Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ

КРОКОДИЛ ИЗ СТРАНЫ ШАРЛОТТЫ

 

Анонс

 

Кто убил Алицию, подругу Иоанны? Агенты международного шпионажа? Таинственная шайка бандитов? Идя по следу убийц, неуемная Иоанна попадает в Копенгаген и здесь, на бегах, неожиданно помогает Интерполу разоблачить преступную группу. Но самая большая неожиданность подстерегает Иоанну и читателей в финале повести, остроумно ломающей привычную классическую схему детектива.

В романе читатели встретятся со старым знакомым Иоанны прокурором Дьяволом, с которым вы впервые познакомились в книге "Подозреваются все".

 

* * *

 

На первых порах, сразу по возвращении, я ничего особенного не заметила. Алиция была прежней Алицией - такая же рассеянная, такая же душевная, как всегда по уши в делах. А у меня и своих хватало, хотелось обойти всех друзей и знакомых - шутка ли, год не виделись, - хотелось понежиться в кругу соскучившихся домочадцев, так что вникать в ее дела я не стала, да и зачем. Меня, правда, слегка озадачивало ее легкомысленное отношение к будущему своему замужеству - оно у нее все откладывалось из-за каких-то там помех, отодвигаясь в туманную даль. А может, она просто передумала, решила я, может, проволочки ей даже на руку, ведь узы брака никогда не казались ей такими уж священными. Я привезла ей на этот счет не слишком хорошие новости, меня они даже немного сбивали с толку - похоже, Гуннар погряз в сомнениях, - но Алиция слушала меня вполуха. Казалось, мысли ее заняты совсем другим.

И только недели через две она слегка приоткрыла завесу молчания. Навестила впервые после моего приезда, любовалась в ванной заграничным моим приобретением - роскошным новеньким унитазом. Красавчик потрясающе вписывался в общую тональность интерьера, и Алиция одобрила мой вкус, заметив только, что к такой сантехнике еще бы хорошего столяра, чем меня ничуть не озадачила, потому как понятно было, что имеется в виду водопроводчик.

- Нервы у меня, - без всякого перехода объявила она, рассеянно созерцая салатовую, сверкающую девственной новизной посудину.

- Что-нибудь случилось? - поинтересовалась я, отвлекшись от дум об умывальнике - его тоже надо было купить в пару к унитазу, какого черта я его не купила?

Алиция отвела взгляд от сантехники и, пытаясь замять разговор, изобразила беззаботный смех - выглядело это так, будто она рычит, брезгливо на кого-то ощерясь. Потом помрачнела и вздохнула.

- Кстати, у тебя еще осталась твоя успокоительная микстура? Вдруг это как раз то, что мне надо?

- Еще есть. Могу дать целую бутылку, у меня их две. Все равно прокиснет, последнее время я ее не употребляю, не до нервов.

Микстура стояла тут же, в аптечке. Алиция вытащила пробку, понюхала и хлебнула прямо из горла. Поставив бутылку на умывальник, она сразу про нее забыла, судорожно потянувшись за стаканом с водой.

- Да, редкостная гадость, - выдохнула она.

- Положи к себе в сумку, а то ведь оставить, - сказала я и, плотно закрыв пузырь, для верности сама запихнула его в нейлоновую косметичку, а потом в сумку, ни сном ни духом не ведая, что делаю это себе на погибель.

- Так что у тебя все-таки с нервами? - не удержалась я от расспросов, когда мы вернулись в комнату.

Кроме нас двоих, дома никого не было - Дьявол, отрада моего сердца, поехал за четвертым партнером для бриджа. С минуты на минуту они могли появиться. Алиция закурила сигарету, бросила спичку в кофейную чашку и мрачно уставилась в окно.

- Боюсь, - сквозь зубы процедила она.

- Чего?!

- Не знаю. Трудно сказать. А вообще-то, может, из-за мнительности. Нервы расшатаны.

- Может, у тебя депрессия?

- Депрессия? Да вроде нет. Не замечала.

- Так чего ж ты маешься? Какие-нибудь неприятности? Денег нет?

- Деньги есть, неприятностей нету. Просто нервничаю.

- Из-за свадьбы? - подумав, неуверенно предположила я.

- Чьей свадьбы? - оживилась Алиция.

- О Господи, твоей!

- А, моей. Нет, с какой стати. Я ведь пока еще замуж не выхожу. Не знаю, возможно, я все преувеличиваю.

- Наверняка преувеличиваешь. Человек всегда, когда нервничает, преувеличивает, а оттого еще больше нервничает, глядишь - и попал в порочный круг. Попробуй расписать свою нынешнюю ситуацию на бумаге. Вспомни наше средство от депрессии.

Надо сказать, когда-то в младые лета мы изобрели безотказное средство от депрессии. Берется лист бумаги, лучше в клетку, и на нем двумя столбиками, по пунктам, расписывается все плохое и все хорошее. Все, что уже случилось и что еще может случиться, неудачи с далеко идущими последствиями и без оных, все убытки и приобретения - моральные и материальные, все факты и прогнозы - одним словом, все, что на данный момент тебя волнует. Если столбик "плохое" оказывается длиннее столбика "хорошее", а это уж как пить дать, прибавляешь третий столбик и в него вписываешь рядом способы нейтрализации плохого. Депрессию как рукой снимает!

Как-то, еще в нежном возрасте, я к прочим напастям вписала одно за другим: "1. Нет кавалера. 2. Потеряла расческу", а в столбике "Что делать" прописала противоядие: "Купить" - средство, конечно, эффективное, но только по отношению к расческе.

В более солидном возрасте записывались события уже другого рода, вроде вот такого трагического:

"Пропал план благоустройства города!" - а рядом беспечным росчерком было нацарапано: "Ну и что? Не я же его посеяла!"

В догадках и прогнозах я оказалась не сильна, каких только ужасов не воображала, каких только не придумывала профилактических средств, одного лишь не предусмотрела - что мой ребенок устроит однажды в квартире пожар, - и, как выяснилось, дала маху.

Так я из Алиции больше ничего в тот раз и не вытянула - вернулись Дьявол с Янкой, наш тет-а-тет разросся в компанию, а после бриджа гостей по домам развозила не я, а Дьявол.

Спустя два дня я случайно увидала Алицию на улице. Она махала рукой всему подряд, что только ни проезжало мимо. Я ехала на своем замечательном "вольво" - подвижном, как ртуть, послушном, как овечка; заметив Алицию, я сразу тормознула. Она мне страшно обрадовалась и завопила:

- Слушай, подвези, если можешь! Времени у меня в обрез!

- О чем речь! Домой? - и я свернула на Мо-Кртов.

- Нет, в противоположную сторону, на Старое Място!

- О Боже! - простонала я, нажав на тормоза, чтобы вовремя свернуть в конце Сенкевича. "Конец Сенкевича" звучит, может, и странновато, но что поделаешь, когда тормознула я как раз в этом месте. - Говори толком! Куда именно на Старом Мясте?

- Погоди, - замялась Алиция, озираясь назад. - Не знаю, не помню, покажу по ходу. Слушай, - заявила она вдруг, - а ты не можешь сделать так, чтоб эта тачка нас опередила? Вон тот синий "опель" за нами!

- Могу, конечно, - обреченно кивнула я, прикидывая в зеркальце заднего вида ситуацию. - Но ты ведь, кажется, спешишь?

- Спешу, только у меня, понимаешь, идиосинкразия на синие "опели". Или "опли"?

Я сбросила скорость сразу за Крулевской и прижалась вправо без сигнала, чтобы сбить противника с толку. Ради Алиции я готова была даже на штраф. Синий "опель" опередил нас, и промелькнувший профиль водителя показался мне знакомым.

- Если он свернет на Сенаторскую, то ты езжай прямо, а если поедет прямо, свернешь ты, - распорядилась Алиция.

Я собиралась подчиниться ее приказу, но не тут-то было: "опель" проделал то же самое, что, и я. Съехал вправо и перед самой Сенаторской так резко сбавил скорость, что пришлось его опередить.

- Черт! - прокомментировала Алиция. До поры до времени не вникая в причины ее отвращения к симпатичному, что бы там ни было, "опелю", да и вообще ни во что не вникая, я вопреки всем мыслимым правилам движения выкинула такой финт, какой "ягелю" и не снился. Ехала я по средней полосе. Мой замечательный "вольво" крутанул почти на месте влево, эффектным рывком пропорхнул поперек лавины автомашин и, свернув в обратную сторону, нырнул в сплошной поток, хлещущий с трассы В-3, каким-то чудом найдя в нем просвет. Ни единой милицейской души поблизости не оказалось.

- Недурственно, - похвалила меня Алиция. - А теперь что будешь делать?

- Не уверена, что автоинспекция присоединилась бы к твоему комплименту. А вообще что у тебя с этим "опелем"? Тебе позарез надо ехать за ним?

- Наоборот, мне надо скрыться от него к чертовой матери, - с чувством сказала она. - Очень уж часто я его в последнее время вижу, глаза намозолил. Поезжай на Старое Място так, чтобы ненароком снова не напороться на него.

Я подумала, что тогда лучше всего вернуться на ту же дорогу, не собирается же "опель" вечно торчать на Сенаторской. А еще я подумала, что у Алиции насчет него какой-то заскок.

- Ты знаешь этого типа? - спросила я, вспомнив знакомый вроде бы профиль.

- Может, и знаю, - как-то странно ответила Алиция. - Не уверена.

