Чингиз АБДУЛЛАЕВ

      В ОЖИДАНИИ АПОКАЛИПСИСА

     

      Это окрасит всю его дальнейшую жизнь, подтолкнет к странным решениям, которые раньше ему и в голову бы не пришли. Это изменит его представление о чести и уменьшит преклонение перед героизмом. Это поможет ему выжить, но сделает несчастным.

      «Сицилиец»

      Марио Пьюзо

     

                   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

     

             Глава 1

     

      В этот раз не было ни предварительного вызова, ни звонка. Просто на улице к нему обратился незнакомый малоприметный пожилой человек.

      — Дронго?

      Сразу стало ясно, что этот незнакомец так просто не отвяжется. И точно: он назвал пароль и попросил срочно вылететь в Москву.

      — Вы ошиблись, — заупрямился Дронго, — я не тот, за кого вы меня принимаете.

      — Я не ошибся, — у незнакомца не дрогнул ни один мускул на лице, — нам нужны именно вы.

      — Кому это «вам»? — разозлился Дронго. — Я давно перестал играть в ваши игры. И потом, бросьте эти глупые секреты и пароли. Я живу в независимом государстве и, кажется, не давал обязательств работать на российскую разведку.

      — Я из управления «С», — мрачно сообщил незнакомец.

      «Нелегалы», — понял Дронго, что-то очень серьезное, если на него выходят через работников этого управления.

      — Это, видимо, подсказал вам психолог? — спросил он.

      — Почему вы так решили? — На этот раз его собеседник чуть улыбнулся.

      — Точно рассчитанный ход.

      — Вы правы, — чуть помедлив, отозвался связной, — мы готовились к этой беседе.

      — И вы действительно считаете, что я могу поехать в Москву?

      — Уверен.

      — Вы что, прокрутили на компьютере все мои предполагаемые действия?

      — А как вы думаете? — На них стали обращать внимание. Незнакомец повернулся к собеседнику. — Идемте отсюда.

      Шагов двадцать они прошли молча.

      — Можете, наконец, вы мне объяснить, что случилось? — спросил Дронго.

      — Не знаю подробностей. Просто вы очень нужны.

      — Варианты отказа, конечно, исключены?

      — Да, — помедлив, сказал незнакомец.

      — Что будет, если я все-таки откажусь?

      — Я из управления «С», — жестко повторил незнакомец после некоторого молчания.

      — Понимаю. У вас есть приказ о моей ликвидации?

      — Скорее нейтрализации, — быстро ответил незнакомец, — вы же все понимаете. Если операцию проводит наше управление, она строго засекречена. Возможность утечки информации должна быть полностью исключена. Мы обязаны продумать все варианты.

      — Что в данном случае означает ваш дурацкий термин «нейтрализация»?

      — Мы передадим ваше досье в местную госбезопасность.

      — Ну и что? — удивился Дронго. — Я никогда не работал против своей страны.

      — Вы же умеете считать варианты. Вами заинтересуются. Для начала за вами установят наблюдение, возможно, даже арестуют. При общей политической нестабильности в вашей республике никто не будет долго разбираться с русским шпионом и бывшим сотрудником Госбезопасности СССР.

      — Вам не стыдно? — укорил Дронго. — Вы же отлично знаете, что все это не правда.

      Собеседник промолчал. Они сделали ещё несколько шагов.

      — А если я расскажу, что вы меня шантажируете, — вдруг весело спросил Дронго, — или ещё лучше, попытаюсь ликвидировать вас?

      Незнакомец остановился.

      — Вы с ума сошли?

      — Почему? Действую вашими методами.

      — Перестаньте немедленно, — связной разозлился, — я, гожусь вам в отцы, а вы надо мной издеваетесь.

      — По-моему, это вы мне только что обещали кучу неприятностей, а теперь обиделись.

      — Вы поедете? — в упор спросил незнакомец.

      — Я должен четко знать для чего. Если меня приглашают для работы против моей страны, я заранее отказываюсь. Хотя подозреваю, что ради этого меня не звали бы в Москву. После последней операции в Австрии я был убежден, что более вам не понадоблюсь. Со мной поступили тогда не очень красиво.

      — Я не в курсе, — виновато пожал плечами незнакомец.

      Дальше они шли молча. Дронго вспоминал последние месяцы, наполненные унылым однообразием похожих друг на друга дней, свою командировку в Австрию, смерть Натали. Позади целая жизнь, вернее, несколько жизней, прожитых им за время командировок. Впереди не было ничего. Только длинные серые будни.

      — Вы летите? — не выдержав, спросил наконец незнакомец.

      — Подозреваю, что на компьютере с самого начала был запланирован мой ответ. У вас хороший психолог. Когда мне нужно вылететь?

     

             Глава 2

     

      В Москве Дронго встретили прямо в аэропорту, чего раньше никогда не случалось. Не выдав своего удивления, он позволил подтянутым молодым людям посадить его в автомобиль. Молчаливый водитель стремительно вывел машину на трассу. С момента встречи не было произнесено и десяти слов. Лишь при отклонении от привычного маршрута Дронго позволил себе спросить:

      — Мы едем не в Москву?

      — Нет. — Сидевший за рулем не произнес больше ни слова, а он не стал более уточнять.

      Они ехали около полутора часов, пока наконец не свернули в лес. «Военно-спортивный комплекс», — прочел он на одном из дорожных указателей. Автомобиль осторожно съехал на небольшую дорожку. Через несколько минут у шлагбаума их остановил военный патруль. Внимательно проверив документы всех троих, их пропустили дальше. Еще через несколько минут, войдя в дом, они были уже у дверей кабинета. Сопровождавшие его работники осторожно постучали.

      — Войдите, — раздался знакомый голос.

      Они вошли в большую комнату. Дронго сразу узнал Родионова. Второй человек, сидевший за столом, был ему незнаком.

      — Добрый день, t — Родионов крепко пожал ему руку, — я был уверен, что ты прилетишь. Свободны, — отпустил он сопровождающих. Когда за ними закрылась дверь, он обернулся к незнакомцу:

      — Позвольте представить, Дмитрий Алексеевич, — это наш Дронго.

      Незнакомец кивнул, протягивая руку. Рукопожатие было спокойным и уверенным. «Бывший спортсмен», — отметил Дронго. Они сели за стол.

      — Ты завтракал? — спросил его Родионов.

      — Еще не успел. Летел утренним рейсом.

      — Сейчас я распоряжусь. Незнакомец с интересом рассматривал Дронго.

      — Я много о вас слышал, — приветливо обратился он к нему, — но представлял несколько другим.

      — Наверное, вы знакомились с моим досье?

      — Не пытайтесь сразу блефовать, Дронго, — заметил Дмитрий Алексеевич, — вашего досье у меня нет. Его имеют право брать только начальник внешней разведки и его заместитель. И вы, кстати, это отлично знаете.

      — Странно, — Дронго сделал вид, что удивился, — а вчера меня ваш связной уверил, что мое досье уже готово для передачи в республику.

      — Это ваша затея? — сердито спросил Дмитрий Алексеевич у Родионова. Тот покачал головой.

      — Вы же знаете, я всегда был против подобных методов.

      — Поговорим после. — Дмитрий Алексеевич повернулся к Дронго. — Вы знаете меня?

      — Нет.

      — Никогда не слышали?

      — Нет.

      — Я начальник внешней контрразведки в управлении «С».

      — Вы заняли место генерала Калугина?

      — Я занимаю свое место, — жестко отрезал генерал. — Калугин возглавлял внешнюю контрразведку в 1 м Главном управлении, а я в управлении «С». Это немного разные вещи.

      От Дронго не ускользнуло, как раздраженно дернулся генерал при упоминании имени Калугина.

      — Насколько я знаю, ваше управление проводит операции с нелегалами, — продемонстрировал свою осведомленность Дронго, — а ваш отдел, видимо, специализируется на их ошибках.

      — В каком смысле?

      — В прямом. Вы не наказываете своих людей и не проверяете. Вы их просто убираете. Очень приятно с вами познакомиться.

      — Не паясничайте, — одернул его генерал, — да, мой отдел специализируется на нелегалах. Но это не значит, что мы их всех убираем. Некоторых мы успеваем вывезти домой в СССР.., черт, забыл, в СНГ.

      — Чтобы арестовать и расстрелять уже по приговору суда?

      — С вами невозможно разговаривать, — разозлился генерал, — вы специально приехали сюда, чтобы мне хамить?

      — Дмитрий Алексеевич, это у него такая манера разговора, — извинился Родионов, — я же предупреждал.

      — Помолчите, — оборвал его генерал. — Я хочу знать, — обратился он к Дронго, — вы будете работать с нами?

      В дверь постучали.

      — Войдите! — крикнул Родионов. Вошел молодой человек с подносом, на котором были стаканы с чаем и стопка накрытых салфетками бутербродов. Дронго, взяв бутерброд, спросил:

      — А зачем же я здесь?

      — Вы не ответили на мой вопрос. — Дмитрий Алексеевич подхватил с подноса другой бутерброд.

      — Если кого-то нужно убивать — это не для меня. А в остальном… Я работаю уже десять лет.

      Бутерброд оказался вкусным.

      — Мне рассказывали о ваших операциях, — кивнул генерал, — особенно о последней, в Австрии.

      — Значит, вы должны меня понять.

      — Должен. Но я не терплю хамства. Даже у таких талантливых людей, как вы, — просто сказал генерал.

      — Извините, — выдохнул Дронго. — Я был не прав.

      — Принимаю, — генерал кивнул ему в ответ, — а теперь давайте сразу к делу. Вы хорошо помните свою последнюю командировку в Австрию?

      — Конечно, помню. Там из-за глупости нашей разведки я потерял женщину и двух агентов. Думаю, вы об этом знаете.

      — Знаю. Теперь успокойтесь и постарайтесь четко отвечать на мои вопросы. Американцы в итоге вам не поверили. Правильно?

      — Да. А кто мог бы поверить в такую игру?

      — Отвечайте только на мои вопросы. МОССАД тоже не поверил?

      — Конечно, нет.

      — Значит, ситуация была такова: вас подставили. Американцы об этом знали?

      — Да.

      — МОССАД тоже знал?

      — Да.

      — Вы в свою очередь не знали, что КГБ вас подставил?, — Сначала не понимал, потом понял.

      — Теперь подумайте и ответьте. Американцы знали, что вы встречались с Натали?

      — Думаю, догадывались, — зло ответил Дронго.

      — Израильтяне знали?

      — Конечно, да.

      — Значит, обе разведки знают, что в результате последней командировки вы потеряли любимую женщину. Верно?

      — Можно сказать, да.

      — И это случилось отчасти из-за того, что КГБ подставил вас как приманку?

      — Да.

      — Однако вы сумели выполнить свое задание и вернуться домой.

      — Да.

      — А сейчас самый важный вопрос. Как вы думаете, американцы поверят, что КГБ вторично решило подставить вас?

      — Что?.. — Дронго вскочил на ноги, поперхнувшись остатками бутерброда. — Из-за этого меня вызвали сюда? Опять ваши идиотские игры?

      — Вы не ответили на мой вопрос, — терпеливо, но жестко возразил генерал.

      Дронго задумался. Профессионализм сработал и на этот раз.

      — Нет, — решительно проговорил он, — в это не поверит никто. Просто потому, что я не позволю вторично подставить меня.

      — Верно, — кивнул головой генерал, — после смерти двух агентов и гибели Натали вы должны были выйти из игры. Более того, вы возненавидели КГБ, которое вас подставило.

      — Откуда вы знаете, что это не так? — с неожиданной злостью спросил Дронго.

      — Вы — профессионал, а это значит, что эмоции должны быть под контролем разума. Вашего разума.

      — Я, кажется, начинаю понимать, — кивнул Дронго, — в это невозможно поверить, и именно поэтому вы решили разыграть эту карту. А я все гадал, для чего я вам нужен.

      — Мы умеем просчитывать варианты, — подтвердил его догадку генерал, — скажите мне, кто поверит, что КГБ решило использовать уже разоблаченного агента? Кто поверит, что, подставив его один раз, мы решили подставить его второй? Кто поверит, что агент, потерявший трех друзей в предыдущей операции, согласится на подобную командировку? Это абсолютно невероятно, и именно поэтому мы решили пригласить вас.

      — Чтобы ещё раз подставить? — спросил Дронго, глядя в глаза генералу.

      — Да, — ответил тот, не отводя глаз, — именно для этого. И нам нужно только одно — ваше согласие. Вы уже поняли: заменить вас мы не можем. Такой шанс бывает один на миллион. Даже нарочно мы не смогли бы создать подобной ситуации.

      Дронго молчал. Он тоже умел просчитывать варианты.

      — Верно, — наконец проговорил он, — действительно ситуация уникальная. Я снова отправлюсь в командировку, а вы сообщите американцам, что я двойной агент?

      — Нет, — поднявшись, генерал приблизился к Дронго, — на этот раз вас арестуют почти сразу по прибытии на место. Но только после выполнения нашей операции.

      В комнате наступило молчание.

      — У меня будет сверхзадача, — понял Дронго.

      — Да. И не одна, — ответил генерал, — об этом мы поговорим подробнее.

      — Я ещё не дал согласия, — напомнил агент.

      Молчавший Родионов неожиданно засмеялся.

      — Думаю, что вы согласитесь. Наши психологи были убеждены в вашем положительном ответе.

      — Я всегда считал, что на меня достаточно одного психолога, — невесело заметил Дронго.

      — Над этой операцией работали восемь человек. Весь наш отдел. — Помолчав, Родионов добавил:

      — Они дали нам почти стопроцентную гарантию, что вы согласитесь.

      — Какие у меня сверхзадачи? — спросил Дронго у генерала.

      — Первая: выйти на нашего агента Стивена Харлета. Он занимает примерно такую же, как я, должность.

      — А вторая?

      — Вторую я вам не скажу. Там сидят не дураки. Вам будут прочищать мозги, проверять вас на детекторах и разных компьютер-тестах. Вы не должны знать своего задания до определенного момента.

      — Как я узнаю, что этот момент наступил?

      — Вы узнаете, — успокоил генерал, — мы все продумали.

     

             Глава 3

     

      Нужно очень любить свою работу, чтобы мокнуть под дождем вот уже второй час. Дронго поднял воротник. Дождь не прекращался, словно решил испытать его терпение. Наконец он увидел огни фар подъезжавшего автомобиля. За рулем сидел молодой мужчина лет тридцати. Он приоткрыл дверцу.

      — Садитесь, — пригласил водитель с заметным эстонским акцентом.

      Дронго не заставил себя дважды упрашивать.

      — Добрый день, — сказал он, когда машина тронулась.

      — Здравствуйте, — вежливо отозвался эстонец.

      Еще минуту они молчали.

      — Документы в «дипломате» на заднем сиденье. Код — семьсот тридцать один, — наконец сообщил водитель.

      Дронго обернулся, протягивая руку.

      — Куда мы едем? — спросил он, быстро просматривая бумаги.

      — В гостиницу в Таллине. Ваш паром отходит в Хельсинки только завтра. В отдельной папке были деньги. Двадцать тысяч немецких марок. Дронго, не считая, положил купюры в карман.

      — Расписка нужна? — спросил он. Эстонец улыбнулся, покачал головой.

      — А раньше просили. Как далеко зашла перестройка в разведке! — пошутил Дронго.

      Эстонец не ответил, но, кажется, усмехнулся.

      К отелю подъехали под вечер. За все время дороги они больше не сказали друг другу ни слова.

      — Вам заказали номер, — выдавил из себя водитель, — можете показать свой паспорт и вселяться в гостиницу. Платить нужно самому.

      — Понятно. — Пассажир вышел из автомобиля, возвратив «дипломат» водителю. Деньги и документы были у него в кармане. — Спасибо. — Взяв свой небольшой чемоданчик, Дронго зашагал к отелю. Автомобиль тут же отъехал.

      В гостинице «Олимпия» он получил обычный одноместный номер. Он и раньше бывал в Таллине, но теперь впервые оказался в знакомом городе и в знакомой гостинице, ставшими «заграницей». Новизна ощущений скорее угнетала, чем радовала. Он знал здесь многих, и многие знали его. Дронго мог часами гулять по старому Таллину, спускаться по узким улочкам, просиживать в маленьких уютных кафе и ресторанах прибалтийской столицы. Однако в этот раз он впервые приехал в Таллин не на отдых, а на работу.

      Через час должна была состояться его встреча со связным, и он, убедившись, что время есть, прилег на кровать. Полученное задание не только в корне отличалось от всех предыдущих, но и в какой-то мере заставляло Дронго пересмотреть устоявшиеся взгляды на код событий, происходящих в его стране и за рубежом.

      Если раньше у него были хоть малейшие шансы на самостоятельную разработку операции, то сейчас он был ограничен жесткими рамками инструкций.

      Когда до назначенного времени осталось двадцать минут, он начал одеваться. Выходя из отеля, Дронго не сдал ключ, посчитав, что его отсутствие может остаться незамеченным.

      В условленном месте его ждал автомобиль. Сев в машину, он поздоровался. За рулем находилась женщина средних лет. Ей можно было дать лет тридцать пять, а то и все сорок. Среди густых темных волос кое-где пробивалась седина, у рта явственно проступали волевые складки. Дама была в темных очках и не сняла их, даже когда он сел в машину.

      — Добрый день, — приветливо ответила женщина, заводя машину. — Вы Дронго?

      — Да.

      — Меня зовут Мария Грот.

      — Очень приятно. Мы будем работать вместе?

      — Вы разочарованы?

      Он уловил в её голосе насмешку.

      — Нет. Просто спрашиваю.

      — Как мне вас называть?

      — По паспорту я Андрэ Фридман.

      — Так и называть?

      — Если вам больше нравится моя кличка…

      Мария посмотрела на него, чуть улыбнувшись.

      Кажется, первый контакт был установлен.

      — Куда мы едем? — спросил он.

      — В ресторан. Здесь за городом есть прекрасное место, где можно поговорить.

      Дама достала сигареты и, посмотрев на него, щелкнула зажигалкой.

      — Насколько я знаю, вы не курите.

      — Нет.

      — Дым вам не мешает? — Кажется, язвительность его партнерши не имеет пределов.

      Дронго засмеялся.

      — Считайте, что первый раунд вы выиграли.

      Мария подхватила его тон:

      — Мне столько рассказывали о ваших подвигах. Это впечатляет.

      Автомобиль выехал на трассу.

      — Нам далеко ехать? — спросил он.

      — Здесь минут десять.

      — Вы уже знаете свой маршрут?

      — Да, через Швейцарию.

      — Встречаемся в…

      Достав листок, Дронго написал название города и улицы. Мария удивилась.

      — Почему там? Мы не говорили о другом городе.

      — Я люблю менять план действий в рамках разумного. Никогда не следует пренебрегать безопасностью.

      Оба знали, что в автомобиле включен скэллер, исключающий возможность подслушивания. Однако последние достижения техники позволяли подслушивать по колебаниям оконных стекол путем направленного луча. Дронго не хотел рисковать.

      Взяв зажигалку, он сжег листок.

      — Вы бывали в этом городе?

      — Неоднократно.

      — Значит, встретимся там в условленное время. Пароль вам не нужен? — почти серьезно спросил Дронго.

      Мария засмеялась.

      — Вы отыгрываете свое очко. Я привезу «инструменты» прямо туда.

      — Договорились. Постарайтесь узнать особенности его характера, время, место обычных встреч. У вас есть его фотография?

      — Нет, но я видела его лицо.

      — Насколько я могу судить, достаточно волевое. Если этот тип что-либо задумает, обязательно осуществит. Кстати, такую характеристику на него дали наши психологи. Вы знаете, сколько у нас времени? — спросил Дронго.

      — Три дня. У меня есть рекомендации психологов по поводу его предполагаемых действий в случае обострения ситуации.

      — Какие шансы на его согласие?

      — Все просчитано. Коэффициент больше шестидесяти. Если ничего не помешает, — добавила спутница.

      — Человеческий фактор изменчив. Просчитывали два месяца назад, за это время многое могло произойти.

      — У него умерла жена. Мы ввели поправку. С учетом особенностей его психики коэффициент согласия даже несколько повысился.

      — Я никогда особенно не доверял этим данным, — возразил Дронго, — они всегда бывают не до конца продуманными.

      — Знаете, — вдруг улыбнулась Мария, — я вспомнила, как в аналитическом отделе мне всегда говорили о неверии ребят из Первого управления в их науку. Разведчики — снобы, утверждали аналитики.

      — Не думаю, просто разведчики иногда лучше просчитывают варианты на месте с учетом человеческого фактора.

      — Кстати, вы знаете, что бывшие руководители разведки Крючков и Шебаршин тоже не особо доверяли аналитикам?

      — Ну и что?

      — Ничего. Просто есть один известный случай. Семнадцатого августа девяносто первого года, за сутки до начала активных действий, на стол председателя КГБ Крючкова положили информацию аналитического отдела. Там прямо указывалось, что путч обречен. Крючков не поверил, посчитав это обычной перестраховкой. Последствия вам известны.

      — Откуда у вас такая информация? Кстати, вы разве сами не из Первого управления? — Агент внимательно посмотрел на собеседницу.

      — Я из управления «К». — Остановив машину, женщина сняла очки. В автомобиле наступила минутная тишина.

      — У вас красивые глаза, — только и нашелся Дронго.

      — Что? — немного растерялась Мария.

      — Я говорю, у вас очень красивые глаза. Значит, в случае провала моих усилий вы…

      — Да, я ликвидирую его.

      Управление «К» занималось ликвидацией неугодных агентов и связных. Это был отряд профессиональных убийц в КГБ.

      — Я начинаю вас бояться. У вас нет полномочий в отношении меня?

      — Есть, — отозвалась Мария, — если вы попадете к американцам раньше назначенного времени.

      — Что значит раньше времени? Вы меня уберете?

      — Я постараюсь нейтрализовать последствия нежелательного срыва. Они смотрели друг на друга в упор.

      — У вас красивые глаза, — повторил Дронго. — Зачем вы мне это рассказываете?

      — У вас не должно быть иллюзий. Операция исключительно важна, и вы об этом знаете.

      Он вышел из машины, осторожно закрывая дверцу.

      — У меня давно нет никаких иллюзий в отношении всех разведок мира, — устало произнес Дронго.

      Вышедшая за ним Мария громко хлопнула дверцей.

      — Я должна быть предельно искренней с вами. Это входит в мои установки и соответствует моим желаниям.

      — Идемте в ресторан. И договоримся, о делах ни слова.

      В маленьком эстонском ресторанчике, рассчитанном на двадцать — двадцать пять человек, было почти пусто. Они сели в углу, вежливый официант, предложив меню, удалился.

      — Что вы будете есть? — спросил Дронго.

      — Мне все равно. Вернее, выбор за вами.

      — Хорошо. — Он углубился в изучение меню.

      Сделав заказ, откинулся на спинку кресла и задал неожиданный вопрос:

      — Кто из писателей вам больше нравится?

      — Что? — не поняла Мария в первый момент.

      — Я спрашиваю, кого вы любите читать?

      — Ремарка, — сухо ответила женщина и, помолчав немного, добавила: — Еще Франсуазу Саган.

      Официант принес минеральную воду, бутылку вина, бесшумно разлил его в бокалы.

      — Ваше здоровье, — провозгласил Дронго.

      Он обратил внимание, что его дама почти не пьет.

      — Отдаю должное вашему вкусу. Ремарк — изумительный писатель. Особенно его «Триумфальная арка». А я люблю Хемингуэя, — поведал Дронго, — и американских фантастов: Азимова, Брэдбери, Шекли, Саймака.

      — Я знаю, — кивнула Мария, — мне говорили об этом.

      — Вам, наверно, известно обо мне все. А я вас вижу первый раз в жизни. У вас есть семья?

      — Дочь, — сухо ответила собеседница, доставая сигареты.

      — Вы разведены?

      — Муж погиб десять лет назад. — Мария осторожно положила сигарету в пепельницу.

      — Простите.

      — Ничего. Это случилось в Афганистане, в октябре восемьдесят второго. Он был летчиком.

      Официант принес первые закуски, аккуратно расставив все на столе.

      — Мы будем вместе достаточно долго, — объяснила свою словоохотливость женщина, — и в наших интересах знать друг о друге достаточно много.

      — Вы делаете это только из профессионального интереса?

      Усмехнувшись, Мария достала из сумки очки, протерла их платком и положила обратно.

      — Да, — решительно ответила она, — только потому. Мы же договорились: о делах ни слова.

      — Больше не буду. Давайте поговорим о Ремарке.

      Через три часа, когда они снова садились в автомобиль, Дронго спросил спутницу:

      — Можно я задам вам один вопрос?

      — Конечно, — кивнула женщина, надевая очки, — но только один.

      — Вы давно в управлении «К»?

      — Восемь лет, — просто ответила она.

      — И.., есть успехи?

      — Вы обещали задать только один вопрос, — сухо напомнила женщина.

      — Простите.

      Обратно возвращались молча. Уже у самой гостиницы она вдруг быстро произнесла:

      — Насколько я знаю, на вашем счету тоже есть кое-что, и немало.

      — Да, но это была суровая необходимость. Я защищал свою жизнь, — возразил Дронго.

     

             Глава 4

     

      В Хельсинки он прибыл рано утром. Сойдя с корабля, поспешил в гостиницу, по дороге успев разменять несколько тысяч немецких марок. Обычный маршрут разведчиков через другую страну включал в себя обязательно и этот элемент безопасности. Несмотря на то что разведка предпочитала использовать деньги, получаемые в банках за рубежом, возможность провала нельзя было исключить. Купюры могли быть взяты под контроль при выдаче, и тогда прибывший на место агент автоматически проваливал хорошо продуманную операцию. По инструкции для большей гарантии рекомендовалось разменивать деньги в третьей стране. Дронго никогда не пренебрегал этими правилами, не раз спасавшими ему жизнь.

      Кроме того, по легенде Андрэ Фридман прибывал в Германию именно из Финляндии. В Хельсинки он не должен встречаться ни с кем из связных, но в условленном месте его ждал «почтовый ящик». Дронго благополучно отправил первое донесение в Москву и взял билет на вечерний рейс в Мюнхен.

      Многие полагают, что «почтовый ящик» — это обязательно тайник в лесу или в городе, где нужно оставить зашифрованную записку. На самом деле разведка давно отказалась от подобных уловок, которые встречаются разве что в плохо сделанных детективных фильмах. «Почтовым ящиком» теперь могли служить скамейка, бар или улица, где разведчик должен появиться.

      Особенности походки, различные предметы в руке, стиль одежды — все это могло быть кодом для связного, принимающего эти данные как понятные только ему сообщения. Даже платок, вынутый во время прогулки, мог о многом сказать профессионалам.

      Прибыв в Мюнхен, Дронго сразу отправился в отель, заказанный предварительно из Хельсинки, и попросил портье принести ему билеты на завтрашний вечерний поезд в Дрезден. Из номера он заказал также автомобиль на завтрашний день.

      Рано утром «Мерседес», взятый напрокат, уже стоял в гараже отеля, и, пока постоялец завтракал, расторопный швейцар распорядился подогнать машину к дверям.

      Выходя из гостиницы, Дронго попросил дежурную в холле разрешить ему позвонить. Девушка весело кивнула. Он набрал номер и, услышав голос, сказал по-английски:

      — Добрый день. Вас беспокоит Андрэ Фридман. Я звоню по поручению своей фирмы.

      На другом конце провода глуховатый мужской голос, чуть поколебавшись, с акцентом ответил:

      — Я знаю о ваших предложениях. Давайте встретимся и поговорим.

      — Договорились. Я буду через два часа. Он положил трубку, улыбнувшись дежурной.

      — Большое спасибо.

      За рулем разведчик всегда чувствовал себя не совсем уверенно, помня, как однажды в Индонезии потерял преследуемую машину и лишь чудом нашел затем нужного ему человека.

      До места встречи в Штарнберге можно было доехать за полтора часа. Поэтому Дронго вел машину осторожно, попутно проверяя, нет ли за ним наблюдения. Все было спокойно, и он добрался до Штарнберга минут за десять до назначенного времени.

      Подъехав к озеру, он остановил автомобиль у небольшой лодочной станции, где было пришвартовано несколько маленьких катеров. В одном из них сидел пожилой мужчина лет шестидесяти. Он был в кожаной куртке и большой кепке, надвинутой на глаза. Увидев Дронго, он привстал, приветливо махая рукой.

      — Мистер Фридман? — обратился к нему хозяин катера.

      — Да.

      — Идите сюда. Я вас жду.

      Дронго прошел вдоль причала и спрыгнул на катер. Мужчина протянул ему руку.

      — Альфред Греве.

      — Андрэ Фридман.

      Рукопожатие было крепким. Греве прошел в каюту, вскоре послышался треск мотора. Развернув катер, они отошли от берега. Было довольно прохладно, и Дронго подумал, что его легкий костюм не предназначен для таких прогулок. Тем не менее он предпочел остаться у борта. Через двадцать минут их причал уже невозможно было разглядеть за линией горизонта. Заглушив мотор, хозяин катера прошел на палубу.

      — Вам не холодно? — спросил Греве.

      — Ничего.

      — Если хотите, пройдем в каюту. Там у меня есть виски.

      — Спасибо, я не пью виски, — улыбнулся Дронго, — мне действительно пока не холодно.»

      Греве сел рядом с ним.

      — Вы из Москвы? — перешел он на русский.

      — Да, — кивнул Дронго. — Они просили передать вам привет.

      — Спасибо. Как там дела?

      — Ничего хорошего, — честно признался Дронго.

      — Понятно. Я, конечно, читаю газеты, но понять трудно. Почему все так кончилось?

      — Вы давно не были дома? — сочувственно спросил Дронго.

      — Двадцать лет.

      — Немало.

      — Я тоже так думаю. Вы, кстати, второй живой человек, с которым я разговариваю за все это время. Первый связной прибыл двенадцать лет назад. До этого восемь лет я «вживался» в эту среду. С ним я работал почти столько же. Хотя «работал» громко сказано. Мы с ним встречались два раза в год. В восемьдесят девятом его отозвали. С тех пор я один. — По-русски Греве говорил с акцентом.

      — Понимаю.

      — Последние три года не могу понять, что происходит. Молчит мой «почтовый ящик», никто не выходит на связь. Думал, может, обо мне забыли? Хоть я и немец по национальности, но всегда считал себя советским гражданином. А кто я теперь? Я даже, наверное, не могу назвать себя гражданином России. Все мои родные из Северного Казахстана.

      Дронго молчал, понимая, что человеку нужно выговориться.

      — С другой стороны, я здесь уже привык. За двадцать лет обзавелся друзьями, женился. Как я теперь могу уехать, куда? Иногда даже беспокоюсь, вдруг дома узнают, что я русский шпион. Я ведь начал забывать русский язык. Мне кажется, что я всегда жил здесь, в Германии, и вообще это моя родина, дом моих предков, а все остальное дурной сон. Вы же знаете, я был «законсервирован».

      В борт катера чуть слышно ударяли волны.

      Греве усмехнулся.

      — Термин какой придумали: «законсервирован». Я должен был сидеть и ждать, когда я понадоблюсь. Двадцать с лишним лет ждал. Так и не понадобился. Смешно?

      — Не очень. — Дронго вздохнул. — Кажется, становится зябко. Давайте ваше виски.

      Они прошли в каюту. Альфред, достав из бара бутылку, разлил янтарную жидкость в два глубоких бокала.

      — Не разбавлять?

      Дронго кивнул, получая свой виски.

      — Ваше здоровье.

      От выпитого стало действительно тепло. Греве достал сигареты, закурил.

      — Двадцать лет, — продолжал он. — Иногда я спрашиваю себя: кому была нужна моя жизнь? Я прибыл сюда, когда мне было тридцать четыре года. Сейчас мне пятьдесят пять. Я уже старик. Двадцать лет ожидания хуже всякой тюрьмы. Постоянно на натянутых нервах. Хоть бы я что-то делал, так было бы легче. А то «законсервирован». Как разведчик, я все понимаю, нужны и такие агенты, но, поверьте, тяжело, очень тяжело.

      Он снова разлил виски в бокалы, на этот раз добавив немного тоника.

      — Знаете, зачем я вам это рассказываю? — спросил вдруг Греве. — Чтобы у вас не было иллюзий. Я потерянный агент, человек дисквалифицировавшийся. Двадцать лет без работы, такое даром не проходит. Недавно в газетах прочел, что госбезопасность наша сумела-таки взять генерала Полякова. Его расстреляли, а он ведь был моим учителем в разведшколе.

      — Зачем вы мне это говорите? — угрюмо спросил Дронго.

      — А может, у вас есть приказ и о моей ликвидации. Сейчас ведь наши агенты сотнями переходят на другую сторону. Там, у победителей, лучше. Деньги, слава, безопасность. Здесь ничего нет.

      — Вы не перейдете, — покачал головой Дронго, — мы это знаем. Психологи просчитали ваши действия.

      — Верно, — кивнул Греве, — не перейду. И знаете почему? Во мне остались какие-то непонятные мотивы, называйте, как хотите; идеалы, исключающие такую возможность. А вы правда считаете, что я смогу работать в полную силу спустя двадцать лет?

      — Не знаю, — пожал плечами Дронго. — Я прибыл не для этого, — он понимал, что его ложь выглядит наивной, — пока я ваш связной на ближайшее время или вы мой, как вам будет угодно. Может, скоро меня сменит кто-нибудь другой.

      — Непохоже, — Греве снова потянулся за бутылкой, — не обижайтесь, но правда непохоже. Ваш «Мерседес», ваши манеры и одежда выдают вас. Связные такими не бывают. Они не разъезжают на «Мерседесах», взятых напрокат.

      У вас скорее какое-нибудь важное задание. Ведь вы, по-моему, даже не говорите по-немецки.

      Дронго улыбнулся.

      — А вы считаете, что потеряли квалификацию.

      Греве засмеялся.

      — Здорово. Это вы меня вынудили. — Он чуть пригубил бокал. — Я должен что-то сделать?

      — То же, что и раньше. Просто жить. Ваше время ещё не пришло.

      — Вы действительно думаете, что мое время придет и я могу кому-то понадобиться?

      — Я думаю, да, — почти честно ответил Дронго, — вы здесь двадцать лет, а это огромный капитал для дальнейшей деятельности.

      — Как сейчас называется наша разведка? КГБ ведь не существует.

      — Управление внешней разведки. Возглавляет Примаков.

      — Ясно. Слушайте, можно я задам вам один вопрос?

      — Валяйте.

      — Вы отдаете себе отчет в том, что мы проиграли третью мировую войну? Лично вы понимаете это? Только честно, без пропагандистских клише?

      — Понимаю, — почти сразу ответил Дронго, — даже лучше, чем вы думаете.

      Они помолчали.

      — Вам присвоено звание полковника, — сообщил Дронго.

      — Спасибо. Кстати, там ещё не поменяли форму?

      — Нет, такая, как раньше. Три звезды и две полосы. Просто звездочки чуть сместили в сторону плеча.

      — Значит, и здесь поменяли, — махнул рукой Греве. — А как там в стране, правда тяжело?

      — Правда, — подтвердил Дронго, — но словами это трудно объяснить. И потом, сейчас у нас разные страны. У вас своя, у меня своя, а работаем мы на третью.

      — Да, да, — кивнул его собеседник. — Я все понимаю. Вам, наверное, тоже нелегко. Простите.

      — Обсудим дальнейшую работу. Скоро у вас будет встреча по варианту три. Вы все помните? Канал связи прежний.

      — Конечно, помню.

      — У вас есть какие-нибудь личные просьбы?

      — Нет. Наверное, нет. В Казахстане у меня брат, сестра. Мать умерла десять лет назад, а как они, я не знаю.

      — С ними все в порядке. Ваш брат уже дедушка. Кстати, дочь вашей сестры недавно переехала в Германию.

      — Да? — оживился Альфред. — Где они живут, я их… — Он осекся. — Впрочем, не говорите, а то я не выдержу и поеду туда.

      — А я и не скажу. Во-первых, я правда не знаю. Во-вторых, когда её выпускали, была соответствующая операция. Они живут далеко отсюда, в северной части Германии. Не думаю, что вы когда-нибудь увидитесь. И потом, вы их вряд ли теперь узнаете.

      — Да, наверное, это к лучшему… — кивнул Греве. — Сейчас мы спустимся вниз по озеру и подойдем к причалу через полчаса. Вы возьмете такси и поезжайте в Штарнберг. Там заберете свой автомобиль.

      — Хорошо. А сейчас поговорим ещё немного о деле…

      Греве встал к рулю, разворачивая катер.

      Возвращаясь под сильным дождем домой, Дронго снова прокручивал в памяти свой разговор с Альфредом.

      «Вы понимаете, что мы проиграли третью мировую войну?» — спросил его Альфред.

      Конечно, понимает. Это Греве сидит в благополучной Германии вот уже двадцать лет и так нервничает, а что делать ему? Танки в Тбилиси, Вильнюсе, Баку, погромы, убийства, настоящие войны, развернувшиеся сразу в нескольких республиках, распад страны. Он это слишком хорошо понимает.

      «Мы проиграли третью мировую войну, — сказал Греве, — проиграли».

      Именно поэтому так нужна его операция. Вечером Дронго передал сообщение в Москву: «Агент к дальнейшей деятельности готов, консервация проходит успешно».

     

      РАЗГОВОРЫ О БУДУЩЕМ

     

      МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ В УПРАВЛЕНИИ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ ДОКУМЕНТ ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ НЕ ПРОСЛУШИВАТЬ НИКОГДА ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН ВСЕМ КАТЕГОРИЯМ ЛИЦ ВСКРЫТЬ ЛИЧНО НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ.

     

      Дмитрий Алексеевич:

      — ..Собственно, уже в восемьдесят девятом стало окончательно ясно, что ГДР мы сдадим. Нужно было выяснить только форму сдачи. И приемлемые условия. Кстати, Эрих Хонеккер знал об этом и потому так настороженно относился к нашей деятельности в его стране. Нам не удалось тогда провести операцию в состоянии полнейшей секретности. Ведомство Мильке что-то узнало о нашем плане и проинформировало Хонеккера. Но было слишком поздно.

      Бегство восточных немцев уже невозможно было остановить. Мы оказались вынужденными пойти на смещение Хонеккера.

      Однако последующие события развивались стремительнее, чем мы предполагали.

      Дронго:

      — Вам не кажется, что и этот вариант поддавался прогнозированию?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Он и был предусмотрен, однако не в такой обвальной форме. Кренц и Модров уже не могли спасти положение. В последний момент от нас настойчиво требовали вооруженного вмешательства. Танковые колонны в те часы получили приказ быть в полной боевой готовности. Дивизии разворачивались для выступления. Тогда на Горбачева очень давили. Но именно КГБ не дал согласия на эту операцию. Крючков категорически не хотел вначале слушать наших аналитиков, тем не менее ему пришлось признать правоту их доводов. Танки так и остались стоять в ангарах, а Берлинская стена рухнула.

      Дронго:

      — В данном случае её подкапывали с двух сторон.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Да, именно с двух. Объединение Германии, процесс давно назревший и стоявший в наших планах на первом месте, произошел и благодаря нашей деятельности. В данном вопросе мы даже сотрудничали с американцами. Восторженные немцы ломали бетонные плиты, мы помогали убирать невидимые заграждения. Все произошло так, как и должно было произойти. Стена рухнула, и объединение Германии стало реальным фактором европейской, да и мировой политики. Скажу откровенно, такого эффекта не ожидал никто; не только ЦРУ, но и сами немцы были, пожалуй, больше других ошеломлены таким подарком. Случилось то, что мы предполагали ещё за несколько лет до падения Берлинской стены. Однако в данном случае мы не только предполагали, но и действовали. Тысячи секретных агентов «Штази» в течение последних десяти лет незаметно и тайно выводились из-под контроля немецких спецслужб. Мильке <Эрих Мильке — шеф «Штази», восточногерманской службы безопасности.> и Вольф <Маркус Вольф — шеф разведки ГДР.>, догадываясь о многом, предпочитали закрывать глаза. Агенты поступали в наше распоряжение, и вся их картотека передавалась в наши ведомства. Мы успешно внедряли в ГДР агентуру из турков, вьетнамцев, корейцев, стараясь охватить все регионы страны. В назначенный день они должны были начать действовать.

      Именно благодаря оперативности наших секретных сотрудников удалось разгромить в восточном Берлине картотеку «Штази», уничтожив последние ниточки, связывавшие старых агентов с их бывшими хозяевами. К тому времени, когда Берлинская стена пала, практически вся территория ГДР была покрыта сетью наших сотрудников. Американцы и западные немцы в состоянии эйфории не смогли распознать нашей игры. И это стало нашим большим достижением.

      Дронго:

      — Вы проводили одновременно подобную операцию и в Западной Германии?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Маркус Вольф передавал нам только «законсервированных агентов», известных лично ему. В противном случае мы отказывались от сотрудничества.

      Дронго:

      — Но у вас были и свои «консерванты»?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Конечно. С некоторыми из них вы даже увидитесь. Должен сказать, что среди них есть люди, которые по пятнадцать-двадцать лет жили в Германии. Это наш «золотой фонд». И мы не намерены его растранжиривать, но учтите, ваша миссия как раз и состоит в том, чтобы убедить некоторых из них сдаться властям.

      Дронго:

      — Я не совсем вас понял.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Я повторяю, они должны будут сдаваться властям.

     

             Глава 5

     

      В Дрезден он прибыл утренним поездом. Город уже проснулся, и многочисленные прохожие, не обращавшие на него внимания, спешили на работу. Немцы, начинающие свою работу, пожалуй, раньше всех в Европе, были молчаливы и сосредоточенны. В этот обычный будний день Дронго старался не выделяться в толпе. Свой небольшой чемоданчик знаменитой французской фирмы «Делсей» он сдал на вокзале в камеру хранения. В чемоданчике был его обычный набор — зубная щетка и паста, любимая туалетная вода «Фаренгейт», бритвенный набор, смена белья и две рубашки. Кроме того, в чемоданчике лежал включенный небольшой скэллер, предназначенный глушить разговоры во время прогулок хозяина чемодана. Другой скэллер лежал у него в кармане.

      В Дрездене Дронго бывал и раньше. Именно поэтому он назначил свидание Марии здесь, чтобы убедиться в обоснованности своих позиций. Перед поездкой в Магдебург он хотел ещё раз просчитать свои будущие ходы.

      Мария ждала его на террасе, в том самом кафе, где он однажды встречался со связным одиннадцать лет назад.

      Тогда это была почти своя территория. Дрезден, как и всю Германию, наводняли тысячи агентов «Штази», и Дронго даже не думал о мерах предосторожности. Теперь Дрезден находился глубоко в тылу противника, и ему приходилось действовать осмотрительней. Поэтому он терпеливо наблюдал почти двадцать минут. Все было спокойно.

      Заметив Дронго, Мария кивнула ему. Он, не сказав ни слова, сел за столик.

      — Вы непунктуальны, — отметила она, взглянув на часы.

      — Простите. Обычно я специально немного опаздываю, чтобы проверить реакцию окружающих. Если, кроме нас, о разговоре знает кто-нибудь еще, они обязательно начинают нервничать, и это становится сразу видно. Разведчик не может опаздывать больше чем на десять минут, этот закон известен во всех разведшколах мира. А я люблю действовать вопреки правилам. В любом случае прошу меня извинить за опоздание.

      Мария с интересом посмотрела на него.

      — Вы странный человек, Дронго. Кстати, где вы испачкали свой плащ? Вот здесь, слева.

      Он почистил рукав.

      — Стоял, прислонившись к стене, — улыбнулся Дронго.

      На Марии была легкая кожаная куртка и темная блузка. В черных брюках и спортивной обуви она выглядела лет на десять моложе своего возраста.

      — Вы хорошо сегодня выглядите, — заметил Дронго, почти не покривив душой.

      — Будете кофе? — проигнорировала она его комплимент.

      — Да, — кивнул он подошедшему официанту, — хотя я не очень люблю кофе.

      — Зачем же вы тогда заказали его? — Она улыбнулась.

      — За компанию с вами. Чтобы не сидеть просто так.

      Официант уже нес дымящийся кофе. Она подождала, пока он отошел.

      — У нас появились некоторые осложнения, — сообщила Мария.

      — Что-то случилось?

      — Да.

      Дронго понял все без лишних слов. Ему впервые стало не по себе. Рядом с ним сидела профессиональная убийца, и он знал, что стоит за её словами.

      — Вы привезли инструменты? — глухо спросил он.

      — Разумеется. — Достав сигареты, она щелкнула зажигалкой. — У вас на лице написано, что вы обо мне думаете.

      — Это я думаю о других людях, — возразил Дронго. — Когда мне нужно быть на месте?

      — Встреча состоится завтра в два часа дня. Наш подопечный предупрежден.

      — У вас есть резервный вариант?

      — Конечно.

      Он протянул салфетку.

      — Напишите название города. «Деделебен», — прочел разведчик.

      — Все правильно. — Дронго разорвал салфетку на мелкие клочья и попросил у Марии зажигалку.

      Глядя, как горит бумага, он задумчиво произнес:

      — Только бы он согласился. Мария взглянула на часы.

      — Мне пора, — понял Дронго.

      — Как вы доберетесь до Магдебурга?

      — На прогулочном катере. Отходит через два часа.

      — Я лечу самолетом.

      — Вы будете ждать меня на месте?

      — Разумеется.

      — Я не спрашиваю, где вы будете. Что мне сделать в случае его согласия?

      — Как и договорились. Достать носовой платок и вытирать лицо.

      — В случае отказа…

      — Вы уходите, не доставая платка. Дронго понимал: у агента, на встречу с которым он шел, не было ни единого шанса. В случае отказа от сотрудничества Мария должна его ликвидировать. Из-за этого предстоящий разговор казался мучительным, ибо на карту ставилась жизнь человека.

     

             Глава 6

     

      Они встретились в парке. Как было условленно, Эрих Хайншток пришел на встречу ровно в два часа дня. Андрэ Фридман появился на месте спустя двенадцать минут. За час до назначенного времени Дронго внимательно осмотрел место встречи. У входа в парк стоял заброшенный пятиэтажный дом. Лучшего места для снайпера трудно найти. Но Марии нигде не было. Он вдруг впервые отчетливо понял, что через час будет решать судьбу человека.

      Он вспомнил данные из персональной картотеки «Штази». Хайнштоку пятьдесят четыре года. Тридцать из них он проработал в 15-м управлении, в ведомстве Маркуса Вольфа, специализируясь на вопросах внешней разведки. Восемь лет провел за рубежом, в Испании и Южной Америке. Владел тремя европейскими языками. Имел звание полковника восточногерманской разведки, награды. Был женат, но жена умерла, и с учетом этого фактора психологи и аналитики рекомендовали Хайнштока для работы с Дронго.

