Чингиз Абдуллаев

 

      Рассудок маньяка

 

      Отчего я должен нести на себе все! Отчего все ложится на плечи! Весь страх, вся вина, все содеянное вами! Отчего вся пролитая вами кровь вопиет во мне, чтобы я никогда не знал покоя! Проклятия злодеев и жалобы безвинных жертв — отчего моя злосчастная душа должна страдать за вас! ...Запах вашей крови будит во мне тошноту, давит на меня неискупаемостью вины! Ваши судьбы я должен тащить на себе, вашей дорогой я должен идти неустанно, между тем как вы давно нашли отдых от деяний своих в могиле!

      Пер Лагерквист. «Палач»

     

      Глава 1

 

      Телефонный звонок раздался неожиданно. Дронго читал последние страницы нового романа Пола Андерсона, когда прозвучал этот звонок. Сработал автоответчик, специально включавшийся при каждом звонке, чтобы находившийся в доме хозяин мог слышать, кто к нему звонит. Как правило, он не отвечал на звонки и различные предложения, которые к нему поступали. Но почти всегда заносил информацию в память своих компьютеров, предпочитая тут же забывать о назойливых абонентах. Но в этот день все произошло иначе. Его насторожил голос позвонившего.

      — Добрый день, — сказал автоответчик жен-.ским голосом, — вы можете оставить свое сообщение, и вам перезвонят. Начинайте говорить после звукового сигнала.

      — Добрый день, — раздался нерешительный голос, — это говорит ваш старый знакомый академик Архипов. Мне как-то не очень удобно называть вас этой кличкой Дронго. Я привык обращаться к вам по имени-отчеству, хотя знаю, что вы не любите, когда вас так называют. Тем не менее я прошу вас позвонить мне, когда вам будет удобно. Если, конечно, вы сочтете возможным со мной связаться. И если вы находитесь в Москве. У нас очень сложное и серьезное дело, и мне нужна ваша консультация. Или даже так — ваша помощь. Вы знаете мой телефон, но если вы его вдруг потеряли или запамятовали, то я вам продиктую его. Позвоните в любое удобное для вас время. Извините за неожиданный звонок.

      Сообщение кончилось. Дронго включил его повторно. Выслушав еще раз слова академика, он подошел, к окну, лбом прислонился к стеклу. Архипов не стал бы беспокоить его по пустякам. Он слишком ценил и свое время, и время своих собеседников. Значит, произошло нечто действительно очень важное и, судя по всему, неприятное. Дронго решительно повернулся к телефонному аппарату. И, подняв трубку, набрал номер домашнего телефона академика Архипова. На часах было около восьми часов вечера. Трубку взял сам академик.

      — Добрый вечер, — поздоровался Дронго, — хотя я знаю, что для вас это все еще середина дня. Ведь обычно вы работаете до трех-четырех часов утра.

      — Добрый день, — обрадовался Архипов, — я ждал вашего звонка. Спасибо, что вы позвонили. Я очень боялся, что вас не будет в городе.

      — Что у вас случилось? Вы сказали, что нужна

      моя помощь.

      — Очень нужна. Мне крайне неловко вас беспокоить, но мне кажется, что это как раз тот самый случай, когда можно обратиться к вам за помощью. Простите, но у нас очень большие неприятности.

      — Надеюсь, у вас, а не у вашего коллеги. Оба собеседника знали, о чем идет речь. Те неприятности, о которых он говорил, произошли в научном центре в Сибири, в небольшом поселке Чогунаша. Имело место крупное хищение материальных ценностей, и приехавшему эксперту пришлось заниматься поисками не только виновников случившегося, но и похищенных грузов.

      — Нет, нет, — торопливо сказал Архипов, — на этот раз нужна помощь совсем иного рода. Слава Богу, ничего похожего у нас случиться не может.

      — Но все действительно так серьезно?

      — Очень. И это не телефонный разговор. Простите, что я вас беспокою, но мне кажется, что, кроме вас, никто вообще не сможет нам помочь.

      — Хорошо. — Он знал, что академик не имеет склонности к преувеличению. Это был прагматик, привыкший к рациональному мышлению и строгой логике фактов. Раз Архипов позвонил ему и просит срочно помочь, то совершенно очевидно, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

      — Я все понял, — коротко ответил Дронго, — у нас есть еще время?

      — Боюсь, что нет.

      — Тогда я буду у вас завтра утром. Или мне нужно приехать немедленно?

      — А вы можете? — уточнил Архипов.

      — Думаю, что да, — он задумчиво потер подбородок. — Нужно только побриться, — и если вы скажете мне ваш домашний адрес, я буду у вас через полчаса.

      — Я живу на Кутузовском проспекте. Запишите номер дома и код на замке в подъезде.

      — Диктуйте, — улыбнулся Дронго. Очевидно, академик понял свой промах.

      — Да, — сконфуженно сказал он, — я тоже никогда и ничего не записываю.

      Он продиктовал цифры и на прощание чуть виноватым голосом добавил:

      — Спасибо. Я вам очень благодарен. Простите еще раз, что беспокою, но это как раз тот случай, когда можете разобраться только вы. Мне кажется, что мы столкнулись с чем-то невероятным. Я очень рассчитываю на ваши способности.

      — Надеюсь, они пригодятся. До свидания. Он положил трубку. Интересно, что у них могло стрястись? Столь неожиданное и неотложное, что деликатнейший Архипов решился позвонить ему вечером и даже настаивать на приезде.

      Он посмотрел на часы. Нужно побыстрее собраться. Судя по голосу академика, это необходимо.

      Ровно через полчаса, успев по дороге купить букетик цветов, он уже звонил в дверь Архипова. Почти сразу в коридоре послышались быстрые шаги, и сам хозяин дома встретил его на пороге. Архипову было под семьдесят. Высокий, все еще сохранивший прежнюю красоту мужчина, сколько Дронго его помнил — он был сед. Испортив себе зрение еще в молодости, он постоянно ходил в очках. Запоминающееся лицо Архипова довольно часто мелькало на экране телевизора в различных передачах о науке и ее успехах.

      — Надя! — воскликнул Архипов, увидев роскошный букет. — Ты только посмотри, что принес нам наш гость.

      — Обычный букет, — смущенно буркнул Дронго.

      В большой просторный холл вышла хозяйка дома. Ей было лет шестьдесят, хотя выглядела она гораздо моложе своих лет, все еще сохраняя стройную фигуру, не сдавшуюся под натиском возраста. При виде букета она всплеснула руками и, сияя улыбкой, понесла цветы в ванную.

      — Идите в гостиную, — пригласила она, — будем пить чай. Но сначала напою цветочки.

      — Нет, — возразил Архипов, — лучше мы сначала пройдем в мой кабинет, а уже потом будем пить чай. Хотя знаешь, что; Принеси нам чай в кабинет.

      — Хорошо, — согласилась супруга.

      Дронго прошел в кабинет хозяина дома. Книжные полки выстроились правильными рядами снизу доверху. В этом доме явно господствовал культ книги. Навстречу Дронго поднялся невысокий плотный мужчина с ровным лысым черепом, словно специально выточенным неким кудесником. По форме его череп напоминал идеальный бильярдный шар. У незнакомца был тяжелый мясистый нос и большие, бросающиеся в глаза ушные раковины.

      — Михаил Михайлович, — представился он, протягивая руку.

      — Здравствуйте, — поздоровался Дронго.

      — Это мой заместитель по хозяйственным вопросам — Михаил Михайлович Сыркин, — представил незнакомца Архипов, — он у нас отвечает и за режим на предприятии и вообще за нормальное функционирование института.

      — Я думал слово «режим» уже вышло из употребления, — пошутил Дронго.

      — Как видите, нет. Вы же знаете, что наш институт разрабатывает проблемы, связанные и с ядерной энергетикой. А это всегда предполагает наличие некоторых закрытых тем. Садитесь, пожалуйста, — предложил академик, показывая на глубокие массивные кожаные кресла, хранившие отпечаток былого благополучия.

      — Спасибо, — Дронго сел в кресло. В этот момент зазвонил телефон, и Архипов поднял трубку в своем кабинете. Очевидно, это был параллельный телефон. Архипов, извинившись, продолжил говорить, а Дронго тем временем с интересом осматривал ряды книжных полок.

      — Хорошая библиотека, — констатировал он.

      — Да, — согласился Михаил Михайлович. Книги явно интересовали его гораздо меньше гостя.

      — Вы давно работаете с Архиповым? — спросил Дронго.

      — Уже достаточно давно. Семь лет. Я очень много слышал о вас от Архипова, он рассказывал, как вы помогли им в Чогунаше. Да и на старом месте работы о вас тоже много говорили.

      Рукопожатие у него было довольно сильным.

      Дронго усмехнулся.

      — Где вы работали раньше? Во внутренних войсках?

      — Да, — удивился Михаил Михайлович, — откуда вы знаете?

      — У вас почти военная выправка, но я не думаю, что меня могли знать и в армии. Скорее это внутренние войска МВД? Верно?

      — Правильно, — заулыбался довольный Михаил Михайлович, — я вышел в отставку как раз в девяностом. Был полковником МВД. Успел побывать в нескольких горячих точках, когда меня комиссовали. Месяца четыре я был без работы, потом устроился в институт. И с тех пор работаю с Сергеем Алексеевичем.

      — Что же у вас произошло?

      — Ужас. Если бы мне кто-нибудь рассказал, я бы в жизни не поверил. Но это случилось... Хотя, пусть лучше вам все расскажет сам Сергей Алексеевич. А я добавлю, если понадобится.

      В этот момент Архипов закончил разговор и, положив трубку, крикнул в другую комнату:

      — Я занят. Меня не беспокоить, — после чего прошел к дивану, устроившись напротив гостя.

      — У нас крупные неприятности, Дронго, — начал академик. — Вы знаете, как я не люблю беспокоить людей по пустякам, но случившееся в стенах нашего института настолько чудовищно и невероятно, что милиция и ФСБ, которые ведут расследование, вот уже несколько месяцев не могут ничего понять. А мне не хотелось бы, чтобы подобное преступление осталось безнаказанным.

      — Вы можете рассказать все по порядку, — нахмурился Дронго.

      — Конечно, все по порядку, — кивнул Архипов. — Все началось несколько месяцев назад. Как вы знаете, у нас режимный институт, и к нам посторонних просто не пускают. Во всяком случае, так нам казалось еще полгода назад. Но теперь мы просто не знаем, что думать. В общем, несколько месяцев назад у нас начали появляться разного рода непристойные журналы, открытки. Мы вначале не обращали на это внимания. У нас много молодежи, казалось, что кто-то из ребят развлекается. Журналы начали находить в туалетах, в разных отделах. Стали появляться жалобы от женщин, сотрудники возмущались этими картинками, которые становились все скабрезнее, откровенная порнография буквально захлестывала нас. Это был удар для всего коллектива. Тогда мы считали, что это «работает» кто-то посторонний. Хотя вскоре стало ясно, что действует кто-то из своих. Словом, мы поняли, что в институте появился циничный хулиган.

      Мы несколько раз собирали совещания, стыдили сотрудников, объясняли пагубность подобной заразы в коллективе. Все возмущались, проходило несколько дней, и все повторялось. Михаил Михайлович со своей службой устанавливал круглосуточные дежурства, увеличивал количество дежурных, даже установил в некоторых местах телекамеры, в общем, все, как обычно, но ничего не помогало. Мы даже послали журналы в лабораторию МВД, чтобы проверить по отпечаткам пальцев, кто мог это делать, но ничего конкретного установить не смогли. На них находились только отпечатки пальцев людей, нашедших журналы. И так продолжалось несколько месяцев. Пока...

      — Пока не произошло убийство, — кивнул Дронго.

      - Да, — не удивился Архипов, словно ожидавший, что его собеседник в конце концов догадается, — у нас произошло страшное преступление. Обычно по вечерам в некоторых отделах задерживаются сотрудники. В одном из отделов осталась молодая сотрудница, недавно перешедшая к нам на работу из другого института, — Архипов тяжело вздохнул, дотронулся до подбородка, потер его указательным пальцем и, как бы решившись, закончил: — Ее нашли убитой. Вот и все.

      Он снова снял очки. и взглянул на Дронго каким-то рассеянным, детским, беззащитным взглядом. Дронго молчал. Молчал секунд двадцать. Архипов надел очки и, понимая, что его собеседник ждет пояснений, продолжал рассказ:

      — Это случилось три месяца назад. Мы были уверены, что сотрудники милиции или ФСБ сумеют довольно быстро раскрыть преступление. Тем более что в институт не мог проникнуть никто посторонний. Но прошло уже три месяца, а мы пока не имеем никаких конкретных результатов, Если не считать того факта, что сотрудники милиции почти сразу арестовали одного из наших ночных сторожей, имевшего судимость и скрывшего этот факт при поступлении на работу. Он сбежал в ту ночь с места преступления, и его искали целый месяц..Теперь уже два месяца держат в КПЗ и, как я подозреваю, требуют сознаться в убийстве. Но парень все отрицает. Две недели назад ко мне приходила его жена, она ждет ребенка, женщина умоляла меня ходатайствовать об освобождении мужа. Я успокаивал ее как мог, звонил и прокурору, и в ФСБ. Но они сказали, что пока проверяют все факты и ничего конкретного сказать мне не могут. Я объяснял прокурору, что наш охранник просто испугался, скрываясь от ФСБ, рассказал о семье арестованного, но они, похоже, не очень прислушались к моим словам.

      — ВЫ решили, что маньяк не может иметь семью? — понял Дронго.

      — Конечно. У молодого человека жена, они ждут ребенка, зачем ему убивать другую женщину. И тем более разносить такие картинки?

      — У известного на весь мир Чикатило была семья, — напомнил Дронго, — которую он очень любил. Что не помешало ему совершить столько зверских преступлений. Другой маньяк помогал старой женщине, своей соседке, покупая для нее продукты.

      — Не знаю, — смутился академик, — мне казалось, что это невероятно. Иметь жену, ждать ребенка и вот таким страшным способом убивать другого человека. Я не мог даже смотреть снимки убитой, такой это был ужас. Вот Михаил Михайлович смотрел.

      — Десять раз ударил ножом, — кивнул Михаил Михайлович, — на ней места живого не было. И, видимо, хотел снасильничать. Но это не наш Пашка. Он такое сделать не мог, это точно.

      — Ну вот видите, — обрадовался Архипов, — я же говорю, что не он. Наш охранник не мог совершить подобного преступления. Это абсолютно доказано, но его все равно не отпускают из тюрьмы.

      — Кем доказано? — не понял Дронго. Архипов посмотрел на Михаила Михайловича, давая ему возможность высказаться. Тот сразу же пояснил:

      — Следователями ФСБ. Наш охранник заступил на смену в восемь часов вечера, а женщина была убита примерно в шесть-семь часов вечера. У Паши твердое алиби, он был с ребятами и приехал в институт в двадцать часов.

      — Тогда почему его арестовали?

      — Там были его отпечатки пальцев. На двери. Он, видимо, совершал обход, вошел в незапертую комнату и увидел убитую. Потом испугался и сбежал. Он так все и объясняет. Он боялся, что раскроется его первая судимость. Потом его достаточно долго искали, следователи, конечно, все хотят на него свалить, поэтому и требуют, чтобы он признался, что приезжал в институт до девяти, часов вечера.

      — Ясно, — нахмурился Дронго, — но давайте начнем все с самого начала по порядку. Когда точно начали появляться эти картинки и журналы?

      — Примерно пять с половиной месяцев назад.

      — Вы можете вспомнить точнее?

      — Думаю, что нет. Никто не обратил внимания, когда они появились первый раз. Думали — шутка или кто-то просто забыл.

      — Где забыл? — быстро спросил Дронго. — В каких туалетах они попадались? В мужских или женских?

      — Сначала только в мужских, потом и в женских. Потом в отделах.

      — Ясно. Кто была убитая?

      — Наша сотрудница, - удивился Михаил Михайлович.

      — Это я понимаю. Меня интересует, сколько ей лет, какую должность она занимала, ее внешность, откуда она пришла, как долго у вас работала, почему, по каким причинам задержалась, кто первым ее нашел.

      — Ей было двадцать восемь лет. Довольно симпатичная. Алла Хохлова. Младший научный сотрудник. Незамужняя, разведена. Детей нет. Почему задержалась, мы пока установить не можем, но ее непосредственный руководитель вспомнил, что она просила разрешения задержаться, объясняя, что у нее есть работа. Какие еще вопросы вас интересовали?

      — Кто ее нашел и откуда она к вам перешла?

      — Нашел наш охранник. Мастуков. Его уже раз пять допрашивали в милиции и ФСБ. Он был напарником Паши в ту ночь. А наш Пашка, которого арестовали, клянется, что как только увидел убитую, так сразу вспомнил о своей скрытой судимости и поэтому сбежал. Собственно, Мастуков отправился в здание потушить свет в комнате, где было совершено убийство, и обнаружил убитую. Вы представляете, какое у нас у всех было состояние? У нас за столько лет даже ручки не пропадали со столов, — мрачно заявил Михаил Михайлович. — А тут такое преступление... Хохлова пришла к нам из другого института. Перевелась примерно месяцев восемь назад. Объясняла, что отсюда ей ближе к дому.

      — А какая она была из себя?

      — По-моему, ничего особенного. Моложавая, довольно изящная блондинка. Обычно ходила в джинсах. Убийца ударил ее десять раз ножом, бил в основном в живот. Раны не сильные, некоторые были довольно легкими, просто порезы. Эксперты считают, что она могла умереть и от потери крови.

      — И никто не слышал ее криков?

      — Никто.

      — Вы же говорили, что у вас есть телекамеры.

      — В том отделе их нет. Она работала в техническом отделе, находившемся не в основном здании института.

      — Ее изнасиловали?

      — Наверное, хотели, но не успели. Но джинсы и нижнее белье было в порядке. Эксперты считают, что насильник не успел ничего сделать. Извините, Сергей Алексеевич.

      Архипов сморщился, отвернулся. Прошел к столу, взял ручку, переложил ее с места на место, явно нервничая. И вернулся в свое кресло.

      — Кто ведет дело? — продолжая разговор с Михаилом Михайловичем, спросил Дронго.

      — Следователь прокуратуры. Но создали общую группу из сотрудников милиции и ФСБ. Возглавляет группу полковник Левитин из ФСБ. У нас ведь закрытый институт.

      — Он уже полковник, — пробормотал Дронго, — тогда все понятно. Боюсь, что поиски убийцы затянутся надолго. Или еще хуже» они обвинят вашего охранника.

      В этот момент в кабинет вошла супруга академика, которой помогала пожилая домработница. Они быстро поставили три чашки дымящегося чая, нарезанные ломтики бисквита, вазочки с вареньем на стол и молча вышли из кабинета. Здесь не было принято мешать хозяину во время его разговоров.

      — Мне казалось, что вы могли бы оказать некоторую неформальную помощь, — объяснил Архипов.

      — Попробую, — вздохнул Дронго, — раз уж я решил вас выслушать, то сначала необходимо поговорить с этим Левитиным. Хотя мне очень не хочется беседовать с ним. А он, как я подозреваю, тоже не горит желанием что-то мне рассказывать. Боюсь, Сергей Алексеевич, что это будет самое сложное в нашем расследовании. Мне никто не разрешит смотреть официальные материалы дела и, тем более, вмешиваться в расследование. Ни под каким видом. Думаю, что вы сами это прекрасно понимаете.

      — Я мог бы поговорить с руководством ФСБ или прокуратуры, — предложил Архипов. — Мне казалось, что они примут вашу помощь с удовольствием. Возьмите чашку чая.

      — Спасибо. Вы хорошо думаете о людях, Сергей Алексеевич. Кому приятно, когда появляется какой-то тип, который указывает вам на ваши ошибки да еще берется сделать за вас вашу работу. Я уж не говорю о том, что это просто юридически неправомерно. Нет, ни с кем говорить не нужно. Мне будет интересно все посмотреть самому. Может, мы сделаем все по-другому.

      — Каким образом? — Академик даже не дотронулся до своей чашки.

      — Вы можете принять меня на работу в институт. Скажем, помощником Михаила Михайловича. На некоторое время, за которое я смог бы разобраться с убийством в стенах вашего института.

      — Это невозможно, — развел руками Архипов, — у нас режимный институт. Чтобы принять кого-то на работу, я обязан получить разрешение ФСБ. Конечно, если это не технический сотрудник.

      — Уборщицу вы тоже оформляете с разрешения ФСБ?

      — Но вы же не хотите, чтобы я вас брал уборщицей.

      — В таком случае, каким образом арестованному охраннику удалось скрыть свою прежнюю судимость?

      Архипов снова взглянул на Михаила Михайловича, приглашая ответить на этот вопрос.

      — Он при браке взял фамилию жены. А по его собственной судимости не значилось, так как ее формально сняли. Да и проверка была не такой серьезной. Кто сейчас соглашается идти к нам на работу за такую зарплату. Он ведь нанимался обычным дежурным, а не научным сотрудником, имевшим доступ к секретной информации. Если у меня появится помощник, имеющий доступ во внутренние помещения, то мы обязаны получить согласие ФСБ.

      — Ясно, — мрачно заметил Дронго, — а гости у вас бывают? Какие-нибудь ученые, приезжающие к вам в институт из схожих научных центров в самой стране?

      — Бывают, но крайне редко. На один-два дня мы можем дать разрешение. Но это делается в исключительных случаях. Да и все равно мы должны информировать ФСБ.

      — Вы сильно усложняете мою задачу, — сказал Дронго, обращаясь к Архипову, — я не смогу ничего решить.

      — Понимаю. У меня была какая-то почти детская вера в ваши феноменальные способности. Мне казалось, что вы приедете и сразу во всем разберетесь. Извините меня, наверно, это было немного наивно, но такое страшное преступление в стенах нашего института очень сильно подействовало на меня.

      — Сколько у вас работает людей в институте?

      — Раньше было около восьмисот человек. Сейчас после сокращения примерно пятьсот семьдесят.

      — Посторонний мог проникнуть на территорию института?

      — Исключено, — впервые без разрешения шефа вмешался Михаил Михайлович, — абсолютно исключено.

      — Какую судимость скрыл ваш Паша?

      — Грабеж, — хмуро ответил Михаил Михайлович, — хотя ничего страшного не произошло. Мы проверяли, судимость с него была снята. По молодости совершил преступление, потом пошел в армию, судимость с него сняли. Он виноват только формально, в наших анкетах нужно указывать и снятую судимость.

      — У него не было доступа во внутренние помещения?

      — Нет, конечно.

      — А почему он вошел в комнату, где была убитая?

      — Он совершал обход, а дверь была открыта. Он не должен был входить, но он, видимо, приоткрыл дверь и увидел убитую. А потом испугался и сбежал. По-человечески его можно понять.

      —— Вот именно «по-человечески». А Левитин вряд ли мыслит этими категориями. Формально он прав. Скрывший свою прежнюю судимость охранник оставил отпечатки пальцев на двери, где находилась убитая сотрудница. И потом сбежал. Представляю, как бесился Левитин, когда они не могли найти исчезнувшего охранника. И как он торжествовал, когда они его арестовали. Нет, теперь он так просто не отдаст арестованного, пока не докажет, что тот виноват. Когда поступил на работу ваш охранник?

      — Примерно полтора года назад.

      —У него были враги?

      — Нет, конечно. Он был хороший парень. Никаких замечаний, всегда чисто выбрит, всегда вовремя приходил на дежурство.

      — А у покойной были враги?

      — Нет. Я думаю, что нет, вернее, нам казалось, что нет.

      — Перед убийством ничего необычного не происходило?

      — В каком смысле?

      — Может, появились особенно откровенные журналы или картинки?

      — Да нет, наоборот, все как-то успокоилось, мы даже решили, что психопат унялся. А тут вдруг такое...

      — Сергей Алексеевич, — вдруг сказал Дрон-го, — вы ведь меня пригласили не из-за жены этого Паши? Это всего лишь повод объяснить мой вызов. Вы ведь понимали, что жена и ребенок могут ничего не значить. У вас были причины более конкретные?

      — Да, — смущенно сказал Архипов, — да, безусловно. Я полагал, что вы все равно поймете. Я не верю в маньяка в моем институте. Не верю в психопата. Я убежден, что эти журналы и эти картинки не имеют ничего общего с убийством, которое совершил посторонний субъект, неизвестно как проникший на территорию института.

      При этих словах Михаил Михайлович нахмурился, но не решился спорить с директором. Только мрачно отвернулся.

      — Я знаю своих людей, — продолжал Архипов. — Это не всегда уравновешенные, очень эмоциональные люди, среди которых есть немало талантливых ученых. У них могут быть срывы, разного рода истерики, проявление эмоций. Но психопатов-маньяков среди них нет. Я в этом уверен.

      — Тогда кто же убил Хохлову?

      —Не знаю. Я настаиваю на версии чужого. Среди ученных такого негодяя быть не может.

      - В каком смысле - чужого?

      - В любом случае это не человек науки.

      - Михаил Михайлович судел не двигаясь. Очевидно, что упрек был брошен сотрудникам охраны. Но он не решился спорить с патроном.

      - Тогда это Паша или кто-то из его товарищей – заметил Дронго.

      - Я этого не говорил. Почему вы думаете, что у него были» напарники?

      — Я сказал товарищи, а не напарники. .

      — Какая разница? Почему вы так решили?

      — Может, он действовал не один? Архипов посмотрел на своего заместителя, тяжело вздохнул и покачал головой:

      — Это почти наверняка был не он.

      — Но тогда кто?

      — Не знаю. И не хочу гадать. Мне неприятно даже предположить, что я здороваюсь по утрам с этим мерзавцем. Поэтому я и прошу вашей помощи, Дронго. Вы представляете себе атмосферу в институте. Все друг друга подозревают, на всех мужчин смотрят подозрительно. В такой обстановке мы просто не можем работать.

      — Журналы появились опять? — вдруг спокойно спросил Дронго.

      Архипов вздрогнул и посмотрел на своего заместителя. Тот тоже не скрывал своего изумления.

      — К-как вы догадались? — заикаясь, спросил академик.

      — Вы сами сказали, что хотели обратиться за разрешением в ФСБ. Но вы этого не сделали. А без их разрешения вы не стали бы мне звонить, это очевидно для любого человека, который вас знает. Журналы появились опять, и поэтому вы убеждены, что ваш бывший охранник, даже скрывший судимость, не виноват, а убийца — кто-то другой. Я прав?

      — Да, — вздохнул академик,— к сожалению, более чем правы. Вчера ночью у нас снова нашли какие-то скабрезные картинки. И я боюсь, что неизвестный маньяк снова Мог решиться на убийство. Хотя сам факт появления этой гадости в стенах института должен был окончательно закрыть вопрос о виновности нашего бывшего охранника.

      — Левитин вам отказал? — понял Дронго.

      — Он считает, что журналы подбросили специально, чтобы создать алиби арестованному, — угрюмо пояснил Михаил Михайлович, — мы его ни в чем не смогли убедить. Да и журналы были не очень... Обычный «Плейбой», ничего страшного... То есть не такие страшные. Мы нашли их в коридоре.

      — Какие-нибудь отпечатки пальцев были?

      — Нет. Кто-то просто засунул их за батарею. Некоторые фотографии были порваны, некоторых не хватало. Левитин считает, что все это сделали нарочно, чтобы выгородить арестованного.

      - А как вы считаете, Сергей Алексеевич? — спросил Дронго, взглянув на академика.

      Тот потер виски характерным жестом, движе-, нием указательных пальцев. Потом тяжело вздохнул:

      — Речь идет даже не об убийце. Речь идет об огромном коллективе, который распадается на глазах. Нам нужно точно установить, кто этот. мерзавец, осмелившийся убить женщину. Найти маньяка и успокоить наших людей. — Он помолчал немного и продолжал: — Мне известно, что вы самый высокооплачиваемый эксперт в мире, и я понимаю, что мое предложение несколько наивно. У нас нет таких денег, чтобы вам заплатить. Но я прошу вас нам помочь.

      Дронго молчал. Он смотрел на Михаила Михайловича и молчал. Наконец сказал:

      — Я никогда в жизни не занимался поисками маньяков. Но, похоже, этот случай действительно достаточно сложный. Я согласен остаться, Сергей Алексеевич, и помочь в поисках убийцы. И если не хотите меня обидеть, то не говорите больше о деньгах. Если вы еще раз пригласите меня к себе и разрешите посмотреть более внимательно вашу библиотеку, то это будет для меня лучшая награда.

 

      Глава 2

      Утром следующего дня Дронго появился в проходной института, попросив дежурного выдать ему пропуск на вход в основное здание к директору института. Дежурный был ошарашен подобной наглостью незнакомца, словно и не подозревавшего, что здесь строгорежимное предприятие. Однако у него хватило здравого смысла позвонить заместителю директора по безопасности, и тут же он с удивлением услышал, как тот кричит, приказывая немедленно пропустить незнакомого посетителя в институт. Дежурный мгновенно выписал разрешение, и через пять минут Дронго уже -входил в главный корпус института. Он стоял у лифта, собираясь подняться на четвертый этаж, где находился кабинет директора института, когда увидел спешившего к нему Михаила Михайловича.

      — Извините, — бормотал тот, запыхавшись, — мы совсем забыли, что на вас не выписан специальный пропуск. Пойдемте сюда, к лифту. Идите за мной.

      — Вы говорили, что у вашего охранника не было допуска внутрь, — напомнил Дронго, когда они вошли в кабину лифта. — А каким образом он мог увидеть погибшую женщину?

      — Она погибла не в этом здании, — пояснил Михаил Михайлович, — ее убили в левом здании от входа. Там работают сотрудники технического отдела, и у охранников есть разрешение туда входить. Пройдемте сюда, — предложил он, когда открылись створки кабины лифта.

      Они вышли в коридор и прошли до обитых коричневым дерматином дверей приемной. Михаил Михайлович шел впереди. Он открыл дверь, и они вошли в большую просторную приемную, где, кроме привычной фигуры женщины-секретаря, находилась и другая — молодой человек, коротко стриженный, угрюмый, с мрачным видом смотревший телевизор. Увидев незнакомца, он вскочил.

      — Все в порядке, — бросил Михаил Михайлович, — Сергей Алексеевич нас ждет.

      Секретарша, женщина лет сорока, строго взглянула на неизвестного, но, ничего не сказав, подошла к селектору и коротко доложила:

      — Сергей Алексеевич, к вам посетитель, о котором вы говорили. Вместе с Михаилом Михайловичем. .

      — Да, да, конечно, пусть войдут, — разрешил директор, поспешив к дверям кабинета. Он встретил Дронго, едва тот открыл дверь, протягивая ему руку.

      — Спасибо большое, что вы сразу приняли наше приглашение, — взволнованно сказал Архипов. — Мне казалось важным, чтобы именно вы занимались этим чудовищным делом.

      — Мне нужно осмотреть место преступления и комнату охранников, — коротко бросил Дронго.

      — Да, конечно. Михаил Михайлович проводит вас куда вы посчитаете нужным. Разумеется, кроме лабораторий. Но они, я думаю, не имеют отношения к нашей проблеме.

      — Вы кого-нибудь подозреваете?

      — В моем институте? — удивился Архипов. — Абсолютно исключено. Коллектив у нас устоявшийся, серьезный. Даже когда появились эти журналы, я не мог поверить, что этим занимается кто-то из наших сотрудников.

      — Много сотрудников работает в вашем техническом отделе?

      — Человек десять, кажется. Но они все вне подозрений. Да и их уже несколько раз проверяли сотрудники ФСБ.

      — Мне понадобится список, — попросил Дронго.

      — Мы его вам дадим, — пообещал Архипов. Он поднял трубку и попросил секретаря принести список сотрудников технического отдела. И только после этого спросил:

      — Что-нибудь еще?

      - В каких отношениях были Мастуков, который нашел труп убитой, и сбежавший охранник? Может, они враждовали? Или были друзьями?

      Архипов взглянул на своего заместителя. Тот покачал головой.

      - Обычные отношения, — сухо сообщил Михаил Михайлович, внутренне осуждая себя. Сплоховал, не проверил досконально столь очевидный факт, — рабочие отношения, — добавил он.

      —- Я хотел бы поговорить и с ним.

      — Это сделать легче всего, — кивнул Михаил Михайлович, — он находится в моем прямом подчинении. Сегодня вечером его дежурство.

      — Как фамилия арестованного Паши? - Мовчан. Павел Мовчан. Судимость с него уже сняли, и формально он был чист. Но по нашим строгим внутренним правилам он обязан был сообщить нам о своей прежней судимости, даже в случае полной реабилитации. Парень этого не сделал, видимо, в решающий момент просто испугался. И попал к нам на работу на свое горе.

      — Ваши охранники вооружены?

      — Когда заступают на дежурство, то да. Им обычно выдают «наганы» «ТТ» или карабины. Но, убегая из института, Павел не стал брать оружия. Он оставил свой пистолет в комнате дежурных, после чего сбежал. Наверное, чтобы его не обвинили в незаконном хранении или хищении оружия.

      — Предусмотрительный, — усмехнулся Дрон-го, — Это как раз свидетельствует не в его пользу. Если он маньяк и получает удовольствие от насилия, то ему не нужен пистолет. Такие типы обычно орудуют привычным ножом и получают удовольствие от издевательства над беззащитными жертвами.

      — Вы серьезно? — испуганно спросил академик.

      — Во всяком случае, ни один из известных преступников-маньяков никогда не пользовался пистолетом. Удавка, нож, топоры, другие острые предметы. Прежде чем сегодня появиться у вас в кабинете, я решил просмотреть некоторые свои записи на компьютере и постарался выявить некоторую системность в действиях маньяков. Они получают удовольствие именно от непосредственного контакта с жертвой. Значит, оставленный пистолет не может служить доказательством невиновности вашего бывшего охранника.

      — Но журналы появились опять, — возразил Михаил Михайлович.

      —Тем более. В институте мог находиться и просто любитель подобной «клубнички», который, возможно, спровоцировал истинного преступника на решительные действия. Кстати, насколько я понял, орудие преступления так и не было найдено?

      — Нет, —- подтвердил Сыркин.

      — Ну вот видите. Уже один подобный факт должен был насторожить следователей, ведущих расследование. И еще один вопрос. Вчера, рассказывая о совершенном преступлении, вы сказали, что ваш второй охранник, Мастуков, вошел в здание, чтобы потушить свет. Где именно? Вообще в здании? Или конкретно в комнате, где было совершено преступление?

      — Конкретно — в комнате, — пояснил Михаил Михайлович. - Мы сейчас строго следим за этим. Знаете, какие счета нам приходят за электричество или телефон? Пришлось даже убрать часть аппаратов из кабинетов. И если мы не платим вовремя, нам сразу отключают телефоны или свет. Поэтому мы приказали нашим дежурным строго следить за нерадивыми сотрудниками, которые забывают выключить свет. Мастуков запер входные двери, пошел выключить свет и обнаружил в комнате убитую.

      — Но это значит, что предполагаемый убийца сбежал, не выключив свет?

      — Получается, что так, — удивился Сыркин, — мы об этом не думали. Ну да, действительно глупо. Как же мы могли не обратить внимания на такой очевидный факт?

      — Не совсем очевидный. Если ваш Паша — маньяк, то он вполне мог не обращать внимания на такую незначительную деталь. Хотя маньяки обычно маскируются. Но это в любом случае не доказательство его невиновности, хотя факт интересный.

      Вошла секретарь с отпечатанными на листе фамилиями сотрудников. Архипов кивнул, принимая список, и передал его своему гостю. Четырнадцать фамилий — одиннадцать мужчин и три женщины.

      — Это все сотрудники технического отдела? — спросил Дронго.

      — Да, — кивнул Архипов, — их уже несколько раз проверяли. Ни один из них не задержался на работе после шести вечера. У нас на выходе строгий контроль, и каждый выходивший отмечался у дежурных.

      — Обычно работа заканчивается в шесть часов вечера? — уточнил Дронго.

      — Как правило, да. Но некоторые отделы работают и до восьми-девяти. А бывало, что сотрудники оставались в институте и на ночь, хотя по правилам это не разрешено, — пояснил Архипов.

      — В таком случае мне нужен список людей, которые задержались на работе в тот вечер после шести.

      — Конечно, — грустно улыбнулся академик, — будьте любезны, Михаил Михайлович, принесите и этот список.

      Сыркин быстро поднялся и вышел из кабинета. Дронго нахмурился, отложил список.

      — Судя по вашей улыбке, примерно такой же вопрос вам задавали и следователи ФСБ. А реакция вашего заместителя говорит о том, что и список они проверяли. Я прав?

      — Увы, — развел руками Архипов. — Я, честно говоря, думал, что вы предложите что-нибудь более оригинальное.

      — Нельзя считать, что в ФСБ и в прокуратуре сидят дилетанты, тем более, когда речь идет о расследовании в таком институте, как ваш. Случись это лет двадцать назад, они бы наверняка проверяли и версию о шпионах и диверсантах, которые решили проникнуть в ваш институт, похитить секреты и заодно убили вашу сотрудницу, имитировав изнасилование.

      — Напрасно вы шутите, — усмехнулся Сергей Алексеевич, — мне кажется, что они проверяют и эту версию. Только стесняются в этом признаться. Хотя Левитин, судя по всему, убежден, что убийцей является сбежавший охранник.

      — Он знает про появившиеся журналы?

      — Конечно, знает. Но даже не захотел разговаривать с Михаилом Михайловичем.

      В этот момент в кабинет вошел Сыркин. В руках у него был список сотрудников.

      — Двадцать шесть человек, — протянул он список Дронго, — все, кто задержался на работе в тот день после шести. Восемнадцать мужчин и восемь женщин, включая уборщиц.

