, сухие листья хлопали по лицу. Я шарил руками во тьме и напряженно вслушивался: вдруг он пошевелится, выдаст себя.

      Неожиданно под ногой что-то шевельнулось, и я услышал какой-то быстрый присвист — такой звук может издать только человек от неожиданности или испуга. Я подался вперед, в темноту, и руки коснулись чьего-то лица. Тут только я увидел, что прямо передо мной маячит темная фигура. Стиснув кулак, я отвел руку для удара, но на долю секунды опоздал.

      На меня, со свистом рассекая воздух, летел какой-то предмет. Я качнулся в сторону и выбросил вверх руки — только бы голову защитить! Что-то твердое ударило меня в плечо, и я свалился на колени. Встать, скорее встать! Но нет, что-то снова рассекло воздух, и на голову мне обрушился сокрушительный удар.

      Я только почувствовал, что проваливаюсь куда-то в вакуум, в темноту.

     

      2

     

      Вдалеке часы пробили девять. Их мягкий музыкальный перезвон донесся откуда-то из глубины, но звук казался знакомым. Со смутным удивлением я сообразил, что слушаю перезвон моих собственных часов, стоящих на каминной полке в гостиной.

      Я открыл глаза. На меня навалился яркий белый потолок, потом так же внезапно отступил. В голове что-то булькало и стучало, будто там работал отбойный молоток.

      Я закрыл глаза и подождал, пока перестанут звонить часы, потом, очень осторожно, приоткрыл их снова.

      Я лежал на своей кушетке. На затылке я нащупал здоровенную шишку и ком запекшейся крови. Я медленно сел. Боль была адская, я издал какой-то хрюкающий стон и снова закрыл глаза. Отбойный молоток в голове стрекотал уже потише, и скоро я смог сесть и оглядеться.

      Весь свет в гостиной был включен. На передвижном столике стояла бутылка моего лучшего виски и жестянка со льдом. Эту бутылку я хранил для особого случая и сейчас увидел, что четверти её содержимого как не бывало.

      Я слегка повернул голову влево и увидел в кресле человека. В общем-то, я даже не удивился. Я инстинктивно почувствовал, что это он — человек, который утром звонил Люсиль и мне, который снял меня с номером в руках на фоне разбитого «кадиллака» и который треснул меня по голове, когда я наткнулся на него в темном кустарнике.

      Я снова закрыл глаза и обхватил руками голову. Несколько минут я сидел не двигаясь, потом с усилием поднял голову и уставился на человека, сидящего чуть слева от меня.

      Он медленно выплыл из тумана.

      Физически сильный, года двадцать три — двадцать четыре, блондин, лицо загорелое. Зеленые глаза, греческий профиль, ниточка усов. Аккуратно уложенные волосы не мешало бы постричь, хотя, возможно, женщины считают, что и так очень хорошо.

      Дальше. Бутылочно-зеленый спортивного типа костюм, туфли из оленьей кожи. На запястье — массивный золотой браслет с массивными золотыми часами. В правой руке — стакан, на три четверти заполненный виски со льдом, а сам он смотрит на меня с терпеливой улыбочкой, да такой, что мне сразу захотелось перепрыгнуть через всю комнату и разбить кулак об его лицо.

      — Очухался, голубь! — весело окликнул он. — Я уже забеспокоился, не слишком ли я тебя обидел.

      Я осторожно ощупал шишку на затылке и поморщился, потому что снова заработал отбойный молоток.

      — Болит, да? — паясничал он, растягивая рот в улыбке. — Может, выпьешь?

      — Кто вы такой? Что вы здесь делаете? — зарычал я.

      — Я решил, что самое лучшее — притащить тебя домой, — объяснил он, вытягивая длинные ноги. — Нам пора поговорить. Я рассчитываю на самую нежную дружбу. Моя фамилия Росс, а для друзей — просто Оскар. Ну как, голубь, ты в настроении для приятной беседы?

      — Я в настроении запихнуть твои белые зубы тебе в глотку, — раздельно произнес я, понемногу распрямляя спину.

      Он засмеялся.

      — Желание резонное, но на твоем месте я бы воздержался. И не такие геркулесы считали, что отвернуть мне голову — плевое дело, а потом выясняли, что не тут-то было. Лучше не будем ссориться. Зачем? У нас с тобой деловая встреча. У меня есть товар, который ты будешь рад купить. Все очень просто.

      Значит, Люсиль была права. Нас хотят шантажировать. Я смотрел на человека, назвавшегося Россом, и пытался определить, насколько он опасен. Прежде всего надо выяснить, что он знает и за сколько согласен держать язык за зубами, а дальше будет видно.

      — И что же это, интересно, за товар?

      — Неподалеку отсюда есть чудесный пляж, — с ухмылкой начал он. — Туда часто приезжают развлечься молодые люди и девушки. А у меня там есть укромное местечко, и, когда я хочу немного подзаработать, я еду туда и смиренно жду. Конечно, везет далеко не всегда, но вот вчера вечером как раз повезло. Я засек жену одного рекламного магната вместе с его сотрудником. Они резвились в дюнах. И мне пришло в голову, что этому гуляке будет куда приятнее выделить мне несколько долларов, чем рисковать своей шкурой, ведь я могу позвонить боссу и рассказать, что делается у него за спиной. Ты даже не представляешь, сколько простофиль я ловлю в свои сети за сезон. Это порядком увеличивает мой годовой доход.

      Я достал сигарету и закурил.

      — Товар-то сомнительный, — заметил я. — Это всего лишь твое слово против моего.

      Он кивнул.

      — Ты прав. Обычно они с радостью расстаются с полсотней зелененьких, лишь бы я не поднимал шума, я и от тебя не ожидал большего, но тут — вот незадача — ещё эта авария. Жена рекламного магната отвергла твои притязания и сбежала, да ещё в твоей машине. А потом взяла и задавила полицейского — ты случайно не читал об этом в газетах? А я был там через две минуты после того, как она его сбила. Во-первых, она не остановилась, во-вторых, изрядно помяла твою машину. Конечно, это ты здорово придумал — поменять номера, но ведь и я не лыком шит — ты даже не представляешь, сколько часов я проторчал возле твоего дома с фотоаппаратом и вспышкой. И теперь у меня есть прекрасная фотография, которая тебе вместе с дамочкой запросто может стоить десяти лет свободы. А если не повезет и тебе попадется зловредный судья, можешь схлопотать и пятнадцать. Так что я считаю, что могу здесь неплохо поживиться, если ты, конечно, желаешь избежать тюрьмы и чтобы туда не попала она.

      Я сидел и смотрел на него. Да-а, кажется, я вляпался здорово.

      — Не надо так грустить, голубь. — Он ухмыльнулся. — В конце концов, деньги — это всего лишь деньги. В жизни есть куда более важные вещи, чем доллар. Да пусть у тебя их хоть миллион, в тюрьме-то не больно развлечешься, верно? Так что переходим к делу. Мне нужны деньги. Мне надо уезжать из города, поэтому предлагаю систему разовой оплаты. Деньги на бочку, и твой босс не знает, что ты играл в бирюльки с его женой, а полиция не знает, что у меня есть шикарная фотография. Как тебе такой вариант?

      — Потом ты придешь снова.

      Он потянул виски, ухмылка его стала ещё шире.

      — Что ж, ты, конечно, рискуешь, но, если мы сговоримся на кругленькой сумме, я постараюсь о тебе забыть.

      Я собрался с духом.

      — Сколько?

      — Вас двое, — сказал он, удобнее устраиваясь в кресле. — У неё должны быть бриллиантики, а их можно заложить, да и у тебя наверняка на черный день кое-что припрятано. Так что давайте сойдемся на тридцати тысячах. За мои сведения цена более чем скромная.

      Ощущение неотвратимой беды змеей поползло вдоль позвоночника.

      — Да ты спятил! Откуда у меня такие деньги? Я согласен купить фотографию за пять тысяч — и ни гроша больше.

      Он допил виски и медленно опустил стакан.

      — А виски у тебя что надо. На сбор наличности я даю неделю. В конце той недели я звоню и говорю тебе, куда привезти хрустяшки. Тридцать тысяч наличными.

      — Говорю тебе, таких денег у меня нет! Пять тысяч — это предел.

      Он наклонился вперед и взял сигарету из коробки на передвижном столике.

      — Что значит «нет»? Ты же не ребенок, голубь. Продай этот дом — вот тебе уже пятнадцать тысяч. Кое-какие деньжата сможет раскопать она. Главное — как следует взяться за дело, к тому же, как я уже сказал, плата за услуги разовая. Приходить и требовать к тебе ещё я не собираюсь. — Он вдруг ухмыльнулся. — Не собираюсь, потому что намерен убедиться: требовать больше нечего, стало быть, незачем и приходить. Так вот, голубь, если уж я вылавливаю лопуха и всаживаю в него крючок, крючок этот входит глубоко и вытащить его невозможно. Вариантов у тебя только два: либо ты вместе с ней отправляешься на пятнадцать лет в тюрьму, либо выкладываешь тридцать тысяч зелененьких. Даю тебе шесть дней. Можешь хорошенько подумать. В четверг я позвоню, и ты скажешь мне, как идут дела. В общем, выбор у тебя невелик, нужно только решить, что для тебя лучше: заплатить тридцать тысяч или провести пятнадцать лет в тюрьме. Ни больше ни меньше. — Он поднялся. — Только не советую уж слишком ломать голову, голубь. Ну что такое, в конце концов, деньги? — Он зашагал по комнате, покачивая плечами. — Извини, что пришлось тебя утихомирить, но тут ты сам виноват. Скоро увидимся, так что сильно без меня не томись. Счастливо оставаться, и спасибо за виски.

      Он подошел к двери и, остановившись, повернулся ко мне. Я буравил его колючим взглядом. Голова снова заболела, и самочувствие было совсем никуда.

      — И чтоб никаких фокусов, голубь, — сказал он. — Ты, конечно, можешь побрыкаться, это естественно, но ты должен четко понять одно: ты у меня на крючке. Скоро ты убедишься, что крючок сидит глубоко и прочно и освободиться от него нет никакой возможности.

      С этими словами он вышел, а ещё через минуту я услышал рев мотора и шум отъезжающей машины.

      Я с трудом поднялся на ноги, налил себе хорошую порцию виски и залпом выпил. Потом поплелся в ванную, налил полную раковину холодной воды и сунул туда голову. Полегчало. Я вернулся в гостиную, сел в кресло и зажег сигарету.

      Вот, значит, как выглядит шантаж на самом деле. Этот Росс сказал, что крючок сидит крепко и отцепиться не удастся. Немного поразмыслив, я понял, что сидит он действительно крепко.

      Получалось, что, какой бы ход я ни сделал, все равно проигрываю. Допустим, я иду к Эйткену и рассказываю ему всю правду — он тут же выгоняет меня вон. Другой ход: я иду в полицию и рассказываю всю правду им — они хватают Люсиль, и Эйткен стирает меня с лица земли за то, что я выдал его жену. Ход номер три: я неизвестно каким образом наскребаю тридцать тысяч — в этом варианте мне просто не видать новой работы как своих ушей.

      Да, Росс прав — крючок сидит глубоко.

      Что же делать?

      Я раздавил сигарету и взял другую.

      Существует только один выход. Вытащить крючок — дело не простое, но ведь этого мало. Нужно вместо себя поставить на край ямы самого Оскара Росса. Выбора у меня нет. Либо я его, либо он меня.

      Ну что ж, по крайней мере, у меня есть шесть дней — может, я сумею под него подкопаться. Но первым делом надо заняться «кадиллаком».

      Часы показывали половину десятого. Я снял трубку и набрал номер Сэма Лаутера, хозяина гаража, где я всегда ремонтировал машину.

      — Сэм, — сказал я, когда он подошел к телефону, — извините, что звоню так поздно, но у меня неприятности: мой «кадиллак» крепко поцеловался с деревом. Я бы хотел в темпе его отремонтировать. Как у вас со временем?

      — Если вам удобно, — ответил он, — привозите машину хоть сейчас. Двое моих парней как раз болтаются без дела, так что, если приедете, они сразу ею займутся. Если работы не очень много, в среду получите машину обратно, но, прежде чем обещать, я хотел бы взглянуть на неё сам.

      — Ну, спасибо, Сэм, — поблагодарил я. Хотя в голове у меня жужжал улей, я был полон решимости сбыть «кадиллак» с рук сегодня. — Через полчаса буду у вас.

      — Хорошо, мистер Скотт. Только вот какое дело: вы должны сначала заявить об аварии в полицию. Это из-за вчерашнего наезда на полицейского. Полиция запретила ремонтировать поврежденные машины без специальной справки. Вы, наверное, сами читали об этом в газетах. Можете получить такую справку?

      — Уже получил. Как только поцеловался с деревом, сразу сообщил полиции, и они все зарегистрировали.

      — Тогда отлично, мистер Скотт, приезжайте, и ребята займутся вашей машиной.

      Конечно, он может заметить, что на моей машине стоят чужие номера, но придется пойти на этот риск. Слава Богу, за неделю через его руки проходит не один десяток машин, и вряд ли он обратит внимание на номера. И уж конечно, лучше идти к нему, чем в гараж, где меня не знают, — там бы на меня обрушилась лавина неприятных вопросов.

      Заперев бунгало, я направился пешком — три четверти мили — к дому Сиборна. «Понтиак» стоял на месте, там, где я его оставил. Я прошел дальше к гаражу.

      С момента моего отсутствия, когда я бросился в погоню за Россом, здесь ничего не изменилось. Я заперся изнутри и закрепил наконец переднюю табличку с номером. Потом обошел машину сзади и принялся внимательно разглядывать засохшие пятна крови на колпаке и шине. Надо их стереть. Не могу же я надеяться на то, что Сэм не заметит. Я понимал, что хочу уничтожить улику, которая на суде могла бы сыграть мне на руку, но оставить кровь я просто не мог. И я взял ведро воды и смыл пятна. Потом вывел «кадиллак» на дорогу, поставил «понтиак» в гараж и поехал в сторону шоссе.

      Выбора у меня не было, приходилось ехать с одной фарой. По счастью, на шоссе практически совсем не было машин, буквально две-три, но на мою одинокую фару никто вроде бы внимания не обратил.

      Я въехал под большой, слабо освещенный навес и вдалеке увидел Сэма, который разговаривал с двумя механиками, они сидели в застекленной комнатке.

      Сэм, высокий крепкий мужчина с мясистым загорелым лицом и веселыми искрящимися глазами, вышел и пожал мне руку.

      — Добрый вечер, мистер Скотт, — поприветствовал он меня и взглянул на «кадиллак». — Ого! Вашей машинке пришлось несладко!

      — Да. Это хороший урок для тех, кто одной рукой обнимает девушку и при этом вовсю жмет на газ, — беззаботно сказал я, уверенный, что его такое объяснение вполне удовлетворит.

      Он ухмыльнулся.

      — Да, знаю такие дела, можете не рассказывать. С самим случалось. Через женщин иногда такого натерпишься! В общем, ничего непоправимого я здесь не вижу, но машину получите не раньше конца недели.

      Подошли два механика и хмуро уставились на машину.

      — Царапины довольно глубокие, — продолжал Сэм, осматривая боковую панель. — Давайте, ребята, не будем терять времени. Снимайте дверь, с неё и начнем. — Потом повернулся ко мне. — Справка из полиции у вас с собой, мистер Скотт?

      Я сунул руку в карман за бумажником, но в этот момент раздался звук подъезжающего мотоцикла. Я обернулся — к гаражу подруливал полицейский.

      Сердце мое на какую-то секунду остановилось, потом рванулось в бешеном галопе. Все же мне удалось сохранить на лице равнодушное выражение. Широко ступая, полицейский вошел в гараж.

      — Минуточку, — прервал себя Сэм и пошел навстречу полицейскому, которого он, как видно, знал. — Привет, Тим. Ты что-нибудь хотел?

      — У тебя тут что, побитая машина?

      — Да, мистер Скотт только что пригнал свой «кадиллак». Поцеловался с деревом.

      Полицейский окинул меня недобрым взглядом, затем прошествовал к «кадиллаку» и уставился на разбитую фару.

      К этому времени я взял себя в руки и вытащил из бумажника справку.

      — У меня есть справка, вот она, — сказал я. — Ее выписал лейтенант Уэст.

      Полицейский повернулся нарочито медленно и протянул руку. Маленькие жесткие глазки обшаривали мое лицо. Выдержать взгляд этих глаз-локаторов было совсем непросто, но я выдержал.

      Он стал изучать справку.

      Вздумай он сверить номера и попросить документы на машину, мне бы пришел конец. Я ничего не мог сделать — просто стоял и ждал.

      Он взглянул на номера, снова посмотрел в справку, потом сбил фуражку на затылок.

      — Когда вы видели лейтенанта? — повелительно спросил он.

      — Он приезжал к мистеру Эйткену, у которого я работаю, — объяснил я. — Лейтенант дал справку мистеру Эйткену и мне. — Неплохо, если бы голос мой звучал потверже. — Сэм хорошо меня знает, с моей машиной ему приходится возиться частенько.

      — Как это произошло?

      — Я врезался в дерево.

      К нам подошел Сэм.

      — Мистер Скотт ехал с девушкой, ну и… — Он широко улыбнулся. — В его возрасте я тоже один раз так увлекся, но мне повезло — я въехал в витрину магазина.

      Полицейский, однако, не оценил шутки. Он сунул мне справку.

      — Надо бы забрать вас с собой, — прорычал он, злобно сверкая глазами. — Ведь вы могли кого-нибудь задавить.

      — Знаю, мне лейтенант сказал то же самое. — В моем голосе появились смиренные нотки. — Я обещал ему, что это не повторится.

      Полицейский колебался. Было ясно, что ему страшно хочется извлечь какую-нибудь выгоду из этой истории, но моя ссылка на Уэста портила ему все планы.

      — Да, лучше не повторяйте такого, — закончил он со мной и повернулся к Сэму. — Я уж думал, что нарвался на шутника, который убил О'Брайена. Только что один водитель сообщил мне, что видел, как в эту сторону поехала побитая машина. Ну ладно, будь здоров. — И он неторопливой, полной достоинства походкой вышел из гаража.

      Когда он отъехал, Сэм заговорщицки мне подмигнул.

      — Хорошо, что вы вовремя сообразили всунуть лейтенанта Уэста, иначе этот дубинноголовый уволок бы вас с собой.

      Я протянул ему справку.

      — Это вам может понадобиться.

      — Да, верно. — Сэм сунул справку в карман. — Я могу одолжить вам машину.

      — Буду очень благодарен.

      — Тогда берите вон тот «бьюик». Ваш «кадиллак» будет готов в пятницу. По дороге домой заедете сюда на «бьюике», а уедете на своем «кадиллаке».

      Еще раз поблагодарив его, я сел в «бьюик» и выехал на шоссе.

      Ехать домой не хотелось. Было не очень поздно — без двадцати одиннадцать. После встречи с полицейским я ещё не совсем пришел в себя, и мысль о том, что сейчас я приеду домой, сяду в кресло в гостиной и на меня опять обрушится лавина проблем… нет, только не это. И я повернул в сторону города.

      Я поставил машину неподалеку от бара, куда мы с Джо иногда заглядывали в надежде, что после легкой выпивки появятся свежие идеи, и подошел к стойке. Бармен, пожилой, слегка оплывший весельчак по имени Слим, приветственно кивнул.

      — Двойной «скотч», — заказал я, взбираясь на стул.

      Народу в баре было немного — в дальнем углу четверо мужчин резались в кости, вот и все.

      — Сию минуту, мистер Скотт, — согласно закивал Слим. — Что-то вы поздновато сегодня.

      — Да, — сказал я, — но это не страшно, ведь завтра воскресенье.

      — Точно-точно, — обрадовался Слим. — Мой любимый день. — Он налил в стакан виски, бросил туда два кубика льда и поставил передо мной. — Последние новости насчет наезда на полицейского слышали?

      Я вдруг почувствовал спазмы в желудке.

      — Нет. А что там за новости?

      — Десять минут назад передавали по радио. Кто-то видел, как примерно в то же время, когда задавили полицейского, с шоссе на пляжную дорогу съехала машина. В ней сидели мужчина и женщина. Полиция просит их явиться в участок — надеется, что эти двое могли видеть машину, которая сбила О'Брайена. А может, они сами его и сбили.

      Я отхлебнул из стакана порядочную порцию виски.

      — Вот как? — сказал я, не глядя на него.

      — Ясное дело, они и не подумают являться. Если мужчина и женщина оказываются на такой дороге, так не для того, чтобы наслаждаться видами. — Он подмигнул. — Могу поспорить, этим двоим совсем не улыбается очутиться вместе на первых страницах всех городских газет.

      — Это точно. Но полиция, я вижу, старается вовсю, хочет этого парня изловить, — заметил я, стараясь не выдавать волнения.

      — Да. По-моему, слишком большую шумиху они вокруг этого подняли. Людей убивают в день десятками — и все ничего, но когда жертвой оказывается полицейский, тут они трубят во все трубы.

      Он ещё несколько минут распространялся насчет того, что за сволочная публика эти полицейские, а я сидел и слушал. Потом неожиданно спросил:

      — А вы случайно не знаете такого Оскара Росса?

      Слим удивился.

      — Знаю, конечно. Это бармен в ночном клубе «Маленькая таверна» в Маунт-Креста. Вы с ним знакомы, мистер Скотт?

      — Нет, но кто-то мне говорил, что это лучший бармен в городе. — Я старался сохранить на лице безучастное выражение, хотя чуть не подпрыгнул от такого неожиданного подарка. — А сейчас я вдруг об этом вспомнил. И чем же он так хорош?

      — Лучший бармен в городе? — На лице Слима я прочитал нечто вроде насмешливого презрения. — Это кто-то его, мягко говоря, перехвалил. От его мартини даже кошку блевать тянет. А вот по женщинам он действительно специалист, тут ничего не скажешь. Красивый малый, дамочки так и падают. Ох, он им дает прикурить, когда они приходят к нему в бар. Ну, вы знаете: пристально смотрит им в глаза, потом раздевает глазами сверху донизу, а когда подсаживает на стул, гладит по задочку. Естественно, им это нравится, но бармен он никудышный. Я бы его к себе, во всяком случае, ни за что не взял, даже если бы он согласился работать бесплатно.

      — «Маленькая таверна»? Это не там, где поет Долорес Лэйн?

      — Именно там. — Слим взял тряпку и начал полировать поверхность стойки. — Если вы её не слышали, то ничего не потеряли.

      — Кажется, она была обручена с этим полицейским, которого задавили?

      Слим почесал в затылке, потом с сомнением посмотрел на меня.

      — Что-то такое вроде было, но возможно, это все газетная брехня. С чего бы вдруг певице из ночного клуба выходить замуж за полицейского?