      Немец должен был сдаться властям. Убедить его сделать так — в этом и заключалась миссия Дронго. Агент был нелегалом в собственной стране, и даже его соседи, знавшие Эриха много лет как талантливого кинооператора, не подозревали о его подпольной деятельности. Досье Хайнштока было заранее переправлено в Москву. Теперь он должен сдаться властям, а заодно выдать всю сеть агентуры, подготовленную советской разведкой. Это был один из основных пунктов дьявольского плана российских спецслужб. И главной ударной силой на этом этапе операции должен стать Хайншток.

      Дронго уверенно подошел к нему, отметив спокойную реакцию полковника.

      — Добрый день. — Дронго говорил по-английски, которым, судя по досье, его собеседник владел.

      Хайншток, пожав протянутую руку, предложил сесть на скамейку. Дронго привычным жестом включил в кармане скэллер.

      — Меня зовут Андрэ Фридман, — начал Дронго, — вас предупреждали о нашей встрече.

      — Да, но я думаю, что вам говорили о моем нежелании видеться с вами. — По-английски Хайншток говорил правильно, но с характерным немецким акцентом.

      — Не успели, — искренне признался Дронго, — я уже несколько дней как выехал из Москвы.

      — И тем не менее я настаиваю на своем. Мне не хотелось бы иметь никаких контактов с русской разведкой.

      — Однако вы работали на неё в течение последних тридцати лет.

      — Да, и никогда не стыдился этого. Сейчас ситуация изменилась.

      — Вы хотите выйти в отставку?

      — Я фактически уже в отставке последние три года.

      — Разведчики так просто не уходят.

      — Не говорите банальностей. Я никогда не скрывал своих убеждений. И сейчас не собираюсь скрывать. Это не значит, что я буду работать на вашу разведку.

      — На нашу не надо. А на свою? — неожиданно спросил Дронго.

      Хайншток с интересом взглянул на него.

      — Хороший вопрос. Только я не совсем понял, о чем вы говорите?

      — Я говорю о работе вашей разведки.

      — У нас нет никакой разведки.

      — Вы действительно так считаете?

      — Перестаньте морочить мне голову. Вы, кажется, вдвое моложе меня.

      — Разведка так просто не исчезает, — терпеливо продолжал Дронго. — Как не исчезают так просто и государства, и профессионалы, работающие на эти государства.

      — Продолжайте. — Хайншток достал сигареты, щелкнул зажигалкой, затянулся.

      — Вы слышали о плане «Везувий»?

      — Я должен отвечать? — Агент взглянул на Дронго. — Вы не сказали пароля, — вдруг тихо добавил он.

      — Да, я помню. А вы повторите, у вас нет никакой разведки. Условная фраза:

      «Я жду извержения вулкана две тысячи лет».

      — Да, — помолчав немного, выдавил наконец Хайншток, — я слышал об этом плане. Собственно, все наши нелегалы в бывшей ГДР знали, что делать в этом случае. Но данный вариант не совсем подходит. Мы готовились действовать против условного противника в случае временного захвата нашей территории. Или вы считаете, что Западная Германия временно оккупировала Восточную?

      — Давайте без сарказма, — Дронго посмотрел на часы, — может, немного прогуляемся по парку?

      — Охотно.

      Они поднялись, неспешно направляясь в глубь парка. Хайншток характерным жестом разведчика раздавил окурок пальцами и выбросил его.

      — План «Везувий» предусматривал наличие законспирированной тайной сети агентов, внедренных на свою территорию в случае её захвата условным противником, — начал Дронго. — Именно это и случилось. Вы, конечно, знали, что ваша сеть контролируется и советской разведкой.

      — Догадывался.

      — Считайте, что это время пришло. План «Везувий» введен в действие.

      — И это означает, что я снова на службе? — иронически спросил Хайншток.

      — А как вы думаете?

      — Но «Везувий» предусматривал активные действия, организацию диверсионных групп, индивидуальный террор, поджоги складов. Надеюсь, вы всего этого не потребуете от меня?

      — Конечно, нет. Сейчас же не идет война. Кроме того, геополитически в Европе довольно скоро наступит, если уже не наступила, гегемония Германии, а её союзником вполне закономерно станет Россия. Вы, как видно, несколько скорректировали план «Везувий». Активные действия ни в коем случае не предусмотрены против нашей страны. Проанализируйте ситуацию. Довольно скоро объединенная Европа с Германией во главе и евроазиатское содружество стран во главе с Россией столкнутся с Америкой и Японией. А экономическое столкновение неизбежно приведет к политическому.

      — Согласен, — немец посмотрел на Дронго, — я, кажется, начинаю понимать, зачем вы приехали.

      — Однако пока Германия находится как бы в сфере интересов Америки. И вот здесь вступает в действие план «Везувий». Но наоборот. Кому-то из руководителей нужно будет.., сдать всю сеть агентов американцам.

      — Что вы сказали? — Хайншток не смог скрыть своего изумления. — Сдать всю сеть агентов? Но для чего?

      — Мы приготовили им несколько неприятных сюрпризов в расчете на перспективу. Агенты, попавшие к ним, дадут согласие работать на американцев. Среди действительно честных людей, которые обязательно предадут, будут и несколько дезинформаторов. Всего, конечно, я не могу вам рассказать. Да и не знаю подробностей.

      — Господи, — Хайншток остановился, — вы снова принялись за старое.

      — Да, третью мировую войну мы проиграли. Но именно сегодня закладываются будущие успехи в четвертой мировой. — Дронго был противен самому себе. — Вы ведь хорошо знаете историю западногерманской разведки. Генерал Гелен создавал её сразу после второй мировой войны. Время показало, что он был прав.

      — Вы сумасшедшие, — немец покачал головой, — я все понял. Вы хотите, чтобы жертвенной овцой стал я?

      — Да, — быстро ответил Дронго, — вы лучшая кандидатура. Один из самых законспирированных агентов разведки ГДР. О вашей деятельности знали только считанные единицы. Вы тот человек, который нам нужен.

      — Я не могу.

      — Сможете. Мы просчитали ваши коэффициенты.

      — Вернее, я не хочу.

      — Почему?

      — У меня есть свои, личные мотивы. Я не собираюсь остаток жизни проводить на закрытых американских базах ЦРУ.

      — Вы профессионал, Хайншток.

      — Я прежде всего пожилой человек. Тридцать лет вполне достаточный срок. Я считал себя давно в отставке.

      — У профессионалов вашего класса не бывает отставки.

      — И тем не менее это так. Вам известно, что я недавно женился? Мы встречались восемь лет, все время, пока болела моя жена. У неё было больное сердце. Но вы, наверное, об этом знаете.

      — Да.

      — Теперь явились вы и советуете мне начать все сначала. Я слишком стар для подобных операций.

      Дронго молчал.

      — Я все понимаю, — произнес вдруг Хайншток, — если я откажусь, вы должны меня ликвидировать.

      Дронго снова промолчал.

      — Ваше руководство не разрешит мне провалить операцию, которую так тщательно готовили.

      Дронго посмотрел собеседнику в глаза.

      — Что вы от меня хотите?

      — Один день. Подарите мне один день, и я исчезну. У меня уже все готово. Уверяю вас, меня не найдут. Я много лет работал в Южной Америке. Мы уедем с женой в такое место, где меня не будут искать. А если даже начнутся поиски, не найдут. Я просто устал от этих игр. Честно говоря, я не думал, что вы так быстро выйдете на меня. Мне всегда казалось, что у меня ещё есть время.

      — Вы успеете за один день? — неожиданно спросил Дронго.

      — Да, у меня практически все готово.

      — Идемте к выходу.

      Немец, не сказав больше ни слова, пошел за спутником. Он был настоящим профессионалом.

      Перед выходом из парка Дронго достал носовой платок и тщательно вытер лицо.

      — Удачи вам. — Он вторично вытер лицо.

      Хайншток понял все. Грустно улыбнувшись, он протянул руку.

      — Спасибо вам. Можете не беспокоиться. Я живым в руки не дамся. Ни тем, ни другим.

      Глядя на удалявшуюся фигуру немца, Дронго думал о Марии. Она должна была поверить ему. После смерти Натали он как-то особенно чувствовал ценность человеческой жизни. Сегодняшним днем Дронго был доволен. Он спас человека, но, кажется, здорово осложнил жизнь самому себе.

     

      МАРКУС ВОЛЬФ

     

      ИДЕАЛИСТ ПОНЕВОЛЕ ЧЕЛОВЕК, СОЗДАВШИЙ РАЗВЕДКУ БЫВШЕЙ ГДР.

     

      Маркус Иоганнес (он же Миша) Вольф — личность легендарная. Сын известного в свое время немецкого писателя-коммуниста, бежавшего с семьей в СССР сразу после прихода Гитлера к власти, он вернулся на родину после второй мировой войны уже профессиональным разведчиком. В книге «Охотник вверх ногами» Кирилл Хенкин упоминает, что с мальчишеских лет Маркус Вольф дружил с таким асом советской разведки, как Вилли Фишер, он же Рудольф Абель. Когда в 1952 году в структуре «Штази», т.е. восточногерманского МГБ, было создано 15-е главное управление, занимавшееся внешней разведкой, Вольф возглавил его и оставался на этом посту вплоть до своего ухода на пенсию четыре года назад.

      Чекист-перебежчик Олег Гордиевский называет Маркуса Вольфа «одним из самых старых и способных шефов разведки советского блока». В активе Вольфа числился его лучший агент Гюнтер Гильом, сын врача, в свое время помогавшего политику-социалисту Вилли Брандту скрываться от гестапо.

      В 1955 году Гильом-старший по заданию разведки ГДР послал Вилли Брандту, к тому времени бургомистру Западного Берлина, письмо, в котором просил помочь своему сыну, якобы преследуемому восточногерманскими коммунистами. Брандт чувствовал себя обязанным доктору, и через год Гюнтеру Гильому с женой предоставили политическое убежище в ФРГ. Оба они были офицерами 15-го главного управления, только что ставшего Главным разведывательным управлением.

      Супруги Гильом получили работу в аппарате Социал-демократической партии, возглавляемой Брандтом. Когда в. 1969 году социал-демократы победили на выборах и привели коалицию к власти, Вилли Брандт стал канцлером, а Гюнтер Гильом его личным секретарем и доверенным помощником. Гордиевский считает это одним из выдающихся примеров агентурного внедрения в истории современной разведки. С помощью Гильома Маркус Вольф, а затем и советский КГБ узнавали все подробности «ост-политики» Западной Германии. Скандал, связанный с разоблачением шпиона в 1974 году, привел к отставке Брандта. По оценке более чем тридцатилетней давности, Маркус Вольф внедрил в различные государственные структуры ФРГ от двух до трех тысяч своих агентов. Ему принадлежит более чем успешная стратегия «атаки на секретарш»: многочисленные случаи, когда неотразимые сердцееды из восточногерманской разведки влюбляли в себя, соблазняли и вербовали одиноких, немолодых секретарш различных правительственных ведомств ФРГ. В середине 50-х годов таким образом была завербована 44-летняя секретарша боннского МИДа Ирмград Ремер, не устоявшая перед чарами «красного Казановы» Карла Хельмерса.

      Гордиевский подчеркивает, что в брежневскую эпоху разведка ГДР могла похвастаться наиболее впечатляющими успехами тайной войны Востока с Западом. В октябре 1968 года покончил самоубийством контр-адмирал Герман Людке, заместитель начальника отдела материально-технического обеспечения войск НАТО. Людке, среди прочего, имел доступ к картам размещения тысяч тактических ядерных ракет и был разоблачен, когда фотографировал миниатюрным «Миноксом» один из сверхсекретных документов. В день его самоубийства застрелился заместитель главы разведки ФРГ Хорст Вендланд, а в ближайшую неделю покончил с собой заведующий отделом мобилизации боннского министерства экономики Ганс Шенк.

      Между тем Маркус Вольф успешно продолжал «атаку на секретарш». В 1967 году была осуждена Леонора Саттерлейн, секретарша министерства иностранных дел, которая через своего мужа Хайнца передала КГБ 3500 различных секретных документов. Когда Леонора узнала, что Хайнц женился на ней с единственной целью — завербовать её, она покончила с собой в тюремной камере. В 1970 году за аналогичную работу на Вольфа была арестована Ирена Шульц из министерства по делам науки, а в 1973-м — Герда Шретер, работавшая в посольстве ФРГ в Варшаве.

      Маркус Вольф отошел от дел в 1987 году в чине генерал-полковника. Как отмечает Олег Гордиевский, в последние годы командования иноразведкой ГДР он основательно испортил отношения со своим непосредственным начальником — министром госбезопасности Эрихом Мильке и с самим Хонеккером. Сегодняшним идеализмом от этих ссор тогда и не пахло — Вольф жаловался в московский центр на то, что Хонеккер «ограничивает разведывательное сотрудничество ГДР с СССР». В январе того года корреспондент «Ичсайта» Джонс Бернстайн писал, что неожиданный уход Вольфа частично объясняется его размолвкой с Хонеккером, не пожелавшим плыть в фарватере горбачевских реформ. Согласно версии советолога Авигдора Хейзелкорна, Вольф всю свою сознательную жизнь был продуктом советской разведки и упрямо гнул её линию.

      «Новое русское слово», Александр Грант.

     

             Глава 7

     

      Вечером в назначенное время к небольшому пивному бару «Померания» подъехало такси. Из него вышла Мария, сильно хлопнув дверцей. В дальнем углу бара сидел Дронго. Женщина направилась прямо к нему. Она была в темном плаще и черном берете, делавшем её похожей на испанку или француженку.

      Сев напротив него, она сложила руки на столике. На бледном лице почти не было косметики. Под глазами виднелись темные пятна.

      — Добрый вечер, — поздоровался Дронго, — у вас плохое настроение?

      — С чего вы взяли?

      — Вы неважно выглядите.

      — Просто устала. — Мария достала пачку сигарет, зажигалку. Громко щелкнув ею, затянулась. Лишь после этого сняла берет, расстегнула плащ.

      — Вы невежливый кавалер, — упрекнула Мария, — разве можно говорить даме, что она плохо выглядит?

      — Вы правы, простите.

      — Ладно, считайте, что простила. У вас был разговор с Хайнштоком?

      — Вы же наверняка видели.

      — Верно, но я не слышала, о чем вы говорили.

      — О жизни, — усмехнулся Дронго, — о его и моей неустроенной жизни.

      — Почему вас так потянуло на лирику? — Она курила сигарету с непонятной жадностью, втягивая в себя вместе с воздухом сигаретный дым.

      Доставая платок, он опустил руку в карман своего плаща, лежавшего на стуле. Автоматически проверил включение скэллера. Рука привычно скользнула по металлическому покрытию аппарата. Дронго вытер лоб и положил платок обратно в карман, поправляя плащ. Вчера вечером в отеле он уронил скэллер на пол, и с левой стороны появилась небольшая царапина. К счастью, аппарат не пострадал, разведчик проверил его в гостинице, попросив портье принести в номер магнитофон. Скэллер исправно глушил все его разговоры в радиусе двадцати метров. Он внимательно осмотрел аппарат, и лишь убедившись в его функциональности, снова положил его на место. Но сегодня эта царапина все-таки чувствовалась.

      — Я вообще люблю лирику. — Он кивнул официанту, заказав два стакана вина. — Мы должны встретиться с ним завтра утром, — весьма убедительно соврал Дронго.

      — Зачем? — Она спросила это безразличным тоном, затягиваясь сигаретой. За темными стеклами очков почти не было видно её глаз.

      — Он хочет подумать до завтрашнего утра.

      — Когда вы с ним должны увидеться?

      — В десять часов утра, недалеко от его дома. — Впервые Дронго подумал, как трудно обманывать, не видя выражения глаз собеседника.

      Словно прочитав его мысли, Мария сняла очки, посмотрела на него.

      — У меня нет карты, но название улицы я запомнил.

      — Покажите. — Она достала карту города.

      Склонившись над картой, Дронго вдруг почувствовал тонкий аромат духов.

      — Вот здесь, — уверенно показал он заранее выбранное место. Своя карта была у него в кармане пиджака.

      Женщина долго молчала, рассматривая карту.

      — Хорошо, — сказала она, не поднимая головы, — я буду в соседнем доме. Если он откажется, действуйте по плану.

      Официант принес горячее вино и две тарелки мягких рогаликов.

      — Ваше здоровье. — Дронго поднял стакан.

      — Ваше здоровье. — Мария взяла стакан, раздавив в пепельнице окурок характерным жестом, т.е. смяв его почти пополам.

      Он обратил внимание на этот жест ещё в Таллине.

      — Вы всегда курите «Мальборо»? — спросил Дронго.

      — Да, хотя в России сейчас трудно что-то достать. Выручают командировки и наши ребята. Я просто привыкла к этому виду сигарет.

      — В каком отеле вы остановились?

      — В частном пансионе, почти рядом с вашим отелем.

      — Вы успеете утром доехать до его дома?

      — Да, — кивнула Мария, снова надевая очки.

      Дронго поднял стакан.

      — За вашу дочь.

      Она достала другую сигарету из пачки и неожиданно сломала её.

      — Спасибо. — На этот раз женщина заметно волновалась.

      Правила конспирации не разрешали агентам проводить вместе на людях много времени. Сделав несколько глотков, Мария решительно проговорила:

      — Вам пора, я уйду вслед за вами. Дронго встал и пошел к стойке бара. Румяный, толстощекий бюргер, сидевший неподалеку, ласково улыбнулся ему.

      — Сколько я должен? — спросил Дронго по-английски у бармена.

      — Двадцать семь марок, мистер, — получил он ответ на ломаном английском.

      Расплатившись, он подошел к Марии.

      — Лучше уходите вы первой, — предложил Дронго, присаживаясь, — у вас очень усталый вид.

      — Хорошо. — Она застегнула плащ, положила сигареты и зажигалку в сумочку и, натягивая берет, попрощалась:

      — До завтра.

      Он учтиво поднялся.

      — До свидания.

      Женщина стремительно вышла из бара. Дронго, посидев ещё немного, взял свой плащ и, надевая его, пошел к выходу.

      На улице моросил осенний дождик. Разведчик натянул плащ, рука привычно скользнула по скэллеру. Внезапно мелькнувшую мысль спугнуло такси, затормозившее рядом.

      Дронго сел в машину, тщетно пытаясь вспомнить вдруг исчезнувший мотив. Что-то очень важное, как ему показалось минуту назад. Неприятное, ранее не испытанное ощущение мучило его всю дорогу.

      Доехав до отеля, он щедро расплатился с водителем и поспешил внутрь.

      Предупредительный швейцар уже раскрыл ему дверь. Дронго сунул руку в карман, доставая платок. Кажется, его знобило.

      — Четырнадцать одиннадцать, пожалуйста, — сказал он портье и снова опустил руку в карман, нащупывая скэллер. Опять какая-то тревожная мысль… Портье протянул ему ключи.

      Дронго вошел в лифт, пытаясь сосредоточиться. Мальчик-лифтер, улыбнувшись, спросил у него этаж.

      — Четырнадцатый, — хрипло назвал он и вдруг понял, что его беспокоило. На скэллере не было царапины.

      Разведчик прислонился к зеркалу. Снова тщательно ощупал прибор, не доставая его. Никаких сомнений: царапины не было. Он едва дождался, когда лифт остановится, и почти бегом направился к своему номеру.

      Захлопнув за собой дверь, Дронго с сильно бьющимся от волнения сердцем достал скэллер. Сняв плащ, прошел в комнату. Сел за стол и долго осматривал аппарат. Не было ни малейшей возможности ошибиться.

      Это был не его аппарат. Уяснив сей факт, разведчик сразу успокоился, начав анализировать ситуацию. В баре к ним никто близко не подходил. Официант, подавший вино, стоял с другой стороны. Когда Дронго расплачивался с барменом, плащ лежал на спинке стула, рядом с Марией.

      Сейчас нужно проверить скэллер. Он позвонил, попросив портье принести ему магнитофон.

      Стоп. Если Мария заменила скэллер, интересно, для чего? Специально вывела из строя его аппарат, чтобы кто-то мог прослушивать их разговоры. Глупое предположение. Она — его единственная связь. Зачем ей предоставлять возможность кому-то слышать их разговоры, когда она сама может о них рассказать? Если скэллер не работает, значит, Марии нужно, чтобы кто-то посторонний слышал их разговоры. Непонятно только зачем? Или его снова хотят подставить американцам? Хотя операция разработана так тщательно и время ещё не подошло. Тогда что же?

      В номер постучали. Дронго подошел к дверям. В коридоре стоял портье с магнитофоном в руках.

      — Благодарю вас, — кивнул ему Дронго, протягивая десять марок.

      Захлопнув дверь, он быстро включил магнитофон на запись. Отошел в сторону. Затем, проверив выключение скэллера, громко, отчетливо произнес по-английски, едва удержавшись, чтобы не крикнуть эти слова по-русски:

      — Раз-два-три.

      Затем выключил магнитофон, перемотал кассету. Включил снова.

      — Раз-два-три, — раздались его слова.

      Теперь главная проверка. Разведчик включил скэллер и магнитофон, поставив его на запись, и, отойдя в сторону, досчитал на этот раз до пяти.

      Если скэллер работал исправно, он должен стирать любую запись в радиусе двадцати — двадцати пяти метров.

      Дронго снова выключил скэллер, перемотал кассету и включил магнитофон. Ждал минуту, другую.

      На кассете, кроме характерного шипения, ничего не было слышно. Это могло означать только одно: скэллер работал нормально.

      «Значит, я сошел с ума, — невесело подумал Дронго, — но это все равно не мой аппарат. Может быть, мой выпал из плаща, и она, подобрав его, решила просто заменить своим. Тогда бы она сказала мне. Но для чего ей менять один исправный скэллер на другой, тоже исправный. Это какой-то идиотизм».

     

      РАЗГОВОРЫ О БУДУЩЕМ

     

      МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ В УПРАВЛЕНИИ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ. ДОКУМЕНТ ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ. НЕ ПРОСЛУШИВАТЬ НИКОГДА ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН ВСЕМ КАТЕГОРИЯМ ЛИЦ. ВСКРЫТЬ ЛИЧНО НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ.

     

      Дмитрий Алексеевич:

      — Одним из перебежчиков, доставившим нам самые большие неприятности, стал Виктор Ощенко <Фамилия подлинная.>. Он бежал из Франции в Лондон и сдался английской контрразведке. Впрочем, у нас имеются подтвержденные сведения, что он работал и раньше на англичан. Это просчет нашей собственной контрразведки. И военной, и КГБ. Как бы там ни было, Ощенко сумел уйти от нашего наблюдения и спустя две недели объявился у англичан. Нам остается только подсчитывать потери. Первыми он сдал наших разведчиков, работавших под «крышами» дипломатов и журналистов. Из Франции уже выслано несколько наших людей.

      Дронго:

      — Он был резидентом КГБ или ГРУ?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Одним из наших резидентов по линии внешней разведки. Представляете, какой вред он нам нанес? У него было несколько особо доверенных лиц, с которыми Ощенко лично работал. Вот их фотографии. Это Франсис Тампервиль <Фамилия подлинная.>. Он работал инженером во французском Комиссариате по атомной энергии. Спортсмен, бывший гимнаст. Мы послали на его вербовку одного из наших людей, тоже гимнаста в прошлом. В сентябре 1989 года Тампервиль был завербован по линии Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР. Именно он снабдил нас тогда особо секретными документами Франции о ядерных испытаниях на атолле Муруроа. В это время французы испытывали новые системы запуска ракет. Весь проект был назван:

      «Оборонный секрет Бушлан».

      Дронго:

      — Он работал бескорыстно, по идеологическим соображениям или вы платили ему?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Конечно, платили. Более двух миллионов новых франков. Это был важный источник ГРУ по разработке новой космической аппаратуры. Пожалуйста, его досье. Вот, второй — Дидье Дегу <Фамилия подлинная.>, крупный специалист Франции по ядерной физике. Он работал в Генеральном управлении вооружений. Его пока не взяли, но, по нашим сведениям, через несколько дней он наверняка будет арестован.

      Дронго:

      — Сколько ему лет, он выглядит довольно молодо?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Тридцать девять. Завербовали мы его пять лет назад. На него вышли через разведку КГБ. Активно подключилось тогда и ГРУ. Его досье содержит несколько интересных моментов, ознакомьтесь подробнее. Вот, третий — Жозеф Карон <Фамилия подлинная.>. Тоже ученый. У него, кажется, были какие-то тайные симпатии к коммунистам. Во всяком случае, больше работал из-за идеологических воззрений, хотя и ему мы платили. Карону сорок четыре года, был завербован совсем недавно уже нашим ведомством. В компании «Томпсон» занимал одно из ведущих мест. Он передавал нам данные о французской системе связи РИТА. Вот его досье. По нашим наблюдениям, он тоже будет скоро арестован. Обратите внимание, он живет в Гренобле.

      И, наконец, главное действующее лицо — Филипп Стенюи <Фамилия подлинная.>, тридцатипятилетний профессор, специалист в области ядерной физики. Его дядя одно время был министром в правительстве Рокара, и именно тогда Стенюи получил назначение в Министерстве обороны Франции. Мы вышли на него через «Штази» в Бельгии. Разведчики ГДР тогда любезно сдали его нам. Ощенко хорошо знал его и лично работал с ним. Его французы пока не трогают. Видимо, англичане пожадничали и не выдали всех наших агентов. Мы подозреваем, что они решили перевербовать нашего агента, оставив в дураках французов. Стенюи для них исключительная находка. Посмотрите его досье. Он по натуре авантюрист, искатель приключений. Блестящий ученый и отменный сердцеед.? Погонится за юбкой хоть на край света. Мы подловили его именно на этом. Вы понимаете, какой шанс мы получаем? Мы можем через него передать выгодную нам информацию. Англичане будут следить за ним, не вмешиваясь, а вышедшего на связь агента попытаются перехватить.

      Дронго:

      — Но англичане знают, что Стенюи работал на нас. Они не поверят ни одному слову нашего человека после провала Ощенко.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Разумеется, не поверят. Если он будет агентом КГБ или ГРУ. А если это бывший разведчик ГДР, бежавший от преследований в новой Германии? Тут русская разведка могла бы рискнуть. В такой вариант они наверняка поверят.

      Дронго:

      — Не нужно недооценивать английскую службу безопасности.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Если на Стенюи выйдет чужой, они могут заподозрить игру. Но у нас есть две идеально подходящие для этой операции кандидатуры. Одна — основная, другая — резервная. Первый — Эрих Хайншток, кинооператор. Проживает в настоящее время в Магдебурге. В числе высоких профессионалов «Штази». Именно он вербовал Стенюи. Хайншток — лучший вариант, но если что-нибудь произойдет, мы подготовили и резерв. Взгляните на эту фотографию — Эдит Либерман, пятьдесят шесть лет, заведующая аптекой в Деделебене. Есть такой маленький городок на границе бывшей Восточной Германии. Они встречались со Стенюи один раз в Брюсселе. Либерман — бывший майор «Штази», давно и активно работает вместе с нами. Детей нет. Если вдруг у нас сорвется кандидатура Хайнштока, на встречу со Стенюи пойдет Эдит Либерман. И ей придется сразу сдаваться англичанам.

      Дронго:

      — А если Филиппа Стенюи взяли под контроль французы для установления его связей? Такой вариант вы полностью исключаете?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Значит, она попадает к французам. От этого сама операция не меняется. Главное, чтобы информация, которую мы хотим передать, попала в ЦРУ через англичан или французов, то есть через союзников, Тогда скорее поверят в искренность наших агентов, тем более что мы постараемся их в этом не разочаровать. Англичане не допустят, чтобы около Стенюи был кто-то, не установленный ими. Они арестуют этого человека. И попытаются выяснить, зачем он приехал во Францию к уже проваленному агенту. Риск может быть оправдан только в одном случае — если мы собираемся предотвратить большие потери, то есть просто убрать Ощенко. Англичане так подумают, выйдя на человека, пославшего Хайнштока в Париж. Этим человеком будете вы, Дронго.

      Дронго:

      — Вы сказали, что Либерман — резервный вариант. Что будет с Хайнштоком, если он откажется работать на нас?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Его.., ликвидируют. И не пытайтесь возражать. Операция слишком важна для нас, чтобы мы могли рисковать.

     

             Глава 8

     

      Он размышлял уже третий час. Скэллер, лежавший перед ним, был не его аппаратом. Это он знал точно. Скэллер работал так же исправно, как и его собственный исчезнувший. Дронго проверил его ещё дважды, результаты были одинаковы во всех случаях.

      Зачем тогда подменили его скэллер? Ответ приходил мучительно трудно, но он мог быть единственно верным: его скэллер чем-то отличался от подмены.

      Может, он пострадал в результате падения? «Не может быть, — подумал Дронго, — я проверил его вчера так же, как этот сегодня».

      Он разделся и лег на кровать, пытаясь сосредоточиться. Для чего Марии менять его аппарат? Вернее, не так. Какая разница могла быть между аппаратами? Оба работали на глушение технического подслушивания.

      Какая-то разница обязательно есть. Начала болеть голова от разного рода диких предположений. «Может, в этом скэллере взрыватель, — размышлял Дронго, — дистанционное включение у меня в кармане. Господи, какие дурацкие мысли приходят в голову. Дистанционный включатель, кажется, что-то такое может быть. А если выключатель?» — вдруг подумал он, холодея.

      Если первый скэллер, выданный ему в Таллине, был с такой начинкой, это означало, что его партнерша могла по своему желанию отключать аппарат во время беседы с некоторого расстояния. Зачем Марии отключать аппарат, когда он говорит с ней? Исключено. С Альфредом Греве они встречались на озере. Подслушать с такого расстояния невозможно, если не использовать направленный луч, но они находились в каюте, а над ними не было никаких вертолетов. Оставался Хайншток.

      От ужасной догадки Дронго, подскочив, сел на кровати. Мария была агентом из управления «К», профессиональным убийцей. Она только сделала вид, что поверила ему. Если Мария слышала их разговор с Хайнштоком, значит, этот пожилой немец не доживет и до утра. Только для того она могла подменить аппарат.

      Поэтому она так быстро согласилась с Дронго, почти не расспрашивая его. «Господи, — с испугом подумал он, — неужели я так ошибся?» Нужно немедленно ехать к Хайнштоку.

      Он бросился одеваться. Натянув рубашку, сел на кровать. Так нельзя. Он может провалить всю операцию. Колебался он недолго.

      «Кажется, я становлюсь пацифистом», — зло подумал он, одеваясь. Почему-то Дронго чувствовал себя обязанным Хайнштоку. Видимо, этот немец сумел сделать то, о чем мечтал сам Дронго: вырваться из паутины грязных спецслужб.

      Он надел пиджак, затянул галстук и, схватив плащ, натягивал его уже в коридоре.

      Спустившись по лестнице на десятый этаж, он вызвал лифт, находившийся в противоположном конце коридора. Профессионалы не теряют головы даже в исключительных случаях, всегда помнил Дронго.

      Он не стал ловить такси у отеля, а пройдя две улицы, наконец остановил машину. Дронго плохо знал Магдебург и, достав карту, показал улицу, параллельную той, на которой жил Эрих Хайншток.

      Остаток пути он проделал пешком. В трехэтажном доме, где жил агент, было тихо. Ни одно окно не светилось. Войдя в дом напротив, он минут двадцать наблюдал за окнами Хайнштока на третьем этаже. Тишина. «Неужели он хочет уехать рано утром, — подумал Дронго, — или уже уехал?» Он достал из кармана стандартную отмычку, приготовленную для таких случаев.

      Рядом на улице резко затормозил автомобиль. От неожиданности он выронил отмычку.

      «Нервы, — подумал Дронго, — у меня сдают нервы».

      Впервые он совершал действия, направленные не против другой страны или преступной организации, а против своих коллег. «Человека нужно спасать», — искренне считал Дронго.

      Он наклонился за отмычкой и замер.

      На полу лежал окурок, смятый характерным жестом Марии Грот. Он осторожно поднял его. Сигарета «Мальборо». «Значит, она была здесь ещё до того, как побывала в баре», — понял Дронго.

      От волнения пересохло в горле. Он положил отмычку в карман и бросил окурок. Затем, выйдя из дома и уже не таясь, он перешел улицу и исчез в подъезде.

      Поднялся на третий этаж. Там Дронго надел перчатки и достал отмычку. Довольно легко открыв замок, он толкнул дверь.

      В квартире было тихо. Он осторожно прошел внутрь. Во всех трех комнатах царил идеальный порядок. Повсюду чувствовалась чисто немецкая аккуратность. В кухне стоял холодный чайник. На столе лежала раскрытая книга. В спальне кровать была тщательно застелена.

      «Значит, Хайншток уже уехал», — с облегчением подумал Дронго. Она не успела. Слава Богу, хоть одного человека, вернее, даже двоих, если считать и жену агента, ему удалось спасти.

      Он осмотрелся: кажется, ничего не нарушил. Подошел к дверям, собираясь выходить.

      Затем, словно что-то вдруг вспомнив, заглянул напоследок в ванную комнату. Там в луже крови лежал убитый Эрих Хайншток.

     

      БЕЗ ШПИОНОВ МОЖНО ОБОЙТИСЬ

     

      «Если западные разведывательные службы прекратят свою деятельность в нашей стране, мы сможем договориться о взаимном прекращении шпионажа — при условии правительственных гарантий», — заявил глава Службы внешней разведки России Е. Примаков в интервью английской газете «Санди тайме». Он также пригласил директора британской разведывательной службы «Сикрет Интеллидженс сервис» сэра К. Макколла посетить Москву.

      Этот визит, если он состоится, продолжит новый курс Службы внешней разведки России на развитие делового сотрудничества с западными спецслужбами. В конце прошлого года Россию посетила директор британской контрразведки (Мэл-Ай-5) Стелла Римингтон, вскоре в Москву должен прибыть директор американского ЦРУ Р. Гейтс. «Сотрудничество набирает скорость, как никогда ранее», — отметил Е. Примаков.

      В интервью «Санди тайме» Е. Примаков рассказал, что российская разведывательная служба действует в условиях резкого сокращения бюджетных ассигнований и пересмотра приоритетов. По всему миру уже закрылось 30 развед-пунктов, операции полностью прекратились в большей части Африки и Юго-Восточной Азии. К концу года персонал за границей сократился наполовину. Любая политическая деятельность в иностранных государствах сейчас запрещена, полностью прекратилось и финансирование политических группировок за рубежом.

      В то же время Е. Примаков признал, что разведывательный сбор научной и технической информации в странах Запада продолжается. «Мы усилили деятельность в поддержку экономических мер, которые помогают защите нашей страны, — заявил он. — Мы должны знать о важнейших технологических разработках».

     

             Глава 9

     

      В половине десятого утра он вышел из гостиницы. Почти всю ночь Дронго размышлял, стоит ли ему вообще отправляться на место придуманной им встречи с Хайнштоком. Можно было дождаться прихода Марии в отель. Но профессиональная привычка доводить любое дело до конца все-таки взяла верх.

      Поймав такси, он поехал прямо к указанному им Марии месту встречи. У дома, где, по его расчетам, должна была находиться убийца, он остановил автомобиль и, расплатившись, вошел в подъезд и поднялся на второй этаж.

      Вчерашнее убийство не просто потрясло его. Дронго был профессионалом и видел много смертей, часто сам балансировал на грани между жизнью и смертью. Много раз в него стреляли, дважды попадали. Часто стрелял он, иногда попадая. Но расчетливое убийство Хайнштока впервые наглядно показало всю изнанку грязной деятельности спецслужб. Даже после нелепой смерти своих друзей у него оставались какие-то иллюзии. Вчерашнее событие лишило его их навсегда.

      Мария и в большей степени её руководство хладнокровно спланировали и убили невиновного человека только ради успешной работы Дронго. Это было нелепо и отвратительно, словно горькая истина их подлинной деятельности внезапно предстала перед ним в таком неприглядном виде.

      Ровно без трех минут десять в подъезд дома вошла Мария. Она встала у окна, доставая сигареты. Женщина закурила, а он наблюдал сверху за выражением её лица. Из-за темных очков не было видно глаз, но то, что она спокойно курила, ожидая его, о многом ему говорило.

      Глядя на её стройную фигуру, Дронго представлял, как она нажимала курок, убивая Хайнштока. Одно дело убить человека, угрожающего твоей жизни, в равной схватке. Другое дело — подстеречь и застрелить практически неизвестного. Без злобы и страха. Просто отлично выполняя свою работу.

      Он сделал несколько шагов вниз. Женщина резко обернулась.

      — Добрый день, — глухо поздоровалась Мария, — вы решили ждать его здесь?

      — Может, больше не надо, к чему эти игры? Зачем вы подменили мой скэллер?

      — С чего вы взяли?

      — Мария, не нужно считать меня абсолютным идиотом. Мой первый скэллер был, видимо, настроен и на подслушивание тоже. Все зависело от вашего сигнала. Я слышал, что готовят такие аппараты, но никогда их не видел.

      — Вы ошиблись, Дронго, — ровным голосом произнесла женщина.

      — На старом скэллере была царапина, на новом её нет. Я не ошибся, Кобра. Так, кажется, вас звали в Афганистане? Вы ведь из лучших снайперов КГБ. Я много о вас слышал. Но вот сегодня удалось вычислить.

      — Вы очень догадливы. — Кажется, она разозлилась.

      — Вам удалось подслушать мой разговор с Хайнштоком. Конечно, я недооценил вас. Вы ещё до встречи со мной в баре решили не рисковать и убрали его.

      — Значит, вы и это знаете. — Она достала ещё одну сигарету, бросив окурок. — Почему вы решили, что его убрала именно я?

      — Вы опять бросили окурок на пол. — Дронго вздохнул. — Вы хороший снайпер, профессиональный убийца, но не разведчик. Вы следили из соседнего дома за окнами Хайнштока. Я нашел там на полу ваш окурок. Характерно смятый окурок сигареты «Мальборо». Это первое. И второе — вы пришли сегодня на мою встречу с Хайнштоком без своего чемоданчика. У вас должны были быть бинокль и снайперская винтовка. Ведь я мог подать вам сигнал. Неужели вы тогда отпустили бы агента живым? А вы явились на встречу без своего оружия. Только в единственном случае профессионал из управления «К» мог поступить так. Когда он абсолютно уверен, что встреча не состоится.

      Он замолчал. Мария бросила сигарету и повернулась к выходу. Дронго тоже спустился и вышел из подъезда. Женщина ждала его на улице.

      — Необязательно меня оскорблять. — Мария сняла очки и отвернулась от него.

      — Это вы убили Хайнштока? — устало спросил Дронго.

      — А что я должна была делать? — рассердилась женщина. — Ждать, пока он уедет? Что случится, если его перехватят в дороге? Если это даже один шанс из ста, из тысячи, его нельзя было отпускать. Речь шла о вашей безопасности, Дронго. Это был мой долг. Поймите наконец.

      — Долг убить невиновного человека. Пожилого, хотя нет, ещё молодого и влюбленного. Косвенно вы убили и его жену. Только потому, что он не захотел работать на нас. — Дронго махнул рукой. — Я не собираюсь читать вам лекции по этике, просто не хочу с вами разговаривать. — Он резко повернулся.

      — Постойте, — раздалось за его спиной, — подождите. Мария догнала его.

      — Подождите. Я знаю, знаю, как вам горько и больно. Понимаю ваше состояние. Вы считаете, что я вас обманула. Хотя это не так. Все делалось исключительно ради вашей безопасности. Понимаю, что вы обо мне думаете, но простите меня, я не могла поступить иначе.

      Подул легкий ветер. Она по-прежнему держала очки в руке. Глядя ей в глаза, он вдруг впервые подумал, что она сравнительно молодая женщина и как трудно ей убивать человека.

      — Да, наверное, вы правы, — кивнул он, — просто я никак не привыкну к отвратительным правилам этих грязных игр.

      — Я вам не рассказывала, как погиб мой муж. — Мария говорила тихо, словно сдерживая рвущийся стон. — Его вертолет сел в афганской деревне. К ним вышла девочка. Она пригласила их войти в дом. Второй пилот колебался, но мой муж, видимо, вспомнив о своей дочке, дал конфету и вошел внутрь. Там ему и отрезали голову. Только потому, что он поверил этой шестилетней девочке.

      Она замолчала.

      — Что было потом? — спросил он, предугадывая ответ.

      — Наши ребята разбомбили этот дом, сожгли ещё несколько домов рядом со всеми людьми, там находившимися. А мне потом привезли обгорелый труп моего мужа без головы. Я находилась в то время почти рядом, в Джалилабаде. Тогда я таскала с собой томик Ремарка — «Триумфальную арку». Там есть такие слова:

      «Разве можно умереть, когда любишь». Я ещё раньше знала о любви Хайнштока, не думайте, что я такой безжалостный робот.

      Она снова надела очки, с трудом сдерживаясь. Достала платок.

      — Я не хотел вас обидеть, — угрюмо извинился Дронго, — просто не люблю, когда меня обманывают. Да и гибель этого немца на меня сильно подействовала. Я бы так не смог.

      — Да, наверное, — согласилась Мария, — каждому свое.

      — Сколько вам лет? — спросил Дронго, прикасаясь к её локтю.

      — Тридцать пять. Выгляжу я, наверное, старше.

      — У вас красивые глаза, Мария, — в который раз повторил он грустно, — я много о вас слышал. После смерти мужа вы ещё два года оставались в Афганистане.

      — Верно. А потом я попросилась на эту работу. Здесь все ясно. Или убивают меня, или убиваю я. После того как я окажусь не нужна, меня уберут. И сделают это очень профессионально. — Она усмехнулась.

      Он огляделся по сторонам.

      — На нас обращают внимание. Пойдемте к площади.

      Женщина послушно пошла за ним.

      — Почему уберут? — мрачно спросил Дронго.

      — Система, — пожала плечами Мария. — Вы ведь все понимаете. Мы всегда знаем слишком много. В каждой разведке мира есть снайперы, делающие свое дело, и агенты-ликвидаторы, убивающие этих снайперов. Вы спрашивали о моих успехах? На моем счету в Афганистане было тридцать четыре душмана.

      А за эти восемь лет ещё одиннадцать человек. Это все, что я умею.

      — Сколько лет вашей дочери?

      — Пятнадцать. Она живет у моей матери, учится в школе с английским уклоном. Моя дочь… Играет в теннис и думает, что я геолог, пропадаю месяцами в геологических партиях. Однажды ей сообщат, что я погибла в горах. А вы говорите, что я профессиональный убийца. Да я просто баба, потерявшая смысл в этой страшной жизни. В один из дней меня пошлют на задание, после выполнения которого я должна буду умереть. Не думайте, что мы этого не знаем, Дронго. Так было всегда. И так всегда будет. При любом правительстве и при любой системе. Эта война не кончится.

      — Я все понимаю, — глухо отозвался Дронго. — Тогда уходите с этой работы. Еще не поздно. Вы ведь молодая, красивая женщина.

      — Куда? — горько спросила Мария. — Я ведь ничего не умею делать. И ничего мне уже не нужно. За эти десять лет я научилась только убивать.

      — Его нельзя было никак спасти? — спросил Дронго.

      — Нет. Он не должен был отказываться, но, видимо, наши психологи и аналитики ошиблись. Хайншток отказался и подписал себе смертный приговор. Теперь мы поедем к Эдит Либерман.

      — И если она откажется… — Он не договорил.

      — Я ликвидирую и её, — сухо отрезала женщина, — а мы с вами запросим ещё один резервный вариант.

      — Тогда я не поеду в Деделебен. Это слишком тяжелое испытание для меня. Или у вас есть указания и по моей персоне?

      — Нет, — серьезно ответила Мария, — по вашей нет. Вы слишком ценный агент. Убивать приедут другие люди и в другом месте. Но они обязательно приедут, если мы провалим операцию, и уберут нас обоих.

      — Это угроза?

      — Вы же понимаете, что нет. Просто информация.

      — Поедемте обедать в отель, — предложил Дронго, — а завтра утром отправимся в Деделебен. Только не думайте, что меня испугали ваши слова. Я профессионал и люблю все делать сам. И делать хорошо.

      — Я и не думаю, — впервые за все утро чуть улыбнулась Мария.

     

      СПЕЦСЛУЖБЫ

     

      Глава российской внешней разведки Евгений Примаков пообещал Западу, что отзовет всех сотрудников своего ведомства из стран, которые согласятся прекратить разведывательную деятельность против России. В интервью газете «Санди тайме» он отметил, правда, что для этого необходима правительственная гарантия. Е. Примаков, говоря о сокращении бюджетных ассигнований на нужды внешней разведки и её новой роли, сообщил о том, что по всему миру закрыты 30 разведпунктов. Операции прекращены в большей части Африки и Юго-Восточной Азии. И к концу этого года численность персонала за границей будет уменьшена вдвое.

      Итар-Тасс

     

             Глава 10

     

      Приезд в небольшой городок, насчитывающий несколько тысяч человек, сразу двух иностранцев, не мог остаться незамеченным. Именно поэтому Андрэ Фридман и Мария Грот должны были появиться в Деделебене как бы проездом, заехав по пути в городскую аптеку, что не вызывало особых подозрений.

      Дронго провел ночь в гостинице и с утра, взяв автомобиль, терпеливо ожидал Марию. После вчерашнего тяжелого разговора между ними установилась какая-то духовная связь, наличие которой чувствовали оба.

      Мария появилась ровно в десять утра и, поздоровавшись, бросила свой чемоданчик на заднее сиденье, устраиваясь впереди, рядом с Дронго.

      Он не спрашивал, где она провела ночь, это было не принято среди профессионалов.

      Когда они выехали из Магдебурга, Дронго, нащупав в кармане неразлучный скэллер, проверил его включение. Воспоминание об убийстве Хайнштока больно отозвалось в его душе. Мария, видимо, поняла состояние спутника.

      — Я передала сообщение о нашей встрече с Либерман, — тихо проговорила она. — Эдит уже знает о нашем приезде. Сегодня в три часа она будет нас ждать. Мы должны появиться вдвоем и попросить пять пачек американского лейкопластыря. Отзыв: «У меня есть только индийский пластырь».

      — Вы изучали досье Эдит Либерман?

      — Мне его не давали. Я должна только обеспечить вашу безопасность. У меня другие функции.

      — Я помню, — недовольно отозвался Дронго. — Судя по всему, Эдит Либерман весьма толковый агент. Она встречалась с Филиппом Стенюи в Брюсселе три года назад на каком-то конгрессе. Кстати, вы были в Бельгии?

      — Не помню, — хмуро отозвалась Мария.