- Сдается мне, где-то я его видела. Случайно не помнишь, где и когда?

- Надеюсь, что ты его не видела никогда в жизни, - помолчав, сказала она как-то уж слишком серьезно. И тут же сменила тему:

- Слушай, а может, ты мне вернешь наконец словари?

- О Боже! - вырвалось у меня. - Алиция, пощади, умерь хоть чуть-чуть полет своих мыслей! Или словари тебе вспомнились в связи с этим типом? Теперь куда?

- Поезжай через рынок и сверни налево за Барбаканом. Не сейчас, дальше.

- Там нет знака?

- Не знаю, если есть, высадишь.

- Хорошо, отдам тебе словари. Завтра же привезу. Нет, послезавтра. Вечером. Будешь дома?

- Наверно, на всякий случай позвони. Вот здесь! Останови, я выйду.

Я послушно остановила машину, не успев ничего выяснить насчет того типа.

- Большое тебе спасибо, - сказала на прощание Алиция. - Ты даже не представляешь, как ты меня выручила. Позвони послезавтра, пока!

И ушла - ушла в ту сторону, откуда приехали.

Собственно, ничего особенного не произошло. Будто я никогда не видела Алицию в растрепанных чувствах! А может, она всерьез нервничает, может, у нее для этого есть какие-то важные причины? Синий "опель"?.. Ну да, ехал за нами, это факт, а если случайно? Оторвались мы от него довольно легко, хотя попробуй угнаться за моим удальцом "вольво"! Я даже не заметила, какой у него номер... Интересно, как тут Алиция без меня жила? Насколько я знаю, ни с чем таким опасным ее жизнь не связана, ей нечего и некого бояться. Или я не все знаю?.. Ее брак должен был состояться уже несколько месяцев назад, почему они тянут? Последнее время Гуннар выглядел недовольным... или расстроенным?.. Этот профиль, где-то я его видела. И почему она сказала "надеюсь"?

Такими вот мыслями, неясными и бестолковыми, была забита моя голова, когда я возвращалась в тот раз домой, а потом они быстро улетучились - своих забот хватало. Через день я позвонила Алиции, но дома ее не оказалось. Позвонила на следующий день, и меня озадачила ее реакция. Она восприняла мой звонок так, будто мы с ней не виделись по меньшей мере лет пять и уж чего-чего, а что я ей позвоню, она ну никак не ожидала.

- Обязательно приходи! - обрадованно вопила она в трубку. - Посмотришь, какой ремонт я сделала!

Тут я окончательно обалдела, ведь не далее как три недели назад, сразу же по приезде, я уже сподобилась любоваться ее свежевыкрашенными стенами. Что-то тут не так, подумалось мне, не могла же она вдруг, в одночасье, впасть в такой глубокий маразм! На языке уже вертелся вопрос, не принимает ли она меня за кого-то другого, но я отложила его на потом, пообещала только прийти вечером и упомянула о словарях.

- Ах, ну да! - возликовала Алиция. - Помню, мне от тебя что-то нужно, а вот что - хоть убей не соображу. Конечно же, словари! Приезжай, с семи я дома!

Раз с семи, то я на всякий случай приехала после восьми. И не увидела в ней и следа кипучей той радости, которой она меня окатила по телефону. Обычной ее рассеянности как не бывало, выглядела она озабоченной, даже встревоженной.

- Слушай, я боюсь, - тихо сказала она. - Боюсь как не знаю кто. Ты не думай, я отлично помню, что ты у меня была, просто мне требовался повод, чтобы тебя пригласить. А про словари как на грех позабыла. Кстати, ты ими пользуешься?

- Постоянно. Пытаюсь с их помощью читать французские и английские детективы, и как раз сейчас у меня завелось кое-что из этого чтива. Не вовремя ты про них вспомнила.

- Можешь в следующий раз забрать. Мне они не нужны.

- С удовольствием заберу, но, убей меня Бог, ничего не понимаю. Почему тебе нужен какой-то повод, чтобы меня пригласить? А просто так я уже не могу тебя навещать?

- Не знаю. Мне страшно. По-моему, за мной все время следят. Я даже уверена.

Я поморщилась и пожала плечами:

- Ну допустим. А ты что, ведешь преступный образ жизни, воруешь, собираешься умотать с награбленным? Да пусть себе следят на здоровье, не обращай внимания.

- Мне страшно! - упрямо повторила Алиция. Да, с нервишками у нее и впрямь неладно. Она не могла усидеть на месте, то и дело вскакивала, шастала из комнаты в комнату, из угла в угол. Я не собиралась бегать за нею во время разговора, а потому передвинула кресло и пристроилась в соединяющей обе комнаты двери - широкой, в четыре филенки. Дверь эта всегда была раскрыта настежь и даже приперта мебелью - Алиция, живя одна, не видела надобности ее закрывать.

- Чего ты боишься, черт тебя забодай! - потеряла я всякое терпение. - Есть же какие-то основания?

Алиция остановилась у комода "антик" и начала переставлять с места на место безделушки.

- Боюсь, что я слишком много знаю, - задумчиво протянула она.

Я уставилась на нее в полной растерянности.

- Ну хорошо, тогда скажи мне что-нибудь из того, что ты знаешь. Будем бояться вместе. В компании веселей.

- Не валяй дурака, я серьезно. И ничего из того, что знаю; тебе не скажу - впутывать не хочу. Я-то узнала про это случайно. Помнишь тот наш разговор, когда я попросила переправлять мне не все письма?

- Помню. Ну и что?.. Никаких писем и не было, только одно, от Соланж. Ты его имеешь в виду?

- Нет. Были еще, но они пересылались не через тебя.

- Какая разница. Все равно я в этих языках не разбираюсь.

- Твое счастье. А я вот разбираюсь. Одно из писем попало ко мне случайно. Не здесь...

Она умолкла, все с тем же отсутствующим видом скользнула по мне взглядом, потом перешла в другую комнату и теперь стала общипывать гвоздики, стоявшие на столике. Я поворотилась в кресле за ней.

- Ну и?..

- Вдобавок ко всему неясно, кого надо бояться, тех или других. Скорее всего тех, о которых я чересчур много узнала...

- ...а не других, которые хотели бы узнать столько же? - ухватила я на лету. - На твоем месте я бы со всем этим куда-нибудь обратилась.

- Ни в коем разе! - решительно отрезала Алиция. - То есть ты бы, может, и обратилась, а я нет. У меня на этот счет свои соображения. Кстати, не забывай, ты заодно со мной на виду.

Она оставила в покое гвоздики, переместилась к застекленному шкафу и вытащила свечи. Две длинных красивых красных свечи. Я снова развернулась вслед за ней, и взгляд мой упал на стенку рядом со шкафом.

- О! - я была приятно удивлена. - Я вижу, ты почище меня увлекаешься контрастами!

Из свежевыкрашенной стены торчал безобразной величины крюк - на такой запросто можно было подвесить тушу мамонта. Наверняка выдержал бы. И на таком вот крюке, на изящном красном шнурочке, висела пара хорошо мне знакомых кастаньет. Этот одиноко торчащий крюк я давно приметила и все ждала, что на нем окажется зеркало в мраморной раме или что-то подобное, но уж никак не вещица весом в пятьдесят граммов. Алиция перехватила мой взгляд и рассмеялась.

- Здесь раньше висела та пошлая мазня, помнишь? Закрывала дырку в стене. Пошлятину я выкинула и собиралась повесить какую-нибудь картину взамен, но пока не нашла подходящей, а если в стене есть крюк, то на нем должно что-то висеть, логично? Не пропадать же ему зря. Погоди. Сейчас угощу тебя кофе.

Она положила на стол вынутые из шкафа свечи, достала чашки. Я следила за ее действиями со снисходительной иронией - вполне понятной, если учесть, что на столе уже были две чашки, выставленные пару минут назад.

- Алиция, приди в себя, - со вздохом сказала я. - Или ты это на случай, если мы вдруг начнем двоиться?

- Ох, что это я, - удивилась Алиция и вернула чашки на место. - Пойми ты наконец, я боюсь! Места себе не нахожу! Вся на нервах!

- А мое лекарство пьешь?

- Осталось на самом донышке. Помогает, но ненадолго. Перед сном принимаю двойную дозу, иначе заснуть не могу. А только усну, кошмары донимают. Просыпаюсь - и снова пью. Да, так что я собиралась сделать?

- Кофе меня угостить. Наверно, для этого надо поставить воду.

На кухню я за ней не поплелась, сидела в кресле между двумя комнатами и, мобилизовав все свои мыслительные способности, напряженно думала. Наконец мне показалось, что я до чего-то додумалась. Ее скупые намеки наводили на кой-какие смутные догадки, и от этих догадок мне стало нехорошо. Неужто Алиция и вправду влипла в серьезную историю? Да, дело неладно.

Я закурила и, поискав глазами пепельницу, увидела ее на столике, придвинутом к двери. Я потянулась за ней, и тут взгляд мой упал на дверной косяк. И косяк, и филенки были новые, из натурального благородного дерева, покрытого прозрачным бесцветным лаком. Я всегда питала слабость к хорошему струганому дереву, к его изысканному рисунку. Погруженная в свои мысли, я машинально постучала по дереву ногтем, провела пальцем по слоистым завиткам, наткнулась на сук, взглянула - да так и прикипела глазами. Круглый, в слоистых разводах, он торчал в полуметре над полом. Я все водила по нему пальцем, что-то меня в нем озадачивало. Подумаешь, невидаль - какой-то сучок, хотя бы и лакированный. Но почему-то я сползла с кресла, присела на корточки и, затаив дыхание, уставилась на него, чуть не уткнувшись носом. Я не верила своим глазам, не знала, что и подумать. Нет, ни один сук на свете быть таким не может...