      —Я просмотрю список, — вздохнул Дронго, — ас Левитиным мне все равно придется встретиться. Рано или поздно. Лучше, конечно, рано, пока он не заставил арестованного Мовча-на признаться в убийстве. Будет неприятно, если выяснится, что парень действительно не виноват.

      — Я могу помочь чем-нибудь еще? — спросил Архипов.

      — Завтра, только завтра. Если потребуется, я к вам зайду. А сегодня мне нужно все осмотреть. И, кстати, взглянуть на ваши туалеты, где появлялись эти журналы.

      — Михаил Михайлович вам все покажет, — согласился Архипов. Он устало вздохнул. — Может, я напрасно вас побеспокоил, — вдруг сказал он, — но в любом случае я хотел бы уверить самого себя, что мы сделали все, чтобы найти убийцу.

      — Не смею вам мешать, — Дронго поднялся. — До свидания.

      — Успехов, — пожелал ему Архипов, пожимая на прощание руку.

      Они вышли из кабинета. Секретарь директора строго смотрела на посетителя. Выйдя из приемной, Дронго спросил у своего спутника:

      — Она давно работает у Архипова?

      — Кажется, да. Лет двадцать. А почему вы спрашиваете?

      — Тогда все в порядке. Я бы не хотел, чтобы слух о моем появлении в институте разошелся раньше, чем я начну осматривать место происшествия.

      — Понятно, — улыбнулся Сыркин, — можете не беспокоиться. Она у нас как кремень. Ничего не расскажет.

      Они спустились в кабине лифта на первый этаж. Вышли из здания. Технический отдел находился в другом корпусе, расположенном в двухстах метрах от основного, слева от входа. Они прошли двести метров медленным шагом, при этом Дронго все время смотрел в сторону караульного помещения.

      - Если идти к зданию днем, то дежурные должны заметить, кто именно туда направляется, — вслух предположил Дронго.

      — Вечером тоже, — уверенно заметил Сыркин. — У нас освещается внутренний двор. А после пяти вечера мы обычно включаем освещение.

      — Значит, незамеченным никто не мог пройти?

      — Конечно, мог. Дежурные должны смотреть не назад, а вперед. Их задача — никого не впускать на территорию института, а не смотреть, кто и куда ходит по двору. Это не входит в их прямые обязанности.

      — А осмотр внутри проводится в строго определенное время?

 

      — Точного времени нет, но, по нашим правилам, один из охранников каждые три часа должен обходить и внутреннюю территорию.

      — Значит, Павел Мовчан должен был так или иначе осмотреть территорию именно в восемь часов вечера?

      — Он, черт побери, не должен был сбегать с места происшествия, — в сердцах бросил Сыркин; — Если бы он не сбежал, все было бы нормально. По нашим правилам,один охранник доложен обойти территорию в момент приема дежурства, а потом каждые два-три часа обходить еще раз. Они дошли до небольшого двухэтажного здания. Двустворчатые двери были открыты.

      — Они у вас всегда открыты? — спросил Дронго.

      — Всегда, — кивнул Сыркин. — По-моему, они вообще никогда.не закрывались. Там нет ничего секретного.

      В коридоре пахло сыростью. В некоторых местах была сломана плитка, устилавшая пол. В углу, над лестницей, ведущей на второй этаж, кое-где потрескалась штукатурка. Когда-то белые стены превратились в серые. Очевидно, здесь уже давно не ремонтировали.

      — Когда в последний раз здесь красили стены? — поинтересовался Дронго

      — По-моему, года два назад. Или три, — виновато сказал Сыркин. — Нам выделяют очень мало средств. Бюджетное финансирование почти прекратилось, во всяком случае, на внеплановые ремонты денег никто не дает.

      - Где произошло убийство?

      - В конце коридора. Сначала кабинет опечатали, но потом разрешили в нем работать. Хотя наши женщины бояться теперь туда заходить.

      Они прошли по коридору. Дронго насчитал двенадцать дверей. За некоторыми из них слышались голоса сотрудников двух отделов, работавших на первом этаже здания. Дойдя до нужной двери, Сыркин достал ключи.

      — На всякий случай мы держим дверь закрытой, — пояснил он, вставляя ключ в замочную скважину. Дверь со скрипом открылась. Из соседнего кабинета вышли две пожилые женщины.

      — Добрый вечер, — вежливо поздоровалась одна из них, — Михаил Михайлович, у нас опять случаются перебои с электроэнергией.

      — Вы же видите, я занят, — недовольно заметил Сыркин.

      Женщины переглянулись, но ничего больше Не сказали и пошли к выходу.

      — Я думал, здесь боятся даже проходить рядом. Вдруг появятся привидение или даже убийцы, — пошутил Дронго, — а ваши сотрудницы даже не реагируют на появление в коридоре чужого.

      — Какие привидения, — вздохнул Михаил Михайлович, — здесь за последние месяцы столько людей побывало.

      Дронго вошел в комнату. Последние месяцы она явно использовалась как склад ненужных вещей. Пахло пылью и плесенью.

      — Лампочка не работает, — виновато сказал Сыркин, пытаясь включить освещение.

      — Здесь всегда вот так грязно? — спросил Дронго.

      — Полгода назад было значительно чище, — признался Михаил Михайлович. — Вы хотите еще что-нибудь посмотреть? Или, может, мне лучше принести лампочку. У нас где-то был довольно мощный фонарь.

      — Не нужно. Я думаю, что здесь все уже осмотрели. Сейчас мы вернемся к вам в кабинет, и вы мне постараетесь подробно рассказать еще раз обо всем, включая побег вашего бывшего охранника.

      — Хорошо, — покорно согласился Сыркин, — расскажу еще раз.

      — И дадите мне посмотреть личные дела всех двадцати шести задержавшихся в тот день. И еще два дела — Мовчана и Мастукова.

      — Это не могу, — глухо признался Сыркин, — без разрешения директора не могу. И даже если он разрешит, тоже не могу. У нас в отделе кадров свой особист сидит. Он личные дела никому не дает. Это запрещено. У нас режимный институт.

      — В общем, ситуация блеск. Шаг влево, шаг вправо... — невесело улыбнулся Дронго. — Никогда не работал в таких чудовищных условиях. Ладно. Пойдемте к вам, и вы мне снова все расскажете. Может, мы что-нибудь и придумаем. Кстати, где находятся туалеты? Их, кажется, нет на первом этаже.

      — И на втором нет. Здесь канализация все время протекала, и мы их закрыли. Давно. Уже два года назад.

      — Значит, ваши журналы появлялись в основном здании? — быстро спросил Дронго.

      — Точно. И вчера мы их там нашли. В коридоре, прямо на том самом этаже, где сидит Сергей Алексеевич. Поэтому мы сразу и решили обратиться к вам.

      Они вышли из комнаты, где было совершено убийство. Дронго повернулся, чтобы еще раз посмотреть на противоположную стену. Михаил Михайлович возился с замком. И именно в этот момент за их спинами раздался чей-то недовольный голос:

      — Что вы здесь делаете?

      Сыркин вздрогнул, а Дронго усмехнулся, медленно поворачиваясь в другую сторону.

      — Не думал вас здесь встретить, — услышал он следующую фразу.

 

      Глава 3

      — Я, признаться, тоже не надеялся больше с вами увидеться, полковник, — ответил Дронго.

      Перед ним стоял полковник Левитин, возникший в коридоре, словно призрак. Увидев Дронго Левитин нахмурился.

      Эта встреча не входила не входила в планы Дронго. Он не хотел, чтобы сплетни о его появлении в институте помешали негласному расследованию.

      И уж тем более в его планы не входила встреча с полковником Левитиным. Но ничего уже нельзя было исправить. Полковник увидел, как он выходил из комнаты, где было совершено убийство, и сразу все понял.

      — Зачем вы здесь? — неприязненно спросил Левитин. — Я считал, что у вас несколько другая специфика. Вы привыкли спасать мир. Какое вам дело до обычного психопата? — Он явно издевался.

      — Если я скажу, что зашел сюда погулять, вы же не поверите? — спросил в своей обычной ироничной манере Дронго.

      — Погулять, — передразнил его полковник. — А вы, Михаил Михайлович, очевидно, забыли, что у вас режимный институт и сюда нельзя пускать посторонних без разрешения. Или вы решили, что этот человек сумеет сделать то, чего не могут сделать наши сотрудники? Кто ему разрешил войти? У него нет допуска на подобные объекты .

      — У него есть разрешение, — мрачно констатировал Сыркин.

      — Кем подписанное? Вами? Решили вспомнить свою молодость, поиграть в детективы?

      — Директором, — ответил Михаил Михайлович, закрыв наконец дверь. — И не стоит говорить со Мной в таком тоне. Когда я получил полковника, вы были еще лейтенантом. Поэтому оставьте свой тон.

      ——Я вам ничего еще не сказал,-разозлился Левитин. Один из его сотрудников стоял рядом, и вся ситуация была ему особенно неприятна. — Я лишь собираюсь сказать все, что думаю. И насчет разрешения для этого господина. И насчет его пребывания в этом месте. Комнату, где произошло убийство, показывали ему именно вы, Михаил Михайлович.

      — А я не знал, что ее нельзя никому показывать. — Сыркина уже трудно было остановить. Он, очевидно, долго разогревался и так же долго остывал. — Вы сами сказали, что эта комната вам уже не нужна. Сказали еще месяц назад, разрешив использовать ее как склад.

      — Хорошо, — примирительно сказал Левитин, — не будем спорить. — Выведите этого человека отсюда. Мы потом продолжим разговор.

      — У меня разрешение до трех часов дня. Если хотите, я его вам покажу, полковник, — вставил Дронго. — А как вы здесь оказались? Так уж случайно? Или вы приехали сюда с определенной у целью?

      — На что вы намекаете?

      — Режимный институт, — вздохнул Дронго. — Вам небось успели сообщить, что на территории института появился неизвестный. К хорошему быстро привыкаешь, полковник. Я как-то за эти несколько лет успел отвыкнуть от атмосферы повального стукачества, которую насаждали типы вроде вас. Но, очевидно, на секретных объектах количество сексотов все еще превышает допустимую для приличных учреждений норму. Разве не так?

      — Я не хочу с вами дискутировать на эту тему, — поморщился полковник, поворачиваясь к выходу. — До свидания, Дронго. И не нужно вам больше здесь появляться. Это нервирует людей. Вы сами должны все понимать.

      Когда он со своим сотрудником вышел из коридора, Дронго взглянул на Михаила Михайловича.

      — А вы смелый человек, — улыбнулся он.

      — Да я с испугу такой, — отмахнулся Сыр-кин. — Я просто испугался. Формально он прав. Посторонним на территорию института нельзя входить.

      — Чувствую, что мой разговор с Мастуковым сегодня может сорваться. Да и у вас с Сергеем ддексеевичем будут крупные неприятности. Кажется, мне лучше покинуть территорию института.

      — Вы отказываетесь от расследования? — удивился Михаил Михайлович.

      — Конечно, нет. Я уйду только после того, как поговорю с Архиповым. Иначе будет просто некрасиво, что я вас бросил. А порядочные люди так не поступают.

      — Вы хотите пойти прямо сейчас? — уточнил Сыркин.

      — Я думаю, через несколько минут. Нужно дать возможность Левитину высказать все, что он обо мне думает. И дать возможность Сергею Алексеевичу самому принять решение. А уже потом войдем в кабинет, когда он окончательно определится.

      — Вы мне начинаете нравиться, — засмеялся Михаил Михайлович, — идемте ко мне в кабинет. Мы сможем пересидеть там несколько минут, пока Левитин будет извергать свое негодование. Признаюсь, его многие не любят в нашем институте. Он слишком правильный, слишком желчный, короче — слишком неприятный тип.

      Они вышли из здания. Рядом с Левитиным стоял один из сотрудников. Тот самый, который сопровождал его и раньше. Для следователя у него были слишком невыразительные глаза и грубые черты лица.

      — Я вас провожу, — уверенно сказал он. Михаил Михайлович тяжело вздохнул, растерянно оборачиваясь к Дронго.

      — Конечно, — вдруг быстро нашелся Дронго, — только мне нужно отметить мой пропуск у Архипова. Он мне подписывал разрешение. Вот сейчас отмечу пропуск и вернусь обратно.

      Сотрудник ФСБ кивнул, Дронго свернул к основному зданию. Михаил Михайлович поспешил следом.

      — Быстро вы сориентировались, — восхищенно заметил Сыркин.

      — Боюсь, что нам нужно идти сразу к Архипову, — отозвался Дронго. — Судя по всему, мое появление здесь очень обидело Левитина.

      — Да, — согласился Михаил Михайлович, — он, по-моему, очень разозлился. Что у вас с ним раньше было?

      — Ничего. Если не считать того факта, что я сумел раскрыть преступление раньше целой группы сотрудников, одним из которых был сам Левитин. Вот с тех пор он меня и недолюбливает.

      Они вошли в основное здание, снова поднялись на четвертый этаж и прошли к приемной.

      — Он вас ждет, — сразу сказала секретарь, едва они появились в приемной.

      Сыркин шумно вздохнул и твердо зашагал к двери. Дронго последовал за ним. В кабинете сидел явно расстроенный Архипов. За столом восседал раскрасневшийся Левитин и еще один незнакомый Дронго мужчина лет сорока. Когда они вошли, тот с любопытством уставился на Дронго, но не произнес ни слова.

      — Вы еще не покинули территорию института? — разозлился Левитин. — Я же вам объяснил, что это режимное предприятие.

      — Послушайте, полковник, — строго сказал Дронго, усаживаясь за столом напротив, — я нахожусь здесь по просьбе моих знакомых. И на вполне законных основаниях. В институтские тайны я вмешиваться не собираюсь. Насколько я помню, совсем недавно мне доверяли в вашем ведомстве куда большие тайны. Неужели вы хотите, чтобы я позвонил прямо отсюда вашему руководству?

      — Вы мне еще угрожаете? — вспыхнул Левитин.

      — Он прав, — мягко, но твердо сказал Архипов, — это я попросил его приехать. Мне казалось, что нам необходим свежий взгляд. Я думаю, что ничего страшного не произошло.

      — У вас опять появились эти журналы, — напомнил Левитин, — а вы говорите, что ничего страшного не случилось.

      — Именно поэтому я и попросил приехать нашего гостя. Вы ведь уверены в виновности нашего охранника.

      — Бывшего охранника, — напомнил Левитин. — Я думаю, следователь подтвердил, что обвинение почти сформулировано, и мы скоро передадим дело в суд.

      Незнакомец, оказавшийся следователем прокуратуры, молчал. Он смотрел на Дронго. Было видно, что тот ему интересен. Но пока он хранил молчание.

      — Вот видите, — сказал Архипов, — вы все- таки упорно верите в виновность нашего охранника. А я не могу поверить, что этот молодой человек способен на такое страшное преступление.

      — Значит, это сделал кто-то из ваших сотрудников? — задел больное место директора Левитин.

      — Не знаю, — растерялся Архипов, — я не знаю.

      У Левитина была маленькая голова, явно не пропорциональная его развитому торсу. Прилизанные волосы почему-то вызывали чувство гадливости. Следователь, несмотря на сравнительно молодой возраст, ему было не больше тридцати пяти, уже начал лысеть, зачесывая остатки шевелюры назад, при этом его седые виски особенно бросались в глаза. Обычно они с Левитиным появлялись в институте в штатском, но следователь был всегда одет в немного старомодный двубортный черный костюм, а полковник — в модный серый, с тремя пуговицами.

      — Ну вот видите, — торжествующе заметил полковник, — вы сами ни в чем не убеждены, а пытаетесь доказать нам, что арестованный Мовчан не виноват. Вы ведь не знаете всех обстоятельств дела. И тем более не стоило вызывать эксперта. Времена добровольных сыщиков давно прошли. Шерлок Холмс был хорош для девятнадцатого века. Сейчас конец двадцатого, и частные детективы, даже очень гениальные, — ядовито добавил он, — мало что могут.

      — Тогда вам тем более нечего опасаться, - вставил Дронго. — Или вы боитесь, полковник, что я снова вас обойду?

      Левитин нахмурился, но не стал возражать.

      Следователь неожиданно решил вмешаться.

      — Нет, — сказал он, — лично я не боюсь. Полковник обернулся, собираясь что-то возразить, но почему-то передумал. Архипов облегченно вздохнул:

      — Значит, возражений нет, — сказал он, — и наш гость может остаться.

      — Но он не сможет ходить по территории инстатута, — напомнил Левитин, - это запрещено.

      — Я был только в том здании, куда разрешается входить даже дежурным охранникам, — парировал Дронго. — Надеюсь, вы это знаете?

      — Я все знаю, — отрезал Левитин. — И вообще я больше не намерен говорить на эту тему.

      — Вы считаете, что убийцей был арестованный вами Мовчан? — спросил Дронго.

      — Вы хотите меня допросить? — нервно уточнил полковник. — Я же вам объяснил, что мы никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказываем посторонним лицам о ходе следствия. Неужели вы этого не знаете?

      — Я не прошу вас рассказывать мне подробности вашего следствия, — возразил Дронго, — просто я полагаю, что могу оказаться полезным.

      — Мы убеждены в виновности Мовчана, — сказал следователь, видя, что Левитин не намерен отвечать на вопросы. — Моя фамилия Климов. Михаил Климов. Советник юстиции. Я много слышал о вас и о ваших аналитических способностях. Но это совсем другой случай. Мы нашли отпечатки пальцев на ручке двери, на его платке, который валялся рядом, на платье убитой. Это отпе- чатки арестованного. Улик более чем достаточно. А с журналами просто кто-то решил позабавиться.

      — Но если он маньяк, то почему он бросил все и сбежал. Это ведь глупо? — настаивал Дронго. — Такой глупый побег. Он ведь имел судимость, знал, что значит оставлять подобные улики. Отпечатки пальцев повсюду. Почему он оставил свой платок? И даже не выключил свет, выбежав из комнаты. Вам не кажется, что логичнее согласиться с его версией, что он сбежал, попросту испугавшись?

      — Вам уже все рассказали, — мрачно бросил Левитин. — Поздравляю, Михаил Михайлович, вы уже успели рассказать обо всем.

      — Возможно, что у него был неуправляемый срыв, а потом — спонтанное решение сбежать, — ответил Климов. — Мы не исключаем и такой вероятности. Хотя психиатры полагают, что парень вполне вменяем, просто замкнут и подавлен. Но в его положении это понятно.

      — Как вы его взяли?

      — Он пытался встретиться со своей женой. Мы установили наблюдение за семьей. В момент встречи мы его и взяли.

      — И вы настаиваете на том, что он маньяк? Человек, который не сбежал после таких чудовищных обвинений из города, а пытался увидеться со своей женой?

      — Все против него, — возразил Климов, — он собирался предложить жене уехать вместе с ним куда-то в Сибирь. Поэтому и оставался в Москве, ночуя где-то у друзей. Мы проверяем все его показания. Возможно, на нем еще и другие преступления.

      Левитин снисходительно усмехнулся и спросил:

      — Вы закончили со своими вопросами? И теперь разрешите нам уйти?

      — Закончил. Только мне кажется, что вы все равно поторопились со своими выводами. Насколько я понял, охранник, принявший дежурство, обязан был совершить обход. И зачем ему убивать женщину в помещении, где слышны все крики и его могут обнаружить. Если он маньяк, то он должен был подготовиться к этому преступлению. И тем более не оставлять своего платка и отпечатков своих пальцев. Здесь что-то не сходится.

      — Это оправдание для адвокатов, — отмахнулся Левитин. — Или вы хотите сказать, что убийцей был кто-то из сотрудников института? Мне остается думать, что маньяк кто-то из ученых, а не имевший судимость охранник? Вы для этого пригласили сюда вашего эксперта, Сергей Алексеевич? — иронично спросил он у директора. — Насколько я помню, вы всегда доказывали мне, что никто из ваших людей не может быть маньяком.

      — Я и сейчас так считаю, — ответил Архипов, — но ведь кто-то опять стал хулиганить.

      — Мы все проверим, — заверил его Левитин.

      — Вы проверили всех, кто был в тот момент в здании института? — спросил Дронго у Климова.

      — Всех, — подтвердил следователь прокуратуры, — все девятнадцать мужчин были нами проверены.

      — Почему девятнадцать? Да, да, правильно. Вы ведь считаете вместе с Мастуковым. Но ведь в тот вечер на территории института было еще восемь женщин.

      — Вы и это знаете, — зло заметил Левитин. — Мне кажется, вам пора работать здесь вместо Михаила Михайловича. Вы обладаете такой информацией.

      — Психиатры считают, что женщины не бывают маньяками, — с улыбкой пояснил Климов, — хотя мы проверили на всякий случай и всех оставшихся женщин. Там четыре уборщицы и еще четыре научных сотрудника института — от заместителя директора до младшего научного сотрудника. Но у всех есть твердое алиби. Почти все покинули территорию института в одно и то же время. Сотрудницы раньше, уборщицы позже. Но все вместе. Среди девятнадцати мужчин некоторые ушли позже обычного. Их мы проверяли очень тщательно. Но ни к кому не смогли придраться. Я думаю, что в вас говорит просто дух противоречия. Я вас понимаю. Иногда самые простые решения кажутся не самыми верными. Но это не тот случай. Убийца был Павел Мовчан, и мы намерены передать дело в суд.

      — Мне можно будет почитать дело? — спросил Дронго. — В порядке исключения.

      Следователь взглянул на Левитина. Формально полковник был выше его по званию. Советник юстиции соответствовал воинскому званию подполковника. Но юридически следователь считался независимой процессуальной фигурой, способной самостоятельно принимать решения об ознакомлении кого-либо с уголовным делом. Левитин молчал, ожидая решения Климова.

      — Хорошо, — сказал наконец следователь. — Вообще-то это у нас не практикуется. Но, учитывая вашу известность, я сделаю исключение. При-езжайте завтра в одиннадцать к нам в прокуратуру, я вам разрешу почитать некоторые наши материалы.

      — Спасибо.

      — Кажется, нам пора, — недовольно буркнул Левитин, не скрывающий своего раздражения решением следователя.

      Он поднялся, взглянул на Климова. Тот остался сидеть за столом, словно размышляя, как ему поступить.

      — Вы едете? — недовольным голосом спросил Левитин.

      Формально они были из разных учреждений. Но существовало и такое понятие, как корпоративная этика. Следователь кивнул, поднимаясь следом.

 

      —До свидания, — он. протянул руку Дронгo на прощание.

      Левитин, вышел, попрощавшись только с Архиповым. На Сыркина он лищьсверкнул глазами. Дронго холодно кивнул. Когда они ушли, Архипов обратился к своему гостю:

      — Извините нас, я не думал, что он так быстро все узнает.

      — Это вы меня извините. Я, кажется, начинаю причинять вам неудобства, еще ничего не узнав.

      — Неужели убийцей был этот молодой человек? —дздрхнул Архипов,— Как все это страшно.

      — Мы больше не будем вам мешать, — предложил Дронгo, — если вы разрешите, мы пройдем в кабинет Михаила Михайловича и немного побеседуем. —Да, да, конечно, — рассеянно согласился Архипов, — поступайте как считаете нужным.

 

      Глава 4

      Кабинет у Сыркина был небольшой, скромный, но уютный. На двух подоконниках стояли рядком цветы в красивых расписных горшках. Поймав взгляд гостя, хозяин кабинета кивнул, улыбаясь:

      — Это моя жена расписывает. Она любит цветы. У нас весь дом в зелени, вот я и решил часть сюда переместить. Садитесь, я сейчас попрошу принести чай.

      — Спасибо, — поблагодарил Дронго, — давайте сначала пройдемся по нашим спискам. Как я понял, люди из ФСБ проверяли основном мужчин. И хотя я пока не знаю на чем основывается уверенность следователя прокуратуры, но начнем-ка с прекрасного пола.

      - Климов прав, - заметил Сыркин, - женщин маньяков не бывает. Это мне говорили и на моей прежней работе. Вообще не бывает.

      - Тогда тем более пробежимся по их списку и перейдем к мужчинам. Кто эти восемь женщин, которые в тот вечер задержались?

      — Четыре уборщицы. Они обычно работают по вечерам, когда все уходят. Вообще-то в тот вечер их должно было быть пять человек, но Сойкина не смогла выйти, заболел ребенок. И они работали вчетвером, — Михаил Михайлович поднял телефонную трубку и попросил принести в кабинет чаю.

      — Давайте по порядку, — предложил Дронго. — Первой идет Моисеева. Она у вас тоже заместитель директора?

      — Да, по науке. Профессор Моисеева, Елена Витальевна. Ей пятьдесят пять лет. Я поверю скорее, что это я совершил убийство, чем Моисеева. Настоящий ученый, прекрасная женщина. У нее немного плохое зрение, она носит очки. Кажется, минус пять. В тот вечер она задержалась в своем кабинете.

      — Если вы и дальше будете давать характеристики подобным же образом, то я просто не смогу работать, — засмеялся Дронго. — Вы так охарактеризовали Моисееву, что мне уже не хочется ничего спрашивать.

      — Она одержима наукой. Даже замуж не вышла. Есть такие одержимые женщины.

      — Согласен. Второй указана Фирсова. :

      — Да, Людмила Фирсова. Начальник отдела. Очень интересный человек, умница, работает у нас восемь лет. Четыре года назад она потеряла мужа, погиб в автокатастрофе. Она очень сильно переживала. Даже попала в больницу с сердечным приступом. А в прошлом году немного отошла, вышла замуж за нашего сотрудника, руководителя другого отдела — Георгия Зинкова. Вообще-то они давно знали друг друга. Очень интересная женщина.

      — Третьей указана Сулахметова.

      — Раиса Сулахметова работает у нас уже шесть лет. Старший научный сотрудник. Скромная, отзывчивая женщина. У нее, правда, есть судимый брат, но он сейчас отбывает наказание. Ей тридцать девять лет.

      — За что судимый?

      — Не знаю. Не интересовался. Кажется, хищение, но все точно записано в ее личном деле.

      — Узнайте, пожалуйста, мне интересно, за что именно его посадили. Раз вы все равно не даете мне поработать в отделе кадров.

      — Хорошо, — смущенно сказал Михаил Михайлович, делая отметку в своем блокноте, — я сам все проверю. Вы должны понимать наши особенности. Мы действительно не имеем права никого из посторонних знакомить с личными досье на наших сотрудников.

      — Вы мне это уже говорили. Я только хотел подчеркнуть, как трудно мне будет работать. Давайте следующую. Четвертой у вас указана Ольга Финкель.

      - Младший научный сотрудник. Работает у нас полтора года. Хорошая девочка. Два года назад закончила институт. Она племянница академика Финкеля, близкого друга нашего Сергея Алексеевича.

      — Я его знаю, — кивнул Дронго, — остается еще четыре фамилии.

      — Это наши уборщицы. Они работают по всей территории. Первая...

      — Не нужно представлять каждую. Достаточно если вы назовете мне фамилию той, которая убирала в здании, где было совершено убийство.

      — В том-то все и дело, — оживился Сыркин, — там должна была работать в тот вечер Сойкина. Поэтому убитую нашли так поздно. Иначе бы уборщица ее обязательно нашла.

      — Ее, конечно, проверяли?

      — Еще как, — вздохнул Михаил Михайлович. — Ее проверяли в первую очередь. Но ребенок действительно болел, даже два раза «Скорую» вызывали. Почти сорок температура была. Вообще никакая мать никогда не будет врать насчет своего ребенка. Из суеверия. Женщина может придумать что угодно, только не ложную болезнь своего дитяти из страха, что тот заболеет на самом деле. У ее сына была очень высокая темпера тура, это выяснили на следующий день, когдa мальчик еще болел.

      В этот момент в кабинет вошла молодая де вушка с подносом. Высокая, стройная, в вызывающе короткой мини-юбке, красавица была обладательницей маленького носика, темных миндалевидных глаз и модной короткой прически. Девушка сложила в улыбку свои тонкие губки, расставляя чай на столике.

      — Это наша Оля, — представил ее Михаил Михайлович.

 

      — Очень приятно, — кивнул Дронго.

      — А это наш эксперт. Он знает твоего дядю, — Сыркин показал на гостя.

      — И мне приятно, — улыбнулась девушка, выходя из кабинета.

      — Красивая, — кивнул Дронго. — Когда в институте узнали, что Сойкина не приедет на работу?, Она звонила, предупреждала о своей задержке?

      — Да, но она позвонила мне где-то часов в пять. Вообще-то никто не знал, что она не придет. Только я и мой помощник Сережа Носов. Мы подумали, что ничего не случится, если она один день и не выйдет. Я даже Архипову ничего не сказал.

      — Понятно. Значит, восемь женщин. А кто были остальные девятнадцать мужчин? Один из них Мастуков, это я уже понял. А остальные восемнадцать человек?

      — Кого только в списке не было, — вздохнул Сыркин, протягивая бумагу. — Вы чай пейте, а то остынет.

      — Ничего, — усмехнулся Дронго, — я люблю не очень горячий. У вас в списке указаны все мужчины, начиная с Архипова и вас.

      — Да, верно. Я тоже в тот вечер задержался на работе, — подтвердил Михаил Михайлович, — мы с помощником оставались примерно до семи вечера в моем кабинете. Как подумаю, что я мог увидеть убийцу, даже не по себе становится.

      — С тем самым Носовым, который знал про Сойкину?

      — Да, с ним. Но про Сойкину знал и я.

      — Носов никуда не отлучался из вашего кабинета с шести до семи вечера?

      — Вы его тоже подозреваете? Кажется, один раз он пошел за документами в свой кабинет, на второй этаж. Но быстро вернулся. Его тоже проверяли.

      —- Значит, троих я уже знаю, если считать вместе с Архиповым.

      —- Надеюсь, его вы не подозреваете? — усмехнулся Михаил Михайлович.

      — Его пока нет. Впрочем, я не подозреваю и остальных. Просто нет никаких оснований. Кто остальные пятнадцать?

      - В основном наши сотрудники. Несколько человек из технического отдела, где работала убитая.

      — Давайте пока остановимся на них. Кто именно из технического отдела задержался в тот вечер на работе?

      — Коренев, Алексанян, Шунько и руководитель отдела Зинков. Они работали практически в одном помещении. Примерно до половины седьмого. И ушли все вместе. У них сейчас много работы, они часто уходят позже обычного. Вообще у нас люди просто золотые. Им деньги месяцами не платят, а они трудятся на одном энтузиазме. Все очень тяжело переживали смерть Хохловой.

      — Они работали вместе с Хохловой?

      — Нет, они находились в другом конце коридора. Но никто не слышал ни криков, ни мольбы о помощи. Ничего не слышали. Впрочем, это и неудивительно. У них стоял такой шум. А лаборатория находится за первой комнатой. Сотрудники ФСБ проверяли, оттуда ничего невозможно услышать, даже если в комнате, где убили Хохлову, кричали бы изо всех сил.

      В этот момент зазвонил телефон. Сыркин поднял трубку и, выслушав сообщение, нахмурился и сказал:

      — Пусть зайдет ко мне.

      — Что случилось? — спросил Дронго.

      — Мастуков приехал. Раньше времени. Хочет со мной поговорить.

      — Интересно. Вы разрешите мне присутствовать при вашем разговоре?

      — Да, конечно. Он сейчас придет. Ваш чай совсем остыл.

      Они успели выпить свой чай, когда в кабинет вошел высокий молодой человек лет тридцати. У него были длинные волосы, закрывавшие уши. Чуть вытянутый нос, небольшие глаза, одутловатые щеки.

      — Здравствуйте, Михаил Михайлович, — вежливо поздоровался вошедший.

      — Садись, Мастуков. — Сыркин показал на стул. — Ты чего так рано прикатил? Или дело есть?

      — Хотел с вами поговорить, — нерешительно начал охранник, взглянув на Дронго.

      — Можешь говорить, — понял его взгляд Сыркин, — при нем можно все говорить.

      — Я хотел наедине, — упрямо сказал Мастуков.

      — А я тебе говорю, что при нем можно, — повысил голос хозяин кабинета, — и кончай темнить. Секреты у него, понимаешь. Говори, зачем пришел?

      — У меня к вам личное дело.

      — Ну вот и говори про свое личное дело.

      — Хотел вам показать вот эту картинку. — Мастуков достал из кармана фотографию и передал ее Сыркину. Тот посмотрел на фотографию, огорченно крякнул и передал ее Дронго. Это была фотография из обычного «Плейбоя». Обнаженная женщина.

      — Откуда? — коротко спросил Михаил Михайлович.

      — Из мужского туалета. Кто-то «забыл» на подоконнике.

      — Когда нашел?

      — Два дня назад. Ночью.

      — Вот видите, какая гадость, — раздраженно фыркнул Сыркин.

      — Держите осторожнее, — предложил Дронго, — там могут быть отпечатки пальцев.

      — Не могут, — сокрушенно заметил Михаил Михайлович, — мы проверяли все журналы, которые находили до сих пор. Никаких отпечатков ни разу не нашли. Я даже, используя свои связи, просил проверить в лаборатории на Петровке. Никаких отпечатков.

      — Странный маньяк, — задумчиво покачал головой Дронго, — нигде не оставляет отпечатков, словно сознательно вас провоцирует.

      — Почему не сказал сразу? — спросил Сыркин у Мастукова.

      — Боялся. Думал, опять за меня возьмутся. Два дня мучился. Но потом вспомнил про Пашу. Он ведь тоже боялся и потому сбежал. А его арестовали и до сих пор держат. Вот поэтому и принес это... эти... в общем, эту фотографию.

      — А почему вы считаете, что Павел Мовчан ни в чем не виноват? — спросил Дронго.

      — Да не убивал он, — упрямо сказал Маету-ков. — Я с ним в паре столько ночей вместе провел. Он вообще жену свою очень любил. Не убивал он никого. Напрасно они на него все вешают.

      —Раньше журналы были, и к ним цветные картинки. А это какая-то блеклая фотография. Наверно, у подонка просто деньги кончились, — решил Михаил Михайлович.

      Дронго посмотрел на фотографию.

      — Не думаю, — задумчиво заметил он, — здесь что-то не стыкуется.

      — Если опять случится что-нибудь в нашем институте, — вздохнул Сыркин, — даже трудно представить, что будет. У нас и так слухи до сих пор будоражат институт. Все женщины боятся по вечерам оставаться в своих кабинетах. Рассказывают всякие ужасы. Выкопали старую историю, что на месте института раньше был монастырь, который снесли. Вот многие и верят, что здесь срабатывает старое проклятие. Мистика какая-то, но многие верят.

      — Можно мне задать несколько вопросов? — спросил Дронго.

      — Да, конечно.

      — Вы были первым, кто нашел убитую, — уточнил Дронго.

      — Вторым, — поправил его Мастуков, — первым был Паша.

      — Ну да, конечно. Но он сбежал. Когда он выходил с территории, он прошел мимо вас?

      - Да.

      — И в каком он был состоянии?

      - Словно не в себе. Он выходил на улицу, а я eмy крикнул, спросил, куда он идет. Он только рукой махнул. Лица его я не видел.

      — И вы ждали несколько часов, пока он вернется?

      — Ждал. Минут сорок. А потом понял, что у него случилось что-то. Думал, может, дома что-то. Вообще-то у нас иногда такое бывает. А тут еще я свет увидел включенный. Но мы же вдвоем дежурим, вот я и решил двери запереть и пойти свет выключить в техотделе. У нас ведь три здания. Два прямо у ворот, и одно в глубине двора. Но туда нас не пускают. Там обычно включают сигнализацию.

      — Расскажите подробно, что вы увидели. Что вы помните.

      — Да я все помню. Меня столько раз спрашивали. Я вошел в наше здание, осмотрел коридор. Я еще с улицы увидел, что в одном из кабинетов забыли выключить свет, — повторил Мастуков. — Дошел до конца коридора, толкнул дверь, вижу, она открыта. Вошел внутрь и увидел убитую. Она на полу лежала, вся в крови. Очень страшно стало. Я даже крикнуть хотел, но потом решил, что кричать нельзя. Убийца может быть где-нибудь рядом. Я выскочил из кабинета, побежал по коридору, потом через двор к проходной. Сразу позвонил. А потом все приехали. И Михаил Михайлович тоже приехал.

      — Когда вы вошли в кабинет, свет был включен? — еще раз уточнил Дронго.

      — Да, — подтвердил Мастуков, — но я ничего не трогал. Как только увидел убитую, сразу побежал звонить. Уже потом я про Пашу вспомнил.

      — Вы можете вспомнить, как она лежала на полу. С поднятыми руками или с опущенными?

      — Одна рука была вдоль тела, а другая была откинута в сторону. Лицо убитой я не видел. Она в другую сторону смотрела, а я сразу выскочил. Испугался очень.

      — А в коридоре был свет?

      — Его обычно не выключают всю ночь, — ответил Мастуков.

      — В чем вы были одеты?

      — Я был в обычной одежде, в своем костюме. А Павел был в джемпере и в джинсах. Он всегда ходил на работу в таком виде. Тогда было достаточно тепло.

      — Ясно. Спасибо большое. У меня больше нет вопросов.

      — Ладно, Мастуков, — сказал мрачный Сыркин, — иди и помалкивай. Никому и ничего не говори. Ни про свою находку, ни про наш разговор. Посмотрим, что будет дальше, что предпринять.

      — До свидания. — Молодой человек поднялся и вышел из кабинета.

      — Вот видите, — сказал Сыркин,.— я же вам говорил, что это очень необычное и сложное дело. Хотите, чтобы мы поговорили об остальных сотрудниках, задержавшихся в тот вечер?

      — Обязательно, — сказал Дронго. — Я не yйду, пока не выясню про каждого все. Итак, давайте начнем снова.