      — Не хотите говорить, не надо. А я бывал несколько раз. Красивая страна. Особенно мне нравились Брюгге и Гент. Работать в Бельгии довольно удобно. Три часа езды до Амстердама, примерно столько же до Парижа. Два часа до Люксембурга, полтора до Германии. Так вот, дворец в Брюсселе, где проходили заседания этого конгресса, расположен почти напротив Центрального железнодорожного вокзала. Там ещё стоит статуя какого-то бельгийского короля, кажется, Альберта. И за фонтанами вход во дворец, расположенный под земельным козырьком. Наверху, кстати, ещё одна площадь. Очень красивое место.

      — Зачем вы мне это рассказываете?

      — Просто размышляю. Либерман встречалась там со своими агентами, и каждый раз в донесениях указывала, что уезжает с Северного вокзала Брюсселя. А оттуда ходят поезда на Лондон, но никак не на Брюгге, где жила тогда Либерман. Значит, она специально выбирала сложный маршрут. Это говорит о её квалификации.

      Мария повернула наконец голову.

      — Вы хорошо работаете, Дронго. Ваши аналитические способности просто поразительны.

      — Буду считать это за комплимент. Теперь давайте исходить из того, что она согласится на наше предложение. Через день-два по нашим каналам передадут информацию, что она — бывший агент «Штази». За ней захотят установить наблюдение, но будет уже поздно. В это время она должна находиться в Париже. Ее задача — привлечь к себе как можно больше внимания, выйти на связь с Филиппом Стенюи и сдаться английской контрразведке. Затем она может сообщить, что это я послал её туда. А ваша главная задача, Мария, предельно ясна: помочь ей в этом.

      — А если ей не удастся добраться до Парижа?

      — Тогда её схватят сами немцы. Это худший вариант. В таком случае информация будет идти до ЦРУ несколько дольше обычного. Ну, а если она откажется… — Дронго помрачнел и, подумав, решительно произнес:

      — Хотя нет, наши аналитики не могут дважды ошибиться. Почти стопроцентная гарантия, что на этот раз нам повезет.

      В Деделебен они въехали в половине третьего. Еще минут двадцать крутили по городу, пока наконец не нашли аптеку. Остановив автомобиль, Дронго вышел. Затем, обернувшись, наклонился к Марии.

      — Вы останьтесь. Или вы опять подменили мой скэллер?

      Она сняла очки и молча взглянула на него.

      — Простите. Я, кажется, неудачно пошутил.

      — Эдит Либерман плохо говорит по-английски, — напомнила Мария, — а вы совсем не знаете немецкого.

      — Да, — кивнул Дронго, — я, кажется, начинаю стареть. Идемте вместе со мной.

      Когда они открыли дверь, в аптеке звякнул звонок. Но никто не появился. Они прошли в глубь помещения; из соседней комнаты раздался приветливый голос:

      — Чем могу служить, господа? На пороге стояла добродушная, улыбающаяся полная женщина в больших роговых очках. Веселые ямочки на щеках и коротко стриженные волосы делали её похожей на добрую бабушку из сказок.

      — Вы фрау Эдит Либерман? — недоверчиво спросила Мария.

      — Да, — кивнула женщина. Приезжие профессионалы изумленно поглядели друг на друга.

      Дронго попросил по-английски:

      — Нам нужно пять пачек американского лейкопластыря.

      Женщина поправила очки.

      — У меня есть только индийский пластырь. — И добавила:

      — Я к вашим услугам.

      Она сразу перестала улыбаться, пригласив гостей пройти в недра аптеки.

      Усаживаясь за небольшой столик, Дронго подивился перемене, происшедшей с женщиной. Теперь это была строгая пожилая дама, требовательно разглядывавшая гостей.

      — Мы приехали сюда для встречи с вами, — начал Дронго.

      — Догадываюсь. — Либерман продолжала рассматривать пару.

      — Меня зовут Андрэ Фридман, мою спутницу — Мария Грот. А вы — бывший майор «Штази» Эдит Либерман, законспирированный агент восточногерманской контрразведки. Имеете награды. Последние несколько лет активно не использовались.

      Женщина молча слушала.

      — В 70 — 80-е годы вы проводили совместные операции с КГБ в Бельгии, Англии, Швеции, Дании. Разведены. Детей нет.

      — Вы приехали сюда только для того, чтобы сообщить мне эти сведения? — спросила наконец Либерман. По-английски она говорила с сильным акцентом.

      — Нет. Еще минуту терпения. Наконец, в 1989 году было принято решение о вашей «консервации». Все верно?

      — Да.

      — Предусматривалось использование вашего опыта и знаний на случай неожиданного изменения ситуации. Вы знали о плане «Везувий»?

      — Да, конечно. Простите, я скажу по-немецки. Использование агентов во время захвата наших территорий противником. Организация террористических групп, акты диверсий, идеологическая контрпропаганда. Но это в случае войны.

      Мария перевела её речь на английский.

      — А вы правда считаете, что война кончилась? — вдруг быстро спросил Дронго.

      — Нет, — подумав немного, ответила женщина, — наша война никогда не кончается.

      — Хорошо, — откинулся на спинку кресла Дронго, — значит, вы меня понимаете.

      Сидевшая рядом Мария достала сигареты.

      — Переводить? — спросила она.

      — Пока не надо, — остановила её Либерман, — я поняла, вы приехали из-за этого. Нужно мое подключение к операции. Верно?

      — Вы согласны? — вместо ответа спросил Дронго.

      — А как вы думаете, мистер Фридман, мне нравится доживать здесь, в этом маленьком городке? Я в Деделебене пять лет и ненавижу свою аптеку. Не могу же я выйти на улицу и кричать:

      «Смотрите, люди, я бывший офицер «Штази». Меня просто увезут в сумасшедший дом, — добавила она по-немецки.

      — Понимаю, — кивнул Дронго, — похоже, у вас наконец появилась возможность уехать отсюда. И навсегда.

      — Что вы сказали? — не разобрала Либерман.

      Мария перевела. Он добавил:

      — Нужно будет сдаться англичанам. Мы приехали предложить сам сдаться.

      — Это неудачная шутка.

      — Я не люблю шутить в таких вопросах, — четко произнес Дронго. — Вам нужно сдаться англичанам, и заодно вы расскажете о всей вашей работе, сдадите сеть информаторов и агентов «Штази», оставшихся нераскрытыми. Вы успеваете переводить, Мария? Спасибо. Она подробно расскажет о своей работе за рубежом. Пусть учтет, что уже завтра федеральные службы Германии будут знать о её деятельности в «Штази». У неё в запасе всего один день.

      Мария переводила, тщательно подбирая слова.

      — Понимаю, — медленно проговорила Либерман. — Вы расскажете мне, на кого именно я должна указать?

      — Вы согласны?

      — Разумеется. Мне давно надоела моя «консервация».

      Дронго переглянулся с Марией.

      — Тогда мы останемся здесь ещё немного и обсудим детали. Вы дадите нам кофе? Хотя я больше люблю чай.

      Эдит вышла.

      — В Европе чай любят только англичане, — заметила Мария.

      — Знаю, но Эдит вряд ли примет меня за англичанина. Похоже, она искренне хочет отсюда вырваться.

      Мария промолчала.

      Вошла хозяйка, неся на подносе три чашки.

      — Ваш кофе, ваш чай. — Себе она взяла кофе.

      В этот момент звякнул звонок входной двери.

      — Пойду посмотрю, — спокойно прореагировала Эдит. Она вышла, прикрыв дверь.

      Дронго, улыбнувшись, посмотрел на свою спутницу.

      — Вы оставили свой чемоданчик в автомобиле.

      — Я вооружена, — отрезала Мария, — но первая пуля предназначена вам.

      — Что вы сказали?

      — Не притворяйтесь. Вы не должны попасть в руки противника до завершения операции. Это самое важное, и вы отлично все понимаете. У меня действительно нет приказа вас убивать, но есть строжайшее указание обеспечить секретность операции.

      Вернулась Эдит Либерман.

      — Это был соседский мальчик. Приходил за аспирином для матери. Она уселась напротив гостей.

      — Я вас слушаю, продолжайте.

      — Да, — мрачно кивнул Дронго, — продолжим. Вы должны будете рассказать абсолютно все, что вы знаете. Выдавать всех подряд. Агентуру, имена, явки, пароли, структуру органов, шифры, места встречи, своих агентов, руководителей — словом, все. Многое англичане уже знают, хотя некоторые подробности могут показаться им забавными. Только ваша предельная искренность будет залогом успеха. А главное, что нас интересует, — ваша деятельность в Бельгии. Вы встречались только с французским специалистом, завербованным советской разведкой.

      — Филипп Стенюи? — спросила Эдит.

      — У вас изумительная память. Именно он. Самое важное в нашей операции, чтобы вы сдали меня англичанам. — Взяв чашку, он отпил немного. — Хороший чай.

      — Я не совсем поняла задачу. Разъясните подробнее.

      — Стенюи уже расшифрован английской контрразведкой. Мария, переводите, пожалуйста, дословно. Нам важно, чтобы она, встречаясь с ним, обратила внимание на его контакты с бывшей советской, ныне российской, разведкой. Во Франции арестована целая сеть информаторов КГБ. Ее могут арестовать, проверить и сразу начнут допрашивать. Вот тогда она вспомнит, что это я послал её в Париж и теперь жду её сообщения в Бельгии. Лицо мое, я думаю, она запомнит.

      Хозяйка, дослушав Марию, продолжала недоумевать.

      — Странное задание. Выдать вас англичанам, но я же ничего про вас не знаю. И как я выйду на них?

      — Необязательно знать. Даже хорошо, что она меня не знает. Просто она должна описать мое лицо, походку, фигуру, характерные особенности речи. А на англичан выходить не надо. Стенюи находится под их контролем.

      Эдит пригубила кофе, слушая Марию.

      — Значит, моя задача — просто всех выдавать, всех абсолютно. Интересное задание. Можно, я спрошу: для чего?

      — Стратегическая цель: внедриться в структуру английских спецслужб. Первые несколько лет просто честно работать. Каналы связи с ней наладят потом, но первые три года не будет никаких контактов, абсолютно. Ее будут проверять, Мария, напомните ей, как умеют проверять в контрразведке. Только предельная искренность… Теперь ещё раз, пожалуйста, дословно. Она будет нашей бомбой замедленного действия. Мы внедряем её к противнику на долгие годы. Мария перевела. Эдит Либерман, допив свой кофе, поставила чашку на стол.

      — Я готова, — просто сказала она и почему-то вдруг рассмеялась.

      «Нервная реакция», — подумал Дронго, переглянувшись с Марией.

      — Тогда обсудим все детали, — продолжил он, не обращая внимания на её улыбку. Разведчик не подозревал, что вскоре ему придется пожалеть о своей невнимательности.

     

      ВОСТОЧНЫЕ НЕМЦЫ ТОСКУЮТ ПО ПРЕИМУЩЕСТВАМ СОЦИАЛИЗМА

     

      Каждый четвертый житель Восточной Германии высказывается за восстановление… Берлинской стены.

      Об этом, со ссылкой на опрос, проведенный одной из социологических служб, сообщило Саарское радио. По словам экспертов, 95 процентов восточных немцев считают, что в бывшей ГДР «были и хорошие стороны, а именно — право на труд, лучшая система социального обеспечения и невысокий уровень преступности».

      Агентство Рейтер

     

             Глава 11

     

      Вечером того же дня они доехали до Ганновера, остановившись в двух соседних номерах отеля.

      Ужинали вдвоем на террасе. Мария надела темное платье и сняла наконец свои черные очки; Дронго впервые с удивлением заметил, как она хорошо выглядит. Мария, перехватив его взгляд, усмехнулась, не выдавая своего удовольствия.

      — Вы хорошо смотритесь, — немного растерянно проговорил Дронго.

      — Благодарю. — Мария прошла к столу. Он сел напротив.

      — Я и забыла уже, когда надевала это платье, — честно призналась она. — Вожу его с собой для работы. Иногда приходится появляться вечером на приемах.

      Дронго вспомнил о её работе и с отвращением подумал, что и этот наряд служит ей для выполнения очередных заданий. Он углубился в изучение меню. Мария свою карту не тронула.

      После того как официант, приняв заказ, удалился, Дронго проверил скэллер и обратился к Марии:

      — Вы передадите завтра сообщение о нашей встрече с Эдит Либерман?

      — Связной будет ждать в двенадцать часов, — кивнула она. — Сообщение у меня уже готово. Думаю, что немцы получат информацию через день.

      — Мужественная женщина эта Эдит, — словно раздумывая, произнес Дронго. — Всю оставшуюся жизнь она будет под наблюдением. Даже для мужчин это тяжело, а представьте, каково ей.

      Мария посмотрела на него, ничего не ответив.

      — Если все пройдет нормально, я выеду в Брюссель через два дня, — напомнил Дронго.

      Официант принес заказ, бесшумно расставляя все на столе.

      — У нас серьезные разговоры всегда в ресторанах, — улыбнулась женщина, тряхнув головой.

      — Просто я люблю вкусно поесть. Ваше здоровье… Как вы думаете, она справится? — спросил он.

      — Конечно, справится. Ей только пятьдесят три года. А она сидит одна дома. От такой жизни можно сойти с ума. Это просто подарок для нее, — серьезно ответила Мария.

      Он сосредоточенно жевал. Кажется, впервые он начал понимать, что движет самой Марией в её работе.

      — Вы тоже? — наконец спросил Дронго.

      — Не поняла, — хмуро сказала Мария.

      — Вами тоже движет чувство одиночества? Простите, можете не отвечать, если вам не хочется.

      — Хочется. — Она взяла бокал. — Ваше здоровье, Дронго, — сделала глоток. — Да, я тоже боюсь одиночества, — призналась Мария.

      «Десять лет, — вспомнил он. — В восемьдесят втором убили её мужа».

      — Почему вы не вышли замуж? Вам тогда было двадцать четыре года.

      — Мне было тогда очень больно, — чуть помедлив, ответила Мария, — я не могла просто нормально мыслить. После смерти мужа эта кровавая мясорубка меня доконала. Я ведь работала в штабе военной разведки. А потом стала снайпером. Через два года меня направили в школу КГБ, потом моя работа в управлении «К». Вы были правы, я действительно больше ничего не чувствую. Все чувства постепенно атрофировались.

      Она достала сигареты, щелкая зажигалкой. К ним подскочил официант.

      — Здесь нельзя курить, миссис, — быстро проговорил он по-английски.

      — Оставьте, — попросил Дронго, доставая сто марок. — Вот штраф за её курение. Вы же видите состояние женщины.

      Официант денег не взял.

      — Простите, мистер, — виновато пробормотал он, отходя от них.

      — Мои вопросы вас расстроили, извините меня.

      — Нет, при чем тут вы? — Мария махнула рукой, не переставая дымить. — Просто вы были правы сегодня утром. Я все понимаю. Но остановиться уже невозможно.

      — Если бы во время нашей встречи с Либерман к ней заглянула контрразведка, вы правда стреляли бы в меня?

      — Да, — сразу ответила Мария, — безусловно. У вас не было бы в таком случае ни одного и шанса спастись.

      — Спасибо за откровенность. Значит, вы все-таки имеете инструкции на этот счет.

      — Только ради спасения операции. А вообще я должна охранять вас.

      — Своеобразная защита, вы не находите?

      — Не знаю. Это меня не интересует. Официант принес мясо с гарниром.

      — В разных странах мира, кажется, в Австрии и в Дании, я много слышал об убийце-женщине по кличке Кобра. Я представлял вас постарше.

      — Я вас тоже. Сколько вам лет на самом деле?

      — Почти тридцать пять.

      — А выглядите намного старше, значит, мы примерно одного возраста. Так что ваши предположения были верными.

      — Нет, — возразил Дронго, — я думал, что вам лет шестьдесят. В 1986 году в Нью-Йорке в меня стреляла профессиональная убийца Луиза Шарнер. Ей тогда было сорок пять. Видимо, убийство — профессия женщин средних лет. Я был тяжело ранен.

      — Ее нашли?

      — Разумеется, нет.

      — Я слышала об этом, но не знала подробностей. Вы тогда проводили операцию по обеспечению безопасности глав государств на сессии ООН.

      — Верно. Но это все в прошлом. Я долго болел, почти три года не работал. И наконец осенью девяносто первого получил очередное задание — отправиться в Австрию.

      Женщина достала вторую сигарету. Официант, смирившийся с подобным нарушением, больше не подходил. Для аккуратного немца должно было случиться нечто исключительное, чтобы посетители осмелились нарушить строгие правила ресторана. Поэтому он благоразумно молчал.

      — Там я встретился с женщиной. С любимой женщиной, которую ждал несколько лет. Кроме нее, у меня там находилось двое связных, один из них был моим близким другом. Рассказывать дальше?

      Она молча кивнула.

      — Выяснилось, что меня послали для подставки. Тогда в Вене шла крупная игра трех разведок — советской, американской и МОССАДа. Моего друга убили наши, другого связного — израильтяне. Женщину — сами американцы. Интересная комбинация, правда? — горько спросил он.

      Она смотрела ему в глаза. Рот был плотно сжат, и теперь видны стали упрямые складки, начинавшиеся от подбородка.

      — Тогда я остался один. Но сумел вернуться обратно. Это наверное, мой бич — терять близких друзей. Со мной всегда работали замечательные люди. Но вот сейчас впервые я работаю в паре со своим потенциальным убийцей. Не обижайтесь, я не хотел вас оскорбить. Просто размышляю над этим феноменом.

      Он чуть пригубил стакан.

      — Вы будете пить кофе? — спросил Дронго.

      — Давайте пройдем в бар, — предложила женщина.

      Расплатившись с официантом и дав ему щедрые чаевые, они прошли в бар, расположенный в правой части ресторана. Дронго и его спутница присели за стойку бара на высокие кресла.

      Бармен подал им две чашечки кофе.

      — Вы же не пьете кофе? — удивилась Мария.

      — Все равно. Иногда пью.

      Они молчали. Долго молчали, сидя рядом, почти касаясь друг друга. Больше не было произнесено ни слова.

      Выпив кофе, Дронго бросил деньги на стойку, вставая. Посмотрел на часы.

      — Уже первый час ночи.

      — Да, — тихо отозвалась женщина, — уже поздно.

      В лифте она стояла к нему спиной, и он видел лишь её густые, коротко остриженные темные волосы.

      Он проводил её до самой двери.

      — Спокойной ночи, Мария.

      — Спокойной ночи, Андрэ.

      Она повернулась и, не оборачиваясь, вошла в свой номер.

      Дронго достал магнитную карточку, открыл свой номер. Разделся и пошел под душ. Долго стоял под горячей водой, почти кипятком, словно пытаясь стереть воспоминания сегодняшнего дня.

      Когда он вышел из ванной, был уже почти час ночи. Дронго включил телевизор, и в этот момент раздался звонок.

      — Вы не спите? — спросила Мария. — Можно к вам зайти?

      — Пожалуйста. — Он вскочил с постели, набрасывая на себя рубашку и неуклюже одевая брюки.

      В дверь постучали. Он успел застегнуть брюки и поспешил открыть. На пороге стояла Мария, одетая, как и прежде, в темное, плотно облегающее её фигуру платье.

      — Вы не отдыхали?

      Захлопнув дверь, она прошла внутрь.

      — Нет. Я просто сидела на кровати и думала. И потом, у меня это единственный наряд, — горько призналась женщина. — В моем багаже ещё две пары брюк. И шерстяной свитер, если придется ждать кого-то на открытом месте.

      Она села на стул.

      — Вы не спали? Что-нибудь интересное показывают по телевизору?

      — Не знаю. Я принимал душ. Он стоял, глядя на Марию. Та вдруг с непонятным ожесточением спросила:

      — Что вы на меня так смотрите?

      — Ничего, — удивился Дронго.

      — Да, — зло проговорила Мария, — все правильно, я сама пришла к вам.

      — Не понимаю. Она поднялась.

      — Можно, я останусь у вас? Он молчал. Опустив голову, гостья повернулась к выходу.

      — Простите, — выдавила Мария. Он схватил её за руку.

      — Останьтесь.

      Женщина повернулась, ни слова не говоря, подошла к телевизору, выключила его и, встав к нему спиной, начала снимать платье. А Дронго просто стоял и смотрел. Чувствуя затылком его обжигающий взгляд, Мария сняла с себя все. Бросила на пол и повернулась к нему.

      — Я очень старая?

      Он смотрел на её маленькие груди, на её стройное, почти мальчишеское тело, заставляя себя не думать о сегодняшнем убийстве Хайнштока. Кажется, ему это удавалось теперь лучше, чем полчаса назад под душем.

      Выключив свет, Дронго шагнул к ней.

      Ее страстность в первый момент ошеломила его. Словно все не растраченные за долгие годы чувства вдруг изверглись из этой женщины с непривычной для её лет эмоциональностью, доходящей до откровенного бесстыдства. Изголодавшаяся по любви, она снова и снова подчиняла себе его тело, отдаваясь сама этой страсти до пределов возможного.

      Уже под утро, когда она, выбившись из сил, заснула, Дронго с удивлением заметил, что спящая Мария похожа на большого ребенка, уютно посапывающего у него на плече. Если не вспоминать, что на счету этого «ребенка» четыре с лишним десятка человеческих жизней, можно было её даже полюбить. Во сне её лицо казалось спокойным, даже красивым.

      Но Дронго помнил, и это накладывало свой неизгладимый отпечаток и на сегодняшнюю ночь, и на их отношения в будущем.

     

             Глава 12

     

      Даже после ночи любви они продолжали обращаться друг к другу на «вы». Впрочем, в английском языке, на котором они в основном говорили, не бывает различий между; «ты» и «вы». Но когда в редких случаях они переходили на русский, неуловимая зыбкая преграда вновь возникала между ними. Он не мог забыть убийства Хайнштока. И она знала, что он этого никогда не забудет.

      Поздним утром они завтракали в отеле почти молча, словно не решаясь нарушить сложившегося равновесия. Оба понимали, что сегодняшнее событие не было внезапно вспыхнувшей страстью. Чувство одиночества могло добить по отдельности каждого из них, и они счастливо соединились, чтобы противостоять этому.

      После завтрака Мария ушла на встречу со связным, а Дронго, не зная, как убить время, решил прогуляться. Немецкие города, такие похожие друг на друга размеренным порядком, какой-то провинциальной ухоженностью и чистотой, приятно успокаивали нервы. Он любил тихие европейские города Бенилюкса и Германии, Швейцарии и Австрии. Центры экспансивных южан — французов, итальянцев, испанцев были шумными и многоголосыми, а здесь царили покой и умиротворение.

      По его расчетам, Эдит сегодня уже выехала во Францию. Если все прошло нормально, Мария вернется с новым заданием — встречать Либерман в Париже. В таком случае через два дня Дронго отправится в Брюссель, чтобы терпеливо дожидаться там своего ареста.

      В этой грандиозной игре, которая ставилась на него, Либерман должна была выйти на Филиппа Стенюи и выдать тем самым Дронго. Если «аптекаршу» «благополучно» арестуют на этой встрече, операция считается успешной, и Мария возвращается в Брюссель для контроля за Дронго. После его ареста она выезжает обратно в Россию. Теперь все зависело от оперативности и сообразительности пожилой, приятной в общении, румяной бабушки Эдит Либерман — бывшего майора «Штази» и засекреченного агента КГБ.

      Собственно, эта роль предназначалась Эриху Хайнштоку, но тот, отказавшись, подписал себе смертный приговор.

      Анализируя спокойно все события, предшествовавшие убийству агента, Дронго с горечью сознавал, что у того не было ни единого шанса.

      Смерть немца была неизбежна, как математическая формула. Следуя загадочной формуле, которую выводили в Управлении внешней разведки России, живой Хайншток должен был отправиться во Францию. «Он вряд ли сумел бы где-нибудь укрыться, — думал Дронго, — иначе российская разведка сразу отменила бы начатую операцию». Тысячи агентов, задействованных в этой акции, моментально подключались бы к розыскам Хайнштока и его ликвидации. Даже одного шанса из тысячи не имел отказавшийся от сотрудничества Хайншток. Не застрели его Мария, утром в его автомобиле мог прогреметь взрыв. Или его машина могла на полном ходу перевернуться, попасть в аварию. Тогда было бы два трупа — Хайнштока и его новой жены.

      Разведка — грязная игра, и в ней нет места живым людям. Или бессловесные автоматы, выполняющие волю начальства, или потенциальные трупы. По проложенной колее разведчик обязан идти, не сворачивая в сторону. Шаг влево, шаг вправо — смерть. Никто не задумывался над статистикой, а между тем более половины разведчиков погибали от рук агентов собственных спецслужб.

      Советские и американские разведки предпочитали обычно не рисковать. Грязные операции поручались представителям третьих стран, которых по мере выполнения убирали союзники из соседних стран. В случае необходимости снайперы и убийцы ЦРУ и КГБ убирали и этих агентов. Секретность обеспечивалась абсолютная. В отличие от них израильская разведка МОССАД, опиравшаяся на свою местную агентуру почти во всех странах мира, наоборот, поручала выполнение щекотливых операций только доверенным лицам и всячески берегла их. При этом эффективность МОССАД чаще бывала выше прямолинейных, грубых действий ЦРУ или хитроумных, дьявольски запутанных даже для собственной агентуры действий КГБ.

      Хайншток был обречен, разумом понимал Дронго, снова и снова вспоминая труп в ванной. Но на душе все равно оставалось ощущение липкой грязи. Ему казалось, что именно он предал Хайнштока, подставив его под удар. Проверь он вовремя скэллер, и у немца мог появиться шанс.

      Вероятно три года без работы, когда он приходил в себя после ранения, давали о себе знать. Последняя операция в Австрии, правда, считалась успешной, хотя Дронго потерял сразу троих агентов и для себя он до сих пор считал её личной катастрофой. Тогда ему тоже приходилось действовать в жесткой обстановке, но он делал все, чтобы спасти своих людей. Здесь он шел на встречу, заранее предполагая, что итогом её может быть гибель агента. И он обязан был проверить свой скэллер. Воспоминания о запрограммированном убийстве не давали Дронго покоя.

      Обедал он в одиночестве, Мария так и не появилась. Почему-то он вспомнил Натали. Как она тогда сказала в Аргентине: «Берегите себя. Они способны на все» и еще, кажется: «Я люблю вас». И её крик в венском аэропорту, когда она, сбив его с ног, подставила себя под пулю. И взгляд женщины, стрелявшей в него самого четыре года назад в Нью-Йорке.

      Воспоминания о Натали обычно предшествовали периодически повторяющимся приступам меланхолии. И именно поэтому Дронго, быстро пообедав, снова вышел в город.

      Он любил заглядывать в магазины, иногда приобретая разные мелочи, чтобы уступить назойливым продавцам и очаровательным продавщицам. Вся прелесть покупок заключалась в одном смешном факте — они ему не принадлежали. И не были нужны. По возвращении Дронго сдавал все, включая нижнее белье и мелкие сувениры, дабы нигде не выдать факта своего присутствия в какой-либо стране. Годы шли, а строгие правила не менялись. Это помогало вырабатывать стойкий иммунитет к роскошным витринам западных магазинов.

      В гостиницу Дронго вернулся в девятом часу вечера. Расположенный на Лаатзенер-трассе «Кронсбург» был четырехзвездочной гостиницей в сто пятнадцать номеров. Это тоже входило в обязательные правила агентов: отдавать предпочтение многолюдным отелям. И хотя номер на двоих, стоивший двести шестьдесят марок, значительно дешевле двух одноместных номеров по сто девяносто марок каждый, тем не менее агенты жили по такому тарифу, благо разведка оплачивала все их расходы.

      В случае провала одного агента другой мог сообщить об этом в Центр. При этом второй часто охранял и подстраховывал первого. Но при захвате важного источника информации второй превращался из охранника в убийцу и мог прямо на месте, рискуя собственной жизнью, пристрелить первого. О главной его задаче Мария Грот, разумеется, не знала, но, если Дронго попытаются арестовать в Ганновере, она пойдет на все, чтобы этого не допустить, даже на ликвидацию своего партнера. Они оба знали правила игры и принимали её такой, как она есть.

      Когда Дронго вернулся, Мария ужинала в одиночестве в ресторане отеля. Он сел за её столик.

      — Вы давно приехали?

      — Минут десять. Я далеко ездила.

      — Понятно. Как у нас дела?

      — Эдит Либерман выехала в Париж. Мне приказано проследить за её встречей с Филиппом Стенюи. Как только они встретятся, я приеду в Брюссель, где вы меня должны ждать. Вам заказан номер в отеле «Бед форд». А связной встретится с вами в Амстердаме.

      — Почему в Амстердаме? Мне нужно туда съездить?

      — Да, обязательно. Послезавтра вас будут ждать. Руководство хочет исключить все возможности провала. Из Брюсселя до Амстердама три часа езды на поезде или два часа на автомобиле.

      — Знаю, — мрачно произнес он, — много раз ездил. Где будет встреча?

      — У вокзала. По правой стороне улицы есть универсам «Си-эн-дей». Там обычно при входе продают цветы. Связной будет рядом, в красной куртке.

      Спросите его, как пройти к музею мадам Тюссо.

      — Он же совсем рядом, этот музей, прямо на площади, — недовольно проворчал Дронго, — его видно с улицы. Зачем нужен такой пароль?

      — Не знаю. Ответ: «Музей недавно переехал. Но лучший музей — в Лондоне, советую вам съездить туда».

      — Кто их придумывает, эти глупости, — вздохнул он. — Хорошо, когда я должен выезжать?

      — Сегодня. Поезд уходит ночью. Мой самолет рано утром из Гамбурга.

      — Понятно.

      Мария не смотрела на него, словно стесняясь ночной сцены. Подошел официант.

      — Ничего не нужно, — покачал головой Дронго, — я не ем так рано.

      — Это вредная привычка, — сказала она, наконец взглянув на него.

      — Что?

      — Я ещё вчера обратила внимание, что вы поздно ужинаете. А за завтраком почти ничего не едите. Это вредная привычка.

      — Спасибо. Мне почему-то кажется, что это не столь сильно сократит мою жизнь.

      Мария отодвинула тарелку.

      — Пожалуйста, не шутите так.

      — Хорошо. Когда отходит мой поезд? 1 — Через четыре часа. Билет уже заказан. Его принесут вам в номер.

      — Сколько мне нужно ждать в Брюсселе?

      — Три-четыре дня, может, больше.

      — Так долго? — вырвалось у Дронго. Достав сигареты, женщина сняла очки.

      — Вы так торопитесь попасть к ним?

      — Просто все надоело. Страны, в которой я жил, уже не существует, идеалов не осталось. Я иногда не понимаю, зачем я здесь? Во, имя какой дурацкой идеи? Или мне просто страшно оставаться одному?

      — У вас включен скэллер?

      — Конечно. Если вы его снова не подменили.

      Мария изменилась в лице.

      — Простите, я, кажется, сказал глупость, — извинился Дронго.

      Женщина не ответила. Задумчиво повертев в руках бокал, он поставил его на место.

      — Все мы, в сущности, одинокие матерые волки. Давно отжившие свой век. Иногда мы собираемся в стаю, чтобы разорвать проходящего путника, но ещё чаще действуем в одиночку. И добываем пищу, и убиваем до тех пор, пока нас не обложат флажками и не подстрелят. Конец обычно одинаковый.

      — Зачем вы мне все это говорите?

      — Сам не знаю. Наверное, опять приступ меланхолии. Впрочем, хотите честно, — он наклонился к ней, — впервые попал в такую необычную ситуацию, — прошептал Дронго, — ужинаю со своим потенциальным убийцей. Это возбуждает, вы не находите?

      — Вы пьяны?

      — Я не выпил ни капли. Просто у меня сегодня такое вдохновение.

      — Вам билет, наверное, уже принесли, — спокойно проговорила Мария, вставая, — постарайтесь не опоздать на поезд. До свидания.

      Она ушла, неслышно ступая, как и подобает настоящему профессиональному работнику из управления «К». А Дронго остался один. Один со своими воспоминаниями и тревогами. Через четыре часа он был на вокзале. Перед отъездом постучал к Марии. Она не ответила, может быть, её не было в номере.

     

             Глава 13

     

      Его действительно уже ждали в Брюсселе. Прибью на Северный вокзал, Дронго взял такси и поехал в свою гостиницу. В отличном четырехзвездочном отеле «Бедфорд» для него был заказан номер на имя Андрэ Фридмана. Тут жило довольно много американцев, всю ночь они шумно гуляли, не давая никому покоя. Дронго почему-то сразу не понравилось здесь, на оживленной улице в центре города, и на следующее утро в нарушение всех законов конспирации он переехал в другой отель — «Евровиллидж», расположенный на тихом бульваре, в десяти минутах езды от центра. Для связных и Марии он оставил конверт с указанием нового адреса. Это было неслыханное нарушение, но если учесть, что через несколько дней его должны арестовать, Дронго мог уже не придавать значения таким мелочам.

      Получив номер и забросив туда свой багаж, он спустился к портье, попросив городскую карту.

      Его отель был расположен в западной части города, рядом находилась станция метро «Шуман». От неё до Центрального вокзала всего четыре остановки, и Дронго, выйдя из гостиницы, уверенно пошел направо. Метро находилось в ста метрах от отеля. Довольно чистые, аккуратные бельгийские станции, являли собой резкий контраст французским и американским.

      Доехав до Центрального вокзала, Дронго поднялся наверх и поспешил к кассам. Поезда на Амстердам уходили почти каждый час, и он взял билет на одиннадцать восемнадцать. В вагоне, кроме него, находились ещё три молодых пассажира, сидевших за стеклянной перегородкой в другом конце. Был разгар рабочего дня, и посему поезд шел почти пустой. Проходивший мимо буфетчик принял заказ, сразу подав ему горячий кофе и сандвич. Дронго, выдвинув столик, начал неспешно есть.

      До Амстердама было три часа езды. Они миновали Антверпен, заехав под своды знаменитого крытого вокзала старинного бельгийского города; затем Роттердам, один из крупнейших городов Голландии с его характерными, запоминающимися зданиями компаний и офисов, и около двух часов дня прибыли в столицу Голландии.

      Встреча была назначена на пять часов вечера, и Дронго ещё побродил немного, любуясь хорошо знакомыми местами и улочками Амстердама. Слева от вокзала располагался знаменитый «Розовый квартал» с многочисленными секс-шопами и секс-барами, проститутками и сутенерами. Он бывал в этих местах неоднократно, каждый раз удивляясь разнообразию выставленного здесь живого товара. Девицы, стоя в нижнем белье в окнах своих небольших комнатушек, призывно улыбались всем проходившим мимо. Было что-то неестественное и жуткое в таком обилии голых тел и нарочитых улыбок, и Дронго каждый раз становилось тоскливо от подобного зрелища. Девицы стоили дешево — всего пятьдесят гульденов, но охотников залезать в их клетки почти не находилось. Только подвыпившие сельские жители и совсем юные ребята ещё пытались познавать этот омерзительный и одновременно такой притягательный мир. Иностранцев прельщала экзотика, хотя деньги они тратили весьма неохотно.

      Каждый раз, попадая в город, Дронго ходил по этим улицам, заглядывая в лица женщинам. Но пустые глаза, приклеенные улыбки и обилие человеческого мяса вызывали брезгливое чувство отвращения.

      В этот раз он даже не пошел туда, предпочитая переждать время в пиццерии, находившейся недалеко от места встречи.

      К универсаму Дронго подошел вовремя. У цветочного лотка стояла девушка лет двадцати пяти, в красной куртке.

      — Вы не скажете, мисс, как пройти к музею мадам Тюссо?

      Девушка обернулась, в глазах мелькнули испуг и восторг одновременно.

      «Кого они присылают, — с досадой подумал Дронго, — хотя для конспирации это лучший вариант», — вынужденно признал он.

      — Музей недавно переехал, — немного растерявшись, наконец ответила девушка по-английски и быстро добавила:

      — Но вам нужно съездить в Лондон, там он ещё лучше.

      — Спасибо, я посмотрю здесь. Вы не составите мне компанию?

      Девушка кивнула, следуя за ним.

      — Говорите, — потребовал Дронго.

      — Нас ждут, — заметила девушка, озираясь по сторонам, — вон в том автомобиле.

      — Что случилось?

      — Я не знаю. Мне приказано вам передать, чтобы вы сели в ту машину.

      Неподалеку стоял темно-синий «Вольво-960».

      — Вы говорите по-русски? — поинтересовался вдруг Дронго.

      — Конечно. — Она даже обиделась.

      — Не обижайтесь, — он усмехнулся, — я спросил просто так. Сколько там человек?

      — Двое.

      — Пусть один из них подойдет ко мне.

      — Хорошо. — Девушка поспешила к автомобилю.

      Через минуту из него вышел подтянутый молодой мужчина лет тридцати пяти. «Не дипломат», — сразу определил Дронго. Обычно связными были дипло-1 маты, имеющие необходимое прикрытие. В случае провала агента они всегда могли уйти от ответственности, пользуясь дипломатическим паспортом, и, что самое важное, передать обо всем в Центр.

      «Что-то случилось, — понял Дронго, — и весьма важное, если на встречу послан профессионал. Он даже не вышел со мной на связь лично. Значит, из Москвы, и звание не ниже полковника».

      Гость подошел к нему и требовательно спросил:

      — Вы Дронго?

      — С кем я разговариваю?

      — Я от Дмитрия Алексеевича из Москвы. Меня зовут Олег Николаевич.

      — Что-нибудь случилось?

      — Да, вся операция под угрозой срыва. Я прилетел из Москвы час назад.

      — Вы можете что-нибудь объяснить?

      — Давайте сядем в машину, — предложил Олег Николаевич.

      — По какому плану я должен действовать? — устроил последнюю Проверку Дронго.

      — План «Везувий», — улыбнулся его собеседник. — Я сам разрабатывал детали этой операции.

      Дронго больше не сомневался. Он сел в автомобиль. Олег Николаевич устроился рядом с ним на заднем сиденье, а девушка уселась впереди. Водитель, даже не обернувшись, тронул машину с места. Все молчали. Наконец они стали на какой-то тихой улице, и водитель с девушкой вышли.

      — Что произошло? — раздраженно спросил Дронго. — Может, вы объясните наконец?

      — Вчера в Париже едва не арестовали вашу напарницу Марию Грот.

      — Почему?

      — Мы допустили маленькую ошибку. Сначала все шло хорошо. Либерман встретилась с Филиппом Стенюи. Видимо, Мария проявила слишком большое любопытство. Или за ней наблюдали сразу две разведки: английская, узнавшая обо всем от Ощенко, и французская, получившая сведения о ней, вероятно, из показаний Жозефа Карона. Мы не знаем точно, что там случилось, важно одно — Мария Грот себя подставила. Она следила за англичанами и Эдит Либерман. Но французы или сами англичане вычислили нашего агента. Ее едва не взяли. Она чудом спаслась вчера ночью, применив оружие и тяжело ранив одного из нападавших.

      Дронго помрачнел. Он хорошо знал правило профессионалов: агент, доставший оружие в чужой стране, обречен.

      — Где она сейчас? — спросил Дронго.

      — Не знаем. Мы предполагаем, что она приедет к вам, в Брюссель. Наши люди потеряли её в Париже.

      — Как дела с Либерман?

      — Лучше некуда. Наверное, её арестуют. Там все идет по плану.

      — В таком случае Мария может спокойно уехать из Брюсселя, а меня задержат после признаний Эдит Либерман.

      — Не пойдет, — Олег Николаевич покачал головой, — не получается. Англичане узнали, что за Либерман следили. Если Мария исчезнет, нашу игру могут вычислить. Не важно кто, французы или англичане. Первоначальный план предусматривал, что Эдит Либерман выдаст вас англичанам.

      — Верно. А что изменилось?

      — Все. Если англичане поймут, что Либерман подставка (ведь за ней следила Мария), значит, подставка и вы. И вся наша игра никуда не годится.

      — Верно, — задумчиво произнес Дронго. — Что же нам тогда делать? — Он вдруг почувствовал, как давит тугой узел галстука, перехватывая дыхание.

      — Есть только один выход. — Олег Николаевич зачем-то оглянулся по сторонам и, наклонившись, тихо произнес:

      — Мария Грот должна умереть. И ликвидируете её вы, Дронго.

     

             Глава 14

     

      Обратно в Брюссель он ехал последним ночным поездом. В вагон набилось много народу, и почти все места были заняты. Дронго не обращал внимания на молодых панков, довольно громко разговаривавших друг с другом. Он думал о Марии.

      Услышав слова офицера разведки, Дронго понял, что произошло то, чего всегда боятся профессионалы. Это была ошибка Марии Грот. Такие ошибки у профессионалов редки, но, когда они случаются, последствия всегда бывают тяжелыми. Она подставила себя и теперь не имела права возвращаться обратно в Россию.

      Будь это обычная операция, её отозвали бы домой и перевели на внутренние операции, запретив появляться за рубежом. И это ещё в лучшем случае. В худшем ей устраивали по возвращении быструю смерть в результате автомобильной катастрофы или дорожного происшествия. Профессиональные убийцы не имели права на гласность. Они не могли рассекречиваться, так как сразу становились опасными свидетелями уже содеянного. В случае с Марией ситуация была в тысячу раз хуже. Она не просто ошиблась в Париже.

      Сама операция оказывалась под угрозой срыва. Убийца из управления «К», появившаяся в самый неудобный момент в Париже с целью ликвидации «ренегата» Эдит Либерман, — с этим ещё можно было согласиться. Хотя с некоторой долей натяжки: откуда Мария могла узнать о появлении Либерман во Франции?

      Но теперь её предполагаемое появление в Брюсселе делало всю игру явным надувательством. Изменница Либерман, встретившись с Филиппом Стенюи, переходила на сторону западных спецслужб, выдавая всех подряд. В том числе и встретившегося с ней в Деделебене Андрэ Фридмана, после разговора с которым она и бежала во Францию. Испугавшись шантажа, Либерман уходила от Дронго, подставляя его. В этом случае следившая за ней Мария должна была ликвидировать Эдит. В случае неудачи по логике вещей Мария обязана исчезнуть вместе с Дронго, что никак не входило в планы российской разведки.

      Значит, Мария не смогла стать невидимкой во Франции. Поскольку она ошиблась и выдала себя, то существовали только два выхода. Мария Грот убирала Дронго, чтобы помешать его аресту, или исчезала вместе с ним, что практически одно и то же. Первый вариант исключался, ибо ломал всю игру российской разведки в случае исчезновения Дронго. Вторым и единственным вариантом была публичная гибель самой Марии Грот. Только в этом случае английская разведка могла поверить в непричастность Дронго к этим событиям. И лишь после того, как он сам уберет своего предполагаемого убийцу и его арестуют власти, он может разыграть карту колебавшегося человека, решившего бежать на Запад. Первоначальный план предусматривал, что Либерман просто сдаст Дронго. Но раз в игру вмешалась Мария, её нужно было использовать.

      Дронго все время просил разрешить ему выдать Марию Грот, чтобы оставить её в живых, но руководство было непреклонно. Профессиональный убийца не смел попасть в руки другой разведки живым. Это был бы скандал на весь мир, похуже измены любого агента.

      Правда, у Дронго есть шанс выйти из игры. Тогда в катастрофу попадут они оба: и Мария Грот, и он сам. Под угрозой могут оказаться десятки агентов, подготовленных к работе на западные спецслужбы, десятки лучших профессионалов, внедряемых на долгие годы вперед. Никто не позволит сорваться подобной операции.

      Его руководство, видимо, предусмотрело и такой вариант. И теперь в вагоне наверняка едут ещё несколько сослуживцев Марии. Шаг вправо, шаг влево — расстрел на месте.

      Дронго пытался сосредоточиться, найти уязвимое место в строгом раскладе этой позиции. И не находил. Англичане узнали, что Мария следила за Эдит Либерман. Тогда она обязательно должна знать про Дронго. Если тот попадает живым к противнику, ломается вся игра. И ничего нельзя сделать. С абсолютной гарантией можно предположить лишь появление Марии в Брюсселе. А дальше… У него не было оружия, но в камере хранения брюссельского вокзала его ждал небольшой чемоданчик. Квитанция у него в кармане, её выдали в Амстердаме. Там находился «магнум», из которого он должен застрелить Марию Грот.

      Укорять себя за согласие играть по их грязным правилам было глупо и смешно. Во всем мире так или приблизительно так действовали все разведки и контрразведки. Моральные обстоятельства в расчет не принимались. Для достижения цели в ход пускалось все: от изощренных способов подкупа до убийства, от клеветы до шантажа. Противники знали, что в этих ристалищах царил первобытный дух свободы и смерти.

      И каждый знал, сколь дорогая цена может быть заплачена за любую неудачу.

      Игра, которую предлагала российская разведка, была грандиозным блефом, рассчитанным на десятилетия вперед. Проиграв «третью мировую» войну, бывшая советская, теперь российская разведка начала широкомасштабную подготовку к «четвертой мировой». Практика показывала, что побежденные, горящие желанием взять реванш, всегда готовятся лучше, чем победители. Победа расслабляет и притупляет бдительность. Поражение дает необходимый заряд злой энергии и вдохновения. Понимая, что на данном этапе противостоять ЦРУ в мировом масштабе невозможно, бывший КГБ, а ныне Российское управление внешней разведки решило подготовить ответный, ещё более сильный удар.

      Сотни агентов Востока начали переходить на сторону победителя. Среди них были и дезинформаторы. Десятки агентов изъявляли желание работать на западные спецслужбы, среди которых были свои «бомбы замедленного действия».

      Эти люди долгие годы, даже десятилетия будут работать как дисциплинированные и самоотверженные сотрудники. Их будут проверять ежегодно, ежемесячно, ежедневно. Однако ничего подозрительного обнаружить не удастся. И тогда, в один прекрасный день, они начнут действовать по приказу Центра. Этот час их подключения может наступить через десять лет, может — через двадцать. А может, никогда и не наступить. Тем не менее все они «двойные агенты», подготовленные к этому дню «X».

      Уступая территорию Восточной Европы противникам, бывший КГБ оставлял её густо напичканной своей агентурой, работавшей на прежних идеалах. В республиках бывшего Советского Союза вообще сохранялась вся агентура и те «люди влияния», которых можно было восстановить в течение одного-двух дней.

      Грандиозно задуманная операция держалась на нескольких ключевых опорах. Одной из них должен стать предполагаемый арест Дронго. Слишком тщательно готовилась эта сдача, чтобы теперь срывать всю операцию. Дронго ещё не знал подробностей случившегося в Париже, но понимал: раз Мария применила оружие, это был её последний шанс уйти от преследования. Однако своим выстрелом Мария окончательно поставила все точки над «i». Теперь её дочери сообщат, что мать погибла во время извержения вулкана или провалилась в пещеру. Останки Марии Грот, или как там её по-настоящему зовут, торжественно похоронят на кладбище, а «сослуживцы-геологи», подобранные из сотрудников КГБ, расскажут о ней несколько красивых историй. И все будет кончено… Несмотря на весь трагизм положения, Дронго не представлял себе, как сможет выстрелить в женщину. Просто не представлял.