      Я допил свое виски.

      — Да, вы правы. Я и сам тому, что пишут газеты, верю только наполовину, — сказал я, соскальзывая со стула. — Ну ладно, Слим, пора и на боковую. Поеду домой. Пока.

      — Всегда рад вам, мистер Скотт. Желаю весело провести воскресенье.

      Я вышел на улицу и сел в «бьюик». Зажег сигарету.

      По чистой случайности я, кажется, наткнулся на очень важные сведения. Значит, Росс и Долорес Лэйн работают в одном кабаке. Долорес говорила мне, что собиралась замуж за О'Брайена. Да, Слим прав: какого черта певичке связываться с полицейским? Это совсем непонятно. Пожалуй, следует этим заняться.

      Не долго думая, я решил поехать поглядеть на эту «Маленькую таверну». Нажал на стартер, влился в вечерний поток машин и поехал в сторону Маунт-Креста.

     

             Глава девятая

     

      1

     

      Ночной клуб «Маленькая таверна» оказался типичным придорожным заведением с подъездом по кругу, яркими неоновыми огнями, расфранченным швейцаром и большой стоянкой, заставленной относительно недорогими машинами.

      Пристроившись в одной из шеренг, я остановил двигатель и выключил фары, потом, прошествовав сквозь строй машин, вернулся к главному входу.

      Швейцар любезно приложил руку к козырьку, одновременно толкая для меня вращающиеся двери.

      Я вошел в большой аляповатый вестибюль. От гардероба навстречу мне, покачивая бедрами и радушно улыбаясь, выплыла девица в легком платьице, кончавшемся гораздо выше колен. Но когда она увидела, что оставить у неё мне нечего — ни шляпы, ни чего-то ещё — и, стало быть, рассчитывать на чаевые не приходится, улыбка её сразу поблекла.

      Я одарил её одной из своих апробированных «молодежных» улыбок, но с тем же успехом я мог бы предложить нищему наслаждаться свежим воздухом. Все так же покачивая бедрами, она отплыла на свое место. У неё было много общего с Мэрилин Монро — в смысле фигуры, разумеется.

      Поднявшись по покрытой ковром лестнице, я очутился в ярко освещенном коридоре. Впереди призывно сверкала неоновая надпись «Бар», и я направился туда.

      В дверях я остановился и окинул помещение внимательным взглядом.

      Большой зал, в дальнем конце — подковообразный бар, почти вся площадь заставлена столами, за которыми наливались субботней порцией радости человек сто.

      Публика была не очень изысканная. Ни одного мужчины в смокинге. Женщины — довольно пестрая смесь: одни похожи на секретарш, которых вывели в свет их боссы в благодарность за оказанные услуги; другие, ещё молодые, но изрядно потасканные дамы, — на танцовщиц кордебалета второразрядных мюзиклов; третьи — явные профессионалки, в одиночестве сидевшие на почтительном расстоянии друг от друга. Попадались и женщины постарше, нетерпеливо ждущие молодых кавалеров. Короче говоря, это была обычная для Палм-Сити публика, которую в любой день недели увидишь в любом ночном клубе средней руки.

      Я взглянул в сторону бара. Гостей обслуживали два бармена, но Росса среди них не было. Судя по волнистым черным волосам, темной, чуть блестящей коже, подобострастным яркозубым улыбкам, а также маленькому росту, это были мексиканцы.

      Я и не надеялся увидеть Росса за стойкой — скорее всего, у него сегодня выходной.

      Оглядывая зал, я натолкнулся как минимум на десять пар женских глаз, жадно смотрящих на меня. Я неторопливо прошел к бару, стараясь избегать приглашающих взглядов этих жаждущих одиночек.

      Я занял очередь у стойки за толстяком в чуть помятом белом костюме. Он заказывал ром с лимонным соком и выглядел изрядно пьяным.

      Очередь подошла, и я заказал «скотч» со льдом. Пока бармен готовил напиток, я спросил его, в котором часу начинается представление в кабаре.

      — В полдвенадцатого, сэр, — ответил он, подталкивая ко мне стакан. — Это в ресторане, второй поворот налево по коридору.

      Он отошел обслужить высокую худосочную блондинку в вечернем платье цвета морской волны, которая пыталась расколоть на коктейль из шампанского своего пожилого кавалера, а тот слабо упирался.

      Я взглянул на часы — двадцать минут двенадцатого.

      Сидевший рядом спивающийся толстяк повернулся ко мне и застенчиво улыбнулся, словно извиняясь за беспокойство. Распространяя вокруг запах рома, он сказал:

      — Не советую выбрасывать деньги на это кабаре, приятель. Надувательство чистой воды, и это ещё слабо сказано.

      — Что, без девочек?

      Он скорчил гримасу.

      — Да нет, с девочками, если их можно назвать девочками.

      Я повертел стакан в руках.

      — А мне говорили, что эту птичку Лэйн стоит подцепить.

      Он потянул из своего стакана и прикрыл отяжелевшие веки.

      — Если её подцепить, это было бы очень даже ничего, да только подцепить её трудно. Я как-то попробовал, и что, вы думаете, из этого вышло? Два вечера подряд она пела мне свои песенки, а делает она это не лучше меня.

      — Стало быть, это заведение ничем особенным не блещет?

      Он обернулся через плечо посмотреть, не слушает ли нас кто-нибудь, потом наклонился ко мне и, понизив голос, сказал:

      — Как другу, могу вам сказать: у них тут наверху рулетка. Ставочки такие, что будь здоров. А вся остальная мишура здесь — это так, фасад, для прикрытия. Только держите это у себя под шляпой, приятель. Я вам это говорю исключительно по дружбе.

      — Может, стоит подняться и проверить, есть ли у меня лишние деньги?

      Он поднял оплывшие плечи.

      — Насчет входа у них очень строго. Это же совершенно нелегально. Попробуйте поговорить с Клодом: он здесь всем заправляет. Если хотите, можете сослаться на меня. Я — Фил Уэлливер.

      — Спасибо. А где его найти?

      Он кивнул на дверь рядом с баром:

      — Там. — Он оттолкнулся от стойки. — Надо двигаться. Обещал жене куда-нибудь сегодня с ней сходить. Представляете, только что вспомнил об этом. Надо ехать, пока не поздно.

      Я смотрел, как его несет мимо столиков. Когда он вышел, я поднялся и тоже пошел к выходу из бара, и снова меня сопровождали два десятка зовущих женских глаз.

      Слева по коридору находился ресторан. Это был овальной формы зал с неярким освещением, зеркалами в розовой оправе и голубой драпировкой. За столиками человек шестьдесят заканчивали ужин, а в воздухе плавал гул голосов и табачный дым.

      Ко мне подошел метрдотель, задерганный молодой человек с изжелта-рыжими волнистыми волосами, на лице — профессиональная улыбка.

      — Я хочу посмотреть кабаре, — сказал я. — А ужина не надо.

      — Как вам будет угодно, сэр. Может, что-нибудь выпить? — Он, словно извиняясь, махнул рукой.

      — Конечно, — согласился я. — Принесите мне виски и бутерброд с цыпленком.

      Он провел меня к небольшому столику возле оркестра, но возражать я не стал.

      Он удалился, и я сел за столик.

      Оркестр состоял из четырех человек, четырех крепких негров: труба, ударные, контрабас и саксофон. Играли они так, словно давно созрели для отпуска и готовы забастовать в любую минуту, если им этот отпуск не дадут.

      Скоро официант принес бутерброд с цыпленком и виски. Хлеб слегка зачерствел, а цыпленок… наверное, перед тем, как распрощаться с белым светом, он переболел желтухой в острой форме. Я оставил бутерброд на тарелке. Виски же мне приходилось пить и похуже, но это было давно.

      Примерно без четверти двенадцать на площадку перед оркестром, цокая каблуками, вывалились четыре девицы в набедренных повязках, лифчиках и гвардейских киверах. Это были ещё те красотки — ни к одной из них я не подошел бы на пушечный выстрел. У одной были просто грязные колени. Польститься на таких могли разве что мертвецки пьяные. Попрыгав немножко по сцене и сделав глазки постоянным посетителям, девицы с огромным энтузиазмом прогарцевали по сцене. Да, для кабаре это было чистой воды надувательством.

      Вскоре после полуночи на сцене появилась Долорес Лэйн. За микрофон она держалась так, как утопающий держится за спасательный пояс.

      На ней было платье из желтой парчи, плотно её облегавшее, и в свете прожектора она выглядела совсем неплохо. Она спела две латиноамериканские песенки. Голосочек слабый, но по крайней мере пела она без фальши. Спасал микрофон — без него её просто никто бы не услышал. Пела она невыразительно, словно вся эта канитель надоела ей до черта, и аплодисменты, которые она получила в награду, легко уместились бы в маленький наперсток.

      Она ушла с площадки, и посетители снова принялись танцевать.

      Я порылся в бумажнике, нашел клочок бумаги и написал такую записку:

      «Не хотите ли выпить со мной? Надеюсь, сегодня утром вы не набрали в туфли песку».

      Рискованная, конечно, записочка. Но ничего, может, как раз на такую она и клюнет. Схватив за руку проходящего официанта, я сунул ему записку вместе с пятидолларовой бумажкой и попросил отдать записку певице.

      Вскоре он появился — я допивал вторую порцию виски.

      — Она ждет вас в своей комнате. — Он оглядел меня с любопытством. — Пройдите через эту дверь, дальше налево, а там увидите дверь с нарисованной звездой.

      Я поблагодарил его.

      Он чуть замешкался на случай, если мне придет в голову ещё раз слазить в карман за бумажником, но ничего такого мне в голову не пришло, и он смылся.

      Допив виски и заплатив по счету, который, кстати говоря, тоже оказался крупным надувательством — раза эдак в три, — я направился к указанной двери и очутился в проходе за сценой.

      Прямо передо мной находилась довольно обшарпанная дверь с выцветшей звездой. Я постучал, и женский голос ответил:

      — Войдите.

      Я повернул ручку двери и шагнул в маленькую комнату. Зеркало, туалетный столик, шкаф, два стула, в углу — ширма, на полу — вытершийся ковер.

      Перед зеркалом, колдуя над своим лицом, сидела Долорес. На ней был халат из красного шелка, чуть распахнувшийся, и я имел возможность созерцать её холеные ноги в нейлоновых чулках.

      На столе стояла наполовину пустая бутылка джина, а рядом — стакан, наполненный либо джином с водой, либо чистым джином.

      Она не обернулась, но посмотрела на мое отражение в зеркале.

      — Я так и подумала, что это вы, — сказала она. — Хотите джина? Где-то здесь должен быть стакан.

      Я сел.

      — Нет, спасибо. Я сегодня пью виски. В общем-то, я хотел угостить вас.

      Она наклонилась вперед — получше рассмотреть себя в зеркале. Потом взяла кроличью лапку и смахнула пудру с темных бровей.

      — Почему?

      Мне показалось, что она немного пьяна.

      — Понравилось, как вы пели, и я решил, что бутылки шампанского это стоит, — сказал я, наблюдая за ней. — Ну, и хотел поговорить с вами.

      Она отпила из стакана. По тому, как она поморщилась и даже содрогнулась, я понял: в стакане чистый джин.

      — А кто вы такой?

      Глаза её чуть подернулись дымкой и слегка осоловели. Она была почти пьяна, но все-таки ещё соображала, что говорит или делает.

      — Меня зовут Честер Скотт. Живу и работаю в этом городе.

      — Скотт? — Она слегка нахмурила брови. — Честер Скотт? Где-то я это имя слышала.

      — В самом деле?

      Она сощурилась, наморщила лоб, потом пожала плечами.

      — Где-то слышала… Значит, вам понравилось, как я пела? — Она протянула руку. — Дайте сигарету.

      Я протянул ей сигарету, достал зажигалку, дал прикурить ей, потом прикурил сам.

      — Пели вы хорошо, только оформление никуда не годится.

      — Знаю. — Она выпустила дым к потолку, потом отхлебнула ещё джина. — Вы слышали, какие были аплодисменты? Можно подумать, у них волдыри на руках.

      — Эта публика совсем не для вас.

      Она поморщилась.

      — Если артист чего-нибудь стоит, он справится с любой публикой, — отрезала она и снова повернулась к зеркалу, чтобы заняться своим лицом. — А что вы делали на пляже утром? Только не говорите, что купались, все равно не поверю.

      — Просто осматривал место. А с чего вы вдруг собрались замуж за полицейского?

      Она медленно повернула голову. Ее блестящие глаза совсем подернулись дымкой.

      — А вам-то что, за кого я собиралась замуж?

      — Да ничего. Просто показалось странным, что такая женщина, как вы, польстилась на полицейского.

      Губы её скривились в улыбку.

      — А он был не простой полицейский.

      — Не простой? — Я наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел в стоявшую на туалетном столике пепельницу. — В каком смысле не простой?

      Прикрыв рот рукой, она легонько икнула.

      — У него были деньги. — Она поднялась и неверной походкой прошла за ширму. — А у вас есть деньги, мистер Скотт?

      Я чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть ширму. За ней Долорес — над ширмой маячила её голова — сняла халат и бросила его прямо на пол.

      — Кое-какие есть, — ответил я. — Не очень большие.

      — Единственная вещь, которая что-то значит в жизни, от которой зависит все, — это деньги. И если кто-то говорит, что это не так, не верьте. Они, говорят, что самое главное в жизни — это здоровье и религия. Какая чепуха! Деньги — вот что самое главное! — разглагольствовала она из-за ширмы. — И если у вас их нет, можете смело идти в магазин, покупать бритву и резать себе горло. Без денег вы полное дерьмо. Вы не можете найти приличную работу. Не можете ходить туда, куда стоит ходить. Жить там, где стоит жить. Общаться с людьми, с которыми стоит общаться. Без денег вы человек из толпы, а быть человеком из толпы — это низшая форма существования, так я считаю.

      Она появилась из-за ширмы. Красное шелковое платье выгодно подчеркивало её формы. Нетвердой походкой она подошла к туалетному столику и занялась своими темными волосами.

      — Я уже десять лет «процветаю» на этом поприще, — продолжала она, расчесывая волосы. — Кое-какие способности у меня есть. Не думайте, я это не сама придумала. Мои способности — это фантазия моего пьянчуги импресарио, который присосался ко мне, потому что ему не из кого было вытягивать деньги. Но способности, увы, всего лишь кое-какие, то есть о моих заработках не стоит говорить серьезно. И когда вдруг появился красномордый полицейский и стал приударять за мной, возражать я не стала, потому что у него были деньги. Наверное, на этом вонючем побережье нет ни одного кабака, где бы я не работала за эти десять лет, и предложения переспать или стать постоянной любовницей сыпались на меня как из рога изобилия, но никто ни разу не предложил мне руку и сердце. Тут на сцене появляется этот полицейский. Он груб, жесток и до ужаса страшен, но по крайней мере он хотел на мне жениться. — Она помолчала, допила свой джин. — И у него были деньги. Он делал мне дорогие подарки. — Выдвинув ящик туалетного столика, она выудила оттуда золотую пудреницу и протянула руку вперед, чтобы я мог видеть. Было ясно, что вещица дорогая, с внушающим уважение орнаментом. — Эту штуку подарил мне он — и, между прочим, совсем не ждал, что я в тот же миг сброшу с себя юбку и прыгну в постель. После этого он подарил мне беличью шубку, а моя юбка все ещё оставалась на мне. Он обещал, что, если мы поженимся, его свадебным подарком будет норковое манто. — Она умолкла, чтобы налить себе ещё джина. Я внимательно слушал ее; ясно, она не стала бы пускаться на такую откровенность, если бы не была под хорошей мухой. Поэтому я ловил каждое её слово. — У него был дом в Пальмовой бухте, да ещё какой. Терраса с видом на океан, а комнаты непростые, с фокусом; в одной, к примеру, был стеклянный пол и подсветка снизу. Да, если бы этот человек спокойно жил на свете, я бы вышла за него замуж — пусть он был груб, как медведь, пусть приходил сюда прямо в фуражке, клал ноги на стол и называл меня «куклой»… Но он оказался глуп, и с белым светом ему пришлось расстаться. — Она допила джин и, содрогнувшись, поставила стакан на стол. — Он оказался слишком глуп, и даже когда он и Арт Галгано… — Она вдруг замолкла и покосилась на меня. — Я, наверное, пьяна, — сказала она. — Чего это вдруг я с вами разболталась?

      — Не знаю, — пожал плечами я. — Иногда людям нужно выговориться, сбросить груз с души. Но мне с вами не скучно. Что ж, все мы ходим под Богом. Вам должно быть жаль его.

      — Жаль его? — Она смяла в пепельнице сигарету. — Вы хотите сказать, что мне должно быть жаль себя. — Она плеснула в стакан ещё джина. — А вы что, мистер Скотт, ищете жену?

      — Да вроде, нет.

      — А что вы ищете?

      — Я бы хотел выяснить, как погиб О'Брайен.

      Она поднесла стакан к носу и понюхала.

      — Ужасная дрянь. Я пью это редко, только когда собираю после выступления столько аплодисментов, сколько сегодня. — Прищурившись, она посмотрела на меня. — А какое вам дело до О'Брайена?

      — Никакого. Просто любопытно, как он погиб.

      — Без всякой причины — просто любопытно?

      — Да.

      Она окинула меня изучающим взглядом.

      — Как, вы сказали, ваша фамилия?

      — Скотт.

      — И вы хотите знать, как задавили Гарри?

      — Совершенно верно.

      — Я могу вам рассказать. — Она потянула из стакана, затем с отвращением поднялась и вылила джин в маленькую засаленную раковину. — Во сколько вы оцениваете такие сведения, мистер Скотт?

      Я бросил сигарету в пепельницу.

      — Вы имеете в виду, во сколько в деньгах?

      Опершись массивными бедрами на раковину, она смотрела на меня с улыбкой, однако улыбкой отнюдь не доброжелательной, и лицо её выглядело от этого так, словно его высекли из камня.

      — Да, в деньгах. Честер Скотт. Ну разумеется. Я вспомнила, откуда я знаю ваше имя. Вас шантажирует Оскар.

      — С чего вы взяли? — спросил я, сохраняя спокойствие.

      — Слышу, что говорят люди, — неопределенно ответила она. — Лично я шантаж не одобряю. Мне нужны деньги, мистер Скотт. Я могу дать вам сведения, которые позволят вам освободиться от крючка Оскара, но это будет вам кое-что стоить. Грабить вас я не буду. Всего пять сотенных — и дело сделано. Это почти даром. Я знаю, сколько просит Оскар. Пять сотен — это все равно что бесплатно.

      — О каких сведениях вы говорите?

      — А пять сотен долларов у вас есть, мистер Скотт?

      — С собой нет.

      — Но сегодня они у вас могут быть?

      — Не исключено. — Я знал, что на работе в сейфе лежат восемьсот долларов. Я могу их взять, а в понедельник, когда откроется банк, положить обратно. — А с чего вы взяли, что ваши сведения будут для меня настолько ценными?

      — Дайте-ка сигарету.

      Я подошел к ней, дал сигарету и чиркнул зажигалкой. Утопив кончик сигареты в огне, она положила руку поверх моей. Рука была горячая и сухая.

      Я смотрел, как она втягивает дым, а потом медленно выпускает его через ноздри.

      — Я могу снять вас с крючка Оскара, — сказала она. — Потому что знаю весь сценарий. Хотите узнать — выкладывайте пять сотен. Я уезжаю из города, и мне нужны разгонные.

      — Как это вы снимете меня с крючка Оскара? — спросил я. Уж не издевается ли она надо мной?

      — Я скажу вам не раньше, чем вы выложите денежки. Когда человека кусает змея, он применяет противоядие. Я дам вам противоядие против укуса Оскара. И если вы пожалеете пятьсот долларов для спасения тридцати тысяч, значит, вы просто глупец. Можете заплатить сегодня?

      Если она не врет и действительно знает, как я могу прижать Оскара, пять сотен — это не деньги.

      — Да, могу.

      — Я буду дома после двух, — сказала она. — Живу я в «Мэддокс Армз», квартира десять. Приносите деньги, мистер Скотт, и вы получите противоядие. Приходите ровно в два. Мне нужно будет успеть на поезд. — Она подошла к двери и открыла её. — А сейчас мне ещё петь для этой осточертевшей пьяни. До встречи.

      Я прошел мимо неё и очутился в коридоре. Потом обернулся. Прямо у неё над головой излучала жесткий свет голая лампочка, и я увидел, что лицо её напряжено, а глаза неестественно блестят. Кажется, она была здорово напугана.

      Долгую минуту мы смотрели в глаза друг другу, потом она осторожно закрыла дверь у меня перед носом.

     

      2

     

      Отъехав со стоянки, я заметил, как из второго ряда машин вырулил черный «клиппер» и поехал следом за мной.

      Я не придал этому никакого значения, хотя он держался сзади всю дорогу до города и обогнал меня, только когда я подъехал к зданию нашего агентства. Однако он всплыл в моем сознании позже.

      Времени было без пятнадцати час.

      Ключ от главных дверей лежал у меня в кармане, но, открой я их, сработала бы сигнализация, поэтому я позвонил сторожу в надежде, что он ещё не улегся спать.

      Через некоторое время он вышел и принялся разглядывать меня через стеклянную дверь. Узнав меня, он отключил сигнализацию и впустил меня.

      — Надеюсь, я не вытащил вас из постели, — сказал я. — Я забыл кое-какие бумаги, а мне нужно поработать в воскресенье.

      — Ничего страшного, мистер Скотт, — сказал сторож. — Вы долго пробудете?

      — Пять минут.

      — Тогда я подожду вас здесь, а потом запру за вами. Уж слишком много вы работаете, мистер Скотт.

      Отделавшись пустячной фразой, я направился к лифту.

      На то, чтобы открыть свой кабинет и отпереть сейф, ушло всего несколько минут. Взяв из кассы пятьсот долларов, я положил на их место расписку.

      По дороге из Маунт-Креста я попробовал оценить складывающуюся ситуацию. Долорес сказала, что даст мне противоядие от укуса Росса. Это могло значить только одно: она собирается продать мне сведения, с помощью которых я смогу его запугать, и он не осмелится использовать свои сведения против меня.

      Я засунул пятьсот долларов в задний карман брюк. Что она мне скажет? Насколько я могу доверять Долорес? В лифте я вдруг вспомнил слова Росса, что он собирается уезжать из города. А если оба они замешаны в какой-то афере, которая со смертью О'Брайена почему-то лопнула?

      Да, О'Брайен, безусловно, личность, заслуживающая внимания. Если полицейский обещает подарить будущей жене норковое манто, если он живет в доме со стеклянными полами, стало быть, где-то на стороне у него бьет мощный финансовый фонтан. Но тогда какого черта он оставался полицейским?