      В обычные дни Дронго спал до полудня, предпочитая ложиться очень поздно, не раньше четырех-пяти утра. В этот день он как обычно заснул в половине пятого, раздумывая над всем, что ему довелось услышать за весь день в институте Архи-пова. Примерно до четырех часов он работал на своем компьютере, подбирая нужную информацию. Его интересовали публикации в периодической прессе примерно шестимесячной давности. Не найдя ничего интересного, он начал проверять более отдаленные сроки. Многие газеты уже были подключены в сеть Интернета, и поиск не был особенно трудным. В эту ночь он пытался 'осмыслить первый день, проведенный в институте. Приняв таблетку аспирина, он отправился спать. Но уже на следующее утро поднялся в половине десятого, чтобы успеть побриться, принять душ и съездить в прокуратуру. По утрам он обычно не завтракал, предпочитая чашку чая.

      Он уже собирался выходить из дому, когда раздался звонок. Дронго услышал, как включился автоответчик, интересовавшийся, кто именно позвонил. И тревожный знакомый голос Михаила Михайловича попросил не ездить в прокуратуру. Это было достаточно интересно, и Дронго поднял трубку.

      — Доброе утро, — поздоровался он. — Почему мне не нужно ехать в прокуратуру?

      — Только что Сергею Алексеевичу звонил полковник Левитин, сообщил потрясающую новость — он во всем признался. Павел признался в убийстве. У Архипова заседание в академии, и он просил меня позвонить вам и извиниться за вчерашнее беспокойство. Очевидно, мы ошибались, наш бывший охранник действительно оказался убийцей.

      — Не может быть, — убежденно сказал Дронго, — этого просто не может быть.

      — И тем не менее, это так. Левитин даже поинтересовался, как можно вам позвонить, но Сергей Алексеевич не дал вашего домашнего телефона. Видимо, полковнику не терпелось информировать вас, чтобы и вы узнали о его правоте.

      — Я поеду в прокуратуру, — решительно заявил Дронго, — мне нужно убедиться во всем на месте. Я почти уверен, что Павел Мовчан не совершал этого убийства. И дело даже не в найденных журналах. Они ошибаются, решив, что признание Мовчана — это главное доказательство.

      — Не знаю, — честно признался Сыркин, — я уж больше ничего не знаю и никому не могу верить. Если Павел признался...

      — Закажите мне пропуск, — попросил Дронго, — я приеду к вам после перерыва.

      Через, полчаса он уже сидел в кабинете Климова. Следователь принял его в своем кабинете, когда на часах было ровно одиннадцать. Вероятно, Климов любил точность.

      —Добрый день, — мрачно приветствовал его Дронго, — говорят, у вас новости.

      — Ox уж этот Левитин, — улыбнулся Климов. — Ему не терпелось позвонить в институт и сообщить о признании Мовчана. Хотя я просил не торопиться. Вчера днем, когда мы вернулись из института, арестованный сам попросился на допрос. Он признался в том, что убил Хохлову. Рассказал, что нож выбросил в реку, когда вышел из института. Собственно, никаких других вариантов просто не было.

      — И вы поверили в его признание? — спросил Дронго. — Вы же опытный человек, должны понимать, что признание — это еще не доказательство.

      — Я это понимаю. Но в комнате были только его отпечатки пальцев. И на дверной ручке. Мастуков дверь просто толкнул, а Мовчан дверь открывал. Это разные вещи. Он вполне мог убить молодую женщину, взять нож с собой и покинуть территорию института. Меня смущает его несколько неожиданное признание. Поэтому я пытаюсь все проверить.

      В этот момент дверь в кабинет открылась, вошел Левитин. По его торжествующему лицу Дронго понял, что полковник считал себя победителем.

      — Добрый день, — подчеркнуто церемонно поздоровался Левитин. — Как у вас дела? Кажется, вчера еще вы мне не верили. Вы считали, что мы как обычно пытаемся навесить обвинение на невиновного. Или «пришить», как говорят блатные. Но мы оказались правы, а вы... Я же говорил вам, что время Шерлоков Холмсов и комиссаров Мегрэ давно прошло. Хотя, я думаю, вы не должны очень переживать. Все было ясно с самого первого дня.

      — Абсолютно не переживаю, — спокойно сказал Дронго, — тем более, что Мовчан не убивал Хохлову.

      — Как это не убивал? — растерялся Левитин. — А его признание?

      — Нужно узнать у него, почему он пошел на такое признание. Но я уверен, что он не убивал.

      — Так, — крякнул Левитин, — значит, вы и теперь не верите. Тогда можно у вас узнать, кто именно убил Хохлову. Или вы этого пока не знаете?

      — Пока не знаю, но убежден, что не Мовчан.

      — Почему? — вмешался Климов. — Почему вы так уверены, что это не наш арестованный?

      — Начнем с того, что убийца совершил преступление в шесть-семь часов, а у Мовчана было алиби. Он ведь появился в институте в восемь часов вечера?

      — Он появился в половине восьмого, — улыбнулся Левитин, — а женщина была убита примерно в семь часов. Полчаса ошибки вполне могут иметь место. Тем более что дверь была открыта. Вы же были там в коридоре. В помещениях довольно сыро, и эксперты-патологоанатомы могли не учесть влияния низкой температуры. И потом, Мастуков ждал слишком долго, когда наконец вернется его напарник.

      — Теперь понятно, — пробормотал Дронго. — Вы все-таки хотите подогнать под это убийство Мовчана.

      — Ничего мы не хотим, — возразил Климов, — меня тоже настораживают некоторые нестыковки, которые я пытаюсь понять. Но ясно, что, кроме Мовчана, этого никто сделать не мог.

      — Тогда чем вы объясните то обстоятельство, что Мовчан, выходя из кабинета, где было совершено убийство, не погасил свет. Словно нарочно оставил его включенным, чтобы туда вошел Мастуков или кто-нибудь из посторонних. Это ведь нелогично.

      — А убийцы не всегда бывают логичными, — резонно возразил Левитин. — Он мог действительно испугаться. Поэтому и сбежал. Убил женщину и сбежал.

      — А куда он дел нож?

      — Взял его с собой, — пожал плечами полковник.

      — Значит, свет он забыл выключить, поддавшись панике, а орудие убийства взял с собой, — сказал Дронго. — Но свой платок он взять забыл. Почему в одном случае он так нелогичен, а в другом потрясающе последователен. Вам не кажется, что вы все-таки ошибаетесь?

      — Ваши доводы не совсем убедительны, — возразил Климов, нахмурившись. Очевидно, слова Дронго на него все-таки действовали.

      — Убийца может забыть какой-то предмет на месте преступления и решить, что он должен спрятать прежде всего орудие убийства. В моей собственной практике таких случаев было сколько угодно. Платок не доказательство.

      — А невыключенный свет?

      — Состояние шока. Он все-таки не убийца, а нормальный человек.

      — Значит, он уже не маньяк?

      — Я думаю, что нет.

      — А я думаю, что да. Но маньяк, полностью осознающий свои действия, — вставил Левитин.

      — Черт вас возьми! — разозлился Дронго. — Хорошо, если вы мне не верите, может, вас убедит еще одно обстоятельство. У вас есть фотографии убитой?

      — Конечно, — удивился Климов, — в деле есть фотографии.

      — Покажите их, — попросил Дронго. Климов кивнул, достал объемистую папку и пододвинул ее к Дронго. Тот, раскрыв папку, внимательно изучал на фотографии убитую.

      Левитин почувствовал, что столь трудно обретенная победа может ускользнуть, и поспешил с вопросом:

      — При чем тут фотографии?

      — Посмотрите на снимки убитой, — предложил Дронго.

      - Я не понимаю, куда вы клоните, — разозлился полковник.

      - Мастуков рассказал мне, в каком положении лежала убитая. Вот видите, здесь четко видно, как именно она себя вела. Очевидно, она пыталась защититься. Одна рука была приподнята. Другая была прижата к животу. Посмотрите на снимки, и вы все поймете.

      — Что мы поймем?! — не сдержавшись, закричал Левитин.

      — Если бы убийцей был действительно Павел Мовчан, он должен был весь перепачкаться в ее крови. Весь! При таких прямых ударах он не сумел бы уберечь свой джемпер и брюки, которые на нем были, от пятен крови. Но, судя по показаниям Мастукова, он ушел на проверку и пришел с проверки в одной и той же одежде. Неужели и это вам ничего не говорит?

      Климов нахмурился. Он молчал, обдумывая сказанное Дронго. Сориентировался Левитин.

      — Он мог убить ее до своего обхода, а потом переодеться, в другую одежду. Или вообще снять свой джемпер во время преступления. А может, он и был в крови, но Мастуков просто не увидел этого поздно ночью.

      — А может, он успел переодеться в одежду убийцы, убил женщину и снова надел другую одежду, — съязвил Дронго. — Вам не кажется, что ваше неистовое желание подогнать под это убийство Мовчана уже немного переходит границы разумного?

      — Он сбежал с места преступления. Бывший уголовник, рецидивист, сбежал и прятался целый месяц! — закричал, теряя терпение, Левитин.

      — А вы его искали, — понял Дронго, — и, когда нашли, радостно рапортовали, что убийца найден. Именно поэтому вам теперь так необходимо доказать, что именно он и есть убийца.

      — Не совсем, — возразил примирительным голосом Климов. — Дело в том, что он сам сознался. Я не применял к нему никаких особых методов воздействия.

      — Но вы же опытный человек, Климов, — покачал головой Дронго, — вы должны были понять, что значит посадить за такое преступление молодого человека. Если в камере знают, что арестованный посажен за убийство женщины, да еще идут всякие разговоры о сексуальных отклонениях убийцы, то этому парню в камере не выжить. Вы представляете, как с ним обращаются, если он сам дает такие показания? Сексуальных маньяков в тюрьмах ненавидят. Там могут простить все: убийство, грабеж, воровство, хищение. Но преступлений на сексуальной почве не прощают. Вы же знаете это лучше меня. Переведите его в одиночку и через день допросите. Он наверняка изменит свои показания.

      — Все у вас разложено по полочкам, все учтено, — прошипел Левитин, — а я вам докажу, что убийца был Мовчан, и никто другой.

      — Докажите, — спокойно ответил Дронго, — но учтите, что там снова стали появляться эти журналы. Вы считаете, что просто кто-то дурачится. А мне кажется, что там происходят не просто странные, но и страшные вещи.

      Дронго поднялся, кивнув на прощание своим обоим собеседникам. Когда он уже открывал дверь, Климов спросил:

      — Вы думаете, маньяк работает в институте?

      — Я пока ничего не могу заявить определенно. Но убийца не Мовчан, в этом я убежден. До свидания.

      Он вышел из кабинета, оставив их одних. Когда он ушел, Климов посмотрел на Левитина.

      — Может, мы с вами действительно немного поторопились, и Мовчан не виновен?

      — Он сам признался, — упрямо сжал губы Левитин, — там повсюду его отпечатки. Что вам еще нужно? Какие доказательства? Или вы поверили этому авантюристу?

      — Мне нужно найти убийцу, — ответил Климов, — и передать дело в суд. А я на сто процентов не уверен, что убийство совершил Мовчан. И пока у меня не будет этих ста процентов, я не смогу передать дело в суд.

 

      Глава 6

      Дронго приехал в институт к двум часам дня. На этот раз пропуск был заказан и все необходимые формальности уже не представляли такой проблемы. Получив пропуск, он сразу пошел к зданию, где была убита Хохлова. Он еще не дошел до здания, когда услышал за своей спиной быстрые шаги Сыркина.

      — Добрый день, — задыхаясь, произнес Михаил Михайлович.

      — Здравствуйте, — повернулся к нему Дронго.

      — Вы все-таки поехали в прокуратуру?

      — Конечно. Я привык доводить любое дело до логического конца.

      — Он действительно признался?

      — Говорят, что да.

      — Жаль, — ровным голосом произнес Сыркин, — очень жаль. Он был такой дисциплинированный. Никогда бы не подумал.

      — Это не он, — заметил Дронго.

      — Но он признался. — У Михаила Михайловича срабатывал своеобразный милицейский комплекс признания вины потерпевшим.

      — Поживем — увидим, — заметил Дронго. — Я смотрел вчера вечером списки, которые мне дали. Получается, что технический отдел задержался почти в полном составе.

      — Ну да. Четверо были в лаборатории. Оля Финкель находилась в основном здании вместе с Еленой Витальевной. Убитая Хохлова тоже была из этого отдела. У них в отделе восемь научных сотрудников, из которых шестеро в тот вечер работали. Еще Игорь Садовничий, но он обычно трудится в одиночку. Он специалист по компьютерам. Аристарха Григорьева, заместителя Зинкова, в тот вечер на работе не было.

      — Этот Зинков, кажется, муж Фирсовой?

      — Да, он профессор, блестящий ученый. Защитил докторскую в тридцать три года. На два года моложе Фирсовой. Прекрасная пара. Они Давно работали вместе и знают друг друга тоже давно. Только Фирсова еще кандидат, а он уже давно доктор. Вы знаете, многие серьезно считают, что он со временем станет директором института. Либо он, либо Елена Витальевна. Оба достойны. Но если он, то его супруге придется уйти. Нам юристы объяснили, что на одинаковых должностях в одном учреждении супруги могут работать. Но, если один будет в подчинении у другого, тогда нельзя, нарушается трудовой кодекс. Хотя какой сейчас трудовой кодекс. Во всех частных фирмах семейственность процветает, даже, говорят, у Рокфеллеров она была. Почему у нас нельзя, чтобы родные работали друг у друга. Глупо как-то?

      — Очень интересно, — вежливо согласился Дронго. — Пойдемте-ка в здание. Вчера две женщины, которых мы встретили, тоже были из технического отдела?

      — Нет, из другого. Сотрудники технического отдела работают в правой части здания. И у них есть один кабинет в основном здании. Кабинет заведующего, Георгия Ильича Зинкова.

      — Значит, сотрудники технического отдела должны быть сейчас на месте?

      — Да, все на работе. Только Оля обычно сидит в основном здании.

      — Почему? — спросил Дронго, когда они вошли в здание.

      — Она же «мне», — охотно объяснил Михаил Михайлович, — младший научный сотрудник. И, кроме своей внешности, ничем особым не выделяется. Во всяком случае, явно не в дядю. Хотя природа, говорят, отдыхает на детях. Или на племянницах.

      — Она работает как секретарь?

      — Почти, — улыбнулся Сыркин. — Хорошая девушка, но без царя в голове. Я поначалу очень удивлялся. Племянница Финкеля — и такая несобранная. А потом узнал, что мама у нее литовка. Я ничего не хочу сказать плохого про. литовцев, это очень хорошие люди, но, видимо, мама уделяла ей меньше времени, чем это делают еврейки.

      — А вы считаете евреев особой нацией? — улыбнулся Дронго.

      — Я не превозношу их, — серьезно ответил Михаил Михайлович, — но вообще-то они молодцы. Столько умных людей, даже в нашем институте. И такие все работящие. А Оля просто красивая девочка. У нас столько мужчин из-за нее с ума сходит. Когда она стала мини-юбку носить, все на мини-юбки перешли. А до этого в джинсах щеголяла, так пол-института в брюки влезли. Даже с очень крупными формами. У нас Оля барометр красоты.

      — Ну да, понятно. Кто здесь сидит? — показал Дронго на первую дверь.

      — Садовничий. Здесь его компьютерное хозяйство, — Сыркин толкнул незапертую дверь.

      Захламленный кабинет, где произошло убийство, был эталоном порядка по сравнению с этим. Но это был «рабочий беспорядок». Чувствовалось, что сидевший за столиком на вращавшемся кресле молодой человек с всклокоченными волосами создал здесь свою среду обитания. Комнату опутывали провода, непонятно куда ведущие и к каким приборам подключенные. Работало сразу два компьютера. В стороне выдавал уже отпечатанные листы лазерный принтер. И в этом хаотичном царстве упорядоченной электронной мысли царил один человек. Садовничий был одет в темные брюки и длинную пятнистую рубашку, напоминавшую то ли шкуру неизвестного зверя, то ли балахон солдата времен Второй мировой войны. На ногах были обычные кроссовки. Дрон-го сразу понравился этот парень с веселыми и все понимающими глазами. Веселое молодое лицо Садовничего моментально располагало людей.

      — Добрый день, Игорь, — не очень радостно приветствовал его Сыркин. — Как дела?

      — Прекрасно, — улыбнулся Садовничий. — Добрый день, — поздоровался он с гостем.

      — Что у тебя с ребятами из отдела Людмилы Давыдовны случилось? — строго спросил Сыркин. — Опять повздорили?

      — Да ну их к лешему, — беззлобно ответил парень, — и сами не работают нормально, и другим не дают.

      — Если у тебя есть проблемы, ты должен сказать об этом или своему начальнику Георгию Ильичу, или начальнику их отдела Людмиле Давыдовне. А ты вместо этого лезешь со своим замечаниями.

      — Ага. Супруги будут договариваться, — хмыкнул Садовничий, — а мы будем смотреть, как это у них получается.

      — Вечно ты со всеми споришь, — неодобрительно заметил Михаил Михайлович. — А это наш гость, эксперт.

      Дронго, игнорируя бранчливое настроение Михаила Михайловича, наклонился к парню и спросил:

      — Тебе вообще-то в институте нравится?

      — Вообще-то да, — засмеялся Садовничий. — А вы эксперт по компьютерам?

      — Скорее по людям, — улыбнулся Дронго. — А почему тебе здесь нравится?

      — Свобода, атмосфера, и директор клевый мужик. В общем, все как надо. Если бы не это дурацкое происшествие.

      — Тебя в тот вечер здесь не было?

      Игорь развернул свое кресло к гостю. Тяжело вздохнул.

      — Теперь понятно, какой вы эксперт. Да нет, меня не было. Жалко Аллу, хорошая была девочка. Всем нравилась. Видимо, у нас какой-то ублюдок появился. Только это-не Пашка, мы его все знали. Он бы в спину не ударил.

      — Как это в спину? — не понял Дронго.

      — Так ведь первый удар, говорят, в спину был нанесен, — объяснил Игорь, - а уже потом в живот, ну и во все остальные места... В общем, жуть одна. Аллу жалко. За что ее так?

      — Вы мне не говорили, что первый удар был нанесен в спину, — задумчиво заметил Дронго.

      — Да, действительно, —-смутился Михаил Михайлович, — я совсем про это забыл.

      — Почему тебя не было в тот вечер? Мне говорили, все ваши остались?

      — Меня Зинков послал в другой институт, к Финкелю. А оттуда я уже домой поехал. Не возвращаясь обратно.

      — И как ты думаешь, кто мог сделать такое? — вдруг спросил Дронго, пристально глядя на Игоря.

      — Из наших — никто, — строго ответил Игорь, — точно никто. На такую подлость наши бы не пошли.

      — Понятно, — Дронго протянул ему руку. — Ну пока, спасибо за помощь.

      — Да не за что, — парень развернул свое кресло и снова углубился в работу.

      — Хороший парень, — сказал Сыркин, когда они вышли из кабинета, — но без царя в голове.

      Они прошли к другой двери. Сыркин постучал, прежде чем ее открыть.

      — Войдите, — крикнули из кабинета. Они вошли в комнату. Это была большая светлая комната, совсем непохожая не только на две другие, где Дронго уже успел побывать, но и разительно контрастировавшая с коридором. Здесь царил порядок. Стены комнаты оклеены красивыми обоями. Потолок оштукатурен и покрашен. В комнате находилось двое. Высокий красивый мужчина с чувственными, немного полноватыми губами, правильными чертами лица и тщательно уложенными волосами, за которыми их обладатель явно следил. И второй — чуть постарше, с большой лысиной, расплывшимся носом и полными щеками. Этот следил за собой гораздо меньше, одет он был в потертый замшевый пиджак и мешковатые брюки. Лысый сидел за столом, а его собеседник стоял у окна. Когда гости вошли, оба обернулись.

      — Добрый день, Георгий Ильич, — с полупоклоном поздоровался Сыркин с начальником отдела.

      — Здравствуйте, — благосклонно кивнул ему Зинков, протягивая руку.

      — Начальник отдела Георгий Ильич Зинков, — представил несколько церемонно Михаил Михайлович ученого. — А это хозяин кабинета заместитель начальника отдела Аристарх Кириллович Григорьев.

      Григорьев поднялся из-за стола, неловко топчась на месте.

      — А это наш эксперт. — Представляя Дронго, Сыркин не назвал его по имени. Он просто не знал, как называть гостя. По имени-отчеству к нему обращался только Архипов, но директор предупредил, что эксперт отзывается только на непонятное имя Дронго, и Сыркин сознательно избегал какого-либо обращения к эксперту, стесняясь произносить столь странную кличку.

      - У вас к нам какое-то дело? — спросил Зинков.

      - Нет. Но наш эксперт хотел с вами поговорить.

      — О чем? — удивился начальник отдела. — Простите, вы эксперт по каким вопросам? И как к вам обращаться, кажется, Михаил Михайлович не назвал вашего имени,

      — Дронго, можете называть меня просто Дронго.

      — Ах вот оно в чем дело. Вы тот самый эксперт, который помог решить некоторые проблемы в научном центре Чогунаша.

      — Не думал, что я настолько популярен, — пошутил Дронго, — не ожидал, что вы просто слышали обо мне.

      — Говорят, вы лучший аналитик, во всяком случае, я так слышал.

      — Это немного преувеличено, — улыбнулся Дронго.

      — И тем не менее вы появились именно в нашем институте. Кажется, я догадываюсь — почему. Из-за убийства несчастной Аллы?

      — Не совсем. После убийства прошло почти три месяца.

      — А убийцу до сих пор не нашли, — заметил Зинков.

      — Как это не нашли? По-моему, нашли. Мне говорили, что арестовали вашего охранника.

      — Пашку? Никогда не поверю, что он убийца. Он хороший парень, и следователи, как всегда, ошиблись, — убежденно заявил Зинков.

      — Но с территории института никто не мог выйти незамеченным. Значит, убийца кто-то из сотрудников института? — Он задавал вопросы, испытующе глядя на начальника отдела.

      — Не знаю, — нахмурился Зинков, — это и для меня загадка.

      — Где вы были в момент убийства?

      — В лаборатории, мы работали все вместе. Вчетвером. Мы всегда работаем все вместе.

      — А Хохлова была в другой комнате?

      — Да. Они обычно сидели в крайней комнате. И она, и Оля.

      — И вы не слышали никаких криков?

      — Нет. Ничего не слышали.

      — В тот вечер не было Игоря. А если бы он остался, он бы мог услышать крики о помощи?

      — Мог. Но он бы не услышал.

      — Почему? — поинтересовался Дронго.

      — Он во время работы на компьютерах настолько отключается, что может не слышать телефона, который разрывается рядом. И часто наушники надевает, чтобы одновременно и музыку слушать. На компьютере он работает виртуозно, поэтому я не возражаю, пусть слушает музыку, раз это не мешает его работе.

      — И криков он бы наверняка не услышал?

      — Конечно, нет. У Игоря определенные музыкальные симпатии, знаете ли, очень громкая музыка.

      - А почему его не было в тот вечер? - Мы посылали его в другой институт. Там нужно было перегнать на дискетки наши данные. А он у нас лучший компьютерщик.

      — А вы сами в тот вечер когда закончили работу?

      — Примерно около семи. Я вышел к машине, где меня ждали супруга и один из ее сотрудников, Фортаков.

      — И куда вы поехали?

      — Отвезли Фортакова, а затем — домой.

      — Кто, по-вашему, мог совершить это убийство? Вы не верите в виновность Мовчана. Но кто-то же убил вашу сотрудницу?

      — Не знаю. Мне трудно даже предположить.

      — Возможно, что убийцей был кто-то из чужих, — вставил Григорьев низким, глуховатым голосом, — не обязательно, чтобы им оказался наш сотрудник.

 

      — Вас в тот вечер не было в институте, — заметил Дронго. — А вы считаете, что чужой мог проникнуть сюда? Каким образом, если на проходной всегда дежурят охранники.

      — Нашли бы возможность, — хмыкнул Григорьев, — у нас весь институт знает, как можно выйти и войти незамеченным.

      — Опять вы про ту дыру в заборе, Аристарх Кириллович, — мрачно вставил Сыркин. — Мы ее давно заделали. Теперь оттуда никто не пролезет. Мы ее сразу закрыли, на следующий день после убийства. Но, если бы оттуда и проник кто-то, наш охранник наверняка бы увидел, как убийца входит в здание.

 

      — А я не говорю, что обязательно оттуда, — смутился Григорьев, — но вообще-то войти и выйти можно. Не такая уж проблема. Наверняка убийца чужой человек. Нужно искать его среди знакомых Аллы.

      — Да, — сказал Дронго, — я тоже так думаю. Она ведь у вас работала несколько месяцев. Что вы можете о ней сказать?

      Зинков и Григорьев переглянулись.

      — Нормальная молодая женщина, — ответил Зинков, — симпатичная. У нас вообще всегда самые симпатичные девушки работают, —добавил он, улыбаясь.

      — Может, она с кем-то не ладила, ссорилась? — допытывался Дронго.

      — Да, нет, — смутился Зинков, — кажется, ни с кем.

      — У нас с ней были хорошие отношения, — быстро вставил Григорьев, видя смущение своего начальника.

      Дронго заметил, как они переглянулись, но промолчал.

      — У вас в отделе восемь сотрудников? — уточнил он.

      — Десять, но научных сотрудников восемь, — подтвердил Зинков, — трое наших сейчас в соседнем помещении, в лаборатории. Если хотите, можем туда пройти, посмотрите, как мы работаем.

      — С удовольствием, — согласился Дронго. Зинков вышел из кабинета первым. За ним Дронго и Михаил Михайлович. Григорьев замыкал процессию. Они вышли в коридор и прошли к Другой двери. Зинков открыл ее. В большой комнате никого не было. Они прошли через всю комнату, направляясь к лаборатории, находившейся в глубине здания.

      — Я же говорил, что они работали в лаборатории, — тихо напомнил Сыркин.

      В лаборатории стоял неприятный резкий запах. Сыркин поморщился.

      — Опять не соблюдаете правила противопожарной безопасности, — хмуро заметил он.

      — Соблюдаем, — весело блеснул глазами Зин-, ков. — Вот знакомьтесь, товарищи. Или господа, как кому нравится. Это господин Алексанян, — он указал на мужчину лет пятидесяти, с седыми редкими волосами, крупным носом и уставшими глазами. Кивнув без интереса вошедшим, Алексанян продолжал что-то писать в журнале, лежавшем перед ним.

      — Это господин Коренев, — Зинков кивнул на молодого человека, который заметно покраснел, почувствовав себя в центре внимания. Он стоял у приборов, отмечая данные в блокнот.

      — Результаты есть? — спросил Зинков.

      — Хотел вам показать, — тихо сказал Коренев, протягивая шефу блокнот.

      — Потом посмотрю, — отмахнулся Зинков, — сейчас у нас гости. Где Олег Сергеевич?

      — Пошел в основное здание, — ответил Алексанян. По-русски он говорил с небольшим кавказским акцентом, — понес наши данные Елене Витальевне.

      — Я же сказал, чтобы сначала показали мне,- нахмурился Зинков. — Вообще у нас в отделе какой-то странный бардак. Вещи стали пропадать, документы уносят без моего согласия. Нашли «ручку», которая чистила печь?

      — Нет, — вздохнул Коренев, — я помню, что она на столике лежала.

      — У нас есть запасная, — вставил Алексанян.

      — При чем тут запасная? — недовольно буркнул Зинков. — Я говорю об отношении к работе. Ну ладно, потом поговорим. Вы все-таки поищите, может, найдете. Это ведь не школьная ручка, чтобы затеряться.

      — У вас что-то пропало? — спросил Дронго.

      — Ничего, — отмахнулся Зинков. — У нас всегда что-то пропадает. Несколько месяцев назад пропал халат Шенько. Теперь вот снова. Типично научный бардак, если можно так выразиться.

      — Это вчерашние данные, — извиняющимся тоном сказал Алексанян, — а сегодняшние мы еще не обработали.

      В лабораторию вошел мужчина лет сорока пяти. Высокий, даже очень высокий, Дронго определил на взгляд, что «новенький» даже выше него. Но из-за непропорционально длинных рук и ног Шенько выглядел каким-то нескладным. У него была немного вытянутая голова, напоминавшая тыкву, и унылое выражение лица. Мятый халат сидел на нем плохо. Левая рука была перебинтована.

      — Это Шенько, — пояснил Зинков, — еще один сотрудник нашего отдела. Что у вас с рукой,, Олег Сергеевич?

      — Порезался, — виновато пояснил Шенько, — ничего страшного. Сегодня утром порезался. Мне Оля сделала перевязку, думаю, ничего серьезного.

      — Я совсем забыл про Олю, — сказал Зинков, и Дронго заметил, как переглянулись Коренев c Алексаняном. — У нас в отделе работают еще два младших научных сотрудника — Игорь Садовничий, специалист по компьютерам, и Ольга Финкель. Вот, собственно, и все, если не считать двух наших техников. Но один из них сейчас на стажировке, как раз в Чогунаше. А второй уволился месяц назад, но формально считается пока на работе. Он сам попросил уволить его с пятнадцатого.

      — Дружный у вас отдел, — заметил Дронго.

      — Был дружный, — вздохнул Зинков, — до тех пор, пока этот ужасный случай... с Аллой... Все мы. были в шоке.

      — Ну, это понятно, — кивнул Дронго, — трудно реагировать иначе.

      — Вы считаете, что убийца — из сотрудников института? — вдруг спросил Зинков.

      — Я пока ничего не считаю. Просто проверяю и уточняю всю информацию.

      В этот момент зазвонил телефон. Коренев подошел к аппарату внутренней связи, поднял трубку.

      — Алло, здравствуйте. Да, он у нас. Да, в лаборатории. Георгий Ильич, это вас к телефону ваша супруга, — он передал трубку Зинкову.

      — Слушаю, — взял трубку Зинков, чуть нахмурившись, — нет, я буду пока здесь. Подойду позже.

      Едва он положил трубку, телефон зазвонил снова. Зинков нервно схватил трубку снова.

      — Да, — немного раздраженно произнес он. И вдруг выражение его лица переменилось. В нем появилась настороженность.

      — Слушаю вас, Елена Витальевна, — холодно произнес Зинков. — Да, результаты немного другие. Просто я просил сначала показывать их мне, чтобы я мог скорректировать с прежними данными. Да, я понимаю, что и вы должны были их посмотреть. Да, я все понимаю. Нет, просто мы немного задержались. Пропала наша «ручка», которой мы чистили печь. Не знаю, куда пропала, но мы взяли запасную. Думаю, сегодня результаты будут немного другими. Но я прошу вас не торопить наших сотрудников, чтобы мы имели более конкретный и устойчивый результат. Нет, но мы постараемся сегодня закончить. Да, конечно, да, я все понимаю.

      Он еще несколько раз согласился с чем-то, потом, не прощаясь, почти бросил трубку на рычаг.

      — Опять что-то не поделили, — шепотом прокомментировал Михаил Михайлович.

      — У вас много работы. Не будем вам мешать. До свидания. -— Дронго направился к двери.

      — До свидания, — поспешно произнес Зинков. Остальные просто кивнули на прощание.

      — А насчет «способов проникновения» мы с вами еще поговорим, Григорьев, — грозно сказал на прощание Михаил Михайлович, выходя следом за Дронго. Пока они не покинули здание, он хранил молчание.

      — Мне кажется, что вы хотели задать им еще несколько вопросов, — сказал Михаил Михайлович.

      — Хотел, — согласился Дронго, — но не стал. У вас есть какие-то свои проблемы, а я не люблю мешать людям, когда они заняты делом.

      — Понятно, — вздохнул Сыркин. — Вы думаете, все-таки виноват Павел?

      — Вы меня неправильно поняли, — улыбнулся Дронго, — просто свои вопросы я задам позже, когда узнаю больше подробностей. — Куда сейчас? Вас еще что-нибудь интересует?

      — Да, если можно. Я хотел бы познакомиться с Еленой Витальевной. И с остальными сотрудниками, которые находились в тот вечер на территории института.

      Когда они вошли в основное здание, к Михаилу Михайловичу подбежал невысокий крепыи лет тридцати пяти. Явно не красавец. Нос короткий и приплюснутый, торчащие уши, прижатые к круглой, низко стриженной голове.

      — Вас срочно ищут из прокуратуры. Климов два раза звонил, — сказал он, обращаясь к Сыркину.

      Тот кивнул, торопясь к лифту. На ходу обернулся к Дронго.

      — Быстрее, — попросил он.

      — Это был Носов? — спросил Дронго.

      — Он самый, мой помощник. Бывший десантник, спецназовец. Неплохой парень. Туговато соображает после контузии, но парень надежный.

      — Контуженый, говорите? — переспросил Дронго.

      — Думаете, маньяк? — вдруг мрачно спросил Сыркин, нажимая кнопку четвертого этажа. Створки кабины лифта захлопнулись. Они поднимались наверх.

      — Я ничего не думаю. Просто уточнил, он контуженый?

      — Да, был легко контужен. В Приднестровье. У них в военной части взорвалась граната. Двое погибли, трое были ранены. Виновных так и не нашли. Ну а его после госпиталя комиссовали.

      — И с тех пор он работает у вас?

      — Нет, к нам пришел не сразу. Сначала работал в какой-то охранной фирме. Потом я взял его сюда. Он мой помощник и заодно нечто вроде завхоза. Все хозяйство лежит на нем. — Створки лифта открылись на четвертом этаже, и они вышли. Сыркин поспешил к своему кабинету. Достал ключи, открыл дверь, вошел в кабинет и сразу же направился к телефону, номер оказался занятым. Только с третьего раза он дозвонился до следователя.

      — Добрый день, — поздоровался Михаил Михайлович, — вы просили срочно позвонить.

      —Да. Вы можете срочно найти вашего эксперта? — услышал Дронго голос следователя.

      — Какого эксперта?..

      — Вы знаете, какого, — раздраженно сказал Климов, — нам он срочно нужен.

      — Зачем? — спросил Сыркин, подмигнув стоявшему рядом Дронго.

      — Так вы можете его срочно найти?

      — Думаю, что смогу. А зачем все-таки он вам нужен?

      — Где он находится? На территории института? — Следователь явно игнорировал вопросы Михаила Михайловича.

      — Он в моем кабинете, — наконец проговорил Михаил Михайлович.

      — Передайте ему трубку, — попросил Климов. Сыркин взглянул на Дронго, передавая ему трубку.

      — Добрый день, — услышал Дронго приглушенный голос Климова. — Не думал, что сегодня еще раз буду с вами разговаривать. Мне кажется, что вы были правы в некоторых своих предположениях.

      — Что произошло?

      — Мне полчаса назад передали, что Павел Мовчан пытался покончить жизнь самоубийством. Подробностей я не знаю, но он, кажется, хотел размозжить себе голову.

      — Я же вам говорил, что его нужно перевести в одиночную камеру, — раздраженно напомнил Дронго.

      — Уже перевели. Не нужно считать свое мнение истиной в последней инстанции. Но, если у вас появятся еще какие-нибудь светлые идеи, высказывайте, пожалуйста, их мне, а не Левитину. Думаю, вы меня понимаете?

      Дронго положил трубку и посмотрел на телефонный аппарат, словно ожидая еще одного звонка. Затем сказал Сыркину:

      — Мне кажется, что ваше преступление оказалось совсем не таким сложным, каким вы его считали.

      — Вы сумели раскрыть преступление? — обрадовался Михаил Михайлович. — Вам удалось найти убийцу?

      — Вы меня не поняли. Оно не просто сложное. Судя по всему, это будет самая загадочная история в моей жизни. И знайте — я не успокоюсь, пока не найду убийцу;

 

      Глава 7

      Этот кабинет отличался от всех, которые Дронго до сих пор видел в институте. Здесь было чисто, просторно, комфортно и безжизненно неуютно. Он мог принадлежать любому безликому мужчине, но в действительности это был кабинет известного ученого, профессора Моисеевой.

      Здесь все было подчинено работе. На подоконниках не было цветов, на стенах — ни единой картины. На столе, кроме обычного канцелярского набора отечественного производства, лежала лишь стопка бумаг и несколько обычных канцелярских конвертов. И больше ничего, что свидетельствовало бы о характере заместителя директора или ее пристрастиях.

      Моисеева была высокого роста, ее строгий костюм состоял из темной юбки, такого же цвета пиджака и светлой блузки. Никаких украшений или косметики. Лишь слабый запах лаванды как бы являлся данью женскому естеству хозяйки кабинета. У профессора Моисеевой были довольно правильные черты лица, немного удлиненный нос, не портивший общей симметрии, припухшие веки и чуть одутловатые щеки.

      Безжизненно строгие глаза выдавали в ней одинокую женщину, потерявшую шанс найти себе пару. Она приняла Дронго, стоя у дверей, в точном соответствии с этикетом, по-мужски крепко пожала руку и указала на два кресла, стоявших в углу кабинета. Сыркину она просто кивнула, для нее заместитель директора по режиму и хозяйству был почти что завхоз. Все, что не касалось работы, Моисееву абсолютно не интересовало.

      — Сергей Алексеевич вчера говорил мне про вас, — сказала Моисеева, доставая сигареты. — Он считает вас лучшим экспертом-аналитиком. Я, правда, не знаю, как к вам обращаться. Дронго — слишком фамильярно. Может быть, по имени-отчеству.

      — Называйте меня Дронго, я уже привык.

      — Как хотите. Скажите, а чем я, собственно, могу вам помочь?