      Задумавшись, он не заметил, что проехал Центральный вокзал. К нему подошел коротко остриженный молодой парень с лиловыми волосами и лезвием, висящим на левом ухе.

      — Вы пропустили свою станцию, — тихо, но выразительно проговорил он, — сойдите на следующей.

      Дронго кивнул. Через десять минут он вышел на Северном вокзале Брюсселя, куда прибывал поезд из Амстердама. Сев в метро, ещё работавшее так поздно, он доехал до Центрального вокзала. Слева от касс находилась камера хранения. Он подошел туда, протягивая квитанцию. Ему выдали небольшой чемодан. В гостиницу он поехал на такси, остановив машину перед зданием вокзала. Увидев его, портье — молодая девушка — вежливо улыбнулась. Дронго кивнул ей, называя свой номер. В лифте он поднимался в одиночестве. Его номер был прямо у выхода из коридора. Он открыл дверь и вошел. Благодаря отдернутым занавесям в комнате было достаточно светло. На стуле сидела Мария Грот.

     

      РАЗГОВОРЫ О БУДУЩЕМ

     

      МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ В УПРАВЛЕНИИ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ. ДОКУМЕНТ ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ. НЕ ПРОСЛУШИВАТЬ НИКОГДА. ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН ВСЕМ КАТЕГОРИЯМ ЛИЦ. ВСКРЫТЬ ЛИЧНО НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ.

     

      Дмитрий Алексеевич:

      — И тогда все начали понимать — мы проигрываем свою войну. Наша экономика была на грани краха, природные ресурсы, которыми мы так успешно торговали в семидесятые годы, уже не приносили ожидаемой прибыли. Конца оставалось ждать недолго. Собственно, все разговоры о том, что Горбачев пошел на изменения самостоятельно — решил начать перестройку, — блеф. К тому времени КГБ давал полную и объективную картину происходящего в стране. Видя отставание СССР от США, об этом задумался ещё Юрий Андропов, отчасти пытаясь вернуться к добрежневским временам, укрепляя дисциплину и порядок на производстве. Его реформы, если бы они состоялись, могли как-то спасти нашу экономику, но не более того. Андропов, как вы знаете, не успел. Черненко вообще не хотел никаких изменений. Горбачев был вынужден продолжить реформы Андропова. Он тоже пытался укреплять дисциплину, порядок, говорил о повышении эффективности труда, провел антиалкогольную кампанию, начал борьбу против нетрудовых доходов. Вскоре стало ясно, что все его реформы буксуют. Проблема заключалась в неэффективности нашего труда. Людей, привыкших трудиться кое-как, невозможно было заставить работать, даже за хорошую зарплату. Страна и весь социалистический лагерь Восточной Европы нуждались в кардинальных политических реформах. Аналитики КГБ подготовили доклад на семидесяти двух страницах. Совершенно секретный доклад в Политбюро ЦК КПСС. Нужны были изменения в политической структуре общества, считали профессионалы КГБ. Горбачев внимательно прочел доклад и согласился. В 1987 — 1988 годах мы проводили особенно интенсивную работу, готовили людей во всех республиках к последующим событиям.

      Дронго:

      — Почему не был принят во внимание китайский опыт?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Это в корне неверный подход. То, что удается в азиатских странах, невозможно механически перенести на запад. Сначала Япония, затем Южная Корея, Сингапур, Гонконг, наконец, Китай. Другой менталитет, совсем другие ценности. Если хотите, коллективистские начала генетически заложены там намного глубже, чем в Европе. Кроме того, способность к самоотречению, лишениям во имя блага и процветания нации. Кстати, Северная Корея тоже живет совсем неплохо, если сравнить с нынешним уровнем развития стран СНГ.

      Политические реформы начались с Польши. Уже к концу восьмидесятых стало видно: ПОРП не удержится у власти. Ярузельский оказался трезвым прагматиком. Он пошел на диалог с оппозицией. В 1989 году там победила на выборах «Солидарность». Тогда мы не вмешались. И процесс начал стремительно развиваться. Кстати, именно в те дни, летом восемьдесят девятого, в Пекине давили танками студентов. С этого момента наши пути разошлись.

      «Бархатная революция» в Чехословакии, когда мы заняли позицию, если хотите, активного невмешательства, привела к власти Вацлава Гавела.

      В ГДР по нашей рекомендации не были введены танки, и мы не использовали наши войска. Дважды руководители Восточной Германии просили помощь у командования Западной группы войск, у советского руководства. И дважды мы им отказывали. Танки остались в ангарах, и Берлинская стена пала. Германия стала единой. Затем наступила очередь Румынии и Болгарии.

      Дронго:

      — Вы хотите сказать, что сознательно разваливали блок социалистических государств в Восточной Европе? Но это абсурд. Выходит, вы делали то, чего не смогло сделать ЦРУ.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Не горячитесь, мы просчитывали все варианты. Уже в 1987 году нам было ясно: режимы в этих странах скоро рухнут, и никакими войсками их не удержать. Потом наступил черед Советского Союза.

      Дронго:

      — Только не говорите, что КГБ развалил Советский Союз. У меня может сложиться не правильное впечатление о вашей организации.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Перестаньте шутить. Мы делали все, чтобы развал страны не произошел. Однако не все зависит от нашей воли. Вы знаете принцип дзюдо: сделай вид, что поддаешься, а потом, падая, увлеки за собой соперника. В результате ты можешь оказаться сверху.

      В КГБ умели просчитывать развитие событий. Танки в Тбилиси, Вильнюсе, Баку — это была буффонада армии, солдафонов, считавших, что все можно решить силой. Кстати, подобной авантюрой можно считать и ГКЧП. Мы предупреждали Крючкова, но он нас не послушался:

      Именно в этот период мы тщательно готовили свою агентуру повсюду в странах Восточной Европы и в республиках Советского Союза. Вы никогда не думали, почему, например, в литовском «Саюдисе» обнаружилось так много агентов КГБ?

      Дронго:

      — Я примерно представляю, как вы умеете работать.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Вот именно. В восьмидесятые годы мы нашпиговали своей агентурой вое национальные движения, все оппозиционные КПСС партии. И наконец, в 1990 году начали работу в рядах самой партии. Как вам известно, специальным циркуляром КГБ нам запрещалось вербовать свою агентуру и вести работу среди партийных работников. На них было наложено строгое табу — от инструкторов райкомов до секретарей ЦК КПСС. Однако мы видели, что партия фактически разваливается на несколько самостоятельных организаций. Уже тогда на свой страх и риск мы вели наблюдение и подключали свою агентуру к наиболее опасным, на наш взгляд, людям в ЦК КПСС — Александру Яковлеву и Борису Ельцину. Кроме того, без ведома Горбачева, но с согласия некоторых руководителей партии мы создавали коммерческие структуры, передавая туда десятки и сотни миллионов рублей. По старым ценам, разумеется. Деньги вывозились в Швейцарию, Финляндию, Люксембург, переводились на счета наших друзей в зарубежных банках. Об этом знали двое последних управляющих делами ЦК КПСС — Павлов и Кручина.

      Но оба, к сожалению или к счастью для нас, покончили с собой. Не делайте удивленного лица, Дронго, они действительно добровольно совершили самоубийство. Оба. Так уж получилось. В общем, ситуация была ясна. Мы полностью проигрывали свою войну, уступая по всем позициям. И тогда мы решили использовать тот самый знаменитый принцип дзюдо — падая, увлекай за собой соперника.

      Наша агентура в странах Восточной Европы уже активно работает. А в бывших республиках СССР она пока в резерве. Но мы убеждены, что процессы интеграции будут все равно нарастать, и рано или поздно мы задействуем наших людей, начав новое объединение страны. Кстати, по нашим данным, в Литве на выборах этого года обязательно победит партия Бразаускаса — бывшие коммунисты. И наконец, американцы. Они действительно обошли нас, разгромили полностью. Хотя враг исчез, но теперь чаша весов заколебалась. Что случается с весами, когда одна чаша стремительно облегчается? Другая, резко идя вниз под собственной тяжестью, ударяется о землю или переворачивает весы. Лишившись врага, Америка может рухнуть под тяжестью собственных проблем. Наши аналитики дали неожиданный прогноз: почти наверняка на выборах в США победит Билл Клинтон. А новое поколение американцев, успокоенное победой над коммунизмом, начнет обращать больше внимания на свои внутренние дела. Если ничего не произойдет между США и Китаем (что совсем не исключено), вскоре начнутся экономические войны между объединившейся Европой, Японией и США. Национальные меньшинства потребуют больших прав, усилится конфликт между черным меньшинством и белым большинством. Погромы в Лос-Анджелесе лишь первая ласточка.

      Вот тогда в дело вступят наши агенты и «люди влияния». Развал и разгром наших потенциальных соперников может стать более страшным, чем наш собственный.

      Дронго:

      — У меня такое ощущение, что мы все провалились в пятидесятые годы, самый пик «холодной войны».

      Дмитрий Алексеевич:

      — Ту войну мы проиграли, эту выиграем. Сейчас наши резиденты, агенты, информаторы и осведомители десятками переходят на сторону врага. Среди них есть много наших людей. У них только одна задача — закрепиться. Активно действовать они начнут через десять-пятнадцать лет. Тысячи людей покидают Россию, эмигрируя на Запад. И среди них много наших людей, иногда целые семьи. А задача у них тоже одна: просто выжить, приспособиться и быть готовыми к сотрудничеству с нами через много лет. В состоянии эйфории после победы ЦРУ не сможет разгадать нашу игру, а когда поймет, будет слишком поздно. Нельзя же проверить сотни тысяч людей, участвующих в миграционных процессах. Невозможно проверить каждого политика в республиках бывшего СССР, в странах Восточной Европы. Да никто и не позволит проводить подобные проверки. Есть вещи, которые нужно скрывать даже от своих.

      Американцам в 1973 году удалось внедрить своего агента в ЦК КПСС. В орготдел они не смогли проникнуть, там сидели штатные аппаратчики обкомов и горкомов, в международный и общий попасть тоже было нелегко, мы проверяли очень строго. А вот в отраслевой отдел ЦК КПСС им удалось провести своего человека. Туда брали специалистов с предприятий, из министерств. Позднее мы смогли на него выйти. И тогда узнавший обо всем Юрий Андропов приказал его ликвидировать без ненужного разбирательства. Мы устроили автомобильную аварию. Никто, даже Брежнев, не знал об истинных мотивах этого убийства. Дело было закрыто и сдано в архив. Вот так мы и американцы работали в семидесятые годы, пока наша страна не уступила окончательно…

     

             Глава 15

     

      Она сидела на стуле, вытянув ноги. Как обычно, Мария была одета в темные брюки, какой-то грубый шерстяной свитер, очки лежали на столе, плащ брошен на постель. Поблизости стоял небольшой чемоданчик, где находилось её оружие. Дронго знал, что Мария стреляла из французской снайперской винтовки «Лебедь» и пользовалась небольшим американским пистолетом «дженнингс».

      Сейчас чемоданчик стоял довольно далеко, если, конечно, сзади за поясом у неё не было пистолета.

      Его оружие находилось в другом чемоданчике, который Дронго опустил на пол.

      — Здравствуй, — просто сказал он.

      Мария кивнула, вставая.

      — Здравствуй.

      — Что-нибудь случилось? — спросил Дронго ровным голосом.

      — Ты плохой актер, — тихо заметила женщина. — Ты же отлично знаешь, что именно случилось.

      — Знаю. — Повернувшись к ней спиной, он медленно снял плащ. Если бы в этот момент Мария захотела выстрелить, он бы не успел помешать ей. Но она не захотела.

      Повесив плащ на вешалку, Дронго вошел в комнату, усаживаясь напротив гостьи на кровати. Чемоданчик остался стоять на полу, в трех шагах от него.

      — Оружие? — спросила Мария, показывая на этот проклятый багаж, полученный в камере хранения Центрального вокзала Брюсселя.

      — Наверное. Я ещё не видел. Можешь посмотреть, если хочешь.

      Женщина чуть привстала, доставая сзади из-за пояса пистолет. Все-таки она была с оружием.

      Дронго напрягся. Она повертела пистолет в руках и бросила его на постель рядом с ним. Затем, поднявшись, подошла к чемодану и, взяв его, снова села.

      — Какой код? — спросила Мария.

      — Пятьсот тридцать один. Набрав код, раскрыла чемоданчик. Достала оружие.

      — «Магнум», — усмехнулась Мария. — Последняя модель: 586. Странно, обычно дают «Гифс смешиэл стейнлис», он более компактен. Видимо, учли твои вкусы.

      — Прекрати, пожалуйста.

      — Почему? — Ей нравилось паясничать. — Интересно же знать, каким именно оружием тебя убьют. Что ж, вполне подходяще. Мне всегда нравились пули «магнума». Это смерть наверняка.

      Дронго встал и, шагнув к ней, резко ударил по лицу. Мария дернула головой, но револьвер не выпал у неё из рук. Он снова сел на кровать.

      — Не боишься? — тихо спросила женщина. — У меня ведь заряженный «магнум». Ты не успеешь даже дотянуться до моего пистолета.

      — Не боюсь, — мрачно отрезал Дронго.

      Гостья вдруг как-то обмякла и, положив «магнум» на стол, отвернулась, тихо, беззвучно заплакав.

      — Господи, — повторяла она. — Господи.

      Дронго подошел к ней, и она, словно ожидая поддержки, схватила его за руку, уже не скрывая слез. Несколько секунд они молчали.

      — Что случилось, Мария? — Сегодня они обращались друг к другу на ты, словно происшедшее несчастье сблизило их.

      — Не знаю, — женщина не смотрела на него, — я ничего не понимаю. Все шло хорошо. Эдит Либерман встретилась с Филиппом. Они сидели, беседовали в каком-то кафе. Наблюдавшие за ними находились за соседним столиком. Я все отлично видела, хотя сама была в другом конце зала. Эдит что-то написала и передала записку Филиппу. Тот прочел, кивнул головой. Через пять минут он уехал. С ним уехали и двое его сопровождавших. Еще двое, которые ждали на улице, стали следить за Либерман. Она села в такси и поехала в гостиницу. Машина с преследователями шла за ней, я следом. У меня был автомобиль, взятый в прокате. Меня никто не мог видеть, честное слово. — Как-то вдруг по-детски всхлипнула она. — Я проводила их до конца и вернулась в свой отель. А там меня уже ждали. Не знаю, не могу понять — как на меня вышли? Хорошо, портье успел сообщить, что наверху меня ждут двое мужчин. Я все поняла, решила сразу уходить. Но в гараже уже была засада. К автомобилю я пробилась с трудом, пришлось стрелять. Кажется, я убила одного из них.

      — Ранила, — поправил её Дронго.

      — Ну, да, конечно, ты все уже знаешь. Потом я сумела оторваться и приехать сюда. Вот и все.

      Дронго достал из холодильника апельсиновый сок, открыл банку, передавая её Марии. Та, благодарно кивнув, принялась пить прямо из банки. Он снова сел на кровать. «Дженнингс» лежал рядом. «Магнум» поблескивал на столе.

      — В какой гостинице ты жила? — почему-то спросил Дронго.

      — «Плаза Хаусман». Это на бульваре Хаусман, дом 177. Небольшая гостиница.

      — Может, они засекли тебя в кафе?

      — Не думаю. Ты ведь знаешь, нас специально готовят. Меня трудно вычислить на улице.

      — Знаю. Но они вычислили.

      — Я не могу поверить в это. Понимаешь, не могу.

      — Зачем ты приехала сюда?

      — А куда? — Мария поставила банку на стол, рядом с «магнумом». — Куда я ещё могла ехать? Агент управления «К» не имеет права на ошибку. Если он не погибнет при исполнении, его обязательно убирают потом. Это абсолютный закон спецслужб. Профессиональный убийца не имеет права на жизнь. Мы камикадзе, ты ведь это знаешь. Или ты, или тебя — третьего не бывает. Дронго молчал.

      — Думаешь, я не понимаю, зачем тебе «магнум»? — с вызовом спросила Мария. — Ты ведь всегда бываешь без оружия. Просто после встречи в Амстердаме тебе его выдали для моей ликвидации. Разве не так?

      Он не ответил. Молчал он как-то неприятно, тяжело, и его молчание было страшнее любых самых громких слов.

      — Да, — произнес наконец Дронго, — на тебя вышла английская контрразведка. И мне дали этот «магнум» против тебя, Мария. Ты права.

      — Тогда зачем ты отдал мне свое оружие?

      — А зачем ты отдала мне свое? Ты ведь все поняла, как только я вошел в номер.

      — Я не смогла, — прошептала Мария. — В этот раз не смогла.

      — А я могу? — разозлился Дронго. — Или ты думаешь, что я тоже буду работать на твое управление?

      Гостья встала, подходя к нему.

      — Прости, что так получилось. Я не хотела.

      Он тоже поднялся.

      — О чем ты говоришь, ненормальная? Тебе нужно думать о себе, а ты просишь у меня прощения. Тебе нужно исчезнуть, бежать немедленно.

      — Ты все-таки дурак, — прошептала женщина, прижимаясь к нему.

      — Да, — похолодел Дронго, предугадывая, что она ему скажет.

      — Они уже знают, что я здесь, — прошептала Мария, — за твоей гостиницей следили. Мне не разрешат уйти отсюда живой. Ни за что не разрешат.

      Он дотронулся губами до её губ, шершавых и сухих.

      — У нас есть шанс, — прошептал Дронго, — я попросил их подумать.

      — Ни единого, мой милый, ни одного. — Она поцеловала его. — Подари мне эту ночь. — Мария обняла Дронго.

      Потом подошла к окну, задергивая шторы.

      Он молчал, задыхаясь от ужаса, разумом понимая, что она права, и негодуя на свою беспомощность и соучастие в этом постыдном спектакле, столь жалком и величественном одновременно.

      Она сняла свитер, стянула брюки. Дронго просто стоял и смотрел. Мария расстегнула лифчик, и он увидел два маленьких тугих соска, словно изголодавшихся по любви. И подтянутый живот женщины-спортсменки, с несколькими характерными полосами от растяжении-после беременности и родов. «Почему я не увидел этого в первую ночь?» — вдруг подумал Дронго.

      Мария подошла к нему совсем близко. Ему хотелось обнять это стройное, почти девичье тело и как-то успокоить, пригреть женщину с измученной душой и такой страшной, неустроенной жизнью. Но он просто смотрел на нее.

      — Мария, — хрипло проговорил Дронго, — мы должны попытаться.

      — Конечно, — женщина даже улыбнулась, развязывая ему галстук, — только потом.

      Она потянула покрывало, и её «дженнингс» упал на пол.

      Впервые в жизни он действовал как в бреду.

      Сцена в постели была отчаянным актом прощания с ещё живым человеком. Они изнуряли себя ласками, не разрешая себе думать о предстоящем; в эту ночь они отдавались друг другу с какой-то безумной страстью, словно любовники накануне казни.

      За окнами забрезжил рассвет, когда Мария, задыхаясь от бешеной гонки, легла рядом с ним.

      — Я могу тебя попросить? — спросила она.

      — О чем?

      — В Ленинграде живет моя дочь. Запомни адрес, — она назвала улицу и номер дома, — если можно, навести её потом. Я не знаю твоего задания, но если сможешь вернуться, не забудь.

      — Что ты несешь, — мрачно проговорил он.

      — Не надо притворяться. Все и так ясно. Знаешь, я вое время думала, что будет, если ты попадешь к ним раньше срока. Как мне в тебя стрелять? Я бы не смогла.

      — Молчи, — он чувствовал, что его нервы на пределе, — не надо ничего говорить.

      — Хочешь, я открою тебе одну тайну? — вдруг спросила женщина. — Не хотела рассказывать тебе, но сейчас можно. Знаешь, ведь мы с тобой раньше встречались.

      — Не может быть, — выдавил он, — я сразу запоминаю лица.

      — А меня не запомнил, — улыбнулась сквозь слезы Мария. — В восемьдесят первом году в Ленинграде. Ты был на вечеринке у Славика. Помнишь? Тогда и я там была с мужем. Это было одиннадцать лет назад. Мы как раз улетали в Афган.

      — Ты… — Дронго начал вспоминать каких-то людей, молодых, шумных, влюбленных. На вечер он попал случайно, со своим другом. И даже познакомился там с одной девушкой. Но этих двоих он запомнил. Муж и жена. Правильно. Военный летчик, молодой, красивый парень. Капитан или майор. Как его звали? Фамилия… Рогов, верно Рогов. А девушка, его жена. Она была, кажется, с косичками. С такими смешными косичками. Неужели это Мария?

      — Постой. — Он изумленно приподнялся на локте. — Значит, тебе тогда было двадцать три. Эта девушка с косичками…

      — Да, я. Мне было тогда действительно всего двадцать три года. Знакомые говорили, что я очень молодо выгляжу. Мы были женаты уже пять лет. Тогда моей дочери исполнилось четыре года, сейчас пятнадцать. Она кончает школу в будущем году.

      — Значит, ты Рогова.

      — Ты даже вспомнил нашу фамилию. Но это по мужу.

      — Как тебя зовут?

      — Ирина. Ирина Кислицына.

      — Как же ты меня узнала? Ведь прошло одиннадцать лет. Я так изменился. И ты, тебя не узнаешь. Помню твои светлые волосы.

      — Они стали седыми после смерти мужа, и я перекрасилась в брюнетку.

      — А косы? У тебя были такие чудные косы.

      — Снайперам на войне они не нужны.

      — Как же ты могла меня узнать?

      — По походке. Тогда ещё смеялись над тобой. Ты ходишь, широко расставив ноги, как бывшие балероны или матросы — в качку. Тебя трудно с кем-то спутать. Кроме того, глаза, жесты. Ты мне понравился ещё тогда. Муж тоже обратил на тебя внимание. Кстати, я совсем не помню твоей фамилии. А имя помню. Тебя звали…

      И она прошептала его имя.

      Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.

      — Зачем ты мне это сказала?

      — Чтобы ты понял: у меня нет желания уходить. Я знаю правила игры, мистер Фридман. Я не имела права подставляться. У меня нет никаких шансов.

      — Хорошо, — с неожиданной злостью проговорил Дронго, — тогда я пойду и просто сдамся бельгийским властям. Как русский шпион. Меня все равно потом выдадут американцам, а ты сумеешь спастись.

      — Не получится, — Мария смотрела в потолок, — тебе не разрешат дойти до полицейского участка. Ты должен застрелить меня, и тогда тебя арестуют на законных основаниях. И только в этом случае тебе поверят американцы.

      — Откуда ты знаешь?

      — Я работаю уже много лет, Дронго. Ты выдающийся аналитик, об этом все знают. А я профессиональный убийца. Если у меня случился провал в Париже, значит, меня должны ликвидировать в Брюсселе. И это сделать должен ты.

      В этот момент раздался резкий телефонный звонок. Оба вздрогнули. Дронго подошел к телефону.

      — Мария Грот в вашем номере, мистер Фридман? — спросили по-английски.

      Притворяться не было смысла.

      — После завтрака вас будет ждать автомобиль. Прямо у входа. Водителя зовут Яан.

      Дронго положил трубку и обернулся.

      Мария держала в руках свой «дженнингс».

      В первый момент он даже обрадовался. Женщина могла все решить, сама выстрелив в него. Но она почему-то медлила. Пистолет дрожал в её руке.

      А Дронго стоял голый посредине комнаты, глядя в дуло пистолета, наставленное прямо на него. Наконец она опустила оружие.

      — Не могу, — прошептала Мария, — вот теперь не могу.

      Он медленно прошел в ванную. Умылся ледяной водой, вернулся в комнату.

      — Это был бы лучший вариант, — заметил он.

      — Думаешь, я не стреляла из жалости, — зло возразила Мария, — просто твоя смерть ничего не даст. Я только загублю всю операцию. Будь они прокляты — все эти сволочи из КГБ, ЦРУ, МИ-5, МИ-6, МОССАД. Все эти рассадники заразы. Они никому ничего хорошего не принесли. Будь прокляты все войны на свете. И горячие и холодные. Вы, мужики, стреляете друг в друга от удовольствия и избытка жизненных сил, а мы остаемся вдовами с вашими детьми.

      Он слушал эти проклятия, в который раз думая, как ему все надоело.

      Больше они не сказали друг другу ни слова. Только уже выходя из номера, она вдруг взглянула на него.

      — Ты не забыл адрес в Ленинграде?

      — Не забыл. Между прочим, город называется сейчас Санкт-Петербург.

      — Что, ж от этого ничего не меняется.

      Через час с двумя похожими чемоданчиками, даже не позавтракав, они садились в автомобиль.

     

             Глава 16

     

      Водитель, оказавшийся неразговорчивым пожилым голландцем, повез их ко дворцу юстиции. Там ждала другая машина с тремя громилами. Мария молча пересела туда. Дронго устроился рядом с ней.

      Они ехали долго, в сторону лесных массивов, лежавших на юго-востоке от бельгийской столицы. Никто в автомобиле не говорил. Слова были не нужны.

      Наконец они свернули на какую-то грунтовую дорогу и, проехав немного, остановились. Громила, сидевший впереди, рядом с водителем, посмотрел на Дронго, предложив выйти.

      Мария, устроившись с левого края, смотрела в окно, даже не повернувшись. Дронго вышел из машины. Они отошли метров на десять-пятнадцать.

      — Олег Николаевич доложил о ваших возражениях в Москву, — сказал молодой человек с характерно невыразительным лицом и пустыми глазами.

      — Говорите, — не выдержал Дронго.

      — Мы можем увезти её подальше, спрятать где-нибудь, — кивнул его собеседник. — Но труп все равно должен быть.

      — Чей труп?

      — Необязательно её. Но в одежде и с документами Марии Грот. Труп может быть изуродован до неузнаваемости.

      — Вы сами иногда слушаете, что говорите?

      Молодой человек обиделся.

      — Между прочим, после этой операции нас троих отправят в какой-нибудь поселок в Сибири, лет на пять-шесть, не меньше. В целях обеспечения секретности. И мы не жалуемся, понимаем, что это необходимо. Кстати, Олег Николаевич выехал за рубеж на встречу с вами в последний раз. Его тоже больше не выпустят ни в одну страну. Нужно чем-то жертвовать, — патетически закончил молодой человек.

      — Дочь останется с ней? — спросил Дронго.

      — Не знаю, думаю, что нет. Я вообще понятия не имел, что у неё есть дети. Только ради вас Дмитрий Алексеевич согласился заменить Марию на другого человека, чтобы не ставить под удар всю операцию.

      — Где вы возьмете труп?

      — Это уже не мое дело, — разозлился молодой человек. Его лицо на мгновение даже обрело какую-то индивидуальность.

      — Что будет дальше?

      — Вы вернетесь в свой отель, который вы между тем поменяли без разрешения руководства, и будете ждать. Если все пройдет благополучно, вас арестуют через два-три дня по показаниям Эдит Либерман. Где будет спрятан труп подставной «Марии Грот», мы вам сообщим. Там, конечно, найдут ваши отпечатки пальцев или ваши следы, я не знаю всех деталей. Если на вас выйдут англичане или французы, вам придется самому искать выход на ЦРУ. Когда вас совсем дожмут, расскажите об убийстве «Марии». Ну, это вы знаете. В общем, все.

      — Значит, вы даете мне твердые гарантии, что её не убьют?

      Молодой человек даже хмыкнул от удивления и возмущения.

      — Как вам не стыдно, неужели вы думаете, что здесь обманывают? В конце концов её могли и ликвидировать. Она профессионал и должна все сама понимать.

      В этот момент раздался выстрел. Глухой и такой близкий. Молодой человек испуганно замер, оглянулся, бросаясь к автомобилю.

      — Что случилось? — закричал он дрожащим голосом.

      — Она застрелилась, — виновато ответил водитель, вылезая из машины. Другой держал обмякшее тело.

      — Пистолет был у неё в кармане плаща, — сообщил второй.

      Дронго окаменел. Мария сама решила, как ей поступить. Точно израсходовав отпущенный ей лимит жизненных сил, она покончила с собой. Он вдруг вспомнил девушку с косичками и подумал, как страшно ей было каждый раз стрелять в живых людей. И увидеть труп своего мужа без головы тоже очень страшно. И глаза убитых людей. «Она стреляла каждый раз в себя», — с горечью подумал Дронго.

      — Что вы наделали, — закричал молодой человек на своих подчиненных, — вы что, не могли её остановить? Какие идиоты!

      Дронго подошел ближе. Мария Грот, или Ирина Кислицына, лежала на сиденье. Глаза закрыты, словно она спала. Лицо было спокойным, даже умиротворенным. Темные очки лежали рядом.

      — Да, — жестко произнес Дронго, обращаясь к молодому человеку, — теперь могут убрать и вас.

      — А? Что? Что вы сказали?

      — Вы же профессионал, — задыхаясь, с ненавистью произнес Дронго, — должны все понимать.

      На молодого человека было страшно смотреть.

      — Да, да… — дрожащими руками застегивал он свой плащ, — я, конечно, профессионал. Но вот так… Вот здесь… Почему…

      «Как легко он рассуждал о чужой смерти, — подумал Дронго, — и как ему теперь страшно. Бедная Ира, сколько она страдала. Наконец отмучилась».

      Он захлопнул дверцу автомобиля и уже без эмоций, спокойно, сдерживая свои нервы, посоветовал:

      — Не теряйте головы, мой дорогой коллега.

      После чего зашагал в глубь лесного массива. Отойдя достаточно далеко, он упал на землю и долго плакал, радуясь, что никто не видит его.

      Это были первые слезы за все годы его работы и потому особенно горькие и злые. Он плакал, сокрушаясь о разбитых идеалах юности, о той стране, в которой он вырос и которой более не существовало. Плакал, думая о друзьях, которых он потерял за эти долгие тяжкие годы. Плакал, вспоминая танки, вошедшие в его родной город, и раздавленных ими людей, несчастных детей, оставшихся без родителей, и родителей, оставшихся без детей. Он плакал из-за нелепо погибшей ленинградской девочки — Ирочки Кислицыной.

     

             Глава 17

     

      В «Евровиллидж» он вернулся поздно ночью, портье сообщил, что ему звонили весь вечер. Дронго поднялся к себе в номер, отключил телефон и лег спать.

      Постель ему уже поменяли, и в комнате ничего не напоминало о Марии Грот. Исчезли окурки её сигарет и полупустая банка апельсинового сока, стоявшая на столе. Словно такого человека никогда и не существовало.

      Осталось только воспоминание о счастливой ленинградской девушке со светлыми волосами, весело смеявшейся над его шутками.

      Утром его разбудил портье. Извиняясь, он вручил ему срочную телеграмму. Видимо, Олег Николаевич был в ярости, если решился на такой необычный шаг. Дронго, дав сто франков портье, пошел спать снова. В телеграмме было указано место встречи.

      Ровно в два часа дня Дронго вышел из метро на станции «Брокери». Напротив станции, справа, в небольшом уютном кафе его уже ждал сам Олег Николаевич. Дронго перешел улицу и сел за его столик, поставив рядом свой чемоданчик.

      — Здравствуйте, хорошее место для встречи вы выбрали. Это самая оживленная улица в Брюсселе, — сухо заметил Дронго.

      Подскочивший официант принес чашечку кофе и два маленьких бисквита.

      — Где вы были весь день? — в ярости спросил полковник.

      — Гулял. Вы знаете, здесь отличный воздух.

      — Хватит издеваться, — разозлился Олег Николаевич.

      Дронго, попробовав кофе, поставил чашечку на стол.

      — Значит, так, — размеренно произнес он по-русски, — у вас в запасе один день, чтобы убраться из Брюсселя. Немедленно. Ваш идиотизм стоил жизни Марии Грот.

      — Как вы смеете! — зашипел по-английски полковник.

      — Повторяю, убирайтесь отсюда. Все, что надо, вы мне сейчас расскажете. И сделайте, пожалуйста, так, чтобы я больше не видел вашей физиономии.

      По красивому молодому лицу Олега Николаевича пошли пятна. Он сжал кулаки, но, сдерживаясь, промолчал. Прикусил нижнюю губу почти до крови и несколько секунд выжидал. Затем выдавил:

      — Значит, так, первое — Эдит Либерман встретилась с Филиппом Стенюи.

      Тот передал сообщения англичанам. Он, кстати, уже полностью работает на них. Я думаю, что они уже сегодня возьмут Либерман. Теперь второе, э.., тело Марии Грот мы спрятали в лесу, примерно в пятистах метрах от того места, где она покончила с собой. Пистолет убрали, будет лучше, если там не будет ваших явных отпечатков. Ее труп… — полковник злился на самого себя, — её труп станет вашим резервным вариантом. Я принес карту, посмотрите место.

      Дронго кивнув, взглянув на салфетку, появившуюся в руках полковника.

      — Где ваше оружие? — спросил Олег Николаевич.

      — В этом чемоданчике. Он мне больше не понадобится, — Дронго показывал на свой багаж, — я оставлю его вам. У вас все?

      — Все, — недовольно пробурчал полковник. — Только помните о своей главной задаче.

      — Хорошо. — Дронго встал и, наклонившись, вдруг произнес:

      — Иногда я думаю, что общего у меня может быть с вами? И не нахожу ответа. Может, это от моей беспринципности. Прощайте.

      Он перешел улицу и снова спустился в метро. Через десять минут он уже выходил на Центральном вокзале.

      «Итак, Мария Грот стала резервным вариантом, — думал Дронго. — Какое налаженное, безотходное производство. Даже труп в случае необходимости можно приобщить к делу, использовав в качестве решающего аргумента».

      Он вышел из перехода, зашел в первый попавшийся магазин. Здесь торговали детским бельем: майки, трусы, носки. Он долго объяснялся с продавщицей, не понимавшей его английского. Затем она подошла к хозяину, и тот что-то коротко сказал ей по-русски. Женщина вернулась к Дронго.

      — Говорите по-русски, — устало опередил он её, — я вас понимаю. Она обрадовалась, заулыбалась. Подошел пожилой хозяин.

      — Откуда вы? — спросил тот чересчур приветливо. — Неужели из Союза?

      — Союза больше нет, — невесело сообщил Дронго. — Я из Москвы.

      — Да, да, конечно, — засуетился торговец, — я у вас бывал. А сам я из Грузии, из Сухуми. Жил в Израиле, вот сейчас перебрался сюда. А вы здесь что делаете?

      — Приехал по делам, — уклончиво ответил разведчик.

      — Как у вас там дома? — тревожился собеседник. — Говорят, все ещё плохо.

      — Ничего хорошего, — честно признал Дронго.

      — Да, — вздохнул старик, — у меня там осталось двое братьев. Не знаю, что с ними. Вы бывали в Сухуми?

      — Много раз.

      — Какой был город! Господи, какой это был город! А там, говорят, убивают прямо на улице. Грузины воюют с абхазами. Во сне увидел бы, не поверил. Слушай, зачем все, кому это нужно?

      — Не знаю, раз убивают, значит, кому-то нужно.

      — Я здесь уже три года. Везде люди нормально живут; Хорошо живут. А у нас дома стреляют. Слушай, когда они образумятся, когда людьми наконец станут?

      Дронго молчал. Видимо, в его взгляде старик что-то увидел, если, смутившись, вдруг махнул рукой, отходя в угол.

      — Успехов вам, — пожелал ему Дронго.

      — И тебе, дорогой, — напутствовал старик.

      В Брюсселе в этот день была ясная солнечная погода, и он, поднимаясь в сторону отеля «Хилтон», часто останавливался у небольших антикварных магазинов, торгующих старинными гравюрами и картинами.

      Дронго ещё часа два бродил по городу, пока наконец на центральной, самой старой, но небольшой площади не наткнулся на туристическое агентство.

      Всего за 780 бельгийских франков агентство приглашало посмотреть Ватерлоо.

      Поездка начиналась через полчаса, и он, заплатив деньги, прошел к автобусу, где уже собрались туристы. Через двадцать пять минут, точно по расписанию, появилась гид, немолодая, но энергичная, стройная женщина и, весело представившись, предложила им говорить по-английски. Пассажиры, сидевшие в большом автобусе, согласились. Позже выяснилось, что гид владеет ещё французским, немецким и испанским языками.

      В автобусе их было всего двенадцать человек вместе с шофером и гидом. Японец, одетый довольно неряшливо, но с огромным фотоаппаратом последней модели «Никон» в руках. Пара пожилых французов, старик американец, молодой индус, немка лет пятидесяти, двое совсем ещё юных девушек из Мексики: мать посадила их в автобус, поручив заботам гида. И ещё одна довольно симпатичная женщина лет тридцати, очевидно, из Дании. Он толком так и не разобрал. Гид добросовестно расспрашивала каждого, из какой он страны, делая пометки в своем блокноте. Когда до него дошла очередь, он буркнул по-английски:

      — «Ю — эс — эс — ар», — последнюю букву Дронго проглотил.

      — «Ю — эс — эй»? — уточнила гид, решив, что он из Америки.

      — Нет, «ю — эс — эс — ар», — уже четче упрямо произнес он.

      — Сие, — догадался индус, улыбаясь, — он из СНГ.

      Это странное, труднообъяснимое и малопривлекательное сочетание букв — СНГ окончательно его добило, и всю поездку он просидел в полном молчании.

      Группа добросовестно осматривала экспозицию Ватерлоо, покупала сувениры. Девушки, индус и пожилой американец полезли по ступенькам вверх, к памятнику, туда, где стоял английский лев, символизирующий победу.

      Датчанка села на открытой террасе и, заказав кофе, часто смотрела в его сторону.

      А он, не обращая на неё внимания, зашел в ближайший магазин и неизвестно почему вдруг приобрел небольшую бронзовую фигурку Наполеона с гордой надписью «Ватерлоо».

      Домой они возвращались поздно вечером. Автобус добросовестно развозил каждого по отелям. Американец сошел у «Бедфорда», японец у «Шэратона». Дронго назвал отель «Европа-Брюссель» и, сойдя там, добирался до своей гостиницы пешком. Идти было недалеко, но начался дождь, и он зашел в попавшееся по пути небольшое кафе. О Марии Грот Дронго старался больше не думать.

      Ночью она приснилась ему, живая и веселая, словно сумевшая наконец сменить свою проклятую работу.

     

             Глава 18

     

      Он был готов, что его возьмут в любой момент. Два дня Дронго провел в томительном ожидании. Но арест все равно стал неприятной неожиданностью. На улице к нему шагнули сразу трое.

      — Мистер Фридман? — спросил высокий незнакомец, вплотную встав перед ним.

      — Да.

      — Пройдемте, пожалуйста, с нами. Он не протестовал и не удивлялся. Его проворно обыскали и, посадив в автомобиль, довольно долго везли. С боков его сдавливали двое громил. У небольшого здания они наконец остановились, и сидевший впереди незнакомец любезно предложил выйти. Громилы вылезли за ним: руки у него были свободны.

      Войдя в здание, они прошли несколько комнат. В большой гостиной их ждали двое. Один был маленького роста, с почти детским лицом. Другой, представительный полный мужчина, беспокойно прохаживаясь, курил сигару.

      Дронго предложили сесть, и трое сопровождавших мгновенно исчезли. В просторной светлой гостиной горел камин, висело несколько картин и было довольно тепло. Он снял плащ, бросив его на соседнее кресло. К нему обратился вальяжный господина которого Дронго назвал про себя «мажордомом»:

      — Господин Фридман, вы, наверное, знаете, зачем вас сюда привезли?

      — Понятия не имею. Но все равно мне приятно с вами познакомиться. Подозреваю, что вы давно хотели со мной повидаться.

      — Верно, — улыбнулся «мажордом», — хотя мы знакомы. В прошлом году вы приезжали на совещание экспертов ООН в Вене. Я был тогда членом английской делегации.

      — Я вас, кажется, там видел, только не помню вашего имени.

      — Кэвин Риггс.

      — Очень приятно.

      — А это мой коллега, мистер Адам Олвинг.

      Дронго кивнул и ему.

      — Мое имя вы, конечно, знаете.

      — Какое? — улыбнулся Риггс. — Увы, их так много: Ричард Саундерс, Мигель Гонсалес, Рамэн Эскобар, Андрэ Фридман. Перечисление ваших имен займет довольно много времени. Но я не сумел узнать вашего настоящего имени. Хотя о ваших успехах рассказывали многие, и не только у нас в Англии. Вы отличный профессионал, Дронго, и я рад личному знакомству с вами.

      — Чем я обязан такому любопытству со стороны английской разведки? — спросил Дронго. — Кстати, вы откуда, из МИ-5 или МИ-6?

      — Не надо, — улыбнулся Риггс, — вы все отлично знаете. После вашего появления в Австрии полетели многие головы. Резидент ЦРУ Бремнер с треском уволен из американской разведки. Резидента МОССАДа Алекса Симховича отозвали из Европы. Вы причинили массу неприятностей всем нам в девяносто первом году.

      — Это вместо комплимента?

      — Можете так считать. Еще тогда все, разумеется, знали, что вы работаете на советскую разведку, а звание эксперта ООН лишь прикрытие. Впрочем, это не такая уж большая сенсация. Аналогично поступали все разведки мира. Согласитесь, у нас были основания к вам приглядеться получше.

      — Ну и как, удалось?

      — Кое-что, Дронго. Но не очень много. О вашей деятельности за рубежом мы знаем достаточно, чтобы понять ваш потенциал. Вы никогда не ввязываетесь в игру, если она идет по обычным ставкам. Ваша задача всегда сорвать банк. По натуре вы авантюрист и легко рискуете, в том числе и собственной жизнью. Я заранее знаю, что бесполезно вас уговаривать или что-то обещать. Ответьте мне пока на один вопрос: что вы тут делаете?

      — Я могу спросить у вас то же самое. Здесь территория Бельгии, а не Соединенного Королевства.

      — Верно, — улыбнулся Риггс, — но один из ваших агентов вышел на наших людей в Париже. Дело окончилось крупными неприятностями и для французов, и для нас. Вы разве не знаете о некой Эдит Либерман?

      Дронго молчал. Сидевший напротив Олвинг, не выдержав, встал и подошел к камину, протягивая маленькие руки к огню.

      — Мы задержали её два дня назад в Париже, — сообщил Риггс, — и боюсь, что уже завтра наше правительство потребует вашей выдачи. Вы ведь были с ней знакомы?

      — Откуда вы знаете?

      — Она дала показания, что встречалась с вами перед отъездом в Париж. Не буду скрывать от вас, нас интересует шпионаж в пользу бывшего СССР группы французских ученых. Их резидентом был Ощенко. Сейчас он вместе со своей семьей у нас в Англии. Мы, конечно, тоже проводили разработку этой операции. Если хотите, можете даже прочитать протоколы допросов Либерман. Вы встретились с ней в Деделебене, приказали ей отправиться во Францию и найти Стенюи, считая, видимо, что он вне подозрений. Ощенко не знал его настоящего имени. Но Жозеф Карон знал Стенюи и выдал его французам.

      Можете считать, что мы вам очень помогли, выдернув вас из этого дела. Один из ваших агентов, подстраховывавший Либерман, открыл стрельбу, тяжело ранив нашего человека. Такие веши не прощаются. Просто вам повезло, что мы ведем свое расследование и ценим вас как настоящего профессионала.

      — Что вам от меня нужно?

      — Подробности этого дела. Но главное, зачем вы приехали в Брюссель? Ощенко теперь у нас, его агентами занимаются французы, а вы ищете что-то здесь, в Бельгии, в непосредственной близости от наших границ. Подозреваю, что вы получили приказ найти и ликвидировать Ощенко. Или ту женщину, которую мы упустили в Париже. Судя по её стрельбе, она профессионал.

      Дронго невесело улыбнулся. Олвинг, отойдя от камина, снова сел в кресло.

      — Нет, — понял Риггс, — тогда зачем вы здесь? Есть какое-нибудь разумное объяснение?

      — Вы правы, — развел руками Дронго, — если я признаюсь, что приехал погулять по Брюсселю, вы не поверите. Я приехал, чтобы помочь ликвидировать Ощенко. Вернее, через Стенюи выйти на арестованного Карона и попытаться узнать, где вы держите Ощенко. Его дальнейшая деятельность может нанести нашей разведке большой вред.

      — Зачем вы нам это говорите? — вдруг проскрипел Олвинг.

      — А к чему играть? Все и так ясно. Вы смогли вычислить меня и моего помощника. Ее зовут Мария Грот. Она была в Париже и следила за Либерман.

      — Чем вы можете доказать?

      — Проверьте отель «Плаза Хаусман», где жила Мария, если ещё не сделали этого. Рядом должна была поселиться Либерман. Я просто не думал, что вы или французы так быстро обнаружите моего помощника.

      — А французы и не обнаружили, — вдруг произнес Олвинг, глядя ему в глаза, — просто нам очень помогли. Перебежчик из бывшего эстонского КГБ сообщил, как можно найти Марию Грот. Он участвовал в операции по подготовке ликвидации Ощенко в Англии.

      Удар был страшной силы. У него потемнело в глазах. Значит, российская разведка его рассчитала заранее, включив труп Марии Грот в эту игру. Значит, её запланированная смерть была такой же неизбежностью, как и убийство Хайнштока. Дронго почти задыхался.

      — Выпейте, — протянул ему стакан с виски Риггс, — предательство всегда плохо действует на людей, — не понял англичанин истинных мотивов его негодования. Или сделал вид, что не понял.

      Дронго глотнул, ничего не соображая, закашлялся и, поставив стакан на столик перед собой, вытер невольно выступившие слезы.

      Больше всего на свете ему хотелось плюнуть на все, встать и уйти. Но нужно было держаться до конца. Выход своим эмоциям он разрешит в другое время, в другом месте и против других людей.

      Конечно, Дронго сразу просчитал все варианты. Российская разведка, кроме Либерман, послала ещё одного перебежчика, сообщившего о Марии. Олег Николаевич ему наврал: не было никаких бдительных французов или англичан. Просто те и другие получили информацию по нескольким каналам, как и полагалось в разведке. Появление профессионального убийцы — Марии Грот и её обнаружение были частью дьявольской игры его собственных хозяев.

      — У вас есть что-нибудь от головной боли? — спросил он у Ригтса. Тот кивнул и пошел к дверям. Через минуту вошедший незнакомец принес на небольшом подносе таблетку и стакан воды.

      — Надеюсь, это действительно от головной боли, — пробормотал Дронго, принимая лекарство.

      — Я понимаю, — участливым тоном произнес Риггс, — всегда неприятно проигрывать. Вы хотите сказать ещё что-нибудь?

      — Ничего. Кроме того, что моя помощница должна получить сегодня вечером от меня сообщение. Если его не будет, операция по ликвидации Ощенко переносится, и они приступают ко второму, резервному варианту.