      В вестибюле меня терпеливо ждал сторож. Я попрощался с ним и вышел на улицу.

      Подходя к своей машине, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы в дверях магазина стоит какой-то человек. Я окинул его мимолетным взглядом — что это он здесь делает? — и тот шагнул в тень.

      Я поехал в сторону жилых кварталов Палм-Сити и вскоре об этом человеке забыл, но, как и черный «клиппер», он всплыл в моем сознании позже.

      «Мэддокс Армз» находился на Мэддокс-авеню. Это был жилой дом гостиничного типа, довольно невысокого пошиба: выцветшее каменное здание, построенное лет пятьдесят назад и выглядевшее так, словно с той поры оно не знало ремонта.

      Я поднялся по ступенькам и очутился в тускло освещенном вестибюле. Справа на стене висели почтовые ящики, передо мной — древнего вида лифт, а слева — дверь с надписью «Швейцар». Квартира 10 находилась на третьем этаже. В лифте я взглянул на часы. Было без трех минут два.

      Лифт потащился наверх, кряхтя и поскрипывая. Казалось, клеть вот-вот сорвется с кабеля и вместе со мной шмякнется о фундамент. У меня отлегло от сердца, когда лифт, напоследок скрипнув, остановился на третьем этаже.

      Я вышел. Передо мной был узкий коридор; справа и слева двери. На первой же двери слева стоял номер 10.

      Я остановился перед ней. К дверной панели кнопкой была прикреплена табличка с надписью «Мисс Долорес Лэйн».

      Я позвонил и услышал, как где-то в глубине квартиры зазвенел звонок.

      Наступила тишина. Я стоял и ждал. Неужели через десять минут я стану обладателем ценных сведений и смогу поставить Оскара Росса на место?

      За дверью раздалось какое-то движение, и она приоткрылась на несколько сантиметров — дальше не пускала цепочка.

      — Кто там? — спросила Долорес из-за двери.

      — Скотт, — ответил я. — Вы ждете кого-то еще?

      Дверь на секунду закрылась — Долорес сбросила цепочку — и тут же открылась.

      На Долорес поверх серого платья было накинуто легкое дорожное пальто. На лице явное волнение, но она все же пересилила себя и улыбнулась мне еле заметной, ничего не значащей улыбкой.

      — Входите. Когда живешь одна в таком притоне, в два часа ночи будешь открывать дверь с опаской.

      Я шагнул мимо неё и оказался в довольно большой комнате, скудно обставленной, причем такую мебель можно увидеть только в меблированных комнатах, больше нигде: для себя такой хлам ни один здравомыслящий человек не купит. Видимо, живется ей несладко, и, наверное, уже давно.

      — Не обращайте на это внимания, — сказала она. — Слава Богу, я уезжаю из этого болота. Единственное его достоинство — дешевизна.

      Рядом находилась приоткрытая дверь — похоже, это была спальня. Около кровати стоял внушительных размеров чемодан. Кажется, она действительно собиралась сматываться.

      — Деньги принесли? — спросила она, и я уловил волнение в её голосе.

      — Принес, — сухо ответил я. — Но расстанусь с ними не раньше, чем увижу, что ваши сведения стоит покупать.

      Губы её скривились в горькой улыбке.

      — Стоит. Покажите деньги.

      Я вытащил из кармана пачку банкнотов и показал ей.

      Она окинула их жадным взглядом.

      — Здесь пять сотен?

      — Да.

      — Хорошо, теперь я покажу вам, что у меня есть, — сказала она, подходя к обшарпанному трельяжу в углу комнаты. Она выдвинула ящик.

      С самого начала меня не оставляла мысль, что я не должен полностью доверять Долорес, но — человеческая глупость и наивность беспредельны! — я отгонял эту мысль, так как считал, что с женщиной уж как-нибудь справлюсь.

      Она сунула руку в ящик и вдруг повернулась ко мне. В руке её, уставившись прямо мне в грудь, блестел пистолет 38-го калибра.

      — Не двигайтесь, — негромко приказала она. — Положите деньги на стол.

      Я не мог оторвать глаз от дула пистолета. Он, словно дрель, буравил мне грудь.

      Я в жизни не был под дулом пистолета, и это ощущение мне не понравилось. За пистолетом стояла страшная опасность, непрошеная смерть.

      В детективных романах я часто читал о том, как героя берут на мушку, и всегда верил утверждениям авторов, что герой встречал такую ситуацию, не моргнув глазом. Оказалось, до детективного героя мне далеко — во рту пересохло, в желудке я ощутил предательские холод и пустоту.

      — Лучше опустите эту штуку, — хрипло выговорил я. — Она ведь и выстрелить может.

      — Выстрелит, если не положите деньги на стол.

      На лице её застыло мрачное, колючее выражение, глаза блестели. Не опуская пистолета, она чуть подалась влево, нашарила левой рукой кнопки включения старомодного радиоприемника и включила его.

      — На этом этаже никого нет, — быстро сказала она, — и выстрел никто не услышит. Под нами живет старик, он глух, как тетерев. Он решит, что это выхлоп машины, а скорее всего, и вообще ничего не услышит.

      В комнату внезапно ворвался трескучий вихрь джаза.

      — Деньги на стол, или я стреляю, — зловеще прошипела она.

      Я не отрываясь смотрел на нее. По выражению лица я понял: она не шутит. Я также увидел, что пальцы её судорожно, так, что побелели костяшки, сжимают спусковой крючок. Господи, да ведь она может в любую секунду выстрелить!

      Я положил деньги на стол. Она с облегчением перевела дыхание и немного опустила пистолет. Сквозь слой пудры проступили капли пота.

      — К стене!

      Я прижался к стене. Она сграбастала банкноты и сунула их в карман пальто.

      — Далеко вы не уйдете, — сказал я как можно тверже, хотя думать о производимом впечатлении было уже поздно. — Вас задержит полиция.

      Она улыбнулась.

      — Не надо себя обманывать. Вы скажете им обо мне, а я — о вас. Вы думаете, кроме Оскара, о вас никто ничего не знает? Ошибаетесь. Я тоже знаю. Грабить вас мне не особенно приятно — я не воровка и не шантажистка, — но мне надо выбираться из города, и это для меня единственный путь. Только не рыпайтесь: если попробуете задержать меня, я вас просто застрелю. А теперь повернитесь лицом к стене и не двигайтесь.

      В её горящих глазах я прочитал решимость и испуг. Ведь действительно выстрелит, стоит мне ослушаться. И я покорно повернулся лицом к стене.

      Я слышал, как она забежала в спальню и тут же вышла обратно. Шаги стали тяжелее — наверное, она несла чемодан.

      — Счастливо оставаться, мистер Скотт, — сказала она. — Вы оказались мне полезны. Извините, что надула вас, но вы сами виноваты — на такие приманки клюют только простофили.

      Хлопнула дверь, в замке повернулся ключ.

      Я отошел от стены и, достав платок, вытер вспотевшее лицо. Потом подошёл к радио и выдернул шнур из сети. Тишина ворвалась в комнату таким же вихрем, каким пять минут назад ворвался трескучий джаз.

      Я шагнул было к двери, как вдруг по ту сторону её услышал крик:

      — Не подходите ко мне! Не подходите! Нет! Не надо!

      Я стоял и слушал, чувствуя, как леденеет сердце. В голосе её звенел смертельный ужас.

      Вдруг она пронзительно вскрикнула. Я дернулся, как от удара. Послышалась непродолжительная возня, потом — глухой стук.

      Она снова вскрикнула; этот вскрик до сих пор иногда слышится мне по ночам.

      Наступила тишина.

      Я услышал, как хлопнула дверь развалюхи лифта. Заскрипел кабель — лифт пошел вниз.

      Прошла бесконечная, напряженная минута, и скрип прекратился. Где-то далеко, на три этажа ниже, дверь лифта едва слышно хлопнула снова. На улице зашумел двигатель и быстро отъехала машина. По лицу моему струился пот. Вдруг я обмер: по ту сторону двери раздался звук, от которого похолодела кровь в жилах. Это был слабый, выворачивающий душу стон.

     

      Глава десятая

     

      1

     

      Я стоял и в смятении глядел на запертую дверь. Вдруг через меня словно пропустили электрический ток: в комнате зазвонил телефон.

      Я быстро обернулся. Телефон стоял на столике и продолжал терзать тишину. Что делать? Я схватился за ручку двери, но дверь была надежно заперта снаружи. Высадить её, не наделав шума, — на это рассчитывать не приходилось.

      Я подбежал к окну и чуть отодвинул занавеску. Окно выходило на улицу, но до неё — три этажа. Этот вариант отпадал.

      Еще одно окно в спальне: то же самое.

      Я вернулся в гостиную. Назойливый трескучий телефон расстреливал меня очередями. В другом конце комнаты я увидел ещё одну дверь и заглянул туда: кухня и туалет. Высоко под потолком оконце, через которое пролезет разве что кошка.

      Телефон продолжал трезвонить, и я не мог больше этого выдержать. Я снял трубку и осторожно положил её на стол. Из неё донесся мужской голос:

      — Долли! Это ты, Долли! Говорит Эд. Этот чертов поезд уходит через пять минут…

      Я побежал на кухню и открыл шкаф — найти что-нибудь, чем взломать дверь, но, конечно же, ничего не нашел.

      Вернувшись к двери, я нагнулся и заглянул в замочную скважину. Ключ был там.

      В трубке слабо бубнил мужской голос.

      Я оглядел комнату. На одном из кресел лежала газета. Я сунул её под дверь — между полом и низом двери была изрядная щель.

      Я снова побежал в кухню и начал панически шарить в ящиках шкафа. В четвертом ящике я обнаружил пару тонких плоскогубцев. Схватив их, я вернулся в гостиную. Мне без особого труда удалось вытолкнуть ключ, и он выпал на газету.

      Я осторожно потянул её к себе. Сверху лежал ключ.

      Услышал в телефоне щелчок и следом длинный гудок. Подошел к столу, положил трубку на место, вернулся к двери и дрожащими руками повернул ключ в замке.

      Рядом с лифтом лицом вниз лежала Долорес: пальто скомкалось и сбилось на бедрах, стройные длинные ноги нелепо раскинуты.

      При виде её я похолодел — так мог лежать только труп.

      Минуту я стоял в дверях и смотрел на нее, потом вернулся в комнату, погасил свет и снова вышел в коридор.

      Что-то заклокотало у меня в горле. Я осторожно сделал несколько шагов в сторону лифта и наклонился над Долорес. Лицо её было повернуто в другую сторону, но в волосах я увидел кровь.

      Я перевернул её на спину.

      Кто-то нанес ей зверский удар в правый висок и проломил череп. Удар был страшный — наверное, убил её наповал.

      Меня едва не вырвало, я закрыл глаза. Несколько секунд боролся с кошмарной тошнотой, потом пересилил себя и открыл глаза.

      Сунул руку в карман её пальто, но моих пяти сотен там, разумеется, не было. Не было видно и её чемодана.

      Я выпрямился. Вытащил платок, вытер лицо и руки. Меня охватила паника: ведь, если кто-то увидит меня здесь, это убийство без долгого раздумья навесят на меня.

      Скорее вырваться отсюда, скорее, пока её не нашли! Я быстро зашагал вниз по ступенькам.

      Два пролета остались позади. Вдруг я увидел, что навстречу мне снизу поднимается девушка.

      На какую-то секунду я оцепенел, мелькнула мысль: наверх, на самый верх, бегом! Но я удержался и пошел дальше вниз.

      На лестнице было темно, но я вполне смог бы узнать эту девушку при следующей встрече. Значит, и она меня тоже!

      Это была молодая блондинка с усталым, бледным и невыразительным лицом, с размалеванными глазами. Под черным распахнутым пальто я увидел цветастое вечернее платье, какое можно купить в самом заштатном магазине одежды на Аркейд-стрит. В волосах торчала завядшая красная гвоздика.

      Она безучастно посмотрела на меня и пошла дальше.

      Пошел дальше и я.

      Если она свернет в коридор третьего этажа, то прямиком уткнется в тело Долорес. Поднимется страшный крик, и полиция будет здесь раньше, чем я успею выбраться за пределы квартала.

      Я дошел до поворота лестницы, но большего мои нервы выдержать не могли — я побежал.

      Вот я уже в вестибюле и схватился за ручку парадной двери. Тут я остановился и, затаив дыхание, прислушался.

      Где-то наверху хлопнула дверь, но никаких криков не было. Значит, девушка жила на втором этаже. Я осторожно открыл парадную дверь и оглядел длинную пустынную улицу, быстро спустился по ступенькам и зашагал к своему «бьюику».

      Только сейчас я осознал весь ужас происшедшего. Я сел в машину и несколько секунд сидел с закрытыми глазами, ощущая прилив тошноты.

      Вдруг до меня донесся шум машины. Этот звук сразу привел меня в чувство — я лихорадочно всадил ключ в щель зажигания.

      Мимо проехало такси и затормозило прямо перед входом в «Мэддокс Армз». Из него вышел человек с чемоданом. Расплатившись с шофером, он взбежал по ступенькам и вошел в дом.

      Такси отъехало. Я заколебался.

      А если это тот самый Эд, который звонил по телефону?

      Я отъехал от тротуара, слегка нажал на газ, но у первого же поворота затормозил и повернул в боковую улочку, где стояло много машин. Если это действительно Эд, было бы глупо его упустить.

      Я запер «бьюик» и бросился к перекрестку. Выбравшись на Мэддокс-авеню, я медленно пошел в сторону «Мэддокс Армз».

      Когда до входа в дом осталось метров пятьдесят, я отошел в тень и принялся ждать.

      Прошло минут пять или шесть — мне они показались вечностью, — и человек с чемоданом торопливо вышел из дверей дома.

      Я вышел из тени и направился в его сторону быстрой походкой человека, возвращающегося с затянувшейся вечеринки и желающего скорее попасть домой.

      Человек оглянулся по сторонам и увидел меня. Вздрогнув от неожиданности, он круто повернулся и быстро пошел в противоположную сторону.

      Я чуть прибавил шагу, чтобы не потерять его из виду. Плохо, если он поймет, что я иду за ним.

      Как только он скрылся за углом, я побежал и в самую последнюю секунду успел заметить его — он сворачивал с главной улицы в темный переулок.

      Он направлялся к стоянке такси, где стояли три машины. Он сел в первую из них и уехал.

      Я бросился через улицу, открыл дверцу второго такси и плюхнулся на сиденье.

      — Езжайте за этой машиной, — велел я шоферу. — Если сумеете продержаться за ней — пять долларов ваши. Только держите дистанцию: пассажир не должен знать, что мы едем сзади.

      Машина сорвалась с места, не успел я как следует захлопнуть дверцу.

      — Знаете, босс, — сказал шофер, — машин сейчас мало, прятаться не за чем. Но он сказал моему дружку, что ему надо в отель «Вашингтон».

      — А если он передумает? — возразил я. — Терять его нельзя.

      — В случае чего Элф скажет мне, куда он его отвез, — сказал шофер. — Лучше ехать прямо в «Вашингтон», иначе они нас засекут.

      Пожалуй, он прав.

      — Хорошо. Едем прямо туда.

      — Вот и отлично, — одобрил шофер, тут же свернул в переулок и прибавил скорость. — Вы, небось, частный детектив?

      — Да, — не стал спорить я. Иначе пришлось бы объяснить ему, зачем мне нужен этот человек. — Если я его потеряю, я потеряю работу.

      — Не потеряешь, дружище, — пробормотал шофер, бросая машину в такой крутой вираж, что в знак протеста завизжали шины. — Только сиди крепко. Сейчас приедем.

      Мы домчались до отеля за пять минут. Остановив машину в полусотне метров от входа, шофер повернулся и лихо мне подмигнул.

      — Еще не приехал, но сейчас будет здесь. Мне подождать?

      — Да.

      Я достал сигареты и предложил ему закурить. Мы оба с наслаждением затянулись.

      Через окно я смотрел на вход в отель «Вашингтон».

      Это был третьеразрядный отель, в котором останавливались заезжие коммивояжеры. Единственное его достоинство заключалось в том, что находился он около вокзала.

      Минут пять или шесть мы сидели и ждали, потом, когда я уже стал было думать, что человек с чемоданом безвозвратно потерян, ко входу в отель подкатило такси.

      Из него вышел человек с чемоданом и быстро вошел в отель.

      — Ну вот, — радостно улыбаясь, объявил шофер. — Что я вам говорил?

      Я протянул ему пять долларов.

      — Ну, спасибо, — поблагодарил я. — Пойду побеседую с этим шутником.

      — Может, могу чем помочь?

      — Нет, ещё раз спасибо.

      Я вылез из такси, махнул на прощание рукой и зашагал ко входу в отель. Перед двойными дверями, ведшими в вестибюль, я остановился.

      Человек с чемоданом обращался к дежурному, пожилому лысому человеку, который слушал с выражением полнейшего безразличия на лице.

      Они стояли по обе стороны конторки дежурного. Прямо над их головами висела лампа, свет от которой падал на лицо человека с чемоданом.

      Я внимательно вгляделся в него.

      Это был совершенно не тот типаж, который подошел бы Долорес для совместного путешествия. Маленького роста, коренастый, он выглядел лет на шестьдесят. Мясистое лицо избороздили тонкие маленькие вены запойного пьяницы. При свете я смог разглядеть, что одежда на нем была довольно поношенная и старая. Синий костюм светился на рукавах. Серая фетровая шляпа выцвела и засалилась. На нем была только одна новая вещь — бледно-голубой вычурный галстук с желтыми лошадиными головами.

      Разговаривая с дежурным, он беспрерывно вытирал лицо грязным платком, и даже со своего места я мог видеть, что он сильно нервничает и волнуется.

      Наконец он подал дежурному какие-то деньги, и тот подтолкнул ему книгу записи посетителей. Человек что-то там написал, взял ключ от комнаты, который дежурный бросил на стойку, потом, подхватив чемодан, пересек вестибюль и исчез на едва освещенной лестнице.

      Я поколебался мгновение, потом толкнул двойные двери и вошел в вестибюль отеля.

     

      2

     

      Старый, издерганный жизнью дежурный окинул меня безучастным взглядом.

      Я подошел и оперся на стойку. Увидев этого человека вблизи, я понял, что, если хочу от него что-то получить, нужно действовать самым примитивным методом. Протертый до дыр костюм и обтрепавшиеся манжеты вопили о его бедности.

      — Сейчас наверх поднялся человек. Мне нужно знать, кто он такой, — сказал я веско.

      Вытащив бумажник, я достал десятидолларовый банкнот, дал дежурному возможность им полюбоваться и стал аккуратно складывать его. Получился маленький комочек, и я сунул его между костяшками указательного и среднего пальцев левой руки, откуда он торчал, словно флаг. Я положил левую руку на стойку в метре от него.

      Глаза дежурного соскользнули с моего лица и стали ощупывать сложенный банкнот. Я увидел, как раздуваются его сплющенные ноздри, а лицо принимает осмысленное выражение.

      — Мы не даем сведений о наших клиентах. — Голос его звучал неуверенно. — Кто вы такой, мистер?

      — Человек, который покупает сведения за десять долларов, — ответил я.

      Он втянул голову в плечи и прикрыл глаза — видимо, думал. Так он был похож на тощую нахохлившуюся курицу. Наконец он открыл глаза и снова уставился на банкнот.

      — Вы не полицейский, — сказал он, как бы обращаясь к самому себе. — И не частный детектив.

      Его усталые глаза снова переместились с банкнота на мое лицо в тщетных поисках разгадки.

      — Какая разница, кто я? — нетерпеливо бросил я. — Как его имя?

      Рука его — похоже, он не мыл её неделю — робко потянулась к банкноту. Я позволил ей приблизиться, но, когда она была почти у цели, отодвинул свою.

      — Как его имя? — повторил я.

      Он вздохнул.

      — Не знаю. То, что он написал в книге, наверняка липа. — И он подтолкнул книгу ко мне.

      Я прочитал: «Джон Тернер, Сан-Франциско». Почерк был неровный и мелкий.

      — Тернер, — произнес дежурный задумчиво. — Если бы я получал по доллару за каждого Джона Тернера в этой книге, я бы давно разбогател и бросил эту поганую работу.

      — Он не сказал, почему прибыл так поздно? И как долго пробудет?

      Дежурный снова втянул голову в плечи.

      — Если я буду держать деньги в руках, мистер, моя память будет работать гораздо лучше. Когда вам будет столько, сколько мне, вы увидите, что в голове уже ничего не держится.

      Я выронил банкнот на стойку.

      — Пусть он лежит здесь, — сказал я. — Смотрите на него.

      Наклонившись над банкнотом, он затаил дыхание, потом поднял глаза и спросил:

      — Так что вы хотели узнать, мистер?

      Я повторил вопрос.

      — Он сказал, что опоздал на последний поезд и уедет первым же утренним. Просил разбудить в семь утра.

      — Куда идет поезд?

      Он огорченно покачал головой.

      — Этого он не сказал. Но только не в Сан-Франциско. Завтра с утра туда поездов нет. Может, в Сан-Диего. Последний поезд в Сан-Диего ушел в половине третьего ночи, а первый завтрашний уходит в половине восьмого.

      Подумав секунду, я спросил:

      — В каком он номере?

      Дежурный положил палец на банкнот и начал медленно двигать его к себе.

      — В двадцать восьмом, — ответил он. — Но наверх я вас пропустить не могу — нужно снять комнату.

      — Двадцать девятый или двадцать седьмой свободны?

      Он посмотрел через плечо на висящие за стеклянной дверцей ключи, затем, не убирая палец с банкнота, левой рукой снял с крючка ключ от двадцать девятого номера.

      Положив его передо мной, он быстрым движением, как ящерица муху, слизнул десятидолларовый банкнот со стойки.

      — Два доллара за ночь, — сказал он. — Не самая плохая комната. У него, во всяком случае, хуже.

      Я выудил из бумажника ещё два доллара и взял ключ.

      — Если я не встану сам, — велел я, — разбудите меня в половине седьмого.

      — Ладно, — кивнул он. — Поднимитесь по лестнице на второй этаж и повернете налево.

      В коридоре тускла мерцала лампочка. Ковер на лестнице был чуть толще бумаги, двери щеголяли сбитыми косяками и выцветшей краской. Над лестницей висел слабый запах капустного супа, туалета и немытых тел. Да, отель «Вашингтон» нельзя было отнести к лучшим отелям Палм-Сити.

      Пройдя номер двадцать семь, я приостановился у номера двадцать восемь и стал слушать. Все, однако, было тихо, и я прошел дальше, к номеру двадцать девять, сунул ключ в замочную скважину, осторожно его повернул и открыл дверь. Нащупав на стене выключатель, я зажег свет и, стараясь ступать без шума, вошел в комнату. Скорее, это была кроличья клетка. Я закрыл дверь и огляделся.