      — Вы занимаете угловой кабинет, обращенный окнами и на проходную, и на здание, где было совершено убийство. В тот вечер вы работали в своем кабинете. Я понимаю, что мой вопрос несколько стандартен, вас об этом уже неоднократно спрашивали. Но, возможно, вы вспомните какие-то детали? Мне важно знать все.

      — Нет, я ничего не забыла, — с ходу ответила Моисеева. — И никого не видела. У меня нет привычки смотреть в окно во время работы, — строго добавила она.

      Дронго едва заметно улыбнулся. Трудно было представить себе эту даму, праздно глядящей в окошко.

      — Технический отдел работает под вашим руководством. Как вы считаете, что могло спровоцировать убийцу на подобное преступление?

      — Я не считаю, а знаю, — убежденно сказала Моисеева, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую перед ней на столике. — Спровоцировать могла только сам Хохлова. Я неоднократно делала замечание нашим девушкам, но разве они меня послушались бы? А Сергей Алексеевич проявлял тут излишнюю либеральность. И об этом я ему говорила.

      — В каком смысле?

      — Молодая девушка не должна вести себя подобным образом, — объяснила профессор. — Конечно, это большая трагедия, и мы все были ошеломлены, но когда-нибудь нечто подобное могло случиться. Все эти мини-юбки, обтягивающие телеса брюки, прозрачные блузки, которые не только не скрывали, но и... Извините меня, я привыкла говорить то, что думаю.

      — Да, да, разумеется. Но вы сказали им. Кому именно — «им»? Насколько я понял, речь пока идет только о Хохловой?

      — Да, верно, — смутилась Моисеева, потущйв сигарету. — Бедная девочка.

      Сыркин, сидевший чуть в стороне, заерзал на стуле, но не посмел ничего вставить.

      — У нас есть в институте несколько молодых особ, которые больше думают о своем макияже, чем о работе, — твердо заявила Моисеева. — К сожалению, не очень-то удается построить их режим так, чтобы в рабочее время от них было больше отдачи. И пользы, — добавила она, чуть повысив голос.

      — Вы никого не подозреваете? — вдруг спросил Дронго.

      — Конечно, никого, — удивилась профессор. — По-моему, все уже и так ясно. Преступление совершил наш бывший охранник. У него, кажется. была судимость. Никто из сотрудников нашего института такое сделать не мог. Это дикость, варварство, извращение. Я даже не знаю, как назвать этого убийцу. Его лечить нужно, а не сажать в тюрьму.

      — А почему вы уверены, что именно он совершил убийство?

      — Больше некому, — твердо заявила она. — Я работаю здесь уже много лет и хорошо знаю наш коллектив. Нельзя сказать, что у нас работают исключительно одаренные и порядочные люди. Но то, что у нас в коллективе не может быть маньяков и насильников, — это безусловно. Я в этом не сомневаюсь.

      — Почему — насильников? Насколько я знаю, Хохлова была только убита.

      — Не знаю, — чуть поморщилась она, — возможно, вы и правы. Я не вдавалась в эти малоприятные детали.

      — А как вы могли бы охарактеризовать покойную?

      — О покойных или хорошо, или ничего, — она достала сигареты, снова закурила, — но я объективный человек. В науке она была абсолютный ноль и даже отрицательная величина, плохо влияющая на коллектив. Ветреная, непостоянная, непоследовательная. Человек, правда, неплохой, так говорят ее коллеги. Отзывчивая, добрая, иногда слишком добрая. Вот, собственно, и все, что я знаю. У вас есть еще вопросы?

      — Только один, последний. Кто принимал ее на работу?

      — Это не входит в мою компетенцию, — сухо ответила Моисеева. — Ее принимал сам Архипов.

      —- Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. — Дронго поднялся из кресла. Хозяйка кабинета встала следом. Посмотрела ему в глаза.

      — Вы думаете, что это сделал кто-то из наших? — спросила она.

      — Во всяком случае, не охранник, у которого была судимость.

      Она отвернулась. Помолчав, раздумчиво произнесла:

      — Вот так живешь рядом с людьми, работаешь, доверяешь им. А потом оказывается, что кто-то из окружающих тебя — дикий зверь, маньяк. Это очень тяжело себе представить. Полный крах всех иллюзий.

      — Да, — согласился Дронго, — возможно, вы и правы.

      Она впервые за все время разговора с интересом посмотрела на него. Протянула руку.

      — Если я понадоблюсь, можете заходить в любое время. До свидания.

      — До свидания, — рукопожатие было таким же — мужским и сильным, как и при знакомстве.

      Дронго и Сыркин вышли из кабинета. Когда дверь за ними закрылась, Сыркин приглушенно сказал:

      — Она очень хороший ученый. Но одиночество наложило свой отпечаток на ее характер и поступки. Послушать ее — так на работу все должны приходить в рабочих комбинезонах, быть бесполыми существами.

      — Она думает прежде всего о работе, — возразил Дронго, — это понятно. Мне нужно еще познакомиться с Сулахметовой, Фирсовой и поговорить с вашей Олей.

      — Почему с моей? — смутился Сыркин.

      — Это же вы нас познакомили. Не обижайтесь, я не хотел сказать ничего такого.

      — Фирсова сидит на третьем этаже, в своем отделе. Как раз в этом углу находится ее кабинет. Под нами. Сулахметова на втором. Но на противоположной стороне. Их окна обращены в другую сторону. Оля, наверное, сейчас в машбюро. Она обычно приносит туда работу технического отдела. Машинистки сидят в конце нашего этажа, — Сыркин показал рукой, — рядом с моим кабинетом.

      — Пойдемте-ка туда, — предложил Дронго. — Я думал, что машинописных бюро уже не бывает. Сейчас все перешли на компьютеры.

      — Какие компьютеры? Все равно все отчеты нужно готовить в письменном виде. Попробуйте послать куда-нибудь в вышестоящую инстанцию письмо по факсу или по электронной почте. Будет грандиозный скандал.

      — Ну, это понятно. Начальство привыкло к персонифицированной ответственности своих подопечных. Им нужны письма с личными подписями, с печатями, чтобы в случае необходимости прикрыться такими бумажками.

      — Вот-вот. Вы не знаете, сколько мы отправляем бумаг, которые никому не нужны,— оживленно говорил Сыркин, шагая впереди.

      Он дошел до машбюро, открыл дверь.

      — Входите, — пригласил он Дронго.

      В очень длинной комнате за столиками сидели четыре женщины. Две молоденькие девушки, одна женщина чуть постарше и одна совсем седая, похоже, давно вышедшая на пенсию. Все улыбались, очевидно, кто-то из них рассказывал смешную историю. Вошедших так и встретили — улыбками. Сыркина не боялись, скорее уважали. Дронго заметил сидевшую на стуле Ольгу Финкель. Девушка была уже в другой, но не менее смелой мини-юбке, наглядно демонстрирующей ее красивые коленки. В комнате было много цветов, очевидно, Михаил Михайлович щедро делился цветочными горшками и вазочками с соседним кабинетом. В комнате царил тот упорядоченный беспорядок, который бывает у нескольких хозяек, когда разбросанные вещи вроде бы не принадлежат никому, а собранные — конкретной сотруднице.

      — Здравствуйте, девочки, — степенно произнес Михаил Михайлович. — Что это вы все улыбаетесь?

      — Сегодня день рождения Светланы Федоровны, — пояснила Ольга, — вот мы и хотим после пяти часов отметить.

      — А потом пораньше уйти с работы? — прищурился Сыркин.

      — У меня пораньше не получится, — сморщила свой красивый носик Оля, — опять в нашем отделе какие-то данные будут обрабатывать.

      — Ничего, тебе полезно немного больше провести времени на работе, — рассудительно заметил Михаил Михайлович. — А вас, Светлана Федоровна, разрешите поздравить с днем рождения.

      — Спасибо, — улыбнулась самая старая из женщин. — Только уж не с чем поздравлять.

      — Оля, пойдем с нами, — попросил Сыркин. — Товарищ эксперт хочет с тобой побеседовать.

      — Пойдемте, — согласилась Ольга, вставая. — А я думала, он сюда знакомиться пришел, — задиристо заявила она, и все прыснули от смеха.

      — Несерьезная ты девушка, — улыбнулся и Михаил Михайлович, выходя из кабинета. Дронго пропустил вперед девушку. Сыркин открыл свой кабинет со словами:

      — Вы побеседуйте, а я сейчас вернусь.

      — Спасибо, — кивнул Дронго, проходя к столу. Оля села напротив. Юбка была ей не просто коротка. Она напоминала скорее набедренную повязку. Нужно было сделать определенное усилие, чтобы не смотреть на ее ноги. Дронго вздохнул, вспомнив о разнице в возрасте с этой красотулей. Ему намахало тридцать девять. Последнее время он чувствовал себя стариком. Встречаясь с молодыми людьми, моложе его на пятнадцать-двадцать лет, он с явным раздражением замечал, что это уже другое поколение. Более открытое и более независимое, с иными жизненными ценностями. Если его сверстники были замыкающим поколением распавшейся империи, развал которой начался, когда им было под тридцать, то молодежь взрослела в совсем иные времена.

      — Скажите, Оля, — спросил Дронго, прервав цепь своих размышлений, — вы хорошо знали Аллу?

      Девушка вздрогнула. Он заметил, как она вздрогнула. Улыбка исчезла с ее лица.

      — Почему вы спрашиваете?

      — Вы ведь работали в одном отделе. Говорят, она была красивой молодой женщиной, как и вы.

      — Может быть, — сухо ответила Оля, — мы мало общались. Она у нас проработала совсем немного.

      — Но достаточно, чтобы ее успели убить.

      — Да, — печально ответила девушка, — но мы с ней не дружили. Просто общались по работе.

      — Какой она была?

      — Нормальной.

      — Это я понимаю, — улыбнулся Дронго, — не сомневаюсь даже, что у нее была одна голова, две руки и две ноги, — он специально пошутил, видя, как она зажалась. — Но почему именно ее убили? Как вы думаете?

      — Не знаю, — немного испуганно ответила девушка, — я ничего не знаю.

      — Что вы делали в тот вечер?

      — Сидела в приемной у Архипова, — сообщила Ольга, — потом печатала в машинописном бюро. Потом Елена Витальевна послала меня в технический отдел принести нужные ей бумаги.

      — Когда это было? И как?

      — Примерно в половине седьмого. Я вошла в здание, прошла в лабораторию и получила у Алексаняна нужные мне бумаги.

      — Он был в лаборатории?

      — Нет. Он выходил в другую комнату, смежную с лабораторией.

      — А кто в этот момент был в лаборатории, вы не знаете?

      — Знаю. Зинков, Коренев и Шенько. Меня много раз про это спрашивали.

      — А откуда вы знаете, что именно они были там?

      — Я слышала их голоса.

      — Что было дальше?

      — Я взяла бумаги и вернулась обратно. Когда я поднималась в кабине лифта, один лист бумаги упал на пол и немного промок. Моисеева приказала мне его перепечатать. Я снова вернулась в бюро и перепечатала этот листок. Вот и все.

      — Почему промок? У вас в лифте таскают воду?

      — Нет. Но у нас есть душевые на первом этаже, где после работы можно принять душ. Иногда после работы в лабораториях наши ребята туда ходят.

      — Какой был лифт? У вас два лифта. Правый или левый?

      — Правый. А другой лифт в тот вечер не работал.

      — Вы отдали последний лист Моисеевой. Что было дальше?

      — Потом я ушла. Но видела, как собиралась домой Елена Витальевна. Вот и все.

      — Вы никого не видели в другом здании?

      — Нет, никого. Во дворе встретила Сережу Носова. Он куда-то торопился. Больше никого не видела.

      — Вы давно работаете в техническом отделе?

      — Полтора года, — ответила Оля, — сразу после окончания института. . — Хохлова пришла позже?

      — Да, позже. Примерно восемь месяцев назад.

      — Две красивые молодые женщины в одном отделе, — задумчиво сказал Дронго. — И вы относились друг к другу нормально?

      — Да, нормально, — с явным вызовом повторила Ольга, — у нас вообще в коллективе были нормальные отношения. И сейчас нормальные.

      — Я не хотел вас обидеть, не нужно так эмоционально реагировать. Вы ведь сидели в одной комнате?

      — Не хотели, а задаете такие вопросы, — вдруг с некоторым надрывом произнесла она. — Весь институт за мной ходит и смотрит, как будто это я ее убила. А мы с ней вообще ни разу не поспорили, ни разу даже не поругались.

      — А почему вы должны были ругаться? — вставил Дронго.

      — Не почему, — зло ответила Оля, — просто все считали, что мы не любим друг друга.

      — А вы ее любили?

      — Я относилась к ней обычно. Я же вам сказала — о-быч-но.

      — Кто, по-вашему, мог совершить убийство? — Его вопросы заставляли девушку вздрагивать.

      — Н-не знаю, — чуть запинаясь, произнесла она, — я действительно не знаю, — торопливо добавила Ольга, — но это не Пашка. Точно не он.

      — Почему не он?

      — Добрый он был, мягкий. Сейчас говорят, что его за грабеж судили, а я в это тоже не верю. И жену его я видела. Хорошая семья...

      — Хорошая семья — это не оправдание. Больше ничего в тот вечер не было?

      — Нет. Меня об этом несколько раз спрашивали.

      — Ясно. А какие у вас отношения с Еленой Витальевной?

      — Рабочие, — ответила она, не употребив на этот раз свое словечко «нормальные».

      — Рабочие? — переспросил Дронго. — А почему не нормальные?

      — Это вы у нее спросите, — с сарказмом заметила девушка. — Она, по-моему, вообще женоненавистница. Синий чулок, они все такие.

      — Вас не учили, что нельзя так говорить о старших?

      — Учили, — с вызовом бросила она, — но я все равно говорю. Елена Витальевна хороший ученый, и это все знают. Но она не сумела устроить своей личной судьбы и считает, что в этом виноваты все окружающие ее женщины. Поэтому они нас так и ненавидят.

      — Давайте по порядку, — усмехнулся Дронго. — Кто «они» и кого «нас»?

      — Нас всех,,— не смутилась она, — и меня, и, всех наших девочек.— То есть вы угнетенная часть женского коллектива?

 

      — Пусть только попробуют нас угнетать. -— Оля закинула ногу на ногу. Когда дело касалось женской свободы, она садилась на своего конька;

      — А кто именно вас угнетает? Одна Елена Витальевна? Но вы сказали «они».

      — Есть тут разные деятели, — не ответила на вопрос Оля, — каждая считает себя Эйнштейном и Афродитой в одном лице.

      — А вы не считаете?

      — Нет, не считаю. По-моему, любой женщине прежде всего нужно определять свою личную судьбу. Думать о своей жизни, а не о позитронах.

      — Ну, это спорный вопрос.

      — А по-моему, все ясно. И когда женщина нормально устроиться не может и рядом нет порядочного мужчины, она начинает разную фигню придумывать, говорить о своей любви к науке. Или еще хуже, посадит рядом мужика и сидит, как собака на сене, считая, что он только ей принадлежит.

      — У вас стройная теория разработана, — заметил Дронго. — Значит, отношения с Моисеевой у вас не сложились?

      — Нет, не сложились. Я ей в тот вечер объясняла, что листок все равно высохнет. А она меня заставила все перепечатать. Ну как можно быть такой занудой?

      — У меня еще один вопрос. Что вы думаете о отрудниках вашего отдела? Вы могли бы их охарактеризовать?

      — Всех?

      — Всех не нужно. Тех, кто был в тот вечер в лаборатории. Зинков, Шенько, Коренев, Алексанян.

      — Нормальные ребята, без комплексов. Кто именно вас интересует?

      — Все четверо.

      — Алексанян немного зануда, но добросовестный и пунктуальный. Шенько работает здесь, по-моему, еще с доисторических времен, говорят, пришел сюда сразу после окончания института и двадцать пять лет протрубил в нашем отделе. Вот это кадр. Какой характер нужно иметь, чтобы двадцать пять лет ходить на работу в одно и то же место.

      — А Зинков?

      — Что Зинков? Хороший ученый, говорят, будет со временем директором института. Ученик моего дяди.

      — Вы знакомы с его супругой? –

      — Имела удовольствие, — сухо сообщила Оля. — Она работает начальником другого отдела.

      — У вас еще работает Коренев?

      — Сашенька потрясающий мальчик, — оживилась Оля, — тихий и застенчивый. Таких сейчас уже нет. Он даже краснеет, когда со мной разговаривает. Честное слово, мне иногда хочется его совратить. По-моему, он еще девственник.

      — Вам не говорили, что у вас злой язычок?

      — Все время говорят. Но я к этому привыкла. В кабинет вошел Сыркин. Он посмотрел на Ольгу, оценил ее ножки, вызывающе поднявшие мини-юбку. Покачал головой.

      — Елена Витальевна права, — сказал он, — нужно вам запретить появляться на работе в таком виде.

      Ольга вскочила, сверкнув глазами.

      — Все ко мне придираются, — зло бросила она. — Вроде я ничего не понимаю. Вот и с Аллой так было. Вы все ее не любили.

      — Ты хоть при посторонних глупости не говори, — строго заметил Сыркин. — Почему мы ее не любили? Кто тебе сказал? Я к ней очень хорошо относился.

      — Вы ко всем хорошо относитесь, — улыбнулась Ольга, — я не вас имела в виду.

      — Ну тогда тем более нечего языком молоть. Оля улыбнулась еще шире. Это был человек, который умел радоваться жизни.

      — У вас есть еще вопросы? — спросила она у Дронго.

      — Нет, — ответил тот, улыбаясь в ответ.

      — До свидания. — Оля вышла из кабинета, не оглядываясь.

      — Вот характер, — мрачно констатировал Михаил Михайлович.

      — Что-то случилось? — спросил Дронго, заметив его подавленность.

      — Только что Носов нашел журнал. Еще один. Я уже не знаю, что делать. Будем обыскивать всех при входе.

      — Где нашел?

      — У себя в кабинете. Он на первом этаже сидит. Кто-то вошел к нему в кабинет и бросил журнал на стол. Да просто издеваются над нами!

      — Нет, — нахмурился Дронго, — боюсь, что нет. Кто-то усиленно хочет убедить нас, что в институте появился маньяк.

      — А вы думаете, его не существует?

      — Как раз наоборот. Маньяк существует. Но я думаю, что это маньяк совсем иного сорта. Пойдемте вниз, мне еще нужно познакомиться с двумя женщинами и десятком ваших мужчин, которые находились в тот вечер на территории института.

      — Может, вы пообедаете?

      — Нет, я боюсь опоздать.

      — Что? — не понял Михаил Михайлович.

      — Мне кажется, что ежедневные напоминания о себе не случайны. Убийца имеет какой-то свой план, и мы должны сделать все, чтобы ему помешать.

 

      Глава 8

      Они спустились вниз. День заканчивался, и даже в научном институте царило то оживление, какое бывает перед уходом домой в любом многолюдном коллективе. Сыркин шел первым. Непосредственно под кабинетом Моисеевой находился кабинет начальника отдела Фирсовой. Сыркин тихонько постучался.

      — Войдите, — раздался молодой сильный голос.

      Михаил Михайлович пропустил вперед Дронго. В этом кабинете начальника отдела тоже все было очень функционально, все было подчинено работе, но здесь работала женщина. Об этом говорил и тонкий аромат французской косметики, и пестрый веер разноцветных фломастеров и ручек, раскинувшийся на столе, и копия «голубых танцовщиц» Дега, висевшая на стене и создававшая некое подобие уюта.

      — Здравствуйте, — поднялась им навстречу женщина. У нее было запоминающееся, даже красивое лицо. Чуть удлиненный овал лица, короткая челка, закрывавшая лоб и почти падавшая на глаза. Прическа чуть странноватая, потому что уши были открыты. Красивые чувственные губы, прямой нос. Впечатление немного портила шея, выдававшая возраст. Дронго эта женщина понравилась. В последнее время он стал замечать, что ему нравились именно сорокалетние женщины. Может, это было приближение некоего порога, когда шумные девицы начинают раздражать, или же обретение мудрости, когда можешь наконец оценить изречение, кажется, рожденное французами: женщина подобна вину, а чем вино старше, тем оно крепче.

      — Добрый день, — поздоровался Дронго.

      — Добрый день. — У нее были грустные и немного настороженные глаза. Такие глаза бывают у людей, переживших невероятную боль. Похожий взгляд он видел однажды у пойманного оленя, попавшего в капкан. Печальные и мудрые глаза.

      Он вспомнил рассказ Михаила Михайловича, поведавшего, что несколько лет назад у Фирсовой в автомобильной катастрофе погиб муж. Сыркин, вошедший следом, почтительно пожал руку женщины.

      — Людмила Давыдовна Фирсова. А это наш эксперт Дронго.

      — Как вы сказали? Дранго? Вы из Югославии?

      — Нет, Дронго. Это мой псевдоним. Просто я не люблю, когда меня называют по имени-отчеству. Такая вот причуда...

      — Странно, — усмехнулась она, — обычно у мужчин не бывает подобных комплексов. Или у вас какое-то необычное имя?

      — Самое обычное. Даже очень распространенное. Но мне так удобнее.

      Людмила Давыдовна показала на стулья, стоявшие у ее стола.

      — У вас ко мне дело? — спросила она гостя.

      — Да. Мне хотелось бы услышать от вас кое-какие подробности о вечере, когда было совершено убийство в институте.

      - Ах вот вы о чем. Вы, значит, эксперт по вопросам преступности?

      — Я эксперт-аналитик.

      — К сожалению, мне нечего вам рассказать. Я не так хорошо знала убитую. Говорят, она была довольно интересным существом. Мужчин в их отделе я знаю гораздо лучше, — улыбнулась Фирсова.

      — Простите, Людмила Давыдовна, мне казалось, что вы должны знать всех, кто там работает. Это ведь отдел вашего супруга.

      — Я ведь сказала, что знаю многих. Ольгу Фин-кель, например, знаю неплохо. И всех, кто работал со мной вместе много лет. А Хохлова пришла недавно, мы были с ней мало знакомы.

      — Ваш муж не рассказывал вам о ней?

      — А почему мой муж должен мне о ней рассказывать? — спросила Фирсова. — Достаточно и того, что мы работаем вместе. Если мы еще и дома будем обсуждать производственные вопросы, то представляете, что это будет за семья?

      — Представляю, — согласился Дронго. — Окно вашего кабинета выходит на здание технического отдела. Вы никого не видели в тот вечер? Возможно, кого-то из неизвестных вам людей?

      — Нет, никого. Я вообще не люблю смотреть в окно. Кроме того, был вечер, темно. А вы полагаете, что убийцей был чужой человек, который проник на территорию института?

      - Почему вы так решили?

      — По вашему вопросу. Вы спросили «видела ли я кого-нибудь из неизвестных». Я работаю в Институте давно и всех знаю в лицо. Значит, вы предполагаете, что убийца мне неизвестен?

      — У вас мужская логика, — улыбнулся Дронго.

      — Это виновата моя работа, — без тени улыбки сообщила она. — Вас интересуют еще какие-нибудь подробности?

      — Если можно, еще несколько вопросов. Как вы думаете, почему убили Хохлову?

      — Полагаю, на сексуальной почве. Очевидно, кто-то из мужчин, который не сумел добиться ее расположения. Иногда в жизни такое случается.

      — И вы думаете, что мужчина может таким вот странным образом добиваться своей цели?

      Она с интересом взглянула на него. Снова едва заметно улыбнулась.

      — У вас интересная манера вести беседу. Но я не считаю себя специалистом по части мужчин. Мои интересы лежат несколько в другой области. Но на ваш вопрос я отвечу. Мужчина, по-моему, способен добиваться цели любым способом. Как и женщина. И это, наверное, нормально. Биологические законы диктуют поведение индивидуумов.

      — Поведение Хохловой могло спровоцировать кого-то из мужчин?

      — Я этого не говорила. Но могу предположить, что она знала своего убийцу.

      - Некоторые считают, что убийцей был Павел Мовчан. Вы его хорошо знали?

      - Вообще не знаю. Но в лицо я бы его узнала. Он был нашим охранником, и я с ним никогда не разговаривала.

      — Вы в тот вечер находились в своем кабинете?

      — Кажется, да, но точно не помню. Впрочем, нас допрашивали на следующий же день и проверяли по минутам, где и кто был в момент убийства.

      — И где были вы?

      — Здесь, в основном здании. Остались два сотрудника моего отдела, с которыми мне нужно было разобрать некоторые бумаги.

      — Кто именно?

      — Фортаков и Зимин.

      — Они были у вас в кабинете?

      — Не совсем. Сначала в их, потом в моем кабинете. Мы работали примерно до семи вечера, а потом вместе ушли. Мы даже уехали вместе с Фортаковым. Мы с мужем его подвезли.

      — Их фамилии есть в нашем списке? — спросил Дронго, доставая список.

      — Есть, — кивнул Сыркин, — их обоих допрашивали. Зимин дважды разводился, так этого несчастного мучили в прокуратуре три часа. Они почему-то считали его особенно неблагонадежным.

      — Специалисты, — презрительно сказала Фирсова.

      — А почему неблагонадежным? — заинтересовался Дронго.

      — Так ведь он два раза разводился, — повторил Михаил Михайлович, — значит, не способен ужиться с женщинами. Ну а раз у него такой характер, то он вполне мог... Во всяком случае, что-то подобное.

      — Интересно, — засмеялся Дронго, — не знал, что частые разводы могут повлиять на отношение к человеку правоохранительных органов. Очень интересно. И последний вопрос: как вы считаете, маньяк-убийца мог быть сотрудником вашего института?

      — Не знаю. Не мне судить. Но думаю, что нет. Однозначно ответить я не могу. Для этого у меня мало фактов.

      — Спасибо, — Дронго поднялся, — извините, что отняли у вас время.

      — Ничего. Это было даже интересно, — сказала она.

      Когда они вышли, Сыркин не удержался от оценки.

      — Сильная женщина. А я, кажется, дал маху с этим Зиминым. Она ведь тоже два раза замужем. Но у нее случилось такое несчастье.

      — Во-первых, она не была разведена. А во-вторых, это чистой воды идиотизм подозревать мужчину в женоненавистничестве только на основании двух его разводов. Скорее наоборот, он истинный ценитель женских достоинств. Ищет истину. Свой идеал.

      — Это вы скажите Левитину, — пробормотал Сыркин. — Видели бы вы, как он мучил бедного Зимина.

      — Он сейчас в институте?

      — В Новосибирске, в командировке. Вообще у нас сейчас средств почти нет на командировки. Но, как только немного появилось денег, мы сразу отправили его в Новосибирск, подальше от этого жуткого Левитина.

      — Когда он должен вернуться?

      — Через три дня. Если хотите, поговорите с ним.

      — Если к тому времени в этом еще будет необходимость, — загадочно произнес Дронго.

      Они спустились по лестнице на второй этаж. Пройдя немного по коридору, Сыркин открыл дверь. На этот раз он не стучал. В большой комнате, выходившей окнами на другую от проходной сторону, сидело человек десять женщин, работавших в белых халатах. Дронго заглянул внутрь. Типичная обстановка больших и бедных научных коллективов конца девяностых.

      — Раиса Асафовна, — окликнул одну из женщин Михаил Михайлович.

      Сидевшая за первым столом женщина подняла голову, взглянув на него своими раскосыми, настороженными глазами.

      — Здравствуйте, Михаил Михайлович, — проговорила женщина. — Зачем я вам понадобилась?

      — Не могли бы вы выйти в коридор, — попросил Сыркин.

      Женщина вышла вслед за ним. В конце коридора, у большого бокового окна, их ждал Дронго. Это окно как бы разделяло две части здания пополам и освещало весь коридор.

      — Наш эксперт хочет задать вам несколько вопросов, — кивнул на Дронго Михаил Михайлович.

      — Да, пожалуйста, — как-то испуганно произнесла женщина. Ее испуг заметил и Сыркин.

      — Не волнуйтесь, — сказал он, — и не нужно переживать. Мы все знаем, что вы не виноваты.

      — Меня все время подозревают, — тихо произнесла женщина.

      — Почему? — спросил Дронго.

      — Мы с ней поспорили в тот день, — объяснила Сулахметова. — Она должна была принести нам данные технического отдела и забыла вовремя это сделать. Без них мы не могли закончить работу. Поэтому я позвонила и напомнила им об этих данных. Она прибежала сюда и устроила мне скандал: мол, я специально наябедничала Зинко-ву. И все об этом знали.

      — Ну, если за это убивать человека, то тогда в трудовых коллективах у нас шли бы гладиаторские побоища, — пошутил Дронго, желая ободрить женщину. — Никто вас не подозревает. Я только хотел задать вам несколько вопросов. Вы были в тот вечер на территории института?

      — Да, я немного задержалась из-за Хохловой. Но потом она принесла все данные, и я быстро закончила работу.

      — Когда закончили?

      — Минут двадцать седьмого.

      — Вы были одна?

      — Да, я осталась одна.

      — И потом вы ушли домой?

      — Нет, — убитым голосом сообщила Сулахметова, — потом я пошла в технический отдел. Хотела отдать им уже систематизированные данные и поговорить с Аллой. Объяснить, что я ничего Против нее не имела.

      — Объяснили?

      — Нет. В лаборатории ее не оказалось. Я спросила, где она, и мне сказали, что в другой комнате. Но ее и там не было. Я подумала, что она уже ушла, и направилась к проходной. Вот и все.

      — Кто был в этот момент в лаборатории?

      — Алексанян, Коренев, Шенько. Они были втроем.

      — АЗинков?

      — Его не было. Он вошел, когда я ужевыходила из лаборатории.

      — Кто вам сказал про Хохлову? С кем именно вы говорили?

      — С Алексаняном. Он мне сказал, что Хохлова должна быть в соседней комнате. Но ее там не было.

      — Больше вы там никого не видели?

      — Нет, никого.

      — И ничего не слышали? Криков о помощи, например.

      — Нет, не слышала. Я пошла к проходной, торопилась домой. У в тот вечер был день рождения моей свекрови.

      — Поэтому вы так нервничали и хотели поскорее получить данные из техотдела? — понял Дронго.

      — Да, я говорила об этом вашему следователю. Он даже приезжал к нам домой, проверить паспорт моей свекрови и убедиться, что я его не обманула.

      «Узнаю дотошного Левитина», — подумал Дронго. — Понятно, — сказал он, — извините, что мы вас отвлекли от работы. И последний вопрос. Как бы вы могли охарактеризовать Хохлову? В нескольких словах.

      — Я? — растерялась женщина. — Я не знаю... Я не знаю...

      — Вы ведь с ней работали в одном институте, как я понял, даже иногда общались.

      — Она была хорошая женщина, — медленно и мучительно подбирая слова, произнесла Раиса Асафовна, — только немного необязательная, веселая...

      — Это все, что вы можете сказать?

      — Все. Я ее не так хорошо знала.

      — Спасибо, — поблагодарил Дронго, — до свидания.

      Сулахметова как-то неопределенно кивнула и пошла в свою комнату. Дронго и Михаил Михайлович вошли в кабину лифта, чтобы подняться на четвертый этаж.

      — Уже шестой час, — заметил Сыркин, посмотрев на часы.

      — Поздно, — согласился Дронго.

      — Хотите еще с кем-то поговорить?

      — Если можно, с Носовым и этим... кажется, Фортаковым из отдела Фирсовой.

      — Я их позову ко мне в кабинет, — кивнул Сыркин, — и заодно попрошу принести нам бутерброды из столовой, вы у нас сегодня целый день и даже чаю не выпили.

      — Ничего. Потом поем.

      Выходя из кабины лифта, они увидели идущего им навстречу Сергея Алексеевича. Тот замедлил шаг.

      — Как у вас дела? — спросил он, обмениваясь рукопожатием с обоими.

      — Трудно, — честно признался Дронго, — пока все идет трудно.

      — А мне сказали, что все уже выяснено. Павел .признался, — несколько смутился Архипов.

      — Кто вам сказал?

      — Левитин. Он даже позвонил в академию, вызвал меня к телефону.

      — Он ошибся, — устало ответил Дронго, — парень решил сознаться лишь для того, чтобы; вырваться из многоместной камеры, где над ним наверняка издевались. Его ведь считают почти сексуальным маньяком.

      — Да, это отвратительно. И если он не виноват, то отвратительно вдвойне.

      — Я думаю, что он не виноват. Просто вошел, увидел убитую, вспомнил про свою судимость и сбежал. Испугался. Днем звонил следователь. Ваш бывший охранник пытался покончить жизнь самоубийством.

      — Какая дикость, — вздохнул Архипов, — я позвоню генеральному прокурору. Этого нельзя так оставлять.

      —Они уже поняли свою ошибку.

      — Я все равно позвоню, — горячился Архипов, — у меня же стоит на столе эта чертова «вертушка».

      — Не нужно звонить, — попросил Дронго, — парню ваш звонок все равно не поможет. Им нужны факты и доказательства. А отпустить сейчас Мовчана из тюрьмы не сможет даже генеральный прокурор. Слишком тяжелые улики против него.

      Архипов удивленно посмотрел на него.

      — Никогда не видел вас таким. меланхоличным.

      — Пытаюсь понять действия убийцы. До сих пор мне не совсем ясны мотивы...

      — Вы все-таки надеетесь на успех?

      — Безусловно, — он не успел договорить. Из своего кабинета вышли Елена Витальевна и еще несколько незнакомых Дронго мужчин.

      — Елена Витальевна, — окликнул ее Архипов, — вы видели вчерашние данные?

      Он сразу забыл про несчастного охранника. Дела института были не просто его работой. Это была его жизнь. Моисеева подошла к директору, что-то азартно объясняя. Один из мужчин начал спорить. Во время разговора Архипов обернулся, посмотрел на Дронго и виновато произнес:

      — Извините. Но я ему завтра обязательно позвоню.

      И снова включился в спор. Дронго заметил настороженный взгляд, брошенный на него Моисеевой. Очевидно, он был ей все же интересен. Сыркин осторожно тронул плечо Дронго.

      — Идемте в мой кабинет, — предложил он. — Устраивайтесь поудобнее, я сейчас все же вызову нашу буфетчицу и... да, да, Носова с Фортаковым. Хотя лучше сначала Фортакова. Носов все равно не уходит с работы, пока не попрощается со мной, — сказал Михаил Михайлович.

      — Хорошо, — устало кивнул Дронго. Михаил Михайлович, выходя, обернулся на гостя.

      — У меня к вам один вопрос, — сказал Сыркин, — если вы разрешите, я его вам задам.

      — Конечно, разрешу, — удивился Дронго. - Почему вы не спрашиваете меня о дыре в заборе, о которой говорил Григорьев. Мы ее заделали сразу после убийства. Мне казалось, что она вас должна заинтересовать в первую очередь.

      — Нет, — возразил Дронго, — это было бы слишком просто. И слишком хорошо. Использовав некий неохраняемый проход, на территорию института проникает неведомый маньяк, который убивает женщину и сразу исчезает. Такие вещи случаются в кино или в романах. В жизни ничего подобного не бывает. Я абсолютно убежден, что убийца ходил рядом с Хохловой, что он все еще здесь. И надеюсь, что я смогу указать вам на человека, который совершил это страшное преступление. Поэтому я не верю ни в какую дыру. Это все равно, если бы вы оставили на один час дверь своей квартиры незапертой, и именно в этот час и в этот день к вам домой залез вор, который решил вас обокрасть.

      — Но открытая дверь может его спровоцировать, — упрямо сказал Михаил Михайлович.

      — Может. Но не на квалифицированное воровство. Скорее на обычную кражу. Быстро взять что плохо лежит. Нет, убийца был очень опытный человек. Он наверняка знал, что в тот вечер не будет работать уборщица Сойкина, и труп не обнаружат раньше восьми вечера. Возможно, убийца знал и про Игоря Садовничего, который уехал из отдела раньше обычного. Убийца точно знал, что ему никто не помешает. Поверить в случайного прохожего я не могу. И в случайно появившегося убийцу тоже. Я уж не говорю про журналы, которые с такой регулярностью у вас появлялись. Вы поняли мои мотивы?

      — Да, — вздохнул Сыркин, — я понял, что меня правильно погнали на пенсию. Рядом с вами весь мой опыт кажется наивным.

 

      Глава 9

      Дронго сидел в кабинете Михаила Михайловича, когда тот вошел вместе с каким-то невзрачным человеком. Незнакомцу могло быть и сорок, и шестьдесят. Чуть ниже среднего роста, одет в синий джемпер, уже теряющий свой цвет, и мятые темные брюки. Непричесанная голова, рассеянный взгляд, жесткие черты лица, сухая, пергаментная кожа, словно натянутая на череп таким образом, что невозможно было определить возраст вошедшего. — Облик его завершали очки в дешевенькой оправе, которые незнакомец все время поправлял.

      — Это Андрей Андреевич Фортаков, — представил вошедшего Сыркин.

      — Добрый вечер, — поздоровался Дронго. — А где ваш помощник?

      — Не знаю. Сейчас я его найду. Наверное, пошел в другое здание. Уже шесть часов вечера, все уходят домой.

      — Пусть зайдет ко мне, я его не стану задерживать надолго, — попросил Дронго.

      — Конечно, — кивнул Сыркин, — а вы пока побеседуйте.

      Фортаков сел напротив Дронго, нервным жестом поправил очки.

      — Вы извините, что я задерживаю вас так поздно, — начал Дронго, взглянув на часы.

      — Разве это поздно? — улыбнулся Фортаков. — Мы иногда остаемся на всю ночь. А сейчас только шесть часов вечера.

      — У меня к вам несколько вопросов. Вы работаете в отделе Фирсовой?

      —Да.

      — Давно?

      — Лет пятнадцать.

      — Значит, вы уже ветеран этого отдела. А с сотрудниками технического отдела вы тесно контактируете?