      — Вы его знаете?

      — Разумеется, нет. Разве у вас принято сообщать резервные варианты исполнителям основного? Тогда для чего они нужны?

      Олвинг снова подал голос:

      — Как вы найдете друг друга?

      — Она сама найдет меня. Мы должны встретиться сегодня вечером в Брюгге. Она не будет ко мне подходить, и вы её не сможете взять. Это исключено.

      — Где именно? — спросил Риггс.

      — На центральной площади. Я знаю точное место по фотографиям.

      — Какой сигнал вы ей подадите?

      — Газета в моих руках означает конец операции.

      — Как зовут вашего агента?

      — Мария Грот.

      — Настоящее имя?

      — Не знаю. Неужели вы считаете, что я мог его знать? А если бы даже и знал, сообщил бы вам?

      — Почему вы нам все рассказываете? — подозрительно выдавил Олвинг.

      — Не вижу смысла скрывать. Операция провалилась, значит, нам нужно убираться отсюда. Против вас я ничего не делал, против бельгийских властей — тем более. Ликвидировать меня вам не имеет смысла, наши и так знают, что Ощенко в ваших руках. С Либерман не получилось, ну и не надо. Мы найдем второй вариант, где меня, конечно, уже не будет, а вам нужно подумать, как обеспечить безопасность столь ценного осведомителя, как Ощенко. Вот и все.

      В гостиной наступило молчание.

      — Похоже, вы правы, — задумчиво произнес Риггс, — но вы не считаете, что это ваше последнее задание? Профессионал вашего класса не имеет права ошибаться.

      — Знаю, — кивнул Дронго, — но это уже мои проблемы.

      — Она профессиональный убийца, — напомнил Риггс, — вы можете и не вернуться живым.

      — Только не нужно меня пугать.

      — Я, предупреждаю.

      — Я всегда помню об этом.

      — Может, я вам дам свою визитную карточку? В жизни бывают разные моменты, — предложил Риггс.

      Дронго колебался. Сейчас нельзя было поддаваться слишком явно.

      — Не надо, но я подумаю над вашими словами.

      Он поднялся.

      — Я могу идти?

      — Да, — кивнул Риггс, — вас отвезут обратно. Еще один последний вопрос. Если хотите, не отвечайте.

      — Слушаю вас.

      — Вы действительно не знали, что Марию Грот выдал ваш перебежчик? Или просто разыграли смущение?

      — Я действительно не знал, для меня это было большим ударом. До свидания.

      Когда разведчик вышел, Риггс взглянул на коллегу.

      — Что вы об этом думаете?

      — Не верю ни одному его слову. Но он прав. Их операция провалилась, и теперь они будут идти по второму этапу.

      — А что с ним делать?

      — Ничего. Он уже не представляет никакой ценности. Мы о нем вряд ли когда-нибудь услышим.

      — Послать наблюдение?

      — Как хотите. На всякий случай можете послать, но когда он вернется из Брюгге, снимите. Думаю, у него будет масса неприятностей со своими хозяевами. А нас он уже не должен интересовать.

     

                   ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     

             Глава 1

     

      «Потерять» наблюдение было для него проще всего. Дронго хорошо знал законы спецслужб. Затеряться в стране, где действует аппарат контрразведки, практически невозможно. Для слежки иногда используются несколько десятков агентов, перекрывающих любые возможности исчезнуть. Но в чужой стране ни одна контрразведка не имеет такого преимущества. К объекту могут быть приставлены три, максимум пять агентов, а это значит, что тот при большом желании всегда может «раствориться» в толпе.

      Дронго терпеливо позволил английским агентам сопровождать его до Брюгге, а затем на центральной площади, войдя в хорошо знакомый магазин, просто воспользовался запасным выходом. И ещё через минуту вошел в другой магазин, на параллельной улице. Через полчаса он был уже в поезде на пути в Антверпен.

      Вечером того же дня Дронго оформлял билет на самолет «Люфтганзы», следующий из Гамбурга в Нью-Йорк. Англичане разыскивали его по всей Бельгии, а между тем самолет, в котором он находился, приземлился в нью-йоркском аэропорту ДФК <Аэропорт имени Джона Фицджеральда Кеннеди в Нью-Йорке.>. Это была часть продуманной операции, и он добросовестно выполнял все инструкции.

      Сев в такси, он поехал на 55-ю стрит Манхэттена, в гостинцу «Сент-Редженс», расположенную на углу Пятой авеню, где он предварительно заказал себе номер.

      «Кажется, я переборщил», — подумал Дронго, увидев роскошный вестибюль. Он выбирал отель по каталогу и, видимо, серьезно ошибся в проставленных там ценах. Это ему сразу подтвердила любезная девушка-портье.

      — С вас полторы тысячи долларов, — улыбаясь, сообщила она, — за три дня. Вы будете платить наличными?

      — Только за один день, — свирепо ответил Дронго. Завтра он уберется из этой золоченой клетки. Иначе ему никак не хватит его «командировочных». Но сегодня он слишком устал.

      Поднявшись в номер, он убедился, что цена проставлена правильно. Особо впечатляла трехкомнатная ванная с обилием зеркал и золоченых канделябров. У телефона в спальне, рядом с кроватью находился компьютерный экран, на котором можно было регулировать свет, тепло, телевизор, музыку в номере.

      Он набрал код Бруклина и номер телефона.

      — Мистер Любарский? — спросил он по-английски.

      — Верно.

      — Я из Брюсселя. Меня зовут Андрэ Фридман. Я хотел бы с вами увидеться.

      Наступила тягостная пауза, его собеседник тяжело дышал в трубку.

      — Хорошо, — наконец отозвался Любарский, — где мы можем увидеться?

      — Я живу в Манхэттене, на 55-й стрит, угол Пятой авеню. Когда вы можете приехать?

      — Через час. Вас устраивает?

      — Вполне. Встретимся у дома Трампа. Это как раз рядом. Вы знаете, где это?

      — Конечно.

      — Тогда ровно в девять. Вы подъедете на машине?

      — Да, номер моей «Хонды»…

      — Не надо, я знаю. Значит, ровно в девять.

      Он положил трубку. Лег на кровать, пытаясь сосредоточиться. После смерти Марии вся операция представлялась мрачным фарсом, какой-то нелепой трагикомедией.

      «Когда они закончат все эти дурацкие игры?» — в очередной раз, уже без гнева подумал Дронго, прекрасно зная ответ на свой вопрос.

      И вдруг неожиданно сел к телефону. Он вспомнил, что в Нью-Йорке работает его школьный товарищ. Они очень дружили до института. Потом его друг уехал в Москву поступать в МГИМО. Позже Дронго оказался в Германии, а его приятель в Индии. Они давно не встречались.

      Однажды в Дели в ходе одной операции он вдруг увидел своего одноклассника. Тот возмужал, изменился, но он его сразу узнал. Приятель беседовал с каким-то англичанином, и Дронго не решился подойти. Он стоял так минут пять. Закон конспирации не разрешал ему встречаться с кем-либо из знакомых людей во время командировок. И он всегда неукоснительно выполнял это правило. Тогда, в Индии, он так и не решился подойти к своему приятелю. Однако теперь все иначе. После убийства в прошлом году Марка Ленарта и Натали Брэй Дронго позволил себе нагрубить генералу КГБ, курировавшему их операцию. А когда несколько дней назад застрелилась Мария, он уже более не мог сдерживаться. В этой войне не было ничего необычного или исключительного. Обычная подлая война со своими грязными и коварными ударами, нелепыми обманами, подставкой собственных агентов и ликвидацией неугодных профессионалов.

      Вползшие на заповедную территорию войны отлично сознавали свою обреченность. Спастись было трудно. Стреляли со всех сторон и часто в спину, когда предавать своих оказывалось выгодно и безопасно.

      И вот теперь в нарушение всех инструкций и параграфов тайной войны Дронго вдруг быстро набрал номер представительства ООН, где работал его друг. Фамилию он хорошо помнил.

      — Здравствуйте, попросите, пожалуйста, господина… — Дронго назвал фамилию, сознавая, какой проступок он совершает.

      Было почти восемь вечера, но ему повезло.

      — Я слушаю, — раздалось на другом конце.

      — Элик, здравствуй, — просто сказал Дронго, — это я. — Его одноклассника звали Эльдар, но он сказал просто «Элик».

      — Кто? — изумился его друг. — Неужели ты? Откуда? Ты же погиб три года назад. Так мне говорили.

      — Значит, долго буду жить, — невесело засмеялся Дронго, — я здесь, в Нью-Йорке, живой, здоровый.

      — Когда к тебе можно приехать? — спросил Эльдар. — Давай обязательно увидимся.

      — Конечно. Приезжай ко мне. Отель «Сент-Редженс». Я после десяти буду дома.

      — Не раньше, чем через три часа. У нас заседание комитета.

      — Буду ждать.

      — Слушай, — возбужденно сказал Эльдар, — откуда ты, каким образом? Ведь я слышал, что ты…

      — Поговорим при встрече.

      — Да, да, конечно. — Одноклассник был профессиональным дипломатом и сыном полковника КГБ. И все отлично понимал.

      — Я обязательно приеду, — пообещал он.

      Только положив трубку, Дронго вдруг осознал, как серьезно он нарушил все правила тайной войны.

      Однако он не слишком переживал. Ликвидировать его друга они не смогут, будет международный скандал. Бывший одноклассник — советник миссии при ООН. А замахнуться на дипломата такого ранга они не посмеют. Даже если им этого очень захочется. А вот с ним разбираться, конечно, будут. Скандал будет грандиозный. Ах, не все ли равно? Он снова лег на кровать.

      «Восемь лет, — размышлял Дронго, — восемь лет я мотаюсь по странам и континентам, пытаясь что-то узнать, кого-то обмануть, кого-то наказать. Зачем все это? И можно ли считать это нормальной жизнью? Да, сначала мне все это нравилось. Псевдоромантика, ложный пафос героизма, игра в шпионов и разведчиков. Потом начало надоедать».

      Еще позже стали погибать его друзья. Один за другим. Адам Купцевич, польский разведчик и его друг, потерял любимую женщину и стал инвалидом на всю жизнь. Собственный связной Дронго — Марк Ленарт был по ошибке ликвидирован советской разведкой. Разведчики были как саперы. Иногда они подрывались на собственных минах. В прошлом году погибла Натали Брэй, воспоминания о которой до сих пор не дают ему спать. Теперь в Брюсселе погибла Мария. Список был длинный.

      «Для чего все это? — спрашивал себя Дронго. — Или я изначально обречен на такое существование?»

      Гостиницы внушали ему теперь тихую ненависть, а чужие города — раскрытые, но готовые захлопнуться мышеловки — он просто ненавидел.

      Несмотря на эти мысли, ровно без десяти девять он спустился вниз и пошел к дому Трампа на встречу с очередным, уже которым в его жизни связным.

      Любарский подъехал ровно в девять. Это был чистенький старичок в старомодном костюме, в бабочке и с печальными еврейскими глазами.

      — Здравствуйте, господин Фридман, — приветствовал Любарский, когда Дронго сел к нему в автомобиль.

      — Добрый вечер. Вы меня знаете?

      — Нет, но меня предупреждали о вашем приезде. Я выеду из Манхэттена, если вы не возражаете.

      — Тогда не очень далеко. Давайте поедем в Бронкс.

      — Только не туда. Хорошо, я покручусь по Манхэттену. Когда вы прилетели?

      — Сегодня вечером. Я из Гамбурга. Через пять дней я должен возвращаться в Москву. До этого обязан успеть встретиться с вашим подопечным и переговорить с ним. Он ведь послезавтра уезжает в Лондон. Правильно?

      — Да, но возникли трудности, — вздохнул старичок.

      — Что-нибудь случилось?

      — У нас большие неприятности, мистер Фридман, — шепотом произнес Любарский.

      — Конкретнее.

      — Вы же знаете, кто сейчас прибывает в качестве эмигрантов. Все, кто хочет легкой жизни. Они думают, что здесь рай.

      — У меня мало времени, — невежливо перебил старика Дронго, — объясните, что случилось?

      — Последнюю партию наших эмигрантов в прошлом году встречал я лично. Среди приехавших оказался Лева Когановский. Это бывший валютчик и фальшивомонетчик. Он сидел в тюрьме два раза, но его почему-то выпустили из СССР, тогда ещё был Советский Союз. И вот такого человека они решили отпустить. Не знаю почему, но они поверили ему. Вы знаете, что такое еврейская мафия? Это мафия, состоящая из русских евреев. В этой стране триста лет жили евреи и не было никакой мафии. Но как только приехали советские евреи… Вы понимаете, о чем я говорю?

      — Не совсем. Что конкретно случилось?

      — Что может случиться? Этот Лева Когановский организовал банду рэкетиров, так, кажется, говорят в России? Приехав сюда, он начал шантажировать многих, в том числе и Бетельмана. Того самого, который должен иметь с вами беседу. Я сам рекомендовал поговорить с этим человеком. Мне он показался исключительно надежным. А ему просто не дают прохода. Лева потребовал, чтобы в течение двух суток Семен Бетельман выплатил ему деньги. Чтобы еврей брал деньги у еврея, более того, вымогал их? Такого я не помню в своей жизни, — возмущенно произнес Любарский.

      — А если это подставка? Если Когановский проверяет Бетельмана по просьбе, скажем, американцев?

      — Тем хуже. Мы же срываем всю операцию. Бетельман должен увидеться с вами завтра. И вы попытаетесь с ним поговорить. Но этот бандит все испортит. Мы же не можем обратиться в полицию. Просто нет времени.

      — Вы не ответили на мой вопрос. Это не Могло быть специальным заданием ЦРУ или ФБР?

      — Конечно, нет. Кто же не знает Леву Когановского? Он шантажирует всех врачей Бруклина.

      — Почему вы не обращались в Центр?

      — Мы обращались. Нам посоветовали не заниматься глупостями. Там, в Москве, не понимают, как это серьезно.

      — Ясно. Что теперь хочет ваш местный «Аль Капоне»?

      — Денег. Он узнал, что у Бетельмана брат — миллионер в Лондоне, и теперь вымогает деньги. Якобы на открытие собственного дела. Любой скандал может привлечь внимание к Бетельману и испортить всю операцию.

      — Хватит, — зло оборвал Дронго, — вы можете достать пистолет?

      — Господи, — ахнул старичок, — только этого не хватало.

      — Слушайте, Любарский, — жестко сказал Дронго, — за шпионаж в пользу России вы можете получить девяносто девять лет тюрьмы, а за убийство вымогателя в лучшем случае пять.

      — Я знаю, — тихо проговорил Любарский, останавливая машину. — Вам, наверное, сказали, почему я работаю с вами? Мой сын) полковник КГБ. Это очень смешно, правда? Еврей — полковник КГБ. Но он работал всю жизнь в разведке. И здесь никто не знает, что у меня есть сын от первой жены. Даже моя вторая супруга. Она ни о чем не догадывается. Поэтому я помогаю вам.

      — Я же не прошу убивать Когановского. Мне только надо найти пистолет.

      — Когда?

      — Утром в шесть часов. Встречаемся в Бруклине. Я приеду на такси. Вы знаете ресторан на Оушн-авеню, в самом начале улицы, у станции метро?

      — Да, знаю.

      — Я буду вас там ждать. Теперь подвезите меня к отелю. Я очень устал. Кстати, узнаете заодно и домашний адрес этого мерзавца. Левы Когановского.

      — Он мне известен.

      — Очень хорошо.

      Следующие пять минут они молчали. Разведчик вышел из автомобиля почти у отеля, громко хлопнув дверцей. До прихода приятеля оставалось пятнадцать минут.

     

             Глава 2

     

      Улыбающийся швейцар услужливо открыл дверь, а не менее радостный лифтер нажал кнопку, поднимая его на семнадцатый этаж.

      Они здесь все время улыбаются, демонстрируя свой оптимизм. Впрочем, это традиционно американская черта. Как трудно должно быть здесь евреям типа Любарского. Странно выглядят в этом гогочущем зверинце люди, отягощенные наследием перенесенных страданий и мучительной памятью прошлого. Трагедию иудеев не поняли три тысячи лет назад в Вавилоне, не понимают сейчас и в Америке. Только европейцы с их тяжкой историей могут отчасти понять евреев.

      Хотя в каждом сытом бюргере, в каждом улыбающемся рантье может сидеть скрытый антисемит. Эта зараза трудно поддается лечению. Она исчезнет только с повышением культуры. Может, поэтому в Европе гонения на деятелей культуры начинались одновременно с еврейскими погромами.

      При общем довольно среднем уровне культуры американцев они показывают миру свой демократизм и свое понимание свободы, уравнивая в правах всех граждан. Однако в каждом провинциальном городке, на каждой американской улице можно найти улыбающегося расиста, ненавидящего негров, евреев, итальянцев, пуэрториканцев, словом, всех, кто хоть как-то отличается от него самого.

      Может, истоки этой ненависти и питают тайную войну, которая никогда не исчезает. Недоверие и страх в отношении непохожих на твой народ людей двигают малыми государствами. Трудно примириться с чужим складом мыслей, поступков, социальных воззрений. И тогда война становится неизбежным и единственным способом разрешения всех конфликтов, размышлял Дронго.

      В дверь позвонили.

      «В этом отеле есть даже звонки», — улыбнулся Дронго, открывая дверь.

      В коридоре стоял Эльдар. Он действительно изменился, возмужал.

      Сколько прошло лет, начал вспоминать Дронго. Кажется, около двадцати с того памятного школьного вечера, когда они прощались со своим детством.

      Они обнялись, расцеловались. Эльдар внимательно рассматривал его.

      — Ты сильно изменился, — заметил он наконец, усаживаясь в кресло.

      — Наверное. Прошло много лет. Что ты будешь пить? — спросил Дронго, открывая бар. — У меня есть шампанское.

      — Давай за встречу.

      Он откупорил бутылку, разлил золотистую жидкость в бокалы. Они чокнулись.

      — Рассказывай, — потребовал Эльдар, — я слышал, ты работал по линии Третьего управления <Третье управление КГБ — военная контрразведка.>?

      — Кто тебе об этом сказал?

      — Разное говорили. Ты ведь был раньше экспертом ООН. Тебя многие помнят здесь по твоим операциям. А в 1988 году прошел слух, что тебя убили.

      — В меня стреляли, но я остался жив. Правда, был тяжело ранен, наверное, поэтому все посчитали, что я погиб.

      — И после этого ты бросил свою работу?

      — Нет, конечно. Но в качестве эксперта я уже представлял мало ценности. Меня стали использовать по другим направлениям.

      Эльдар не стал задавать ненужных вопросов.

      — Ты можешь сказать, сколько пробудешь в Нью-Йорке?

      — Пять дней.

      — Всего пять. Тебе нужно обязательно побывать у меня дома. Ты ведь не знаком ещё с моей женой.

      — А когда ты женился?

      — Семь лет назад. И у меня уже шестилетний сын. Он учится здесь, в Америке. В этом году пошел в школу. Настоящий янки. Правда, он родился в Индии, так что американским президентом ему не бывать. Но я не очень переживаю. Не нравится мне здесь. Три дня назад прочитал» в «Нью-Йорк тайме», как в Бруклине убили директора школы. Случайно, в перестрелке, когда он искал своего девятилетнего ученика — торговца наркотиками. А тебе здесь нравится?

      — Я никогда не любил путешествовать.

      — Да, ты всегда был домоседом. Любил читать книги и не выносил присутствия девочек. Ты по-прежнему не любишь женщин? Или уже женился?

      — Не успел. И я, кажется, по-прежнему домосед. А единственная женщина, которая мне нравилась, погибла в прошлом году в Вене.

      — Извини.

      — Ничего страшного. Я уже давно привык к этим мазохистским упражнениям со своей душой. Моих друзей стали часто убивать в последнее время. Согласись, к этому трудно привыкнуть.

      Они помолчали. Дронго снова разлил шампанское.

      — За твою семью.

      — Спасибо. Но я тебя завтра жду.

      — Обязательно приеду. Где ты живешь?

      — Северный Бронкс. Там бывшая советская колония. Теперь в этом доме обитают представители всех суверенных стран СНГ. Сам ты не найдешь. Договоримся, и я заеду за тобой. Если, разумеется, ты можешь появиться у меня дома, — вспомнил вдруг Эльдар.

      — Не говори глупостей. Я обязательно к тебе приеду. Мне интересно посмотреть на твоего сына.

      — Говорят, он похож на меня. Эльдар поставил бокал на столик, потянулся за виноградом.

      — Я вымою руки, — вспомнил он, направляясь в ванную. Через секунду раздался его восхищенный возглас:

      — Слушай, кто тебе оплачивает номер? Столько позолоты в твоей ванной рождает у меня массу противоречивых чувств и даже комплекс неполноценности.

      — Не обращай внимания. Я просто спутал гостиницы. Завтра утром перееду в более дешевую.

      Эльдар возился в ванной.

      — Если хочешь, — крикнул он, — я могу помочь тебе устроиться в отель ООН, рядом с нашим представительством.

      — Спасибо, не надо. Я уже позвонил в другую гостиницу.

      Эльдар вышел из ванной.

      — В твоем баре есть что-нибудь кроме шампанского?

      — Конечно.

      — Ну, доставай наконец, а то я умру от жажды.

      — Я всегда подозревал, что дипломаты — потенциальные пьяницы, — улыбнулся Дронго.

      — А я всегда знал, что разведчики — скупердяи, — парировал Эльдар, — доставай виски.

      Пить они закончили в пятом часу утра, когда Эльдар собрался ехать домой. Дронго, всегда старавшийся не перебарщивать, где-то в половине четвертого понял, что за приятелем ему не угнаться, и бросил пить. Бывший одноклассник доканчивал бутылку в одиночестве.

      Его автомобиль по просьбе Дронго припарковали в гараж отеля, а самого Эльдара он посадил в такси.

      И только вернувшись в номер, вдруг почувствовал, как болит голова. Дронго включил горячую воду, почти кипяток и целых полчаса принимал ванну. После чего встал под холодный душ. Голова стала ясной, но усталость не прошла.

      В четверть шестого утра он вышел из отеля и, пройдя две улицы, взял такси. Доехав до старого города, отпустил машину у отеля «Виста» и поймал другую. Теперь он направлялся в Бруклин.

      Ровно в шесть пятнадцать утра Дронго подъехал к ресторану на Оушн-авеню, где его терпеливо ждал Любарский, сидевший в своем автомобиле. Он отпустил такси и, перейдя улицу, сел в машину связного.

      — Доброе утро. Вы достали пистолет?

      — Достал. Это так опасно, — запричитал Любарский.

      — Переживать будете потом. В нашей разведке появилась уйма идиотов, которые не могут нормально анализировать ситуации. Поэтому все нужно решать на месте лично. Я думаю, что докладывать об этом в Центр не нужно.

      — Вы убьете его? — с ужасом спросил Любарский.

      — Я похож на убийцу? — строгим тоном отозвался Дронго.

      — Нет, нет, конечно. Вообще вы какой-то странный агент. Хотя это первое мое серьезное дело. Но такое…

      Дронго хорошо понимал его состояние. Конечно, Любарскому не верили. Резидент внешней разведки в Нью-Йорке считал его слишком незаметной фигурой, чтобы внимательно выслушать его. А тем более когда речь шла о Бетельмане, подозрительном еврее, имеющем брата-миллионера в Англии, связанного с английской контрразведкой. По замыслу организаторов операции, кроме Дронго, знавшего лишь в общих чертах главную стратегическую цель, только Любарский был отчасти посвящен в детали. Но и он искренне считал, что новая российская разведка хочет завербовать Бетельмана, не предполагая, что тот будет лишь подсадной уткой для ареста Дронго.

      Любарский не ведал и не имел права знать, что Дронго проведет беседу с его протеже нарочито грубо, провоцируя Бетельмана, который должен бежать в Англию. У того была готова виза и разрешение на въезд в Великобританию. Там действительно жил его брат-миллионер, долгие годы сотрудничавший с английской контрразведкой. Расчет строился на том, что напуганный Семен Бетельман расскажет все своему брату, а тот — английской контрразведке. И когда через пять дней Дронго захочет встретиться с Бетельманом в Ирландии, во время посадки самолета в аэропорту Шэннона, его просто арестуют. Конечно, этих подробностей не знал ни российский резидент внешней разведки в Нью-Йорке, ни несчастный посредник Любарский, для которого это было первое и последнее задание в жизни.

      Собственно, резидент разведки и не обязан был заниматься разбором личных дел Семена Бетельмана. Лишь Дронго понимал, как важно, чтобы именно Бетельман добрался до Лондона живым и невредимым.

      Любарскому, конечно, не особенно верили, ведь он представлял собой так называемую линию ЭМ (сектор эмигрантов в резидентуре разведки). Каждый резидент КГБ имел различные секторы, составлявшие в итоге главные направления его работы.

      Сектор Х считался направлением научно-технической разведки.

      Сектор ПР включал в себя политическую и военно-стратегическую разведки.

      Сектор КР — внешнюю контрразведку и безопасность.

      Сектор ИБ — компьютерная разведка. Среди этих секторов направление ЭМ (эмигранты) считалось наименее важным, и на него часто не обращали должного внимания в отличие, скажем, от резидентов МОССАДа, всегда помнивших, что это направление одно из самых главных.

      Дронго посмотрел на оружие. — Что это за пистолет? — зло поинтересовался он. — Из него, наверное, стрелял ещё ваш дедушка. Это был кольт «бэнкерс».

      — Почему? — обиделся Любарский. — Я с трудом нашел этот пистолет. А что касается моего дедушки, то он ни в кого не стрелял. Его сожгли в Освенциме вместе с моей бабушкой в 1943 году. Мне тогда было всего тринадцать лет.

      — Простите, я не хотел вас обидеть.

      — Ничего. Просто я действительно с трудом достал и это оружие.

      — Оно не зарегистрировано в США?

      — За кого вы меня держите? Разумеется, нет.

      — Это уже лучше. Где живет ваш герой детективных романов?

      — На Парк-авеню, дом 174. Хотите, я вас отвезу?

      — Откуда у него деньги на покупку дома?

      — Он получил его в наследство от своей двоюродной тетки. Прекрасная была женщина.

      — Какой у вас адрес?

      — Зачем вам мой адрес? — испугался Любарский.

      — Где вы живете? — терпеливо переспросил Дронго.

      — В Бруклине, конечно. Оушн-авеню, 1430. Это в конце проспекта. Отсюда минут пять езды.

      — Поезжайте домой и постарайтесь в ближайшие три-четыре часа быть постоянно на людях. Сейчас половина седьмого утра. Ваш налетчик, наверное, ещё спит. Вы можете описать его квартиру?

      — Я принес план его дома, — достал бумагу Любарский.

      — Откуда у вас план? — подозрительно спросил Дронго.

      — Боже мой, — вздохнул старичок, — вы забыли, где вы находитесь. Это же Бруклин — столица евреев всего мира. Вы думали, столица в Тель-Авиве? Она здесь, в Бруклине. Здесь все друг друга знают. Достать план любого дома можно через квартирного маклера. В этом нет ничего необычного. Мы привыкли доверять друг другу. Один еврей никогда не подведет другого еврея, если, конечно, это не Лева Когановский.

      «Господи, это действительно какой-то фарс», — с ужасом подумал Дронго.

      — Хорошо, — громко сказал он, — сегодня днем я встречусь с вашим Бетельманом. Он ведь будет обедать в кафе «Наргиз»?

      — Да, на Брайтон-Бич. Он всегда там обедает. Это его любимое место. Он же старый бакинец. А там, в Баку, говорят, было подобное кафе, названное так в честь красивой женщины.

      — Билет на Лондон у него на завтра? — прервал многословного связного Дронго.

      — Да, я проверял. Ему привезли два билета, для него и супруги, ещё неделю назад.

      — Очень хорошо. Теперь я выйду, а вы езжайте домой. И, как договорились, весь день старайтесь быть на людях. Так вы обеспечите себе абсолютное алиби.

      — Мне больше ничего не нужно делать?

      — Ничего. Резиденту передайте, что у меня все нормально. Скажите, что я вылетаю через четыре дня. Впрочем, они и так знают об этом?

      — Хорошо. До свидания. Я очень хочу пожелать вам удачи, но Бог запрещает мне это делать. Конечно, Когановский плохой человек, но только Бог вправе судить, что хорошо, а что плохо.

      — Вы верите в Бога? — спросил Дронго.

      — Разумеется, как всякий еврей.

      — А я думал, скорее, в дьявола.

      — О чем вы говорите, — испугался Любарский, взмахнув руками, — как вам не стыдно?

      — Мне не стыдно, потому что, если я не вмешаюсь, Семен Бетельман может вообще не попасть в Англию. Ваш Лева его просто прирежет. Это, кстати, практикуется здесь, в Бруклине, столице евреев всего мира, и тогда даже небесные ангелы не слетятся помочь несчастному человеку.

      — Господи, как вы можете? — почти жалобно пролепетал Любарский.

      — Могу. И знаете, почему? Я верю в Апокалипсис, который грядет. Мы погрязли в грехах, Любарский, разве это не так? Все мы ненавидим друг друга, евреев, негров, «латинос», китайцев, коммунистов, фашистов, анархистов, арабов — какая разница, кого и за что. Вот сейчас даже евреи вымогают деньги у собратьев по вере. Близится конец света, мой верующий друг. И нам уже не спастись. Все перемешалось в этом мире. Знаете, какие три самых загадочных парадокса наших дней? Русские борются за трезвость, немцы — за мир, а евреи воюют. Мир состоит из нелепых парадоксов.

      — Как вам не стыдно, — снова вздохнул Любарский, — так говорить о других нациях? Вы же не расист?

      — Я не сказал ничего обидного. Кстати, рассказавший мне эту притчу был русский разведчик. Что касается немцев, то в прошлом году убили одного из моих лучших друзей. Правда, по матери он был фламандец, а по отцу немец. Я думаю, что и вы не считаете всех немцев потомками тех, кто сжег ваших близких в Освенциме. Что касается евреев, то сегодня я приехал сюда, чтобы спасти вашего знакомого еврея. Разве этого мало? Просто мир действительно сошел с ума. Утром я слушал радио. Билл Клинтон объявил, что в заседаниях Кабинета министров будет принимать участие его жена Хиллари, лучше разбирающаяся в некоторых вопросах, чем он сам. Несчастные американцы, оказывается, выбрали в президенты сразу обоих супругов. Вы не находите, что это много для одной страны, пусть даже такой великой?

      — Я не понимаю, о чем вы говорите.

      — Постарайтесь не забыть моих советов. Весь день будьте на виду. Прощайте.

      — Мы больше не увидимся?

      — Не знаю. Если мне что-нибудь понадобится, я позвоню. За оружие не беспокойтесь. Его не найдут.

      Он вышел из автомобиля, осторожно прикрывая дверцу. Любарский тронул машину с места. Проехав метров пятьдесят, вдруг дал обратный газ. Открыл дверцу и быстро проговорил:

      — И все-таки вы не правы. Мир будет существовать всегда. Просто войны — это порождение человеческих недостатков.

      — Их слишком много, Любарский, — закричал на всю улицу Дронго, — слишком много.

      Хуже всего, когда приходится действовать практически без партнеров. Опасность совершить ошибку возрастает многократно с учетом ряда изменчивых субъективных факторов, не всегда поддающихся спокойному анализу. В этой операции Дронго приходилось бы опираться исключительно на свои возможности. Остальные связные и агенты были отдельными штрихами и мазками создаваемой им и его руководством широкой панорамы действий. И как нельзя судить о достоинствах картины по одному штриху, так никто из тех, кто встречался с Дронго, не должны были понимать основной замысел происходящего.

     

             Глава 3

     

      На Парк-авеню стояли в основном двухэтажные дома-особняки, расположенные на расстоянии нескольких метров друг от друга. До половины девятого Дронго добросовестно прогуливался по улице, рассматривая соседние дома. После семи отовсюду начали выходить люди, опаздывающие на работу. Широкая улица постепенно заполнялась автомобилями. Из дома Когановского никто не выходил, и Дронго наконец решил позвонить. Ждать пришлось довольно долго. Только через пять минут дверь открыл заспанный молодой человек, довольно плотный, с рыжими беспорядочными волосами, в большом цветастом халате.

      Дронго обратил внимание, что хозяин дома не воспользовался связью, установленной у дома, а вышел открывать сам. Видимо, так рано Когановского беспокоили редко.

      — Что вам нужно? — грубо проворчал он.

      — Господин Когановский? — В голосе Дронго было нечто такое, от чего сон у хозяина дома испарился.

      Всегда любопытно, как бывшие заключенные и опытные рецидивисты мгновенно узнают работников милиции. Они их словно чуют в огромной толпе прохожих. Что-то в голосе Дронго не понравилось Леве.

      — Вы откуда? — спросил он, кашлянув.

      — Разрешите войти, — очаровательно улыбнулся Дронго, чем ещё больше напугал Когановского.

      — Да, да, конечно, входите, — засуетился тот, отступая в глубь дома.

      Дронго зашел в прихожую, аккуратно повесил пальто. Общее расположение комнат полностью совпадало с подробным планом, данным ему Любарским. Они прошли в огромную, загроможденную громоздкой мебелью и кричащими картинками гостиную. На полу валялось несколько бутылок.

      — Котик, — раздалось откуда-то сверху по-русски, — кто к нам пришел?

      — Это ко мне, — закричал Когановский, — не мешай нам. Пожалуйста, сюда, — предложил он кресло гостю, сгребая бутылки ногой в кучу.

      Гость сел, по-прежнему улыбаясь. Когановский заметно нервничал.

      — Вы ведь приехали к нам в страну совсем недавно? — начал разговор Дронго.

      — Да, — быстро кивнул хозяин дома.

      — И уже успели отличиться. На вас много жалоб, господин Когановский. А вы ведь даже не имеете ещё Грин-карты.

      — Какие жалобы? — попытался возмутиться Когановский. — Я ничего не понимаю.

      — Котик, — раздалось сверху, — я тебя жду.

      — Замолчи, дура, — рявкнул Когановский. — Я ничего не понимаю, кто на меня пожаловался?

      По-английски он говорил плохо, с заметным акцентом.

      — Ваша бурная деятельность вызывает у нас сомнения относительно вашей способности быть образцовым американским гражданином. Я думаю, у вас будут определенные сложности с получением Грин-карты.

      — Почему? — расстроился Когановский. — Я не нарушил никаких американских законов.

      — Это вам только так кажется. Мы считаем, что у правительства Соединенных Штатов есть все основания принять решение о вашей депортации.

      — Нет, — испугался Когановский, — только не это.

      — Котик, — снова раздалось сверху, — что там случилось?

      — Откуда у вас этот дом? — спросил Дронго. — Ведь вы, кажется, получили наследство от своей двоюродной тетки. А на какие деньги вы живете?

      — Работаю в строительной компании, — быстро ответил Лева, улыбаясь. Это была уже его стихия, знакомая по старым советским порядкам, — скрывать собственные доходы. Но Дронго не дал ему долго радоваться.

      — Вы всегда были таким жизнерадостным? — задал он неожиданный вопрос.

      — Да, — улыбнулся Лева, — всегда. Даже в тюрьме, в СССР. Меня сажали за убеждения.

      — Не лгите, — строго заметил Дронго, — вас сажали совсем за другое. Кстати, где вы сидели?

      — В Нальчике, это такой город на Северном Кавказе, — снова испугался Лева. Теперь нужно ловить мерзавца.

      — Это была колония строгого режима?

      — Да.

      — И вы попали в неё с той же комплекцией или вы поправились после приезда в Америку?

      — Почему? — обиделся Когановский. — Я всегда был таким.

      — И любите женщин до сих пор?

      — А что, это наказуемо по американским законам? — окончательно осмелел ничего не подозревающий Когановский.

      — Нет. Мне просто интересно. Каким образом вы сумели выжить в колонии строгого режима? С вашей комплекцией и цветом кожи попадать в такие заведения в бывшем Советском Союзе просто опасно. Вас вполне могли использовать местные гомосексуалисты, которых так много в советских тюрьмах.

      Дронго с удовольствием наблюдал, как с поросячьего лица Когановского от злости и страха сходит краска. «Кажется, мои подозрения обоснованны», — подумал Дронго.

      — Просто удивительно, почему они оставили вас без внимания, — продолжал издеваться гость.

      Лева молча скрипнул зубами.

      — А вы знаете, я, кажется, догадываюсь почему, — вдруг сказал Дронго.

      Когановский побледнел ещё больше, на лбу выступили капельки пота.

      — Вы ведь были агентом местной администрации. Их человеком в колонии, и поэтому вас не трогали. Я прав?

      — Нет, — выдавил Когановский, отводя глаза.

      — Вам не стыдно врать? Ведь вы сотрудничали с органами милиции, иначе бы вас не выпустили из СССР.

      — Не правда, — закричал Когановский. Со второго этажа начала спускаться девушка лет двадцати, в белом банном халате.

      — Что случилось? — испуганно спросила она уже по-английски.

      — Убирайся к чертовой матери, — заорал на неё хозяин дома.

      Испуганная девушка поспешила скрыться в спальне.

      — В общем, так, — встал Дронго, — я с вами не прощаюсь. Но хочу предупредить — бросайте вымогательство. Сегодня вы встречаетесь с уважаемым человеком, Семеном Бетельманом…

      — Вот сука, — по-русски проворчал Когановский.

      — Я не понял, что вы сказали, но, наверное, это ругательство. Бетельман ничего не знает. Просто мы давно следим за ним и его братом. Сейчас вы позвоните к нему и пожелаете счастливого пути в Лондон. Встречу с ним вы, разумеется, отмените. Иначе неприятности я вам гарантирую. В конце концов он бы и так вам ничего не дал.

      — Вы не из полиции, — вдруг что-то почувствовал Лева Когановский.

      — Нет. Я — представитель частного детективного агентства.

      — Никуда я не буду звонить, — отчаянно заявил Когановский. — Я ни в чем не виноват.

      Сработал многолетний инстинкт опытного рецидивиста.

      — В таком случае у меня есть другие полномочия, — широко улыбнулся Дронго, быстро доставая пистолет. — Для начала я прострелю вам обе ноги.

      — Я не идиот, все понял. Как только вы вошли, я все понял. Одну минуту. Я сейчас позвоню.

      Когановский бросился к телефону, быстро набрал номер.

      — Семен Аронович, — сладко улыбаясь, начал он, — доброе утро. Простите, что вас беспокою так рано. Нет, нет, не по поводу долга. Хочу пожелать вам счастливого пути в Лондон. Вы ведь завтра уезжаете. Что вы, какие деньги? Это была шутка. Разве в Бруклине можно заниматься подобными вещами? Ведь мы хорошо знаем друг друга. Конечно. И вам спасибо. Большое спасибо.

      Он положил трубку. Дронго убрал пистолет.

      — Кажется, мы договорились. Всего хорошего, господин Лева Когановский.

      — И вам всего хорошего, — засуетился хозяин дома.

      Когда за Дронго закрылась дверь, сверху спустилась девушка.

      — Ты все слышала? — зло спросил Когановский.

      — Да, по-моему, он из полиции, — тихо ответила она.

      — Хуже. Он из американской мафии. А здесь тебе не Одесса. Я боялся, что после звонка он просто пристрелит нас обоих.

      — Что ты такое говоришь. Лева? — испугалась женщина.

      — Здесь свои порядки. Черт с ним, с Бетельманом. Возьму больше у Альтмана. Своя шкура дороже.

      Через час Дронго выбросил пистолет в мутные воды Ист-Ривера.

     

             Глава 4

     

      Нужно быть бывшим советским гражданином, чтобы понять и прочувствовать всю прелесть Брайтон-Бич. В этом районе Бруклина считается неприличным общаться на английском языке. Одесские евреи говорят с характерным одесским акцентом, грузинские — с грузинским, среднеазиатские тараторят так, словно никогда не уезжали из Ташкента или Душанбе. Здесь представлены все нации и народы Советского Союза — слышится русская, грузинская, армянская, украинская, азербайджанская, литовская речь. Это своеобразный эмигрантский центр евреев, начавших исход ещё в середине шестидесятых, когда в Бруклин прибывали люди небольшим ручейком, с трудом пробивающимся из-за плотного кордона; в начале девяностых этот ручеек превратился в мощный поток с Востока, сметающий на своем пути все заграждения.

      До встречи с Бетельманом Дронго ещё успел переехать в более дешевый отель — «Холидей Инн» на Бродвее. В первом часу дня он был уже в Бруклине, зашел в книжный магазин «Черное море» посмотреть последние поступления книг из бывших республик Советского Союза. Книг было много, и, что особенно впечатляло, среди них попадались издания, вышедшие буквально два-три месяца назад.

      «Железный занавес рухнул», — подумал Дронго, доставая с полок совсем новые книги с ещё не разрезанными страницами.

      — Вы что-нибудь выбрали? — по-русски спросила его пожилая женщина, сидевшая у кассы.

      — Нет, пока ничего, — ответил он тоже по-русски, — но у вас великолепный магазин, я заеду к вам попозже.

      Женщина благодарно кивнула ему.

      — Вы, наверное, недавно из Союза, — заметила она.

      — Почему вы так решили?

      — Не знаю. Вы какой-то чересчур спокойный. Наши местные обычно более нервозны, у них всегда нет времени.

      Было время ленча, и многие эмигранты спешили в кафе и рестораны, открытые по всей улице. Посмотрев на часы, разведчик тоже заторопился. По его расчетам, объект уже находился в кафе.

      Едва войдя в зал, он заметил знакомое по фотографиям лицо Семена Бетельмана. Пожилой, лет пятидесяти пяти, большой лоб, крупный мясистый нос, уши, словно приплюснутые к голове, густые мохнатые брови, очки. Объект, как обычно, сидел в одиночестве. Дронго подошел к нему.

      — Вы разрешите? — по-русски спросил он.

      Бетельман изумленно посмотрел на него, на мгновение перестав жевать.

      — Здесь так много свободных мест, молодой человек, — опустил он глаза.

      — Меня они не устраивают, — весело возразил Дронго. — Я хотел бы пообедать сегодня с вами.

      — Опять, — вздохнул Бетельман, откладывая вилку, — сколько я могу вам говорить — оставьте меня в покое. Я уже передал свою практику другому врачу. Завтра я улетаю в Лондон. Ну что вам от меня ещё надо?

      — Вы ошиблись. Я совсем не тот, за кого вы меня принимаете.

      — Только не говорите, что вы не знаете Леву Когановского, — упрямился Бетельман, — он надоел мне до такой степени, что стал являться даже во сне.

      — Думаю, он больше к вам никогда не подойдет, — многозначительно произнес Дронго.

      — Да? — удивился его собеседник. — Очень хотелось бы вам поверить. А то, согласитесь, очень неприятно, избавившись от советской мафии в СССР, попадать в руки этой же мафии в Америке. Если бы они были стопроцентными американцами, мне не было бы так стыдно.

      — Сегодня утром Когановский звонил к вам и пообещал больше не приставать.

      — Знаю я его шутки, — махнул рукой врач. — Вы думаете, я поверил?

      — И все-таки вам придется поверить мне на слово. Когановский больше не появится у вас в доме. Я сумел убедить его не приставать к вам.

      — Да? — Бетельман снял большие роговые очки. — Можно узнать, чем обязан такому вниманию?

      — Можно. Я из советской разведки. Дронго подумал, что Бетельман сейчас умрет. Прямо на месте. На него жалко было смотреть. Он держал в руках очки, жалобно моргая и как-то растерянно оглядываясь. Целую минуту он не мог выговорить ни слова.

      — Откуда вы? — наконец выдавил врач.

      — Из КГБ.

      — Ой! — воскликнул Бетельман. — Что вы такое говорите, — он немного отдышался, — разве сейчас есть КГБ?

      — Как видите, есть.

      — Да, да, вижу. — Врач снова заморгал. — Скажите, вы не от Левы Когановского? — вдруг заподозрил он какой-то подвох.

      — Нет, — терпеливо ответил Дронго, — я приехал из Москвы. Приехал к вам, Семен Аронович Бетельман, бывшему жителю Баку, проживавшему ранее по адресу: Гоголя, 14. Вы работали в отделе Министерства культуры. Вашим прямым начальником был Давуд Исмаилович Велиев. Его заместитель, до известных событий в Баку, — Вартан Акопов. Еще какие-нибудь подробности нужны или вы мне верите?

      — Верю, — вздохнул собеседник, и лицо его посерело. Он быстро надел очки, поправил волосы. Страх сидел в нем даже здесь, в свободной Америке, на Брайтон-Бич. Страх семи десятилетий, и вытравить его из памяти было невозможно.

      — Что вам нужно? — тихо спросил врач.

      — Сначала я передам вам привет от вашей сестры Софы.

      — Спасибо. Как она там?.. Вы её арестовали? — чуть поколебавшись, спросил Бетельман.

      — За что? — изумился Дронго. — Слушайте, не нужно так мрачно смотреть на жизнь. У нас девяносто второй год. Все давно кончилось. СССР уже нет. И КГБ, кстати, тоже. А ваша сестра после Нового года выезжает в Израиль.

      — Да, да, я понимаю, — согласился Бетельман, когда до него дошел смысл сказанного. — Как нет КГБ? А вы откуда?

      — Я вам просто объяснил, чтобы вы сразу поняли. Я представляю советскую разведку, вернее, российскую в данном случае. Мы хотим сделать вам выгодное предложение.

      — Вы хотите, чтобы я стал вашим агентом? — изумился собеседник, всплеснув руками. — Вы с ума сошли?

      — Нет. Этого я не хочу. У вас есть брат в Англии, к которому вы завтра поедете. Вы могли бы узнать у него, когда он может встретиться со мной? Это очень важная встреча. А потом вы позвоните мне.

      — Я не сделаю этого, — твердо заявил Бетельман, — не впутывайте в грязные истории моего брата. Если вы хотите замарать меня — ваше дело, но мой брат — английский гражданин. Он живет в Великобритании уже тридцать лет. Я не стану передавать наш разговор.

      «Старый дурак», — подумал Дронго.

      — В таком случае, — угрожающе заметил он, — у вашего брата будут крупные неприятности.

      — Боже мой, какие неприятности?

      — Он потерял недавно весьма секретные документы. Ему удалось доказать, что они сгорели во время пожара в его доме. Но если их найдут и передадут его руководству… Вы меня понимаете?

      Бетельман снова снял очки. Молчал довольно долго.

      — А вы говорите, что КГБ уже нет, — почти неслышно произнес он.

      — Мне нужно с ним увидеться, — твердо повторил Дронго. — Просто передайте ему наш разговор. А он пусть сам решит, что ему делать.