      Я увидел кровать, раковину, ковровую дорожку, два стула.

      Над кроватью висела гравюра — женщина с крыльями и куском тюля над толстым задом. Стиснутыми кулаками она колотила в обитую железом дверь. Возможно, она изображала любовь, которую не хотели впускать в дом. Если любовь похожа на эту женщину, вполне понятно, почему двери обиты кованым железом.

      Я опустился на кровать.

      На моих часах было без десяти три, и я вдруг почувствовал себя совершенно изможденным. Это, беззусловно, была самая насыщенная и тревожная ночь в моей жизни, и ещё неизвестно, чем она кончится.

      Меня так и подмывало вытянуть ноги и, не раздеваясь, завалиться спать. Я уже готов был поддаться соблазну, но вдруг услышал легкий звонок: так звякает телефон, когда вы поднимаете трубку. Звук этот раздался в соседней комнате.

      Сон как рукой сняло. Я сел на кровати и прислушался.

      Человек, поставивший в книге фамилию Тернер, говорил:

      — Принесите мне бутылку виски со льдом, и побыстрее.

      Пауза. Потом он проворчал:

      — Мне плевать. Несите и не рассуждайте, — и повесил трубку.

      Несколько секунд я сидел, уставившись в пыльный ковер, потом с усилием поднялся с кровати, на цыпочках подошел к двери, слегка приоткрыл её и выключил свет в своей комнате. Опершись о дверной косяк, я стал ждать.

      Прошло минут десять — мне они показались часом. Потом я услышал, как кто-то шаркает ногами по лестнице. Порывшись в бумажнике, я вытащил пять долларов. Эта ночь стоила мне немалых денег, черт возьми, но я все же рассчитывал получить кое-что взамен.

      В конце коридора показался дежурный. Он нес поднос с бутылкой виски и жестянкой со льдом. Шел он так, будто вместо ног у него были протезы.

      Когда он дотащился до номера двадцать пятого, я вышел в коридор и преградил ему дорогу. Я показал ему пять долларов, потом протянул их ему. А сам взял у него из рук поднос.

      Он схватил банкнот так, как голодный тигр хватает кусок мяса, потом тупо посмотрел на меня, перевел взгляд на дверь с табличкой «28» и поплелся назад.

      Я смотрел ему вслед. У поворота на лестницу он оглянулся и скрылся из виду.

      Я поставил поднос на пол около двадцать восьмого номера и постучал в дверь.

      — Кто там? — громко спросил человек, назвавшийся Тернером.

      — Ваш заказ, — ответил я, собираясь с духом. Потом оперся о дверной косяк.

      Я услышал, как он встает, идет по комнате. Потом повернулся ключ, и дверь приоткрылась.

      Я навалился на неё всем телом.

      Дверь широко распахнулась, и я оказался в комнате.

      Для человека на грани шестидесяти у Тернера оказалась превосходная реакция. Он тут же сориентировался и кинулся к кровати, где лежал кольт.

      Я обхватил его и прижал к кровати.

      Его рука сжала пистолет, моя рука сжала его руку. Какой-то момент мы выясняли, кто же из нас сильнее, но возраст склонил чашу весов в мою сторону.

      Вытащив пистолет из его руки, я оттолкнулся от кровати и вскочил на ноги.

      Когда он, наконец, сел прямо, в лицо ему смотрело дуло пистолета; ничего, пусть испытает то, что испытал сегодня я.

      Он смотрел на меня, и его красное, посеченное венами лицо приобретало пыльно-фиолетовый оттенок.

      — Успокойтесь, — сказал я, безуспешно стараясь отдышаться. — Я хочу с вами поговорить.

      Языком, похожим на кусок покрашенной в фиолетовый цвет кожи, он облизнул пересохшие губы.

      — Кто вы такой? — спросил он глухим неровным голосом.

      — Неважно, кто я такой, — сказал я. — Там, за дверью, вам принесли выпить. Тащите выпивку сюда, и мы с вами побеседуем за стаканом виски.

      Видимо, ему позарез нужно было сейчас выпить, потому что он пулей сорвался с кровати и схватил поднос так, словно от этого зависела его жизнь.

      Пока он наливал виски в стакан, я поднялся, закрыл дверь и запер её на ключ.

      Он осушил стакан с виски одним глотком и налил вторую порцию.

      — Мне налейте со льдом, — заметил я.

      — Кто вы такой? Что вам надо? — Он был явно озадачен — ума не мог приложить, откуда и зачем я на него свалился.

      — Вопросы буду задавать я, а вы будьте любезны отвечать, — жестко сказал я. — Почему вы не позвонили в полицию, когда нашли ее?

      Кровь отхлынула от его лица, оставив лишь разломанные вены на желтоватом фоне.

      — Вы знаете про нее? — проскрипел он.

      — Знаю. Кроме этого, я видел, как вы вошли и как вышли. Почему не позвонили в полицию?

      — А что бы это дало? — спросил он, отводя взгляд.

      — Как ваше имя?

      Снова появился фиолетовый язык и облизнул сухие губы.

      — Тернер. Джон Тернер.

      — Что ж, хорошо, хотите подурачиться — давайте, — сказал я и поднял пистолет. Он оттягивал руку и вообще мне мешал. В детективных романах я читал про кольты сорок пятого калибра, но в руках я его держал первый раз. Никогда не думал, что он такой большой и тяжелый. — Поднимитесь и встаньте к стене. Я вызову полицию.

      Виски из стакана выплеснулось прямо ему на колени.

      — Подождите, — прохрипел он. — Что вы от меня хотите? Я же ничего не знаю. Я наткнулся на тело. Кто-то стукнул её по голове.

      — Как вас зовут?

      — Эд Натли. Я её импресарио.

      Это было похоже на правду. Долорес говорила о каком-то импресарио.

      — Почему вы не позвонили в полицию?

      Он отпил немного виски. Похоже, оно действовало на него успокоительно. Он бросил на меня злой взгляд.

      — А вам какое дело? — зарычал он. — Кто вы, собственно, такой? Не полицейский, не газетчик, на стукача вы, черт возьми, тоже не похожи. Так кто же вы?

      — Слушайте, если не хотите отвечать на мои вопросы, мы позвоним в полицию, может, с ними вы не будете таким скрытным.

      Он сразу сник.

      — Я и хотел позвонить им, — пробормотал он. — Как только оправился от шока, хотел им позвонить.

      — Так позвоните им сейчас, — подзуживал я, надеясь, что он выпил не слишком много виски для того, чтобы пойти на такое безрассудство.

      Он опустил стакан, и какой-то неприятный момент я даже думал, что сейчас он подойдет к телефону, но вместо этого он вытащил смятую пачку сигарет, прилепил сигарету к нижней губе и чиркнул спичкой.

      — Я знаю, кто вы такой, — сказал он вдруг. — Как это я сразу не догадался? Должно быть, теряю хватку. Вы собирались оплатить ей отъезд, не так ли?

      Положив кольт на туалетный столик, я обошел вокруг Натли, взял с подноса второй стакан и плеснул туда немного виски — мне вдруг страшно захотелось выпить. Я прошел в конец комнаты и сел на стул около окна.

      — А что, если так? — спросил я.

      Он уставился на меня.

      — Бог ты мой! Неужели вы дали ей деньги?

      — Мы уходим от темы, — перебил его я. — Я хочу знать, почему вы не позвонили в полицию, когда нашли её труп. Либо вы ответите на этот вопрос мне, либо мы идем в полицию.

      Он поколебался, потом пожал плечами.

      — Просто не хотел ввязываться, — сказал наконец он и вытер грязным платком потное лицо. — Они могли бы подумать, что её треснул я. — Он аккуратно сложил платок и убрал его. — Будто я её не предупреждал… — Он вдруг замолчал и нахмурился. — Просто не хотел ввязываться, вот и все, — неуклюже заключил он.

      — О чем вы её предупреждали? — спросил я.

      Он снова заколебался, взял стакан и допил свое виски. Потом налил ещё и только тогда сказал:

      — Не знаю, зачем я вам это говорю. Может, потому, что я выпил, но, если уж вам так интересно, я предупреждал её, что выходить замуж за этого полицейского безумие.

      — Почему?

      Он потянул виски, потом посмотрел на меня помутневшими глазами.

      — Потому что его деньги плохо пахли. Только она не хотела меня слушать. — Он осклабился, стал вертеть в рыхлых грязных руках стакан. — Я предупреждал, что её втянут в какую-нибудь грязную аферу. Куда там, она только смеялась надо мной. Если полицейский живет так, как жил этот тип, можно сделать один вывод: денежки плывут к нему из грязного болотца. Но ей было плевать. Она думала только об одном: вот она выйдет за него замуж и уйдет со сцены. Больше она ничего знать не желала. — Он ещё отхлебнул из стакана. — Вот и доигралась — проломили глупую голову.

      — А на чем О'Брайен делал деньги? — спросил я.

      Он хитро посмотрел на меня.

      — Этого я не знаю.

      — А почему она хотела уехать из города?

      Он надул щеки, потом выпустил воздух.

      — Здесь ей больше нечего было делать. Она хотела посмотреть Мексику.

      — Но она не просто хотела уехать, она рвалась из города. Почему?

      Он плеснул в стакан ещё виски.

      — Так вы дали ей деньжат?

      — Дал, но их унес её убийца, — сказал я.

      Он потер рукой потное лицо, словно стараясь стереть с глаз пелену.

      — Кажется, я перебрал сегодня. Сейчас, дайте как следует подумать. — Он ещё раз потер лицо рукой и после небольшого раздумья сказал:

      — Если вы знаете, что с ней произошло, значит, вы видели её раньше меня. Стало быть, и о её смерти вы знали раньше меня. Она хотела вас расколоть на пять сотенных, и вы сами только что сказали, что принесли их ей на блюдечке. — Он легонько икнул, закрыв рот рукой. — Я, конечно, перебрал, но ещё соображаю. Может, это вы её и убили. — Откинувшись назад, он пристально посмотрел на меня. — А что? Вполне возможно. Пожалуй, стоит сходить в полицию. Может, вашей персоной они заинтересуются больше, чем моей. Мне-то убивать её никакой корысти, а у вас мотив вполне подходящий.

      Я постарался не выдать себя, но сердце гулко застучало.

      — Я её не убивал, — ответил я, выдерживая его взгляд, — и не думаю также, что это ваших рук дело, но, если вам очень хочется, мы можем пойти в полицию, и пусть решают они.

      Он слабо усмехнулся.

      — Ладно, приятель, я вам верю, — миролюбиво произнес он. — Мне неприятности ни к чему. Между нами говоря, я и знать не желаю, кто её убил. — Он подался вперед, потер тыльными сторонами ладоней глаза. — Знаю я, как связываться с полицией. Если они не повесят это убийство на вас, то повесят на меня. Так что лучше к ним не соваться. Ну а теперь, может, вы уберетесь отсюда и дадите мне поспать? Мне нужно успеть на первый поезд, а я устал как черт.

      Я решил попробовать взять его на пушку.

      — А вы такого Росса не знаете? — внезапно спросил я.

      Меня ждало разочарование: ничуть не изменившись в лице, он продолжал пристально смотреть на меня.

      — Никого я не знаю, — ответил он, тщательно подбирая слова. — Могу посоветовать вам одно: если хотите остаться в живых, лучше тоже никого не знайте в этом паскудном городе. Ну а теперь, может, все-таки дадите мне поспать?

      — Как вы думаете, это он убил ее?

      Его дряблый рот изогнулся в ухмылке.

      — Росс? Да вы смеетесь! Для него и муху-то убить проблема.

      Тогда я выстрелил из пушки другого калибра:

      — А может быть, её убил Арт Галгано?

      Я попал в цель.

      Он вздрогнул, побледнел, руки сжались в кулаки. Целую минуту он сидел и смотрел на меня, потом наконец хрипло выдавил из себя:

      — Я не знаю, кто её убил. А теперь убирайтесь!

      Я почувствовал, что больше ничего от него не добьюсь. Да я и сам еле стоял на ногах. Ладно, подкараулю его завтра утром и ещё немного потрясу, может, что и высыплется. А сейчас спать.

      — Увидимся утром, — обрадовал я его и побрел к двери. — Наш разговор не окончен, продолжение следует.

      — Не морочьте вы себе голову, — пробубнил он и выронил стакан с остатками виски на ковер. — Я этим паскудным городом сыт по горло. Слава Богу, завтра меня здесь уже не будет.

      Выходя, я обернулся и посмотрел на него. Картина была малопривлекательная: лицо блестит от пота, под глазами — синие круги, а в руке зажата бутылка виски.

      Я выбрался в тусклый коридор и закрыл за собой дверь. У меня не было никакого желания проводить остаток ночи в этом гнусном затхлом притоне, но ехать сейчас домой, в такую даль, — это было выше моих сил.

      В двадцать девятом номере я зажег свет и побрел к кровати. Я скинул пиджак и туфли и плюхнулся на кровать, чувствуя, как сладко ноют кости.

      Я хотел было обдумать события прошедшего дня и проанализировать все, что узнал от Натли, но куда там, через минуту я уже забылся в тяжелом сне.

      Хлопок выстрела прозвучал настолько неожиданно, что я чуть не вылетел из кровати.

      В комнате стояла полная темнота, я ничего не видел, но был абсолютно уверен: где-то рядом секунду назад прозвучал пистолетный выстрел.

      Потом я услышал мягкий звук быстрых шагов — кто-то убегал по коридору.

      Я соскользнул с кровати и, не включая свет, подкрался к двери, потом приоткрыл её.

      Коридор был пуст.

      Дверь в комнату Натли была приоткрыта. Там горел свет, и оттуда сильно пахло порохом.

      Я подошел к двери и заглянул в комнату.

      В углу, скрючившись, сидел Натли. Он был в грязной пижаме, босиком. Чуть ниже нагрудного кармана блестело багровое пятно.

      На моих глазах пятно крови медленно начало разрастаться.

      Я ничем не мог ему помочь. Ему уже никто не мог помочь.

      Теперь он был раз и навсегда предоставлен самому себе.

      Где-то в коридоре закричала женщина.

      Мне тоже хотелось кричать.

     

             Глава одиннадцатая

     

      1

     

      Казалось, я стал действующим лицом какой-то кошмарной фантасмагории, и роль моя состояла в том, чтобы убегать от мертвецов.

      Я стоял в дверном проеме и смотрел на Натли. Надо быстрее уносить ноги, ведь через минуту здесь будет полиция!

      В коридоре продолжала кричать женщина, потом этажом выше заголосила другая.

      Лицо Натли было серым, отсутствующим, безучастным — такое лицо могло быть только у покойника. — Я чувствовал себя совершенно разбитым, но все же через силу повернулся и, стараясь не шуметь, заспешил по коридору к лестнице.

      Женщина уже не кричала, она вопила, видимо, высунувшись в окно: «Полиция! Убили! Полиция!» Меня охватила паника. Я побежал по лестнице, чувствуя, как тяжело дышать и как ползут мурашки по телу. Но в вестибюле меня ждало ещё одно потрясение.

      За конторкой в луже крови лицом вниз лежал дежурный. Кто-то нанес ему страшный удар в правый висок — так же была убита Долорес Лэйн.

      К этому времени вид насильственной смерти уже не вызывал у меня неописуемого ужаса — наверное, стал привыкать, — и я остановился посмотреть на тело. В эту самую секунду где-то вдалеке послышался вой полицейской сирены, и я замер на месте.

      Чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди, я бросился к двойным стеклянным дверям на улицу, но тут же понял, что таким путем я попаду прямо под свет фар приближающейся полицейской машины.

      За стойкой дежурного я увидел дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен».

      Я бросился за конторку, открыл дверь и очутился в тускло освещенном коридоре. Впереди были ступеньки, ведущие, по-видимому, в подвал. Я сбежал вниз и оказался в другом коридоре, который вел в кухню, потом быстро проскочил к двери с надписью «Запасный выход».

      Пришлось немного повозиться с засовами, но в конце концов я их отодвинул, толкнул дверь и увидел перед собой темную аллею.

      Я быстро зашагал по аллее к главной улице. На углу остановился и осторожно выглянул.

      Перед входом в отель стояла полицейская машина, но самих полицейских видно не было.

      Прижимаясь к тени домов, я побежал в противоположном направлении. Это было мало похоже на бег — я еле волочил ноги.

      Я пробежал таким образом пару кварталов, и тут показалось такси. Я совершенно ясно себе представил, что, если сейчас остановлю это такси, шофер обязательно обо мне потом вспомнит и даст полиции мое описание. Но я настолько устал, что мне было все равно.

      Я поднял руку, и такси остановилось. Я попросил шофера отвезти меня на Мэддокс-авеню, и побыстрее.

      Он окинул меня подозрительным взглядом, потом открыл дверцу машины. Через десять минут мы были на Мэддокс-авеню. Когда машина проезжала мимо «Мэддокс Армз», я осторожно выглянул в окно.

      У входа стояли три полицейские машины. Рядом с машинами я увидел пятерых полицейских и одного мужчину в штатском. Мне показалось, что это лейтенант Уэст; но он стоял в тени, и я вполне мог ошибиться. У следующего перекрестка я попросил шофера остановиться и расплатился с ним. Когда он уехал, я свернул в боковую улицу, туда, где оставил свой «бьюик».

      Когда я отъехал от тротуара, часы пробили половину четвертого. Ну и ночка мне выпала! И я теперь замешан не только в случайной гибели полицейского, но и в трех вполне преднамеренных убийствах. Это было как раз такое положение, в какое человек может попасть только в кошмарном сне.

      Я мог осмысленно думать только об одном: как бы скорей добраться до своей кровати.

      Наконец я доехал-таки до дома — часы показывали без пяти четыре.

      На ватных ногах я пошел по дорожке, отпер дверь и вошел в темный холл. Свет включать не стал — зачем? Я пересек холл и пошел на ощупь к двери в спальню. Открыв её, шагнул в ещё более густую темноту.

      Вдруг я остановился. По спине пробежал холодок. В застоявшемся воздухе комнаты явственно чувствовался запах духов — запах, который моей спальне был совершенно несвойствен.

      Я вытянул руку и включил свет. Сердце мое резко ударило по ребрам.

      Лицо закрыто каштановыми волосами, обнаженные руки поверх простыни — в моей постели, спящая или мертвая, лежала Люсиль.

      Я оперся о стену. Она лежала не двигаясь и, как мне казалось, не дыша. Меня охватил страх: а что, если она мертва?

      Сегодня ночью трое уже отдали Богу душу, она могла быть четвертой. От трех трупов мне пока что удалось отделаться и оторваться, но Люсиль — это совсем другое дело. Она лежит в моем доме и в моей постели.

      Сделав над собой усилие, я оттолкнулся от стены и нетвердым шагом подошел к кровати. Трясущейся рукой я осторожно дотронулся до руки Люсиль.

      Она пошевелилась, легонько вздохнула, чуть повернулась на бок и зарыла лицо в подушку.

      Я отошел назад со вздохом облегчения. Потом огляделся и увидел, что на полу разбросана её одежда: лимонные брючки, белая блузка. На стуле висели белые трусики и лифчик.

      Я не стал ломать голову над тем, каким образом она оказалась в моей постели и что будет, если её найдут здесь. Главное — она жива, все остальное меня сейчас не беспокоило.

      Мне хотелось только одного: спать.

      Я пошел в гостевую спальню, сбросил одежду и нырнул под простыни.

      Голова моя коснулась подушки, и комната начала плыть перед глазами. Мертвые тела, Люсиль в моей постели, покореженный «кадиллак», боязнь полиции и угроза Оскара Росса — все это растворилось в тяжелом сне. Я спал, а все мои проблемы и страхи сидели у изголовья кровати и ждали моего пробуждения.

     

      2

     

      Когда я открыл глаза, часы на столике у кровати показывали пять минут двенадцатого. Через прорези в деревянных ставнях пробивалось жаркое солнце и чертило на ковре остроугольные фигуры.

      Некоторое время я лежал не шевелясь и смотрел в потолок — не мог сразу сообразить, приснился ли мне кошмарный сон, или же события, ворвавшиеся с пробуждением в мой мозг, произошли на самом деле. Но как только я окончательно проснулся, то сразу понял, что кошмар, увы, имел место наяву. Сбросив одеяло, я выпрыгнул из кровати, надел висевший в шкафу запасной халат и отправился в ванную.

      Я побрился и сразу почувствовал себя увереннее. Выйдя из ванной, услышал какое-то движение в спальне. Дверь открылась, и на пороге появилась Люсиль.

      Мы стояли и смотрели друг на друга.

      — Привет, — сказал я наконец. — Чего это вы вдруг забрались в мою постель? Или у вас на меня какие-нибудь виды?

      Она вспыхнула.

      — Извините. Я ждала и ждала, а вас все не было, — виновато пробормотала она. — Я ужасно устала и прилегла на вашу постель. Ну и, наверное, заснула.

      — А потом во сне разбросали по всей комнате свою одежду и забрались под одеяло, — улыбаясь, сказал я. — Ладно, надеюсь, спалось вам не хуже, чем мне. Я действительно пришел поздновато и решил, что будить вас негуманно. Кстати, интересно, почему вы здесь: вас привело какое-то неотложное дело — или вы просто решили, что смена кроватей слегка разнообразит вашу скучную жизнь в «Гейблз»?

      Она захлопала глазами.

      — Вы же сказали, что нашли выход. Только не сказали — какой. Вот я и приехала и стала вас ждать — я же не знала, что вы придете так поздно.

      — Понятно. А как вы проникли внутрь?

      Она отвела глаза.

      — А я… нашла открытое окно.

      — Довольно легкомысленно с моей стороны. — Я провел рукой по волосам и поморщился: шишка на затылке здорово болела. — Знаете, я сегодня что-то плохо себя чувствую. Будьте хорошей девочкой, садитесь на свой велосипед и уезжайте, а? Я хотел бы немного покоя и тишины.

      — Чес, ну пожалуйста… — Она сжала кулачки и застучала ими по коленям. Я уже знал: это признак того, что она взволнована. — Я должна поговорить с вами. Этот человек… который звонил… он приходил ко мне. Он хочет нас шантажировать.

      — Да, я все знаю. Что ж, хорошо, давайте поговорим, только сначала я выпью кофе. А вы пока можете пройти в ванную и принять присущий вам королевский облик — вы меня чрезвычайно этим обяжете. А то сейчас у вас такой вид, будто вы провели ночь в кустах. Я сварю кофе, а потом мы с вами устроим заседание за круглым столом.

      С этими словами я повернулся, пошел в кухню и поставил на огонь кофейник. Потом услышал, как через минуту в ванной зажурчал душ.