      — Если вы хотите узнать, знаю ли я их, то, конечно же, знаю. И хорошо знал убитую.

      — Почему — хорошо? Она ведь работала у вас совсем немного?

      — Она моя соседка. Мы живем в соседних домах. Перед тем как устроиться сюда, она работала в другом институте, в котором я много раз бывал.

      — По служебным или по личным делам?

      — По служебным, — усмехнулся Фортаков, снимая очки и протирая стекла. Он взглянул на Дронго близорукими глазами. Надел очки. — Мне уже за шестьдесят, — объявил он, — меня уже трудно расшевелить, заставив бегать за молоденькой девочкой, которая годится мне в дочери.

      — Вы давно знали Хохлову?

      — Нет, просто иногда встречались. В другом институте у них были проблемы, далеко было ездить, а у нее больная мать. Слава Богу, она умерла в прошлом году, а то не пережила бы подобного удара.

      — Хохлову любили в вашем институте? Или, наоборот, недолюбливали?

      —А как вы думаете? — усмехнулся Фортаков. - Она ведь была красивой молодой женщиной, а у нас процентов на пятьдесят коллектив женский. Конечно, не очень любили. Она тратила всю зарплату на себя, была довольно независимой особой. На них все обращали внимание.

      — На них?..

      — Я имею в виду ее и Олечку Финкель. Конечно, они конкурировали, даже одевались похоже. Но в общем относились к друг другу гораздо терпимее, чем все прочие. У нас ведь много неустроенных женщин. Наука требует полной отдачи, и некоторые так и не успели устроить свою личную жизнь. Конечно, они не очень любили таких «взрывоопасных особ», на которых столь бурно реагировали мужчины.

      — Вы имеете в виду Елену Витальевну?

      — И ее тоже. Они все немного комплексовали от вида обеих молодых женщин. Ну это и понятно.

      — А как к ней относились в техническом отделе?

      — Спокойно. Там хорошие ребята подобрались. Игорек вообще занимается только компьютерами, Алексаняна ничто не интересует, кроме его работы. Коренев, Шенько, Григорьев — нормальные парни, немного чудаки. С такими знаниями и руками все еще сидят у нас в институте на мизерной зарплате.

      — Вы не назвали Зинкова.

      — У него другая проблема. Он ведь уже доктор наук. У него впереди прекрасная перспектива, если, конечно, Моисеева его не сожрет до той поры.

      — У них плохие отношения? Мне показалось, что у них сложные, но не совсем плохие отношения? Или я не прав?

      — Сложные. Моисеева вообще не любит пару Зинков — Фирсова. Знаете, как это бывает... Они ведь поженились совсем недавно. У нашей Людмилы погиб несколько лет назад муж. Он был очень хорошим человеком, настоящим другом. Она тяжело переживала его смерть. А потом они сошлись с Зинковым. Они ведь оба очень интересные люди. Ну а Моисеева, по-моему, немного комплексует из-за того, что не смогла получить такого вот мужа.

      Он снова снял очки и протер стекла.

      — Странно, — сказал Андрей Андреевич, — вы задаете совсем не те вопросы, что предыдущий следователь. Его интересовало в основном, где мы были в момент убийства. А вас занимают отношения между людьми в коллективе. Или вы работаете на контрасте?

      — Я не следователь, — возразил Дронго, — я всего лишь эксперт по вопросам преступности, и у вас тут на «птичьих правах».

      — То есть я могу и не отвечать на ваши вопросы?

      — Желательно все же отвечать, чтобы я смог разобраться с этим весьма непростым случаем.

      — Да, — вздохнул Фортаков, — это печально. Я до сих пор не могу заставить себя входить в ту комнату.

      — Как вы считаете, мог это сделать кто-то из сотрудников технического отдела?

      — Абсолютно исключено. Там нормальные люди, а убийца явный психопат.

      — Почему вы так решили?

      — Я слышал, как убили Хохлову. Это, по-моему, был какой-то маньяк.

      — Вы знали Павла Мовчана, арестованного по подозрению в убийстве?

      — Конечно, знал. Но это ошибка. Хотя говорят, что наши славные органы уже не ошибаются. Он очень неплохой парень. Судимость в молодости — это еще не основание для ареста. Испугался, сбежал. С кем не бывает? А следователи убеждены, что убил именно он. Возможно, я не прав, но не представляю себе нашего охранника маньяком, жестоким убийцей. И по каким мотивам? На женщин он не реагировал, у него симпатичная супруга, она иногда приходила к мужу, мы все ее знаем. Какие мотивы могли быть у Паши? Не знаю, может, я и не прав.

      — В тот вечер вы немного задержались. Не видели ничего необычного?

      — Нет, конечно. Если бы увидел, то не стал бы скрывать. Все весьма обычно. Может, преступление оттого кажется еще более страшным. Но я вышел через проходную где-то в половине седьмого. Или немного позже. Может, без пятнадцати семь. Меня еще подвезли супруги Зинковы, которые вышли вместе. Фирсова открыла свой автомобиль и предложила мне вместе с ней подождать в машине Георгия Ильича. Они куда-то должны были идти в гости. Она переоделась и ждала, когда он закончит дела в лаборатории. Мы сидели в машине минут пятнадцать.

      — И вы оба не отлучались?

      — Нет, ни на секунду. Сидели и ждали, когда придет Зинков. Он пришел, и мы поехали. Фирсова обычно машину не водит в городе, у нее нет прав. Поэтому она только за городом за руль садится. Хотя машина ее. но ключи она обычно дает Георгию Ильичу. Они подвезли меня до дома и поехали дальше.

      — А задержались после работы вы все трое? Вместе с Зиминым?

      — Да, все вместе. Правда, мы иногда выходили и входили в нашу комнату, но работали втроем. Фирсова, я и Зимин. Он сейчас в командировке.

      — Я знаю. Где находятся ваши комнаты?

      — На третьем этаже.

      — Вниз вы спускались на лифте?

      — Да, на лифте.

      — В правом или в левом?

      — В правом. Кажется, другой лифт тогда не работал.

      — Ольга Финкель примерно в это время принесла бумаги из технического отдела. Она уверяет, что в кабине лифта была вода. Так ли это?

      — Не помню. Но, наверное, была. По вечерам у нас некоторые сотрудники принимают душ. Душевые на первом этаже, и все могут ими воспользоваться. Ничего странного в этом нет. Но обычно все так торопятся с работы, что душ принимают только в перерывах, чтобы не задерживаться после шести.

      — Как вы думаете, убийца кто-то из своих? Или посторонний, проникший на территорию института?

      Фортаков тяжело вздохнул. Потер подбородок. Потом неуверенно заговорил:

      — Поверить в «пришельца» мне трудно. Получается, что неизвестный специально залез на охраняемую территорию, чтобы убить Хохлову? Если он так хотел ее убить, почему не сделал это в другом месте? Она ведь жила одна. Нет. Я скорее думаю, что это сделал кто-то из наших, как это ни прискорбно, но, видимо, так оно и было на самом деле.

      Он не успел договорить, когда за стеной раздались громкие крики, быстрый топот ног, пронзительный женский крик.

      — Что случилось? — обернулся к двери Фортаков.

      Дронго вскочил с места, подбежал к двери, распахнул ее. В коридоре у приемной директора толпились люди. Раздавались крики:

      — Ей плохо!

      — Что случилось? — поспешил к ним Дронго. Он увидел растерянное лицо Архипова. Его секретарь лежала на диване.

      — Идемте! — крикнул всегда сдержанный Сергей Алексеевич, бросаясь к лестнице. За ним побежало несколько сотрудников.

      — Что случилось? — Дронго поспешил за Архиповым.

      — Убийство, — отрывисто бросил Сергей Алексеевич. У него было серое лицо, он тяжело дышал. Пока они бежали вниз по лестнице, он, задыхаясь, выпалил:

      — Убийство. Еще одно убийство в нашем институте... Сыркин позвонил мне, но Носов уже успел сказать в приемной, и моему секретарю стало плохо... Сейчас вызовут врача. Я уже попросил позвонить в ФСБ и в прокуратуру.

      Они спустились на первый этаж и направились к душевым, где уже собралось не меньше двадцати сотрудников. Увидев Архипова, все расступились. Он подошел к душевой, покачнулся, оперся на раму.

      — Не могу, — жалобно сказал Сергей Алексеевич, — не могу я туда входить. Просто не могу.

      Дронго вошел в женскую душевую. Навстречу ему вышел Сыркин. Он неузнаваемо изменился за те несколько минут, когда в последний раз выходил из своего кабинета. У него подрагивали от волнения глаза, губы полумесяцем опустились вниз. Увидев Дронго, он молча отвернулся.

      На полу и на стене душевой алели капельки крови, словно кто-то специально брызгал красную краску на кафельные плитки. В помещении, кроме Михаила Михайловича, больше никого не было. Дронго сделал несколько шагов, осторожно открыл кабинку. На полу лежала Ольга Финкель. Убийца нанес ей несколько ударов прямо в живот. Дронго наклонился, поднял руку девушки. Да, она была убита несколько минут назад. Кровь еще не успела свернуться, тело было теплым. Но никаких внешних признаков насилия не было.

      — Ее тоже убили, — отрешенным голосом сказал за его спиной Сыркин, — убил тот же мерзавец.

      — Погодите, — Дронго поднялся, чувствуя непривычную боль в сердце, — погодите. Он посмотрел по сторонам.

      — Ножа нигде нет, — бесцветным голосом сообщил Михаил Михайлович.

      — Нужно закрыть проходную, — повернулся к нему Дронго, — и начать поголовную проверку. Убийца должен быть где-то на территории института. Он не смог пока никуда уйти.

      Дверь открылась, и в душевую ворвался Носов. У него был очень взволнованный вид.

      — Сергею Алексеевичу плохо с сердцем! — выпалил он.

      Дронго и Сыркин бросились к выходу. На полу лежал Архипов, над которым суетились женщины.

      — Вызывайте «Скорую», — приказал Дронго, — и не топчитесь над ним, вы не даете ему дышать.

      — Что случилось? — услышал он строгий голос Елены Витальевны.

      — Убийство, — сообщил он, глядя ей в глаза, — у вас опять убили женщину.

      Она вздрогнула, шире раскрыла глаза. Но она была сильной женщиной и сразу овладела собой.

      — Кого убили? — хрипло спросила она.

      — Ольгу Финкель.

      У нее дернулись губы. И, уже не скрывая своей растерянности, женщина посмотрела по сторонам.

      — Пустите! — кричал Зинков, протискиваясь сквозь толпу. У входа в душевую его остановил Сыркин.

      — Нет, — сказал он, — не входите туда, Георгий Ильич, — подождем, пока приедут работники прокуратуры и ФСБ.

      — Идите вы! — раздраженно бросил Зинков, отталкивая Михаила Михайловича и входя в душевую. Сыркин рванулся за ним. Через несколько секунд Зинков вышел. На нем не было лица. Он смотрел на всех потемневшими потрясенными глазами. Сыркин молча вышел следом за ним.

      — Валидол, валидол! — кричали сотрудники, столпившиеся над Архиповым. — Дайте ему валидол.

      — Михаил Михайлович, — обернулся к Сыр-кину Дронго, — сейчас самое время закрыть двери проходной и начать повальную проверку. Распорядитесь, иначе будет поздно. Убийца все еще здесь, он все еще находится в состоянии эмоционального шока. Сейчас проще всего найти преступника.

      —- Понимаю, — растерянно сказал Сыркин, подзывая к себе Носова, — скажи, чтобы закрыли двери и никого не выпускали, — приказал он чуть тверже.

      Архипова подняли и понесли к дивану, стоявшему в холле первого этажа. Многие сотрудники поспешили туда. Сыркин и Дронго стояли у дверей, не пропуская никого к месту убийства. Когда Архипова понесли в холл, Михаил Михайлович провел рукой по мокрому лицу и тяжело вздохнул:

      — Я как будто предчувствовал беду, — с надрывом произнес он. — Сердцем чуял.

      Дронго молчал. Он смотрел на столпившихся вокруг людей, на уносивших Архипова сотрудников института и молчал. Он думал о чем-то своем. Он подумал, что впервые в жизни становится свидетелем наглого убийства, совершенного при столь странных обстоятельствах почти у всех на глазах. И еще он подумал, что не успокоится, пока не найдет убийцу. Вокруг раздавались крики женщин, приглушенные голоса мужчин. А к институту уже подъезжали с пронзительным воем сирен автомобили милиции и «Скорой помощи».

 

      Глава 10

      Пока в институте царила неразбериха и оставшиеся сотрудники сновали между этажами, Дронго вышел из основного здания во двор. После шести вечера на территории института осталось уже не так много сотрудников. Заметив бегущего от проходной Носова, Дронго остановил его.

      — Как там дела?

      — Я предупредил, чтобы закрыли двери и никого не выпускали. За последние пять минут вышли трое. Фамилии я передам Михаилу Михайловичу, — сказал запыхавшийся Носов. Он говорил чуть громче, чем другие, очевидно, сказывалась контузия.

      — Скажи Михаилу Михайловичу, что мне нужен список людей, оставшихся на территории института. Плюс трое, которые уже успели выйти. Ты меня понял?

      — Сделаю, — Носов побежал к основному зданию.

      Дронго задумчиво посмотрел ему вслед. Кажется, и журналы обнаружил этот же парень. Странное совпадение. Он обнаружил и убитую. Нужно будет с ним поговорить более обстоятельно. Почему Носов вошел в женскую душевую? Что он там делал? Что именно его так заинтересовало? Дронго пожалел, что сразу не расспросил его более подробно.

      Направляясь к техническому отделу, Дронго вошел в здание. Двери были, как всегда, открыты. Он прошел к кабинету Зинкова. Постучал. Никто не ответил. Кабинет Садовничего тоже был заперт. Тогда он прошел дальше и обнаружил открытую дверь в помещение, откуда можно было попасть в лабораторию. Дронго вошел в комнату.

      — Кто там? — раздался из лаборатории громкий голос.

      — Это я! — крикнул Дронго.

      Из лаборатории вышел Алексанян. Увидев Дронго, он кивнул головой, признав в нем эксперта, который приходил вместе с Сыркиным.

      — Больше здесь никого нет? — уточнил Дронго.

      — Олег Сергеевич пошел в основное здание, сейчас вернется. Больше никого нет. Коренев сидит у Зинкова в его кабинете вместе с Григорьевым. Они там работают. Остальные ушли.

      — У меня к вам вопрос. Я разговаривал с рядом сотрудников вашего института. Тут появилась некоторая нестыковка. Ольга Финкель рассказала мне, что вас не было в лаборатории, когда она пришла. Вы зашли следом за ней.

      — Правильно. Я был в соседнем кабинете. Ну и что?

      — А следом за ней у вас появилась Сулахметова, которая застала вас троих. Уже не было Зинкова. Вы не знаете, куда он выходил?

      — Знаю. В свой кабинет, взять там документы.

      — Вы сказали Сулахметовой, что в соседнем кабинете находится Хохлова. Вы ее там видели?

      — Ах вот вы о чем. Нет, не видел. Но знал, что она должна быть в другой комнате, в той самой, в конце коридора. Игорь перед уходом подготовил материалы, которые надо было размножить на принтере. Наш лазерный принтер находится как раз в той комнате. Она там и работала.

      — Вы к ней заходили?

      — Нет. Но я знал, что она там.

      — И когда вы видели ее в последний раз?

      — Примерно часов в шесть. Она намеревалась отнести данные Раисе Асафовне, И понесла бумаги туда.

      — И когда появилась Ольга?

      — Примерно в то же время, вместе с ней. Но она приходила по поручению Елены Витальевны. И у нее были совсем другие бумаги.

      — Значит, примерно в половине седьмого из вашего здания вышли и вошли три женщины: Ольга Финкель, Раиса Сулахметова и убитая Алла Хохлова,так?

      — Да. И следователь об этом же спрашивал. Но больше никто к нам не приходил.

      В этот момент дверь открылась, и в комнату буквально ворвался Шенько.

      — Ты слышал, что случилось? — выкрикнул он, красный от волнения.

      — Нет, — удивился Алексанян, — а что произошло?

      — Убили Олю.

      — Что?! — не поверил собственным ушам Алексанян. — Что ты сейчас сказал?

      — Олю убили, — повторил непослушными губами Шенько. И только теперь заметил стоявшего чуть в стороне Дронго. — А вы разве не знали? — спросил он у него.

      — Знал, — кивнул Дронго.

      — Тогда почему вы здесь? — закричал эмоцио-нальный Алексанян. — Надо помочь... нужно туда бежать.

      - Ей уже ничем не поможешь, — сказал Дронго.

      Алексанян схватился за голову.

      — Я так не могу, не могу! — закричал он, выскакивая за дверь.

      — У него жена умерла в прошлом году, — сообщил Шенько, — поэтому он так реагирует. Там, кажется, приехали ваши коллеги. Я видел, как они шли через проходную. Как странно, — поднял он перебинтованную руку, — она мне сделала перевязку, а сама...

      Он не договорил, отходя к окну. Дронго понял, что сейчас его лучше ни о чем не спрашивать, и вышел из помещения. Во дворе уже толпились люди. На носилках несли Архипова. Очевидно, он был совсем плох. Дронго подошел поближе и услышал за спиной неприятный резкий голос:

      — Ну, успокоились наконец?

      Дронго обернулся. Рядом стоял Левитин.

      — Я вам говорил, чтобы вы здесь не занимались частным расследованием, — жестко продолжал Левитин, — но вы меня не послушались. Теперь вы сами влипли в историю.

      — В какую историю? — не понял Дронго.

      — Вы единственный посторонний на территории института, зафиксированный здесь в момент совершения убийства. Значит, вы самый главный подозреваемый, — торжествующе объяснил полковник.

      — Не говорите глупостей, — холодно заметил Дронго. — Неужели вы не понимаете, что преступление совершил один и тот же человек? И это как раз решающее свидетельство невиновности Мовчана.

      — Это не доказательство, — торопливо сказал Левитин, — я могу подозревать кого угодно. Вы могли понять, что не сможете раскрыть это преступление, и, чтобы поддержать свое профессиональное реноме, решили специально убить вторую женщину. Таким образом снимаются подозрения с Мовчана и доказывается ваша гениальность.

      — У меня есть свидетели, которые могут по минутам рассказать, где я был, — отрезал Дронго, — я не отлучался никуда ни на минуту. Даже не ходил в туалет. Поэтому доказать, что был убийцей я, будет невозможно. Или вы попытаетесь и меня посадить в общую камеру?

      — Ладно, ладно, не нужно так напирать, — грубо оборвал его Левитин, — я просто высказываю версии. Вы сами должны понимать, что это крайне неприятная история. Посторонний человек на территории института, и происходит убийство.

      Архипова уже унесли. Дронго проводил взглядом носилки. К ним подошел кто-то из сотрудников Левитина.

      — Вас вызывают, — сказал он на ухо начальнику.

      Полковник кивнул и повернулся, намереваясь отправиться в основное здание. Посмотрел на Дронго, и что-то мелькнуло в его глазах. Может, ьспомнил про Чогунаш. Или просто подумал, что был слишком груб с этим экспертом. Или же расчетливо решил, что такой аналитик может ему понадобиться.

      — Вы идете со мной? — вдруг спросил он.

      — Да, — кивнул Дронго, — иду.

      Они вошли в основное здание. Люди, собравшись в группы, — сотрудники института и работники ФСБ, Климов и бригада прокуратуры — уже работали в душевой. К Левитину подошел разом постаревший Сыркин.

      — Пойдемте в кабинет Сергея Алексеевича, — убитым голосом предложил он.

      — Сначала в душевую, — резонно возразил Левитин.

      Полковник шел первым. Дронго чувствовал некое подобие вины, словно действительно был виноват во втором убийстве, происшедшем на территории института. Левитин вошел в душевую, не оборачиваясь. Дронго не пустили внутрь, стоявшие у дверей сотрудники и он встали у стены, понимая, что должны подождать.

      Минут через десять из душевой вышли Климов и Левитин. Климов, увидев Дронго, даже не удивился. Он кивнул ему как старому знакомому. Левитин стоял молча. Очевидно, на него подействовало увиденное. Сотрудники ФСБ нечасто сталкивались с подобным зрелищем. Если для сотрудников прокуратуры трупы были ежедневной реальностью их работы, то для сотрудников ФСБ это было чрезвычайное происшествие.

      Левитин пошел к лифту. Климов обернулся к Дронго.

      — Вы были здесь в момент убийства? — спросил следователь.

      — Да, — ровным голосом сообщил Дронго.

      — Идемте с нами, — предложил Климов. — Заканчивайте, — обратился он к одному из своих сотрудников.

      Они вошли в лифт вчетвером, вместе с Михаилом Михайловичем. Пока кабина поднималась вверх, все молчали. На четвертом этаже никого не было. Они прошли к приемной. Секретарь Архипова лежала на диване, около нее стояли несколько женщин. Увидев вошедших, она попыталась подняться.

      — Лежите, — махнул рукой Климов, проходя к кабинету Архипова. За ним вошли остальные. Настроение было не просто подавленным. Все были совершенно огорошены,

      — Итак, — подвел неутешительный итог Климов, — в институте произошло второе убийство. Второе подряд. Отсюда можно сделать несколько выводов.

      Левитин молчал. Он знал, каким будет первый вывод следователя, и потому хранил молчание, глядя куда-то в сторону.

      — Первый вывод, — безжалостно сказал Климов, — мы ошибались, подозревая Павла Мовчана. Он действительно не совершал первого убийства. Следовательно, и его арест и признание, которое мы получили, ничего не стоят и были ошибкой.

      — Но он сбежал с места преступления, — не выдержал Левитин, — возможно, она была еще жива, и он мог оказать ей помощь.

      — Вы же понимаете, что это не так. Делаем второй вывод: убийца-маньяк, о существовании которого мы подозревали, действительно существует, и это один из сотрудников института.

      На это даже Левитин ничего не смог возразить.

      — И, наконец, третий вывод, — продолжал Климов. — Вольно или невольно, но своими расспросами мы подтолкнули убийцу к более решительным действиям. И он совершил второе убийство. Уже сейчас ясно, что это один и тот же убийца. Судя по одежде, он не стал ее насиловать, как, и в прошлый раз. Возможно, он получает удовольствие от самого процесса убийства. Бывают и такие маньяки.

      — Третий вывод подразумевает в первую очередь мою личную вину за второе убийство, — уточнил Дронго.

      — Я этого не говорил, — возразил Климов, — но вполне вероятно, что убийца почувствовал некую тревогу и решился на второе убийство.

      — Нет, — твердо возразил Дронго, — все совсем не так, как вы думаете.

      — У вас опять собственные теории, — поморщился Левитин. — Достаточно и того, что погибла уже вторая женщина. По-моему, нужно просто тщательно все обыскать. Мы обязательно найдем убийцу, если он еще на территории института.

      — Не думаю. Убийца не действовал необдуманно. Наоборот, оба преступления указывают, что он действовал наверняка. Но пока допустил только одну очень важную ошибку...

      — И вы, заметив эту ошибку, назовете нам сейчас имя убийцы? — раздраженно спросил Левитин.

      — Не назову. Но я могу обратить ваше внимание на очевидные факты, которые сразу бросаются в глаза. Я смею утверждать, что предполагаемый маньяк убивал не просто женщин. Он действовал очень избирательно. Вернее, вполне возможно, что это даже не маньяк.

      — Может, это была Белоснежка, — развел руками Левитин. — Мне кажется, что вы запутались в собственных размышлениях.

      — Послушайте меня, Левитин, если вы будете меня перебивать, то я встану и уйду. Я прошу дать мне возможность высказать собственные версии.

      — Мы вас слушаем, — согласился Климов.

      — Начнем с того, что убитая снова из технического отдела, — сказал Дронго, — именно из технического отдела, где была уже убита женщина. Поверить в подобное совпадение трудно, если учесть, что в институте работает несколько сот человек и половина — женщины.

      — Но они были похожи, — возразил Климов, — они были даже внешне похожи. Обе молодые, достаточно стройные блондинки. Очевидно, у маньяка выработался своеобразный стереотип, как, собственно, и бывает у маньяков. Они ведь охотятся не за кем попало, а конкретно за каким-то типом человека. Если даже он педофил, то и тогда охотится за определенными детьми. У маньяков подобного сорта формируется стойкий образ жертвы. И возможное совпадение по месту работы объясняется их очевидным личным сходством. Я могу вам показать фотографии первой убитой. Они обе были весьма похожи. Возможно, убийце нравятся именно блондинки.

      — Вы обратили внимание на сходство, но, мне кажется, не учли еще некоторых обстоятельств. Сегодня я разговаривал со многими сотрудниками института. И все уверяли меня, что обе погибшие женщины были похожи не только чертами лица, но и общим обликом, обе, например, носили мини-юбки. А раньше обе ходили в джинсах.

      — При чем тут их одежда? — не понял Климов.

      — В день первого убийства, примерно в половине седьмого вечера, Ольга Финкель отправилась в технический отдел, чтобы отдать бумаги для Елены Витальевны. Вы, конечно, проверили всех, кто входил во второе здание, но не обратили внимания на некоторые детали. Немного раньше оттуда вышла Хохлова, которая принесла документы в другой отдел. Предполагаемый убийца мог видеть, как Хохлова вышла, а Финкель вошла в здание. Более того, убийца наверняка знал, что в тот вечер не будет уборщицы, которая обычно работала в помещениях по вечерам. Значит, убийце ничего не могло помешать. Убийца вошел в здание, прошел до конца коридора и, войдя в комнату, ударил свою жертву в спину. Именно в спину, ведь первый удар был нанесен таким образом. Когда жертва обернулась, убийца нанес еще несколько ударов и только после этого обнаружил, что ошибся. Его целью было убийство Ольги Финкель, а вместо нее была убита Хохлова. Я думаю, что в данном случае речь идет не о маньяке, а об убийце, четко спланировавшем свое преступление. Но в прошлый раз убийца ошибся. Он явно собирался убить другого человека. Первый удар был нанесен в спину, и это все объясняет. Второй раз убийца уже не ошибся, выбрав точно время и место нападения.

      Все молчали. Наконец Левитин тихо произнес:

      — Весьма экзотическая теория. Но это пока только ваши предположения.

      - — Не совсем. Смотрите, кто-то намеренно разбрасывал журналы, готовясь к убийству и заранее решив маскироваться под маньяка. Картинки и журналы начали появляться примерно полгода назад. Хохлова пришла в институт восемь месяцев назад. А примерно десять месяцев назад сразу в нескольких газетах появилось сообщение о маньяке, который убивал и насиловал женщин. В прессе печатались статьи о причинах появления маньяков, возможных мотивах совершаемых ими серийных убийств. Вот тогда наш убийца и решил претворить в жизнь этот оригинальный план. Но план, имеющий в виду не Хохлову, которая появилась в институте только восемь месяцев назад, а Финкель, которая работала здесь уже достаточно давно.

      — Ваше предположение не выдерживает никакой критики. Вполне вероятно, что именно появление Хохловой спровоцировало убийцу. Вы сами сказали, что журналы начали появляться полгода назад, а Хохлова устроилась на работу восемь месяцев назад, — напомнил Климов. Очевидно, ему нельзя было отказать в логическом мышлении.

      — Слишком небольшой период, чтобы вызвать настоящую ненависть убийцы, — раздумчиво сказал Дронго. — Чтобы начать подготовку, убийца должен был переступить через некий нравственный барьер. Это было для него не так просто. Но убийца рассчитал все точно. Когда два дня назад был найден новый журнал, злоумышленник решил начать подготовку ко второму убийству. До моего появления здесь, обратите внимание, Левитин, до моего появления.

      — Вы приписываете убийце почти невозможное мышление, — задумчиво сказал Климов. — А может, это все-таки маньяк? Именно они обладают таким навязчивым и устойчивым стремлением достичь поставленной цели.

      — Какие-то дурацкие журналы, картинки, газеты, — пожал плечами Левитин, — все это на уровне разговоров. Нет конкретных фактов, нет доказательств. И до сих пор неизвестен убийца, который решился на столь наглое преступление.

      — Мне тоже кажется, что ваша версия слишком сложна, — согласился Климов, — убийце мог нравиться определенный тип женщины. Или он человек, который тесно общался с обеими женщинами. Возможно, что он как раз из технического отдела.

      — Там очень достойные люди, — вставил молчавший до сих пор Сыркин.

      — И тем не менее убийца работает в вашем институте, — твердо сказал Климов. — И теперь мы сделаем все, чтобы его найти. Сегодня мы будем работать здесь до утра. Допросим каждого свидетеля, опросим всех оставшихся сотрудников, но постараемся наконец установить истину.

      — Мне кажется, было бы правильно сравнивать два списка, — добавил Дронго.

      — Какие два списка? — не понял Климов.

      — Кто был на территории института в момент совершения первого убийства и кто был сегодня вечером. Мне кажется, нас должны интересовать в первую очередь люди, которые фигурируют в обоих списках.

      — Верно, — кивнул Климов. — Михаил Михайлович, готовьте такой список. И объявите всем, что мы просим их задержаться. Женщин мы отпустим в первую очередь.

      Когда Сыркин вышел из комнаты, Климов посмотрел на Дронго и спросил:

      — Вы останетесь с нам»?

      — Если вы разрешите, — кивнул Дронго, — хотя не уверен, что мы обязательно добьемся результата.

 

      Глава 11

      Через десять минут Михаил Михайлович вернулся вместе со своим помощником. Список уже был составлен. По данным, на проходной в момент совершения второго убийства на территории института находилось семьдесят три человека. Однако следователей, собравшихся в кабинете Архипова, интересовали только «совпавшие» фамилии.

      Таких было двенадцать. Климов взял список и, прочитав фамилии, протянул листок Левитину. Тот быстро пробежал его глазами и нахмурился. Но не стал отдавать список Дронго.

      — По-моему, убийца дважды просто обманывал нас и, выходя с территории института, не регистрировался, — недовольно морщась, произнес Левитин.

      Носов и Сыркин переглянулись.

      — Этого не может быть, — твердо возразил Михаил Михайлович, — все входящие и выходящие сотрудники обязаны отмечаться. У нас очень строгие правила, они касаются даже директора института.

      — Ваши строгие правила не помешали убийце дважды совершить преступление, — повысил голос полковник.

      Видя, что спор может разгореться, Дронго обратился к Носову:

      — Скажите, Носов, каким образом вы оказались в женской душевой? Или вы туда вообще часто ходите?

      — Что? — не понял Климов.

      — Вы были там? — уточнил Левитин, забыв о своем остром разговоре с Михаилом Михайловичем.

      — Да, — смущенно ответил парень, — я услышал, как шумит вода, и постучал. Но мне никто не ответил. Я постучал еще раз, а потом вошел. У нас иногда забывают закрывать воду. А я должен проверять.

      — Вы же плохо слышите, — уточнил Дронго. — Как вы могли услышать шум воды?

      — Шум воды я слышу, — возразил Носов, — я долго стоял у дверей.

      — Это мы проверим, — строго сказал Левитин, — идите, Носов, и предупредите, чтобы никто не уходил с территории института.

      Носов повернулся, чтобы выйти, и столкнулся с экспертом прокуратуры, входящим в кабинет.

      — Что у вас? — спросил Климов.

      — Смерть наступила не больше получаса назад. Несколько ударов острым предметом, как и в первый раз. Но это точно не нож. Скорее острый скальпель. Или другой подобный предмет. Восемь ударов, из них, по крайней мере, три смертельные. Остальные раны неглубокие. Видимо, погибшая защищалась. Есть порезы на руках. Сейчас мы будем проверять кровь на кафельной плитке. Может, убийца порезался, когда пытался добить женщину.

      — Ее изнасиловали?

      — Нет, даже не пытались. Но юбку и колготки порвали. Очевидно, тем же скальпелем.

      — Что-нибудь еще?

      — Пока все. Мы еще работаем.

      — Если появится что-нибудь новое, сообщите нам, — сказал на прощание Климов.

      Когда они снова остались вчетвером, Климов взял список.

      . — Хотите взглянуть? — спросил он у Дронго. Тот кивнул. Следователь протянул ему листок.

      — Двенадцать фамилий, — сказал он, — ровно двенадцать. И всех я знаю. Неужели вы думаете, что убийца среди них?

      — Пока ничего не думаю, — сказал Дронго, вчитываясь в список.

      — Четверо женщин, — сказал задумчиво Климов, — их мы можем сразу исключить. Остаются восемь мужчин. Из них Архипова и Сыркина, я думаю, пока тоже можно не особенно проверять. Остаются шестеро. Четверо —из технического отдела. Неужели вы предвидели такой результат и убийца все-таки работал именно в техническом отделе?

      — Давайте проверять, — устало предложил Дронго. — Четверо, которые были и в тот вечер, — Зинков, Алексанян, Шенько и Коренев. Давайте для начала пригласим их сюда. Хотя с двоими я уже виделся после убийства.

      —С кем?

      — С Алексаняном и Шенько вым. Один был в лаборатории, когда я туда пришел, второй вошел следом.

      — Позовите сюда всех четверых, — обратился Левитин к Сыркину, — а секретарь может перейти в ваш кабинет. Если она способна двигаться.

      — Может, отпустить ее домой? — предложил Михаил Михайлович. — У нее давление.

      Климов вопросительно посмотрел на полковника. Сам он, видимо, не стал бы возражать.

      — Нет, — резко бросил Левитин, — ни в коем случае. Никаких исключений. Если ей плохо, мы вызовем врача, но пусть остается пока в здании.

      — Хорошо, — в который раз Сыркин вышел из кабинета.

      — Вы подозреваете и его? — спросил Дронго у Климова, когда заместитель директора вышел.

      — Всех, — ответил Климов, — я обязан найти убийцу. Мне никто не позволит оставлять безнаказанными такие преступления. Это уже вызов, если хотите, вызов всем нам.

      — Мы найдем убийцу, — добавил Левитин, — обязательно найдем.

      Он взял трубку телефона, набирая номер ФСБ. Полковник понимал, что обязан доложить обо всем случившемся, чтобы хоть как-то снять с себя часть вины. Климов подошел к окну, глядя на проходную, которая хорошо просматривалась отсюда.

      Двенадцать фамилий, Дронго вчитывался в список, двенадцать человек. Дотошный Сыркин выстроил их в должностном порядке. Первым шел Архипов. Сергей Алексеевич был последним, кто мог оказаться убийцей-маньяком. Хотя бы потому, что он сам предложил Дронго приехать в институт. С другой стороны, если он убийца, то все вполне оправданно. Именно он решает, кого взять в институт. Именно он мог в его возрасте воспылать страстью к молодым женщинам.

      Дронго покачал головой, отгоняя подобные мысли. Архипов слишком стар для подобной роли. Второй шла Моисеева. Климов исключил всех женщин, но убийцей вполне могла быть и женщина. Тем более что эксперт говорил о скользящих, неглубоких ударах, которые могла оставить женщина. С другой стороны, подобных маньяков среди женщин еще не встречалось. Хотя вполне возможно, что действует не маньяк, а все рассчитавшая женщина. Тогда нагнетание страха в институте будет точно соответствовать ее замыслам. Она ведь не любила погибшую. Вернее, обеих погибших, и не особенно скрывала это обстоятельство. Может, она вышла к Архипову, увидела Дронго и, решив, что обеспечила себе алиби, спустилась вниз, чтобы умертвить красивую молодую женщину, которая ее так раздражав ла. Только из-за того, что она пользовалась успехом у мужчин, а сама Елена Витальевна — нет? Это весьма слабый аргумент, но его нужно проверить.

      Третьим шел Сыркин. Добрейший Михаил Михайлович служил раньше в МВД. Его не испугает вид крови или вид несчастной женщины. Он еще крепкий мужчина, и среди всех двенадцати подозреваемых он единственный, кто мог точно, безжалостно и профессионально убить обеих женщин. По разным мотивам. Возможно, что одна из них что-то узнала. Именно Сыркин мог все заранее подготовить. Он знал о том, что Сойкина не появится в техническом отделе, мог все заранее просчитать. Но тогда почему он так заинтересованно водил Дронго весь день по территории института? Или это тоже было частью его плана?

      Четвертым в списке значился Зинков. Именно он самый интересный объект для изучения. Красавец профессор, начальник отдела, в котором работают две красивые женщины. И обе оказываются убитыми. Может, у него срабатывал некий комплекс «хозяина». Ему хотелось быть не только духовным наставником, но и физическим лидером. Внешние данные, ум, сила, воля, расчет — все в нем присутствовало. Женщины могли ему отказать, и вот пришло желание мстить. С другой стороны, почему бы женщинам ему отказывать? И только из-за этого он бы стал убивать? У него ведь прекрасная жена, которая не только друг, но и коллега.

      Пятой значилась Фирсова. Она не контактировала с женщинами из технического, у нее не было видимых причин. И если она ревновала своего мужа, то почему гнев обрушился на соперниц, а не на собственного супруга, с которым у нее к тому же были прекрасные отношения? И какими соперницами могли быть девчонки, по сравнению с ней — умной и красивой женщиной, — простушки.

      Шестым в списке значился Алексанян. Говорят, что он одержим работой. Но в вечер первого убийства именно он знал точно, где находится Хохлова. И он вошел в лабораторию, когда там все работали. На этот раз он тоже находился в лаборатории, словно не знал о втором убийстве, совершенном в институте.