      — Хорошо, — вздохнул собеседник, — в конце концов могло быть и хуже. Знаете, я ведь однажды уже имел счастье познакомиться с вашей организацией, — он снова надел очки, — в пятьдесят первом, в Баку, меня вызвали, интересуясь, куда делся мой брат? Он во время войны попал в плен к румынам и сумел сбежать. Позже он переправился в Египет, ну это вы, наверное, знаете. Так вот, меня мучили тогда целый день, но я действительно не знал, где мой брат. А я ведь был совсем молодой, ещё школьник. И вот теперь, сорок лет спустя, вы все-таки нашли меня и его.

      Дронго не ответил.

      Бетельман вдруг взмахнул руками.

      — Вы знаете, почему это кафе называется «Наргиз»?

      Дронго знал, но снова промолчал.

      — В Баку была очень красивая женщина. Ее звали Наргиз. И в честь её на приморском бульваре открыли кафе, названное именем прекрасной дамы. Романтично, вы не находите? А потом здесь, в Бруклине, на Брайтон-Бич, бывшие бакинцы тоже назвали свое кафе «Наргиз» в память о той удивительной атмосфере Баку шестидесятых годов.

      — Зачем вы мне это рассказываете? — спросил Дронго.

      — Я вот сейчас подумал, а после вашей смерти назовут вашим именем хотя бы скамейку в каком-нибудь сквере города? Вам не страшно, молодой человек? Или вы действительно считаете, что все вы — супермены? «Герои невидимого фронта», так, кажется, называла вас советская пропаганда?

      — Не назовут, — жестко отрезал разведчик, — моим именем ничего и никогда не назовут. И очень возможно, у меня не будет даже могилы. В лучшем случае чужое имя, нацарапанное на надгробном камне. Мне все это известно. — Он поднялся.

      — Я не хотел вас обидеть, — выдохнул Бетельман.

      — Я не обиделся. Вы правы. Так здорово называть кафе именем прекрасной женщины.

      И он вдруг сделал то, чего не имел права делать ни при каких обстоятельствах. Никогда и нигде. Он нагнулся и прошептал:

      — А когда я вернусь обратно, я найду эту женщину и расскажу ей о ваших словах. Уверяю вас, ей будет приятно. Вот мой телефон. — Он оставил карточку на столе.

      Бетельман открыл рот, но ничего не сказал и сидел так, пока Дронго не вышел из зала.

     

             Глава 5

     

      Эльдар приехал вечером. Хорошо еще, что Дронго предупредил о своем переезде. Они сидели в автомобиле, двигающемся в сторону Северного Бронкса.

      — Будут две красивые женщины, — говорил Эльдар, — Лона и Ингрид.

      — А где их мужья?

      — Слушай, — Эльдар взглянул на друга, — у тебя, по-моему, комплекс неполноценности. Какие мужья? Ингрид разведена, у Лоны, как я знаю, вообще не было мужа. Просто наши жены часто общаются на теннисном корте.

      — Аристократы чертовы, — пробормотал Дронго, — на теннисном корте играют. И коктейли, наверное, пьете на приемах.

      — Пьем, и даже очень много.

      — Вот-вот. А в ООН все время не хватает денег, и все думают, как свести бюджет в конце года.

      — Ты подозрительно хорошо знаешь нашу работу, — заметил Эльдар. — Слушай, может, тебя прислали нас проинспектировать?

      — Не говори глупостей. Какой из меня инспектор? Ты все-таки объясни, зачем позвал девушек?

      — Господи, — взмолился Эльдар, — просто так. Чтобы тебе не было скучно. Заодно потом проводишь их. Лона живет в Манхэттене, в средней части, а Ингрид в Даунцдауне.

      — Каким образом? У меня же нет автомобиля.

      — Я дам тебе ключи от своей машины. А утром возьму другую.

      — Слушай, ты, по-моему, настоящий сводник. Я всегда подозревал, что ты этим кончишь.

      — Еще одно слово, и я поверну обратно.

      Целую минуту они молчали.

      — Кстати, я не умею водить автомобиль, — сообщил наконец Дронго.

      — Это правда? — засмеялся Эльдар.

      — Честное слово, очень плохо. И совсем не знаю города.

      — Хорошо, я отвезу вас домой сам. Теперь успокойся.

      Они въехали во двор, ворота автоматически закрылись за ними.

      — Господи, — вдруг вспомнил Дронго, выходя из автомобиля, — а цветы? Мы забыли цветы!

      — В следующий раз. — Эльдар уже вталкивал его в подъезд.

      Потом была церемония знакомства. Жена приятеля оказалась веселой, практичной женщиной, и он довольно быстро освоился. Эльдар был немногословен, а его жена бойко сообщила последние новости дня. Ингрид, высокая шведка с пепельными волосами, постоянно курила, редко вмешиваясь в разговор. Лона, видимо, задержалась на работе. Сынишка Эльдара был очень похож на своего папу, и Дронго вдруг стало смешно, когда он вспомнил своего приятеля в первом классе. Они тогда сильно подрались, а потом подружились на все десять лет. И ни разу даже не поссорились.

      Все уже ужинали, когда в дверь постучали. Эльдар пошел открывать.

      — Ты опоздала, — раздался его укоризненный голос.

      — Да, — послышалось в ответ, — сегодня было очень много работы.

      В комнату вошла незнакомка.

      Дронго вдруг подумал, что его ударило током. Молодая женщина была очень красива. Чуть раскосые глаза, прямой нос с широкими ноздрями, ничуть не портящий лица, красиво очерченные скулы, собранные волосы и грациозная походка, свойственная только темнокожим женщинам. Она была в строгом костюме, но юбка заканчивалась значительно выше колен. Ноги красивые, стройные, может, немного худые, но это только усиливало общий эффект. Самым изумительным в ней были её глаза какого-то непонятного вишневого оттенка.

      Он назвался, и она кивнула ему, с улыбкой протягивая руку с длинными пальцами; ладонь была узкой и сухой.

      — Садись за стол, — пригласил её Эльдар. — Это наша Лона. Лучшая спортсменка в ООН. Настоящий чемпион по теннису.

      Лона снова улыбнулась. Дронго, сумевший перевести дыхание, улыбнулся в ответ. Красивая женщина действует на мужчину подобно разряду молнии. Едва он приходит в себя, как энергетические волны его биополя буквально обрушиваются на женщину. И почти каждая чувствует эту концентрацию вокруг себя.

      Но Лона только улыбалась. Они говорили обо всем и ни о чем. Эльдар рассказывал какие-то смешные истории, все весело смеялись, а Дронго, сидевший рядом с Лоной, явственно ощущал соприкосновение двух начал, отталкивающих и притягивающих одновременно, словно пространство вокруг них стало единым силовым полем. Женщина не могла этого не почувствовать.

      — Почему вы все время молчите? — тихо спросила Лона, когда он передавал ей очередное блюдо.

      — Я очень занят, — шепотом ответил Дронго.

      — Да? — удивилась женщина. — И чем?

      — Любуюсь вами.

      Лона покраснела. На темной коже это было почти незаметно. Однако он заметил её явное смущение пополам с плохо скрытым удовлетворением.

      — О чем вы говорите? — громко спросил Эльдар. — Мало того, что ты весь вечер молчишь, так ещё теперь и в свои секреты. Перестаньте немедленно, а то рассажу вас. Лона, ты помнишь, как мы ездили в Атлантик-Сити?

      — Конечно, помню.

      — Ты тогда ещё не хотела купаться. Мы все полезли в воду, а ты осталась на берегу. А когда решилась наконец, выяснилось, что ты не взяла купальный костюм.

      — Хватит, хватит, — засмеялась жена, — а то такого наговоришь.

      — Ничего я не выдумываю. Представляешь, — обратился Эльдар к Дронго, — она решила назло всем все-таки искупаться. Разделась догола и полезла в воду.

      Все засмеялись. Дронго сделал попытку улыбнуться. Он вдруг начал ревновать её ко всем присутствующим.

      — Ну, что ты про это думаешь? — спросил Эльдар.

      Дронго молча показал на свой рот.

      — Что случилось? — спросил Эльдар.

      — Боюсь разговаривать, — невозмутимо ответил Дронго, — нас могут рассадить, а мне хочется посидеть ещё немного рядом с Лоной.

      Смеялись все довольно долго, даже Лона, не выдержав, расхохоталась от души.

      Прощались в первом часу ночи.

      — Ты можешь не ехать, если хочешь, — шепотом предложил Дронго, — давай ключи.

      — Так я тебе и дам, — торжествующе отозвался Эльдар, — у тебя нет прав, ты не знаешь города и, наконец, не умеешь водить.

      — Дай ключи, негодяй.

      — О чем вы спорите? — спросила Ингрид.

      — Он хочет взять мою машину, а я ему не доверяю, — сообщил Эльдар, — поэтому я сам развезу вас по домам.

      — Нет проблем, — отозвалась вдруг Лона, — я на машине, если нужно, смогу подвезти вашего друга.

      Дронго взглянул на нее. В сумраке блеснули её глаза.

      — Хорошо, — слишком быстро сказал Дронго, — я согласен.

      — В таком случае, я поеду в другом автомобиле. — Ингрид невозмутимо достала новую сигарету.

      Перед машинами они ещё долго прощались.

      — Не увези его, он нам ещё нужен живой, — смеялся Эльдар.

      — Постараюсь, — улыбнулась Лона. В автомобиле они молчали. Минуту, вторую, третью. Наконец женщина спросила:

      — Куда вас отвезти?

      — Разве это так важно?

      Лона подумала, наклонив голову.

      — Пожалуй, вы правы.

      Еще целую вечность они молчали.

      — Какая у вас туалетная вода? — вдруг спросила Лона.

      — «Фаренгейт».

      — В Америке все мужчины предпочитают Кельвина Кляйна и его «Обсейшн», а мне всегда нравился «Фаренгейт». У нас схожие вкусы.

      — Видимо.

      — Куда вас все-таки отвезти?

      — Ко мне в гостиницу. Бродвей, угол Сорок девятой улицы.

      — Ладно.

      Она повернула руль.

      — Вы хорошо знаете город? — спросил Дронго.

      — Я здесь родилась. Мои родители работали в Нью-Йорке.

      — Они и сейчас здесь?

      — Только отец. Мать живет в Филадельфии. Они разведены.

      — А ваша семья?

      — Не пытайтесь хитрить, — засмеялась Лона. Смех у неё был приятный, грудной и мягкий, не раздражающий слух. — Вы, наверное, все знаете. Я не замужем.

      — У вас есть друг?

      — Мы расстались полгода назад. Он был хороший парень, но ужасно глупый. Согласитесь, нельзя уважать себя, если встречаешься с дураком.

      — Вы всегда так максималистски оцениваете людей?

      — Всегда, — улыбнулась Лона.

      — Тогда у меня нет никаких шансов.

      — А вы хотели бы получить шанс?

      — А разве вы этого не почувствовали?

      — Вашего желания? Вы не считаете, что этого слишком мало?

      — Считаю, — серьезно ответил Дронго, — и поэтому всегда хотел, чтобы желание было обоюдным.

      — Я вас совсем не знаю.

      — Мы оба не знаем друг друга.

      — После трехчасового знакомства лечь в постель с мужчиной? Не слишком ли вызывающе?

      — Я этого не предлагал. Хотел просто пригласить вас завтра на ужин.

      — Да? — изумилась Лона, поворачиваясь к нему. — Вы ещё более загадочны, чем кажетесь.

      Плащ она не надела, бросив его на заднее сиденье. Ее ноги были совсем рядом, и он заставил себя не смотреть на них.

      — Вы очень красивы, Лона, — немного печально заметил Дронго, — а я через три дня уезжаю. И уже не скоро вернусь.

      Они подъехали к отелю.

      — Через три дня? — задумчиво переспросила Лона.

      Она вырулила автомобиль на площадку.

      — Спокойной ночи, — Дронго взялся за ручку, — и большое спасибо.

      — Подождите. — Лона вышла из машины, передавая подбежавшему швейцару ключи и десятидолларовую банкноту. — Припаркуйте машину, — попросила она и, обращаясь к Дронго, добавила:

      — Я иду с вами.

      Он ошеломленно стоял на месте, когда она взяла его за руку.

      — У нас же есть ещё в запасе три дня, — рассудительно сказала Лона. «Как глупо», — подумал он с горечью.

      — Нет, — вырвал Дронго руку, вспоминая мертвую Марию на заднем сиденье автомобиля. Еще одного убийства ему не выдержать.

      — Уезжайте, пожалуйста, — попросил он, — и простите меня. Она явно обиделась.

      — Что-нибудь случилось? — спросила Лона.

      — Я улетаю через три дня, — сцепив зубы, повторил Дронго, — и вряд ли когда-нибудь ещё вернусь в Нью-Йорк.

      — Почему? — изумилась Лона. — И потом, какое это имеет значение?

      — Уходите, — выдавил Дронго. В его взгляде было нечто такое, что заставило Лону поверить.

      — Спокойной ночи. — Она отошла от него, засвистев уже отъезжающему автомобилю.

      — Подождите, я передумала, — закричала Лона и, не оборачиваясь, побежала к своей машине.

      Он повернулся и вошел в отель. Поднялся по эскалатору в вестибюль. Потом в лифте на свой семнадцатый этаж. Oткрыл магнитной карточкой дверь. Захлопнул её и ожесточенно начал раздеваться. Пуговицы рубашки брызнули в разные стороны, галстук полетел на кровать, пиджак на кресло, брюки остались на полу. Он пошел в душ и стоял там долго, очень долго, словно собираясь смыть все сегодняшние воспоминания.

     

             Глава 6

     

      Весь день он гулял по Нью-Йорку, благо город знал совсем неплохо. В разговоре с Эльдаром подсознательно, всегда обязанный быть настороже, Дронго насочинял.

      В Манхэттене он ориентировался прекрасно и теперь, бесцельно слоняясь по знакомым улицам, находил особое удовольствие в неспешном узнавании старого знакомого. Новых городов он боялся, старые, где он бывал раньше, его как-то успокаивали. В пять часов вечера, не выдержав, позвонил Любарскому.

      — Говорит Андрэ Фридман, — сказал он несколько измененным голосом. — Вы не знаете, наш знакомый улетел в Лондон?

      — Что? — испугался тот.

      — Семен Бетельман улетел в Лондон? — повторил Дронго. Скрывать что-либо было непрофессионально и уже давно не нужно. Наоборот, его нынешняя задача успешно решалась при максимальной открытости.

      — Да, да, улетел, — быстро ответил Любарский, — сегодня днем. Вдвоем с супругой.

      Если все пройдет так, как задумывалось, Бетельман расскажет обо всем своему брату. Тот, старый сотрудник английской контрразведки, обязательно доложит своим хозяевам. И во время встречи с Бетельманом Дронго арестуют. На этот раз Риггс не отпустит его просто так. Они должны вычислить, что он действительно готовил ликвидацию их ценного агента.

      И в этот момент лучшим козырем станет труп Марии, так мастерски включенный в игру российской разведкой. В самый сложный момент он выдаст тело (прости, Мария) англичанам. Они, конечно, сначала не поверят, но тогда он выдаст им всю агентурную сеть «Штази», расскажет о людях, которых Эдит Либерман просто не могла знать. А в заключение выдаст российского резидента, целых двадцать лет готовившегося к операциям, но так и не вступившего в игру, — Альфреда Греве. Выдача разведчика такого уровня окончательно убедит англичан в его лояльности. Через них Дронго должен выйти на американцев и выдать им ту дезинформацию, ради которой затевалась вся эта игра.

      Потом есть два варианта. Либо его попытаются перевербовать американцы или англичане, либо он останется в Англии в качестве сбежавшего разведчика КГБ, пополнив собой целую армию бывших советских шпионов на Западе. В последнем случае домой он вернется не скоро, если вообще вернется когда-либо. Дронго это понимал и был готов к такому развитию операции.

      Обедал он в каком-то итальянском ресторане на Пятьдесят шестой улице. В отель вернулся в восьмом часу вечера. Вошел в вестибюль, здороваясь с охранниками, и поднялся на свой семнадцатый этаж. У окна, на диване в холле, сидела Лона. Он постарался не выдать своих чувств.

      Она была в длинном пальто серо-зеленого оттенка, удивительно подходившего к её темной коже. Лона грациозно поднялась, посмотрев на часы.

      — Вы приглашали меня на ужин, — сообщила она, — и я жду вас уже сорок минут.

      Вишенки её глаз озорно улыбались ему, хотя внешне она оставалась спокойной.

      Дронго был несколько испуган этим видением.

      — Как вы узнали, где я живу?

      — Вы, наверное, немного перепили вчера, — засмеялась Лона, — неужели вы все забыли? Я же привезла вас в гостиницу.

      — Простите. Я задал глупый вопрос. Конечно, пойдем ужинать. Сейчас я оставлю зонтик в своем номере, и мы пойдем. Вы можете подождать?

      Она опять улыбнулась, демонстрируя целый ряд великолепных белых зубов.

      — На этаже или внизу?

      — Простите, — понял он её улыбку, — нет, конечно. Идемте со мной. Я оставлю зонтик.

      Дронго достал магнитную карточку и, пропустив Лону вперед, пошел за ней. Она была довольно высокая, отметил он с удивлением, почти метр восемьдесят, не меньше. Вставив карточку, он открыл дверь.

      — Пожалуйста.

      В номере все было убрано. Лона прошла в глубь комнаты, усаживаясь в кресло. Пальто было не застегнуто, и он увидел её красное платье и безупречную линию ног.

      — Я жду, — немного насмешливо сказала она.

      — Да, да, одну минуту. — Дронго непонятно почему суетился и казался себе маленьким и жалким одновременно. Положил зонтик в шкаф и прошел в ванную комнату.

      Когда он вышел, Лона стояла у окна, глядя на величественное здание отеля «Шератон».

      — У вас красивый вид, — заметила она, не оборачиваясь.

      В пальто ему было жарко и душно.

      — Мы идем? — спокойно обернулась к нему гостья.

      — Разумеется. — Он вновь засуетился, пропуская её вперед. На этот раз, проходя мимо него, она насмешливо хмыкнула. Он безропотно вынес и это.

     

            * * *

     

      Почти за десять лет своей карьеры в ООН и разведке он встречал много женщин, но лишь с двумя из них был близок. Натали Брэй и Мария Грот. Обе были убиты, и Дронго дал себе слово никогда больше не увлекаться во время служебных командировок, словно решив прервать кровавую закономерность этих интимных встреч. Ему казалось, что по какой-то неведомой ему высшей логике они отдают свои жизни за него. А он не хотел принимать подобных жертв.

      И вот теперь Лона прошла совсем рядом, явно посмеиваясь над ним, а он, сцепив зубы, двинулся за ней, словно ничего не произошло.

      В лифте они молчали. Спустившись по эскалатору на улицу, она мягко напомнила:

      — У меня в вашем гараже стоит машина. Взять ее?

      — Не нужно, — махнул он рукой, — пообедаем где-нибудь в центре.

      Они неспешно шли по Бродвею. Напротив отеля шел мюзикл «Кошки», и здание театра полыхало в неоновых огнях рекламы.

      — Какую кухню вы любите? — спросил он у спутницы.

      На улице настроение у неё переменилось. Она стала какой-то задумчивой и немного грустной.

      — Мне все равно, — ответила Лона, не глядя в его сторону.

      Дронго поймал такси и повез её в ночной греческий ресторан. За столиком после долгого молчания Лона, взглянув на него, прошептала:

      — Что с вами происходит?

      Он понял вопрос и не пытался притворяться. Почему-то сегодня ему хотелось быть искренним.

      — Знаете, Лона, — он положил руку на её ладонь, — у меня в жизни были две женщины. Одну я любил, другую… — он колебался, — она мне нравилась. И обе погибли. Согласитесь, в этом есть нечто мистическое. Может, мое появление приносит смерть. Во всяком случае, я боюсь экспериментировать третий раз подряд.

      Она понимающе смотрела ему в глаза.

      — Только эта причина? — спросила Лона. — А я уже думала Бог знает что.

      — Не нужно, — Дронго не убирал руку, — просто очень больно терять своих друзей.

      Она вдруг быстро высвободила руку.

      — Да, — тихо произнесла Лона, — Эльдар говорил мне, что вы были одним из лучших экспертов ООН. Вы, кажется, работали в США несколько лет назад?

      — Совсем немного, — неохотно признался он, — и тогда у меня была роковая встреча с женщиной. Только на этот раз наоборот. Она пыталась меня убить.

      — И.., чем это закончилось?

      — Я получил несколько пуль в спину, но выжил, а женщина исчезла. Кстати, по-моему, «Интерпол» ищет её до сих пор.

      — С тех пор вы вообще не любите женщин?

      — Не нужно так говорить. Вы мне, например, сразу понравились.

      — Я это почувствовала, когда вчера вы не позволили мне подняться с вами. А сегодня выставили за дверь. Своеобразное проявление вашей симпатии, — засмеялась Лона.

      Ее мгновенные переходы от печали к веселью и наоборот немного забавляли его. Она походила на капризного подростка, в котором сквозь детский облик прорывается судорожная угловатость сформировавшегося человека.

      Потом они пили вино и ещё долго сидели в этом ресторане. Возвращались вновь на такси. Две выпитые бутылки непривычно ударили в голову, и оба были немного пьяны. В лифте они обменивались громкими шутливыми замечаниями. Но едва попав к нему, снова замолчали, как будто гостиничный номер обладал удивительным свойством отрезвления. Она держалась как-то скованно, перейдя на шепот, словно её могли услышать соседи. Дронго налил ей содовой, их руки соприкоснулись. Чувствуя, что не в силах больше подавлять свои чувства, он шагнул к ней.

      Целовалась Лона так, словно где-то постигла целую науку сложного ритуального действа. А в постели была просто изумительна. Он впервые полностью отдался своим чувствам, забыв обо всем на свете, словно в эту ночь в мире существовали только гостиничный номер «Холидей Инн» и они двое. Немного удивляло и даже возбуждало, что за целую ночь она ни разу даже не застонала, и лишь в минуты наивысшего блаженства, улыбаясь, показывала свои белоснежные зубки. В ночной темноте были видны только эти зубы и белки её глаз, что ещё больше возбуждало его.

      Эта ночь была настоящим пиршеством. На следующее утро Дронго признался себе, что такого в его жизни никогда не было.

     

             Глава 7

     

      Следующий день они провели вместе. Спустившись по Манхэттену в старый город, гуляли в парке, благо декабрьские дни года девяносто второго в Нью-Йорке были теплыми и не по-зимнему солнечными. Дронго старался не думать о предстоящем отъезде.

      Утром позвонил Эльдар, пообещавший заехать за ним к вечеру, но Дронго удалось убедить приятеля в своей чрезмерной занятости. Кажется, тот поверил, хотя многозначительно хмыкнул перед тем, как положить трубку.

      Была суббота, и Лоне удалось вырваться из своего комитета на весь день. Из парка на пароме они прокатились к острову Свободы, затем обедали в китайском квартале, гуляли по антикварным лавкам Сохо. Это был день, который остается потом в памяти. Вечер они провели в отеле, заказав ужин в номер. Когда рано утром Лона ушла от него, Дронго, измученный и счастливый, провалился в блаженный сон. Проснулся он только в первом часу дня.

      Непрерывно звонил телефон. Он поднял трубку.

      — Слушаю.

      — Ты, кажется, ещё спишь? — засмеялся Эльдар. — Что ты делал вчера весь день, признавайся.

      — Ничего. Просто смотрел статую Свободы.

      — Поэтому Лоны весь день не было на работе? — противным голосом пропел Эльдар. — Мне кажется, ты влюбился. Это так на тебя непохоже.

      — Я хочу спать.

      — Когда увидимся?

      — Ничего не соображаю. Позвони позже.

      — Серьезно? Ты же скоро улетаешь. Давай сегодня вечером посидим где-нибудь в ресторане.

      Дронго вспомнил, что договаривался сегодня встретиться с Лоной.

      — Завтра, — решительно ответил он.

      — Когда у тебя самолет? — Поняв все, Эльдар не стал настаивать.

      — В четыре часа дня, во вторник. Мы ещё завтра успеем посидеть в ресторане.

      — Отлично. Тогда завтра в семь часов вечера встречаемся в твоей гостинице. У тебя много вещей?

      — Один чемодан.

      — Я сам отвезу тебя в аэропорт. Такси не заказывай. До свидания.

      Эльдар положил трубку.

      Заснуть уже было невозможно. Он ещё немного полежал в постели, после чего, вскочив, пошел под душ. Вернувшись, посмотрел на часы. Лона, наверное, ещё спит. Поколебавшись немного, Дронго поднял трубку.

      Заспанный голос ответил не сразу.

      — Я слушаю, — отозвалась наконец Лона.

      — Доброе утро.

      — Господи, я только недавно заснула. Который сейчас час?

      — Уже полдень.

      — Как интересно. Я считала, что заснула полчаса назад. А ты, видимо, давно проснулся?

      — Меня разбудил Эльдар.

      — Что ему нужно?

      — Хочет со мной поужинать.

      — Ты ему отказал?

      — Конечно. Мы ведь договорились. Лона промолчала.

      — Что-нибудь случилось? — спросил он через несколько секунд.

      — Я, кажется, по тебе соскучилась.

      — Это легко исправить. Мне нужно только одеться и приехать к тебе.

      — Сколько это займет времени?

      — Сорок минут.

      — Много, — вздохнула Лона.

      — Тогда двадцать. Я приеду голый. Она засмеялась.

      — Значит, решено. Если приедешь голый, я открою дверь, если в одежде — ни за что.

      — Засекай время. — Он бросил трубку. Дронго быстро оделся и почти сразу поймал такси. Через двадцать минут он был у её дома. Выйдя из лифта, быстро стащил пальто, галстук, пиджак, брюки, рубашку, оставшись в одном нижнем белье. Оставив лишь бумажник, он выбросил все остальное в мусорную корзину и позвонил в дверь.

      Лона, подойдя к двери, посмотрела в глазок; он услышал её радостно-удивленный возглас.

      — Ты сошел с ума, — улыбнулась она, открыв дверь, — где твоя одежда?

      — В мусорном ящике.

      — Ты ненормальный маньяк. — Хозяйка втащила его в квартиру и, выбежав в коридор, поспешила к лифту. Вернулась она с измятой одеждой.

      — Кто будет гладить все это? — Лона швырнула его вещи на пол.

      — Конечно, ты.

      — Ни за что, — гордо подняла голову женщина.

      — Тогда отдадим вещи в химчистку.

      — В воскресенье она может не работать.

      — Значит, я остаюсь у тебя до завтра. Ужин можно заказать прямо на дом.

      — Ты сумасшедший, — покачала головой Лона. — Откуда ты взялся на мою голову?

      — Ты ещё в одежде? — шагнул к ней Дронго.

      Вечером они действительно заказали ужин, доставленный на дом, и всю ночь он провел в её квартире. Временами ему даже удавалось забыть, ради чего он находится здесь, в Америке. Ночью он на всякий случай позвонил дежурному портье в «Холидей Инн».

      — Говорит Андрэ Фридман, — представился Дронго, — мне никто не звонил?

      — Вам звонили два раза, — любезно сообщила ему девушка, — из Лондона и из Северного Бронкса. Оба звонивших оставили свои номера телефонов.

      — Что-нибудь произошло? — спросила Лона, увидев его лицо.

      — Нет, нет. Ничего.

      Значит, Бетельман рассказал обо всем своему брату, и тот позвонил. Почти наверняка его арестуют в Шэнноне. В запасе у него всего полтора дня. Дронго посмотрел на Лону, лежавшую рядом.

      — Я послезавтра уезжаю, — тихо сказал он. — Нет, уже завтра. Сейчас второй час ночи.

      — Ты все время сообщаешь мне это таким трагическим голосом, будто отправляешься на Марс. Я ведь могу прилететь к тебе в Париж или где ты там живешь во Франции?

      — Я не француз.

      — Странно, — удивилась женщина, — а имя у тебя французское.

      — Это не мое имя.

      — Не твое? Что ты хочешь сказать? Неужели ты русский шпион? — изумилась Лона.

      — Почему русский?

      — Ну, я же познакомилась с тобой у Эльдара. А он говорил, что вы вместе работали в Индии.

      — Это не правда. Я с ним учился в школе.

      Дронго мог теперь говорить все, что угодно. До ареста оставалось совсем немного. Скрывать что-либо было уже не нужно.

      — Значит, ты из Советского Союза? Я так и думала. И у меня роман с русским шпионом. — Она тихо засмеялась, прижимаясь к нему. — Подожди, — вдруг подняла голову Лона, — зачем ты мне это рассказываешь?

      — Чтобы ты все поняла. Я могу уехать и никогда не вернуться.

      — Здесь что-то не так, — покачала головой женщина, глядя ему в глаза. — Если ты не вернешься, то не должен мне этого говорить, раз ты профессионал. А я думаю, что ты хороший профессионал.

      — С чего ты взяла?

      — У тебя очень внимательный взгляд. Словно ты фотографируешь увиденное. Кроме того, ты много говоришь. Значит, ты либо дурак, либо суперагент. Простые разведчики обычно немногословны.

      — Интересное наблюдение, — засмеялся Дронго, — а если я дурак?

      — Не похож. Кроме того, дурак не смог бы мне понравиться.

      — И все-таки я действительно могу не вернуться, — вздохнул он.

      — Тебе поручили рискованное задание?

      Чем больше людей будет знать о его миссии, тем лучше. Даже в постели с женщиной, которая ему нравится, он должен помнить о своем задании.

      — Да, — кивнул он, — очень ответственное.

      — Ты действительно необычный агент, — подозрительно вымолвила Лона, — рассказываешь обо всем первой встречной.

      — Я знаю тебя уже два дня, даже три.

      — Этого достаточно для твоих откровений?

      — Достаточно, чтобы понять твой характер.

      Она села ему на колени, с интересом разглядывая выражение его лица.

      — Что ты знаешь о моем характере? — тихо спросила Лона.

      — Почти ничего. Но он мне нравится.

      — Ты все-таки неисправимый маньяк, — засмеялась женщина. — Тебя нужно изолировать от общества.

      Она наклонилась к нему, и Дронго чувствовал аромат шампуня от её распущенных волос.

      — Я заявлю в полицию, — прошептала Лона и почти неслышно добавила:

      — Я, кажется, люблю вас, мистер русский шпион.

      «Кажется, я тоже», — подумал Дронго. В этот момент на другом конце города, в Бруклине, недалеко от дома на Парк-авеню, полицейские обнаружили труп неизвестного. Спустя три часа полиции удалось установить, что убитый был эмигрантом из бывшего Советского Союза по фамилии Любарский. Его застрелили в ста метрах от дома. Оружие идентифицировать не удалось.

     

      РАЗГОВОРЫ О БУДУЩЕМ

     

      МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ В УПРАВЛЕНИИ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ. ДОКУМЕНТ ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ. НЕ ПРОСЛУШИВАТЬ НИКОГДА. ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН ВСЕМ КАТЕГОРИЯМ ЛИЦ. ВСКРЫТЬ ЛИЧНО НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ.

     

      Дмитрий Алексеевич:

      — Третья мировая война была проиграна нами из-за технического несовершенства, из-за отсталости нашей экономики. Названная «холодной», она там не менее привела к полному разгрому стран Восточного блока. В Европе мы отброшены к границам России, существовавшим в средние века. Главное — понять, что наша система не меняет геополитических устремлений великих стран. Кайзеровская Германия и Австро-Венгерская империя не так уж отличались от царской России или Британской империи во время первой мировой войны.

      Важны были только национальные интересы и устремления в сфере геополитики. Именно поэтому возглавившие две мировые системы супердержавы к в началу пятидесятых начали борьбу за влияние во всем мире. Мы проиграли. Но, едва уступив, начали подготовку к четвертой мировой войне. Сегодня уже ясно — это будет война вычислительных машин, электронных разумов, дополненных человеческим мозгами. Если хотите, своеобразная «компьютерная война».

      Дронго:

      — Вы считаете, что у вас есть шанс победить в этой войне? При сегодняшней разрухе в России? При таком отставании?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Разумеется, нет. Японцы разрабатывают уже новые, весьма перспективные направления. Они и американцы начали проектирование следующего поколения супермощных ЭВМ. Мы ни за что не сможем их догнать. Для этого нам потребуется как минимум двадцать лет. А за это время наши соперники уйдут ещё дальше. Мы не так наивны, как вы думаете. Наши ученые сумели разработать лучшие мировые программы компьютерных вирусов. Это действительно самые выдающиеся новинки и последние достижения в этой области знаний. Часть вирусов имеет сложный мутагенный характер. Они могут видоизменяться, и их практически невозможно обнаружить. В какой-то момент они могут разом вывести из строя тысячи и десятки тысяч компьютеров. Вся информация, заложенная в такой компьютер, стирается. Вы представляете, что может произойти в таком случае?

      Дронго:

      — Но это ещё не победа в войне.

      Дмитрий Алексеевич:

      — Согласен. Хотя и это уже удар страшной силы. И тут начинают действовать наши люди. Но не дешевые агенты, перебежчики или завербованные чиновники различных ведомств. А настоящие профессионалы. Такие, как Альфред Греве, профессионал, заброшенный в Германию двадцать лет назад. О характере его деятельности вам знать необязательно. Достаточно того, что вы слышите его имя. Это один из наших лучших) «консервантов». Мы сумели закрепить его в Германии ещё в начале семидесятых. У него абсолютное алиби. Он практически ничего не делал за эти двадцать лет. Мы бережем его для особых случаев. Для выполнения очень важного задания в начале новой войны, например.

      Остается только удивляться его долготерпению и профессионализму. Вы встретитесь с ним и обсудите некоторые детали предстоящей операции. Обо всем знать вы, конечно, не будете. Это невозможно, да и не нужно. Ваша задача, как я уже говорил, попасть к англичанам или на худой конец к французам, а через них выйти на Стивена Харлета. Это единственный человек, который должен вас интересовать.

      Дронго:

      — Вы давно проверяли надежность Альфреда Греве?

      Дмитрий Алексеевич:

      — Два месяца назад. Повторяю, он абсолютно надежен, и это как раз один из тех, с помощью кого вы выйдете на Харлета.

     

             Глава 8

     

      Вернувшись утром в отель, Дронго позвонил Эльдару.

      — Ты спрашивал меня вчера?

      — Да, но тебя не было. Догадываюсь, где ты был, — захихикал приятель, — хотя звонил я очень поздно, в одиннадцатом часу вечера.

      — Мне просто нравится гулять по Нью-Йорку.

      — Одному? Поздно ночью? — расхохотался Эльдар. — Ладно, ладно. В семь часов вечера я подъеду к отелю.

      — Оставишь автомобиль в гараже отеля, — предложил Дронго. — Рядом на Сорок восьмой улице есть неплохой ресторан. По-моему, дом 303, Вест.

      — Слушай, — изумился друг, — откуда ты так хорошо знаешь Нью-Йорк?

      — Просто мне раньше очень нравился этот город.

      — А теперь не нравится?

      — Гораздо меньше. С годами мне вообще разонравилось путешествовать.

      — Мне тоже, старик.

      — Кстати, я старше тебя на два месяца.

      — Иногда просто поражаюсь твоей памяти, — засмеялся Эльдар.

      — Спасибо. Значит, жду тебя вечером.

      Он положил трубку и, подумав немного, поднял её снова.

      — Мне нужен код Лондона, — попросил Дронго.

      Потом он набрал номер, взглянув на часы. В Лондоне сейчас уже середина рабочего дня. Ему повезло. Хотя это определение в данном случае подходило менее всего. На другом конце отозвался женский голос:

      — Вас слушают.

      — Добрый день, мне нужен мистер Бетельман.

      — Простите, кто его спрашивает?

      — Передайте, пожалуйста, это Андрэ Фридман.

      Его соединили быстро, слишком быстро. Видимо, они ждали его звонка.

      — Бетельман слушает.

      — Добрый день, мистер Бетельман. Вам, наверное, передали мое предложение. Я хотел бы встретиться с вами.

      — Да, брат говорил мне о вашей просьбе. Но я очень занят и не знаю, смогу ли встретиться с вами. Тем более лететь в Ирландию.

      «Очень неубедительно», — подумал Дронго, а вслух сказал:

      — Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

      — Не знаю. Я ещё не решил для себя.

      — Во всяком случае буду в Шэнноне в девять часов вечера по местному времени. Я вылетаю завтра. Брат, наверное, сообщил вам номер моего рейса.

      Это была проверка. Заинтересуется ли английская контрразведка его предложением или нет?

      — У меня он где-то записан, — безразличным голосом ответил Бетельман. — Да, я нашел номер вашего рейса. Но, повторяю, я ещё ничего конкретно не решил.

      — Как угодно. Вам решать, мистер Бетельман.

      Дронго положил трубку. Значит, они уже приняли решение.

      Выходя из отеля и спускаясь по эскалатору в вестибюль, он столкнулся с каким-то пожилым человеком.

      — Извините, — по привычке произнес он.

      Незнакомец негромко отозвался.

      — Ничего, мистер Фридман. Только многолетний опыт работы и ставшие уже автоматическими навыки профессионала не позволили ему выдать своего волнения.

      Внимательным взглядом он «сфотографировал» незнакомца. Этого типа он определенно где-то видел. Быстро заработала память. Точно. Это был связной, приезжавший за ним в его родной город.

      — По-моему, вам нравится ездить за мной, — негромко заметил Дронго.

      — Вы меня узнали, — обрадовался незнакомец. — Очень хорошо. Давайте поедем куда-нибудь.

      Через пятнадцать минут они прогуливались на Мэдисон-авеню, поднимаясь наверх по Манхэттену.

      — Зачем вы приехали? — недовольно спросил Дронго. — Или мне опять нужно к Дмитрию Алексеевичу?

      — Не шутите, — ответил незнакомец. — Вы же все понимаете. Ваша операция исключительно важна, и вступать с вами в контакт большому числу агентов просто не позволят.

      — Что случилось с теми самоуверенными нахалами, которые хоронили Марию Грот? — поинтересовался Дронго.

      — Все изолированы. Они отправлены в разные города в глухую провинцию. Срок — не менее десяти лет. Ребята знали, на что шли. Таковы были условия игры. Они будут там работать без права выезда за рубеж.

      — Как звали Марию?

      — Вы же наверняка знаете: Ирина Кислицына, если это вам интересно.

      — У неё осталась дочь?

      — Я не знаю таких подробностей, но, кажется, осталась.

      — Труп по-прежнему в лесу?

      — Да, под нашим наблюдением. Кстати, когда англичане попытаются его достать, это будет сигналом и нам.

      — Опять что-то случилось непредвиденное или вы здесь для подстраховки?

      — И первое, и второе, — уклонился незнакомец. — Вам известно, что вчера был убит Любарский?

      — Кто? — не сразу понял Дронго.

      — Любарский. Ваш связной в Нью-Йорке.

      — Кто его убил?

      — Я думаю, мафия, — невозмутимо ответил незнакомец.

      — Как вас зовут? — вдруг спросил Дронго. — Вернее, как мне вас называть?

      — Можете называть меня просто Тадеушем.

      — Так вот, мистер Тадеуш. Я не спрашиваю вас, о чем вы думаете. Я спрашиваю: кто его убил?

      Тадеуш молчал. И только через десять шагов выдавил:

      — Мы…

      — Обеспечиваете секретность операции?

      — И секретность тоже. Кстати, что за девочка, с которой вы встречаетесь? Эта негритянка с Антильских островов.

      — Вы ставите мне микрофоны в постель? Или она тоже агент ЦРУ? Тадеуш благоразумно молчал.

      — Это мое дело, — жестко заявил Дронго, — только мое личное. Говорите, зачем приехали?

      — Англичане готовят вам встречу.

      — Я уже знаю, говорил сегодня с Бетельманом.

      — Вас арестует прямо в аэропорту. Дмитрий Алексеевич просил напомнить вам — ваша главная задача ещё впереди.

      — У меня хорошая память. Зачем вы прилетели?

      — Напомнить вам кое-что. Вас будут проверять на детекторе лжи. Англичане разработали практически совершенный аппарат. Вам нужно поверить в то, что вы им расскажете. Поверить абсолютно. Если хотите — у вас должно сформироваться внутреннее убеждение.

      — Вы прилетели меня убеждать?

      — Вы умный человек и все поймете. Моя задача просто сформировать узловые моменты вашего поведения и ваших ответов соответственно. Перед тем как я начну говорить, скажите честно, у вас есть оружие?

      — Разумеется, нет. Чтобы меня арестовали в Америке за незаконное ношение оружия? У меня же нет разрешения.

      — Вы знаете, что мы специально подставили Марию Грот?

      — Догадался.

      — Вы поняли, что её труп был включен в игру?

      — Да, но вы могли бы мне об этом не говорить.

      — Вы понимаете, что в девяносто первом в Австрии вас специально подставил КГБ?

      — Понимаю.

      — Тогда погибла ваша любимая женщина. Вы это понимаете?

      Он подавил в себе желание взять за горло этого болтливого связного. Затем вдруг засмеялся.

      — Я, кажется, догадался. Вы — главный психолог управления. Именно поэтому вы приехали лично за мной тогда. И поэтому сегодня вы здесь. Вы специально настраиваете меня на поездку в Англию. Но это смешно. Я же вас понимаю. И знаю все ваши приемы.

      — Не все, — улыбнулся Тадеуш.

      — Все, все. Не надо меня настраивать против КГБ. Я и так вами не совсем доволен. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

      — Вы знаете, кто убил Любарского?

      — Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном, — настаивал Дронго.

      — Ваша Лона.

      Дронго остановился. Открыл рот, закрыл, снова открыл.

      — Она ваш агент?

      — Не наш. Лона была завербована чешской разведкой пять лет назад. У неё сестра замужем за словаком, живущим в Братиславе. Через чехов мы вышли на Лону. Когда в Чехословакии произошла «бархатная революция», нам удалось изъять документы с её агентурным прошлым.

      — Вы мне говорите правду?

      — А чего бы вы сами хотели?

      — Только одного. Никогда больше вас не видеть.

      — Не получится. Вы мне нужны ещё часа на два, не меньше.

      — Насчет Лоны вы сказали правду?

      — Конечно, пошутил, — засмеялся Тадеуш. — А вы говорите, что знаете все наши приемы.

      — Вы действительно психолог?

      — Я аналитик, занимающийся проблемами психологии, — уклонился от ответа Тадеуш. — Давайте перейдем на Парк-авеню.

      — Мне все равно.

      Двух часов не получилось. Они были вместе почти пять часов, и к вечеру Дронго чувствовал себя совершенно разбитым. Нужно отдать должное Тадеушу — дело свое он знал хорошо. К вечеру Дронго ненавидел весь мир и больше всего самого себя.

     

             Глава 9

     

      У него почти не оставалось времени на отдых. Успев принять душ, он спустился вниз, кивнув у лифта уже знакомому охраннику отеля. Эльдар, поставив свой автомобиль в гараж, ждал его в холле у эскалатора, выходящего на Бродвей.

      — Как дела? — весело спросил Эльдар. — У тебя такой усталый вид.

      Дронго пришлось улыбнуться. Вечер был безнадежно испорчен. Они посидели в ресторане и даже распили бутылку итальянского вина, но задушевной беседы не получилось. Эльдар рассказывал какие-то смешные истории, происходившие с ним во время работы в Индии. Дронго вежливо слушал, иногда что-то говорил, даже смеялся. Домой они вернулись в одиннадцатом часу вечера.

      Эльдар попросил пригнать его автомобиль и, напоследок несколько раз громко просигналив, уехал домой.

      А Дронго, поднявшись к себе, сел в кресло, глядя на величественное здание «Шератона», четко просматривавшееся из его номера.

      Разговор с Тадеушем не шел у него из головы. За долгие годы работы он свыкся с мыслью, что любой работавший с ним человек может оказаться агентом других спецслужб или даже потенциальным врагом. Но опасаться своих, каждую минуту ожидая подлого удара в спину, было ещё непривычно.

      Не хотелось верить, что Лона подставлена его начальством из Москвы, однако Тадеуш так неприятно улыбался, рассказывая об этом… Дронго достал кипятильник, с которым никогда не расставался в поездках, каждый раз покупая новый, ибо старые приходилось сдавать вместе с вещами. Вскипятив воду и заварив себе чай, он снова сел в кресло, размышляя о непостоянстве человеческой природы. В этот момент раздался телефонный звонок. Он поднял трубку. Звонила Лона. Она целый вечер ждала его звонка, но, не дождавшись, решила позвонить сама.

      — Где ты был?

      — Ужинали вместе с Эльдаром. — Он старался ничем не выдать своего настроения.

      — А я ждала тебя, — ровным голосом говорила женщина, — ты ведь завтра уезжаешь… Хочу тебя видеть.

      — Сейчас половина первого, — почему-то заметил Дронго.

      — Очень поздно? — Кажется, она обиделась.

      — Нет, просто тебе утром на работу.

      — Что-нибудь произошло? — спросила Лона.

      — По-моему, нет.

      — Ты не хочешь приезжать?

      — Я буду у тебя через полчаса. Дронго заказал по телефону такси и через несколько минут спустился к ожидавшему его автомобилю.

      У дома Лоны он нажал кнопку звонка и почти минуту ждал, пока она ответит.

      — Это я, — негромко сказал он, и дверь, щелкнув, открылась.

      Поднявшись на этаж, Дронго снова позвонил в дверь.

      Лона открыла почти сразу. Она была одета так, словно собиралась идти на прием. На ней было роскошное сиреневое платье приглушенного тона со строгой линией плеч и свободной талией. Сверху почему-то было накинуто мексиканское пончо. Кивнув ему в знак приветствия, она пропустила его внутрь квартиры.

      — Что произошло? — на этот раз спросил он, пройдя в гостиную. — Я ждал внизу у дверей больше минуты.

      Хозяйка подняла голову, глядя ему в глаза.

      — Я решала — пускать тебя или нет. Мне не понравился твой голос, амиго.

      — Мне уйти?

      — Можешь остаться. — Она прошла к окну. — На столе стоит шампанское, открой его, — попросила Лона.

      Дронго, осторожно откупорив бутылку, разлил шампанское в два высоких бокала, стоявших рядом на столе.

      Она подошла к нему.

      — За твой отъезд.

      — За тебя, — кивнул он в ответ. Бокалы чуть слышно звякнули.

      — Почему ты не позвонил? — спросила Лона.

      Говорить правду не хотелось, врать не было смысла. Он просто стоял и молчал. Ему все время слышался противный голос Тадеуша.

      Женщина по-своему истолковала его молчание.

      — Ты изменился, — коротко произнесла Лона, снова отходя к окну, — я не думала, что ты такой.

      — У тебя есть сестра? — неожиданно спросил Дронго.

      — Нет, — удивилась женщина, — почему ты спрашиваешь?

      Он усмехнулся. Ну не рассказывать же ей о мерзавце Тадеуше.