Не знаю, сколько я так просидела в полном ступоре, бессмысленно таращась на маленький кружочек, только вдруг почувствовала, как меня бросило в жар. Стоило лишь сопоставить этот странный сучок с тем, что мне удалось выудить из Алиции, с ее дурными предчувствиями и страхами - и все встало на свои места. Подтверждались мои самые худшие опасения и догадки Голова у меня сразу заработала как часовой механизм, мысли шестеренками цеплялись одна за другую. Предупредить Алицию! Она наверняка об этом не знает! Во что бы то ни стало предупредить, пока она еще чего-нибудь не сболтнула! Но как?! На кухне?.. Исключено, на кухне может быть то же самое. Мало ли какими сюрпризами напичкали эту квартиру! Вот идиотка, вздумалось ей, видите ли, обновить свое гнездышко!..

Алиция вернулась со жбанчиком кофе. Я подсела к письменному столу и на клочке бумаги нацарапала: "Ничего не говори! Делай, что я скажу! Подыгрывай!"

- Что у тебя там? - заинтересовалась Алиция.

- Ресница попала в глаз, - невозмутимым тоном заявила я, подсовывая ей листок. - Погоди, сейчас вытащу.

Алиция прочла и испуганно вылупилась на меня. Глаза у нее превратились в два больших вопросительных знака. В панике я не догадалась продумать план действий и теперь не могла сообразить, как же нам с нею объясняться. Говорить шепотом нельзя, отмалчиваться тоже - словом, ни под каким видом нельзя показывать, что мы сориентировались в ситуации. Я схватила еще листок.

- Кстати, ты мне собиралась показать фотографии! - сказала я тоном, который должен был изобразить беззаботное любопытство. - Нашлись они наконец?

- Ах да! - спохватилась Алиция. У нее получалось даже лучше, чем у меня, голос звенел простодушным оживлением, странно, правда, контрастировавшим с напряженной гримасой на лице. - Погоди, сейчас поищу.

Но она осталась столбом торчать передо мной, пока я не показала знаками, что ей следует рыться в ящиках и шелестеть бумагами. Она схватила все на лету, продемонстрировав недюжинный интеллект: глаза ее уткнулись в листок, на котором я писала, а руки задергали ящики письменного стола. Перерывая их содержимое, она то и дело самозабвенно вскрикивала: "Может, здесь? Нет, не то. Вот они! Нет, не они! Куда же я их сунула?"

А я тем временем в спешке набрасывала по пунктам инструкцию:

"1. Ты что-то нашла. И вспомнила про срочную работу! Сделай так, чтобы я с тобой попрощалась!

2. Диалог. Ты: Мне надо срочно это закончить! Я: Не провожай меня, я еще зайду в ванную!

3. Пару секунд пошелестеть!

4. Выходишь за мной на цыпочках!

5. Хлопаем дверью ванной, тихонько выходим на лестницу, там я тебе все скажу.

6. Вернувшись, спустишь воду, пошумишь, покрутишь краны, хлопнешь дверью".

Получилось, может, и бестолково, но я надеялась на се сообразительность. Во мне вдруг прорезалась маниакальная осторожность, еще бы, при таких-то подозрениях! Похоже, дело тут и впрямь нечисто, не зря Алиция боится. Скорей всего, ее квартира под наблюдением. Может статься, от их внимания не ускользнет и то, сколько времени мне понадобилось, чтобы выйти на лестницу. Надо сделать так, будто я вышла из комнаты сразу, а потом еще застряла в ванной, с Алицией уже не разговаривая. Главное - эти типы не должны догадаться, что мы говорили с ней на лестнице. Уж на лестнице-то, надеюсь, не опасно?..

Я подала Алиции листок и сказала:

- А это что у тебя в руках? По-моему, те самые фотографии!

Алиция непроизвольно уставилась на коробок с кнопками, который как раз вертела в руках.

- Гм, и правда! - возликовала она и так же непроизвольно протянула его мне. - Вот, смотри.

Утруждать себя рассматриванием кнопок я не стала, кнопки как кнопки, и даже бумагой не шелестела, трезво рассудив, что от обыкновенных фотоснимков никаких акустических эффектов быть не может.

Алиция изучила инструкцию, в конце приписала: "Сейчас?" - и вопросительно воззрилась на меня.

Я кивнула головой и сказала:

- А эта толстуха сзади - кто такая?

- Подруга хозяйки, - не задумываясь ответила Алиция. - Послушай... - испуганно протянула она, словно вдруг вспомнив что-то очень неприятное. - Погоди, кажется... О Господи!

- Что с тобой? - с готовностью подхватила я. - Здесь ты очень хорошо вышла.

- Куда вышла?! - взвизгнула Алиция. - А, ну да! Слушай, ты меня, пожалуйста, извини... совсем из головы вылетело! Мне ведь позарез надо дорисовать к завтрашнему утру один эскиз. Ах, черт! Нужно было сегодня, но если я отдам утром до восьми, то еще сойдет. Придется сесть за него прямо сейчас!

- Ну ты даешь, не могла сделать раньше? - вознегодовала я - на этот раз совершенно искренне, считая, что Алиция чересчур мягко выразила свой ужас. Могла бы чертыхнуться и покрепче, с большим чувством!

- Забыла! Только сейчас нашла его, под фотографиями лежал. Ты уж прости меня!

- С тобой рехнуться можно. Ладно, Бог простит, трудись, а я сейчас уйду, только вот снимки досмотрю, если позволишь, конечно.

- О чем речь, смотри сколько хочешь, а я прямо сейчас сажусь за работу. Тут еще непочатый край.

- Садись, садись. Не обращай на меня внимания, можешь даже не провожать, до двери я сама доберусь и ничего по пути не сопру. Да будет тебе известно, обычай провожать гостей возник не только оттого, что в старых замках можно было заблудиться, но еще из-за опасений хозяев, что гости по дороге что-нибудь стибрят. Ты не возражаешь, если я загляну перед уходом в ванную?

- Нет, конечно!

- Удачные получились снимки, вот, кладу их сюда. Ну, счастливо, приятных тебе трудов! Звякни мне завтра, когда закончишь.

- Пока, позвоню. Спасибо тебе, и извини меня, бестолковую!

Весь диалог мы провели сидя друг против друга. Алиция то и дело косила глазом в листок, освежая в памяти очередность действий. На лице у нее сохранялось все то же напряжение, а в глазах стоял тот же знак вопроса. Я отложила коробок с кнопками, встала, стараясь производить как можно больше шума, взяла сумку и прошла в прихожую. Здесь я открыла дверь в ванную и подождала, пока Алиция потихоньку откроет входную дверь. Хлопнув дверью ванной, я на цыпочках выскользнула за нею на лестничную площадку.

- Ну?! - с нетерпением спросила она. Мы уселись на верхней ступеньке.

- В дверном косяке у тебя вставлен микрофон, - сказала я шепотом. - Ты знала об этом?

У Алиции на какое-то время даже дыхание перехватило.

- Нет, - тоже еле слышно прошептала она. - Вот напасть!

- Кто тебе делал ремонт?

- О Господи!. - она осеклась и наморщила лоб; на ее лице, скованном тревогой, явственно проступила еще и угрюмая ненависть. - Постой, кажется, я становлюсь чертовски понятливой. Вот что: сама я не справлюсь. Нужна твоя помощь.

- Так что все-таки происходит?!

- Они ходят за мной по пятам. Выслеживают меня. Я ведь говорила тебе, что слишком много знаю. Дико боюсь - и ни к кому не могу с этим делом обратиться. Я тебе все расскажу... - Она в нерешительности помолчала. - Но не сегодня. Не сейчас. Еще кое-что проверю, чтобы уж знать наверняка. Надо разобраться, то ли тут наши замешаны, то ли наоборот, но думаю, наоборот. У меня есть... - она снова заколебалась. - У меня есть...

- Так что же у тебя есть, черт подери?!

- Я знаю, где эта штука хранится. Если я ее отдам, может, они от меня отстанут. Наверняка они не догадываются, что я знаю, где она спрятана. А вообще все так запуталось, что теперь днем с огнем не найти! Послушай, давай завтра встретимся на нейтральной почве, в каком-нибудь месте, куда за нами никто не увяжется.

- А почему не у меня дома?

- Лучше, чтобы нас вместе не видели. А то догадаются, что я тебе рассказала. По правде говоря, я боюсь за тебя.

- Ну ты, подруга, того...

- Я знаю, что говорю, - отрезала Алиция, посмотрев на меня с каким-то неудовольствием. Я сдалась:

- Ну хорошо, единственное место, куда за нами не попрется ни один придурок, - это дамский туалет Если что, уборщица тут же его турнет. Ничего другого мне в голову не приходит. Разве что женская баня.

- Неплохая мысль, вот только знакомых бань у меня на примете нет. Можем встретиться внизу в "Европейском", в том туалете, что рядом с кафе.

- Во сколько?

- Я буду в семь, а ты приходи на четверть часа пораньше, жди меня внизу.

- Мозолить там глаза целых пятнадцать минут? Ну хорошо, сделаю вид, что навожу марафет. А кто все-таки квартиру тебе ремонтировал? По-моему, первым делом надо в этом разобраться.