      Седьмым был Шенько. Пожилой, неразговорчивый, не очень расположенный к общению человек. Может, именно он? Или упомянутый восьмым Коренев? У молодых людей страсти проявляются довольно сильно. Или же это так рационально рассуждавший Фортаков? Совершил убийство, а потом изливал свою душу в кабинете Сыркина, отвечая на вопросы Дронго. Или все-таки Носов, всегда оказывающийся в нужном месте? Или Сулахметова, ненависть которой к молодым женщинам могла быть не спонтанной, а вполне осознанной. И наконец, последняя фамилия — Краснолуцкая. Уборщица, которая, очевидно, отвечала за душевые. Она работала и в тот вечер. Тогда Ольга сказала, что в кабине лифта на полу была вода. Может, эта самая Краснолуцкая убила Хохлову, а затем помыла руки в душевой или вообще приняла душ. Ведь после работы никто в душевую не заходил. И она решила, что во второй раз далеко не стоит ходить, можно убить прямо в душевой. Но мотивы, мотивы? Зачем уборщице убивать молодых женщин? И вообще, почему кто-то начал такую безумную охоту?

      — О чем вы задумались? — спросил Климов.

      — Об этих людях, — показал на список Дронго. — Среди них вполне мог оказаться убийца. Каждый из них милейший человек, но кто знает, что на самом деле творится в их душах и каковы истинные мотивы совершенных преступлений.

      Внезапно открылась дверь из приемной, и в кабинет вошла рассерженная Елена Витальевна. Она холодно взглянула на Левитина, развалившегося в кресле Архипова, и тот быстро принял более сдержанную позу.

      — Мало того, что вы устроили из института полигон для своих проверок, — чеканя каждое слово, сказала Моисеева, — вы еще позволяете себе входить в кабинет Сергея Алексеевича, пользуясь его отсутствием. Вам не- кажется, что это переходит всякие границы?

      — Мы выполняем свою работу, — примирительно сказал Климов.

      — А мы свою, — отрезала она, — и будьте любезны выйти из этого кабинета. Вы можете проводить свои беседы в кабинете Михаила Михайловича или в приемной.

      На Дронго она вообще не смотрела. Когда Елена Витальевна повернулась, чтобы выйти из кабинета, Климов остановил ее:

      — Подождите, — сказал он. — А где были вы в момент совершения преступления?

      Она повернулась к нему, смерила его с головы до ног презрительным взглядом и ледяным тоном переспросила:

      — Вы спрашиваете меня?

      — Да, — не смущаясь подтвердил Климов. — Нам нужно знать, где вы были в момент совершения преступления?

      — Мы разговаривали у лифта с Сергеем Алексеевичем, — ответила Моисеева, — вот этот ваш сотрудник может все подтвердить. Он меня видел.

      — Да, — сказал Дронго, — но Потом я ушел в кабинет к Сыркину и уже не мог вас видеть.

      — А я быстренько сбегала вниз, чтобы зарезать несчастную девушку? — с презрением спросила Моисеева. — Вы это хотите сказать?

      — Напрасно вы так обижаетесь. Мы ведь обязаны все выяснить, — заметил Климов, — мы можем уйти в другой кабинет, если хотите. Но мы обязаны все выяснить.

      — Потом я вернулась в свой кабинет и там работала, — сказала она спокойнее.

      — Одна?

      — Да, одна. У нас не такая профессия, чтобы работать стадно. Мы работаем в основном головой, если вы изволили заметить. У вас есть еще вопросы?

      — Нет, — Климов поднялся, — мы перейдем в кабинет Сыркина. Только мы просим всех не уходить с работы, пока мы не закончим расследования.

      — То есть вы хотите сказать, что арестовываете весь коллектив?

      — Мы просим не уходить никого с работы, — повысил голос Климов. — Неужели вы не понимаете, что здесь произошло? Или вы совсем бесчувственный человек?

      — Не кричите, — тихо попросила Моисеева, выходя из кабинета.

      — Пойдемте в другую комнату, — предложил Климов, — она права, мы не должны были сюда входить. Учитывая, что самого Архипова нет, нам лучше перейти в другой кабинет.

      Они поднялись, чтобы выйти, когда на пороге появился Сыркин. Он был явно расстроен.

      — Женщинам плохо, — сообщил он, — у многих истерика. Все боятся, что убийца может зарезать еще кого-нибудь. Я пытался их успокоить. Но они требуют, чтобы их отпустили домой. Всем очень плохо, — повторил он.

      — Нет, — жестко отрезал Левитин, — мы не отпустим никого, пока не поговорим с каждым. С каждым из семидесяти трех оставшихся.

      — Это в основном женщины, — вздохнул Михаил Михайлович. — Может, мы соберем их в конференц-зале и поставим там двоих ваших людей для охраны? Так они будут чувствовать себя увереннее.

      — Да, так будет лучше, — согласился Климов.

      — У меня не так много людей, — разозлился Левитин, — нас всего четверо, вместе со мной и водителем.

      — Вот пусть водитель и сидит с женщинами, — попросил Сыркин, — все-таки они будут чувствовать себя лучше. И вообще я попрошу наших мужчин тоже перейти в конференц-зал на втором этаже.

      — Вы вызвали к нам сотрудников технического отдела?

      — Вызвал всех четверых. Они ждут в приемной.

      — Тогда начнем работу, — посмотрел на часы Климов, — и скажите, чтобы не закрывали буфет. Возможно, нам придется сидеть здесь до полуночи. Или больше.

      — А как наши женщины будут добираться домой? — возразил Сыркин. — Многие из них живут довольно далеко, а по московским улицам лучше по ночам не ходить.

      — Давайте сначала отпустим женщин, — предложил Дронго, — им ведь действительно трудно будет добираться.

      — Семьдесят три человека, — напомнил Сыркин, — если на каждого по десять минут, то это будет семьсот тридцать минут. Примерно двенадцать часов. То есть до самого утра.

      — Значит, будем сидеть до утра, — упрямо заявил Левитин.

      — Но это нереально, — возразил Дронго, — и нерационально. В общей сутолоке мы все равно ничего не найдем.

      — Не считайте себя вторым следователем, — оскорбился на слово «мы» полковник Левитин.

      — Значит, нужно проверить только женщин из нашего списка и отпустить всех остальных, — подвел итог Климов, видя, что полковник снова пытается затеять скандал. — Иначе женщинам придется здесь ночевать. С Моисеевой мы уже, так сказать, поговорили. Значит, остались только три женщины. Поговорим с ними и отправим по домам. Идемте, Михаил Михайлович, мы устроимся в вашем кабинете.

 

      Глава 12

      В кабинете Сыркина они начали готовиться к долгой работе. Климов вызвал из прокуратуры еще двоих сотрудников, чтобы они вели опрос тех сотрудников института, которые оставались в здании. По предложению Михаила Михайловича всех пригласили в конференц-зал. Левитин послал машину с оперативниками ФСБ за успевшими уйти тремя сотрудниками института.

      Первой вызвали Сулахметову. Она вошла в кабинет не просто расстроенная, а с покрасневшими от слез глазами. Конечно, подобное убийство по своему эмоциональному воздействию на женщин было сродни сильному шоку. И в таком состоянии наверняка находилась не только она. У Раисы Асафовны спутались и безжизненно повисли волосы, потекли ресницы. Войдя в комнату, она несколько раз всхлипнула, прежде чем сесть на стул. Сыркин достал бутылку минеральной воды и налил ей в стакан. Следователь включил магнитофон, и допрос начался.

      — Вы извините, что мы вас задерживаем, — негромко произнес Климов, — вы ответите всего на несколько вопросов, и мы сразу же вас отпустим. Скажите, где вы находились в момент, когда стало известно, что произошло убийство?

      — У себя в отделе, — тяжело вздохнула Сулахметова.

      — Кто-нибудь, кроме вас, был в этот момент в отделе?

      — Да, еще несколько человек.

      — И до этого вы все время сидели в комнате, никуда не отлучались?

      — Нет, — удивилась Сулахметова, — вот этот товарищ меня вызывал в коридор вместе с Михаилом Михайловичем. Мы там разговаривали, — показала она на Дронго. Левитин зло сверкнул глазами.

      — И больше вы не выходили? — уточнил Климов.

      — Выходила еще один раз. Мне нужно было зайти к Елене Витальевне, но ее не было на месте. И я вернулась обратно в отдел.

      — Когда это было?

      — Примерно в шесть, может, чуть позже.

      — То есть вы выходили из своей комнаты в момент возможного совершения убийства?

      — Не знаю. Я не знаю, когда случилось... когда это произошло. Но я поднялась на четвертый этаж к Моисеевой и, узнав, что ее нет, вернулась к себе в отдел.

      — А где она была? — резко спросил, вмешавшись в разговор, Левитин. Он еще не забыл, как их выставили из кабинета Архипова.

      — Сказали, что у директора, — вздохнула Сулахметова, — но я туда уже не пошла.

      — Вы кого-нибудь видели в коридоре?

      — На четвертом этаже только Фортакова. Он, кажется, шел к Михаилу Михайловичу. Больше никого.

      — Вы хорошо знали погибшую?

      — Знала, — снова тяжело вздохнула Сулахметова, — она была хорошим человеком. Всем она так нравилась.

      — А вам лично?

      — И мне нравилась. Хорошая девочка была. Господи, какое горе, какое горе, — запричитала Сулахметова.

      — Как вы думаете, у нее были враги в институте?

      — Нет, — простодушно ответила, Раиса Аса-фовна. — Какие враги? У нас такие хорошие люди работают. У нее не было врагов. Она только недавно пришла к нам. Год, полтора, не больше...

      Климов оглянулся на Левитина, словно спрашивая, не хочет ли тот задать какой-нибудь вопрос. Полковник понял, что настал его черед.

      — Вы больше никуда не заходили? — грозно спросил он. — Может, вы еще спускались и на первый этаж?

      — Нет, — испугалась Сулахметова, — я туда не ходила.

      — Как вы узнали об убийстве?

      — Кто-то из девочек прибежал и сказал нам об этом.

      — Кто именно?

      — Не помню, — призналась она, — мы все так сразу закричали. Некоторые даже побежали вниз. — У вас были неприязненные отношения с погибшей Хохловой. А как вы относились к Ольге Финкель?

      — У нас не было неприязненных отношений, — испуганно возразила женщина, — мы просто немного поспорили тогда. Я же вам говорила.

      — Хорошо, хорошо, — раздраженно произнес Левитин, — я только уточняю. Как вы относились к погибшей?

      — Хорошо относилась. Хорошая девочка была.

      — Ладно, — махнул рукой полковник, — у меня все.

      — У вас есть вопросы? — спросил Климов у Дронго.

      — Если позволите, у меня два вопроса. Климов кивнул. Он не хотел признаваться сам себе, но его интересовали методы, практикуемые столь известным экспертом, и вообще манер его расследования.

      — Вы когда-нибудь ходили в душевую? — спросил Дронго.

      — Куда? — вздрогнула она.

      — Вы ходите обычно в душевую? — уточнил он.

      — Нет. Не хожу. У нас дома нормально идет вода, зачем мне принимать душ на работе. Мне далеко добираться, и я могу простудиться по дороге. Я там была несколько раз, но очень давно, когда переезжала на новую квартиру.

      — А кто обычно принимает душ?

      — В основном сотрудники лабораторий. Его для них и построили.

      — Спасибо. У меня больше нет вопросов. Когда Сулахметова вышла, Климов обратился к Сыркину:

      — Кто там следующий?

      — Уборщица Мая Краснолуцкая, — посмотрел в свой список Михаил Михайлович, — я сказал Носову, чтобы он вызвал ее сюда.

      —- А почему не Фирсова? — поинтересовался Климов.

      — Она сейчас в приемной, вместе со своим мужем. Ему тоже было плохо. Это ведь второе убийство в его отделе. Представляете, что он чувствует? Она рядом с ним, но, если нужно, мы ее потом сюда позовем.

      —- Давайте Краснолуцкую, — согласился Климов.

      Сыркин выглянул за дверь.

      — Идите сюда, — позвал он кого-то. В кабинет вошла пожилая, лет шестидесяти, женщина. Она была в рабочем темно-синем халате. Очевидно, уже приступила к уборке, когда в институте произошло убийство. Невысокого роста, морщинистое лицо, волосы с двумя смешными, почти ученическими косичками. Войдя в комнату, она опасливо остановилась у дверей.

      — Входите, — подбодрил ее Климов. Он сидел рядом с Левитиным, расположившимся на месте Сыркина. Дронго сидел чуть в стороне.

      — Вы Краснолуцкая? — спросил Климов. Протоколы допроса, которые нужно было оформлять по всей форме, лежали у него в портфеле. Учитывая исключительные обстоятельства, Климов пользовался магнитофоном для записи беседы для того, чтобы потом все переписать по форме.

      — Да, — негромко сказала женщина, подходя к стулу, который стоял напротив следователя. Усевшись на краешек, она была готова вскочить в любой момент.

      — Вы обычно убираете в душевой?

      — Да. Это мой участок.

      — Почему вас не было на первом этаже, когда там произошло убийство?

      — Я убирала в другом конце коридора.

      — И вы не видели, кто вошел в душевую?

      — Нет. Я была в это время в комнате. Все знают, что обычно я начинаю уборку с другого конца. Чтобы люди могли помыться в душевой. Ведь многие принимают душ после работы.

      При этих словах все мужчины, сидевшие в кабинете, переглянулись. Значит, убийца и теперь твердо знал, где именно будет находиться уборщица, которая не сможет ему помешать.

      — Вы знали убитую?

      — Да я их всех, почитай, знаю. Работаю здесь уже тридцать лет, — спокойно ответила женщина.

      — Что вы можете сказать конкретно о погибшей?

      — Хорошая девочка была. Красивая. Немного вертлявая, царство ей небесное, но красивая. Я сразу на нее внимание обратила.

      — Она часто ходила принимать душ? — спросил Климов, помня вопрос Дронго.

      — Иногда ходила. Но я не следила. Мне главное, чтобы чисто было. Хотя иногда она оставалась после работы. Два раза даже очень поздно оставалась.

      — Вы работали и в прошлый раз, когда убили Хохлову. Тогда вы тоже находились на своем месте?

      — Я убирала на своем этаже, а потом ушла. И только утром узнала, что там у Сойкиной случилось.

      — У кого? — не понял Левитин.

      — У Сойкиной. Это ведь ее участок, — спокойно объяснила женщина.

      — Вы что-нибудь слышали? — спросил Климов.

      — Ничего. Только услышала, как Сережа Носов дверью хлопнул и закричал.

      — Он звал на помощь?

      — Нет, он меня звал. Знал, что я работаю в другом конце. Я вышла, быстро к нему прибежала. Он мне и приказал у дверей стоять и никого туда не пускать. А сам побежал к Михаилу Михайловичу, вот я и стояла. Но только я на секунду заглянула и такое увидела, почитай, никогда в жизни не забуду, — она перекрестилась.

      — У нее были враги? Вы ведь давно работаете в институте. Как вы думаете?

      — Врагов не было. Но любили не все, — честно призналась женщина. — Она ведь красивая была, ну многие бабы ее и не любили. А мужики многие заглядывались. Я ведь видела, как на нее смотрели.

      Климов и Левитин снова переглянулись.

      — Только вы не думайте, — торопливо сказала женщина, — такое никто из наших сотворить не мог. Это кто-то чужой к нам повадился. Но только не наш. Я наших всех давно знаю. Это точно не наш.

      — Спасибо, — поблагодарил Климов, — у вас есть вопросы? — спросил он Дронго.

      — Есть. Когда вы обычно убираете душевую? В котором часу? Если можно, скажите хотя бы примерно?

      — В половине седьмого, — ответила женщина, — аккурат в это время я как раз заканчиваю на этаже убирать. Но по пятницам я обычно часа два убираю. Чтобы капитально все почистить.

      Видя, что Дронго удовлетворен, Климов кивнул головой, разрешив женщине уйти. Посмотрел список и сказал:

      — Давайте сразу Зинкова вместе с его супругой. Закончим и с ней. Тогда останутся только мужчины. Уже будет немного полегче.

      — Может, лучше не стоит обоих вместе? — спросил Дронго.

      — Зинков, — задумчиво произнес Климов, — уже второе убийство в его отделе. Может, действительно допросить их по отдельности? Две молодые женщины в его отделе, он, возможно, не захочет говорить при жене. Как вы считаете?

      — Правильно, — согласился Левитин, — пусть она подождет в приемной.

      — Позовите пока только Зинкова, — сказал Климов, обращаясь к Михаилу Михайловичу. Тот кивнул, поднимаясь со своего места.

      Когда он вышел, Левитин обратился к Дронго:

      — У вас уже есть какие-то версии? Или вы ждете, пока мы поговорим с каждым из отмеченных в списке?

      — Версий много. Нужны факты, — ответил Дронго, — пока все факты в разрозненном состоянии. Нужно их соединить в нечто целое.

      — Вместе с Зинковым в списке только шестеро мужчин, — пробежал список; Климов, — если исключить Михаила Михайловича и директора института Архипова.

      — Шестеро, — не стал спорить Левитин, — но нам нужно съездить в больницу, поговорить и с Архиповым. На всякий случай.

      — Шесть человек, — продолжал Климов, глядя на список. — И среди них только один молодой человек. Коренев. Маньяк обычно не бывает пожилым человеком.

      —А Чикатило? — возразил Левитин. — Он ведь был совсем не молодым.

      — Но его сексуальные влечения были нарушены еще в молодые годы. Да и убивал он много лет, пока его не нашли, — возразил Климов. — Все-таки я не думаю, что проработавший много лет научный работник в душе потенциальный Чикатило. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.

      — Странно, что никто не попытался сбежать, — заметил Дронго, — судя по каплям крови, оставшимся на кафельной плитке, убийца бил с очень близкого расстояния. Как минимум у него должна быть в крови вся одежда. Нужно проверить одежду тех, кто успел уехать, и заодно посмотреть на одежду остальных, оставшихся в институте. Если убийца среди них, на одежде обязательно должны остаться хотя бы мельчайшие капли крови.

      Дверь открылась, и в кабинет вошли Сыркин с Зинковым. На Зинкова было страшно смотреть. У него дергались губы, глаза покраснели. Он явно тяжело переживал уже второе убийство в отделе.

      — Остальные сотрудники технического отдела ждут в приемной, — доложил Сыркин, — все трое.

      — Садитесь, Георгий Ильич, — показал на стул Климов, — я представляю, как вам тяжело. Уже второе убийство в вашем отделе.

      Зинков тяжело опустился на стул. Он молчал, словно все еще оглушенный бедой. Сыркин налил ему воды, протянул стакан. Зинков отрицательно покачал головой.

      — Как вы себя чувствуете? — спросил Климов.

      — Ничего, — прошептал Зинков, — ничего, уже лучше, спасибо.

      — Вы хорошо знали погибшую? — задал идиотский вопрос Левитин.

      — Конечно, — даже удивился Зинков, — она ведь работала в моем отделе.

      — А чем вы объясните, что обе убитые женщины из вашего отдела? —язвительно спросил полковник. — Или вам кажется, что это обычное совпадение?

      — Не знаю, — тяжело вздохнул Зинков, — я сам ничего не понимаю.

      — А может, дело в нездоровых отношениях, которые сложились в вашем коллективе? Или в каких-то нюансах отношений ваших сотрудников?

      —- При чем тут это, — махнул рукой Георгий Ильич, — вы же видите, какая трагедия...

      — Как вы думаете, с чем могло быть связано убийство Ольги Финкель? — спросил Климов.

      —- Откуда я могу знать, — горько ответил Зинков, — все так ... нелогично, — нашел он подходящее слово.

      — Где вы были в момент совершения убийства?

      — Я не знаю, когда именно был этот момент.

      — Примерно в шесть, в шесть тридцать.

      — В.своем отделе. В лаборатории. Вместе с Алексаняном. Потом вышел оттуда и пошел в свой кабинет. Вот и все.

      — И по дороге не останавливались на первом этаже?

      — Вы думаете, я могу войти в женскую душевую? — спросил Зинков.

      — Я просто уточняю. Ведь кто-то вошел и убил женщину.

      — Не знаю, кто. Но мне кажется, что вы несколько заблуждаетесь, теряя время на допрос наших сотрудников. Никто из них не мог совершить ничего подобного. Это настолько очевидно, что об этом не стоит даже говорить. Нужно сосредоточиться на других подозреваемых, и возможно, что это вовсе не сотрудники института, а кто-то из посторонних, кто регулярно проникает на нашу территорию.

      — Как это посторонний? Как он может проникать? — встрепенулся Михаил Михайлович. — Что вы говорите, Георгий Ильич, как сюда может попасть посторонний?

      — Тогда не знаю, — вздохнул Зинков, — все это так чудовищно, страшно и неправдоподобно. Как в плохом фильме ужасов. Просто не знаю, кто мог сделать такое.

      — Где вы были, когда узнали об убийстве?

      — В своем кабинете, в нашем здании.

      —А почему ваш кабинет находится в этом здании, тогда как все остальные сотрудники и ваша лаборатория находятся в другом здании?

      — По статусу, — объяснил Зинков, — типично советская система мышления. Чтобы начальник отдела был под рукой, рядом с руководством института. А лабораторию размещать в нашем здании нельзя. По правилам техники безопасности они должны сидеть в другом здании. Вот нам и приходится всем бегать туда и обратно. Оттуда — сюда. Но вообще-то я чаще нахожусь в другом здании, нежели в нашем. Просто в этот раз так получилось, что я был здесь.

      — А в прошлый раз вы были в другом здании, — напомнил Левитин, — и в первый раз убийство произошло там, где были вы. И во второй раз оно случайно произошло в другом здании, где опять были вы. Как вы сами объясняете такие совпадения?

      — Не знаю. Если вы намекаете на меня, то напрасно. И глупо, — неожиданно добавил Зинков, с вызовом посмотрев на полковника. Тот разозлился.

      — Учтите, что мы будем проверять каждого вашего сотрудника, — грозно пообещал Левитин, — каждого.

      — Проверяйте, — пожал плечами Зинков, — только учтите, что я в обиду своих людей не дам. Если у вас есть доказательства, то предъявите их. А если вы хотите дергать моих людей только потому, что у нас убиты две женщины, то у вас ничего не получится...

      Он вздохнул и схватился за сердце. Сыркин снова протянул ему стакан воды. Благодарно кивнув, Зинков залпом выпил воду. В этот момент дверь в кабинет открылась и в комнату вошла Фирсова. Увидев бледное лицо супруга, она подошла к нему.

      — Что случилось? — спросила она у мужа.

      — Ничего, — улыбнулся тот, — уже ничего.

      — Как вы смеете, — обернулась Фирсова к Левитину, — что вы себе позволяете? У него ведь больное сердце, а вы над ним издеваетесь.

      — Мы делаем свою работу, — отрезал Левитин, — и, кстати, хотели поговорить с вами тоже.

      — Со мной сколько угодно. Но сначала отпустите его. Он не обязан выслушивать ваши оскорбления.

      — А почему вы решили, что мы его оскорбляем? — спросил Климов.

      — У нас работают люди, которые умеют логично мыслить, — отозвалась Фирсова, — два убийства в одном отделе. И главный подозреваемый — Георгий Ильич Зинков. Но это просто смешно. Он даже мухи убить не может.

      — Не нужно, — Зинков поднял руку.

      — Ничего, — возразила она, — я все равно должна была это сказать.

      — Вы нам больше не нужны, — разрешил удалиться Зинкову следователь, даже не спросив Дронго, не хочет ли он задать вопросы начальнику технического отдела. Очевидно, он тоже решил пока не обострять отношений с сотрудниками института.

      — Я останусь здесь, — твердо сказал Зинков, — пока вы будете говорить с Людмилой Давыдовной.

      — По нашим правилам это запрещено, — быстро сообщил Левитин.

      — Не нужно, — улыбнулась она мужу, — у меня все в порядке. Иди в приемную, я сейчас приду.

      Зинков поднялся, посмотрел на сидевших мужчин. И, обращаясь к Дронго, горько сказал:

      — Вы же видите, что они не правы. А я столько о вас слышал. Мне казалось, что вы должны были понять, что здесь происходит...

      Он махнул рукой и вышел из кабинета, мягко закрыв за собой дверь. Фирсова, не дожидаясь приглашения, села.

      — Где вы были в шесть часов вечера? — спросил Климов.

      — У себя в кабинете, — сообщила Людмила Давыдовна, — примерно до половины шестого. Потом я вызвала сотрудников своего отдела и с ними беседовала. Но примерно в шесть часов вечера я не смогла найти Фортакова. Потом мне доложили, что его вызвал Михаил Михайлович.

      —- Да, — подтвердил Сыркин, — я его вызывал на допрос.

      — Какой допрос? — не понял Левитин. — Какое вы имеете.право вызывать на допрос?

      — Это я просил его позвать Фортакова, — вмешался Дронго.

      — Я с самого начала подозревал, что без вашего вмешательства не обошлось, — недовольно скривился Левитин. — Может, я действительно прав, и именно вы так взбудоражили весь институт, что убийца невольно сорвался.

      — И первый раз тоже был виноват я? — ровным голосом осведомился Дронго.

      — В первый раз — нет, — отозвался Левитин. Климов, видя, что спор грозит затянуться, снова обратился к Фирсовой:

      — Значит, Фортакова вы не нашли. Что было дальше?

      — Я поднялась в приемную к директору, чтобы поговорить с Сергеем Алексеевичем о наших делах. Мы договаривались встретиться после окончания рабочего дня. Я поднялась в приемную, и в этот момент туда вбежал один из наших сотрудников с криком, что убили Ольгу. Ну а дальше вы знаете.

      — Как, по-вашему, у нее были враги в институте?

      — Не думаю. Меня уже обо всем расспрашивал сегодня ваш представитель, — показала она на Дронго.

      — Это не наш представитель, — повысил голос Левитин, — он не следователь.

      «Опять», — подумал с нарастающим раздражением Климов. Он понимал состояние полковника. Формально тот был руководителем их оперативной группы, и с него могли строго спросить за случившиеся на режимном объекте два убийства.

      — Вы хорошо знаете сотрудников технического отдела? — спросил Климов.

      — Конечно, хорошо. И не только потому, что там работает мой супруг. Я сама много лет работаю в институте и достаточно неплохо всех знаю.

      — Как, по-вашему, у погибшей были нормальные отношения с работниками технического отдела?

      — Абсолютно нормальные. По-моему, ее все любили в отделе. Если вы думаете, что там мог оказаться убийца, то ошибаетесь.

      — Мы пока ничего не думаем. Мы пока только ищем.

      — В таком случае не стоит так дергать людей, — посоветовала Фирсова, — все женщины плачут в один голос, сидя в конференц-зале. По-моему, нужно всех отпустить по домам. Или вы намерены измываться над ними до утра?

      — У вас все женщины такие принципиальные, — вспомнив Моисееву, спросил Левитин, — или только руководящий состав?

      — Все, — ответила Фирсова. — А у вас все следователи так плохо воспитаны или только те, которые приезжают сюда?

      — До свидания, — поднялся Климов, — мы вас больше не задерживаем.

      Она поднялась и вышла из кабинета, даже не попрощавшись. Климов вздохнул, посмотрел на сидевших в кабинете мужчин.

      — Кажется, вы правы, — сказал он, обращаясь к Дронго, — так мы ничего не добьемся.

      И в это мгновение в кабинет ворвался сотрудник прокуратуры.

      — Нашли! — радостно закричал он. — Нашли!

 

      Глава 13

      Сыркин даже подскочил от волнения. Левитин напрягся. Климов привстал, словно ждал, что сейчас в кабинет введут убийцу.

      — Нашли, — не успокаивался сотрудник прокуратуры, — нашли халат, на котором есть кровь убитой.

      — Какой халат, где?!

      — Сейчас его осматривают, — тяжело дыша, сообщил вошедший. — Наш эксперт говорит, что убийца надел халат и только после этого нанес несколько ударов убитой.

      Климов обернулся, чтобы посмотреть на Дронго. Левитин, не скрывая своего раздражения, сказал:

      — Ну и что? Это и так понятно, убийце нужно защититься от крови, которая могла на него брызнуть. Что вы так радуетесь?

      Коллега явно смутился. Он был убежден, что все сразу заинтересуются подобной находкой..

      — Где нашли халат? — спросил Климов.

      — В мусорном ведре на нашем этаже. Его скомкали и бросили туда, завернув в газету. Нашла уборщица, которая развернула газету и, обнаружив халат, сразу же принесла его нам.

      — Чей халат?

      — Сойкиной. На нем есть ее инициалы.

      — Найдите и позовите ее, — попросил Климов.

      — Она ушла еще четыре часа назад, — вмешался Сыркин, — отпросилась у меня сразу после обеда.

      — Вы нам об этом не говорили, — заметил Левитин.

      — А зачем мне говорить? — удивился Михаил Михайлович. — Она пришла и отпросилась. Но она обещала появиться завтра с утра пораньше и убрать свой участок. Я и разрешил. У нас вообще некоторые уборщицы приходят по утрам.

      — А что за газета? — поинтересовался Дронго.

      — Кажется, «Комсомолка». Мы ее уже передали экспертам. Но на ней нет никаких надписей.

      — Кто у вас получает «Комсомолку»?

      — Нужно проверить, — предложил Климов.

      — Не получится, — уныло возразил Михаил Михайлович, — у нас газетный киоск прямо перед входом. По утрам все покупают там газеты. Ничего не получится. Не стоит и проверять. Убийца мог купить газету в киоске, а мог принести из дому.

      — Пусть проверят халат, нет ли на нем отпечатков пальцев. И отдельно пусть просмотрят газету, — приказал Климов, и, когда его сотрудник, кивнув, выбежал из комнаты, задумчиво сказал: — Женский халат. Кто-то надел на себя женский халат. Получается, что убийца женщина?

      — Нет, — вмешался Сыркин, — не обязательно. У Сойкиной неправильный обмен веществ. Она очень полная, за сто килограммов. Я сам выбирал для нее халат самого большого размера. В такой халат мог влезть даже наш эксперт, извините меня за такое сравнение, — он показал на Дронго. Тот весил около ста десяти килограммов при росте в метр восемьдесят семь. И несмотря на такой вес, умудрялся сохранять подвижность и энергичность. Ширококостный, он не казался грузным.

      — Эта версия тоже ни к черту, — раздраженно сказал Климов, — получается, что у нас опять ничего нет.

      — Халат, — задумчиво произнес Дронго, — у Шенько тоже пропал халат. Несколько месяцев, назад. Мне говорил об этом Зинков. Получается, что убийца дважды использовал один и тот же трюк. Вот почему он не боится, что мы можем найти на его одежде капли крови.

      — Почему вы не сказали нам об этом раньше? — встрепенулся Климов.

      — Я не придал тогда этому значения. Кто-то вошел в технический отдел и украл халат Шенько. А сегодня повторил убийство, взяв халат Сойкиной.

      — Мы проверим всех сотрудников технического отдела, — твердо пообещал Левитин, — У нас еще шесть подозреваемых.

      — Уже пять, — посмотрел на свой список следователь, — с Зинковым мы поговорили. Остались Шенько, Алексанян, Коренев, Фортаков и Носов.

      — Да, если не считать руководство института — Архипова и Сыркина, — сложив губы в ироничной гримасе, произнес полковник.

      — Вы думаете, что я или Сергей Алексеевич могли совершить подобное преступление? — не поверил своим ушам Михаил Михайлович. — Вы и нас тоже подозреваете? Неужели вы действительно думаете, что я могу?.. Да она мне в дочери годилась по возрасту. Или Сергей Алексеевич. Он в жизни на человека голос не повысит, не то что убить.

      — Я не говорил, что вы убили. Я просто перечислил всех мужчин в списке. И не нужно придираться к каждому слову, — недовольно заметил Левитин.

      — Позовите сюда сотрудников технического отдела, — предложил Климов, взглянув на часы, — уже очень поздно.

      — Может быть, вы разрешите отпустить женщин? — спросил Сыркин. — Уже девять, а им еще добираться кому куда. Вы ведь знаете, как сейчас опасно гулять по ночной Москве.

      — Ни в коем случае, — возразил полковник, — Убийца может воспользоваться нашей мягкотелостью и выйти за пределы института. Вполне возможно, что убийца будет среди тех, кого мы отпустим.

      — Но ведь уже поздно. Ваши сотрудники допрашивают женщин в конференц-зале, — настаивал Михаил Михайлович. — Если там будет кто-то из лиц, которые внушают подозрение, — всегда можно попросить их задержаться.

      — Давайте спустимся вниз и сами посмотрим, — предложил Климов.

      — Вы хотите отпустить людей по домам? — недовольным голосом спросил Левитин.

      — Полагаю, нужно отпускать, — твердо сказал Климов, глядя на полковника.

      — А если убийца среди них?

      — Все равно нужно отпускать. Если что-нибудь случится сегодня ночью с еще одним сотрудником института, это будет такой скандал, что о нем напишут все газеты, — попытался убедить своего собеседника Климов, — по-моему, и в наших интересах не особенно долго задерживать людей.

      Он поднялся и первый направился к двери. Левитин нехотя направился следом за ним. Когда они выходили, Михаил Михайлович посмотрела на Дронго и тяжко вздохнул. Тот понимающе кивнул ему.

      Внизу, в конференц-зале, собралось довольнс много людей. Несколько сотрудников прокуратуры и ФСБ явно не справлялись с опросом. Все были недовольны, взбудоражены, все возмущались задержкой на работе. Мужчины возмущались громче, чем женщины.

      — Одну минуту, — стараясь перекричать гул голосов, начал Климов, — мы сейчас всех отпустим по домам. Только одна просьба. Каждый, кто будет выходить с территории института, должен позволить нашим сотрудникам осмотреть свою одежду. Мы не будем-раздевать или брать вашу одежду на экспертизу. Наши работники просто визуально будут осматривать вашу одежду, для чего вам придется снять куртки и плащи, если у кого-то они есть.

      — А кто нас будет осматривать? — спросила одна из женщин лет за сорок. — Если вот эти ребята, — она показала на сотрудников контрразведки и прокуратуры, — тогда я согласная, пусть маленько потискают.

      По залу прокатился громкий смех.

      — Нет, — сказал Климов, — тискать никого не будут. Просто осмотрят одежду. Каждого. И мужчин, и женщин. Но пять человек должны остаться в институте, пока мы не закончим допрос. У Михаила Михайловича есть их фамилии.

      — Они уже наверху, в приемной, — шепотом сообщил Сыркин, — их здесь все равно нет. Никого, кроме Носова.

      — Значит, оставите и его, — напомнил Климов. - До свидания, — громко попрощался он со всеми. А одного из своих сотрудников попросил:

      — Встанете в проходной и будете тщательно проверять каждого выходящего. Каждого. Мужчину и женщину. Внимательно смотрите на их одежду. Если у кого-нибудь будет хотя бы маленькое красное пятнышко, сразу отсекай и не выпускай. Ты меня понял?

      — Понял, — поспешил заверить подчиненный.

      Климов был следователем по особо важным делам, а в состав его группы входило несколько сотрудников прокуратуры, которых прикрепили к нему на эту операцию.

      — Привезли троих, которые успели выйти из института, — сказал Левитин, — они все в прежней одежде, — я пойду и поговорю с каждым. Может, убийца как раз среди них.

      — Да, — вздохнул Климов, — если бы... Он повернулся к Дронго:

      — Вы пойдете со мной или хотите помочь полковнику?

      Дронго усмехнулся, поняв скрытую иронию.

      — Нет, — сказал он, — помогать полковнику я не могу. Он такой опытный специалист. Лучше я пойду с вами. Да и вряд ли трое случайно вышедших в момент убийства людей были убийцами. Тот, судя по почерку, не стал бы себя так глупо выдавать, бросаясь к выходу сразу после убийства. Скорее всего убийца бросил халат в ведро и побежал к себе в кабинет, чтобы спрятаться и тщательно осмотреть одежду.

      Они вошли в кабину лифта. Сыркин поспешил за ними.

      — Пять человек, — Климов посмотрел на часы. — Если на каждого, еще по полчаса, то закончим не раньше полуночи. Я думаю, может, позвать их всех пятерых? В конце концов, вопросы мы всем задаем одни и те же. Иначе мы просто не успеем.

      — Правильно, — согласился Дронго, — это разумно.

      — Завтра все равно мы будем допрашивать их по одному, — устало сообщил следователь, — каждого.

      Они вышли в коридор четвертого этажа и увидели, что дверь в приемной открыта. В приемной, кроме оставленных четверых мужчин, находилась и Моисеева, нервно курившая сигарету.

      — Вы намерены по-прежнему чинить свой произвол? — спросила она.

      — Нет. Мы уже отпустили всех ваших сотрудников.

      — Это тоже наши сотрудники, — показала на задержанную четверку Елена Витальевна. — Вам не кажется, что нужно отпускать всех, а не проводить непонятную дискриминацию?

      — Не кажется — решительно ответил Климов. — Кстати, вы тоже можете быть свободны. Остальные останутся здесь столько, сколько будут нужны нам в интересах следствия.

      — Я замещаю Сергея Алексеевича на случай его болезни, — объяснила Моисеева, — и не уйду никуда, пока все наши сотрудники и ваша группа не покинут территории института. Здесь не полигон для ваших испытаний.

      —- Не будем спорить, — попросил Климов, — У вас в институте случилось два убийства, в ваших интересах, чтобы мы поскорее нашли убийцу. Неужели вам это не понятно? Или вы хотите, чтобы обязательно убили кого-то еще?

      — Не нужно меня пугать, — нервно сказала Елена Витальевна, судорожным движением потушив сигарету.

      Она явно нервничала. Второе убийство подряд выбило ее из колеи. Она не просто нервничает, подумал Дронго. Она боится, но не хочет признаваться в этом. И за ее напускной строгостью и злым голосом скрывается страх одинокой женщины. Она еще сегодня разговаривала с погибшей, и убийство Ольги вызвало у нее очевидный эмоциональный срыв.