      — А родственников чехов тоже нет? — уже смеясь, спросил он, поднимая бокал шампанского.

      — Есть, — вдруг сказала Лона, — только он не чех, а словак… Дронго замер.

      — ..это муж дочери моей тетки. Почему ты спрашиваешь об этом?

      Он поставил бокал на стол. Тадеуш не врал. Значит…

      — Я виделась с ним в последний раз в прошлом году, — удивилась Лона, — кстати, откуда ты знаешь про него? Я ведь ничего не говорила о них. Догадываюсь, наверное, твои друзья-шпионы рассказали о нем. Но уверяю тебя, он хороший парень и совсем вне политики.

      — Мне это неинтересно.

      — Понятно. Но все-таки, почему у тебя такое плохое настроение?

      — Я уезжаю, Лона, завтра утром и, кажется, надолго.

      — Это твои проблемы, дорогой, но не стоит делать из этого такой трагедии. Она подошла к нему.

      — Или комедии? — спросила Лона, почти касаясь губами его лица.

      — Комедии… — кивнул он, целуя её, — ещё какой комедии.

      — Ты огорчен, что уезжаешь?

      — Да, — на этот раз ответ был почти искренним.

      — Я тоже, — она поцеловала его, — разлей ещё шампанское и давай не говорить о прощании. Кстати, почему ты спрашивал о моих родственниках в Европе?

      — Просто так. Мне рассказали, и я очень удивился. Думал, шутят.

      — Странно, — задумчиво произнесла Лона, — о моей кузине в ООН никто не знал. А её муж, малоизвестный архитектор, совсем не тот человек, о котором можно что-либо рассказать. Ты останешься на ночь?

      — Нет, — выдохнул Дронго, — мне нужно ещё собрать вещи.

      Она замерла на мгновение, но, ни слова не сказав более, подняла бокал.

      — За твой отъезд, — с нарочитой веселостью провозгласила хозяйка.

      — За отъезд, — повторил гость. Бокалы остались в руках. Ни один из них не решился шагнуть друг к другу. Лона выпила свой бокал до дна.

     

             Глава 10

     

      Она приехала в аэропорт за сорок минут до отлета. Показав служебное удостоверение сотрудника ООН, Лона вошла в здание аэропорта и нашла их в баре за столиком.

      Увидев Лону, Эльдар не удивился. Он поднялся, улыбаясь своей обычной широкой улыбкой дипломата.

      — Как дела, Лона? — спросил Эльдар.

      Дронго молчал.

      — Спасибо, все в порядке. — Сев за их столик, она достала сигареты.

      Эльдар щелкнул зажигалкой. Лона молча смотрела на Дронго. Эльдар понял, что он лишний. Он виновато посмотрел на часы, поднимаясь.

      — Пойду позвоню. — Он быстро вышел из бара.

      Лона продолжала молчать, глядя Дронго в глаза. Неизвестно почему, он вдруг почувствовал себя подлецом.

      — Я не думал, что ты приедешь, — тихо проговорил он.

      — Я тоже не думала до последней минуты, — отозвалась женщина.

      — Я уезжаю.

      — Вижу.

      — Зачем ты приехала? — сумел выдавить он.

      — Сама не знаю. Захотела попрощаться ещё раз.

      Он промолчал. Говорить было не о чем.

      Лона потушила сигарету.

      — Ты больше не приедешь в Америку? — внезапно спросила она.

      — Не знаю. — Он постарался быть искренним. — Наверное, не приеду. Я ничего не могу знать заранее.

      — Да, да, — проговорила Лона, вставая, — видимо, ты прав. Мне не следовало приезжать. Прощай. Не надо меня провожать.

      Он остался сидеть, не сказав больше ни слова. Просто сидел и пил кофе, который никогда не любил.

      Через несколько минут в бар вернулся Эльдар.

      — Куда делась Лона? — удивился он.

      — Она уехала домой, — мрачно ответил Дронго.

      — Да, — совсем не удивился приятель, — у красивых женщин свои причуды.

      — Может быть.

      — Ты помнишь Инну? — вдруг оживился Эльдар. — Мы ведь оба были в неё влюблены в школе. Сначала ей больше нравился я, потом, кажется, ты. Она была очень красивой девочкой. Весь класс бегал за ней. Но ей почему-то нравились только мы двое. Знаешь, до сих пор не могу понять, почему — ведь мы были такие разные. Вот я и говорю, у красивых женщин свои причуды.

      — Да, — согласился Дронго, думая о Лоне, — у каждой свои.

      Он профессиональным жестом провел рукой под столиком. И что-то нащупал.

      — В девятом классе я был очень обижен на тебя. Когда она ушла с тобой после вечеринки. Ты ведь до этого не выносил присутствия девочек. Помнишь?

      — Нет, честно говоря, не помню.

      Прошло столько лет.

      Он осторожно трогал предмет двумя пальцами.

      — Да, сейчас смешно все это вспоминать.

      — Смешно, — кивнул Дронго.

      — Слушай, — загорелся приятель, — только откровенно, ты ведь потом встречался с ней?

      Сомнений не было. Это был «жучок», прикрепленный к нижней стороне стола.

      — Да, спустя пять лет после школы. Мы окончили тогда университет. Она филфак, а я юридический.

      — А я в это время учился в Москве, — говорил между тем Эльдар, — но потом приехал и отбил её у тебя. Ты ещё тогда очень на меня злился.

      — Нет. К тому времени мы с ней уже поссорились.

      «Как глупо, — подумал Дронго, — кто-то прикрепил здесь этот «жучок». — Он убрал руку.

      — Ты с ней спал?

      — Кажется, да. Всего несколько раз.

      — Она была девушкой? — вдруг спросил Эльдар.

      — Когда я встречался, уже нет.

      — А я думал, ты её первая любовь. Завидовал тебе.

      Дронго сейчас вообще не хотелось вспоминать никаких историй.

      — Как видишь, напрасно. После окончания юрфака уехал в другой город и больше с ней не виделся.

      — Никогда?

      — Никогда. Они переехали через несколько лет, кажется, в Ставрополь. Ее отец был военным.

      — Когда это было, — Эльдар показал жестом официантке, чтобы она принесла ещё две чашечки кофе, — тогда ещё был Советский Союз.

      — Это было ещё до нашей эры.

      — Ты когда прилетишь снова в Америку?

      — Не знаю.

      Оба посмотрели вдруг на дверь. Там снова стояла Лона. Глядя как-то строго и печально, она вновь подошла к их столику. Друзья поднялись почти одновременно.

      Лона подошла совсем близко, глядя в глаза Дронго.

      — Постарайся вернуться ещё раз, — попросила она и, повернувшись, вышла.

      Сев, Дронго снова провел рукой под столешницей. Там уже ничего не было. Ошибиться было невозможно. На душе стало совсем мерзко. Прощание с Эльдаром не получилось. Они просто обнялись, и он пошел к самолету. Еще несколько часов воспоминание о «жучке» не давало ему покоя. Неужели подлец Тадеуш прав? Не хотелось в это верить. Но и не верить было нельзя.

      Выезжавший из аэропорта Эльдар, переложив «жучок» из одного кармана в другой, включил магнитофон и под музыку блюза улыбнулся своей широкой улыбкой дипломата.

     

                   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

     

             Глава 1

     

      Все произошло так, как он и предполагал. В Шэнноне его уже ждали. Быстро пройдя мимо бара, он вышел в коридор, где висели портреты посетивших аэропорт глав государств. У лестницы его встречали сразу трое сотрудников английской контрразведки. Один из них был его старый знакомый по Брюсселю.

      — Мистер Фридман, — он неприятно усмехнулся, — наконец-то.

      — Мы, кажется, с вами встречались? — спросил Дронго.

      Его знакомый не принял игру.

      — Вы арестованы, — сухо объявил он, — следуйте за нами.

      — Господи, — громко произнес Дронго, — в который раз. Учтите, я опоздаю на самолет, и вам придется оплатить мне стоимость проезда.

      Они спустились на первый этаж и вышли из здания. В роскошном «БМВ» его ждал сам Кэвин Риггс, сидевший на заднем сиденье.

      — Добрый день, — добродушно приветствовал он разведчика, — я же говорил, мы ещё увидимся.

      — Добрый день, — Дронго сел рядом, — вы думаете, я горел желанием вас снова увидеть?

      — Думаю, нет. Хотя вы ведь понимали, что такой вариант не исключен. , «Предельная искренность с первого момента», — напомнил себе Дронго.

      — Не думал, что вы приедете лично. Неужели брат Бетельмана занимает в вашей службе такое высокое положение?

      — Вы же прекрасно знаете, что он только сотрудничает с нашим ведомством.

      Автомобиль тронулся. Рядом с водителем сел один из громил Риггса.

      — Вы не боитесь, что я сбегу? — усмехнулся Дронго.

      — Зачем? — изумился Риггс. — Кому вы нужны в Ирландии? Или вы думаете, что будете нужны у себя на родине? Если профессионала вашего класса подставляют хоть один раз, тогда это все — конец карьере. Вас подставили уже в третий раз. Кажется, есть такая русская поговорка, что Бог любит троицу. Вы полностью исчерпали свой лимит профессионала. Как выжатый лимон, ни капли сока. Вы никому больше не нужны.

      — Не стоит так грубо, — разозлился Дронго, — именно поэтому вы меня взяли в Шэнноне?

      — Согласен, — засмеялся Риггс, — я неточно выразился. Вы не нужны никому в России, в своей стране. А вот нам вы очень нужны. Для нас вы ещё очень спелый плод.

      — Я похож на предателя?

      — Вы похожи на умного человека, Дронго.

      — Благодарю вас. Вы тоже не производите впечатления идиота.

      — Что вы хотите сказать?

      — Вы же прекрасно понимаете, что я ничего не скажу.

      — Это ваше право. Мы передадим вас в суд. Двадцать лет тюрьмы за шпионаж против страны её величества.

      — Это угроза?

      — Просто небольшое уточнение.

      — Могли бы испугать сильнее. Например, сказать, что меня повесят. Риггс удовлетворенно хмыкнул.

      — Мне ужасно нравится с вами разговаривать. Неужели вы поверили бы в возможность такого исхода?

      — Никогда в жизни.

      — Вот видите.

      — Двадцать лет тоже много. По показаниям Семена Бетельмана мне могут дать лет пять, ну восемь от силы. Не так страшно.

      — Вы изучали английское законодательство?

      — А вы как думаете?

      — Тогда все ясно. Восемь лет все равно большой срок.

      — Предпочитаю восемь лет сидеть, чем сразу отправиться на тот свет.

      — Вы думаете, вас могут ликвидировать ваши старые друзья из КГБ?

      — Сейчас это ведомство называется Министерством безопасности России.

      — С вами трудно разговаривать. Кстати, кто вы по гороскопу? Мне почему-то кажется, что вы Рыба.

      — Не думал, что вы верите астрологам или гадалкам.

      — Это иногда полезно.

      — А вы не знаете?

      — Месяц вашего рождения — нет. Нам не удалось точно установить дату вашего появления на свет.

      — Я — Овен.

      — Неужели правда? — На этот раз Риггс, видимо, не поверил.

      — Можете не сомневаться. В мелочах я стараюсь не врать.

      — А в глобальном масштабе? — засмеялся англичанин.

      — Иногда, когда это полезно для здоровья. Кстати, куда мы едем?

      — Здесь недалеко аэродром. Мы полетим в Лондон.

      — Очень хорошо. Вы не знаете, мистер Риггс, меня представят Стелле Римингтон, вашему шефу?

      — Зачем это вам?

      — Просто интересно. Ни один английский журналист никогда не видел её лица. Подозреваю, что и в нашем ведомстве на неё не слишком обширное досье. Кстати, это её настоящее имя?

      — Не знаю.

      — Не хотите отвечать, не нужно. А где Мой багаж?

      — Не волнуйтесь. Он прибудет в Лондон.

      — Вы меня успокоили. У меня там темный костюм. Не могу же я предстать перед дамой в таком затрапезном виде.

      Риггс засмеялся.

      — Я думаю, мы найдем общий язык.

      — Рад разделить вашу уверенность, хотя боюсь, что у меня ничего не получится. Вы уже смогли договориться с мадемуазель Либерман?

      Риггс громко фыркнул, повернувшись всем корпусом к Дронго.

      — Откуда вы знаете, что она старая дева?

      — Для этого достаточно на неё посмотреть.

      — Хорошо, что она вас не слышит.

      — Вот теперь я с вами согласен.

      — Вы все-таки приехали из-за Ощенко?

      — Первый раз слышу эту фамилию.

      — Если хотите, можете с ним встретиться у нас, в Лондоне.

      — Не имею ни малейшего желания.

      — Вы знаете, что в Нью-Йорке убит Любарский? Он был, кажется, вашим связным.

      — Кажется, не был. Я вообще не слышал такой фамилии.

      Автомобиль въехал на поле небольшого аэродрома.

      — Вы умеете прыгать с парашютом? — спросил вдруг Дронго. Риггс растерялся.

      — А зачем?

      — Наш самолет могут подбить. Нужно быть готовым ко всяким неожиданностям. — С этими словами Дронго вылез из машины.

      Риггс растерянно посмотрел ему вслед и только затем расхохотался.

     

             Глава 2

     

      Разумеется, в Лондон его не повезли. Их самолет приземлился в небольшом аэропорту, похожем на военную базу. Автомобили были поданы прямо на летное поле, и Дронго в сопровождении Риггса и ещё двух человек пересел в один из них.

      Ехали они довольно долго, часа два. Дронго молчал, а Риггс, глядя в окно, невозмутимо курил свою трубку. Лишь однажды он вежливо осведомился:

      — Вас не беспокоит, что я курю?

      — Курите, — милостиво разрешил Дронго, — это не самое страшное испытание в моей жизни.

      Автомобили шли по направлению на северо-запад, определил по солнцу Дронго. Очевидно, в район Нортгемптоншира или Глостершира.

      Они въехали на какую-то базу, пройдя два контрольно-пропускных пункта.

      Бетонная дорога вела в подземный гараж, где стояло полтора десятка других автомобилей. Выйдя из машины, Риггс жестом пригласил Дронго. Они прошли к лифту и спустились ещё ниже — понял по своим ощущениям Дронго. Причем Риггс не дотрагивался ни до каких кнопок. Вероятно, в кабине лифта имелась телевизионная камера, и все управлялось автоматически.

      Пройдя по длинному, ярко освещенному коридору до конца, они вошли в один из кабинетов. Там за столом сидел сам Адам Олвинг.

      — Добрый день, мистер Фридман, — проскрипел он, — рад приветствовать вас у себя на родине.

      — Разделяю вашу радость. — Дронго сел напротив.

      — Все-таки вы решили снова попытать счастья, — укоризненно покачал головой Олвинг. — Мы же вас предупреждали. Не думал, что вы окажетесь настолько неразумны, мистер Фридман. Риггс, достав свою трубку, сел сбоку.

      — Это был мой последний шанс, — угрюмо пояснил Дронго.

      — Только не надо снова разыгрывать нас, — засмеялся Олвинг. — Ваш ход был предусмотрен русской разведкой. Видимо, решили сыграть на неожиданности. Признаюсь, это был очень интересный тактический маневр: дважды подряд подставить одного и того же агента. По сложившемуся стереотипу, если агент себя обнаруживает, его сразу отзывают. Такая практика и у нас, и у вас. Но, видимо, решив перехитрить всех, вам разрешили встретиться со своим агентом и отправиться в Америку. Хотя вторая разработка была проведена более грубо, чем обычно. Бетельман сразу все рассказал брату, а тот, разумеется, нам. Хотите очную ставку с Бетельманом?

      — Не хочу.

      — Верно, — засмеялся Олвинг, — вы все, конечно, признаете и без этих ненужных формальностей.

      — Я могу попросить, чтобы нам дали поесть? — спросил Дронго. — Надеюсь, что вы не намерены морить меня голодом.

      — Я распоряжусь. — Олвинг нажал какую-то кнопку и проскрипел:

      — Принесите нам кофе и сандвичи. А пока, — он потер маленькие ладошки, — давайте немного поговорим о вас. Как ваше настоящее имя?

      — Андрэ Фридман.

      — Да, да, конечно. Знаете, недавно в архивы КГБ удалось проникнуть нашему человеку. Вы представляете, нигде нет упоминания о вашей персоне. Абсолютно нигде. Даже ваше участие в операциях КГБ никак не отражено. Такая неблагодарность по отношению к лучшему эксперту ООН. Мы подозреваем, что ваше досье хранилось в личной картотеке самого Крючкова. Такое возможно?

      — У вас есть детектор лжи? — вдруг спросил Дронго.

      — Конечно.

      — В следующий раз подключите его ко мне. Иначе вы ни за что не поверите, что я действительно не знаю, где мое досье.

      — И собственного имени тоже не знаете?

      — Его, я думаю, знаете и вы.

      — Верно, — засмеялся Олвинг и назвал настоящее имя Дронго.

      — Хотел узнать, насколько вы искренни. Мы проанализировали все ваши операции. Вы блестящий профессионал, Дронго.

      В комнату внесли кофе и сандвичи.

      Вошедший бесшумно расставил все и удалился.

      Дронго, подвинувшись к столу, взял сандвич.

      — Кстати, хочу вас предупредить, — улыбнулся Олвинг, — база, где мы находимся, хорошо охраняется. Отсюда можно подняться только в лифте, управляемом сверху. Шансов сбежать, как видите, абсолютно нет.

      — Зачем вы мне это говорите?

      — Я знаю, как вы убежали из тюрьмы в Джаккарте.

      — Когда это было! — усмехнулся он.

      — Думаю, с тех пор вы не потеряли своей квалификации.

      — Вы работали тогда с экспертами ООН, — подал голос Риггс. — Среди них был и наш человек — Мак Грегор.

      — Я его помню, — кивнул Дронго, — такой ловкий карманный вор. Он мне очень помог.

      — Давайте все-таки поговорим о вас, — снова предложил Олвинг. — У вас есть звание?

      — Нет. И вы об этом тоже наверняка знаете. Я никогда не был штатным сотрудником КГБ. Просто иногда я помогал своей стране и её спецслужбам, видя в этом свой долг гражданина.

      — Согласен, — обрадовался Олвинг, — и в Австрии в прошлом году тоже.

      — Да. Мы ведь уже говорили об этом.

      — Помню, помню. Вы не хотите встретить никого из старых знакомых?

      — Не понял, о ком идет речь? — напрягся Дронго.

      — Сейчас поймете.

      Олвинг нажал какую-то кнопку и неприятно осклабился.

      За спиной Дронго открылась дверь. Он не повернулся. Вошедший прошел к столу.

      — Добрый день, Дронго. — Это был Бремнер, бывший резидент ЦРУ.

     

             Глава 3

     

      — Рад вас видеть, — без улыбки ответил Дронго, — а мне рассказывали, что вы остались без работы.

      — Из-за вас, — кивнул Бремнер довольно спокойно. — Но я теперь консультирую в одной фирме здесь, в Англии.

      — Догадываюсь, какая это фирма, — отозвался Дронго. — И вы, конечно, случайно заехали сюда выпить чашку кофе.

      — Не будем отвлекаться, — сразу взял деловой тон Олвинг, — у нас не так много времени. Русские, узнав, что вы арестованы, вновь попытаются добраться до Ощенко. Интересно, чего они так боятся? Каких признаний Ощенко, которые он ещё не успел сообщить нам? Вот узнать это нам очень интересно, мистер Дронго. Я буду называть вас так, если разрешите. Подозреваю, что и вы можете не быть информированным своей разведкой, но нам знать это просто необходимо — иначе, откуда такой интерес к сбежавшему агенту?

      — Не верьте ему, — посоветовал Бремнер, усаживаясь рядом с Риггсом. — Не верьте ни одному слову этого человека. Он никогда не говорит правды. В его кажущемся многоречии всегда скрыты тайные, глубоко запрятанные мины. Он расскажет вам все и ничего и все равно постарается обмануть. Из-за него погибла моя лучшая сотрудница — Натали Брэй. Он разрушил нам всю операцию. Это дьявол, а не человек.

      — Для профессионала вы излишне горячитесь, — спокойно заметил Дронго. — Вы сейчас переигрываете. Изображаете возмущение и ждете, как я отреагирую. Не получится. Слишком театрально. Сравнение с дьяволом вообще примитивно.

      Бремнер отвернулся, тяжело задышав. Олвинг засмеялся, а Риггс убрал свою трубку и задумчиво произнес:

      — Но зачем-то вас послали к нам?

      — Это другой разговор. Я должен был ликвидировать Ощенко.

      — Не говорите глупостей, — разозлился Олвинг. — Вы — аналитик, а не профессиональный убийца.

      — Верно. Но мне дали в помощь такого профессионала.

      — Та самая Мария Грот, которая стреляла в Париже? — подозрительно спросил Олвинг.

      — Мы не нашли её и в Бельгии, — добавил Риггс.

      — Да, та самая?

      — Где она жила в Париже? — спросил Риггс.

      — Я уже говорил вам. В отеле «Плаза Хаусман».

      — Она регистрировалась под именем Марии Грот?

      — Разумеется.

      — Как её настоящее имя? — задал вопрос Бремнер.

      Дронго чуть поколебался; взяв чашку, сделал несколько глотков.

      — Ирина Кислицына. — Он поставил чашку обратно на стол.

      — Мы проверим, — кивнул Олвинг. — Значит, вы должны были выйти на Ощенко, а она его ликвидировать?

      — Да, таков был первоначальный план.

      — Вы были все время вместе?

      — Почти всегда.

      — Какие-нибудь операции вместе проводили? — Риггс держал в руках ручку, делая быстрые записи в лежавшем перед ним блокноте.

      — Вы обещаете, что все показания не будут использоваться против меня? — спросил Дронго у Риггса.

      — Слово джентльмена, — быстро отозвался Олвинг.

      — Вам я не верю, — возразил, пожимая плечами Дронго, с удовольствием замечая, как начинает нервничать Олвинг. — Я спрашиваю у мистера Риггса.

      — Мое слово, сэр, — кивнул Риггс.

      — Мы вместе ликвидировали в Германии бывшего полковника «Штази» Эриха Хайнштока. Он должен был поехать в Париж вместо Эдит Либерман. Та была второй, резервный вариант. Но он отказался, и Мария Грот его убрала.

      — Где это случилось? — нахмурился Риггс.

      — В Магдебурге. Можете проверить по немецким газетам. Там печаталось об этом преступлении. Или запросить полицию Магдебурга.

      — В Деделебен, к Эдит Либерман, вы отправились вдвоем?

      — Разумеется. Разве Либерман не рассказывала вам об этом?

      Ответа на свой вопрос он не получил.

      — Дальше, — требовательно произнес Олвинг.

      — Мы жили в Ганновере. В «Парк-отеле Кронсбург».

      — Сколько там стоили номера? — вдруг задал вопрос Бремнер.

      — От ста тридцати до ста девяноста марок за номер, — сразу отозвался Дронго. — Кстати, мы там были зарегистрированы в соседних номерах, на одном этаже.

      — Вы с ней спали? — в упор осведомился Олвинг. ( — У вас дурная привычка задавать неприличные вопросы, — разозлился Дронго. — Нет, я с ней не спал. Она была из управления «К». В случае любой ошибки она имела право на мою ликвидацию.

      — Вы встретились с ней в Брюгге?

      — Конечно, нет, она не пришла в условленное место. Видимо, что-то почувствовала или заметила ваших людей. Мне пришлось вернуться обратно в Брюссель.

      — Не лгите, — опять нахмурился Риггс. — Мы проверяли. Вы не вернулись в отель.

      — А я не говорил, что вернулся в отель. Я вернулся в Брюссель и оттуда выехал на поезде в Гамбург. А из Гамбурга вылетел в Нью-Йорк.

      — На самолете какой авиакомпании? — встрял Бремнер.

      — Для консультанта вы задаете слишком много вопросов, Бремнер. Я вылетел «Люфтганзой». Кстати, в моем чемодане остались, по-моему, корешки билетов.

      — Вы летели один? — уточнил Риггс.

      — Разумеется.

      — А Мария Грот?

      Здесь нужно изобразить изумление. Чуть приподнять бровь, сглотнуть слюну. Наверняка идет запись на пленку, и важно не переборщить. Дронго чуть слышно промолвил:

      — Конечно, я был один. Разве вы не знаете этого?

      — А почему мы должны знать? — принял подачу Олвинг.

      «Спасибо, Олвинг, за такую реакцию», — подумал Дронго.

      — Я думал, вы уже знаете, — неуверенно произнес он.

      — Что, что мы знаем? — захрипел Олвинг, терявший терпение.

      — Мария Грот была ликвидирована в Брюсселе.

      Риггс бросил свою ручку. Бремнер отвернулся. Олвинг открыл было рот, но, подумав немного, покачал головой:

      — Это было хорошо продумано.

      — Не понял. — Дронго старался говорить спокойно. — Вы действительно не знаете, что она погибла?

      — Где это произошло? — мягко спросил Риггс.

      — Недалеко от Брюсселя, в лесу. Вы, мистер Олвинг, были правы. Агент, раз проваливший игру, выходит из нее. Аналитикам разрешают удалиться на покой. А профессиональных убийц убирают. Иначе они могут рассказать слишком много ненужного. Это общие правила игры. Они соблюдаются и нашими, и вашими, и даже бывшими сотрудниками мистера Бремнера. Повторяю, Мария Грот убита.

      — Кто её ликвидировал?

      — Я.

      На этот раз Бремнер не сдержался.

      — Он врет, — закричал американец. — Он все врет.

      — Труп, конечно, вы расчленили и утопили? — ехидно засмеялся Олвинг.

      — Разумеется, нет, — холодно отозвался Дронго. — Я спрятал труп в лесу. Если вы мне не верите, проверьте мои слова и убедитесь во всем.

      — Где это место? Вы можете показать на карте?

      Олвинг внимательно смотрел на него.

      — Да, если труп ещё не изъяла бельгийская полиция.

      — Ну, это легко узнать, — кивнул Олвинг, наклоняясь к столу. — Карту Брюсселя, живо, — сказал он.

      — У нас её нет, — послышался чей-то виноватый голос.

      — Найдите! — разозлился Олвинг. — Где угодно найдите!

      — Можно, я съем ещё один сандвич? — спросил Дронго невинно.

     

      ТОЛЬКО ЛИ С НАТО?

     

      Следует признать, что Атлантический альянс выиграл холодную войну, которая длилась более сорока лет; очень ценная победа, тем более что достигнута она без применения оружия, а на последнем этапе и без какого-либо сопротивления со стороны противника — Варшавского Договора.

      Будущее Европы в значительной мере зависит от модели коллективной безопасности, которую удастся выработать, и от её эффективности в ликвидации очагов конфликтов того или иного масштаба. К настоящему времени объединение Германии привело к расширению натовского пространства, охватывающего теперь и бывшую ГДР. Восточная граница альянса переместилась с Эльбы на Одер-Нейсе. Вне этой зоны сотрудничества и общей ответственности за безопасность оказались страны Центральной и Восточной Европы, Балканы и, конечно же, Россия.

      Многие политики стран бывшего социалистического блока — особенно Чешской Республики, Словакии, Венгрии и Польши — усматривают в этой ситуации серьезную угрозу безопасности, добиваясь вступления своих стран в НАТО и расширения границ альянса вплоть до Буга, Восточных Карпат и венгерской равнины.

      Я не разделяю такой концепции. Из заявлений многих западных политиков, включая генерального секретаря НАТО Манфреда Вернера, следует, что и они сомневаются в том, что перенос границ альянса в восточном направлении действительно повысит безопасность континента. Такая акция оставит за пределами НАТО страны, возникшие в результате распада Советского Союза, включая Россию. Как поведут себя в этой ситуации балтийские республики? А Украина и Белоруссия? Они могут почувствовать себя исключенными из важной системы коллективной безопасности и гораздо более уязвимыми перед лицом давления со стороны тех, кто будет пытаться восстановить их зависимость от России.

      А какую реакцию вызовет в самой России приближение НАТО к её границам?

      Очевидно, что в этой стране, которая не утратила атрибутов великой державы, возобладает ощущение изоляции и униженности. Таким образом, расширение НАТО будет способствовать усилению антидемократических группировок и, не исключено, победе националистических сил, тоскующих по Российской империи, а они уже сейчас представляют серьезную угрозу для команды президента Бориса Ельцина.

      Эстония, Латвия и Литва почувствуют себя брошенными на произвол судьбы, как это было в 1940-м; в Белоруссии наверняка сойдут на нет те силы, пытающиеся сегодня укрепить суверенитет, а Украина, крупнейшая страна Восточной Европы, окажется наедине с труднейшими политическими, военными и экономическими головоломками, которые могут вылиться в открытый конфликт. Очень трудно предвидеть размах и силу конфликтов и брожений, которые будут порождены этими процессами в России и остальных странах Восточной Европы, но одно можно сказать наверняка — они возникнут.

      Войцех Ярузельский, бывший президент Польши.

      «ПАИС», Мадрид.

     

             Глава 4

     

      Его оставили в покое на целых два дня. Поселили в большой комнате со всеми возможными удобствами, хорошо кормили и даже приносили книги на русском языке, которые он просил.

      На третью ночь его разбудил сам Кэвин Риггс.

      — Простите, вы не могли бы сейчас поговорить с нами?

      — Да, момент. — Дронго поднялся с постели, надевая рубашку.

      Они отправились в знакомую комнату в конце коридора. На этот раз в глаза бросилось обилие аппаратуры и два оператора в белых халатах, сидевшие за столом справа.

      — Как вы отдыхали эти дни? — поинтересовался Олвинг.

      — Неплохо, если не считать вынужденного заточения, — усмехнулся Дронго.

      — Садитесь сюда, — показал Олвинг на кресло.

      — Это камера пыток? — уточнил Дронго, усаживаясь.

      Олвинг улыбнулся, показывая свои маленькие зубы.

      «Он похож на хорька, — подумал Дронго, — почему-то вызывает чувство брезгливости, а не умиления».

      — Вы сами предлагали нам проверку на «детекторе лжи». Мы хотим проверить, насколько вы точны в своих словах.

      — А если я вас обманываю?

      — Тогда мы передадим вас судебным властям, — пожал плечами Олвинг.

      — Одевайте ваши наручники, — протянул руки Дронго.

      Приборы устанавливали довольно долго.

      — Задумайте цифру, — попросил техник, — и громко посчитайте до десяти. Он добросовестно выполнил задание.

      — Семь, — уверенно назвал оператор.

      — Верно, — кивнул Дронго.

      — Тогда приступим. — Олвинг придвинул стул ближе к столу. Риггс достал свою трубку, усаживаясь рядом.

      — Ваше настоящее имя?

      — Вы его знаете, — медленно ответил Дронго.

      — Отвечайте на мои вопросы. Он назвал, заметив, как операторы кивнули головой Олвингу.

      — Ваше воинское звание?

      — У меня его нет.

      — Вы работаете на КГБ?

      — Сейчас да, раньше нет.

      — Отвечайте короче.

      — Не всегда.

      — Зачем вы приехали в Бельгию?

      — Подготовить и провести операцию с Жозефом Кароном.

      — Вы знаете Эдит Либерман?

      — По-моему, да.

      — Вы встречались с ней в Деделебене?

      — Да, только там.

      — До этого вы не были знакомы?

      — Нет.

      — Вы знали Марию Грот?

      — Да.

      — Вас послали вместе на задание?

      — Да.

      — Она вас подстраховывала?

      — Да.

      — Могла она ликвидировать вас в случае провала?

      — Разумеется.

      — Теперь рассказывайте подробнее обстоятельства вашей встречи с Марией Грот.

      — У вас такой абсолютный детектор, — удивился Дронго, — по-моему, эта техника работает на односложных вопросах и ответах.

      — Нет, — Риггс положил трубку на стол, — наша техника куда более совершенна.

      — Хорошо, собственно, рассказывать нечего. После провала в Париже Мария Грот приехала на встречу со мной в Брюссель. Приехала в подавленном настроении ввиду своих неудачных действий во французской столице. Я пытался её успокоить, но она была почти невменяема.

      — Сильный эмоциональный фон, — негромко заметил один из операторов.

      — Она угрожала мне оружием. Хотя нет, просто наставила его на меня. Затем мы выехали в пригород Брюсселя и там… В общем, там она погибла. Труп оставлен в том самом месте, где я сказал. Кстати, вы нашли его?

      — Здесь мы задаем вопросы, — недовольно заметил Олвинг.

      — Знаете, Олвинг, мне могут надоесть ваши хамские манеры, — парировал Дронго. — Не считайте меня военнопленным.

      — Хорошо, — примирительно проговорил англичанин, — не будем спорить. Мы нашли её тело там, где вы нам указали.

      — После её гибели я полетел в Америку, встретился с Бетельманом и прилетел сюда. Остальное вы знаете.

      — У вас есть сообщники в Англии?

      — Да.

      — Их имена?

      — Какие гарантии вы мне даете?

      — Только без предварительных условий, — поморщился Олвинг.

      — Тогда не знаю.

      — Мы не выдадим вас русским и обещаем политическое убежище в Англии.

      — Не подходит.

      — В вашем положении я бы не торговался, — заметил Риггс.

      — Снимайте ваши аппараты и зовите полицейских, — разозлился Дронго.

      — Что вам нужно? — Олвинг сделал знак, и оба оператора поспешно вышли из комнаты.

      — А почему с меня не сняли эти украшения? — спросил Дронго.

      Риггс сел на место операторов и, улыбаясь, посмотрел на него:

      — Я немного разбираюсь в этой технике.

      — Что вы хотите? — снова спросил Олвинг.

      — Нормальную жизнь. И подальше от ваших людей.

      — А вы не боитесь мести КГБ?

      — Они меня не найдут.

      — Не будьте таким самоуверенным. — Олвинг позволил себе чуть расслабиться.

      — Кстати, вы сами не верите в то, что говорите. — Риггс вглядывался в показания приборов.

      — У нас с вами какой-то несерьезный разговор, — недовольно заметил Дронго. — Я знаю, что вы никогда не сможете гарантировать мне абсолютной безопасности. Но сделать мою жизнь чуть легче вы в состоянии. Теперь главное: вы должны гарантировать, что ни один из этих людей не будет осужден вашим судом.

      — Сколько их? — спросил Олвинг.

      — Четверо.

      — Договорились. Давайте их координаты.

      — Двоих из них я не знаю. Они должны были встретиться со мной в Лондоне. Подозреваю, что они из посольства. Боюсь, в Москве известно о моем провале.

      — Не беспокойтесь, — отозвался Риггс, — мы не работаем на таком уровне. Вместо вас в самолет сел человек в темных очках, вашего телосложения и роста. Понять, что это не вы, трудно. На нем даже ваш плащ.

      — Ага. Я мог бы догадаться. В таком случае будете арестовывать моих связных без меня. Кстати, у меня к вам просьба.

      — Не много ли? — заметил Риггс. — Вы ещё пока ничего нам не сообщили.

      — У меня не совсем обычная просьба. Похороните Марию Грот где-нибудь на кладбище.

      — Вы все-таки спали с ней, — удовлетворенно вывел Олвинг.

      — А вы так и хотите залезть в мою постель.

      — Не надо грубить, — обиделся Олвинг, — мы уже похоронили Марию Грот. Кстати, там, где вы её бросили. Должен заметить, странная у вас мораль, мистер Дронго: застрелить женщину, а потом просить, чтобы её похоронили. Ну да Бог с вами, это ваше дело. Теперь слушайте мои условия. Вы выдаете всех четверых своих связных в Англии. Подробно напишете все о своей работе: имена, фамилии, пароли всех, кого вы знаете. Учтите, мы будем проверять каждое ваше слово.

      — Понимаю.

      — И не считайте нас такими идиотами. Я уточняю: мы будем проверять каждое ваше слово. Вы ликвидировали Эриха Хайнштока не потому, что он отказался работать на вас. Он был американским агентом. Вам не кажется странной такая ваша забывчивость?

      «Поэтому здесь Бремнер», — понял Дронго и вслух сказал:

      — Я этого не знал.

      Риггс кивнул, посмотрев на прибор. Олвинг нахмурился.

      — А что касается Эдит Либерман, то и здесь вам не повезло.

      — Вы хотите сказать… — холодея, вымолвил Дронго.

      — Она уже десять лет как наш агент. Игра окончена, Дронго. Вас просто подставили.

     

      СУПЕРШПИОН ЖИЛ В ГДР

     

      Даже пребывая ещё в младенческом возрасте, восточногерманская разведка ухитрилась нанести существенный вред Западу. В 1956 году она внедрила своего агента по имени Гюнтер Гийом, плюс к этому ещё 99 своих людей в различные точки Западной Германии. Все они в основном называли себя политическими беженцами и сумели достичь со временем значительного положения. К 1970 году Гийом входил в круг особо доверенных лиц канцлера Вилли Брандта. С такими «картами» на руках Гийом с самых верхов ФРГ передавал соответствующего уровня информацию своим шефам в Восточной Германии. Вскоре после того как Гийом попался (это случилось в 1974 году), правительство Брандта пало.

      Терпение и упорство — таковы ключевые пароли нашей генерации разведчиков, полагает Харри Шютт. «Крепкое поколение», — так он определяет его суть. Сформировались эти люди в горниле ужасов и страданий второй мировой войны.

      Внешняя разведка ГДР берет свое начало в 1952 году, корни её в созданном тогда малоприметном Институте научно-экономических исследований с прицелом на сбор всякого рода информации, включая разведывательную, о Западе. «С самого начала, — конкретизирует Харри Шютт, — мы делали ставку на обеспечение доступа к ключевым источникам, то есть к тем, где идет выработка и принятие решений. Западная Германия и Западная Европа — таковы были наши цели».

      Итак, скромный институт вырос в конечном счете в «институты» внешней разведки. И с первых же шагов Шютт и его коллеги вырабатывали собственный стиль в сфере шпионского искусства. «Немного, но хорошо — вот как звучал наш девиз, — поясняет Шютт. — Те службы, которые ставят своей целью создание максимального числа источников информации, совсем необязательно могут получать то, что им нужно. Немного, но качественно, квалифицированно — по-настоящему работать можно только с такими критериями».

      Джон Маркс «Ю.С. ньюс энд уорлд рипорт», Вашингтон.

     

             Глава 5

     

      Только оставшись один и проанализировав ситуацию, Дронго начал кое-что понимать. Ему предложили в Москве на выбор Хайнштока и Либерман. Оба — бывшие профессионалы «Штази» и по совместительству агенты западных спецслужб. Значит, это была часть той большой игры российской разведки, которую она вела и на которой его подставили. Хайншток и Либерман были двойными агентами. И, безусловно, работали не на западные спецслужбы, а на свою «Штази». Теперь, уяснив этот факт, нужно было делать свои выводы и перестраиваться на ходу. По замыслу организаторов операции, Дронго не должен был знать всей правды о Либерман. В этом случае они с Марией сохраняли независимость действий.

      А он-то ещё раньше, в Брюсселе, посчитал, что во всем виноват эстонский перебежчик! Олвинг ему тогда, конечно, соврал, рассказав об этом перебежчике. Англичане получили информацию и от самой Эдит Либерман. А российская разведка просто подставила дезинформацию по нескольким каналам.

      Бедная Мария искренне полагала, что помогает Либерман. А на самом деле всего лишь приняла участие на этом отрезке игры, который ей отвели разработчики данного сценария.

      Но подсознательно он помнил, что послан сюда с одной целью — помочь англичанам найти Альфреда Греве и Зелла Хетгесса. Ради этих двоих, ради того, чтобы состоялась их встреча, и погибло уже столько людей.

      На следующий допрос его вызвали утром, дав ему позавтракать и впервые разрешив подняться с тремя охранниками наверх и погулять по небольшому дворику. Еще как минимум несколько человек следили за ним из окон зданий и со стен, окружающих двор.

      На этот раз в кабинете, кроме Олвинга и Риггса, находился ещё господин лет шестидесяти. Дронго, внимательно посмотрев на него, попытался вспомнить, встречал ли он где-нибудь этого незнакомца. От Олвинга можно было ожидать всяких подвохов.

      — В прошлый раз, — начал тот без всяких предисловий, — мы ясно дали вам понять, что ,ваша игра проиграна, Дронго. Эдит Либерман уже давно работает на нашу разведку, будучи в то же время одним из самых ценных сотрудников в службе внешней разведки Восточной Германии.

      — Поздравляю вас со столь ценным приобретением, но не понимаю, к чему вы мне это говорите? — поморщился Дронго. — Я видел Эдит Либерман всего лишь раз в жизни, направляя её в Париж. Других заданий я ей не давал и никогда больше не виделся.

      — Неужели не давали? — Риггс снова вытащил свою трубку.

      В его голосе чувствовалась насмешка. Похоже, англичане знают о действительных мотивах данной операции. Не может быть. Это означало бы признать, что в Москве вообще сидят одни идиоты. Стоит отметить, что Риггс куда умнее Олвинга.

      — Мы говорили о Жозефе Кароне, я просил её выйти на Филиппа Стенюи. Со мной была Мария Грот. Целью операции был наш перебежчик Ощенко. Вот основные моменты операции, — негромко ответил Дронго, — И все? — спросил Риггс.

      — И все, — кивнул Дронго, — если не считать незначительных подробностей.

      Наступило молчание.

      Дронго в душе поражался мастерской игре российской разведки. Они сумели найти не просто бывшего сотрудника «Штази», негласно работавшего на КГБ, что считалось обычным делом. Этот сотрудник был ещё и английским агентом, что увеличивало ценность его сведений в сотни раз.

      Дронго вдруг вспомнил, что во время разговора с Либерман его удивил следующий факт: когда он сказал ей, что цель операции — внедриться в структуру английских спецслужб, она рассмеялась. Тогда он не придал этому значения. Сейчас он понял, почему смеялась Эдит Либерман. Получая задание от него, она уже отчетливо представляла, почему именно её внедряют в Англию. Забавно: его снова провели как дилетанта. В этих схватках нельзя доверять ни одной стороне. И это была единственная возможность остаться в живых.

      — Либерман нам все рассказала, — кивнул Олвинг. Сидевший рядом с ним незнакомец молчал, не спуская глаз с Дронго. — Теперь ваша очередь исповедоваться. Разведчик должен уметь проигрывать, Дронго.

      — Что вам нужно конкретно? — поморщился тот.

      — Каким образом вы хотели добраться до Ощенко? И самое главное, почему? Не в обычаях КГБ мстить своим перебежчикам. Сбежал, ну и ладно. Особенно много перебежчиков было в последние годы. Если за каждым посылать целый отряд убийц, не хватит никаких штатов, самое главное, денег. Ваша разведка не посылала людей убить Резуна или Гордиевекого, а тут вдруг неприметного Ощенко. Нас интересует, почему? Что он знает такого, чего мы ещё не ведаем или можем узнать? Только от него.

      — Не знаю, — пожал плечами Дронго, — подозреваю, что он знает какого-то агента в Германии или во Франции, о котором он сам, возможно, не помнит, но который теперь, в новых условиях, стал представлять исключительную ценность.

      Это была ловушка. Англичане должны были сами выйти на Греве. Только сами, и тогда ловушка срабатывала. Олвинг кивнул, обращаясь к незнакомцу:

      — Вот видите, он тоже не знает всех подробностей.

      — Скажите, Дронго, — спросил вдруг незнакомец глуховатым голосом, — вам самому не казалась странной такая настойчивость в этом деле?

      — Казалась. Возможно, все не так просто. Может, он двойной агент, как Либерман?

      Олвинг громко расхохотался.

      — У вас есть чувство юмора. Каким образом вы должны были выйти на него?

      — Через сотрудника бывшей разведки ГДР в вашем отделе, — чуть поколебавшись, сообщил Дронго. Эдит Либерман должна была рассказать об этом задолго до его допроса. Именно поэтому он имел два дня отдыха. Англичане интенсивно проверяли её показания и искали труп Марии. Теперь его показания должны были совпасть в деталях с данными Эдит Либерман.

      — Его имя?

      — Герберт Мазер.

      Риггс, чиркнув спичкой, с удовольствием затянулся.

      — Этот несчастный Мазер в моем отделе, Дронго. Отдел возглавляю я, а мистер Олвинг — заместитель миссис Римингтон.

      — Я вам искренне сочувствую, Риггс. У вас будут крупные неприятности по службе.

      — Не будут, — усмехнулся англичанин, — я сам вышел на этого Мазера ещё три года назад. Мы знали, что он работал на иностранную разведку, и следили за ним. После падения Берлинской стены он прекратил свою деятельность, но недавно снова её возобновил, встречаясь, видимо, с новыми хозяевами.

      — Он арестован?

      — Еще позавчера.

      — Тогда зачем этот цирк?

      — Чтобы знать степень вашей откровенности, Дронго, — пояснил Олвинг.

      — Вы можете подробно написать обо всей операции? — спросил Риггс.

      — Наверное, да.

      — Тогда приступайте к работе сразу после допроса. Бумагу и ручку вы получите.

      — Еще несколько вопросов, если позволите, — предложил незнакомец. Олвинг кивнул, соглашаясь.

      — Мистер.., э… Фридман, — незнакомец либо не знал, либо умышленно не называл его настоящего имени, — скажите, вы имели контакты только с Марией Грот и Эдит Либерман?

      — Не только.

      — С кем вы ещё общались?

      — Хайншток, Бетельман, сидящие здесь Олвинг, Риггс, очень много людей.

      — Напишите обо всех более подробно, — предложил незнакомец.

      — Вы из разведки? — спросил Дронго.

      — А вы как думаете? — усмехнулся незнакомец.

      — Что конкретно вас интересует? — впервые улыбнулся Дронго. — Люблю работать с «Интеллидженс Сервис».

      — Все, все, что вы можете вспомнить, в том числе и во время вашей поездки в Германию.

      — Хорошо. Я могу идти? — поднялся Дронго.

      — Да, благодарю вас, — кивнул Олвинг, — вас проводят.

      Когда за ушедшим закрылась дверь, Олвинг спросил у незнакомца:

      — Ну и что вы думаете об этом?

      — Он прав в одном: нужно более тщательно искать, — ответил собеседник, — мы только в начале пути.

      — Можно ли ему верить? — усомнился Риггс.

      — В его положении трудно выкручиваться, — заметил Олвинг, — со всех сторон его обложили. В такой ситуации очень нелегко принимать верные решения.

      — Он должен многое знать, — согласился их пожилой коллега, — но главное — попытаться ещё раз проанализировать весь ход операции. Чем больше бывших агентов мы сможем найти, тем лучше. Я никогда не рассказывал вам, что нашли мои люди и специалисты ЦРУ в архивах внешней разведки ГДР. Так вот, послушайте: архивы и документы некоторых отделов были в идеальном состоянии. Сохранилась полностью документация шестнадцатого отдела — это подсобные службы, седьмого — информация и анализ, уже не представлявшие для нас никакого интереса, четырнадцатого — электронное слежение и так далее. А вот документов шестого отдела, касающихся передислокации агентуры, там вообще не было.