- Обыкновенный маляр, с подручным. Вот ух чего совсем не понимаю, так это истории с ремонтом. Маляр был не тот.

- То есть как не тот?

- Мне присоветовали одного, а я взяла другого. Сама и нашла.

- Кто тебе присоветовал?

- Завтра все доскажу. Иди уж, и так мы тут чересчур задержались. Мне еще надо хорошенько все обмозговать.

- Прими лекарство и не забудь спустить в унитазе воду. Значит, договорились - в "Европейском", в семь. Счастливо, держи хвост пистолетом!

- Будь здорова, спасибо!

Алиция снова бесшумно открыла дверь в квартиру. Я немного постояла, подождала, пока не загудит в ванной вода и не хлопнет дверь, и только тогда спустилась вниз...

Не знаю, во сколько зазвонил телефон. Я как раз отдавалась Морфею и врубиться в разговор мне было непросто.

- Не спишь? - спросила Алиция. - Слушай, у меня к тебе просьба. Если я вдруг скоропостижно отдам концы, обязательно приди посмотреть на меня перед выносом тела. Не в службу, а в дружбу, а?

- Ты что, наклюкалась? Ведь работать же собиралась!

- А я и работаю рук не покладая. Я серьезно, обещаешь прийти? Уважь подругу, посмотри на мое тело перед выносом!

- Боюсь, зрелище окажется не из приятных, но так и быть...

- И еще. Запомни, а лучше запиши. В случае моей смерти возьмешь себе то, за что ты бралась после нашего визита к благодетелям, после всяких там виски и коньяков.

- После визита к благодетелям я бралась за "Соплицу" <Польская марочная водка.>...

- Бралась, а не лакала! Бралась...

- Матерь Божья, ну за что я такое бралась?!

- …и топотала ногами...

- Алиция, опомнись! Топотала ногами?!

- Постарайся припомнить. Спокойной ночи, - невозмутимо сказала она и дала отбой.

Хоть я была здорово ошарашена, но все ж не настолько, чтобы окончательно проснуться, прийти в себя и призадуматься. А сразу так понять, чего она от меня хотела, моя бедная голова наотрез отказывалась. Я решила, что утро вечера мудренее, и заснула с приятным чувством, что меня ждет таинственное, волнующее приключение.

 

* * *

 

Минут сорок пять я прождала в "Европейском" со стоическим хладнокровием. В полдевятого начала нервничать, тем более что уже не представляла, чем еще можно себя занять в дамском туалете. Я поднялась наверх и позвонила Алиции, совсем не надеясь, что она отзовется.

Так и есть, отозвалась не Алиция, а какой-то тип. Уточнив номер, я попросила к телефону пани Хансен.

- А кто говорит?

- Подруга.

- Ваша фамилия?

- Хмелевская, - непроизвольно назвалась я, растерявшись от нахрапистого тона.

Что это значит? Алиция решилась на особые меры предосторожности?

- По какому делу? - спросили на другом конце провода с той же беспардонностью. Терпение мое лопнуло.

- Простите, но я бы хотела поговорить с пани Хансен, - ответила я - на всякий случай вежливо, но столь же нахраписто. - Извольте позвать ее.

- По какому делу вы хотите с нею говорить? Тут я уж завелась. Буду еще всякому докладывать! Перебьется!

- Извините, но это я скажу не вам, а пани Хансен. Я вас знать не знаю. Окажите любезность, позовите ее наконец, если она дома.

- Пани Хансен к телефону не подойдет. Зачем она вам нужна?

Вот недоразвитый! И где только Алиция откопала такого? Бесполезно с ним спорить, может, Алиции вообще нет дома, а это, чего доброго, взломщик. Вот незадача, мне ведь позарез надо с ней переговорить, и как можно скорее. Я без слов повесила трубку, не нанималась же я пикироваться с этим нахалом. Что делать? Ехать к ней? Не испортить бы всю обедню... Мы ведь договаривались не показываться вместе. Ну не напали же на нее там бандиты, зачем бы они откликались, да еще так глупо!

Все больше беспокоясь, я решила позвонить ее сестре - она жила в том же доме, этажом ниже, и могла что-то знать. Могла на крайний случай подняться наверх и проверить. Надо только поделикатней заинтересовать ее ситуацией.

- Добрый день, - как можно беззаботней прощебетала я. - Вы случайно не в курсе, что там происходит у Алиции? Никак не удается поговорить с ней по телефону, там вроде люди?..

Трубка какое-то время безмолвствовала, а потом неожиданно разразилась странным каскадом звуков. Сестра Алиции плакала!

- А вы ничего не знаете? - простонала она срывающимся голосом. - Вам уже никогда не удастся с нею поговорить. Алиции больше нет! Ее убили! Сегодня ночью! Боже мой. Боже мой!..

Алиции больше нет...

Невозможно! Алиция мертва? Убита?.. Сегодня ночью! Господи милосердный!

Трубка что-то бубнила, я ее выпустила из рук и привалилась к стойке гардероба в "Европейском", всеми силами стараясь оградить свое сознание от страшной новости. Идиотская шутка, я не хочу, не согласна, я никогда не смирюсь с тем, что это правда!!!

Алиция умерла... Сегодня ночью...

Сегодня ночью она мне звонила. Наказывала что-то запомнить! Что-то важное! О чем-то просила!

"...приходи посмотреть на меня перед выносом тела..."

Какое-то время в моей голове непрерывно гудели эти слова - все равно как труба в Судный день. Абсурдная просьба наполнилась вдруг трагическим смыслом. Посмотреть на ее тело перед выносом...

Что это было, предчувствие или уверенность? Что она имела в виду? Чего-то хотела от меня, надо обязательно исполнить ее просьбу! Она боялась сказать по телефону в открытую, рассчитывала на мою догадливость. Посмотреть на ее тело... На тело?.. Перед выносом... Перед выносом! Она хотела, чтобы я как можно скорей оказалась в ее квартире, сразу же после ее смерти. Что-то у нее там дома есть... Надо непременно туда попасть! Но как?!

Милиция уже там и, конечно, ни единой живой души не пропустит. Потом квартиру опечатают, впрочем, "потом" уже будет все равно, мне надо там быть до выноса тела! Значит, еще сегодня. То есть уже сейчас. Что делать? Милиция...

И правда, милиция!!!

Я наконец вышла из ступора. Единственный человек, который может помочь, - это майор. Стоящий мужик, умница каких мало, всегда с пониманием относился ко всяким моим завихрениям. Прекрасно меня знает и может оказаться полезным...

Необходимость срочно действовать слегка привела меня в чувство. Сейчас не до стрессов, оставлю их на потом... Я стала лихорадочно рыться в сумке и наконец выудила записную книжку, где был записан телефон Центрального управления.

Без труда, с помощью невинной уловки мне удалось узнать, что майор сейчас не где-нибудь, а как раз в квартире Алиции. Я перезвонила туда и попросила его к телефону. Ясно, майор не из простачков, ему лапшу на уши не повесишь, ему придется приоткрыть хотя бы часть правды, а там он, глядишь, и сам докопается.

- Пан майор, - сказала я, - понимаю, что это противоречит всем вашим правилам, но заклинаю вас, позвольте мне к вам туда прийти! Алиция была ближайшей моей подругой и настойчиво просила меня об этом!

- О чем она вас просила?

- Просила, если неожиданно умрет, чтобы я пришла на нее, мертвую, посмотреть. Еще у нее дома. Пан майор, Алиции я обязана как никому на этом свете! Я должна!.. Ходите там за мной по пятам, не спускайте с меня глаз, свяжите мне, наконец, руки, суньте в рот кляп, но позвольте прийти!!!

- Вы с ней дружили? И давно ее знаете?

- Давно. Постойте, соображу... десять лет.

- Хорошо, приходите, - помолчав, согласился майор.

- Спасибо, через пять минут буду!

Я нисколько не сомневалась, что майор сейчас автоматически включил меня в круг подозреваемых - вместе со всеми другими ее знакомыми. Ясно, он согласился в надежде, что я сделаю или скажу что-то такое, что выведет его на след. Вдруг постараюсь спрятать или уничтожить какую-нибудь улику? А я рассчитывала на эту его надежду - и не прогадала. Пока еще мне и самой было невдомек, что там надо сделать и как себя повести.

Не знаю, как я добралась от отеля "Европейский" до квартиры Алиции на Мокотове. Людей, только что потерявших близкого человека, на пушечный выстрел нельзя подпускать к рулю.

Майор предупредил охрану, и я попала в квартиру без всяких проволочек. Вошла и нерешительно остановилась в прихожей.

- Добрый день, пани Иоанна, - любезно встретил меня майор. - Проходите. Почему вашей подруге взбрела в голову такая странная мысль - что вы должны посмотреть на ее труп?

Я тяжело вздохнула. Предвидя такой вопрос, я загодя, уже по дороге, придумала ответ.

- У нее был навязчивый страх, - уныло объявила я. - Вы ничего не знаете? Ее мать скоропостижно скончалась здесь же, в этом доме, сидя в кресле, когда Алиция где-то себе развлекалась. На нее это страшно подействовало. С тех пор она все время боялась, что умрет вот так же по-сиротски. Частенько, бывало, твердила: хоть бы нашлась рядом какая-нибудь живая душа, чтобы в последний раз бросила на меня в моем доме сострадательный взгляд. Ну и поручила это мне - видимо, рассчитывала на мое сострадание.