      В приемной Фортаков сидел на диване. Коренев пил воду, судорожно глотая и глядя на всех ошалелыми глазами. Алексанян мрачно ходил по ковролину, который покрывал приемную, стараясь соблюдать некую закономерность — обходил красную полосу. Шенько дымил сигаретой, стоя у окна, недалеко от Моисеевой.

      — Господа, — обратился сразу ко всем Климов, — я прошу вас, всех четверых, пройти в кабинет Михаила Михайловича. Полагаю, мы вас долго не задержим.

      Все молча вышли в коридор. Сыркин последовал за ними. Когда мужчины вышли, Климов посмотрел на Моисееву и, заметив ее замешательство,спросил:

      — Вы хотите мне что-то сказать?

      — Да, — чуть смутилась она, — то есть нет... Хотя, возможно, что сейчас лучшее время. Как она погибла?

      — От удара острым предметом.

      — Каким предметом?

      — Предположительно скальпелем. Или ножом. Очень острым ножом, пока трудно судить.

      — Я знаю, чем ее убили, — нервно произнесла она, снова доставая сигареты. — Знаете? — спокойно спросил Климов. — И чем же?

      — Это такая удлиненная пика. У нас ее называют «ручкой». Она изготовлена из высокопрочной стали для работы в лаборатории технического отдела. Она пропала вчера в техническом отделе. «Ручка» использовалась для чистки печи. Очень острая и длинная палочка, вытянутая, чтобы проходить сквозь решетку. Как скальпель, только толще и длиннее. Мне сегодня сообщили о пропаже, но я не придала этому значения.

      — У кого она обычно находилась? За кем-то конкретно была закреплена?

      — Нет. Просто была в лаборатории. Обычно ею пользовался Алексанян, но случалось, брали и Другие. Мы еще вчьра посмеялись, кому она могла понадобиться. Вот и понадобилась, — вздохнула женщина.

      — У вас есть еще один такой экземпляр?

      — Есть еще один. Их сделали нам на заказ в прошлом году.

      — Вы можете нам ее принести?

      — Конечно. Она сейчас в техотделе. Мне нужно только взять ключи от лаборатории. Обычно они у Зинкова или у Григорьева, его заместителя.

      — Как позвонить на проходную по внутреннему телефону? — быстро спросил Климов.

      — Шесть двадцать три.

      Он подошел к телефону, набрал номер, попросил позвать кого-то из сотрудников прокуратуры, стоявшего у проходной. Дождавшись, когда его сотрудник снимет трубку, он попросил взять у Зинкова ключи от лаборатории для Елены Витальевны. Затем положил трубку.

      — Спасибо, — сказал он, — вы нам очень помогли.

      — Она... как вы считаете, она мучилась?

      — Не знаю. Но боль чувствовала. Однако наш эксперт считает, что она сразу умерла. Слишком тяжелые ранения.

      — Какое несчастье, — пробормотала Моисеева, — вы знаете, ее не очень любили в институте. Красивая, длинноногая, вызывающе одевалась...

      — И вы не любили? — спросил Климов.

      — И я не любила, — согласилась профессор, — но такого... Мне казалось, что случившееся с Хохловой, этот тяжелый кошмар, этот ужас никогда не повторится. И вот сейчас опять. Не знаю, не знаю, что думать. Просто не знаю...

      Она потушила вторую недокуренную сигарету. Жест был почти неврастенический. Убийство на нее сильно подействовало.

      — Извините меня, — вдруг сказала она, — я иногда срываюсь.

      — Ничего, — Климов понял ее состояние, — ничего страшного.

      Он повернулся и вышел из комнаты. Дронго подошел к Моисеевой.

      — Поезжайте домой, Елена Витальевна, — предложил он, — если хотите, я подвезу вас. Уже поздно.

      — Нет, — слабо улыбнулась она, — у меня есть служебная машина. Спасибо вам.

      Дронго кивнул на прощание профессору и вышел из приемной. Все вызванные на допрос расселись на стульях, стоявших в кабинете у стены. Носова пока не было. Но остальные четверо сидели, ожидая вопросов. Климов прошел к своему стулу. На место Сыркина, где сидел Левитин, он принципиально не стал садиться. Дронго устроился в углу, на своем обычном месте. Сыркин сел рядом с ним.

      — Вы все знаете, что случилось, — сказал Климов. — Не стану скрывать, что положение очень сложное. Не буду также утаивать, что главные подозреваемые — сотрудники технического отдела, двух сотрудниц которого убили с такой жестокостью. Поэтому я прошу вас всех сосредоточиться и вспомнить все детали сегодняшнего дня. Может быть, есть нечто такое, что указывало бы на убийцу. Все, что вы слышали или видели. Убийца убивает. Убивает и безнаказанно ходит на свободе. У нас один выход — найти убийцу и пресечь страшную цепь преступлений. Все подавленно молчали.

      — Что с вашей рукой? — спросил вдруг Климов у Шенько, увидев повязку на его руке. — Что случилось?

      — Порезался, — объяснил тот, — еще днем. Оля и мне сделала перевязку. Вот ваш коллега сидит, он может подтвердить.

      Климов посмотрел на Дронго, и тот кивнул, подтверждая сказанное.

      — Где вы были, когда узнали об убийстве? — спросил следователь у Шенько.

      — Пришел в главное здание, чтобы увидеть Елену Витальевну. Днем я приносил ей наши данные, и она осталась недовольна.

      — Увидели?

      — Нет. Я только поднялся на этаж, когда раздались крики и все побежали в сторону душевой. Я побежал вместе со всеми, а уж потом вернулся в технический отдел, где застал вашего коллегу и Алексаняна.

      — Да, — подтвердил Алексанян, — все так и было.

      — Ключи от лаборатории хранятся только у Зинкова и Григорьева?

      — Нет, — удивился Алексанян, — у меня есть третья пара. На всякий случай, когда их не бывает, мы сами открываем дверь.

      — Вы все время были в лаборатории?

      — Да, все время. Я никуда не выходил. Иначе меня бы увидели во дворе. Я примерно с пяти часов вечера находился там.

      — А вы? — обратился к Кореневу следователь.

      — Я был в основном здании, — покраснел молодой человек, — примерно в шесть часов.

      — Где вы были?

      — Я? — Он оглянулся по сторонам, словно искал поддержки. Сглотнув слюну, он тихо произнес: — Я был в душевой...

      — Где?! — подскочил следователь.

      — Что ты сказал?! — не поверил себе Сыркин.

      — Да, — вздохнул Коренев, — я был в душевой...

 

      Глава 14

      В комнате наступило тяжелое молчание. Все изумленно смотрели на Коренева. Климов, справившись с волнением,спросил:

      — Значит, в шесть часов вечера вы были в душевой?

      — Да, — почти неслышно ответил Коренев.

      — Так, — тяжело задышал Климов. — И в какой именно душевой вы были? В женской или в мужской? А может, вы заходили в обе сразу? Нет? Тогда объясните, где именно вы были?

      - В мужской душевой, — испуганно сказал Коренев, — только в мужской. Я быстро, помыл лицо и вышел.

      - Когда это было?

      —Около шести часов.

      — И вы ничего не слышали?

      — Нет.

      — И никого не видели?

      — Видел, — выдохнул Коренев, — видел, как недалеко от душевой стояла Оля. Она стояла и курила, словно кого-то ждала. Но вид у нее был расстроенный.

      — Что было дальше?

      — Ничего. Я подошел к ней, поздоровался и пошел дальше. Она ничего мне не сказала.

      — Она кого-то ждала? — уточнил Климов,— Почему вы так решили?

      — Она несколько раз посмотрела на часы. Ну, а когда я выходил, она обернулась в мою сторону.

      — А вы не видели кого-нибудь около душевых?

      — Когда я шел к мужской душевой, я увидел, как закрылась ручка в женскую, — помнил Коренев, — как будто кто-то туда вошел. Но потом оттуда никто не выходил. Я не купался, только лицо помыл и дверь не закрывал. Никто оттуда не выходил, — повторил он.

      — А почему вы моете лицо именно в душевой?

      — Там есть теплая вода, — объяснил Коренев, — а у меня кожа плохая, все время раздражение на лице. Говорят, если сухая кожа, нужно хотя бы несколько раз в день умываться теплой водой с мылом.

      —Куда вы пошли после того, как увидели Ольгу Финкель?

      — В буфет. Я пил чай в буфете, и меня там все видели, когда прибежали и сказали, что убита Оля.

      — Получается, что вы последний, кто ее видел?

      — Наверно, — уныло вздохнул Коренев.

      — Больше ничего не помните?

      — Нет, ничего. Я сидел в буфете, когда сказали про убийство. Тогда я побежал в душевую, но никому не сказал, что видел Олю.

      — А где были вы? — спросил у Фортакова следователь.

      — В этом кабинете, — спокойно ответил тот, — мы как раз разговаривали с вашим экспертом,— он показал на Дронго, — когда узнали, что она убита. Меня пригласил Михаил Михайлович. Мы говорили примерно минут двадцать и потом узнали об убийстве. У меня абсолютное алиби.

      — Это не алиби, — разозлился Климов, — вы могли убить женщину, а потом подняться наверх и для обеспечения собственного алиби сознательно тянуть время, сидя в этом кабинете.

      — Я его не тянул, — усмехнулся Фортаков, — мне задавали вопросы, а я отвечал.

      Поняв, что от Фортакова больше ничего не Добьешься, следователь обратился к Шенько:

      —- Скажите, Олег Сергеевич, у вас несколько месяцев назад пропал халат?

      - Да, — удивился Шенько, — пропал, и об этом все знают. Мне даже выдали новый.

      — Когда это было?

      — Несколько месяцев назад. Можно точно посмотреть, когда мне выдали новый халат.

      — До убийства Хохловой?

      — По-моему, да. За неделю до убийства. Или за две, я точно не помню.

      — Я хочу предупредить всех четверых, — сообщил Климов, глядя на сидевших в кабинете мужчин, — мы будем проверять каждое слово, которое вы мне сказали, каждый шаг, который вы сделали с пяти до половины седьмого вечера. Мы будем проверять все по минутам, если хотите — по секундам. Сейчас вы подождете в приемной. Когда вернутся наши работники, они осмотрят вашу одежду и только после этого нaс отпустят. Надеюсь, господин Шенько, что вы порезались не очень сильно и на вашей одежде не найдут крови. Даже одного пятнышка будет достаточно, чтобы мы попросили вас задержаться. И если у кого-нибудь есть это пятнышко, то я прошу заявить об этом сейчас.

      Все молчали. В этот момент дверь открылась, и на пороге возникла Моисеева. Многие испуганно вздрогнули. Она держала какой-то предмет, завернутый в газету. Подойдя к столу, она кивнула Климову, положила свою ношу на стол. и молча, не сказав ни слова, как привидение, покинула кабинет. Сотрудники института, ничего не понимавшие, удивленно смотрели ей вслед.

      — Вас отвезут по домам, — объявил следователь, — вас четверых и Носова. После чего вы переоденетесь дома, а свою одежду отдадите сотрудникам прокуратуры, которые развезут вас по домам. Можете не беспокоиться, мы вернем вашу одежду.

      Он подумал немного и сказал, обращаясь к Сыркину:

      — Пусть поедут к Зинкову. И возьмут его верхнюю одежду. Хотя может быть, что все напрасно. Если убийца предусмотрительно надел халат, то пятен крови на одежде мы не найдем. Идите, Михаил Михайлович, проводите ваших сотрудников в приемную, и пусть никто из них не выходит даже в туалет.

      Все поднялись и вышли. Когда они остались вдвоем, Климов обратился к Дронго:

      — По-моему, уже ясно, что это сделал мужчина.

      — Почему вы так решили?

      — Если бы это была женщина, она могла бы спокойно раздеться и принять душ. Очевидно, Коренев, сам того не подозревая, увидел убийцу. Если, конечно, он говорит правду и этим убийцей был не он сам. Возможно, кто-то увидел, как он входит в душевую, и решил сыграть на опережение. В любом случае я буду исходить из того, что он был последним, кто мог видеть живой Ольгу Финкель. Если он говорит правду, то в душевой прятался убийца, который поджидал свою жертву. Когда она туда вошла, убийца нанес несколько ударов, после чего быстро вышел, выбросил халат и поднялся наверх. Очевидно, у убийцы не было времени, так как он мог спрятать халат по-надежнее. Или он испугался паники, которая началась в институте. Убийца явно не ожидал, что труп найдут так скоро. Иначе он бы спокойно покинул территорию института, пока Краснолуцкая, убрав весь этаж, дошла бы до душевой.

      — Правильно, — согласился Дронго, — отсюда как минимум два вывода. Первый — убийца знал, как именно убирают первый этаж, в какой последовательности. То есть это был наверняка кто-то из сотрудников института. Второй вывод, который следует сделать из найденного халата, убийцей не может быть Сергей Носов, которому просто было бы невыгодно так неумело прятать халат и сообщать обо всем случившемся. У него единственного могло быть время, чтобы спрятать халат ненадежнее, а потом объявлять об убийстве. Конечно, если он действительно убийца.

      — Мы все знаем, а убийца сейчас где-то сидит и над нами посмеивается, — вздохнул Климов, — как все глупо.

      Дверь открылась, и в комнату вошел Левитин. У него было уставшее и раздраженное лицо. Пройдя к своему месту, он тяжело опустился на стул и мрачно сказал:

      — Никто ничего не знает. Я допросил всех троих лично. Никто не видел убитой и не входил в душевую. Двое мужчин и одна женщина. Но один из них успел переодеться. Я приказал поехать к нему домой и проверить его одежду.

      — Правильно, — поддержал его Климов, — я думаю, поступить так же со всеми сотрудниками технического отдела. Они сейчас ждут в приемной.

      — Давайте их сюда, мы поговорим, — оживился полковник.

      — Мы уже поговорили, — возразил следователь, — все четверо сообщили, где находились в момент совершения преступления. Но самым важным было сообщение Коренева. Он, оказывается, был последним, кто видел погибшую. Примерно в шесть часов вечера он находился в мужской душевой. Когда он подходил туда, то увидел, как в женской душевой кто-то закрывает дверь. Однако потом не слышал, чтобы включали воду. Возможно, это был убийца, поджидавший свою жертву. Когда через пять минут Коренев вышел из душевой, он увидел Ольгу Финкель, стоявшую у окна. Она все время смотрела на часы и беспрерывно курила. Получается, что она договорилась встретиться со своим потенциальным убийцей именно в это время.

      — Если Коренев не врет и сам не был убийцей, — вставил полковник.

      — Верно. Но у нас пока нет доказательств того, что он врет.

      — Кто-то из них убийца, — убежденно сказал Левитин, глядя на Дронго, словно ожидая, что тот начнет возражать. Но тот молчал. Климов развернул газету. В ней находилась узкая длинная заостренная пика.

      — Что это такое? — удивился Левитин.

      — Орудие, которым, возможно, была убита Ольга Финкель. — Климов поднял пику. — Довольно неприятная штука. Вроде бы приспособленная специально для убийства.

      — Тут могут быть отпечатки пальцев, — прошептал полковник, глядя на руки Климова, — что вы делаете? Откуда оно у вас?

      — Это копия, — пояснил следователь, — принесла Моисеева. Она сообщила нам, что вчера в техническом отделе пропала подобная заточка, которая обычно находилась в лаборатории. В техническом отделе вчера пропал один экземпляр. Его называют почему-то «ручкой».

      — Значит, этой заточкой убийца орудовал в душевой, — Левитин посмотрел на «ручку». — Что ж, теперь у нас есть хоть что-то определенное. Теперь мы, во всяком случае, точно знаем, что убийцей был наверняка сотрудник технического отдела.

      — А если «ручку» у них стащили? — спросил Дронго. — О ней могли знать не только сотрудники их отдела. Любой, кто входил в лабораторию, мог увидеть, чем пользовались сотрудники. Скорее этот предмет подтверждает, что убийца — сотрудник института, но не обязательно работник технического отдела.

      — У убийцы не было времени, — напомнил Климов, — может, поэтому он воспользовался первым подходящим предметом.

      — А может, он заранее готовился, — возразил Дронго, — но споры бесполезны. О подобном предмете могли знать многие. В конечном итоге не так важно, чем именно он убивал. Убийца вполне мог пронести на территорию института какой-нибудь острый предмет или нож. Это не столь важно, важнее, почему он убивал. Каковы истинные мотивы его преступления. Если мы сумеем понять, то наверняка найдем и все прочие разгадки.

      — Слишком сложно, — вставил Левитин, — по-моему, и так все ясно. На территории института действует неуправляемый психопат. Маньяк. Вполне возможно, что кто-то из сотрудников института облучился, попав под рентген, или вообще переработал, отчего у него произошел серьезный сдвиг в психике. Завтра нужно пригласить психиатра и проверить каждого сотрудника технического отдела. Или, если понадобится, каждого сотрудника института.

      — А если убийца не маньяк? Если все не совсем так, как нам кажется? — спросил Дронго.

      — Это вам кажется, — сказал полковник, сделав ударение на втором слове, — нам ничего не кажется. У нас есть два убийства и реальный убийца-маньяк, который почему-то охотится за женщинами. И мы его обязательно найдем. Без ваших особых методов, аналитических приемов и тому подобных сложностей. Мы его найдем, даже если для этого понадобится закрыть институт.

      Вернулся в свой кабинет Михаил Михайлович. Несмотря на очень поздний час, он казался неутомимым. Войдя в кабинет, молча сел на стул у дверей, ожидая дальнейших указаний.

      — Завтра утром мы начнем обстоятельную проверку в институте, — подвел итог полковник Левитин. — Я думаю, что всем уже ясно: убийца кто-то из ваших сотрудников.

      — Да, — признался Сыркин, — это все обсуждают. Люди стали бояться друг друга, перестали доверять знакомым. У нас никто не сможет больше нормально работать. Даже по коридорам будут бояться ходить в одиночку, пока мы не найдем убийцу. И если вы его быстро не обнаружите, то можете считать работу нашего института парализованной. Я говорю серьезно, наверняка с завтрашнего дня большинство наших женщин возьмут бюллетени, чтобы не приходить на работу, где происходят такие жуткие дела.

      — Отпускайте людей, Михаил Михайлович,— взглянул на часы Климов, — уже совсем поздно. Мы сейчас уезжаем.

      Он поднялся, заворачивая в газету «ручку», которую принесла Моисеева. Уложил в свой неизменный портфель бумаги, диктофон, документы. Мрачно посмотрел на Дронго.

      — Вот так, — сказал он, не обращаясь ни к кому, — завтра начнем все сначала.

      — А как Павел Мовчан? — спросил Сыркин. Левитин поморщился, отвернулся. Климов взглянул на него, потом на Михаила Михайловича.

      — Будем отпускать, — твердо сказал он, — это была ошибка.

      Уже во дворе, когда Дронго прощался со всеми, Климов спросил у него:

      — Что вы обо всем этом думаете?

      — Завтра мы найдем убийцу, — твердо сказал Дронго.

      — Что? — не поверил Климов.

      — Завтра мы его найдем, — повторил Дронго, — только утром меня не будет. Я поеду к своему знакомому психиатру. Мне нужно понять некоторые вещи.

      — А я думал, вы и так все знаете, — проиронизировал следователь. — Мне казалось, что вы способны понять ход мыслей любого убийцы.

      — Я способен проанализировать мысли и действия нормального человека, его логику. Но если прав полковник, то мне будет трудно. Я еще никогда не пытался вычислить ход мыслей маньяка. И поэтому я приеду завтра к полудню. До свидания.

      Он пожал руку поочередно Климову и Сырки-ну. Левитин отошел в сторону, сделав вид, что разговаривает с одним из своих сотрудников, и Дронго лишь кивнул ему на прощание.

      Приехав домой, он долго неподвижно сидел на кухне за столом. Затем взял лист бумаги и начал писать. Сначала вопросы, которые у него возникли. Рядом с каждым вопросом он ставил либо ответ, либо прочерк. Вопросов накопилось много. Он размышлял над ними до четырех часов утра. Затем отправился спать...

 

      Глава 15

      Они были знакомы с профессором Михаилом Федоровичем Сваневским уже много лет. Но Дронго никогда не позволял себе использовать свои знакомства в личных целях. Однако сегодня утром он позвонил профессору, попросив его о встрече. Профессор согласился и пригласил к себе в институт. Сваневский был не просто заведующим кафедрой с многолетним стажем работы, но и крупным специалистом в области психиатрии, признанным во всем мире. Несмотря на свой возраст, ему шел уже восьмой десяток, он был в хорошей форме и даже умудрялся бегать по утрам положенные пять километров.

      Дронго приехал к профессору в десять часов утра и в течение получаса обстоятельно и подробно рассказывал об убийствах, произошедших в институте. Михаил Федорович слушал внимательно, не перебивая собеседника.

      — Понимаете, профессор, я никогда не сталкивался с подобными преступлениями, с подобными странностями, — закончил наконец Дронго. — В общих чертах я могу попытаться представить себе, что именно может чувствовать маньяк, решившийся на подобные преступления. Но меня интересует целый комплекс специЛических вопросов, на которые я хотел бы получить вашу консультацию. Что вы обо всем этом думаете?

      — Судя по вашему рассказу, вполне вероятно, что действует маньяк, который получает сексуальное удовольствие от насилия в отношении женщин. Другое дело, что рядом с трупами должны быть обязательно следы спермы. Меня несколько настораживает тот факт, что первое убийство он начал с удара в спину. Если это настоящий маньяк, то он должен получать удовольствие от самого процесса мучений, от самого вида жертвы. Они обычно не бьют в спину. Им нужно видеть глаза жертвы, ее страх, чтобы получить настоящее удовольствие.

      — Как вы себе представляете тип маньяка? Может ли быть выведен некий средний тип маньяка? Можно ли определить его в толпе людей или в группе сотрудников института? Следователи считают, что это возможно, и даже собираются пригласить для проверки психиатра.

      — Если вы думаете, что его можно определить по каким-либо внешним признакам, то это исключено. Он может быть прекрасным семьянином, вполне нормальным на работе человеком, даже пользоваться определенным уважением в коллективе, вполне может быть исключительно пунктуальным и дисциплинированным работником. Я уже не говорю, что может быть и талантливым человеком. Как правило, талант есть некое отклонение от нормы. И чем более талантлив человек, тем сильнее он отклоняется от нормы. В случае с гениями это всем ясно. Это психопаты, которые имеют очень сильные отклонения, но в положительную сторону. У вас в институте нет гениев?

      — Разве что Сергей Алексеевич, но онслишком стар для маньяка. Ему много лет.

      — Архипов? — спросил Сваневский. — Нет, конечно. Он на роль маньяка явно не подходит. Вся внутренняя сущность маньяка может быть до конца так и не понята окружающими.

      Дело в том, что все подлинные мотивы нарушений его психики вытеснены в подсознание. Маньяками просто так не рождаются. Это люди, как правило, либо перенесшие тяжелые психические и физические травмы в детстве, либо не реализовавшие собственные аффективные переживания, возможно, имевшие комплекс неисполненных желаний. В общем, нечто такое, что подверглось вытеснению из сознания в сферу бессознательного. Именно там маниакальные расстройства начинают свое активное воздействие на жизнь человека в своеобразной форме невротических симптомов.

      Собственно, процессы, проходящие в мозгу человека, до сих пор не изучены до конца. Но можно определенно сказать, что маниакальные расстройства, возникающие в мозгу человека, которые провоцируются в результате столкновения вытесненных влечений, преобразуются затем в активные действия.

      — То есть любой маньяк все-таки психически больной человек? — уточнил Дронго.

      — Честно говоря, да. Абсолютно больной, но способный понимать, что его действия носят асоциальный характер.

      — Значит, он может отвечать за свои поступки?

      — Это сложный вопрос. В принципе маньяк может быть нормальным человеком, но в какие-то моменты у него происходят срывы. Есть какой-то рычажок, который срабатывает. Ему могут нравиться блондинки или маленькие девочки, или мальчики, все зависит от комплексов. Патологии известно великое множество модификаций, но в основе своей они направлены на удовлетворение скрытых психических желаний маньяка. Раз попробовав, он уже не может остановиться. И как правило, это бывает связано с определенным сексуальным расстройством.

      — В моем случае маньяк дважды убивает женщин, не насилуя их. Такая степень сексуального отклонения возможна?

      — Безусловно. Он может быть импотентом и получать удовольствие от страданий женщины и от вида крови. Этим объясняется и отсутствие спермы. Возможно, он перенес тяжелую физическую травму и не вполне способен к совокуплению. Вполне возможно, что он получает таким неестественным образом удовлетворение. На месте следователей я бы поискал убийцу среди людей, перенесших какие-либо физические либо психические травмы.

      — Вы считаете, что маньяк должен быть обязательно мужчиной? А если это женщина?

      — Абсолютно исключено. За всю историю не зафиксировано ни единого случая, когда убийцей-маньяком была бы женщина. Очевидно, сексуальные расстройства мужчин, как и их внутренние противоречия, гораздо сильнее. Не в смысле чувств, а в смысле желания и способов удовлетворения. Вообще что такое маньяк? Термин идет от греческого слова mania — безумие. Или восторженность, страсть. Иначе говоря, это понятие может быть переведено как крайняя степень болезненного влечения к чему-либо или к кому-либо.

      — И вы можете мне гарантировать, что среди маньяков-убийц не может быть женщин?

      — Почти стопроцентно. Это настолько невероятно, что ваш случай, если он будет иметь место, войдет в историю мировой психиатрии. Если вы подозреваете какую-либо женщину, а это может быть в самом крайнем варианте, она должна быть либо гермафродитом, либо женщиной с полным набором мужских хромосом. И то вряд ли. Но, повторяю, такие случаи не зафиксированы. Дамам хватает и собственных психозов, чтобы у них появились еще и «мужские» маниакaльные расстройства. Нет, я почти наверняка могу вам гарантировать, что женщина не может быть убийцей. И уж тем более — женщина из института Архипова. Хотя бывали случаи женского насилия по отношению к мужчинам. Одна женщина отгрызла кусок уха у своего партнера. Другая, отчаявшись добиться от мужа-алкоголика удовлетворения, перевязывала его мужское естество тугой ленточкой. В результате у мужчины началась гангрена, и он умер. Но у женщин не бывает влечения вообще. То есть возможно, что они хотят мужчину. Но, имея конкретного партнера, они не станут его менять, если он их полностью удовлетворяет.

      Здесь заложен некий механизм стабильности женского организма, при котором ее психика не позволяет менять или убивать самца, который способен к оплодотворению. Женщина за всю жизнь может забеременеть не больше шестисот-семисот раз, даже если предположить во всех случаях фантастический способ оплодотворения яйцеклетки внематочным путем. А вот мужчина способен при желании оплодотворить все население земного шара. Его подвижные сперматозоиды обладают гигантской проходимостью и невероятным числом, исчисляемым миллиардами. Кроме того, у мужчин почему-то часто срабатывает некий комплекс насилия, который они не могут подавить. Характерный пример: почти сто процентов мужчин в молодости занимались онанизмом, тогда как среди женщин эти цифры на порядок ниже. Сексуальная энергия мужчины, очевидно, связана и с его творчеством. Обратите внимание, что среди гениев почти не бывает женщин. Это наверняка имеет связь с процессом самовыражения.

      — То есть старик Фрейд был прав. Наши биологические законы диктуют нам наше социальное поведение?

      - Безусловно. Другое дело, что сейчас многие Рассуждения Фрейда кажутся наивными из-за Дальнейших изысканий его учеников. Но в одном он был абсолютно прав. Самая разрушающая страсть человека — это то самое сексуальное влечение, о котором мы говорим.

      — Но ведь женщины любят сильнее, чем мужчины, — настаивал Дронго.

      — Не сильнее, — улыбнулся Михаил Федорович, — а глубже, осознаннее. Более цельно. А мужчины подчиняются стихии сексуальных чувств. Ему важно оплодотворить самку и перейти к другой самке. Не потому, что он плохой. А потому, что так устроила его природа.

      Агрессия заложена в самом характере мужчины, и все психические отклонения, которые мы знаем из истории, были связаны с неудовлетворенностью именно заложенных в мужчинах подсознательных мотивах. Женщине не обязательно убивать, чтобы почувствовать полное удовлетворение. Очевидно, это связано и с самими процессами, происходящими в женском организме, когда неоплодотворенная яйцеклетка погибает, происходит как бы выброс накопившейся энергии. У мужчин тоже происходит выброс, мы знаем факты юношеских полюций, но очевидно, что неудовлетворенность в этих случаях нарастает. В общем, это абсолютно очевидные факты. Женщины-психопаты бывают. Бывают у них и расстройства на сексуальной почве. Но маньяков-убийц, серийных убийц среди женщин не было никогда. Ни единого случая. Это исключено самой природой женщины. Таким маньяком может быть только мужчина. Если, конечно, оба убийства вообще cвязаны с маньяком.

      — Вот и я сомневаюсь, — вздохнул Дронго. — Мне кажется, что его действия не совсем логичны. Особенно этот удар в спину.

      — Может, она хотела сбежать от него и повернулась спиной, — предположил профессор, — такое иногда случается. Но лучше, если вы привезете ко мне человека, которого подозреваете. Я бы мог дать более определенный ответ. Скрыть психические влечения трудно, а иногда и невозможно. Если это маньяк, он так или иначе себя проявит, хотя бывают случаи абсолютно уникальные.

      — Вы считаете, маньяка можно выявить таким способом? Выделить из числа подозреваемых?

      — Это возможно, но сложно. Более конструктивно подкрепить данные психиатров некоторыми фактами, которые уже имеются у следователей. Тогда проявятся общие детали случившегося. Какие-то характерные особенности, которые указывали бы на конкретного человека, почерк именно этого маньяка. Психиатры понимают, что именно я имею в виду. Просто так маньяк не убивает. Он должен получать удовольствие от самого процесса убийства. Найденный халат вписывается в эту схему. И похищенное заранее оружие тоже вписывается. А вот журналы, которые находят в институте, совершенно не вписываются. Ес-яи, конечно, он еще не страдает и манией вели-я. Маньяк получает удовлетворение от самого убийства или от вида своей жертвы. Ему не нужно заниматься этим, заставляя других поверить в его причуды.

      — Думаю, следователям было бы полезно обратиться в ваш институт, — пробормотал Дронго.

      — Не обязательно, — сдержанно заметил Сваневский. — Сейчас достаточно специалистов в этой области. Но учтите, нужно проводить настоящие исследования, говорить с каждым обстоятельно и подробно. А это задача многих часов работы. Сколько человек в институте Архипова? Хотя я забыл, это ведь режимный институт, нельзя сообщать такие факты.

      — Подозреваемых несколько человек, не больше. Это люди, которые дважды находились на территории института в момент совершения преступлений.

      — Тогда вся проверка может занять несколько недель. Или несколько месяцев, в зависимости от ситуации. Но и при такой проверке полный успеж не гарантирован. Если убийца сексуальный маньяк, то его, возможно, вычислят. Если убийства совершались по каким-либо другим причинам, то психиатры тут не помогут. Нужны другие специалисты.

      — Понятно, — уныло подвел итог Дронго, — большое вам спасибо, Михаил Федорович, вы мне очень помогли.

      — За что спасибо? — развел руками профессор. — Мне всегда приятно с вами разговаривать. Вы знаете, у вас своеобразный тип мышления. Очень своеобразный.

      — В каком смысле? — спросил Дронго. — Надеюсь, я не похож на ваших пациентов?

      — В какой-то мере, — очень серьезно ответил Сваневский. — Вы ведь одержимы желанием узнать истину. Вы сами не замечаете, как постепенно стали попадать под влияние некой психологической зависимости, когда противостояние с убийцей становится вашим глубоко личным делом. Вы очень эмоционально реагируете на любое преступление. Для вас отрицательный результат становится личным поражением. Но так не должно быть. Человек иногда побеждает, иногда может и проигрывать. Это жизнь. И совсем не обязательно, чтобы вы всегда оказывались в выигрыше. Иногда вас могут принести домой и «на щите», когда вы потерпите поражение, от которого никто не застрахован.

      — У меня уже есть иммунитет, — признался Дронго, — я не всегда выигрывал. Даже наоборот, чаще проигрывал. В нашем мире не всегда удается отстоять истину. Но, если речь идет об убийцах, я действительно беспощаден. И это действительно мое личное дело, когда я собираюсь найти и покарать убийцу. Тем более если он маньяк, которого нужно остановить.

      — Вот видите, — улыбнулся профессор, — у вас тоже своего рода «фобия». Вообще, абсолютно нормальных людей не бывает. Это истина, о которой многие забывают. Вам, очевидно, еще и нравится заниматься тем, чем вы занимаетесь. Как вы считаете?

      — Не знаю. — Он даже растерялся на мгновение, ему всегда казалось, что он с удовольствием бросит все свои расследования. — Не знаю, — повторил он.

      Уже в машине, направляясь в институт Архи-пова, он все время думал над словами Михаила Федоровича. В таком аспекте он никогда не рассматривал эту проблему. А может, профессор прав, думал Дронго, и ему просто нравится этим заниматься, расследования стали его истинным наслаждением, его единственной реальной жизнью. Единственной и главной страстью. Из-за которой он так и не создал своей семьи, не принял многочисленных предложений о государственной работе, замкнулся в себе, став отшельником. Может быть, Сваневский и прав, испуганно подумал Дронго. Когда он последний раз встречался с женщинами? Кажется, месяц назад или два? Может, его в жизни уже ничего не интересует и он стал своеобразным маньяком? Может его единственная страсть — это преступления, которые он расследуюет, это люди, с которыми он встречается, это свидетели, у которых он пытается вытащить подробности, это подозреваемые, среди которых находит истинных преступников.

      В институт Архипова он приехал в половине второго дня. И еще около сорока минут стоял на проходной, пока наконец не нашли Михаила Михайловича и не выдали ему положенный пропуск.

      После вчерашнего убийства в институт приехал даже заместитель прокурора города, и теперь вся территория напоминала встревоженный улей. Сыркин был прав. Отныне никто не говорил о работе. Всех интересовало расследование вчерашнего преступления.

 

      Глава 16

      Уже на проходной была выставлена усиленная охрана, в которую входили не только сотрудники Сыркина, но и двое дежурных офицеров милиции. Михаил Михайлович, даже не извиняясь, угрюмо заметил, что теперь в институте командуют прокуроры и кагэбэшники. В кабинете Архипова, несмотря на протесты Моисеевой, уже расположился заместитель .прокурора города, который начал с того, что приказал собрать в одну комнату всех сотрудников технического отдела и после этого стал вызывать по одному каждого из них на допрос. Климов, понимавший, что возражать бесполезно, мрачный и неразговорчивый, сидел рядом, ожидая, когда закончится весь этот балаган. Заместитель прокурора города, молодой человек, которому было едва за тридцать, считал себя специалистом в области расследования тяжких преступлений, и хотя всю жизнь он проработал помощником прокурора, заместителем прокурора района, прокурором района, не занимаясь следствием ни одного дня, тем не менее решил лично допрашивать каждого из подозреваемых, считая, что таким образом установит истину.

      Разумеется, в кабинет к прокурору Дронго не пустили. Мало того, ему даже не разрешили вызвать Климова, и он ждал в коридоре, пока вышедший из приемной Сыркин не сообщил, что Климов занят и не может выйти к нему. Дронго уже собирался отправиться в кабинет к Михаилу Михайловичу, когда в коридоре появился Левитин. Увидев Дронго, он приветливо кивнул ему головой.

      —Вот сыр-бор заварили, — сказал полковник, — даже заместитель прокурора города приехал. Пусть теперь сам убедится, как это сложно — искать убийцу.

      «Поэтому он так ликует, — понял Дронго. — Чем больше высокопоставленных начальников будет на территории института, тем легче уйти от персональной ответственности за случившееся»,.

      — У вас сегодня есть новые планы? — оживленно осведомился Левитин.

      — Кое-какие. Я говорил с психиатром.

      — Мы вызвали врачей на завтра. С каждым из подозреваемых будут беседовать отдельно. Наши врачи считают, что это может быть только мужчина, поэтому женщин мы исключили.

      — А если это не маньяк? — упрямо произнес Дронго.

      — Не нужно, — нахмурился Левитин, — не нужно так говорить. Получается, что вы знаете все, а мы ничего. Я думаю, врачи сами разберутся. кто из подозреваемых является маньяком.

      Дронго понял, что переспорить полковника все равно не удастся. Тот будет стоять на своем.

      — Климова нельзя вызвать? — спросил он.

      — Конечно, нельзя, — подмигнул Левитин, — там столько людей понаехало. Они считают, что сами раскроют преступление. Вообще, вам лучше отсюда уехать..

      — Это пожелание или указание?

      — Это совет, — поморщился Левитин. — Вечно вы обижаетесь.

      — Уже нет, — быстро ответил Дронго, — уже почти не обижаюсь. И собираюсь не только не последовать вашему совету, но, напротив, постараться найти убийцу.

      — Не смешите людей, — нахмурился Левитин, — за три дня вы найдете убийцу, которого мы ищем три месяца? Это невозможно. И вы сами все отлично понимаете. У каждого блефа есть свои пределы. Когда игра кончается и вы явно проигрываете, нужно выходить из игры, а не поднимать ставки. Все остальные игроки знают, что ваша карта бита, что у вас на руках «пустышка». Поэтому не старайтесь выглядеть умнее, чем вы есть на самом деле.

      — Обязательно учту ваш совет, — улыбнулся Дронго, — и тем не менее я остаюсь.

      — Как вам угодно, - сухо сказал Левитин и, повернувшись, вошел в приемную.

      — Вы действительно хотите остаться? — уточнил Сыркин.

      — Обязательно останусь. Для начала я не стану вам мешать. Представляю, как вас задергали. Где Носов? Я лучше с ним поговорю.