      К тому времени, когда я накрыл на стол кофе, сок, румяные тосты, — она как раз вышла из ванной. Ее шелковистые волосы были аккуратно причесаны, а кожа сияла свежестью. Она высоко закатала рукава моего халата. Каким-то чудесным образом даже в этом не очень подходящем туалете, который к тому же был ей на несколько размеров велик, ей удавалось выглядеть очаровательной и милой. Впрочем, этот секрет, кажется, известен всему женскому полу.

      — Садитесь и пейте кофе, — сказал я. — Только говорить пока не будем. Времени у нас достаточно.

      — Но, Чес…

      — Говорить пока не будем, ясно? Я хочу выпить свой кофе в тишине и спокойствии. И вам советую расслабиться.

      Она села напротив меня и с угрюмым видом стала наливать кофе.

      Ситуация даже доставляла мне удовольствие. Если бы сейчас все было нормально, и Эйткен вдруг сыграл бы в ящик, и Люсиль вышла бы за меня замуж… что ж, каждое утро в течение лет этак двадцати я созерцал бы именно такую картину: она, очаровательная и слегка угрюмая, сидит напротив меня и пьет кофе. Неужели ещё недавно я об этом мечтал? Да, увы, в жизни все гораздо обыденнее.

      Мы допили кофе в полном молчании. Иногда поднимали друг на друга глаза, но и только. Это был довольно странный завтрак, но я твердо решил: пока не закурю первую сигарету, никаких разговоров.

      Наконец с кофе было покончено. Пододвинув Люсиль пачку сигарет, я прошел к кушетке и улегся на нее. Закурил, поднял глаза к потолку. Я явно чувствовал себя лучше и был более или менее готов ко всему, что расскажет мне Люсиль.

      — Ну, хорошо. — сказал я, не глядя на нее. — Начнем. Значит, нас шантажируют — я правильно понял?

      Она сидела прямо, стиснутые кулачки на столе, глаза широко раскрыты.

      — Да. Он пришел вчера вечером. Я как раз купалась. Он появился откуда ни возьмись, когда я выходила из бассейна.

      Я выпустил струю дыма.

      — Если вы были в том же бикини, в каком вас видел я, то просто не понимаю, как у него хватило духа вас шантажировать. — Я чуть приподнялся и взглянул на нее. — Любой другой на его месте забыл бы, зачем пришел. И как он вам понравился? Насколько я понимаю, девушки именно по таким сходят с ума, а?

      — А мне он показался мерзким типом, — ответила она холодно.

      — Неужели? Ну, это, наверное, потому, что он хочет вытянуть из вас деньги. Я думаю, если бы он пригласил вас в ресторан, вы бы нашли его просто неотразимым.

      — Чес! Ну прекратите, в самом деле! Он требует тридцать тысяч долларов! Он сказал, что мы с вами должны достать эти деньги!

      — Я знаю. Он почему-то с детской убежденностью считает, что нам с вами достать такие деньги — все равно что раз плюнуть. Мне он дал срок до конца той недели. Вы можете достать тридцать тысяч?

      — Конечно, нет!

      Я стряхнул пепел в пепельницу.

      — Ну, а сколько вы…

      — Не знаю. У меня есть бриллиантовое кольцо. Это все, что действительно принадлежит мне. Роджер подарил мне его ещё до замужества. Я думаю, оно кое-чего стоит. — Она покрутила кольцо на среднем пальце правой руки. — Может, вы сумеете его продать?

      Я протянул руку.

      — Давайте посмотрим.

      Она с сомнением взглянула на меня, потом сняла кольцо с пальца, поднялась и протянула его мне.

      Я взял кольцо.

      — Садитесь сюда, — сказал я, хлопнув ладонью по кушетке.

      Она села и сложила руки на коленях. В глазах были удивление и беспокойство.

      Я внимательно осмотрел кольцо.

      Кольцо было неплохое, но не более того. Во всяком случае, ни один ювелир не потерял бы из-за него покой и сон.

      — Может, сотен пять за него в ломбарде и дадут, — сказал я. — Если вы им расскажете, что ваша мать умирает с голоду, а у вас самой чахотка. Ну и конечно, если они вам поверят. — Я бросил кольцо ей на колени. — Что ж, это уже кое-что. Теперь нам осталось достать всего лишь двадцать девять тысяч пятьсот долларов.

      — Чес! Ну почему вы со мной так разговариваете? — в сердцах воскликнула она. — Что я такого сделала? Я же говорила вам, что нас будут шантажировать, а вы мне не верили. А теперь я же ещё и виновата. Вот здорово!

      — У меня сегодня была очень трудная ночь, — терпеливо объяснил я. — И ваши проблемы. Люсиль, честно говоря, ушли на второй план. Мне нужно подумать о более важных делах.

      — Что значит «мои проблемы»? — вспыхнула Люсиль. — Они и ваши тоже! Где мы достанем деньги?

      — Вот в чем вопрос, как сказал когда-то Гамлет. У вас есть предложения?

      — Ну, я… наверное, основную сумму внесете вы? Вы же говорили, что у вас есть двадцать тысяч?

      Она наклонилась вперед, в глазах — волнение и испуг. Маленький очаровательный ребенок.

      — Эти деньги я должен отдать вашему мужу. Ему может не понравиться, если я ни с того ни с сего отдам их нашему другу Оскару.

      — Чес! Вы что, не понимаете, насколько это серьезно? Этот человек говорит, что он расскажет Роджеру, как мы с вами занимались на пляже любовью, а полиции — что я убила полицейского! Он говорит, у него есть фотография, где вы заменяете номер на вашей машине! — Она стала бить кулачком мне по колену. — И вы, и я — мы замешаны оба! Что же делать, Чес?

      Я оттолкнул её руку.

      — Только без паники, — сказал я. — Это во-первых. Во-вторых, мистер Оскар Росс будет долго ждать, пока мы ему заплатим. А в-третьих, вы сейчас оденетесь и поедете домой, потому что сюда в любой момент может кто-нибудь прийти и застать нас в явно компрометирующем положении.

      Она вся вытянулась и сцепила руки где-то под коленками.

      — Вы не собираетесь ему платить? — Глаза её округлились. — Ведь он же пойдет в полицию! Ведь он расскажет Роджеру… вы должны заплатить!

      — Ничего я не должен. Пока у нас есть шесть дней. Я рассчитываю узнать что-нибудь насчет Оскара, и тогда, мне кажется, он уже не будет таким назойливым. Такой человек, как он, не может не иметь прошлого. Например, он зачем-то рвется из города. Вот я покопаюсь в его прошлом и выясню, чего это он так торопится уехать. Я заплачу ему, лишь если буду уверен: другого выхода нет. А сейчас я в этом совершенно не уверен.

      Она оторопело смотрела на меня.

      — Но если он узнает, что вы суете нос в его дела, ему это не понравится. Он может пойти в полицию.

      — Не пойдет. А теперь будьте хорошей девочкой, одевайтесь и уезжайте домой. У меня очень много дел, и вы просто мешаете.

      — Неужели вы все это серьезно? Да вы его только разозлите. Еще, чего доброго, он цену поднимет.

      — Не поднимет, — заверил я. — Потому что не дурак. Он понимает, что больше тридцати тысяч ему из нас не выжать. А теперь, пожалуйста, уезжайте.

      Медленно, нехотя она поднялась.

      — Может, лучше все-таки отдать ему деньги, Чес? Эта ваша хитрость… может обернуться для нас тюрьмой.

      Я улыбнулся.

      — Успокойтесь и положитесь на меня. Время ещё есть, будем надеяться, что нам повезет.

      — Не нравится мне это. — сказала она, глядя на меня сверху вниз. — Лучше бы заплатить ему и избавиться раз и навсегда.

      — Вам-то, конечно, так было бы лучше, потому что деньги не ваши. Если вам так хочется отдать ему деньги, попросите мужа одолжить вам тридцать тысяч. Вдруг он согласится?

      Она гневно взмахнула руками, потом повернулась и быстро вышла из комнаты.

      Я взял телефонный справочник и открыл его на букву «Р». Оказалось, что Оскар Росс живет в доме под названием «Бельвю» на Прибрежном бульваре. Не самый фешенебельный район города, но ничем не хуже моего.

      Любопытства ради я посмотрел, зарегистрирован ли в справочнике Арт Галгано. Как я и полагал, его там не было.

      Отложив справочник, я поднялся налить себе ещё кофе. Снова начала болеть голова, и я пошел в ванную, взял там три таблетки аспирина и запил их чуть тепловатым кофе.

      Я вернулся в комнату, сел на кушетку и принялся обдумывать положение. Минут через десять из спальни вышла Люсиль. В своих желтых брючках и белой блузке она выглядела великолепно. В правой руке она держала белую сумку.

      Люсиль остановилась в дверях, явно рассчитывая произвести впечатление. На лице её было выражение, какое бывает у заблудившейся девочки. Такая конфетка, прямо хотелось положить в рот и съесть.

      Эх, подумал я, не была бы ты женой Эйткена, да к тому же такой бессовестной лгуньей и авантюристкой!

      — Чес, — начала она своим тихим детским голосом. — Мы должны отнестись к этому серьезно. Я сейчас думала…

      — Можете не продолжать, — теребил я. — Я знаю ваши мысли наизусть. Вы решили — разумеется, за нас обоих, — что я должен выложить все свои сбережения, до последнего цента, но вы забываете об одном: если вы платите шантажисту, он обязательно приходит еще. Росс сейчас с радостью заберет денежки, и, возможно, год или даже два мы о нем ничего не услышим и будем думать, что все в порядке, как вдруг он заявится и расскажет нам, что попал в очень сложное положение и что ему позарез нужны деньги. Это мои деньги, Люсиль. Может быть, мне и придется с ними расстаться, но расстанусь я с ними лишь тогда, когда увижу, что другого способа вырваться из этой переделки нет.

      Она стала беспокойно шагать по комнате.

      Наконец остановилась и сказала, не глядя на меня:

      — Тогда, наверное, я обо всем расскажу Роджеру. Уверена, он скорее заплатит этому человеку, чем позволит засадить меня в тюрьму.

      — Эту сцену мы уже один раз проигрывали, к чему повторять заезженные номера? — с улыбкой спросил я. — Уезжайте, пока я не рассердился.

      Она вцепилась в свою сумочку и, бешено сверкая глазами, подошла ко мне.

      — Мы должны заплатить! Если вы отказываетесь, я все расскажу Роджеру! Я не шучу!

      — Помните, чем закончилась эта сцена в прошлый раз? Вы сказали, что не хотите ничего говорить Роджеру и не будете бросаться его именем мне в лицо. Похоже, у вас короткая память. Хорошо, если уж вам так хочется ему обо всем рассказать — давайте, только мы поедем вместе, и я позабочусь о том, чтобы все факты были изложены верно.

      Она побелела от гнева.

      — Ненавижу вас! — крикнула она и замахнулась своей сумочкой, норовя съездить мне по лицу.

      Я вовремя успел поднять руку, и удар пришелся по кисти. Столкновение было таким стремительным, что сумочка вырвалась у неё из рук, пролетела через всю комнату, шмякнулась о стену и от удара раскрылась. Все её содержимое вывалилось на пол.

      Мне бросился в глаза один предмет.

      — Вот это интересно! — воскликнул я.

      Люсиль бросилась к сумочке, схватила предмет и сунула его под блузку. Потом с глазами, полными невыразимого страха, попятилась назад.

      Какую-то секунду я стоял словно пригвожденный к полу и только таращил глаза, но, когда она кинулась к двери, я пришел в себя и рванулся ей наперерез.

      Я схватил её за руку уже в холле. Она вывернулась, вырвала руку и хотела уже открыть парадную дверь. Я снова схватил её и дернул на себя. Она вырывалась, пинала меня ногами, толкала руками и даже пыталась укусить. Неожиданно она оказалась довольно сильной, и, прежде чем я успел крепко схватить её за руки, ей удалось угостить меня тремя-четырьмя достаточно болезненными ударами в лицо, после чего я, естественно, здорово разъярился.

      Наконец мне удалось вывернуть ей руку и повернуть спиной к себе. Я нажал чуть крепче — она взвизгнула и упала на колени, но тут же бросилась на пол, откатилась от меня, вскочила на ноги и нырнула к двери. Я снова схватил её. Тяжело дыша, она извивалась и пыталась лягнуть меня ногой, но на сей раз я был готов и успешно увертывался.

      Она попробовала разбить мне лицо головой — ничего не вышло, но тут ей удалось высвободить одну руку, и она что было силы вонзила мне в шею длинные ногти.

      Я словно сражался с дикой кошкой. Каким-то образом ей удалось ударить меня коленом в грудь, да так сильно, что я выпустил её руки. Она кинулась на меня, но в этот момент из-под блузки на пол выпал предмет.

      Я поднял его.

      Это было водительское удостоверение.

      Выписано на её имя два года назад.

      Тогда я повернулся к ней.

      Она забилась в угол комнаты и сидела там, не двигаясь, закрыв лицо руками.

      Потом начала плакать.

     

             Глава двенадцатая

     

      Я положил удостоверение в карман и пошел в ванную. Там обмыл царапины на шее. Царапины были довольно глубокие и саднили. Наконец мне удалось остановить кровотечение. Но следы на лице были достаточно красноречивы. Даже ребенку будет ясно, что я с кем-то дрался.

      Я вышел в гостиную, сел к окошку и стал смотреть на прибрежную полосу песка и на далекие пальмы.

      Некоторое время я сидел и курил. Потом за спиной раздалось какое-то движение.

      В дверях стояла Люсиль.

      — Чес… — Голос её дрожал. — Я все объясню… Я сейчас все объясню…

      — Давайте объясняйте, — согласился я. — Кажется, будет что послушать. Вы уже доказали мне, что вы довольно находчивая лгунья, но то было так, семечки. А вот если вам удастся успешно выкрутиться и сейчас, вы вполне можете рассчитывать на мировое признание.

      Она подошла и села в кресло напротив.

      — Прошу вас, Чес… Я знаю, вы на меня сердиты, но я вам совсем не лгала. Правда, совсем. — На лице у неё появилось такое ангельское выражение, что у меня руки зачесались: с каким удовольствием я сейчас положил бы её на диван и хорошенько бы её выпорол. — Если бы вы попросили у меня удостоверение, я бы вам его сама дала. Вам незачем было так глупо себя вести.

      — Слушайте, моему терпению может прийти конец.

      Она облизнула губы, и ангельская невинность на лице сменилась настороженной сосредоточенностью.

      — Извините меня, Чес. Я вовсе не хотела злить вас, — мягко проворковала она. — Но если вы не верите, что я никогда вам не лгала…

      — Бросьте вы это, — перебил я нетерпеливо. — Выкладывайте ваше объяснение. Значит, вся история насчет желания научиться водить была выдумкой?

      Большим и указательным пальцами левой руки она провела по ноге от бедра к колену. Это должно было изображать смущение маленькой девочки, но на эту удочку я уже не ловился.

      — Видите ли, Чес, я влюбилась в вас с первого взгляда, — сказала она, потом вдруг вскинула голову и посмотрела на меня огромными горящими глазами.

      И на эту удочку я не попался.

      — И когда же вы бросили на меня этот первый взгляд?

      — Когда вы в первый раз пришли в наш дом — я увидела, как вы смотрите на меня.

      Я мысленно вернулся к тому вечеру. Кажется, это было очень-очень давно.

      — Когда вы любовались собой в зеркало? Это вы имеете в виду?

      — Да. — Она провела пальцами от колена к бедру, потом внимательно оглядела их, словно проверяя, не пострадали ли они во время путешествия. — Я ведь ужасно одинока, Чес. Вы не представляете себе, что это такое — быть замужем за стариком. Роджер — ужасный зануда. И мне захотелось познакомиться с вами. Я знала, что с вами будет весело и интересно. Вот я и решила попросить вас научить меня водить машину — это будет хороший предлог. Ничего другого мне в голову не пришло.

      Зажав окурок между средним и большим пальцами, я выстрелил им в сад.

      — Ну, ничего не скажешь, лихо, — восхищенно произнес я. — Значит, это был предлог для того, чтобы познакомиться со мной?

      Она взглянула на меня, потом застенчиво отвела глаза.

      — Я бы никогда вам об этом не сказала, Чес, но сейчас я просто обязана все объяснить. Ведь в таких вещах девушки признаются очень неохотно.

      — Ну, это мне понятно. Значит, вы влюбились в меня с первого взгляда?

      Она закусила губу, отвернулась.

      — Да.

      — Но вот почему-то, когда я на пляже спросил вас, влюблены ли вы в меня, вы были не просто удивлены, нет, вы даже слегка рассердились от такой крамольной мысли.

      Она поерзала в кресле.

      — Ну… я боялась, что, признайся я вам в любви, это… может быть опасным. Ведь я же не хотела… — Голос её стих.

      — Ладно, Люсиль, я не хочу вас смущать. Но одно хочу выяснить четко. Значит, вы притворились, что не умеете водить, только потому, что хотели немного поразвлечься со мной? Правильно я вас понял?

      Она снова поерзала.

      — Ну, не совсем так. Я хотела познакомиться с вами поближе. Я думала, что мне с вами будет интересно.

      — Ну вот вы со мной знакомы. И что, это очень интересно?

      Она чуть вспыхнула.

      — Конечно. Всегда приятно сознавать, что в тебя кто-то влюблен. В жизни девушки любовь знаете как важна? А Роджер меня не любит.

      — Вы это выяснили ещё до замужества или уже после?

      Она взглянула на меня, и на какой-то миг в её глазах засветился нехороший огонек, но она тут же вспомнила роль, которую играла, и на её лице появилось выражение оскорбленной добродетели.

      — После. Он потерял ко мне всякий интерес.

      — Интересно, почему?

      Она откинулась на спинку кресла, нахмурилась.

      — Он уже старый. Мне нужно одно, ему — другое, — сказала она, не глядя на меня.

      — Допустим. И вы, естественно, решили найти кого-нибудь, кому будет с вами интересно, и выбрали меня. Она гневно вспыхнула.

      — Я знаю, вам все это неприятно, Чес, — сказала она по возможности мягче. — Может быть, на вашем месте и я бы чувствовала себя так же. Так что я вас не обвиняю. Даже наоборот — прошу меня простить. Конечно, в основном это моя вина. Я чувствовала себя такой одинокой. А благодаря вам я словно заново родилась.

      — Что ж, могу только сказать, что моя жизнь благодаря вам тоже вышла из обычной колеи, — сказал я. — Ну ладно, итак, я получил ваше объяснение, нравится оно мне или нет, теперь давайте разберемся в деталях. Значит, вы водите машину два года?

      Руки её сжались в кулаки.

      — Нет-нет. Что вы! Удостоверение я действительно получила два года назад, но машину почти не водила. Роджер мне не давал пользоваться своими машинами. Я ездила, может, неделю, потом он сказал, что я езжу слишком быстро, и больше мне свои машины не доверял.

      Я улыбнулся. Она сразу сообразила, в какую ловушку я её веду, и избежала её.

      — Значит, когда вы попросили меня поучить вас, вы фактически начинали все сначала?

      Руки её разжались.

      — Да.

      Я бросил водительское удостоверение ей на колени.

      — Надеюсь, вам удастся это доказать. Надеюсь, что шофер вашего мужа весьма охотно совершит клятвопреступление, если его под присягой спросят, пользовались ли вы машинами мужа. Одно дело — когда полицейского сбивает насмерть новичок, и совсем другое — когда опытный водитель. Если судья увидит ваше удостоверение, придется приложить много усилий, чтобы убедить его в вашей неопытности.

      Она окаменела.

      — Не смейте так говорить! Вы просто пугаете меня!

      Я пристально посмотрел на нее.

      — Увы, Люсиль, я не могу вас испугать. Вы ведь абсолютно уверены, что вам это сойдет с рук, а?

      Кажется, впервые её уверенность в себе пошатнулась — в глазах мелькнуло какое-то раздражение.

      — Я не понимаю, о чем вы говорите, — бросила она резко.

      — Не понимаете? Знаете что, сделайте мне одно одолжение. Освободите меня от всех ваших личных драм, интересов и проблем. Уберите с глаз моих вашу игру в маленькую девочку, ваше роскошное тело — они меня больше не соблазняют. Да, не скрою, сердчишко мое застучало, когда я увидел, как вы глядитесь в зеркало в своей ночной рубашке. Да, оно стучало ещё громче, когда я застал вас в своей машине. А уж когда вы лежали на песочке и, как мне казалось, предлагали себя, оно, несчастное, прямо из груди вырывалось. Только с тех пор я слегка поумнел! И вы меня больше не интересуете. Потому что я точно знаю, что вы лгунья, и подозреваю, что ещё и авантюристка. Еще я знаю, что вам зачем-то позарез нужны деньги, и я знаю, что от меня вы их не получите. Поэтому уходите. Ищите простофилю в другом месте. Найдутся тысячи мужчин, которые проглотят вашу наживку вместе с крючком и даже с удочкой. Так что вы ещё попробуйте, только выберите кого-нибудь поглупее. А обо мне советую забыть. Если не будете терять времени, найдете мне замену без особых проблем, могу вам только пожелать удачи.

      Лицо её внезапно побелело, глаза засветились жестоким огнем.

      — Я не понимаю, о чем вы говорите — произнесла она наконец. Голос её звучал глухо и прерывисто. — Как вы можете так со мной разговаривать? Ведь нас же шантажируют! Я объяснила вам, откуда у меня водительское удостоверение, но сути это не меняет. Этот человек требует тридцать тысяч, иначе он расскажет о нас Роджеру, а полиции — о наезде! Почему вы со мной разговариваете в таком тоне?

      Я поднялся.

      — Ответьте мне на один вопрос, Люсиль. — Я пересек комнату и, присев рядом с Люсиль на корточки, посмотрел ей прямо в глаза. — Сколько времени вы работаете вместе с Оскаром? Сколько простофиль вы обвели вокруг пальца? Отвечайте, а потом я возьму вас за нежную лживую шейку и выброшу отсюда!

      Лицо её исказилось — на нем появилась ярость дикого зверя. Рука её, приняв форму когтистой лапы, метнулась мне в лицо, но на этот раз ей не удалось застать меня врасплох. Я поймал её за кисть, выдернул из кресла и завел руку за спину.

      Она взвизгнула от боли. Выпустив кисть, я схватил её за локти и заглянул в горящие бешенством глаза.

      — Итак, что вы мне ответите? — Я легонько встряхнул её. — Сколько времени вы работаете вместе?

      Она попыталась высвободиться, но я только крепче сжал её кисти.

      — Вы ошибаетесь, — тяжело выдохнула она. — Я не работаю с этим человеком. Как вы могли такое подумать?

      Я отпустил её.