- А когда она об этом вас попросила? Я не сразу ответила, сначала прошла в комнату. Алиция лежала на диване совсем одетая, с таким видом, будто спала. Мне, правда, не так уж много довелось повидать покойников, но ни один из них не производил впечатление живого. А у Алиции даже цвет лица не изменился. Глаза раскрыты, никаких следов тревоги, страха, никаких признаков насильственной смерти. Неестественной казалась разве что поза: она лежала навзничь. Алиция могла спать в любом положении, только не на спине.

- Вы уверены, что она мертва? - спросила я тихо, с какой-то отчаянной, идиотской надеждой.

- Абсолютно уверен, - отрезал майор. - Можете к ней прикоснуться.

Я решила прикоснуться к руке, иначе всю оставшуюся жизнь сомневалась бы, не похоронили ли ее живьем. Да, она мертва...

Алиция... Алиция, которая всегда была воплощением жизнелюбия, Алиция, которую я ждала сегодня в отеле "Европейский", чтобы помочь ей... Я ничуть не преувеличивала, когда сказала майору, что она сделала для меня больше, чем кто-либо на этом свете! Совершенно бескорыстно, из одной дружбы, оказала мне однажды такую бесценную услугу, на какую только человек способен. Алиции я буду век благодарна, для нее готова на все возможное и невозможное... Алиция просила у меня помощи... Эта ее просьба для меня закон и сейчас, да что там - до конца, пока сама я жива...

Так уж получается: вдруг умирает человек - пусть чужой тебе, но перед которым ты был в долгу, которому был чем-то обязан, и вот ты места себе не находишь, мучительно гадая, что же теперь делать с не оплаченным тобой векселем. Навсегда оказываешься обреченным на сожаления, а то и на чувство вины. За свою жизнь Алиция не дождалась от меня и десятой доли того добра, какое сделала мне! И сейчас, после ее смерти, я обязана вернуть ей долг...

Что-то она от меня хотела. Не успела сказать, надеялась, что я своим умом дойду. Похоже, она поручила мне разобраться с делом, в котором увязла и которое ей самой оказалось не по силам. Я вспомнила выражение мрачной ненависти у нее в глазах - это у нее-то, у Алиции!..

"Приходи посмотреть на меня перед выносом тела..." Ну вот я здесь, в ее квартире. Что, что я должна... что должна? Найти? Взять на сохранение? Ума не приложу...

- Простите?.. - я отвела глаза от Алиции - кажется, майор о чем-то спросил. - Вы что-то сказали?

- Да так, поинтересовался, когда она говорила с вами насчет этого посмертного визита.

- Не знаю, - сказала я, глядя на него невменяемым взглядом. - Здесь можно курить?

Я пыталась выиграть время. Невменяемый вид дался мне без труда, я и так была почти что в беспамятстве. Как поступить, выложить ему всю правду или, может, наоборот - во имя Алиции скрывать сколько удастся? Майор поднес спичку, выжидательно вглядываясь в меня, - нечего и сомневаться, свой вопрос он будет повторять до изнеможения. Ладно уж, пощажу его.

- Какое-то время тому назад, - ответила я, можно сказать, не кривя душой. - Она упоминала об этом не единожды.

Если правда и всплывет наружу, отговорюсь тем, что со сна плохо соображала. Она позвонила мне ночью, отсюда моя забывчивость, а тем более учитывая такое потрясение...

- А когда вы последний раз с нею виделись?

- Вчера вечером, - срывающимся голосом пробормотала я, живо представив себе последнюю нашу встречу. - Здесь, у нее.

В этом можно признаться, да они и без меня установят. Моими отпечатками пальцев тут все изукрашено. Хотя бы тот же коробок с кнопками...

Ну на что, на что мне надо обратить внимание?! Неужели ей трудно было выразиться пояснее?

Я огляделась. В комнате все оставалось так же, как и вчера. Майор ненароком сам мне помог.

- Осмотритесь здесь, только ни к чему не прикасайтесь, - предложил он. - Может быть, что-то вам покажется странным. Может, что-то со вчерашнего дня изменилось. Когда вы здесь были?

- Я приехала после восьми и сидела недолго, пожалуй, не больше часа. Но ручаться не буду, на часы не смотрела.

Подойдя к соседней комнате, я на пороге остановилась. И не только потому, что хотела посмотреть на сучок в косяке. Он у меня сразу вылетел из головы, как только мой взгляд случайно упал на стену с крюком и кастаньетами. Чуть пониже, на светлой, свежеокрашенной поверхности гвоздем или каким-то другим острым предметом было нацарапано:

1. Прачечная!!!

2. Прадедовский кофр!

3. Запастись ключом!

4. Найти конверт!

Как вкопанная застыла я на пороге, вылупив глаза на послание. Инструкция по пунктам, один за другим. Чего еще искать, вчера здесь этого не было, вчера стена была девственно чистой. Вот оно, вот зачем Алиция велела мне прийти немедленно - ради завещания на стене! Я с ходу его поняла - с начала и до конца.

- Кстати, - сказал майор, - ваша подруга всегда так делала - царапала себе пометки на стене?

Я отвернулась от надписи и скорбно покачала головой, осматриваясь уже больше для видимости. Решение было принято. Ни за что на свете правду не говорить. Надпись на стене подтверждала мои самые худшие предположения.

- От Алиции всего можно было ожидать, - нашлась я. - Что касается всяких пометок на память, тут она не знала удержу. Могла записывать на клочках не больше почтовой марки, которые потом, терялись, могла - аршинными буквами на плакатных листах. А ради чего-то очень уж важного запросто оклеила бы записками всю квартиру.

- Но это уж, по-моему, чересчур - так вот испортить покрашенную стену. Вы уверены, что это ее рук дело?

- Абсолютно, - с чистой совестью заверила я. - Мне у нее и не такое доводилось видеть!

- А вчера вечером надпись была? На этот раз уклончивые ответы мне не помогут, какой дурак поверит, что я проморгала подобное украшение интерьера, если оно при мне уже имелось? Хорошо бы, конечно, ответить утвердительно, но очень уж свежими выглядели царапины. Лучше не рисковать.

- Точно помню, что нет. Но Алиция была в растрепанных чувствах - случайно нашла забытый эскиз, который ей требовалось срочно закончить и отдать. После такого прокола небось и решила сделать себе монументальную зарубку на память.

- Прачечная, - вслух прочитал майор. - Прадедовский кофр. Запастись ключом, найти конверт. Две последние записи более-менее понятны, а что означают первые?

Страшный человек, сразу ухватился за самое главное! Или у них у всех такой нюх?

- Прачечную тоже можно объяснить, - протянула я в раздумье. - Что-то сдать, получить. - А кофр... Кто знает, вообще-то был у нее старый семейный сундук, здоровенная такая махина, обитая жестью. Понятия не имею, где она его держала. Может, собиралась что-то о ним сделать?

- Положим. Возможно. Оглядитесь повнимательней, вдруг еще что-нибудь любопытное бросится вам в глаза.

Я стала осматриваться, начав, естественно, не с дверного косяка. Письменный стол и его окрестности сохранили вид побоища, правда, сейчас картина была намного эффектнее, чем вчера. Как будто все это каким-то непостижимым образом побывало в аэродинамической трубе. Кто тут потрудился в поте лица? Убийца? А может, сама Алиция искала в спешке что-то важное? Сказать майору?..

Высматривая якобы пепельницу, я скользнула глазом по дверному косяку. Сучок торчал на своем месте, но теперь уже в нем не было ничего необычного - почтенный, невинный деревянный сук, вот разве что чересчур свободно сидел в своем пазу.

Словно усох больше, чем сама доска. Микрофона как не бывало.

Я не знала, что и подумать. А вдруг вчера у меня случилась галлюцинация?

- Ничего такого не вижу, - неуверенно доложила я майору. - Во всяком случае, ничего, бросающегося в глаза. Вот только на столе бардак чуть больше обыкновенного. Да, еще эти свечи...

- Свечи? - вскинулся майор, отводя завороженный взгляд от стола.

Красные свечи, те самые, которые Алиция вчера вытащила из шкафа, теперь лежали на столике горкой мелких стружек. Такое впечатление, будто их настрогали тонкими слоями, но перед тем, как попасть в чьи-то варварские руки, свечи еще некоторое время горели. Рядом с этой кучкой опилок стояла пустая чашка из-под кофе.

Кстати, а мы кофе пили? Да нет же, Алиция сварила его на кухне, принесла в комнату, но так и не разлила.

- Что-то тут не так, - честно сказала я майору - мало ли какая информация ему пригодится. - Чашка не на месте.

- Минуточку, - как-то уж очень ласково протянул майор. - Вот это самое, что творится на столе, и есть "бардак чуть больше обыкновенного"?

- Ох, вы знаете, у людей, имеющих дело с графикой и чертежами, это сходит за обычный рабочий беспорядок. Что для нормального человека бардак, то для нас, грешных, просто набор необходимых вещей. Хотя беспорядка сейчас больше, чем нужно...

- Ага, - с облегчением перевел дух майор, - какое счастье, что у меня в семье никто не занимается графикой. Так что там со свечами и с чашкой?

Я поделилась с ним своими соображениями насчет свечей, и майор с интересом склонился над странной кучкой мусора.

- А почему вы считаете, что чашки здесь не должно быть?

- Кофе мы не пили. Алиция сварила, но потом вспомнила о срочной работе...