      — Он сидит в моем кабинете. Помогает мне вызывать людей.

      — Идите в приемную, у вас сегодня много дел, а я с ним пообщаюсь, — сказал Дронго, направляясь к кабинету Михаила Михайловича.

      В кабинете Сыркина его помощник, сидя на стуле, приставленном к столу, ожидал звонков по внутреннему телефону. Увидев вошедшего Дронго, он вскочил.

      — Сиди, сиди, — махнул рукой Дронго, — не нужно вставать.

      — Сегодня с утра столько разных начальников понаехало, — сообщил Носов.

      — Я знаю. Давно хотел с тобой обстоятельно поговорить. Ведь ты вчера нашел убитую. Когда ты вошел, она лежала на полу. Ты ее не трогал?

      — Нет, не трогал, — удивился Носов, — она ведь убитая была, я побоялся ее трогать. На мертвецов я насмотрелся, знаю, как они выглядят.

      — И ты сразу позвал уборщицу?

      — Я ей закричал, а когда она ко мне подошла, я сам побежал наверх, чтобы рассказать о случившемся. А она стояла, охраняла вход в душевую.

      — Но халата ты там не видел?

      — Нет, никакого халата не видел. И, конечно, не знал, кто там еще был до меня.

      — А где висят у вас халаты?

      — В подсобке, в подвале. О них все знают. У каждой уборщицы свой халат. Самый большой у Сойкиной.

      — Там дверь бывает открыта?

      — Нет, закрыта на ключ. А ключ есть у двоих — старшей уборщицы и у меня.

      — Где твой ключ?

      — У меня.

      — А остальные?

      — Вчера проверили. Оба ключа в порядке. И третий у меня.

      — Но ведь кто-то взял халат? — настаивал Дронго.

      — Так дверь открыта бывает по вечерам. Уборщицы открывают дверь и потом ее уже не закрывают, пока не закончат уборку. Туда ведь спускаются все за ведрами, вениками, халатами.

      — И все в институте об этом знают?

      — Думаю, что да, знают все. Никакого секрета нет.

      — Ты во время первого убийства тоже был в институте. Так вот, погибшая Ольга сказала мне, что видела тебя во дворе. А Михаил Михайлович утверждает, что ты никуда не выходил из основного здания, только сбегал на второй этаж. Как это понимать?

      — Я не говорил Михаилу Михайловичу, что у нас на основном здании водопроводная труба поржавела. Вот я и вышел во двор, чтобы на нее посмотреть. За день до первого убийства сильный дождь был, и труба не пропускала всю воду. Потом я вернулся в здание.

      — И никого во дворе не видел?

      — Видел Олю, она документы несла. Мы с ней поздоровались. Больше никого не видел.

      — В тот вечер дождя не было?

      — Не было, точно. Мы через несколько дней трубу меняли.

      — А почему в тот вечер лифт не работал?

      — Один работал, а другой не работал. Реле сломалось, подъемник заедал, ну, мы его сами и отключили.

      — И все поднимались в одном лифте?

      — Только после шести, — подтвердил Носов.

      — Вчера в лаборатории пропал инструмент, так называемая «ручка». Ты разве об этом не знал?

      — Нет, не знал. Мне ничего не сказали. Я пошел в лабораторию во время перерыва, когда там никого не было. Коренев обычно обедает дома, он живет недалеко, а остальные ходят в буфет или запираются в кабинете Григорьева. Только во время перерыва они работают, а обедают обычно после четырех. Ну, я пришел к ним, вижу, они заперлись у Аристарха. А в лаборатории только Зинков был и Оля. Я у них спросил, что пропало, так Георгий Ильич только рукой махнул. Я вернулся и все доложил Моисеевой. У нее в кабинете Фирсова была. Я все рассказал Елене Витальевне, и она сильно разозлилась. Еще позвонила Зинкову и сказала, чтобы тот нашел «ручку». Говорила, что это инвентарь.

      — А дальше?

      — Дальше я пошел к себе. У меня есть свой кабинет на первом этаже.

      — Где? — переспросил Дронго.

      — На первом, — подтвердил Носов, — маленький кабинет.

      — Подожди, — перебил его Дронго, — ты все время сидишь на первом этаже. Ты мог залезть в подвал и взять халат. Мог пройти к душевой. И мог спокойно убить Ольгу. Я, конечно, теоретически так предполагаю, но как ты считаешь, у тебя было бы время?

      — Конечно, время было, но зачем мне ее убивать? — простодушно спросил Носов. — Хорошая девочка была, душевная. Я бы не стал ее убивать.

      — А на войне тебе стрелять приходилось? Ты ведь много повидал?

      — Приходилось, — вздохнул Носов, — еще как приходилось.

      — Значит, ты не видел никого на первом этаже?

      — Видел людей, которые к лифту шли. А в душевую никто. Мой кабинет недалеко, я бы сразу увидел. Нет, никого не видел. А после пяти меня вообще не было на месте. Меня послал Михалыч в другое здание, — ответил Носов.

      — Это я знаю. Как ты думаешь, она хотела купаться, когда вошла в душевую?

      — Нет, — сразу ответил Носов, — у нее полотенце свое есть, она бы его принесла.

      —А она часто душ принимала на работе?

      — Раньше — нет. Но в последние месяцы иногда принимала. Даже свое полотенце принесла.

      — Кто еще обычно ходит в душевую? Меня интересуют работники технического отдела.

      — Коренев бегает лицо мыть. Все знают, как он из-за своих прыщей переживает. И еще Игорь иногда приходит. Он живет на квартире. Больше никто. В основном из других отделов ходят.

      — Спасибо, — вздохнул Дронго, — ты мне помог.

      Он поднялся и вышел из кабинета. Спустился вниз по лестнице. На первом этаже он встретил Фортакова. Тот с мрачным видом выходил из кабины лифта.

      — Вас отстранили от расследования? — спросил он.

      — Почему вы так решили? — удивился Дронго.

      — Там в кабинете Архипова сидит какой-то «чайник». И вопросы задает идиотские. Откуда его нашли?

      — Не знаю. Меня туда тоже не пускают.

      — По-моему, вы единственный нормальный человек в этой компании, — пробормотал Фортаков, — хотя я понимаю, как все переживают. У нас в институте половина женщин пришла сегодня на работу, как на кладбище ночью. Все ожидают чего-то ужасного.

      — Скажите, Фортаков, вы часто бывали в техническом отделе?

      — Приходилось. Вы решили начать свой допрос прямо здесь? — Они уже вышли из здания и стояли во дворе.

      — Нет, нет. Просто вчера нашу беседу некоторым образом прервали. Вы сказали, что у Ольги были недоброжелатели.

      — Конечно, были, — усмехнулся Фортаков, — вы же ее видели. Представляете, как она раздражала наших старых дев. Да ее просто ненавидели, особенно Моисеева. Эти две девочки были как бельмо в глазу у наших «матрон». И я не удивлюсь, если узнаю, что убийца кто-то из тех дамочек.

      — Подождите. Какие две девочки?

      — Обе убитые. Они ведь похожи были и одинаково одевались. Даже в тот вечер, когда убили Аллу, она была в итальянской кофте, похожей на Олину. Только цвета немного другого. У одной темно-синий, у другой черный. Издалека их иногда даже путали.

      — Вы понимаете, что получается, — сказал задумчиво Дронго. — В общем ни у кого нет явных мотивов их убивать, и тем не менее у них достаточное количество недоброжелателей. Но из-за женского соперничества никто и никого не убивает таким образом. Для этого есть другой испытанный прием — женские сплетни.

      - Дa.-согласился Фортаков, — наверное, ее мог убить только мужчина.

      — У Носова контузия, и он не пользуется успехом у женщин. Коренев застенчивый, стеснительный, зажатый, прыщавый, бегает в душевую, чтобы мыть свое лицо, наивно считая, что это ему может помочь, Зинков, который почти наверняка видит себя директором, мог смертельно оскорбиться, получив отказ от одной из своих молоденьких сотрудниц. Мрачный Алексанян тоже всегда зажат. Ненавидевшая молодых девочек Моисеева. Поскандалившая с Хохловой Сулахме-това. Получается, вот какая компания и мужчин, и женщин, которых они задевали за живое.

      — Да, — согласился Фортаков, — возможно, и так. Только насчет Зинкова вы не совсем правы. Его в отделе любят, вернее любили все. И мужчины, и женщины. Он играет роль светского льва, и эта роль ему самому нравится.

      В этот момент у них за спиной раздался голос Архипова:

      — Почему вы стоите на улице? Дронго обернулся. Сергей Алексеевич стоял, опираясь на палку.

      — Как вы себя чувствуете? — спросил Дронго. — Почему вы пришли?

      — Не смог усидеть дома, — признался Архипов, — вот первый раз в жизни взял палочку. Моисеева мне позвонила, рассказала, что у меня в кабинете воцарились вандалы. Собираюсь их прогнать. Вы мне поможете? — весело спросил он.

      — Обязательно, — улыбнулся Дронго,

      — Тогда пошли, — победно вздохнул Архипов, — нас уже двое, а это большая сила. В свое время двое римлян задержали нашествие галлов на мосту. Может, мы повторим их подвиг?

      — Тогда нас трое, — засмеялся Фортаков, — я тоже готов вам помочь.

      — Нет, — серьезно ответил Архипов, — вы сотрудник института и, значит, находитесь под некоторым подозрением. Простите меня, Андрей Андреевич, что я вынужден так говорить. Но я не хочу вас подставлять под прокурорский гнев.

      — Не беспокойтесь, — улыбнулся Фортаков, — убийцы из меня не выйдет. Даже если они очень захотят.

      — Почему вы так убеждены? — спросил Дронго.

      — Я в молодости занимался альпинизмом и однажды, сорвавшись, сломал себе правую руку. Поэтому я не смог бы нанести таких ударов убитой. Левая рука у меня не главная, поэтому я вне подозрений. Просто я не успел сказать это прокурору, который кричал на меня и требовал сознаться.

      Архипов нахмурился.

      — Вы только подумайте, какая наглость, — сказал он возмущенно, — идемте в мой кабинет.

      Они вошли в здание, прошли в кабину лифта, поднялись на четвертый этаж и вскоре оказались в приемной. Увидев директора, его секретарь вскочила со своего места. У нее были заплаканные глаза. Сидевший у дверей молодой работник прокуратуры, сверкнув наглыми глазами, преградил им путь.

      — Они заняты, — сказал он, отстраняя Архипова.

      — Молодой человек, — всплеснула руками секретарь.

      — Подождите, — обернулся к ней Сергей Алексеевич, — дело в том, что это мой кабинет. И я директор института. А вы находитесь на территории этого института. Будьте любезны отойти в сторону и пропустить меня в кабинет, иначе я позвоню Генеральному прокурору.

      Ошеломленный молодой человек отскочил от двери как ошпаренный, и Архипов вместе с Дрон-го вошли в кабинет. Картина, представшая их взору, была поистине уникальной. В кресле Архипова сидел, развалившись, заместитель прокурора, холеный и откормленный молодой человек. Рассвирепевший Левитин стучал кулаком по столу. Растерянный Климов только молча раскрывал рот. А перед ними сидел бледный Коренев, пытаясь что-то ответить.

      — Здесь у вас прямо суд инквизиции, — сказал, вспыхнув от возмущения, Архипов.

      — Сергей Алексеевич, — тут же вскочил Левитин. Нехотя поднялся и заместитель прокурора города.

      — Здравствуйте, — степенно сказал он, — нам сказали, что вы больны.

      — Я уже здоров, — бодро ответил Архипов, — вы разрешите мне вернуться в свой кабинет? Или ы хотите непременно здесь продолжать свои допросы?

      — Нет, почему же, — заместитель прокурора искал глазами свой пиджак.

      — И учтите, что я обязательно позвоню Генеральному прокурору, — зазвеневшим голосом сказал Архипов. — Если вы должны проводить свои следственные действия, то извольте их проводить. Но вы нагло занимаете чужой кабинет, врываетесь сюда без спроса и вдобавок ко всему еще хамите женщине, которая пытаетcя вас образумить,

      — Какой женщине? — не понял заместитель прокурора.

      — Моисеевой, — мрачно подсказал Климов, —заместителю директора, которая ругалась с вами сегодня утром.

      — Вот именно, ругалась, — повысил голос Архипов. — Мужчине не пристало посылать женщину, да еще старше себя по возрасту, куда вы ее изволили послать; молодой человек. У вас, кроме должности, нет ничего — ни имени, ни звания, ни воспитания, простите меня за такую грубость. Иначе вы бы не стали хамить женщине, профессору и доктору наук.

      — Извините, — пробормотал заместитель прокурора, видя решительность старика.

      — Извольте извиниться перед ней, — продолжал Архипов, — в противном случае позвоню не только Генеральному прокурору, но и в аппарат Президента:

      Он схватился за сердце и присел на стул. Дрон-го бросился его поддержать.

      — Вот так, — пробормотал Архипов. — Когда я нервничаю, у меня всегда что-то с глазами. Красные круги перед глазами. Это, наверно, давление.

      — Круги, — задумчиво произнес Дронго, — красные круги...

      Он нахмурился и, подойдя к Климову, сказал:

      — Мне нужно позвонить в милицию. Задать им один вопрос. Вы можете мне помочь?

      — При чем тут милиция? — не понял Климов. — Куда вы хотите звонить?

      — Господа, — громко сказал Дронго, — если вы дадите мне еще полчаса, я назову вам имя убийцы.

      — Что?! — изумленно обернулся к нему заместитель прокурора.

      — Опять, — покачал головой Левитин, — опять вы блефуете. Вы считаете себя умнее всех.

      — Полчаса, — упрямо повторил Дронго, — и через полчаса вы узнаете имя убийцы. Разрешите только следователю Климову выйти со мной в другой кабинет. Нам нужно всего полчаса.

      Заместитель прокурора посмотрел на неизвестного человека, затем перевел взгляд на Архипова.

      — Кто вы такой? — спросил он у Дронго.

      — Я вам все объясню потом, — вполголоса произнес Климов. — Я думаю, нужно подождать еще полчаса, раз он просит.

      И, не дожидаясь разрешения, вышел вместе с Дронго за дверь. Заместитель прокурора удивленно посмотрел на Левитина.

      — Это Дронго, — объяснил полковник, — вечно у него роятся какие-то фантастические идеи.

 

      Глава 17

      Ровно через полчаса они вернулись в кабинет. К тому времени заместитель прокурора уже успел несколько раз извиниться не только перед Архи-повым, но и перед появившейся здесь Моисеевой, после чего, почувствовав себя увереннее, снова стал повышать голос, демонстрируя в этот раз подобие добродушия. Левитин был единственным среди расследующих дело, кто напряженно ждал результата. Ему казалось невероятным, но в глубине души он верил, что этот загадочный человек снова сумеет разгадать тайну, казавшуюся неразрешимой. Неужто ему снова удастся вычислить убийцу, которого в течение нескольких месяцев не смогли найти профессионалы контрразведки и прокуратуры?

      Дронго вошел в кабинет с невозмутимым видом и прошел к стулу, стоявшему в углу.

      — Какие результаты? — спросил заместитель прокурора города. Климов пожал плечами. Он выполнил просьбу этого странного эксперта, нашел ему нужный телефон. Но все дальнейшие действия Дронго казались ему нелогичными и непрофессиональными. Однако он не стал спорить, когда тот сделал еще несколько звонков и лишь затем предложил следователю пройти с ним в кабинет Архипова. Увидев недоуменное лицо следователя, заместитель прокурора города почувствовал себя обманутым.

      —— В чем дело? — спросил он дрогнувшим голосом. — Вы, конечно, не нашли убийцу.

      — Нашли, — вздохнул Дронго, — но я позвонил Михаилу Федоровичу Сваневскому, попросив его приехать. Это мой друг и один из лучших психиатров в стране.

      — При чем тут психиатр? — занервничал Левитин. — У нас есть свои психиатры не хуже. Оставьте свои фокусы, скажите, наконец, кто именно совершил эти два убийства?

      — Подождите еще несколько минут, — попросил Дронго, — а насчет ваших психиатров хорошо знаю. И, по-моему, знают все. Это настоящие коновалы, которые в течение нескольких минут признают нас всех больными идиотами и отправят на лечение в закрытую спецбольницу. Или с тех пор методы несколько изменились?

      — Как вам не стыдно, — разозлился Левитин,— вы ведь сами столько лет работали в КГБ.

      — Я никогда не работал в КГБ, ни одного дня, — холодно заметил Дронго, — я работал в контакте с представителями КГБ, это правда. Я был специальным экспертом международного комитета ООН, и это тоже правда. Я помогал поддерживать связь правоохранительных органов нашей бывшей страны с Интерполом, когда мы формально не были членами этой организации. Но сотрудником КГБ я не был. А если бы и был, то гордился бы этим обстоятельством. И никогда бы его не скрывал.

      — Все это относится к вашей биографии, — раздраженно заметил заместитель прокурора, — а нам нужен убийца. Или вы решили пошутить, заставив нас прождать целых полчаса?

      — Нет. Я уже знаю, кто убийца. Точно знаю. Но мне нужно несколько минут, чтобы сюда пришли все участники этой затянувшейся, драмы.

      — Какие участники?

      — Все те, кого мы подозревали на протяжении всех трех дней.

      В этот момент дверь в кабинет открылась, вошел Сыркин. Он мрачно посмотрел на Дронго и доложил:

      — Все собрались.

      — Вы разрешите? — обратился Дронго к Архи-пову.

      — Конечно, — кивнул Сергей Алексеевич.

      — А вы? — повернулся Дронго к заместителю прокурора.

      — Делайте что хотите, — раздраженно бросил тот, пожимая плечами.

      — Пригласите всех, — кивнул Дронго, — всех подозреваемых.

      Когда Михаил Михайлович вышел из комнаты, Дронго обратился к профессору Моисеевой:

      —- Елена Витальевна, если вам не трудно, будьте любезны пересесть за стол вместе со всеми.

      — Я тоже подозреваемая? — осведомилась Моисеева.

      — Не хочу вас обижать, но еще несколько минут — да. Только несколько минут, после чего нам многое станет ясным.

      Она не стала больше ничего спрашивать, а, пройдя к столу, уверенным, почти мужским движением, отодвинула стул, села и, достав сигареты, закурила.

      В кабинет поочередно вошли Зинков, Фирсова, Фортаков, Алексанян, Шенько, Носов, Коренев, Сулахметова и Краснолуцкая. Все вошедшие расселись на стульях вокруг стола. Архипов, подумав немного, встал и присоединился к ним.

      — А вы почему туда пересели? — недовольно спросил Левитин.

      — Я понял, что сюда собрали подозреваемых, — сказал Сергей Алексеевич, — а насколько мне успел вчера вечером сообщить в больницу Михаил Михайлович, в списке, который составляли для следователей, совпали двенадцать фамилий. И среди них моя фамилия была первой. Я не смею подозревать никого из моих сотрудников. Поэтому должен сидеть вместе с ними, пока ничего не прояснилось. Знаете ли, во время Второй мировой войны имел место довольно характерный эпизод. Оккупировавшие Данию фашисты обязали всех евреев — граждан Дании, носить сионистские звезды, дабы каждый из арийцев мог отличить датчанина от еврея. Так вот, первым, кто надел эту звезду, был сам король Дании, посчитавший, что не смеет отделять себя от части своих подданных. Понимаю, что аналогия хромает. Я не король Дании, эти люди не мои подданные, а вы, конечно, не фашисты, хотя кабинет мой и успели оккупировать, однако я считаю, что в принципе все повторяется. В той или иной степени все ясно. Либо я сижу с ними, либо мы уходим отсюда все вместе. Третьего не дано.

      — Конечно, с нами, — твердо сказала Моисеева, чуть отодвигаясь и давая возможность директору института сесть рядом со всеми.

      Сыркин молча встал и, не сказав ни слова, присоединился к группе. Двенадцать человек сидели за столом, ожидая вердикта, который должен был огласить Дронго. Он посмотрел и увидел глаза убийцы. Вернее, увидел боль в глазах убийцы. Дронго уже не сомневался, что убийца все понял. Понял, что Дронго удалось просчитать и раскрыть два страшных преступления. Они обменялись взглядами лишь на мгновение, но Дронго успел заметить, как дрогнули эти глаза.

      — Может, вы перестанете наконец устраивать театральные паузы и эффектные трюки? — разозлился Левитин. — Говорите, кто убийца?

      — Сначала я должен вам изложить ход событий, предшествующих этим преступлениям, — сказал Дронго.

      Левитин снова хотел возразить, но неожиданно почувствовал, как его осторожно взял за локоть Климов, словно попросив не мешать. И полковник промолчал.

      — С самого начала я не поверил в версию маньяка, — начал свой рассказ Дронго. — Тут не было логики. Эти появлявшиеся время от времени порнографические журналы, которые словно нарочно будоражили общественное мнение, и страшное убийство. Ведь подлинный маньяк должен получать удовлетворение от чего-то одного. Либо от шокирующих журналов, в которых, кстати, не было ничего кошмарного, либо от страданий своих жертв, которые он им причинял во время нападения на них. Кстати, мои выводы подтвердил и Михаил Федорович Сваневский, психиатр с мировым именем.

      Ход мыслей, которые я излагал присутствующим здесь Климову и Левитину, был верен. Убийца не маньяк. Он скорее работал под маньяка. Старался, чтобы его приняли именно в таком качестве, забыв о других подозрениях. Мои подозрения вызвало то обстоятельство, что первое убийство началось с удара в спину. Следователи и психиатры считали, что жертва пыталась убежать от насильника, и он догонял ее, пытаясь добить. Однако комната там была небольшая, и вряд ли жертва имела возможность бегать, чтобы спастись. Окна комнаты выходили на проходную, и Хохлова, если она действительно пыталась спастись, могла просто подбежать к окну и крикнуть о помощи. Но она этого не сделала. Следовательно, убийца нанес первый удар, полоснув жертву по спине, а затем, когда Хохлова повернулась, обезумев от боли, убийца нанес следующие удары.

      — Это вы говорили нам и в прошлый раз, — снова не выдержал Левитин, — все это пока одни слова, Дронго, но нет никаких доказательств.

      — Признаться, я долго размышлял над этим фактом, — продолжал Дронго, не обращая внимания на реплику, — пока в ходе опросов не выяснил, что убитая Хохлова и погибшая вчера Финкель одинаково одевались. Многие вспоминали, что в тот вечер обе молодые женщины были в джинсах и почти в одинаковых кофтах. Наверное, в блейзерах, но это деталь.

      Убийца был сотрудником -института, в этом .я не сомневался. Во-первых, он точно знал, что в этот вечер не будет уборщицы Сойкиной, которая могла помешать убийству. Во-вторых, он знал, где находится лаборатория и где обычно работают сотрудники технического отдела. Более того, убийца правильно рассчитал, что возможные крики из комнаты, где совершалось убийство, не будут слышны в лаборатории. Из этого следовало, что он по меньшей мере часто бывал в лаборатории. И, наконец, в-третьих, убийца имел возможность войти в технический отдел и похитить заранее халат Шенько, в котором он и совершал свои преступления.

      Архипов тревожно посмотрел на сотрудников технического отдела. Коренев покраснел, облизывая губы. Алексанян мрачно смотрел в одну точку. Шенько часто хмурился. Зинков сидел неподвижный, как глыба мрамора.

      — Убийца все рассчитал точно. За исключением орудия убийства. В первом случае это был какой-то нож, возможно, даже кухонный, и убийца нанес несколько легких ударов, часть из которых оказалась просто порезами. Во втором случае он подготовился более основательно, достал халат уборщицы и заранее похитил из лаборатории технического отдела инструмент для зачистки печей.

      В первом случае убийца знал, что в здание технического отдела входили три женщины — Ольга Финкель, Раиса Сулахметова и Алла Хохлова. Во втором случае действовал более расчетливо. Коренев рассказал нам, что убитая вчера молодая женщина все время смотрела на часы. Значит, убийца договорился встретиться, но не стал подходить, а ждал в душевой. И, когда она вошла, нанес несколько ударов в живот. После чего завернул халат в газету и вышел из помещения. Но, увидев вокруг людей, выбросил сверток в мусорное ведро, где он и был найден. Вполне вероятно, что убийца рассчитывал даже потом убрать этот сверток, но не успел.

      Я вспомнил, что сказала мне погибшая Ольга. Она рассказала, что, когда приносила документы из технического отдела для Моисеевой, один лист упал на пол в кабине лифта и немного намок. То есть на полу в кабине лифта была вода. Получается, что к тому времени кто-то успел убить Хохлову, быстро принять душ, чтобы смыть с рук кровь, а потом войти в кабину лифта, поднимаясь к себе в кабинет. Именно поэтому во второй раз убийца использовал уже более длинную заточку.

      — Вы нас задерживаете, — снова не выдержал Левитин, — скажите нам наконец, кто это сделал?

      — Это сделал не маньяк, — вздохнул Дронго, — это был совсем не маньяк, хотя рассудок человека, совершившего столь страшные убийства, не может быть признан нормальным.

      В комнату незаметно вошел Михаил Федорович и сел прямо у дверей.

      — Что вы этим хотите сказать? — спросил Левитин.

      — Краснолуцкая обмолвилась, что в последнее время Ольга иногда оставалась на ночь, принимая душ. И я вспомнил слова погибшей об «Эйнштейнах и Афродитах в одном лице». Ее многие не любили, но и она не любила многих.

      — Может, хватит всех этих рассуждений? — нервно спросила Моисеева.

      — Я почти закончил. Оставалось только собрать все факты, которые были нам известны. Кто-то, перепутав Хохлову и Финкель, убил первую, тогда как пылал ненавистью ко второй. Ошибка была очевидна, и убийца исправил эту ошибку вчера, заколов Ольгу Финкель. Теперь оставалось вспомнить очевидные факты. Кто мог видеть входивших во второе здание молодых женщин? Люди, чьи кабинеты выходят на здание, где был расположен технический отдел. Моисеева, Фирсова, Зинков, Архипов.

      — Вот и до меня добрались, — пробормотал Сергей Алексеевич.

      - Убийца увидел, как в здание вошла Ольга Финкель, и поспешил за ней. Но убийца ошибся. Это была Хохлова. После совершения преступления убийца вернулся в основное здание, помыл руки или принял душ, успел подняться к себе в кабинет в кабине лифта и потом покинуть территорию института. И тогда я спросил себя, кто именно мог оказаться этим убийцей в ту ночь. И кто мог наблюдать за зданием из своего кабинета? У кого была возможность попасть в технический отдел, достав ключи от лаборатории, чтобы похитить инструмент из лаборатории? И наконец, кто мог испытывать чувство ненависти к Ольге Финкель? Это был только один человек — Георгий Ильич Зинков.

      Все обернулись на Зинкова. Тот сидел молча, не шелохнувшись. Наконец его губы разомкнулись:

      — Глупости. Все на уровне сплетен. Бабьих сплетен. Я никогда и никого не убивал. И уж тем более не хотел убить Ольгу.

      — Правильно, — кивнул Дронго, — вы никого не убивали. Более того, вы, очевидно, даже любили Ольгу, и у вас, возможно, были с ней неплохие отношения. Но она мне жаловалась, что некоторые женщины «сидят как собаки на сене», очевидно, имея в виду вашу жену. Но ваша супруга Людмила Давыдовна все видела и давно обо всем догадывалась. И именно она решила положить конец вашей связи.

      — Нет! — закричала Фирсова. — Нет.

      — Вы с ума сошли? — гневно спросила Моисеева. — Что у вас за дурацкие эксперименты над людьми? Вы хотите сказать, что сексуальным маньяком была Людмила Давыдовна?! Не смешите людей!

      — Это не смешно, — упрямо сказал Дронго, — она знала об отношениях своего мужа с Ольгой Финкель. Знала об их взаимной симпатии. Крас-нолуцкая, сама того не подозревая, сообщила нам важную деталь. В последние месяцы Ольга стала задерживаться на работе, отправляясь принимать душ. Очевидно, Людмила Давыдовна тоже заметила эту особенность.

      Фирсова сидела молча, белая как мел, вцепившись ногтями в краешек стола.

      — Все журналы и картинки были блефом, рассчитанным на отвлечение истинных намерений женщины, которая ревновала своего мужа к молодой сопернице. Она постепенно начала обо всем догадываться. И в тот вечер, возможно, заметила Ольгу, которая входила в здание сразу после работы. Именно тогда она решилась на преступление, которое уже давно готовила под видом мужчины-маньяка. Она схватила нож и поспешила в отдел. В комнате она ударила Хохлову по спине и, когда та обернулась, била ее в живот, лишь позже обнаружив свою ошибку. После этого она покинула отдел, вернулась в основное здание, в полном смятении чувств помыла руки и поднялась в свой кабинет, не заметив, что в кабине лифта даже остались капельки воды.

      Зинков, повернувшись, смотрел на жену расширившимися от ужаса глазами, а та молчала, все еще продолжая держаться за краешек стола.

      — Людмила Давыдовна все сделала правильно, — безжалостно продолжал Дронго, — за исключением одной небольшой детали. После совершенного убийства она прячет халат Шенько и в полном смятении сообщает Фортакову, что они идут в гости с Зинковым. Но самого Георгия Ильича она забыла об этом предупредить. И когда я недавно уточнил у него, куда они отправились в день первого убийства, он честно сказал, что они поехали домой. И Фортаков заметил, что они поехали домой. Это был небольшой прокол, но заметный. Во втором случае все было выверено дощ секунды.

      Она договорилась встретиться с соперницей у женской душевой. Когда Ольга подошла туда, она была уже в самой душевой. Коренев видел, как закрывалась дверь. Очевидно, она открыла дверь и позвала Ольгу. Та вошла в душевую ничего не подозревая, и получила несколько ударов в живот. После чего Фирсова поднялась наверх и попросилась на прием к Архипову.

      Все смотрели на Фирсову, а та молча уставилась на своего мужа, лишь качая головой, словно отрицая саму возможность убийства.

      — Нет, — шептала она, глядя на него, — нет, нет...

      — Все на уровне рассуждений, — хрипло сказал Левитин, не в силах переносить эту сцену. — Где доказательства?

      — В ГАИ, — сказал Дронго.

      — Что? — не понял Левитин.

      — Фирсова имеет автомобиль, но не управляет им в городе. Я заинтересовался, почему она до сих пор не имеет прав. Оказывается, дважды медкомиссия обращала внимание на зрение Фирсовой. Она дальтоник, плохо различает цвета. Этот медицинский факт зафиксирован в ее личном деле, и поэтому ей до сих пор не выдают права. А убийца перепутал цвет блейзеров Ольги Финкель и несчастной Аллы Хохловой. Темно-синий цвет так легко перепутать с черным, когда плохо различаешь цвета. Вам нужны еще доказательства?

      — Нет! — закричала Фирсова, качнувшись. — Нет, я не хотела. Я их не убивала. Нет, я их не убивала.

      Зинков бросился к ней. Сидевшие рядом сотрудники повскакивали со своих мест.

      — Нет! — кричала Фирсова, вырываясь из их рук. — Нет, — продолжала кричать она.

      — Сестра, — позвал свою сотрудницу, находившуюся в приемной, Михаил Федорович, вскакивая со своего места, — быстрее укол.

 

      Эпилог

      Все уже давно разъехались. Фирсову увезли в больницу, Михаил'Федорович поехал вместе с ней. Зинков также вызвался сопровождать супругу. После того как разошлись потрясенные сотрудники, в кабинете Сергея Алексеевича, кроме него самого, остались полковник Левитин, следователь Климов, профессор Моисеева и Дронго.

      — Как вы догадались? — настаивал Климов. — Или вы подозревали ее с самого начала?

      — Нет, конечно. Но журналы и удар в спину меня сильно смутили. Потом я понял, что меня беспокоит. Почему убийца выбрал столь неудачное место? Почему решил действовать именно на территории института? Настоящий маньяк никогда не выдает себя таким образом. Наоборот, он маскируется, стараясь совершать свои преступления подальше от дома или своей работы. А появившийся в институте маньяк словно нарочно вызывал огонь на себя. Именно тогда я проверил все материалы о маньяках, появлявшиеся в центральной печати. И отметил для себя, что примерно десять месяцев назад во всех газетах писали о разоблаченных и найденных маньяках. Это была уже характерная деталь.

      Когда произошло второе убийство, я не сомневался, что все дело в самой Ольге. Убийца охотился именно за ней. Но кому могла помешать молодая женщина? И почему обе убитые были из одного отдела? Вывод напрашивался очевидный — это не маньяк. Сначала я подозревал Зинкова, считая, что тот решил избавиться от надоевшей ему пассии. К тому времени мне было очевидно, что между Зинковым и молодой женщиной могли быть какие-то отношения, хотя мне лично больше понравилась Фирсова.

      В разговоре со мной раздраженная Ольга бросила несколько фраз, которые слишком явно свидетельствовали о ее чувствах. Позже Фортаков рассказал мне о вечере первого убийства, когда его руководитель отдела переоделась и, сидя в машине, ждала своего супруга. Она хотела обеспечить себе очевидное алиби. А я обратил внимание на то, что они поехали домой. И на тот явный факт, что она дальтоник.

      Сегодня утром, разговаривая со мной, Михаил Федорович Сваневский объяснил, что психические отклонения бывают в результате возможных травм не только физического характера. Как мне удалось выяснить, несколько лет назад Фирсова потеряла первого мужа в автомобильной аварии. И тогда она его не просто потеряла, а пережила очень сильную психическую травму, даже попала в больницу. Наверняка это сильно сказалось на ее характере. Когда женщина в ее возрасте находит второго мужа. да еще такого, как Зинков, моложе нее на два года, перспективного, талантливого ученого, ей подсознательно кажется, что каждая молодая девушка хочет отнять подобное сокровище. Очевидно, отсюда у нее начали развиваться разного рода психозы. А когда в техническом отделе у ее мужа появилась молодая особа, то у нее начались срывы. Тем более что Зинков и его молодая сотрудница явно не скрывали симпатий друг к другу.

      Дело даже не в том, были они любовниками или нет. В любом случае в воображении Фирсовой они были таковыми. И для нее это было настолько страшно, что она решила бороться за свое счастье любым способом. Второй раз терять мужа она не могла.

      — Это я виноват, — горько сказал Архипов, — я обязан был догадаться. Или заметить ее состояние.

      — Никто не виноват, — возразил Дронго, — скорее это судьба. В тот вечер она, очевидно, увидела, как ее соперница входит в здание. Фирсова побежала в здание в страшном состоянии и, лишь нанеся несколько ударов, обнаружила, что ошиблась. Во втором случае она действовала наверняка. Казалось, что все было правильно рассчитано. У нее был странный рассудок. Она была абсолютно логична в своем нелогичном поведении. И лишь некоторые детали, предусмотреть которые она не могла, подвели ее.

      — Какая страшная судьба, — пробормотал Сергей Алексеевич. — Я даже не мог предположить. Что с ней теперь будет?

      — Ее будут лечить, — печально сказал Дронго, — долго лечить. Если врачам удастся, они докажут, что она действовала оба раза в состоянии аффекта.

      — Не получится, — вздохнул Климов, — она оба раза готовила преступление, а это уже наличие умысла. Не получится, — повторил он, — нам придется передать дело в суд.

      — Она просто защищала свое счастье, — задумчиво сказал Дронго, — может быть, страшными методами, чисто по-женски. Ей казалось, что судьбе угодно второй раз над ней посмеяться. Неужели это так непонятно?

      — Вы нашли убийцу, — патетически сказал Левитин, — я, признаться, не ожидал...

      — Я нашел несчастную женщину, — возразил Дронго, — несчастную женщину, которую я раздавил.

      — Да, — вдруг громко произнесла Моисеева, — вы ее раздавили. Вряд ли Георгий Ильич сможет относиться к ней так же, как раньше. Вам следовало об этом подумать.

      — Вы хотите сказать, что мне не следовало находить убийцу?

      — Нет, конечно. Но следовало найти какой-то способ, в общем, иначе показать Фирсовой, что она разоблачена. Вы сыграли на ее шоковом состоянии. Я вас понимаю, Дронго, это был азарт охотника. Но психику женщины вы раздавили полностью. И заставили ее признаться в присутствии человека, которого она любила больше всего на свете. Ни одно наказание не будет для нее страшнее того, что вы здесь устроили. Ни одно, — Моисеева торопливо достала сигареты и вдруг, чисто по-женски всхлипнув, поднялась и выбежала из кабинета.

      — Женская истерика, — недовольно заметил Левитин.

      - Нет, — возразил Дронго, — она права. Мне. иногда кажется, что я работаю ассенизатором человеческих душ. Это так тяжело — каждый раз становиться неумолимым судьей для другой души. Иногда даже понимая мотивы преступления. Это мой крест, Левитин, и я буду нести его всю свою жизнь.

      Он тяжело поднялся и пошел к выходу.

      — Подождите, — позвал его Сергей Алексеевич, и, когда Дронго обернулся, он тихо произнес: — Извините меня, что я вас втравил в эту печальную историю.

      — Это вы меня простите, — сказал Дронго. — Я даже не думал, что когда-нибудь буду жалеть убийцу не меньше, чем его жертвы. До свидания.

      Он вышел в приемную. Там находились секретарь Архипова и профессор Моисеева. Увидев Дронго, обе женщины, не сговариваясь, отвернулись, словно считая его лично виноватым в случившейся трагедии. Дронго понимающе усмехнулся и пошел к лифту. Его никто не провожал. Он шел по двору, чувствуя на себе взгляды. Шел, как всегда, один, с чувством пустоты в душе. В проходной он сдал свой пропуск, уже зная, что никогда больше не появится в этом институте.