      Почти полностью исчезли документы первого и одиннадцатого отделов, связанных с агентурой в государственных учреждениях ФРГ и США. Это наводит нас на неприятные мысли. Ведомство Маркуса Вольфа и особенно управление внешней разведки ГДР Харри Шютта, судя по всему, были готовы даже к падению Берлинской стены. В Германии сейчас, не разобравшись толком, пытаются судить лучших профессионалов, работавших на Восточную Германию, вместо того, чтобы предложить им сотрудничество. Если так пойдет дальше, мы оставим в Европе прекрасно отработанную сеть вражеской агентуры, которая полностью перейдет под контроль Москвы. А такие, как Дронго, должны нам помочь выявить эту сеть.

      — Думаю, вы правы, — нахмурившись, негромко произнес Олвинг.

     

      СУПЕРШПИОН ЖИЛ В ГДР

     

      Успех внешней разведки ГДР в отношении ФРГ сочетался с немалыми неприятностями, которые агенты Шютта доставляли Америке. ЦРУ не слишком часто вело вербовку своего будущего «персонала» на территории ГДР: очень уж велика была вероятность «засветиться». Вместо этого агенты из Лэнгли старались использовать иные источники за пределами Восточной Германии — оказавшихся за границей ученых, представителей профсоюзов, делегации бизнесменов. Вот где было море разливанное для поиска агентуры. Но и ведомство Шютта не дремало, «насыщая» выезжавшие, скажем, группы за рубеж своими людьми. Эти встречные удары доставляли американцам множество хлопот.

      Случались разные ситуации. Агент ЦРУ под именем Альфреда Тилемана долгие годы функционировал в Бонне, рассказывает Клаус Айхнер. Мы в Берлине знали настоящее имя этого человека и о его связях с ЦРУ. «Ю. С, ньюс энд уорлд рипорт», кстати, подтвердил идентичность данной персоны, используя контакты в Берлине и Вашингтоне. Айхнер рассказывает, что агентура Тилемана была на крючке у конторы Шютта и использовалась против ЦРУ.

      История с Тилеманом позволяет бросить не совсем обычный взгляд на мир ловушек, дымовых завес и ложных зеркал, характеризующих шпионаж времен «холодной войны». Айхнер поясняет: чтобы завоевать доверие Тилемана, агентам приходилось поставлять для американцев достойную информацию; пустышку и «липу» быстро бы распознали в Лэнгли. Вся штука была в том, продолжает Айхнер, чтобы взамен получить более ценный материал. И хотя агентура Тилемана являла собой двойников «девятки» Шютта, она действительно передавала США неплохую информацию. Финал:

      Тилеман со временем покидает чертоги ЦРУ, причем с полным почетом и уважением. А само ведомство не подтверждает и не отрицает существования истории, связанной с Альфредом Тилеманом.

      Успехи Шютта и его отдела, как и всей внешней разведки ГДР, отнюдь не исключали конфликты с политическим руководством «Штази». Ее шеф Эрих Мильке обожал, когда ловили шпионов. Еще в 70-х он побуждал внешнюю разведку наращивать численность отловленных агентов с Запада. Шютт, однако, видевший цель не в арестах, а в слежке, утверждал: «Поскольку мы знаем, что данное лицо занимается шпионажем, оно уже не опасно. Моя задача — не выпускать его из виду… И вовсе не нужно тащить его пред высокие партийные очи». Позиция Шютта злила Мильке.

      Со временем трения между политиками и разведчиками приобретали все более острый характер. Мильке не выносил Маркуса Вольфа, шефа всей внешней разведки, и старался свалить его. В 1979 году один из аналитиков Вольфа, Вернер Штиллер бежал на Запад. Мильке потребовал драконовских мер по усилению бдительности и безопасности, что вынудило руководство внешней разведки ввести более жесткий контроль за агентурой на местах, настаивая на представлении бесконечной отчетности. Больше на Запад никто не убегал, но, по словам Шютта, новые меры безопасности сильно сказывались на гибкости берлинской агентуры за рубежом.

      В конце 80-х некоторые из ветеранов внешней разведки в открытую стали критиковать своих политических боссов. «Я сидел как-то на одном совещании вместе с Шюттом с одной стороны и Клаусом Рогалла, отвечающим за американский сектор, с другой, — вспоминает коллега Шютта Клаус Росслер. — Мы то и дело зажимали рты, чтобы не засмеяться. Подталкивали друг друга под ребро, говоря: «Слышите, что они говорят?»

      (В 1987 году Маркус Вольф ушел из внешней разведки по политическим мотивам.).

      Финал уже был близок. «В тот вечер, когда взяли Клауса Курона, — вспоминает с горькой усмешкой на небритом лице Клаус Айхнер, — я напился вдрызг. Только что состоялось объединение Германии. Несколько сотрудников внешней разведки покончили с собой».

      Джон Маркс «Ю. С, ньюс энд уорлд рипорт», Вашингтон

     

             Глава 6

     

      Потянулись тоскливые дни, похожие один на другой. Минули недели. Его допрашивали два раза в день, уточняя и перепроверяя показания. Из их вопросов Дронго понял, что Либерман успешно прошла первый круг испытаний, и теперь, основываясь на её данных, ему то и дело ставили ловушки, в которые он иногда попадал.

      Его сообщения не содержали и половины той ценной информации, которой делилась Эдит Либерман со своими «старыми» хозяевами. Почти все агенты, про которых он знал или слышал, были рассекречены и давно известны если не английской разведке, то американской или западногерманской. Некоторые из агентов имели дипломатическое прикрытие, и таких он выдавал особенно охотно.

      В допросах принимали участие в основном Олвинг и Риггс. Изредка появлялись другие незнакомцы, но больше одного-двух дней они не задерживались. Раз в неделю регулярно появлялся седовласый разведчик, очевидно, внимательно читавший сообщения Дронго и задававший ему крайне неприятные вопросы. Олвинг так и не удосужился представить этого человека, называя его в присутствии Дронго «наш дорогой сэр Томас».

      После двух недель такой напряженной работы он почувствовал, что начинает понемногу сходить с ума. Догадавшийся об этом Олвинг разрешил ему выезд на природу в сопровождении пяти профессионалов из отряда прикрытия. Ребята были малоразговорчивые и угрюмые. Они следовали за Дронго по пятам, испортив ему всю прелесть отдыха на природе.

      На следующий день его отвели в другое здание и посадили перед экраном, заставив смотреть прямо в видеокамеру. Теперь на нем отрабатывали свои приемы психологи и психиатры, задавая подчас болезненные для самолюбия и собственной памяти вопросы. Дронго знал этот прием, когда опытные врачи-профессионалы, зондируя его психику, обнаруживали в ней уязвимые места и расшатывали её до предела, чтобы вывести из себя индивида. С расстроенной нервной системой агент становился неуправляем и мог наговорить всяких глупостей.

      Дронго держался четыре дня… Не выдержав, сломался и наговорил психиатрам все ругательства, которые он знал сразу на нескольких европейских языках. Врачи были очень довольны, они действительно неплохо поработали.

      Снова продолжались допросы. Применялись не только детекторы, но и другие измерительные приборы, назначения которых он не знал. Однако в этом случае умные аппараты работали против своих хозяев. Для того чтобы уличить его во лжи, нужно было сформулировать и задать правильно вопрос и нужно знать большую часть ответа. Его мучители не знали и не могли знать истинных целей его визита. А узнав, все равно бы не поверили. Слишком фантастической была задача, стоявшая перед ним, — выдать как можно большее число бывших агентов «восточного блока», и в первую очередь агентов не существующих ныне стран ГДР и СССР.

      Самым изощренным противником был, разумеется, добродушный Риггс. Он не прощал ни единой ошибки, обнаруживал расхождения в самых незначительных деталях, умело замечал все неточности и промахи на допросах Дронго. Олвинг был более прямолинеен. Его интересовало все, связанное с операцией во Франции и с личностью самого Ощенко. Чтобы добиться быстрого результата, он мог загнать не только себя и Дронго, но и всех сотрудников, работавших вместе с ним.

      Когда на исходе четвертой недели Дронго принесли небольшой список, он впервые почувствовал удовлетворение. Среди двадцати фамилий четыре оказались знакомые. Это были известные Ощенко агенты и офицеры, которых теперь англичане проверяли по всей Европе. Об этих людях говорили ему в Москве. В списке значилось имя полковника Зелла Хетгесса.

      Дронго, взяв список, отметил известные ему фамилии. У Хетгесса он также поставил отметку.

      С ним Ощенко случайно встретился лишь однажды, и в расчете на его память конструировалась вся операция. Полковник «Штази» Хетгесс был руководителем сверхсекретного отдела, курирующего переброску и внедрение агентов «восточного блока» через Германию.

      Он единственный человек в Германии, абсолютно точно знавший, что Альфред Греве работает на советскую разведку. Только он мог помочь англичанам в их поисках.

      Если бы Ощенко вспомнил имя полковника Хетгесса, через него можно было бы выйти на Греве, в чьей подставке чрезвычайно нуждалась российская разведка. Получив Греве, англичане поняли бы, для чего Дронго и его хозяева затрачивали столько усилий, пытаясь убрать Ощенко. Тот мог вспомнить Хетгесса, живущего в Монреале, а полковник вывел бы на Греве.

      Когда Хетгесс бежал в Монреаль, он воспользовался своим каналом через Париж. И только один Ощенко по логике событий знал, где можно найти этого профессионала, бежавшего от своих и чужих.

      В КГБ прекрасно знали, что Хетгесс бежал через Париж. Знали и его новый адрес, и новое имя. Однако в интересах дела нужно дать понять всем, что местонахождение полковника известно только Ощенко. Но даже полковник Хетгесс не знал и не мог знать, что инженер Альфред Греве не просто работает на советскую разведку. Под этим именем скрывался полковник бывшего КГБ Юрген Хайзе.

      В ожидании ареста Хетгесса английскими спецслужбами он был взят под контроль прибывшей в Монреаль группой обеспечения российской разведки.

      Противника нужно было выводить на самого Греве, но сделать это незаметно, ибо грубая работа на завершающей стадии операции могла повредить всему делу. В этот день Дронго допрашивали об агентах, работавших на американские фирмы — производители микропроцессоров. Он добросовестно повторил имена трех агентов, давно известных ЦРУ и ФБР. Для англичан эти имена были незнакомы, и Олвинг с радостью думал, как сумеет обойти своих задиристых заокеанских коллег из Британии.

      Один из агентов (заканчивал свой рассказ Дронго) сумел выйти на самого Джерри Сандерса, главного управляющего фирмы «Эдванст микро дивайсиз». Но ничего толкового не получилось. Управляющий оказался профессионалом, влюбленным в свое дело, и ничего больше. Однако через него удалось выйти на их конкурентов — фирму «Интел», которая в это время начала громкий процесс против компании Сандерса за монопольное право производства микропроцессоров 486-й модели. Наш человек переметнулся в «Интел», а КГБ удалось тогда внедрить своего агента в данную фирму.

      — Это самая мощная в мире компания по производству микропроцессоров, — заметил Риггс.

      — Верно, — согласился Дронго, — и… (тут важно было искусно сыграть) ..кажется, нашего специалиста-агента рекомендовал кто-то из ведущих специалистов известной фирмы в Западной Германии.

      — Вы не знаете, кто именно? — быстро осведомился Риггс.

      Странно, что он первый глотнул эту наживку, подумал Дронго, но Олвинг, уже подгоняя его, теребил:

      — Какие-нибудь подробности об этом человеке? «Интел» обеспечивает половину всех военных заказов западных стран в области микропроцессоров.

      — Не знаю ничего, но, по-моему, его сотрудник проходил практику или стажировался в другой американской компании…

      — Название помните? — спросил Олвинг.

      — «Тексас инструментс», если я не ошибаюсь.

      Беседа перешла на других агентов, но по замечаниям Олвинга и Риггса и по их быстрым взглядам Дронго понял, что ловушка сработала. Теперь через Хетгесса они должны выйти на Греве.

      Еще девять долгих дней они говорили обо всем и ни о чем. Отчаявшись ещё раз услышать об Альфреде Греве или хотя бы о Зелле Хетгессе, Дронго хотел сам напомнить о том эпизоде, но не решался на столь рискованный шаг, понимая, что англичан может насторожить настойчивое желание помочь им в поисках этого «суперагента» в Германии. Нерешительность уступала место отчаянию, и на девятый день он окончательно решил снова начать трудный разговор, рискуя загубить все дело, когда Олвинг в конце допроса неожиданно передал ему фотографию.

      — Вы знаете этого человека? С фотографии на него глядел сам Альфред Греве.

      Ловушка захлопнулась. Операция была проведена в нужном темпе при соблюдении всех условий игры.

     

             Глава 7

     

      Альфред Греве ожидал ареста уже второй месяц. После того как он встретился на озере с незнакомым посланником Центра, он был готов к неизбежному.

      Двадцать лет в Германии в качестве «консерванта», казалось, должны были приучить к мысли о возможном провале. Но парадоксальным образом столь долгое пребывание в стране сделало для него невозможным сам факт провала, словно срок давности, исчислявшийся десятилетиями, мог стать своеобразной гарантией его реабилитации. Однако после встречи с Дронго все изменилось. Теперь арест был не только реальным, но и частью той операции, которая ему поручалась.

      Двадцать лет в Западной Германии незаметно изменили и характер, и привычки Альфреда Греве. Отец двоих уже взрослых детей, примерный семьянин, блестящий организатор и ученый, добропорядочный бюргер, он ничем не напоминал молодого Юргена Хайзе, нелегала и офицера КГБ, заброшенного сюда в начале семидесятых. Тогда «холодная война» велась с исключительным ожесточением по всей Европе, и от Хайзе требовали прежде всего закрепиться на месте. Это удалось ему не сразу, но когда он сумел обосноваться в Мюнхене, полученные из Центра инструкции категорически требовали только одного — умения ждать. И он терпеливо ждал. «Холодная война» сменилась оттепелью, налаживались отношения между СССР и США, между двумя немецкими государствами, а он все ждал своего часа. Уже Картер обнимался с Брежневым в Вене, а его время все ещё не наступало. Потом начался новый этап «холодной войны». Волнения и забастовки в Польше, советские войска вошли в Афганистан, Рейган заклеймил «империю зла». А Хайзе по-прежнему ходил на работу и раз в полгода встречал своего связного, чтобы узнать о новом, ещё более категорическом требовании Центра — ждать.

      Смерть Брежнева, Андропова, Черненко прошла где-то далеко. Постепенно он начинал забывать о той стране, из которой прибыл. Иногда Хайзе казалось, что его пребывание в Советском Союзе было какой-то нереальной прелюдией к той основной жизни, которую он вел здесь, в Германии. Но истины, вбитые в разведчиков, крепко сидели в нем.

      Он искренне радовался приходу Горбачева, считая, что тот придаст новый импульс развитию всего социалистического лагеря. Хотя сбои начались почти сразу, с середины восьмидесятых. Длительное время оторванный от родины, он не мог, а частью и не хотел понимать и принимать изменения, происходившие по ту сторону железного занавеса.

      Связной, регулярно выполнявший свои функции, не имел никаких дополнительных инструкций и не мог развеять его сомнений. Один за другим рушились привычные бастионы стабильности. И прежде всего они разрушались в сознании Хайзе.

      Наконец в 1989 году пала Берлинская стена. Произошло объединение Германии, рухнул социалистический лагерь, начался развал Советского Союза. После триумфального объединения немецкой нации его связного отозвали, и самые страшные два года Хайзе провел один. В августе девяносто первого, услышав о ГКЧП, он снова обрел надежду. Тем страшнее оказался полученный позже удар. Была запрещена Коммунистическая партия, членом которой он был четверть века, а через четыре месяца исчез с карты мира Советский Союз. В эти дни он был на грани помешательства. Ему казалось, что все, чем он жил эти годы, все его идеалы и стремления оказались разбитыми и ненужными. От самоубийства его удерживали только долг перед семьей и теплившаяся в глубине сердца надежда на профессионализм бывших работников КГБ.

      Вот почему Хайзе так обрадовался сообщению о приезде Дронго и встрече с резидентом.

      Поставленная перед ним задача была не просто невероятной, она прямо противоречила всему тому, чему его учили во время подготовки и к чему он постоянно готовился в течение долгих лет работы нелегалом в Германии.

      Он должен был ждать собственного ареста. Российская разведка собиралась сдать его англичанам. Здесь возможны два варианта. Либо англичане входят в контакт с немцами и его арестовывают, либо агенты «Интеллидженс Сервис» сами проводят операцию по нейтрализации Греве и предлагают ему работу на Соединенное Королевство. Учитывая противоречия, возможные между британской и немецкой разведками, а также традиционное недоверие и страх островитян по отношению к мощнейшей стране Европы, следовало ожидать, что англичане изберут второй путь. Шансы, однако, уравнивало то обстоятельство, что Греве был не просто агентом российской разведки, а офицером бывшего КГБ и нелегалом, заброшенным на западную территорию. Англичане, не знавшие его прошлого, справедливо могли решить, что риск слишком велик, и выдать его немцам, и поэтому каждое утро, вставая с постели, Хайзе тщательно брился, завтракал, целовал по привычке жену, детей и неспешно выходил из дома, отлично сознавая, что это может быть последнее утро, проведенное в своем ломе, вместе с семьей.

      В этот день он заметил наблюдение, выйдя из дома. Многолетний перерыв пошел ему только на пользу. Он не просто хорошо ориентировался в городе, но и знал почти всех своих соседей в лицо. А этих людей Греве никогда ранее не видел.

      Агенты перекрыли улицу с двух сторон, кроме того, у сквера, расположенного рядом, остановилась ещё одна машина.

      На работу его автомобиль пропустили, но вечером, выйдя из офиса, он снова обнаружил плотное наблюдение. Теперь это напоминало детскую игру. Агенты преследовали его буквально по пятам несколько дней и затем разом исчезли.

      Это его насторожило. Греве несколько раз попытался проверить наличие скрытого наблюдения, но убедился, что с него снят контроль. Теперь следовало ожидать визита резидента. Конечно, если это были представители туманного Альбиона. В другом случае арест был почти неминуем.

      В воскресенье Греве нарочно вышел пораньше, направляясь к скверу, где любил отдыхать. Незнакомца он увидел сразу и терпеливо ждал, когда тот наконец подойдет к нему. Мужчина шел, держа за руку маленькую девочку, но его явно интересовал сам Альфред Греве.

      Подойдя к нему, незнакомец улыбнулся и сел на скамью.

      — Доброе утро.

      — Доброе утро, — улыбнулся в ответ Греве, — вы, видимо, недавно поселились здесь? Я знаю всех в этом районе.

      — Да, — обрадовался незнакомец, — я только вчера купил квартиру вон в том трехэтажном доме. А внучка приехала ко мне на уик-энд.

      — Вы приезжий? — Греве с интересом посмотрел на ребенка.

      Девочка смутилась и отбежала в глубь сквера, где уже копошились двое детей.

      — Нет, я из Унтерхахинга. Собственно, я давно хотел переехать в этот район. Позвольте представиться, Герберт Андорф. — Незнакомец приподнял шляпу в несколько старомодном приветствии.

      — Альфред Греве.

      — Здесь чудесный воздух. Врачи уверяли меня, что это лучший район в Мюнхене, — продолжал Андорф, — а у меня астма, вот и пришлось переехать сюда.

      — Понимаю, — Греве вдруг рассмеялся, — смотрите, как быстро нашла ваша внучка общий язык с местными ребятами. Они уже играют вместе.

      — Надеюсь, мы тоже сумеем подружиться, господин Греве, — тихо произнес Андорф, сделав акцент на слове «мы». Агент готовился к этому удару и все-таки вздрогнул, впервые за двадцать лет услышав предложение о сотрудничестве.

      — Вы, кажется, ошиблись, — так же тихо промолвил Греве, — я вас не понимаю.

      — Верно, — улыбнулся Андорф и, наклонившись, почти неслышно произнес:

      — Мы взяли в Монреале полковника Хетгесса, который, как вам известно, готовил ваш переезд в Мюнхен. Он узнал вас по фотографии, мистер Греве. Не стоит продолжать эту игру.

      — Я не хочу с вами разговаривать, — поднялся со скамьи Греве.

      — Подождите, — неохотно встал со своего места Андорф, — я уполномочен передать вам предложение «Интеллидженс Сервис».

      Греве резко обернулся.

      — Значит, вы не работаете на БНД?

      — Конечно, нет, — заулыбался Андорф, — мне просто хотелось с вами поговорить.

      — Не сейчас, — покачал головой Греве, — мне нужно успокоиться. Извините меня.

      — Конечно. Вот мой телефон, позвоните, когда сможете, — протянул на прощание свою визитную карточку Андорф.

     

             Глава 8

     

      Дронго повезли в Лондон в закрытом автобусе в сопровождении нескольких автомобилей. Олвинга и Риггса не было видно, и он решил, что они встретят его в столице. Путь оказался долгим, и Дронго успел даже вздремнуть, благо места в автобусе было достаточно.

      В Лондоне его поместили в помещение без окон, у дверей которого дежурили двое сотрудников. Комната, вернее, спальня, имела все удобства. Он с удовольствием съел поданный через пять минут ужин, после чего прилег почитать газеты.

      Весь следующий день его никто не беспокоил. Только вечером, когда Дронго лежал на кровати, открылась дверь и без стука вошел Олвинг.

      — Добрый вечер, — зловеще усмехнулся он.

      — Привет. — Дронго даже не пошевелился.

      — Вы могли бы встать, — обиделся Олвинг, — я намного старше вас, и потом, джентльмены так себя не ведут.

      — А я не джентльмен, — огрызнулся Дронго, но все-таки встал.

      Олвинг сел на стул и снова улыбнулся.

      — Почему у вас такая неприятная привычка все время улыбаться? — не выдержал Дронго.

      — У вас тоже есть вредные привычки, — кивнул Олвинг, постукивая пальцами по столу.

      — Какие, например?

      — Говорить не правду.

      — Мне начинает просто надоедать ваша подозрительность.

      — Хорошо. — Олвинг достал фотографию из кармана. — Вы знаете этого человека?

      — Конечно, не знаю. Кто это?

      — Не лгите, — нахмурился Олвинг, забарабанив пальцами ещё сильнее, — а ещё хвалитесь, что не обманываете.

      — Слушайте, что вам нужно, мистер Олвинг? У меня абсолютная фотографическая память. Я никогда не путаю лица. Если бы я знал этого человека, я бы вам обязательно сказал. Но я его не знаю.

      — Это полковник Зелла Хетгесс из Восточной Германии.

      — Первый раз вижу.

      — Но вы отметили его фамилию в списке знакомых Ощенко.

      В комнату почти бесшумно вошел Риггс.

      — Я же не сказал вам, что в первый раз слышу. Я действительно слышал такую фамилию, но не знаю этого человека в лицо. Мистер Олвинг, скажите мне откровенно: вы знаете всех сотрудников вашей контрразведки в лицо?

      — Своих — да, конечно.

      — А он не мой сотрудник, — закричал Дронго, — и вообще не офицер КГБ. Я должен, по-вашему, знать в лицо офицеров монгольской или кубинской разведки тоже?

      В комнате наступило неловкое молчание.

      — Не надо так горячиться, — мягко произнес Риггс.

      Олвинг, не оборачиваясь, убрал фотографию и достал другую, брося её Дронго.

      — А этого человека вы знаете? Это был Альфред Греве.

      — Вы мне её показывали два дня назад. — Дронго встал с кровати. — Нет, я и тогда сказал вам, что его я тоже не знаю.

      — Нам удалось выяснить некоторые подробности вашей операции. Истинные причины вашей настойчивости, — зловеще начал Олвинг.

      Риггс за его спиной сел на стул, стоявший у дверей.

      — Перебежчик обычно рассказывает все, что связано с его основной работой, — продолжал Олвинг, — он стремится в первую очередь выгодно продать свой товар. А уже затем аналитики и психологи выдавливают из него все его знания по крупицам. Вы считали, что Ощенко не вспомнит о Хетгессе, бежавшем два года назад через Париж. Но он вспомнил.

      Видимо, кроме него, никто не знал, где находится Хетгесс; а бывший полковник «Штази» был, в свою очередь, единственным человеком, знавшим имя вашего «суперагента», того самого профессионала, который был заброшен в Западную Германию в начале семидесятых. Чтобы исключить его разоблачение, российская разведка пошла на все. Они устроили проверку Стенюи с Эдит Либерман, застрелили Марию Грот в Брюсселе, здесь, я думаю, вы нам соврали, её убивали, конечно, не вы лично. Затем смерть Любарского в Нью-Йорке. Попытка контакта через Бетельмана. Вы пустили в ход все средства, чтобы не допустить провала этого «суперагента», но было уже поздно. Теперь нам известно все. Игра закончена, Дронго. Вы можете даже поехать домой. Вы уже никому не нужны. Ваше задание провалилось.

      — Не понимаю, о чем вы? — спросил его Дронго.

      — Охотно верю, — встал со своего места Олвинг, — вас могли не посвятить в детали этой операции. В любом случае она проиграна. Сначала неудача с Либерман, которая уже давно наш агент, потом осечка вашей напарницы Марии Грот. И, конечно, отказ Эриха Хайнштока и Семена Бетельмана от сотрудничества. Вам фатально не везло на этот раз, Дронго. Вы проиграли вчистую.

      В этот момент Дронго вспомнил слова Дмитрия Алексеевича:

      «Когда вас окончательно прижмут и вам будет казаться, что все потеряно, помните, у вас есть сверхзадача. Та самая, ради которой мы начинаем эту операцию. И которую вы не узнаете до тех пор, пока не окажетесь в безвыходном положении. Только после этого мы сможем рассказать вам об этой сверхзадаче».

      — А как со мной свяжется ваш человек? — спросил он тогда.

      Дождавшись ухода Родионова, Дмитрий Алексеевич наклонился и почти неслышно произнес:

      — «Климат у нас нездоровый, и Дмитрий Алексеевич рекомендовал носить теплый шарф».

      Сейчас, глядя на довольное лицо Олвинга, слушая его торжествующую речь, Дронго вспомнил об этих словах генерала и немного успокоился.

      Он сел на кровать и отвернулся. Олвинг вдруг неприятно рассмеялся и, бережно взяв фотографию Греве, положил её в карман.

      — Меня вы больше не интересуете, мистер Фридман, — явно издеваясь, сказал он, — теперь вы будете беседовать только с господином Риггсом. Я все ответы уже получил. Кэвин, — обратился он к Риггсу, — пожалуйста, потом заезжайте ко мне, — и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

      Дронго даже не повернул головы.

      — Вы хорошо держитесь, — услышал он голос англичанина, внимательно смотревшего на него, — но Олвинг прав. Мы полностью переиграли вас, Дронго. Хотя это ещё не конец. Американцы попросили нас помочь им, и мы согласились на встречу их представителя с вами.

      Дронго ничем не выдал своей радости. Наконец-то он узнает, ради чего его посылали в командировку. Даже Альфред Греве был лишь частью этой операции. Даже провал столь ценного агента не должен отвлекать его от сверхзадачи.

      Однако сама встреча с представителем ЦРУ также не могла заменить дела, ради которого он добровольно шел на свой арест. Сверхзадача была настолько засекречена, что о ней знали только Дмитрий Алексеевич и тот человек, который передаст от него привет. Даже полковник Родионов не был посвящен в детали этой операции, даже сам Дронго.

      — Кстати, — заметил Риггс, доставая трубку, — вы написали, что в Нью-Йорке встречались с Любарским, вашим связным, и Бетельманом.

      — По работе, да, верно.

      — А не по работе?

      — Там все указано. Я ничего не скрывал. У меня в Нью-Йорке живет друг. И я там познакомился с одной молодой женщиной. Их имена и адреса есть в моих показаниях. Все, с кем я встречался в Нью-Йорке, там указаны.

      — Верно, — кивнул Риггс, — только вы не знаете главного: кто убил Любарского?

      Он внутренне напрягся. Несмотря на прошедшие месяцы, он по-прежнему помнил Лону и её взгляд, брошенный на него перед отъездом. И «жучок», прикрепленный к столу, тоже помнил.

      — Мистер Риггс, — устало сказал он, — я уже ничему не удивляюсь в своей жизни. Так кто убил этого старика?

      — Ваш друг Эльдар. Кажется, его так звали, — ровным голосом сообщил англичанин.

      — Не может быть! — Дронго задыхался. Значит, «жучок» в аэропорту поставила не Лона, а его бывший школьный товарищ, чтобы подслушать их разговор.

      — Вы действительно ничего не знали? — участливо спросил Риггс, внимательно глядя на него. — Он всегда работал на КГБ. Управление «К», как и ваша Мария Грот. На его совести двое убитых в Дели. Но у нас не было доказательств. А сейчас есть. Почерк один и тот же. Выстрелы в сердце и в голову для надежности. Это был ваш друг, Дронго. Американцы уже потребовали его выезда из страны.

      — Зачем вы мне рассказали? — тоскливо спросил Дронго. — Не нужно было этого делать.

      — Нужно, — кивнул Риггс, — у вас не должно быть никаких иллюзий. Вы были хорошим экспертом в ООН, когда боролись с преступниками, а разведка — грязное дело. Здесь «предают только свои», так, кажется, говорят французы? Всегда помните об этом. — Риггс кивнул на прощание, убрал трубку и вышел из комнаты.

     

             Глава 9

     

      Это был обычный короткий зимний день. Поздно рассвело. Тепла не было. Только стужа и немного снега. И ещё совсем чуть-чуть дул противный ветер.

      На этот раз не было никакой охраны, никаких мер предосторожности. Просто Риггс предложил ему выехать за город, и они поехали вдвоем в автомобиле. Риггс вел машину и почти не смотрел на Дронго, словно забыв о его существовании. Делать вид, что ничего не происходит, было невозможно, и Дронго старался незаметно оглядеться, пытаясь вычислить ведущееся за ним наблюдение. Но ничего обнаружить не удавалось. Риггс вел автомобиль мягко, не торопясь, добросовестно Останавливаясь на предупредительные сигналы машин.

      — Куда мы едем? — не выдержал Дронго.

      — Я же вам говорил, за город.

      — Вы всерьез хотите меня уверить, что это воскресный пикник?

      — Это деловая поездка, — сухо отозвался Риггс.

      — А если я сбегу?

      — Нет.

      — Что, нет?

      — Не убежите. И потом, для чего? Куда? К кому? Вам гораздо выгоднее сидеть здесь. Или интереснее — это одно и тоже.

      — А если я все-таки попытаюсь сбежать? — снова полюбопытствовал Дронго. Англичанин мягко затормозил.

      — Пожалуйста. Можете бежать. Уверяю вас, за нами нет никакого наружного наблюдения.

      Полминуты они просидели молча.

      — Будем считать, что вам удался этот трюк, — беззлобно произнес Дронго, — поедем дальше.

      Риггс кивнул, включая зажигание.

      — Как вы спите по ночам? — спросил он. — Кошмары не мучают? — — А вы считаете, они должны меня мучить?

      — Я задал вопрос, — терпеливо напомнил Риггс.

      — Не мучают. Подозреваю, что ваши психологи анализируют мое поведение даже во сне.

      — А вот я плохо сплю по ночам, — вздохнул собеседник, — никакие лекарства не помогают.

      — У вас нечистая совесть, — пошутил Дронго.

      — Очень возможно, — серьезно ответил Риггс.

      — Вы так и не сказали, куда мы едем.

      — Извините. У нас сегодня важная встреча. Американцы прислали своего представителя. Нет, это не Бремнер. Он рангом повыше. Вместе с ним будет шеф нашего ведомства. Видите, я предельно откровенен с вами.

      — Спасибо. Значит, сегодня я увижу миссис Стеллу Римингтон?

      — Подозреваю, что вы даже читали её досье, — рассмеялся Риггс.

      — Вы так прячете своих руководителей спецслужб, как будто они нелегалы.

      Это, кстати, сугубо британская черта. Нигде в мире давно нет ничего подобного.

      — Нигде в мире нет такой разведки и контрразведки, как наша, — невозмутимо прервал англичанин.

      — Господи! И вы ещё на что-то претендуете. Да после Кима Филби и Гордона Лондейла вас нужно было закрывать за непрофессионализм.

      — Не могу согласиться. Вы же здесь, у нас.

      — А вы считаете меня фигурой, равной им обоим?!

      — Во всяком случае, вы один из лучших профи, с кем я встречался за свою жизнь.

      — Благодарю за комплимент. Вы тоже.

      — Это не комплимент. Осторожнее, сейчас резкий поворот. Я давно хотел у вас спросить: что вы думаете насчет ситуации у вас в России?

      — У них в России. Вы же знаете мое подлинное имя. Я гражданин соседней страны.

      — Ладно, не переигрывайте. Я просто воспользовался условной терминологией. Как вы считаете, политика России действительно может резко измениться?

      — А как вы сами думаете?

      — «У вас дурная привычка отвечать вопросом на вопрос. Если не хотите, не отвечайте.

      — Пожалуйста. Думаю, что не очень изменится.

      — Почему?

      — Существуют геополитические интересы, которые просто не могут исчезнуть.

      — Вы в это так верите? А поддержка санкций против Ирака? Тогда Россия примкнула к коалиции объединенных западных держав.

      — Какие-то уступки общественному мнению Запада, несомненно, будут. Но спецслужбы, армия, ВПК перестраиваться не могут и не будут, даже если во главе их поставить демократа Сахарова или Ростроповича.

      — Второй, кажется, музыкант? — спросил англичанин.

      — Да. Во времена Брежнева лишили советского гражданства. А первый уже три года как умер.

      — Об этом я помню. Так вы считаете, что все может остаться по-прежнему?

      — Вы неумный человек, господин Риггс. Как, по-вашему, для чего я здесь? — спросил Дронго. — Неужели мне просто захотелось попутешествовать за их счет?

      — Мы об этом и говорим.

      Риггс включил музыку. Послышалась песня из знаменитого фильма «Кабаре».

      Лайзе Минелли пела о том, что тигра нельзя превратить в ягненка и, если любви нет, все кончено.

      «Прощай, мой господин», — повторила певица.

      — Потрясающая женщина, — восхитился Дронго.

      — Простите, не понял.

      — Ужасно люблю этот фильм. Смотрел его раз десять.

      — Как можно тогда понимать решение ваших спецслужб о выдаче своей западной агентуры, особенно в бывшей Германии?

      — Только как ненужный балласт. — Дронго был более чем искренен.

      — Угу. Не думал, что вы так честно ответите. Значит, лучшие кадры вы сохранили?

      — У меня фатальное желание снова спросить: «А как вы думаете?» — Оба усмехнулись.

      — Мы довольно долго едем, — осторожно заметил Дронго.

      — Еще минут десять. А что вы думаете насчет нового министра госбезопасности Баранникова?

      — Он из милиции. А там уже давно свои идеалы. Кроме того, работал в Закавказье. В той обстановке остаться честным человеком в системе МВД практически невозможно. Он, конечно, не будет работать на западные спецслужбы. У него свое понятие об офицерской чести. Хотя деньги за услуги, думаю, возьмет. Такая была система.

      — Он сможет реформировать КГБ?

      — Вы хотите знать правду или вам нужен удобный ответ?

      — Мне нужен удобный ответ.

      — Он не сможет.

      — А правда?

      — Не захочет.

      — Спасибо. Вы более откровенны, чем я ожидал.

      — Вы тоже. Я не предвидел, что вы спросите об этом у меня. Просто вы мне более симпатичны, чем Олвинг.

      — Интересно, почему?

      — Он маленького роста и чувствует свою ущербность. В разговоре со мной постоянно проявляет злость.

      — А если он просто не любит русских шпионов?

      — А вы любите? Тем не менее вы говорите со мной нормально. Нет, у него комплекс неполноценности. Подозреваю, что наш разговор записывается на пленку, и он нас слышит. Тем хуже для него.

      Риггс рассмеялся, не пытаясь возражать.

      — А что вы думаете о Примакове?

      — Этот тем более не будет реформировать разведку. Наоборот, он сделает все, чтобы её укрепить. И, конечно, в нужный момент он и Баранников просто сдадут Ельцина. Причем Примаков будет главной фигурой, которую все почему-то недооценивают. Или для начала попробует сделать первую попытку, подставив Баранникова или ещё кого-нибудь из ближайшего окружения Ельцина.

      — Вы не боитесь, что ваш разговор передадут в Россию?

      — Если это предупреждение, то запоздалое, если угроза, пустая. В моем положении трудно чего-то бояться.

      Автомобиль остановился у какого-то парка.

      — Давайте пройдемся, — предложил англичанин.

      Они шли среди деревьев минут пять.

      — Зачем вы подставили Греве? — вдруг спросил Риггс. — Он ведь ваш «суперагент», правда?

      — Олвинг уже все сказал, — чуть помедлив, отозвался Дронго, — вы решили начать второй акт.

      — Олвинг не понял главного. Вы не скрывали Греве, а, наоборот, сделали все, чтобы его выдать.

      — Новая версия?

      — Нет, Олвинг все говорил верно. Но после долгого анализа я просто заменил знаки плюс и минус на противоположные, и все сразу встало на свои места. В вашей версии было несколько ошибок.

      — Какие? — Игра шла уже в открытую.

      — Во-первых, слишком много двойных агентов. Эрих Хайншток и Эдит Либерман. Совпадение? Думаю, исключено. Логично?

      — Допустим.

      — Вторая ошибка — слишком быстрое устранение Любарского. Конечно, он никому не был нужен. Однако ваша разведка немного поторопилась. Его ликвидировали ещё до того, как вы покинули Нью-Йорк. Но самое главное. Вы знали, что его убили. Когда я вам сообщил, что знаю об убийстве Любарского, вы даже не удивились. Лишь спросили — кто? Это был явный прокол.

      Третья ошибка: ваша разведка прекрасно знала, что Бетельман никогда, ни при каких условиях не будет сотрудничать с вами. У меня есть перехват пятилетней давности, когда резидент КГБ в Англии докладывал о невозможности использования Бетельмана.

      — Все?

      — В основном да. Но и этого вполне достаточно.

      — Все правильно, — согласился Дронго, — за исключением одного момента.

      — Какого?

      — Вы два или три раза незаметно подыгрывали мне. И я все время задавал себе вопрос: зачем вы это делаете?

      — Теперь знаете ответ?

      — Если учесть наш сегодняшний разговор, думаю, вы пытались меня переиграть.

      — — Удалось? — улыбнулся Риггс.

      — Нет. Хайншток убит. Причем убит нашими людьми. Любарский тоже мертв. Если бы мы хотели подставить Хайнштока, мы бы его не убрали. Да и смерть Марии Грот трудно объяснить. И уж совсем непонятно, зачем нужно было убирать Любарского?

      — Чтобы подстегнуть вас и убрать ненужного свидетеля, — быстро предположил англичанин.

      — У вас извращенная фантазия, мистер Риггс.

      — И наконец, самое главное, — невозмутимо парировал собеседник, — я почти убежден, что вы встретились с мистером Греве.! Альфредом Греве. Как только я сумею доказать это, ваш план провалится.

      Дронго молчал. Долго. Затем спросил:

      — Зачем вы все это говорите мне?

      — А вы как думаете?

      — Теперь вы решили отвечать вопросом на вопрос? Это нужно было говорить не здесь, а там, в вашем центре. Я могу поверить вам и попытаться сбежать.

      — Нет, — возразил Риггс, — не стоит. Климат у нас нездоровый, и кто-то из наших друзей рекомендовал вам послать теплый шарф.

      Ваша сверхзадача, Дронго, состояла в том, чтобы встретиться со мной. Сведения, которые я должен передать, очень важны, и их нельзя было посылать обычным способом через курьера.

      — Значит, это вы?

      — Да, тот самый преемник Филби и Лонсдейла, — почти неслышно произнес Риггс, — в американской разведке я известен под именем Стивена Харлета.

     

             Глава 10

     

      Через три месяца он вернулся домой. Во многих республиках бывшего Советского Союза по-прежнему шла война. Молдавия, Грузия, Азербайджан, Армения, Таджикистан, Ингушетия, Осетия, Чечня. Конечно, его больше не проверяли. После разговора со Стеллой Римингтон и категорического отказа Дронго сотрудничать с англичанами его оставили в покое. С ним разговаривал только Риггс, ещё несколько раз вывозивший Дронго на природу. Информация, которую давал Кэвин Риггс, была настолько ценной, что Дронго постепенно начинал понимать всю важность этой операции. Данные ошеломляли, но и не верить им было нельзя, и Дронго добросовестно запоминал имена, адреса, кодовые названия проводимых операций, новые коды к шифрограммам. Информация оказалась сложной даже для тренированной памяти профессионального аналитика, и приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы запомнить всю эту сумму данных.

      Потом было несколько неприятных недель, когда бельгийцы требовали выдачи Дронго за убийство Марии Грот, и Риггсу с трудом удалось убедить Олвинга не предпринимать столь поспешных решений. Потом долго и трудно шли переговоры о передаче Дронго российским спецслужбам. Наконец, демонстрируя свою готовность к сотрудничеству с новой Россией, англичане выдали его, привезя для этого в Варшаву. Только в Москве Дронго позволил себе расслабиться, когда их самолет приземлился в аэропорту.

      Еще пять часов он рассказывал о проведенной операции двум лучшим аналитикам российской разведки. А ночью встретился с Дмитрием Алексеевичем.

      Генерал слушал его долго, почти не перебивая. Только когда речь зашла о Риггсе, он оживился и дважды задал уточняющие вопросы. В четвертом часу утра Дронго наконец закончил свой рассказ.

      — Теперь вы понимаете, как нам было важно ваше согласие? — спросил Дмитрий Алексеевич.

      — Понимаю. Кстати, почему я не вижу здесь полковника Родионова?

      — Он ушел из разведки. По состоянию здоровья.

      — Новые времена, новые нравы? — спросил понявший, в чем дело, Дронго.

      — Может быть. — У генерала не было желания говорить на эту тему.

      — У меня к вам просьба, — обратился к нему Дронго, немного помолчав.

      — Слушаю.

      — Дайте мне адрес дочери Ирины Кислицыной.

      — Она назвала вам свое имя?

      — Мы встречались с ней десять лет назад.

      — Да? — удивился генерал. — Это явный прокол нашего оперативного управления. Нужно проверить, почему они ошиблись. — Вы знали, что её выдадут?

      — Мы это предполагали.

      — И подставили ее?

      — Не нужно задавать наивные вопросы. Она была настоящим профессионалом, «ликвидатором». А такие люди долго не живут. И она это прекрасно знала.

      — Вы дадите мне адрес её дочери?

      — Не дам. Не нужно устраивать здесь мелодраматических спектаклей. Она наверняка дала вам адрес.

      — А вы наверняка уже убрали из Ленинграда девочку с бабушкой?

      — Конечно. Они прекрасно устроены совсем в другом городе. Мой вам совет: не ищите. Вы их никогда не найдете.

      — Вы затребуете тело Марии Грот?

      — Это я вам обещаю. Могилу, конечно, не укажем, но труп попросим вернуть.

      — За что убили Любарского?

      — Вы знаете ответ и на этот вопрос.

      Ваша операция была абсолютной тайной. Такова плата за секретность.

      — Кэвин Риггс — ваш супершпион?

      — Разумеется. Когда ещё нам удастся получить столь перспективного агента на такой должности?

      — Вы убеждены, что он искренне с вами сотрудничает? И ему можно доверять? Вдруг это ответная игра англичан?

      — Доверять нельзя никому, Дронго, и вы это отлично знаете.

      — Про Риггса знаю я один. Значит, моя судьба тоже предопределена.

      — Хотите знать правду? У нас были специалисты, высказывавшиеся за вашу ликвидацию, но Евгений Максимович не дал своего согласия.

      — Спасибо за откровенность.

      — Это вынужденная мера. Если мы вас уберем, англичане могут просчитать варианты и вычислить нашу игру. А этого мы более всего хотим избежать.

      — Лона правда была вашим агентом? Генерал молчал.

      — Не правда, — наконец сказал он, — Любарского убрал другой человек.

      — Мой школьный друг?

      — Этого я вам не скажу.

      — Ясно. Когда мне можно уехать из Москвы?

      — Не скоро. Подробно напишите обо всем и снова расскажите. Думаю, ещё через месяц, если, конечно, вы захотите уехать.

      — Как это понимать?

      — Мы предлагаем вам звание полковника российской разведки и зачисляем в свой штат заместителем начальника аналитического отдела. Будете жить в Москве. Квартиру мы вам выделим. У вас на родине сейчас неспокойно.

      — Я могу отказаться?

      — Разумеется.

      — Тогда я отказываюсь.

      — Может, вы подумаете?

      — Нет. Для себя я все давно решил.

      — У вас есть какие-нибудь просьбы?

      — Больше никаких.

      — — На что вы будете жить?

      — Что-нибудь придумаю.

      — У вас есть какие-нибудь сбережения?

      — Вы же прекрасно знаете, что нет.

      — И вы не хотите остаться в Москве?

      — Не хочу.

      — Мы предвидели ваш ответ. Зарубежным агентам, работающим на нас, мы обычно платим. И платим хорошо. На ваше имя открыт счет в зарубежном банке. В Вене.

      — Да, действительно. Совсем забыл, что теперь я зарубежный агент. Смешно, правда?

      — Вы могли бы сотрудничать с нами и в будущем на подобных условиях.

      — Дмитрий Алексеевич, я столько лет работал на разведку, был экспертом в ООН, помогал «Интерполу», боролся с наркомафией. Неужели все это ради денег?

      — Я не хотел вас оскорбить, Дронго.

      — Ладно; забудем. Через месяц я уеду. Можете вычеркнуть меня из своих списков, вряд ли я когда-нибудь соглашусь снова работать на вас. Я ведь теперь зарубежный агент.

      — Не нужно так серьезно, Дронго. Вы не верите, что СССР возродится?

      — А вы сами верите? Или вы верите только в апокалипсис?

      Генерал не ответил, отвернувшись. Они долго молчали. Сидели в большой комнате и молчали, словно сдерживая непонятные, переполнявшие их чувства.

      А потом генерал встал и, коротко выругавшись, пошел заказывать завтрак. За окнами уже начинался рассвет.

      Еще через месяц Дронго прибыл в свой родной город. У выхода из аэропорта он увидел молодого мужчину, знавшего Дронго в лицо. Это был профессор, лидер одной из новых националистических партий, работавший ранее платным агентом госбезопасности.

      — А, это ты, — пьяно икнул молодой профессор, — ура-а коммунистам.

      — Дурак, — произнес Дронго с досадой.