Тут я осеклась, внезапно сообразив, что этот забытый эскиз - лишь моя выдумка, способная все порядком запугать, но было уже поздно. Ничего не оставалось, как на ходу сочинять дальше.

- …и мне пришлось уйти. Про кофе я совсем позабыла. Но если Алиция и пила его одна - а чашка, как видите, одна, - то, скорей всего, не здесь, не за столиком. Не могла же она угощаться, будто не у себя дома. Чашка должна стоять либо на кухне, либо у кровати, либо на письменном столе.

- А эти свечи вы вчера зажигали?

- Нет. Алиция вынула их из шкафа, не знаю зачем, и положила на столик, даже не вставив в подсвечники.

- Но видно, что свечи горели. Это наводит на мысль о госте.

- И одна, при госте, кофе пила? А если угощала, то пила и сама. Без кофе она жить не могла.

- Положим, у нее был кто-то, кто кофе не пьет...

- Угостила бы чаем. Чем-нибудь напоила бы, да хоть кефиром! Нет, тут что-то не так.

Я и в самом деле считала, что с этой чашкой и свечками дело нечисто - ну кому и какого черта понадобилось так их расковырять? Заодно я надеялась с их помощью отвлечь майора от настенной скрижали. Ведь ему проще простого увязать эти загадочные письмена с ее странной просьбой ко мне. А там уж, сколько ни строй из себя непонятливую дурочку, своей мертвой хватки он не ослабит. Сам он их не расшифрует, тут опасаться нечего, Алиция перед смертью проявила чудеса интеллекта. Надпись была сформулирована столь гениально, что однозначно воспринималась как пометки на память, и лишь одна я могла ее разгадать.

Оставив майора в глубокой задумчивости над чашкой, остатками свечей и бардаком на столе, я вернулась в переднюю комнату, чтобы еще раз взглянуть на Алицию. Может быть, способ, каким ее убили, тоже мне что-нибудь подскажет?

- Как она, собственно, погибла? - спросила я у майора, который, увы, тенью последовал за мной.

- Убита каким-то узким ножом или кинжалом. Орудие убийства мы пока не нашли, но ясно, что лезвие было очень узкое и очень острое. Ударили прямо в сердце, со знанием анатомии, жертва, скорей всего, в этот момент лежала.

- Что?! Вот так лежала и ждала, чтоб ее прикончили?

- Очевидно, она перед тем приняла снотворное.

- Вздор! - отрезала я. - Алиция ничего такого никогда не принимала! От нервов - еще куда ни шло, но не от бессонницы! Да еще вчера!

- А что такого было "вчера"? Я неуверенно покосилась на него.

- Вчера у нее работы хватало по горло. Из-за этого я и ушла так рано. А сегодняшний день был у нее по минутам расписан. Не могла она принимать снотворное, зная... зная, что на ней висит столько дел.

- Быть может, приняла не по своей воле.

- По ошибке? Вряд ли она вообще держала его в доме. Говорю же вам, снотворным она не пользовалась.

- Я хотел сказать, - осторожно протянул майор, - возможно, лекарство кто-то ей дал в еде или в питье... кто-то, кому очень нужно было, чтобы она крепко заснула.

Я в изумлении уставилась на него, но вскоре, пораженная пришедшей мне в голову мыслью, перестала его замечать. Ну конечно, способ, каким с нею разделались, тоже мог бы подсказать... Но что именно?

Я уселась в кресло и призадумалась.

Ясно, кто-то сюда приходил. После моего ухода, но еще до ее звонка ко мне. Этот визит окончательно убедил Алицию, что дела ее плохи. Не дожидаясь условленной встречи, она оставила мне инструкцию на стене и наказала прийти как можно скорее, чтобы я успела прочитать. Не будь этого звонка, еще неизвестно, когда бы я к ней попала... Свое послание она, конечно, нацарапала на всякий случай, наверняка надеялась спастись. Должно быть, помешало нечто совсем непредвиденное. Кто-кто, а уж Алиция не ждала бы сложа руки своего конца, не из тех она овечек, которые покорно идут на заклание!

Снотворное! Его подсыпал тот гость. Пришел, дал ей снотворное и ушел. Должен был уйти, иначе как бы Алиция нацарапала эту надпись и позвонила мне? А потом вернулся...

Да, но разговаривала она со мной совсем не сонная. Это я клевала носом, чего себе в жизни не прощу. У-у, фефела несчастная!.. Значит, она говорила со мной, еще ничего такого не съев и не выпив. Хотя я не разбираюсь в барбитуратах, наверняка есть среди них и с отсроченным действием. Интересно, а следы обнаружены? Возможно, ей подсыпали что-то в кофе, а выпила она его позже.

Зачем убийце понадобилось, чтобы Алиция уснула после его ухода? А затем, чтобы вернуться и убить ее. Но почему он не сделал этого сразу? Оставил ее в добром здравии, позволил кое-что предпринять... Вот-вот! Интересовался, что она станет делать, напуганная его приходом! Хотел таким образом что-то выведать!

Так кто же это все-таки был? Тот, о ком она слишком много знала, или тот, кто хотел сам о чем-то узнать?

Меня вдруг бросило в дрожь. Может, теперь я тоже слишком много знаю? Как ни прикидывай, выходит, что надо держать язык за зубами. Ни в чем не признаваться! Строить из себя дуру набитую! Ну, тут уж я справлюсь...

Стоп! Есть еще одно объяснение, простенькое и понятное. Алиция держалась начеку, так просто не далась бы - могла поднять крик, сопротивляться... Убийца хотел сделать свое черное дело без лишнего шума. Или ему зачем-то понадобилось уйти... Скажем, показаться свидетелям... Пока еще Алиция была жива...

В голове у меня всплыли всякие соображения насчет алиби, которое он таким путем хотел себе состряпать. Но я сразу запуталась. Ведь ему все равно надо было вернуться. Получается глупо.

Как он подсунул ей снотворное? Ну, тут додуматься нетрудно, влил или подмешал во что-то, что она непременно должна была выпить, съесть. Что это могло быть? Конечно же, кофе. Кофе уж точно, а еще зубная паста, сигареты, яйца... Если он сделал ставку на ужин, то насчет яиц мог не сомневаться - яйца были ее слабостью.

Я вдруг стала сбиваться с мысли - оказалось, из-за того, что майор о чем-то меня спрашивает. Но переключиться с яиц так и не сумела.

- Яйца, - вырвалось у меня по инерции. - Может, где-то найдется скорлупа, проверьте, пожалуйста.

- Вы это о чем? - удивился майор.

Я кое-как привела мысли в порядок и коротко выложила свои соображения насчет того, как Алиция могла принять снотворное, изо всех сил стараясь не проговориться о телефонном звонке. Майор задумался.

- Ну что ж, возможно, вы правы. Пока еще ничего не установлено, нет анализов. Яйца, вы говорите?

Он пошел было на кухню, но на пороге остановился, не решаясь выпускать меня из виду, и послал на исследование мусора своих подчиненных. Потеряв нить рассуждений, я теперь наблюдала за его действиями.

- Доктора Гржибека все еще нет? - обратился он к кому-то в прихожей.

- Нет, - ответили оттуда. - Сегодня мы его уже не разыщем. Так как, гражданин майор, будем убирать тело?

- Да надо бы. Подождем немного, пока все здесь не закончим, и тогда уж везите в морг. Вскрытие придется отложить до завтра.

Меня всю затрясло от этих слов, нечеловеческим усилием я отогнала от себя жуткую картину:

Алиция, а над ней прозектор. Майор снова обратился ко мне:

- У меня к вам просьба. Позвольте заодно взять у вас отпечатки пальцев. Кому-то другому я бы подсунул для этого что-нибудь подержать, но с вами мне нечего ломать комедию, верно?

- Да я и сама хотела предложить, я тут, по-моему, все перелапала. Сразу же, без лишних хлопот, можете меня исключить.

В недобрый час дернул меня черт за язык. Знать бы, сколько еще предстоит хлопот, каким окажется это "исключение", бежала бы куда подальше. Но ясновидением я не отличалась, так что со спокойной душой снова погрузилась в свои догадки и домыслы.

Убийца забрал с собой микрофон, воткнутый вместо сучка в дверной косяк. Галлюцинации тут ни при чем, тогда я еще была в полном здравии и рассудке, ум за разум у меня начинает заходить только сейчас. Возможно, в квартире имелся не один микрофон, возможно, всю ее нашпиговали разной подслушивающей дрянью. Теперь-то уж поздно гадать. Где он прятал магнитофон? Скорей всего, в каком-нибудь доступном месте - если вообще им пользовался...

Какого черта раскрошили свечи?

И кто раскрошил? Алиция? Преступник? Сколько времени они горели?

Вот где в первую очередь надо разобраться. Кому и для чего понадобилось превратить в груду стружек красивые красные свечи? Ничего конкретного в голову не приходило, но чутье подсказывало, что здесь можно ухватить ниточку, ведущую к клубку. На всякий случай майору об этом лучше не говорить.

Я прошла в другую комнату, якобы заинтересовавшись свалкой на письменном столе. Подсев к столику, напустила на себя задумчивость и вроде бы случайно уставилась на красный холмик. Да, их зажигали, невооруженным глазом видно. Сравнить бы остатки с теми целыми, что у меня дома! Увы, даже сгрести эти стружки в подобие свечи нельзя, майор велел ни к чему не прикасаться.

Мало что от них осталось, и на половину свечи не наберется. От силы на треть. Часа три горели, ну три с половиной. Наверно, она их зажгла, когда пришел этот... гость.