      — Это вы ошибаетесь, когда думаете, что вас не видно насквозь. Все ясно как божий день. Вы заманили меня на уединенный пляж. Там, кроме нас, никого не было, никого — вчера я специально ездил туда, чтобы осмотреть местность. Там следы только ваших и моих ног. А это значит, что Росса там не было. Откуда же, спрашивается, ему стало обо всем известно? Очень просто: ему рассказали вы. Вы вдвоем хотите заполучить двадцать тысяч, которые я собираюсь вложить в дело вашего мужа. Он ведь сказал вам об этом, правда? То-то вы в первый же вечер знакомства так этим интересовались! Вы рассказали Россу, а потом вдвоем решили выудить у меня эти денежки путем шантажа. Когда я позвонил вам и сказал, что нашел выход из положения, вас это нисколько не обрадовало, даже огорчило, я понял по вашему голосу. Как только я положил трубку, вы позвонили Россу и сказали ему, что я могу сорваться с крючка. Тогда он сразу же приезжает сюда разобраться, что я надумал, и даже захватывает с собой фотоаппарат со вспышкой. А теперь вы докажите мне, что это не так, полгите ещё немного, у вас это так здорово получается!

      Она опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, принялась плакать.

      Я подошел к бару и налил себе виски, бросив в стакан довольно много льда. Потом вернулся со стаканом к своему креслу. Она перестала плакать и теперь сидела и вытирала глаза руками, словно беспризорный ребенок, который только что получил хорошую взбучку и теперь ему очень жаль себя.

      — Чес…

      — Давайте, давайте, — скептически сказал я, откинувшись в кресле и глядя на нее. — Какую басню вы ещё сочинили?

      — Чес, не будьте ко мне так безжалостны! — в отчаянии воскликнула она, ломая руки. Это было уже что-то новое, возможно, если бы я не был сыт по горло её штучками и ею самой, её отчаяние и могло бы меня немножко тронуть — не очень, но все-таки немножко. — Я ничего не могла поделать. Он… он шантажирует меня почти целый год.

      Я отпил немного виски. Виски было в самый раз: достаточно крепкое и холодное.

      — Кто вас шантажирует целый год? Оскар?

      — Да.

      — И вы решили, что будет совсем неплохо, если он заодно пошантажирует и меня?

      — Я ничего не могла поделать. — Она снова стала ломать руки. Второй раз это уже выглядело не так убедительно. — Он узнал, что у вас есть эти деньги…

      — То есть это вы ему сказали?

      — Нет! Клянусь, что нет! — Она посмотрела на меня. По бледному лицу текли слезы, в широко раскрытых глазах застыло страдание. — Он сам узнал.

      — Слушайте, перестаньте кормить меня баснями, — сердито сказал я. — Если уж врете, так делайте это так, чтобы хоть чуть-чуть походило на правду. Откуда это, интересно, он мог узнать? Только вам и Эйткену было известно, сколько именно я собирался вложить в дело. Вряд ли Россу сказал об этом Эйткен. Стало быть — вы.

      Сжавшись комочком в кресле, она отчаянно пыталась вывернуться:

      — Я… я совсем не хотела говорить ему, Чес. Поверьте мне. Просто мы с ним разговаривали, и я сказала, что знаю одного человека, у которого много денег, и как было бы здорово, если бы такие деньги были у меня. У меня даже и в мыслях не было… просто так получилось… сорвалось с языка. Я и не думала ему ничего говорить.

      — Но все-таки сказали?

      Она снова применила старый трюк — сцепила руки между коленками.

      — Да, но не нарочно.

      — И почему же он вас целый год шантажирует?

      Она замялась, отвернулась, поерзала в кресле.

      — Я не могу вам сказать этого, Чес. Это… ну, очень личное… Я как-то раз сделала одну вещь…

      — Наверное, пригласили одного интересного мужчину на уединенный пляж?

      — Ну что вы! Я… никогда раньше этого не делала.

      — Ну хорошо, хорошо, оставим пока это. Значит, он вас шантажировал, и, несмотря на это, вы иногда мило с ним беседовали, рассказывали ему о сотрудниках вашего мужа и о том, сколько у них денег.

      — Все было совсем не так…

      — Я в этом ни секунды не сомневаюсь. Во всяком случае, это его идея: чтобы я поучил вас водить машину, а потом отвез на уединенный пляж?

      — Да.

      Она приподняла волосы на плечах. Этот трюк давно не был в ходу.

      — И вы не имели понятия, зачем это нужно — ехать со мной на уединенный пляж?

      — Нет.

      — А вы, раз он вас шантажирует, делаете все, что он скажет?

      Кровь бросилась ей в лицо, руки нервно дернулись.

      — Мне приходится делать то, что он скажет.

      — Вы платите ему?

      Ее всю передернуло.

      — Нет… у меня нет денег.

      — Какая же ему выгода вас шантажировать? Или ему выгодно заставлять вас делать то, что он скажет?

      — Да.

      — После того как вы разыграли маленький спектакль на пляже, — сказал я, не сводя с неё глаз, — вы уехали и по дороге ухитрились сбить полицейского. Вы быстро подъехали к ближайшему телефону-автомату, позвонили Россу и рассказали ему о случившемся. Он сразу понял, что это куда более грозное оружие для шантажа, и велел вам ехать ко мне домой и разыграть там ещё один спектакль, чтобы убедить меня взять всю вину на себя, а уж потом в игру вступит он и вытянет у меня деньги.

      Она застучала стиснутыми кулачками — ещё один расхожий трюк.

      — Все было совсем не так, Чес! Я ему не звонила, я приехала прямо сюда.

      — Я не верю вам, Люсиль. Я не верю, что Росс вас шантажирует. Мне кажется, что вы работаете вместе.

      — Это не правда, Чес! Клянусь вам! Все было так, как я вам рассказала.

      Я внимательно посмотрел на неё — конечно, она лгала.

      — Хорошо. Знаете, что мы с вами сейчас сделаем? Поедем к Россу и поговорим с ним. Очень интересно, как он себя поведет, если наш визит будет для него неожиданностью. Подождите меня здесь. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к нему.

      Я вышел из гостиной и захлопнул за собой дверь — Люсиль и слова не успела сказать, — подошел к двери в свою спальню, открыл её, но внутрь не вошел. Сильно хлопнув дверью, я быстро прошел в гостевую спальню и оставил дверь приоткрытой. Потом стал слушать.

      Дверь из гостиной тихонько приоткрылась. Я осторожно выглянул и увидел, что Люсиль вошла в холл и смотрит на закрытую дверь в мою спальню. Потом она вернулась в гостиную и закрыла за собой дверь. Через секунду до моего слуха донеслись слабые звоночки — она набирала номер телефона.

      Я поставил простейший капкан, и он вот-вот должен был захлопнуться.

      Подкравшись к двери в гостиную, я прижался ухом к скважине.

      Она говорила:

      — Что мне делать? Боюсь, он ничего не заплатит. Нет… он мне больше не верит. Ты должен сделать что-нибудь…

      Я вошел в комнату.

      Люсиль быстро повесила трубку и отошла от телефона.

      — Ладно, ладно, — сказал я. — Виноватый вид, смущение — не нужно, это лишнее. Я все слышал. Значит, вы все-таки работаете вместе. Или я не прав?

      Лицо её побелело, глаза были полны ненависти. Молодость, свежесть и красота куда-то исчезли. Теперь это была повидавшая виды, загнанная в угол женщина.

      — Вы думаете, умней вас никого нет, да? — закричала она, задыхаясь от ненависти. — Да, вы умный, согласна. Но только деньги вы нам все равно выложите, не отвертитесь! Вы не сможете доказать, что я была с вами! Что я сидела за рулем! У нас есть ваша фотография около машины. Если не заплатите, мы отсылаем её в полицию. А если вы будете пытаться впутать в это дело меня, так у вас нет никаких доказательств, и это всего лишь ваше слово против моего. У меня будет алиби. Найдутся люди, которые подтвердят, что в момент убийства я была с ними. Так что у вас один выход — платить, и именно это вы и сделаете!

      Я стоял и разглядывал её искаженное злобой лицо, и вдруг мне вспомнились пятна крови на правом заднем колесе машины. Вдоль позвоночника холодной скользкой змеей пополз озноб.

      Мне сразу показалось, что с этими пятнами что-то не так, но только сейчас я понял, что они значили. Это не был несчастный случай. О'Брайен был убит, как были убиты Долорес и Натли.

      — Вы с Россом убили его, — сказал я. — А потом инсценировали случайный наезд. Вы стукнули его по голове, а потом переехали задним колесом «кадиллака». Только вы в спешке сделали серьезную ошибку. Вы переехали его не тем колесом. Нужно было левым, Люсиль, не правым, а левым. Одной такой ошибки достаточно, чтобы попасть в газовую камеру.

      Она попятилась, лицо её внезапно стало серым.

      — Я не убивала его!

      — Убивали, вместе с Россом. Вы хотели убить двух зайцев одним выстрелом, не так ли? Избавиться от О'Брайена, а заодно расколоть меня на двадцать тысяч!

      — Это не правда! — закричала она. — Вы ничего не сможете доказать! Я не убивала его! И если вы не заплатите нам…

      — И не подумаю, — сказал я, подходя к широкому, от пола до потолка, окну, выходящему на веранду. Я развязал оба шнура для занавесок и вытащил их. — У меня сегодня днем будет много работы, — продолжал я. — Я хочу выяснить, зачем это вам вдруг понадобилось убивать О'Браиена. Боюсь, вы мне будете мешать, Люсиль. И поэтому я сейчас вас свяжу и оставлю здесь, пока не выясню все, что мне нужно.

      Глаза её совсем округлились, и она начала пятиться.

      — Не смейте прикасаться ко мне! — воскликнула она. — Я здесь не останусь!

      — Лучше соглашайтесь по доброй воле, иначе мне придется сделать вам больно, — сказал я, приближаясь к ней. — Только не думайте, что мы с вами выступаем в одной весовой категории, наша последняя семейная ссора ни о чем не говорит. И если вы опять вздумаете грубить, мне придется ответить вам тем же.

      Она кинулась к открытому окну, но я схватил её за руку и как следует дернул. Мне было не до рыцарства. Когда она попыталась вцепиться мне в лицо ногтями, я оттолкнул её руки в сторону, а потом довольно безжалостно ударил правой в челюсть. Она сразу осела, закатив глаза к потолку.

      Зная, что без сознания она пробудет недолго, я быстро связал её, потом отнес в спальню и положил на свою кровать. Потом подошел к шкафу — переодеться. Оделся я по-серьезному — галстук, пиджак, темные туфли. Как раз когда я кончил одеваться, она зашевелилась.

      Я сходил в кухню, достал из ящика бельевую веревку, вернулся в спальню и аккуратно привязал Люсиль к кровати.

      Через несколько секунд она открыла глаза и изумленно уставилась на меня.

      — Извините, но вы сами виноваты, — сказал я. — Мне жаль, что я вынужден оставить вас здесь в таком неудобном положении, но у меня нет другого выхода. Во всяком случае, постараюсь обернуться как можно быстрее. Лежите спокойно, и все будет в порядке.

      — Развяжите меня! — взвизгнула она, бешено пытаясь высвободить руки. — Вы за это ответите! Развяжите меня!

      Я минуту-другую понаблюдал за ней, потом, убедившись, что без посторонней помощи ей не освободиться, направился к выходу.

      — Не уходите! — выкрикнула она, ужом извиваясь на кровати. — Вернитесь!

      — Не огорчайтесь так сильно, — успокоил её я. — Постараюсь не задерживаться.

      С этими словами я вышел из спальни и захлопнул за собой дверь.

      Уже в холле я слышал, как она кричала мне вслед:

      — Чес! Не уходите! Пожалуйста, не уходите!

      Но я был безжалостен. Заперев дом, я побежал дорожке к стоявшему у ворот «бьюику».

     

      Глава тринадцатая

     

      1

     

      В городе я первым делом купил несколько воскресных газет и бегло просмотрел заголовки. Я ожидал, что убийству Долорес и Эда Натли уделено почетное место на первых страницах, но о них вообще не было сказано ни слова.

      Я решил поехать в бар к Слиму, где за бутербродом и бокалом пива смогу спокойно прочитать все газеты и определить план дальнейших действий.

      В баре почти никого не было, но в одной из кабинок я увидел Джо Феллоуза. Он сидел с не знакомым мне человеком. Я хотел тут же смыться, но Джо меня уже заметил.

      — Эй, Чес! Давай к нам!

      Мне ничего не оставалось, как присоединиться к ним.

      — А я думал, ты сегодня играешь в гольф, — сказал Джо. — Садись. Познакомься, это Джим Бакли, лучший журналист «Инкуайерера».

      — Жаль, что редакторы «Инкуайерера» этого не знают, — сказал Бакли, широко улыбаясь. Он был невысок, толстоват, средних лет. Глаза внимательные, кристальноголубые.

      Сейчас он пристально рассматривал царапины у меня на шее.

      — Вот это да! — восхищенно воскликнул он. — Чувствую, свою честь она продала за высокую цену.

      Джо тоже смотрел на меня с удивлением.

      — Если бы! — махнул я рукой. — Мне, как всегда, повезло. Парень приставал к девушке, а я, как последний идиот, вмешался. Оказалось, его приставания её вполне устраивали, а мое вмешательство — нет. Хорошо, что я вообще цел остался.

      Они засмеялись, но Джо продолжал смотреть на меня с любопытством, и по глазам его я понял, что его не удовлетворило мое объяснение.

      — Что ты здесь торчишь в воскресенье? — спросил я его, чтобы уйти от опасной темы.

      — Я договорился с этим пошлым человеком поехать поваляться на пляже, — объяснил Джо, ткнув пальцем в Бакли, — а сейчас он мне заявляет, что ему надо работать. Поэтому мы сидим и пьем пиво, а на пляж я поеду один, если ты не жаждешь разделить мое одиночество.

      — Я бы с удовольствием, Джо, — сказал я. — Но у меня сегодня столько дел — никак не развязаться.

      — Знаем мы эти дела. Ей-то, наверное, тоже не развязаться? — сострил Бакли и загоготал.

      Я сразу вспомнил о лежащей на моей кровати Люсиль. Он, сам того не ведая, попал прямо в точку.

      — Это у вас там «Инкуайерер»? — спросил он, указывая на газеты, которые я положил рядом с собой.

      — Да. Хотите посмотреть?

      — Вчера вечером я дал материал, а что с ним сделали, ещё не видел. — Он стал просматривать первую страницу. Потом хмыкнул, перелистал несколько страниц и на одной остановился. Наконец вернул газету мне. — Три тысячи слов, написанных кровью и виски, а после этого какой-то лишенный фантазии злодей сокращает их до двухсот слов. Убейте меня, если я знаю, почему до сих пор работаю на эту низкопробную газетенку.

      Джо объяснил:

      — Джим дает материал по расследованию дела о наезде на полицейского.

      Я надкусил бутерброд и принялся сосредоточенно жевать.

      — Вот как? — спросил я. — А я сегодня утром не успел почитать газеты. Есть какие-нибудь новости?

      Глотнув как следует из своего бокала, Бакли откинулся на спинку стула и закурил.

      — Новости? Скажу вам по секрету, приятель, это будет главная сенсация года. Наша зажравшаяся и обнаглевшая администрация сядет в огромную галошу.

      — Вот даже как? — удивился Джо. — Так ты уж не темни, выкладывай. И вообще, что это за грандиозное событие, если о нем ничего нет в газетах?

      — Потому что мы ещё не готовы, — объяснил Бакли. — Подождите до завтра. Если нам повезет, завтра мы взорвем редкой силы бомбу.

      — Какую бомбу? О чем вообще речь? — продолжал выпытывать Джо.

      — Ну хорошо, слушайте, — смилостивился Бакли. — Если бы О'Брайена не убили, до него ещё десять лет никто бы не докопался. Помните, что натрепал Салливан насчет того, какой прекрасный полицейский был О'Брайен и тому подобное? Так вот, едва мы его колупнули, сразу стало ясно, что рыльце у него было в изрядном пушку. Представляете, у него на банковском счету лежало сто двадцать пять тысяч красавчиков, а домишко был такой, что любая кинозвезда могла бы сдохнуть от зависти. А если полицейский живет как губернатор, есть только одно простое объяснение: значит, он берет. Об источнике его доходов могли бы рассказать два человека: певица из кабаре, на которой он собирался жениться, и её агент, некто Натли. Знаете, что случилось с ними этой ночью?

      Джо смотрел на него, разинув рот.

      — И что же?

      — Оба отправились к праотцам. Натли нашли в отеле «Вашингтон» с простреленным сердцем. Ночному дежурному размозжили череп. Убийца, видимо, заставил дежурного сказать, в каком номере Натли, потом тяпнул его по голове, а уж после поднялся наверх и застрелил Натли. А певичка была убита прямо у дверей своей квартиры.

      — И об этом нет ни слова в газетах! — негодующе воскликнул Джо.

      — Почему нет? Есть десять строк в отделе хроники. Но завтра… ты даже не представляешь, старина, что произойдет завтра. Сейчас мы готовим материал. Надо только докопаться до бизнеса этого О'Брайена — пока неясно, на чем он делал такие деньги. Комиссар полиции считает, что он наверняка был связан с какой-то шайкой. А Салливан говорит, что, скорее всего, он был просто вымогатель.

      — Ну, а задавил-то его кто? — спросил я. — Нашли его?

      Бакли пожал плечами.

      — Полицейские нашли уже двадцать три поврежденные машины, и сейчас они проверяют алиби водителей. Надеются, что один из двадцати трех — это он и есть. На их месте я бы выдал ему медаль. Ведь, если бы О'Брайен не умер, все это дерьмо никогда бы не выплыло наружу.

      — А певичка эта пела, случайно, не в «Маленькой таверне»? — небрежно спросил я.

      — Она самая. Довольно симпатичный воробушек, только голос у неё был тоже воробьиный.

      — А кто стоит за этой «Маленькой таверной»? — спросил я напрямик.

      Бакли пожал плечами.

      — Представьте себе, от нечего делать я это выяснил. Официальный её владелец — Арт Галгано, но кто это такой — никому не известно. А фактически все дела в этом кабаке ведет Джек Клод. А почему вы спрашиваете?

      — Вчера вечером я слышал, что там наверху есть рулетка и ставки очень высокие.

      Бакли внимательно посмотрел на меня, потом покачал головой.

      — Это болтовня. Игорных домов в нашем городе нет. Попыток-то было много, авантюристов, слава Богу, везде хватает, но комиссар каждый раз успевал прищемить им хвосты, прежде чем им удавалось снять сливки. «Маленькая таверна» открылась три года назад. Будь там рулетка, об этом давно было бы известно.

      — Вы так считаете? А я был там только вчера, и один знакомый сказал мне, что наверху есть рулетка.

      Бакли провел пальцами по мясистому носу. В глазах мелькнул интерес.

      — Минуточку, минуточку. — Он задумчиво глядел на меня. — Ведь эта «Маленькая таверна» находилась на участке О'Брайена. А если он знал про рулетку, но помалкивал? Может, отсюда и денежки? А вы там часто бываете?

      — Не скажу, чтобы часто, — ответил я. — Иногда.

      — А вы могли бы выяснить наверняка, есть там наверху рулетка или нет? — Бакли всем телом подался вперед.

      — Эй! — вмешался Джо. — Ну ты и нахал, приятель! С какой это стати Чес должен делать за тебя твою грязную работу?

      Бакли с досадой отмахнулся.

      — Да я же ничего не смогу узнать! Мне скажут ровно столько, сколько полицейскому. А он там, наверное, примелькался. Так почему бы ему мне не помочь, если он в принципе не против?

      Пока они таким образом препирались, я быстро прикинул варианты.

      — Если смогу, я это для вас выясню, — сказал я. — Я собирался ехать туда сегодня после обеда, и если что-то узнаю, сразу же вам позвоню.

      Джо посмотрел на меня так, как смотрят на сумасшедшего, Бакли же радостно похлопал меня по руке.

      — Вы настоящий парень. Могу сказать только, что «Инкуайерер» этой услуги не забудет. Когда в следующий раз ваши агенты придут просить место в газете, я позабочусь о том, чтобы ваша просьба была удовлетворена. — Он вытащил из бумажника визитную карточку и протянул её мне. — Если меня не будет, спросите Джека Леммингса — он сделает все, что нужно. Если там действительно идет игра, мы поднимем страшный шум. Слушайте, а что, если мы заедем в редакцию и я дам вам фотоаппарат? Если бы вам удалось сфотографировать стол с рулеткой, их песенка была бы спета.

      — Честно говоря, не представляю, как это можно сделать.

      Он хитро прищурил глаз.

      — Увидите этот аппарат — сразу представите. Он уместится у вас в петлице. Нужно только нажать на спусковую кнопку у вас в кармане, все остальное сделают объектив с пленкой. Если вы, Скотт, принесете нам фотографию стола с рулеткой, можете считать, что газета переходит в ваше владение.

      — Будет за что.

      Он похлопал меня по руке.

      — Это я вам обещаю. Ну, раз решили, давайте сматываться отсюда. Поедем поговорим с моим боссом.

      Я поднялся, но тут Джо схватил меня за руку.

      — Постой, Чес, — взволнованно затараторил он. — Боюсь, как бы тебе там не надрали уши. Давай поедем вместе, а?

      — Нельзя, Джо, — покачал я головой. — Двое — это уже целая толпа. Ты не беспокойся. Ничего там со мной не случится. Справлюсь.

      — Конечно, справится, — поддержал меня Бакли. — Я, правда, готов держать пари, что никакой рулетки в этом кабаке нет, но уж если она там есть!.. Тогда кое из кого полетят перья, а уж комиссара мы как пить дать вытряхнем из мундира.

      — Все равно, — стоял на своем Джо. — Я поеду с тобой. Может, двое — это и толпа, но, когда случается авария, в толпе как-то уютнее.

      — Нет; Джо, — категорически отрезал я. — Скорее всего, мне не удастся попасть наверх. А уж если нас будет двое, все сразу станет ясно. — Я выскользнул из кабинки. — К тому же, возможно, днем там никто и не играет.

      Джо упрямо пошел за мной.

      — Я еду с тобой, Чес. Пусть даже мне придется подождать на улице.

      Если я хочу добиться успеха, надо действовать в одиночку — тут двух мнений не было.

      — Не нужно, чтобы ты там болтался, Джо, только будешь мне мешать. Я просто совмещу приятное с полезным.

      — Так что, Джо, можешь пойти и утопиться, — поддакнул Бакли. — А у нас с коллегой работа. Иди, иди, поплещись в океанчике. — Он хлопнул Джо по плечу, потом взял меня под руку и быстро повел из бара к стоянке.

      По дороге в «Инкуайерер» я спросил:

      — А кто убил эту певичку Лэйн, полиции известно?