Побыл, ушел, вернулся... Почему надпись на стене не тронул? Дурацкий вопрос, а что бы он с нею сделал? Забрал бы стенку с собой? Счищать бы пришлось до утра. Но не мог же он не заметить, что надпись появилась после его ухода! Наверняка пытался понять, что это значит. Добро бы человек посторонний, но если он в ее дела посвящен...

Я чуть не взвилась в кресле. Силы небесные, а вдруг он все ПОНЯЛ?

Майор в это время снимал у меня отпечатки пальцев. Что-то говорил мне, я что-то отвечала, наверно, невпопад. Ужасная мысль парализовала мозг: если этот подонок понял смысл завещания, он, конечно, понял и то, что предназначено оно МНЕ!

И если он не законченный идиот - а все доказывает, увы, обратное, - ему известно, что я сейчас здесь, что завещание я прочла, приняла к сведению, ему ясно, что над его головой нависла смертельная опасность. И теперь он готов на эту самую голову встать, лишь бы отвести от нее опасность. Он постарается опередить меня! Ну, это мы еще посмотрим. Еще неизвестно, кто кого. Времени, правда, у меня в обрез, надо срочно проделать все, что мне наказала Алиция.

Но как?!!

Конверт, который мне нужно найти, лежит в прадедовском кофре. Кофр стоит в прачечной, а прачечная находится на чердаке одного старого дома в Копенгагене. В Копенгагене на площади Святой Анны...

- Поздновато ухе, - сказал майор, - но хорошо бы вам прямо сегодня съездить со мной для дачи показаний. Пока еще все свежо в памяти.

Я безмерно майору симпатизировала. Я больше всего на свете хотела бы разоблачить и наказать убийцу. Но чего бы я меньше всего сейчас хотела, так это ехать к нему для дачи показаний.

Я не владела собой, не владела мимикой, паническое мое состояние заметил бы и слепой, а мне надо было стоять насмерть, не проговориться ни словом. Притом пытать меня будет не кто иной, как майор - у него-то и пень заговорит.

- А может, нам поехать на моей машине? - только и спросила я обреченно. - А то мне некуда ее девать.

Майор согласился сразу же.

- Хорошая машина, - воздал он по дороге должное моему "вольво". - За границей куплена?

Я кивнула головой и чуть было не брякнула "заработана потом и кровью", но вовремя прикусила язык. Странной истории ее приобретения касаться незачем, потом и кровью здесь и не пахнет, а всякого вранья мне предстоит нагородить еще столько, что лучше пока обойтись без него, И вообще незачем мне без особой надобности рот раскрывать. Молчание - золото!

В управлении мне принесли кофе, я закурила сигарету и постаралась мобилизовать все свои умственные способности. Насколько я знаю майора, глаз у него наметанный, сразу заметит, что душа у меня отчего-то не лежит к правде, но тут уж ничего не поделаешь.

- Вы были к своей подруге очень привязаны? - спросил он скорее утвердительно.

Вопрос поверг меня в изумление: что он такое спрашивает? Была ли я к ней привязана?!

- Сказать - привязана, значит, не сказать ничего, - возмутилась я. - Алиция была для меня не просто подругой. Она была... Она была человеком, которому я доверяла больше, чем самой себе... Погодите, погодите, я все-таки не железная...

Я вдруг представила себе, что Алиции больше нет, и пришла в такое отчаяние, что чуть волком не взвыла прямо здесь, в милицейском кабинете. Но не затем я сюда приехала. Алиция возложила на меня исполнение последней своей воли, доверилась мне, и я не я буду, если подведу ее. А того, кто ее убил, задушу собственными руками.

Майор присматривался ко мне с участием.

- Я так понимаю, вы очень заинтересованы в поимке убийцы? - с мягкой проникновенностью сказал он.

- Вы правильно понимаете, - ответила я ему не менее проникновенно.

- Тогда перейдем к делу. Когда вы виделись с вашей подругой в последний раз? Желательно поточнее.

Я честно и добросовестно прикинула время, и у меня получилось, что мы попрощались вскоре после девяти. Скрывать тут нечего, а майору может сгодиться. Сократив наш разговор, я сообщила, что мы обсуждали главным образом проблемы квартирного ремонта и станковой живописи, поскольку Алиция собиралась повесить на стену что-нибудь подходящее. Собственно, против истины я не очень и погрешила.

- Потом Алиция пошла приготовить кофе, - продолжала я. - Заварила его в термосе - у нее такой термос особый - и принесла в комнату, но разлить не успела. Стала рыться в столе, искала фотографии - хотела показать, - и тут наткнулась на забытый заказ. Какой-то эскиз. Она должна была срочно его доделать, чтобы отдать утром, ну я и ушла, решив не мешать. Помнится, она еще сказала, что завтра у нее пропасть дел.

Для верности я точно держалась диалога, который мы разыграли перед тем сучком в косяке. Мало ли что... Чем дальше я несла околесицу, тем больше впадала в уныние, все яснее представляя, какие кошмарные трудности ждут меня впереди. Как найти того типа, который ей делал ремонт? А ведь он может оказаться в этом деле нужной ниточкой. Да что ниточкой - веревкой, морским канатом! А как мне выбраться из Варшавы? Как выйти на людей, с которыми она последнее время общалась?

- После вашего ухода кто-то у нее был, - сказал майор. - Согласен, эта одинокая чашка воспринимается странно. - Как вы считаете, кто мог к ней зайти? Ведь не обязательно убийца.

- Не имею понятия. Возможно, какой-то уважаемый ею человек - ради него она даже свечи зажгла. Или, наоборот, из тех, кто всегда в тягость. Про таких не знаешь, чем их занять, вот и ставишь от нечего делать свечу.

- Либо начинаешь кромсать ее на куски... Кто из ваших знакомых подходит к такой ситуации? Я быстро прикинула.

- Да считайте с полгорода. Чего-чего, а знакомыми Алицию судьба не обидела. Если надо, я, конечно, могу вычислить всех ее приятелей и знакомых, всех, кого она любила, но не вижу смысла. Для вас, по-моему, это плевое дело, а я даже не знаю их фамилий, не говоря уж об адресах.

- А как насчет тех, которые были ей в тягость?

- Тут я ничем помочь не могу.

- А разве у пани Хансен врагов не имелось?

- О врагах ничего не знаю. Вообще-то ее все любили. Редкой души человек, кому только не помогала...

- Допустим. Но не убил же ее кто-то просто с улицы, без всякой причины. Она не упоминала при вас, что кого-то боится?

До сих пор разговор с майором катился на удивление гладко. И вот наконец задан вопрос, прозвучавший сигналом тревоги.

- Говорила, что последнее время нервничает, но почему - не сказала.

Пришлось признаться, а что делать - все равно они обнаружат мою успокоительную микстуру. Кто поверит, чтобы человек пил такую гадость себе в удовольствие? А через фамилию врача на прописи выйдут на меня. Ну ничего, главное - быть начеку и не врать без надобности.

- И вы не расспрашивали? - удивился майор.

- Не особенно. Решила, что из-за свадьбы. Зря, конечно, я брякнула насчет свадьбы. Но не отмалчиваться же.

- Какой такой свадьбы?

- Ее собственной. Она собиралась замуж за одного... гм, человека... точнее, иностранца. Из Дании. Уже с год собиралась, да все что-то мешало. Кажется, каких-то бумаг не хватало. Она этим занималась, но так, с прохладцей. По-моему, сама еще не определилась, хочется ли ей замуж.

Все это я старалась выложить майору под видом светских сплетен. А он слушал и явно мотал на ус, что меня очень угнетало.

- А зачем вы ей сегодня звонили? По какому делу?

- Мы с ней договорились встретиться в "Европейском", если она наконец освободится. Вчера я ушла слишком неожиданно, а мы, знаете ли, не виделись целую вечность, я три недели как вернулась из-за границы.

Не успела я договорить, как поняла, что сболтнула лишнее. Они, конечно, и без меня узнают, но лучше позже, когда я приду в себя и продумаю тактику.

- Целую вечность - это сколько?

- Полгода.

- Вы пробыли за границей полгода? Вот и попалась.

- Нет, больше. Около года.

- А до того были вместе?

- Ну, какое-то время. Алиция уже там обосновалась, когда я приехала.

- Там - это где?

- В Копенгагене.

- А чем пани Алиция занималась в Копенгагене?

- Работала, естественно. И по случаю нашла себе жениха.

- А не было ли там у нее недоброжелателей? Ну как мне на этот раз выкручиваться?!

- Не знаю, - сказала я уклончиво. - Погодите, может, что вспомню.

Имею же я право, отвечая, задумываться. Скорей всего, ниточка тянется из Копенгагена. Что это был за тип, которого Алиция все время старалась там избегать? Стоп, я ведь именно там видела...

Мне вдруг вспомнилось, где я видела профиль человека, сидевшего в синем "опеле", и меня чуть удар не хватил. Вот ух вовремя осенило! Я представила его так явственно, как если бы это он сидел сейчас напротив меня. Боже милостивый, это он, тот самый!

Ну мыслимо ли, чтобы бредовая история, которая там со мной стряслась, имела отношение к Алиции? Неужели?.. Караул!!!

Наконец я обрела дар речи:

- Нет, ничего такого не знаю. Мы с нею доверяли друг другу без того, чтобы залезать человеку в душу. Алиция вполне могла иметь знакомства, о которых мне не известно.