      — Фамилии они ещё не знают, — ответил Бакли. — Но вообще-то этот парень уже у них в кармане. У них есть его описание и отпечатки пальцев. Одно из двух: либо это псих, либо полнейший дилетант. Он оставил отпечатки везде, где только было можно. Его видели, когда он выходил от певички, видели около отеля «Вашингтон». Отпечатки в комнате Натли и в комнате девицы одни и те же. Судя по описанию, это высокий темноволосый малый, примерно вашего возраста. Достаточно видный. Лейтенант Уэст говорит, что они возьмут его в течение суток.

      Внутри у меня все оборвалось.

      — Вот даже как? — пробормотал я, сосредоточенно глядя сквозь ветровое стекло. В который уже раз за эти дни у меня учащенно забилось сердце.

      — Да. Они сейчас возят по городу девушку, которая его видела, надеются, что она узнает его на улице. А дальше совсем просто: они снимают отпечатки его пальцев, и не успеет этот несчастный понять, что к чему, как песенка его будет спета.

     

      2

     

      В «Маленькую таверну» я приехал чуть-чуть после двух. Стоянка была запружена машинами — мне с трудом удалось найти место.

      Стоял типичный для Палм-Сити жаркий полдень, когда воздух словно застыл и ты мечтаешь хотя бы о легком ветерке, когда под рубашку набивается пыль и кожа начинает гореть, да и сам ты готов воспламениться по любому пустяку.

      На большой террасе, заставленной множеством столиков, по-воскресному расфранченная публика занималась поглощением довольно обширного меню.

      Я поднялся по ступеням. Мое появление привлекло внимание разве что швейцара. Вчера при свете луны он показался мне достаточно импозантным, а сегодня в ярком сиянии солнца впечатление было совсем другое — уставший от жизни человек. Узнав меня, он поднес руку к козырьку и подтолкнул вращающуюся дверь.

      Узнала меня и гардеробная девушка. На этот раз она даже не сдвинулась с места. Слегка шевельнув губами в улыбке, она тут же отвернулась. Мужчина без шляпы интересовал её не больше, чем мужчина без рук или без ног.

      Я подошел ко входу в бар и остановился. Там было полно народу. Мужчины наливались алкоголем, просаживали честно заработанные деньги, говорили нарочито громкими голосами. Все это делалось с одной целью: произвести как можно более благоприятное впечатление на блондинок, брюнеток и рыжеволосых, которых они привезли с собой.

      За стойкой я увидел Оскара Росса. Там же — двоих вчерашних мексиканцев. Работы у них было по горло. Росс, судя по всему, специализировался на посетительницах. Сейчас он обслуживал сразу трех дам, тянувших коктейли из шампанского, и делал это, насколько я мог судить, весьма успешно.

      Не стоит пока попадаться ему на глаза. Я немного отступил и огляделся — ведь вполне возможно, что где-то здесь обретается мой вчерашний приятель по рому с лимонным соком.

      Он действительно оказался в баре — я обнаружил его, когда он отделился от какой-то компании в дальнем углу и направился в мою сторону.

      — Привет, — окликнул я его, когда он подошел поближе. — Помните меня?

      Он был слегка на взводе, и ему пришлось прищуриться, чтобы поймать меня в фокусе, но по дружелюбной улыбке я понял, что он меня узнал.

      — Привет, приятель, — откликнулся он. — Приехали утопить в алкоголе свои печали?

      — Я приехал посмотреть, не удастся ли здесь выиграть немного денег, — сказал я, увлекая его в вестибюль. — Как вы думаете, могу я подняться наверх и поиграть?

      — Почему же нет? Я сейчас иду туда. Пойдемте со мной.

      — Я думал, могут возникнуть какие-то осложнения.

      — Никаких. Меня тут все знают. Как, вы сказали, ваша фамилия?

      — Скотт.

      — Что ж, пойдемте посмотрим, как вы сейчас просадите ваши денежки.

      Он провел меня через холл к какой-то двери и открыл её. Мы вошли в небольшой, человека на четыре, лифт. Не говоря ни слова, он нажал на кнопку, и лифт начал подниматься очень медленно и очень плавно. На третьем этаже он остановился.

      Уэлливер, в изрядном подпитии, благодушно поглядывал на меня, словно священник, благословляющий свою паству.

      Неужели все будет так не правдоподобно просто?

      Миниатюрный фотоаппарат, которым снабдил меня Бакли, был прикреплен под лацканом моего пиджака. Объектив смотрел через петлицу лацкана. Обнаружить его мог только человек с глазами Шерлока Холмса. Я нащупал в кармане спусковую кнопку. Только один снимок, несколько раз напомнил мне Бакли, только один. Перезаряжать микропленку у меня возможности не будет, поэтому он умолял меня не торопиться.

      — Такая возможность выпадает один раз в жизни, — убеждал он меня. — Если вы сфотографируете стол с рулеткой — хоть я и сомневаюсь, что она там есть, — мы разорвем этот город на части.

      Он, кажется, не придавал значения одной мелочи: если меня застукают во время фотографирования, на части разорвут не город, а как раз меня.

      Лифт плавно остановился. С нежным шорохом открылись двери.

      Мы вышли в маленький холл. Почти все пространство в нем занимали двое вышибал. Они стояли и поигрывали мускулами. Выглядели они внушительно, казалось, наставить тумаков Джо Луису и Роки Марчиано <Знаменитые американские боксеры.> для них абсолютно плевое дело — ну разве пришлось бы слегка вспотеть.

      Они окинули Уэлливера колючим взглядом. Потом посмотрели на меня.

      Никогда не забуду выражения, которое появилось на их лицах. Примерно так могли быть ошарашены масоны, если бы в разгар одного из их самых мистических ритуалов на голову им вдруг свалился балаганный шут.

      Уэлливер быстрым шагом направился к двойным дверям в противоположной стене маленького холла, я зашагал рядом. На лице я постарался изобразить беззаботность воскресного гуляки.

      Вышибалы были настолько ошарашены такой наглостью, что мы почти дошли до двойных дверей. Почти, но не совсем.

      Голосом, которым вполне можно было скрутить ржавую гайку с пароходного винта, один из них пророкотал:

      — Эй! Эй вы! Куда это вы собрались?

      Звук этого голоса рубанул нас по затылкам и пригвоздил к месту.

      Нахмурив брови, Уэлливер обернулся. Окрик его слегка отрезвил, но все-таки он был членом клуба и имел право на более вежливое обращение.

      — Это вы мне? — Он постарался зарядить свой голос хорошей порцией грома, но это не помогло: рядом с вышибалой он выглядел безвреднее котенка.

      — Нет, ему! — Тот, что был покрупнее, шагнул ко мне. Казалось, на меня надвигается бульдозер. — Куда это вы собрались?

      — Это мой друг, — вмешался Уэлливер, демонстрируя максимум собственного достоинства, на которое был в данный момент способен. — Он со мной. У вас есть возражения?

      — Мистер Клод в курсе? — спросил вышибала.

      — Разумеется, — гордо ответил Уэлливер и, взяв меня под руку, подтолкнул к двойным дверям, не обращая внимания на подозрительные взгляды вышибал.

      Мы вошли в большую комнату, заполненную мужчинами и женщинами, мягким светом, табачным дымом и гулом возбужденных голосов.

      В середине комнаты стоял стол с рулеткой. Вокруг него сгрудились люди, в которых я без труда узнал верхушку общественной лестницы Палм-Сити. Я вспомнил слова Уэлливера о высоких ставках. Что ж, это было сказано не для красного словца — достаточно было взглянуть на горки разложенных по столу фишек. Наверное, за один этот поворот рулетки разыгрывалось тысяч сорок или пятьдесят.

      — Подождем пока, — прогудел себе под нос Уэлливер, окинув стол взглядом профессионала. — С этими сумасшедшими лучше не связываться.

      Всеобщее внимание было приковано к пожилому толстяку, перед которым стояла огромная горка фишек. Я протиснулся поближе и увидел, как он передвигает внушительный рядок фишек на черную пятерку.

      Кое-кто из играющих, чьи ставки были гораздо меньше, последовали его примеру. Потом колесо рулетки завертелось, и вылетел шарик. После недолгого раздумья он остановился на черной пятерке.

      Вокруг стола прошелестел мягкий вздох. Крупье, темнолицый мексиканец с лицом мумии, сгреб лопаточкой фишки проигравших, и горка перед толстяком стала ещё больше.

      Я оказался за блондинкой, атмосфера вокруг которой была заражена «Шанелыо № 5», и прижался к спине её кресла. Весь стол был передо мной как на ладони. Сильные лампы над столом высвечивали столбики фишек перед теми, кто играл по-крупному. Лучший ракурс для фотографирования не найти.

      Бакли сказал, что нужно стать лицом к столу и нажать в кармане спусковую кнопку, больше ничего. Объектив срабатывал так быстро, а пленка была настолько чувствительной, что никакой промашки быть не могло.

      Уэлливер стал рыскать в поисках места и оставил меня одного. Встав поудобнее, я сунул руку в карман и нащупал там кнопку. Я затаил дыхание — Бакли говорил и об этом — и мягко нажал её. До слуха моего донесся еле слышный щелчок, и я понял, что снимок сделан.

      И тут…

      Я так до сих пор и не знаю, что меня выдало: то ли меня засекли следившие за игрой и порядком ставок здоровенные детины, то ли всему виной было мое застывшее от напряжения лицо. А может быть, крупье заметил, как в петлице у меня что-то блеснуло. Да какая теперь разница? Короче говоря, вокруг меня сомкнулись два очень неуютных жестких тела. Чьи-то руки, словно стальные наручники, впились в мои кисти.

      С сердцем, отплясывавшим рок-н-ролл, я посмотрел сначала направо, потом налево.

      По бокам стояли два здоровенных детины. Это были не просто вышибалы, нет. Это были профессионалы. Их можно было принять за близнецов — оба тонколицые, от обоих так и веет холодным, бесстрастным профессионализмом. Кое-какая разница все же была: один чуть выше другого, у одного светлые волосы, у другого — темные. Но не больше. Во всем остальном это были близнецы: у каждого — вытянутое лицо, настоящее кувшинное рыло: равнодушный взгляд, ни признака мысли на лице, безгубый рот и квадратная челюсть.

      — Спокойно, приятель, — негромко произнес светловолосый. — Без шума. С тобой хочет поговорить босс.

      Они незаметно извлекли меня из толпы, и это тоже было сделано профессионально. Руки мои были зажаты мертвой хваткой. В принципе я мог кричать и брыкаться, но это как-то не пришло мне в голову.

      Уэлливер как раз нашел себе место за столом и обернулся ко мне. На лице его отразилось удивление, но терять только что захваченное место он не собирался, поэтому лишь пьяно улыбнулся и проверещал что-то типа «Встретимся позже».

      Двое выводили меня из толпы, а в душе моей нарастало неприятное ощущение: мне здорово повезет, если я ещё кого-нибудь увижу на этом свете.

      Светловолосый сказал:

      — Дальше иди сам, приятель. Только без фокусов, иначе будет больно.

      С этими словами «наручники» на моих кистях разжались, однако детины, словно две обученные овчарки, продолжали плотно конвоировать меня, подталкивая вперед плечами.

      Никто в переполненной комнате не обратил на нас внимания.

      Я, наверное, смог бы раз-другой взмахнуть кулаками и закричать «Караул!», но чего бы я добился? Мне бы как следует врезали по затылку, а потом один из этих типов объяснил бы публике, что я нализался сверх нормы и меня надо вывести.

      Поэтому я не стал искушать судьбу и пошел вперед. Они провели меня через дверь так, словно я был миллионер-инвалид, которому осталось жить четыре дня и который ещё не оплатил счет своему доктору.

      Мы прошли к двери на другом конце короткого коридорчика. Светловолосый постучал.

      Мы услышали «Войдите», и светловолосый открыл дверь.

      Темноволосый ткнул меня локтем в бок, и я вошел в комнату. Что за комната — то ли кабинет, то ли гостиная? Большое окно с густо-малиновыми занавесками, у окна — стол. У стола — директорское кресло, а справа в углу — стальной картотечный шкаф. Это от кабинета. Остальную часть комнаты занимали кресла для отдыха, радиоприемник с мощной акустикой, небольшой бар и диван, покрытый испанской шалью.

      За столом в директорском кресле сидел полнотелый крупный мужчина в смокинге. Волосы — смесь рыжины и седины. На мясистом лице застыло ничего не значащее выражение. Маленькие серые глазки смотрели прямо перед собой.

      На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять — шестьдесят. Ему удалось сохранить неплохую форму, несмотря на лишний жирок. На белоснежном блокноте спокойно лежали веснушчатые, поросшие легкими рыжими волосами руки.

      Темноволосый продвинулся к столу, а его коллега закрыл за ним дверь. Кажется, я слышал, как в замке повернулся ключ.

      Положение было серьезное. Найди они сейчас у меня фотоаппарат… даже страшно подумать, что может быть дальше.

      Человек за столом взглянул на меня, потом, вопросительно подняв брови, перевел взгляд на темноволосого.

      — Посторонний, — с легкой растяжкой произнес тот.

      Серые глаза полнотелого мужчины — наверное, это и был Джек Клод — снова обратились на меня.

      — Прошу прощения, дружище, — начал он обманчиво мягким тоном, — но, как вы можете догадаться, мы не очень любим, когда к нам вламываются без спроса. Можно узнать ваше имя?

      — Меня зовут Честер Скотт, — сказал я. — Но в чем, собственно говоря, дело? Меня привел сюда Фил Уэлливер, он мой друг.

      Это сообщение не произвело на Клода большого впечатления.

      — Где вы живете, мистер Скотт? — спросил он.

      Я назвал адрес.

      Он наклонился вперед, взял телефонную книгу, лежавшую на углу стола, и проверил мой адрес.

      — Мистеру Уэлливеру давно пора знать, что он имеет право приводить сюда друзей только с моего согласия, а также после того, как они уплатят вступительный взнос.

      У меня немного отлегло от сердца.

      — Этого я не знал, — сказал я. — О взносе Уэлливер ничего не говорил. Я готов заплатить. Сколько?

      — Двадцать пять долларов, — ответил Клод и перевел глаза на темноволосого. Тот все ещё стоял рядом со мной.

      — Нам что-нибудь известно о мистере Скотте?

      — Вчера он был в ресторане, — ответил темноволосый. — Ходил за сцену и разговаривал с мисс Лэйн.

      Меня бросило в пот.

      В глазах Клода мелькнул слабый огонек. Чуть передвинувшись в кресле, он с вежливостью зубного врача, предлагавшего пациенту пошире открыть рот, спросил:

      — Вы знакомы с мисс Лэйн, мистер Скотт?

      — Нет. Я слышал, как она поет, — ответил я. — Мне понравилось, и я пригласил её выпить.

      — И она согласилась?

      — Нет.

      — Но вы заходили в её комнату за сценой?

      — Да, заходил и разговаривал. К чему все эти вопросы?

      — О чем вы разговаривали?

      — О том и о сем, — уклончиво ответил я. — Почему вас это интересует?

      Клод взглянул на темноволосого:

      — Что-нибудь еще?

      — Больше ничего.

      Наступила пауза. Наконец Клод сказал:

      — Извините за беспокойство, мистер Скотт. С вас двадцать пять долларов.

      Я достал бумажник, вытащил две десятки и пятерку и положил их на стол. Он выписал квитанцию и передал мне.

      — Приходится быть осторожным, мистер Скотт, — сказал Клод. — Впрочем, я могу вам этого не объяснять. Надеюсь, вы станете нашим постоянным гостем.

      — Скорее всего, так и будет. — Неужели все сошло так гладко? Невероятно!

      Конвоиры, как по команде, отошли в сторону. Они сразу потеряли ко мне всякий интерес, на их лицах появилась смертельная скука.

      Я положил квитанцию в бумажник, а бумажник — в карман.

      — Ну что ж, спасибо, — попрощался я и повернулся к выходу, собираясь уходить.

      В этот момент где-то за моей спиной открылась другая дверь, и я оглянулся.

      Вошел Оскар Росс.

      На нем был костюм бармена. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шотландского виски, стакан и жестянка со льдом.

      Он заметил меня, только когда дошел до середины комнаты, но все равно сразу не узнал. И, только поставив поднос на стол Клода, он вдруг обернулся и уставился на меня, уставился так, словно не мог поверить собственным глазам.

      Я зашагал к выходу, стараясь не бежать, но все же двигаясь достаточно быстро.

      Росс явно лишился дара речи.

      Я повернул ручку на двери — дверь действительно была заперта.

      Светловолосый шагнул ко мне, чтобы отпереть дверь, но тут Росс выдавил из себя:

      — Эй! Не выпускайте его!

      Светловолосый остановился.

      Ключ торчал в замке. Не долго думая, я повернул его и уже начал открывать дверь, но светловолосый тенью метнулся ко мне и зажал дверь ногой.

      — Как он сюда попал? — справившись с голосом, крикнул Росс.

      Светловолосый был явно озадачен. Он повернул голову к Клоду, ожидая инструкций.

      Собравшись, я резко двинул его правой в челюсть. Удар получился, и боль отдалась до самого плеча. Светловолосый полетел на пол и стукнулся головой о стену.

      Я распахнул дверь.

      — Стой!

      Это скомандовал темноволосый.

      Я быстро обернулся. Из его правого кулака торчал пистолет. Конечно, он смотрел прямо на меня.

      С отчаяния я решил, что он не осмелится устраивать пальбу здесь, прямо в клубе, поэтому кинулся за дверь.

      За мной рванулся Оскар. Я чудом увернулся от его рук, но в коридоре замешкался, и вот он уже рядом. Он промахнулся, и я со всего маху врезал ему по зубам. Он отлетел назад, а я, как заяц, понесся по коридору к двери в комнату с рулеткой.

      Но тут что-то сзади ударило мне под колени — что-то похожее на танк, — и я повалился на землю. Это был темноволосый. Я успел чуть отвернуть голову, но спасение было слабое — ударил он здорово. Я застонал, потом отпихнул его ногой, поднялся, но на меня из конца коридора уже несся Росс.

      Кажется, больше всего на свете мне хотелось как следует его долбануть. Я увернулся от его удара, шагнул навстречу и, вложив в удар весь свой вес и всю свою силу, поразил его страшным крюком правой.

      Но на этом мои успехи кончились.

      Я смутно понял, что темноволосый поднялся с пола и приближается ко мне со скоростью и грацией балетного премьера.

      Я только услышал, как рука, словно кнут, со свистом рассекает воздух. Голову в сторону, в сторону!

      Я на секунду запоздал — слабо освещенный коридор вдруг сверкнул тысячами огней.

      В конце концов, он был профессионалом, получал за это деньги. И если он тебя вырубал, ты действительно вырубался.

     

             Глава четырнадцатая

     

      1

     

      Очнувшись, я почувствовал на лице жаркое солнце. Сквозь сомкнутые веки пробивался слепящий свет.

      Кроме этого, было ощущение движения. Через несколько секунд я понял, что нахожусь в машине и меня куда-то везут на большой скорости.

      Я сдержал стон и продолжал трястись в такт движению. Наконец мне стало немного лучше. Тогда я приоткрыл глаза.

      Я находился на заднем сиденье взятого мной напрокат «бьюика». Рядом сидел человек. В поле моего зрения находилась брючина серо-стального цвета, и я понял, кто это был темноволосый головорез, тот, что меня вырубил.

      На переднем сиденье за рулем сидел светловолосый.

      Глядя сквозь полузакрытые веки, я попытался определить, где мы находимся.

      Мы ехали по одной из окраинных улиц Палм-Сити. В этот жаркий воскресный полдень они были совершенно пусты.

      Я не шевелился. Куда же меня везут? Ответ на этот вопрос я получил довольно быстро.

      Минут через пять мы выехали из Палм-Сити на шоссе, от которого отходила дорога к океану. Эта дорога шла мимо моего бунгало. Стало быть, они собираются сгрузить меня, так сказать, с доставкой на дом.

      На коленях у меня, прикрывая кисти рук, лежал легкий дорожный коврик. Кисти рук у меня были скрещены и схвачены в таком положении чем-то вроде клейкой ленты, причем схвачены так крепко, что я чувствовал, как пульсирует кровь в венах. Я попытался незаметно высвободить их, но ничего не вышло — руки были плотно прижаты друг к другу, словно их скрючила какая-то болезнь.

      — Сейчас на развилке повернешь направо, Лью, — сказал вдруг темноволосый. — Его хижина метров через триста по правую руку. Симпатичное уединенное гнездышко. Я бы не отказался жить в таком.

      Лью, светловолосый, невесело засмеялся.

      — Попроси, чтобы он тебе его завещал, — предложил он. — Ему-то оно все равно уже не понадобится.

      — Черт возьми! Лучше без этого, — сказал другой.

      У меня вдруг захватило дыхание, но я не успел толком понять, что они имели в виду, — машина замедлила ход и остановилась.

      — Приехали, — сообщил темноволосый.

      — Давай вытащим его.

      Я не стал открывать глаза — пусть возятся с моим обмякшим телом сами. Под ребрами неистово колотилось сердце.

      Крепкие руки подхватили меня и вытащили из машины.

      Я соскользнул на землю. Лью озабоченно спросил:

      — Ты случайно не перестарался, Ник? Ему пора бы очухаться.

      — Не бойся, я ему отвесил точно, сколько положено, — заверил его темноволосый Ник. — Через несколько минут будет как штык.

      Меня поволокли по дорожке и наконец положили на ступеньки.

      — Его ключи у тебя? — спросил Ник.

      — Да. Вот они.

      Я услышал, как в двери повернулся ключ, потом меня протащили через холл в гостиную и бросили там на кушетку.

      — Уверен, что он очухается? — с беспокойством спросил Лью.

      На шею мне легла рука. Привычным движением пальцы нащупали пульс.

      — Полный порядок. Через пять минут будет в норме.

      — Ну, смотри, — Лью явно волновался. — Ведь, если этот тип подохнет и Галгано не успеет с ним поговорить, он с нас три шкуры спустит.

      — Успокойся ты, философ. Я ж тебе говорю, он в порядке. Когда я выписываю рецепт, ошибок не бывает. Через пять минут он сможет танцевать канкан.

      Я испустил слабый стон и пошевелился.

      — Вот видишь? Что я говорил? Дай-ка веревку.

      Вокруг груди, плотно припечатывая меня к кушетке, натянулась веревка. Я открыл глаза — Лью привязывал её к ножкам кушетки. Он оглядел меня ничего не выражающим взглядом, потом шагнул в сторону.

      — Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно произнес он и, наклонившись, потрепал меня по щеке. — Отдыхай, приятель. С тобой хочет говорить босс. Через несколько минут он будет здесь.

      — Пошли, пошли, — заторопился Ник. — Надо сматываться отсюда побыстрее. Ты что, забыл, что придется идти пешком?

      Лью выругался.

      — Неужели этот подонок Клод не мог прислать машину?

      — Спросишь у него сам, — ответил Ник.

      Он подошел ко мне и окинул критическим взглядом веревку у меня на груди, подергал её, потом проверил, хорошо ли держит мои кисти клейкая лента. Удовлетворенно хмыкнув, он отошел назад, и на губах его закачалась тяжелая непонятная улыбка.

      — Ну, пока, лопух, — сказал он.

      И они вышли из гостиной в холл, чуть прикрыв за собой дверь. Потом я услышал, как открылась и закрылась за ними входная дверь.

      В доме установилась гробовая тишина. Ни единого звука, только неестественно громкое тиканье часов на каминной полке.

      С минуту я предпринимал отчаянные попытки освободить руки, но лента держала крепко. Я перестал дергаться и распластался на кушетке.

      И тут я вспомнил о Люсиль. Ведь она лежит в спальне, привязанная к кровати! Может быть, ей удалось освободиться? Тогда она сейчас развяжет меня.

      — Люсиль! — позвал я. — Люсиль! Вы меня слышите?

      Я прислушался. Ответа не было. Не было вообще никаких звуков, разве что равномерно продолжали тикать часы да ещё занавески легонько хлопали, когда их тревожил ветер.

      — Люсиль! — Я уже кричал. — Отвечайте, Люсиль!

      Полная тишина. На лице у меня вдруг выступил холодный пот. А если с ней что-нибудь случилось? Или ей удалось освободиться и она сбежала?

      — Люсиль!

      На этот раз до моего слуха донесся какой-то звук: где-то в коридоре тихо открылась дверь. Возможно, дверь моей спальни!

      Я приподнял голову.

      Дверь чуть скрипнула — значит, это и правда была дверь моей спальни! Уже больше месяца я собирался смазать петли, но мешала лень.

      — Это вы, Люсиль? — громко крикнул я.

      Я услышал, как кто-то идет по коридору. Это были медленные, тяжелые шаги, и меня вдруг охватил страх, какого я не испытывал ни разу в жизни.

      Это не Люсиль. Медленные, спокойные шаги — женщина не может ступать так тяжело. По коридору шел мужчина, и вышел этот мужчина из спальни, где я оставил Люсиль, связанную и беспомощную.

      — Кто там? — Я не узнал своего голоса, сердце молотом стучало в груди.

      Звук медленных, тяжелых шагов приблизился и замер около входа в гостиную. Наступила тишина.

      Я весь покрылся потом. По ту сторону двери кто-то дышал спокойно и размеренно.

      — Ну давайте же входите, черт вас дери! — воскликнул я, потому что этого не могли выдержать никакие нервы. — Что вы там играете в прятки? Входите, покажитесь!

      Дверь медленно начала открываться.

      Этот человек явно намеревался испугать меня, и ему это полностью удалось.

      Дверь открылась. Не будь я привязан к кушетке, я, наверное, от неожиданности подскочил бы до потолка.

      В дверях стоял высокий крепкий человек. Он был одет в голубой спортивный пиджак, серые фланелевые брюки и неброские коричневые полуботинки. Он стоял, засунув руки в карманы, а большие пальцы торчали наружу и целились в меня.

      Я смотрел на него, не веря своим глазам. Сердце вдруг сковал холод.

      В дверях стоял Роджер Эйткен.

     

      2

     

      При виде выражения его лица меня охватил немыслимый, почти религиозный страх. Ступая тяжело, неторопливо и размеренно, он вошел в комнату.

      Мне сразу бросилось в глаза, что он не хромал, а шел так, как ходил всегда, но тем не менее несколько дней назад он упал на ступеньках перед «Плаза Грилл» и сломал себе ногу.

      Такое бывает в кошмарном сне. Это был Эйткен, и в то же время это был не Эйткен. Злобное лицо, блестящие глаза — нет, это какой-то другой человек принял облик Эйткена. Этого человека я не знаю, и он пугает меня до смерти. Но тут много раз слышанный, знакомый голос сказал:

      — Кажется, я немного испугал вас, Скотт.

      Да, это был Эйткен. Ему, и только ему, принадлежали этот голос и эта улыбка.

      — Да. — Я говорил хрипло и нетвердо. — Испугали, и здорово. Вижу, вам удалось очень быстро вылечить ногу.

      — А с ней ничего и не было, — сказал он, останавливаясь около меня. Его блестящие глаза неторопливо обшаривали мое лицо. — Вся эта история была подстроена специально для того, чтобы вы смогли познакомиться с моей женой.

      Во рту у меня стало так сухо, что я не мог выговорить и слова. Я просто лежал и смотрел на него.

      Он огляделся, затем сделал шаг к креслу и сел.

      — Хорошо вы здесь устроились, Скотт, — сказал он. — Немножко, правда, удаленное местечко, но зато очень уютное. И часто вы развлекаетесь с чужими женами?

      — Это продолжалось совсем недолго, к тому же я не тронул её и пальцем, — ответил я. — Вы должны меня извинить. Если бы вы развязали мне руки, мне было бы легче все как следует объяснить. А объяснить нужно многое.

      Я снова вспомнил Люсиль.

      Удалось ей освободиться? Или она все ещё здесь, в доме? Если она все ещё лежит привязанная к кровати, Эйткену должно быть об этом известно — ведь он вышел из моей спальни.

      Достав свой золотой портсигар, Эйткен закурил.

      — Пожалуй, я оставлю вас так, — сказал он. — По крайней мере пока.

      Тут у меня в голове мелькнула одна мысль. Безумная мысль, но меня словно всего парализовало. Я приподнял голову и по-новому посмотрел на него. Лью сказал, что кто-то должен прийти говорить со мной. Вот этот кто-то и пришел. Человек, который для меня был Роджером Эйткеном, для Лью и его коллег был не кто иной, как Арт Галгано. Безумная мысль, но, кажется, её подтверждали факты.

      — Сработала машинка? — спросил Эйткен, наблюдая за моим лицом. — Вы правы. Галгано — это я.

      Я в ужасе смотрел на него. Слов не было.

      Он закинул ногу на ногу.

      — Вы видели, как я живу, Скотт? Неужели вы думаете, что я могу себе такое позволить только на доходы от «Международного»? Три года назад у меня появилась возможность купить «Маленькую таверну», и я воспользовался ею. Мы с вами живем в богатом городе. Здесь полно богатых дегенератов, для которых вся жизнь заключается в том, чтобы сосать виски и таскаться за чужими женами. Я знал, что эта толпа бездельников с радостью станет играть, только предоставь им такую возможность. И я им её предоставил. Вот уже три года в «Маленькой таверне» крутится рулетка и накручивает мне хороший капиталец. Но закон запрещает азартные игры. Предприимчивых людей здесь хватало и до меня, многие пытались завести рулетку — все они так или иначе плохо кончали. Я был более удачлив. Дороги, которые ведут к «Маленькой таверне», да и вообще весь этот участок контролировал О'Брайен. И сообщать о подозрительном скоплении людей — возможных игроков — было его прямой обязанностью. Я обещал ему хороший процент, если он станет глухонемым, и он согласился. Однако я сразу понял, что у этого человека вскоре разгорятся глаза, так оно и вышло. Основной доход от рулетки стал оседать не в моих карманах, а в его. Это был настоящий кровопийца. Совершенно уникальный шантажист. Прошло какое-то время, и я увидел, что даже остаюсь в убытке. А ему все было мало, он тянул и тянул, и мне даже пришлось воспользоваться фондами своего «Международного», чтобы насытить этого зверя. Продолжаться дальше так не могло.

      Часы на каминной полке ударили четыре раза. С каким-то зловещим оттенком гудел океан.

      Я лежал и слушал этого человека, моего босса, которого я считал королем рекламного бизнеса. Он, как всегда, выглядел достаточно внушительно: мощный торс, одежда от хорошего портного, массивное красноватое лицо. Но он уже не внушал мне уважения.

      Он погасил о дно пепельницы сигарету, достал из портсигара другую и улыбнулся мне.

      — Есть только один способ освободиться от шантажиста, подобного О'Брайену, — убить его. — Блестящие глаза его встретились с моими, тонкие губы сжались. — А убийство полицейского чрезвычайно опасно, Скотт. Вы бросаете вызов всей полиции, и они лезут из кожи вон, чтобы найти убийцу. Перед тем как строить конкретные планы, я, как всегда, тщательнейшим образом оценил все «за» и «против», подумал о последствиях. Я решил, что если уж я должен убить человека, то сделать это нужно так, чтобы ко мне не вел ни один след. Это во-первых. А во-вторых, мне были очень нужны деньги. Из кассы «Международного» я взял пятнадцать тысяч, и было ясно, что в ближайшее время эту сумму необходимо вернуть. И даже если я избавлюсь от О'Брайена, пройдет не меньше двух месяцев, прежде чем я смогу рассчитаться со всеми долгами. А ведь вполне возможно, что преемник О'Брайена пронюхает о рулетке в «Маленькой таверне» и дело придется прикрыть. Короче говоря, деньги нужны были сейчас, быстро. И тут я подумал о вас. Когда-то я слышал, что у вас есть деньги. Все сразу встало на свои места. Я приготовил наживку в виде работы в Нью-Йорке, и вы её с радостью заглотнули.

      Я лежал и слушал этот спокойный, таящий в себе столько опасности голос, а мысли мои все время возвращались к Люсиль. Неужели она все ещё лежит у меня в спальне? Спросить его об этом я не решался: а вдруг ей удалось освободиться и убежать до его приезда? Могло ведь быть и так.

      — На всякий случай я позаботился об алиби. Только миссис Хэппл и Люсиль знали, что я и не думал ломать ногу. Миссис Хэппл работает у меня много лет, я ей полностью доверяю. Люсиль… — Он умолк и пожал плечами. — О Люсиль надо рассказать особо. Она была танцовщицей в «Маленькой таверне». Когда я стал хозяином этого заведения, я позаботился о том, чтобы никто, кроме Клода, не знал, кто я такой. Время от времени я появлялся там, но только в качестве посетителя. Там и увидел Люсиль, она мне понравилась. Конечно, это была ошибка. Она была веселая, молодая, красивая, но, как вскоре выяснилось, в голове у неё совершенно пусто. А от таких женщин мужчины очень быстро устают. У нее, впрочем, был один плюс: она беспрекословно выполняла все мои приказы, так же как и её придурковатый брат, Росс, — когда я купил «Маленькую таверну», он тоже работал там. Я посвятил эту парочку в свои планы. Я объяснил им, что, если О'Брайен будет и дальше меня шантажировать, «Маленькую таверну» придется закрыть, тогда Росс потеряет работу, а Люсиль тоже придется несладко, потому что доходы её мужа резко упадут. Я предложил Люсиль, чтобы она попросила вас обучить её вождению; мне кажется, это была хорошая идея. — Губы его снова приподнялись в ухмылке. — Когда у меня все было готово, я велел ей предложить вам прокатиться на уединенный пляж. Недалеко от того места я назначил встречу О'Брайену — как раз подошло время платить ему месячное жалованье. Он приехал. Пока мы разговаривали, сзади подкрался Росс и стукнул его дубинкой по голове. А тем временем вы с Люсиль разыгрывали на пляже свой маленький спектакль. Я проинструктировал её подробнейшим образом. Было очень важно, чтобы вы попытались соблазнить её, у вас сразу возник бы комплекс вины. Было также очень важно, чтобы она уехала в вашей машине. В мужской психологии я разбираюсь неплохо и ни секунды не сомневался, что вы будете вести себя именно так, как я задумал. — Он подался вперед и стряхнул пепел с сигареты. — Потом Люсиль привела машину. Изобразить аварию было совсем не трудно. Я положил О'Брайена на дорогу и проехал по нему. Потом, поставив мотоцикл О'Брайена посреди дороги, я врезался в него на машине. Удар получился приличный. А потом я вернул машину Люсиль и Россу и велел им ехать к вашему дому.

      — Вы допустили одну ошибку, — сказал я. — Все убийцы делают ошибки. О'Брайена вы переехали правым колесом, а в мотоцикл врезались левым передним крылом. Я сразу заподозрил, что с этим наездом что-то нечисто: О'Брайен никак не мог погибнуть в результате случайного наезда.

      Он поднял брови.

      — Это неважно. Вы любезно исправили нашу ошибку, отдав машину в ремонт. Должен признать, Скотт, это был очень умный ход — поменять номера на машинах. Но это дало Россу возможность получить компрометирующий снимок, и, когда он мне его показал, я сразу понял, что из вас теперь можно свить любую веревочку. — Он вытянул ноги и поднял глаза к потолку. — К большому сожалению, вы оказались слишком умны и расторопны. К большому сожалению, вы наткнулись на эту певичку Лэйн, это усложнило мою задачу. Я знал, что рано или поздно мне придется избавиться и от нее, ведь она наверняка знала, что О'Брайен меня шантажировал, и могла догадаться, что смерть О'Брайена вовсе не несчастный случай. Мои люди постоянно за ней наблюдали, и ей это было известно. И она и Натли дрожали от страха. Они собирались бежать из города, подальше от меня, но у них совсем не было денег. Тут появились вы, и она сообразила, что вы оплатите её отъезд из города. Мне сказали, что вы поехали к ней на квартиру. Я немножко опоздал, но все-таки услышал, что она ничего вам не рассказала — просто ограбила. Когда она вышла из своей квартиры, я убил её. Я чуть не потерял след Натли, но один из моих людей наблюдал за ним и сообщил, что Натли, а следом за ним и вы поехали в отель «Вашингтон». Я приехал туда и застрелил его. Пришлось убрать также и дежурного — он опознал бы меня. — Не сводя с меня блестящих глаз, он потер свое красное мясистое лицо. — Трудно совершить первое убийство, Скотт, дальше дело идет легче. Легче и одновременно сложнее. Вы совершаете убийство, а потом совершаете второе, чтобы скрыть первое, а потом приходится снова убивать, чтобы скрыть второе.

      — Вы, наверное, не в своем уме, — хрипло сказал я. — Неужели вы рассчитываете, что вам все это сойдет с рук?

      — Разумеется. Сейчас я лежу у себя дома со сломанной ногой. Лучшее алиби трудно придумать. Никому и в голову не придет, что я могу иметь какое-то отношение к этой истории. Кроме того, я намерен сделать козлом отпущения вас. Я вижу, у вас тут есть пишущая машинка. Я отпечатаю на ней начало признания, из которого полиции станет ясно, что вы случайно сбили О'Брайена, а Росс и Люсиль стали вас шантажировать. — Улыбнувшись, он чуть склонил голову набок. — Я забыл вам сказать, что, пока мои люди везли вас сюда, я отвез Росса к нему домой и там выстрелил ему в голову. Из того же пистолета, из которого был убит Натли. Я не оставляю никаких свидетелей, Скотт. Мне надоел этот Росс, и мне до смерти надоела Люсиль. — Он снова улыбнулся. — Что касается вашего признания, Скотт, то дальше будет написано, что Лэйн и её агент Натли тоже пытались вас шантажировать, поэтому вам пришлось их убить. Вы оставили на месте этих убийств достаточно улик — полиция поверит, что это дело ваших рук. А дальше они прочитают, что вы поехали к Россу домой и застрелили его, а когда вернулись сюда, привязали к кровати Люсиль и задушили её одним из своих галстуков.

      Меня вдруг затошнило. На лбу выступил холодный пот.

      — Вы что, убили ее? — прохрипел я, подняв голову и глядя ему в глаза.

      — Разумеется. — Эйткен кивнул головой. — Было бы глупо не воспользоваться такой возможностью. Когда я нашел её в вашей спальне, связанную и беспомощную, я понял, что вы мне подбросили прекрасный способ избавиться от неё — завязать вокруг её шейки один из ваших модных галстуков. Я не оставляю свидетелей, Скотт. Я избавился от Росса и от Люсиль: они только мешали. Я избавился от кровопийцы шантажиста. К счастью, с неба со своей сотней тысяч свалился Хэкетт, поэтому ваши деньги мне больше не нужны. Я могу начать все сначала. Даже если колесо в «Маленькой таверне» вдруг перестанет крутиться, с таким подспорьем, как сто тысяч, и с моими способностями я могу начать все сначала.

      — Вам не отвертеться, — сказал я, пристально глядя на него. — Слишком много людей знают всю правду. Например, Клод, его головорезы…

      На лице его снова появилась легкая ухмылка.

      — Клод и его, как вы называете, головорезы связаны со мной одной веревочкой. Если я пойду на дно, пойдут на дно и они — они это прекрасно знают. Нам осталось разыграть финал — вы, Скотт, становитесь жертвой собственной совести и стреляетесь. Полиция нисколько не удивится, что после стольких убийств жизнь стала для вас невыносимой и вы решили с ней расстаться.

      Он достал из кармана кожаную перчатку, натянул её на правую руку, потом из заднего кармана брюк вытащил кольт.

      — Это пистолет Натли, — продолжал он. — Из него были убиты Натли и Росс, а сейчас будете убиты вы. — Он поднялся. — В каком-то смысле мне вас жаль, Скотт. Вы хороший работник, но что поделаешь, другого выхода у меня нет. Уверяю вас, больно не будет: выстрел в ухо убивает мгновенно.

      Нервы мои вышли на последний рубеж, страх застлал глаза туманом. С пистолетом в руке Эйткен медленно шел на меня.

      И вдруг раздался звонок в дверь.

      Я никогда в жизни не забуду этой минуты.

      Эйткен замер и обернулся в сторону двери. Большим пальцем он толкнул предохранитель пистолета вперед.

      Он словно окаменел, весь превратившись в слух.

      — Они поймут, что я дома, — прохрипел я. — У ворот стоит машина.

      Он обернулся через плечо, скривив рот в зверином оскале.

      — Только пикните — и первая пуля ваша.

      В дверь снова зазвонили — настойчиво и нетерпеливо.

      Эйткен тихонько подошел к двери гостиной и осторожно выглянул в холл. Он сейчас стоял спиной ко мне и к моему огромному, во всю стену, окну. Мелькнула какая-то тень, и прямо через окно в комнату шагнул высокий крепкий мужчина. Это был лейтенант Уэст. В правой руке он держал пистолет.

      На меня он даже не взглянул — глаза его сверлили широкую спину Эйткена.

      Он поднял пистолет и вдруг зарычал:

      — Руки вверх, Эйткен, бросьте оружие!

      Мощный торс Эйткена словно прошило током. Он круто обернулся и вскинул пистолет. Лицо исказили ярость и страх.

      Уэст выстрелил.

      Тут же громыхнул пистолет Эйткена, но он уже падал, и пуля пропахала борозду в моем паркете. Между глаз Эйткена появилось красное пятнышко, и он, качнувшись вперед, с ужасающим грохотом рухнул — затряслось все, что было в комнате. Он ещё дернулся — видимо, чисто рефлекторно — и умер. Пистолет вывалился из его обессиленных пальцев. Уэст, словно большой медведь, увесисто протопал по комнате и подобрал оружие.

      Тут же раздался звук бегущих шагов, и в комнату ворвались трое вооруженных полицейских.

      — Ладно, ладно, все в порядке, — махнул рукой Уэст. — С ним все кончено.

      Он запихнул пистолет в задний карман, подошел ко мне и ухмыльнулся.

      — Вижу, вы здорово струхнули, — сказал он.

      Я так струхнул, что никак не мог прийти в себя — только молча смотрел на него.

      Он начал разматывать клейкую ленту у меня на кистях. В этот момент в комнату вбежал Джо Феллоуз. Глаза его вылезли из орбит, лицо блестело от пота.

      — Привет, Чес, — бросил он. Я сел и начал растирать кисти, стараясь побыстрее их оживить. — Все у тебя цело?

      — Вроде бы все, — отозвался я. — А как ты сюда попал, хотел бы я знать?

      — Так это же я позвал полицию, — начал было он, но вдруг остановился, увидев распластанное на полу тело Эйткена. Лицо его стало серо-зеленым, он отшатнулся. — Дева Мария! Он мертв?

      — Ну ладно, вы двое, — сказал нам Уэст. — Выйдите пока отсюда. — Я с трудом поднялся на ноги, и он похлопал меня по плечу. — Пойдите посидите на крылечке, подождите, пока я освобожусь. Тогда поговорим. Особенно не беспокойтесь. Я слышал все, что он говорил, так что вы вне подозрений. Идите на улицу и ждите меня там.

      — Он убил ее? — спросил я.

      — Да, — ответил Уэст. — Он, наверное, совсем спятил. Это правда, что «Маленькая таверна» принадлежала ему? И что там рулетка?

      Я пощупал лацкан пиджака. Фотоаппарат был на месте. Я отцепил его и передал Уэсту.

      — Здесь сфотографирован стол с рулеткой. Эту штучку мне дали в «Инкуайерере».

      — Похоже, мне сегодня предстоит здорово поработать. Ну, идите на крыльцо и ждите меня там. — И он пошел к телефону.

      Полицейский выпроводил меня и Джо на веранду.

      — Я увидел, как эти два головореза выволокли тебя через заднюю дверь клуба, — сказал Джо. — Я же как чувствовал, что ты собрался сунуть голову в пасть льву, вот и поехал за тобой. А потом приехал следом за вами сюда. Один я с ними бы не справился — больно здоровы, вот я и позвал полицию.

      — Спасибо, Джо, — только и сказал я, откидываясь назад в плетеном кресле. Чувствовал я себя хуже некуда.

      Медленно поползли минуты. Вдруг Джо сказал:

      — Похоже, мы остались без работы.

      — Это ещё неизвестно. Кому-то ведь придется управлять нашим «Международным». Возможно, Джо, нам даже очень здорово повезло, — ответил я, задумчиво глядя на полосу прибрежного песка.

      — Да? А мне это как-то не пришло в голову. — Он поежился. — Он, должно быть, сошел с ума. Я всегда подозревал, что с ним что-то нечисто.

      — Ты слышал, что он говорил?

      — Я все время был за дверьми веранды. Ужасно боялся, что он меня заметит, весь дрожал. Хорошо, что со мной был этот верзила сыщик, иначе не знаю, что бы я делал.

      — Вот и я тоже дрожал, — признался я.

      Мы замолчали и потом, может быть, целый час просто сидели и ждали. Наконец, на веранду вышел лейтенант Уэст.

      — Только что арестовали Клода и ваших двух приятелей, — сказал он, и его широкое лицо расплылось в улыбке. — А заодно — на четыре машины нашей городской знати. Завтра газетам будет о чем писать. — Он сел рядом с нами и посмотрел на меня. — Ну, а теперь рассказывайте все с самого начала. Кое-что мне пока неясно. А потом поедем в управление и там все запишем. Давайте, начинайте рассказывать.

      И я начал рассказывать.