- Ну хорошо, - сказал майор, помолчав. - Какие еще изменениями заметили в квартире пани Хансен?

- Видите ли, меня сбил с толку порошок, которым вы все обсыпали. Ну этот, для отпечатков пальцев. О свечах и подозрительной чашке я уже сказала, а еще мне кажется, что Алицию на диван положили. Сама она никогда в такой позе не спала - говорила, на спине ее мучают кошмары. Письменный стол мне тоже не нравится, с него вполне могло что-то пропасть. Вчера был больший порядок. Кстати, во сколько точно ее убили? Если, конечно, не секрет...

- Между часом и тремя ночи.

- И он смог в такое время войти? Ведь привратник на ночь подъезд закрывает!

- Мы все проверим. Больше ничего не добавите?

Я глубоко и совершенно непритворно задумалась, поскольку сама понимала, что из моих ответов каши не сваришь. Увы, на ум приходило как раз то, что надо было скрывать всеми силами.

- Сдаюсь, выдохлась. В голове хоть шаром покати.

- Тогда, чтобы совсем вас не уморить, на сегодня и закруглимся. Постарайтесь припомнить все, что может иметь отношение к этой истории - здесь и в Дании. Даже самые незначительные детали. Вдруг какая-нибудь окажется важной.

- Меня вызовут или самой явиться? - с облегчением спросила я, поднимаясь.

- Посмотрим. Наверняка вы мне еще понадобитесь, а если что вспомните, звоните сразу же. Прошу передать от меня привет пану прокурору.

- Вы знакомы с ним? - удивилась я. Майор слегка усмехнулся.

- Мы знаем друг друга еще с тех времен, когда он работал в следственном управлении. Даже как-то вели одно дело. Я очень его ценю.

- Спасибо, с удовольствием передам. "Только этого мне не хватало", - мрачно подумала я, стараясь на прощание придать лицу любезное выражение. Вряд ли у меня получилось, но уже на все было наплевать. Хотелось одного - поскорее скрыться с его глаз! Странно, что он допрашивал меня по верхам - не давил, не влезал в подробности, не задерживал. Ох, не к добру это!

 

* * *

 

- Позволь спросить, где тебя носило? - недовольно воззрился на меня Дьявол.

Только перешагнув родимый порог, я почувствовала, что смертельно, безнадежно устала. Даже ужас и отчаяние слегка притупились. Привалившись к двери, я смотрела на него с тоской: пытка еще не кончена, теперь вот и перед ним играй в прятки.

Дьявол... Ухе три года несла я этот свой крест - с тех пор, как связало нас приснопамятное убийство в моей конторе, злосчастный плод моего воображения, материализовавшийся в убийство взаправдашнее <Имеются в виду события из детектива И.Хмелевской "Подозреваются все".>.

В тяжкой битве, с переменным успехом идущей между нами на интимном фронте, его укрепляла духом нечистая сила, ну а меня... меня уж и не знаю что. Может, милосердное провидение. Оно-то и остепенило меня, подвигло на жизнь праведную, что позволяло блюсти с Дьяволом чистосердечие и к вранью не прибегать. При моей врожденной, прямо-таки патологической откровенности это было мне даже на руку, но, увы, не позволило приобрести во всяких женских хитростях сноровку. Зато уж Дьявол имел возможность досконально ознакомиться с моей биографией... Н-да, может, зря я считала, что Провидение ко мне благосклонно?

- Алиция умерла, - тихо сказала я.

- Что?!

- Алицию убили.

Дьявол смерил меня пристальным взглядом, точно прикидывая, сколько же это я успела, будучи в бегах, нашкодить, чтобы прикрываться такой дикой чушью.

- Что ты несешь? - подозрительно спросил он. - Это шутка?

- А ты как думаешь?

Он снова впился в меня настороженным взглядом. Наверно, вид у меня был неподходящий для шуток, потому что тень подозрения мигом слетела с его лица, и он вскочил с дивана.

- О Боже! Скорей присядь, а то грохнешься. Сейчас принесу тебе чаю. Алиция убита?! Когда? Кем?

- Не знаю. Вроде бы между часом и тремя ночи. Тебе привет от майора.

- Спасибо, - машинально кивнул он. - Не понимаю, ведь она ночью звонила тебе. Ты с ней говорила! С убитой?

Господи! Где мне взять сил, чтобы заново выдержать жуткое напряжение последних часов? Значит, он слышал?

- Что-о? - простонала я. - Ведь ты спал!

- Спал, да проснулся... Погоди, заварю тебе чаю.

Как быть, соврать, что звонила не Алиция, а какой-то забулдыга? Бесполезно! Может он мне помочь? Со своим чутьем и талантом - наверняка. Чего только не доводилось ему распутывать на моих глазах! Распутал бы и этот клубок.

Но могу ли я ему все рассказать? Исключено, ни в коем случае. Если вдруг всплывет, что он что-то узнал от меня и скрыл, карьере его конец. Нечего и сомневаться, как миленький побежит докладывать в милицию. С таким же успехом я могу открыться и самому майору. В моем положении, а я себе не враг, остается одно: молчать как рыба и притворяться дурочкой. И так уж, наверно, наболтала лишнего...

Дьявол вернулся с чаем и потребовал полного отчета. Вид у него был взволнованный, что случалось с ним крайне редко. Надо признать, еще никогда в жизни не рассказывала я так глупо и бестолково, а ведь говорила-то не перед кем-нибудь - перед профессиональным прокурором, да еще знающим меня как свои пять пальцев! Ну не пять, ну четыре...

Дьявол слушал молча и на редкость внимательно. В истерзанной моей голове зашевелилась смутная тревога. Уж очень он напоминал сейчас майора, тот с таким же вот самозабвением вслушивался в мой бессвязный лепет.

Я закончила, а он все молчал. Наконец изволил подать голос:

- Ты чего-то не договариваешь. Интересно, только мне или майору тоже? Зачем Алиция тебе звонила?

- С чего ты взял, что это была она? - попыталась я уйти от ответа.

- Не знаю, может, ты Алицией называла для конспирации какого-то своего хахаля. Хотя... ведь ты же думала, что я сплю...

- А тебе и полагалось спать, - возмущенно вылетело у меня. - Все у тебя не как у людей.

Под задумчивым взглядом Дьявола тревога в моей душе перерастала в панику, скрывать ее уже почти не удавалось.

- Может, хватит?

- Что "хватит"?

- Темнить. Предупреждаю, если тебя упекут за ложные показания, на меня не надейся. Я умываю руки.

Уж этого он мог бы мне не говорить, ух кто-кто, а он бы все вверх дном перевернул, чтобы меня вызволить, окажись я в застенке за ложные показания или за что-то другое. Испугалась я вовсе не его угрозы.

- Какие еще ложные показания, у тебя уже сдвиг по фазе. На профессиональной почве.

- Зачем Алиция тебе звонила?

Ну как тут не спятишь! Не затем я отделалась от одного допроса, вырвалась из лап майора, чтобы попасть в другие, куда более цепкие. Насколько труднее врать человеку, который знает нас обеих! Похоже, век не видать мне покоя!

- Не знаю. Не помню.

- Помнишь. Зачем Алиция тебе звонила?

- Отстань. Хотела встряхнуться. Работала, сон ее одолел, вот и решила поднять свой тонус. Разговоры со мной, сам знаешь, способствуют повышению тонуса.

- Особенно у будущих жертв, - уточнил Дьявол и вдруг взмолился:

- Иоанна, хватит валять дурака. Дело чертовски скверное. Мне твой характер известен, наверно, втемяшила себе в башку, что сама найдешь убийцу или что-то такое. Поверь, ничего у тебя не выйдет. Влипнешь в историю, а я заодно с тобой. Лучше скажи, зачем она тебе звонила - ночью, перед самой смертью?

Его слова насторожили меня. Откуда ему известно, что дело чертовски скверное?

- Ну что ты пристал как репей! Может, она хотела скоротать остаток жизни в приятном разговоре и выбрала, естественно, меня. Лучше скажи, во сколько это было, если случайно помнишь.

- Случайно помню. В двадцать минут второго. Сдается мне, за этим звонком много чего стоит. Честно тебя предупреждаю - если майор решит со мной побеседовать, я ему все расскажу. А ты признаешься, зачем она тебе звонила.

- Как бы не так! Я откажусь давать показания.

- Учти, за это сажают.

- Ох, испугалась! Меня сажать не за что. Ты же и подтвердишь, что я храпела у тебя под боком.

- Это не исключает подозрения в соучастии. Замалчивая правду, ты покрываешь убийцу.

- Спятил? Во-первых, бред собачий, а во-вторых, сам же говорил - ни за что ни про что не сажают, а то придется потом выпускать, да еще извиняться. Большой будет прокол для прокурорской твоей репутации.

- Слишком грамотной я тебя воспитал, - буркнул Дьявол. - На свою голову. Теперь рядом с тобой чувствую себя идиотом.

- Я тоже.

- И вообще - чересчур много ты знаешь.

- Подумаешь! - фыркнула я и осеклась: то же самое Алиция о себе говорила!..

Надо все хорошенько обмозговать. И как можно скорее, а то я, кажется, доболтаюсь. Но старайся не старайся, не получается скрыть, что знаю я больше, чем пытаюсь показать, а он отнюдь не слепой. Эх, посоветоваться бы с ним, обсудить, переложить эту ношу на его плечи... Райское блаженство! Увы, рай не для меня, мой интеллект обречен на адские муки!

- Уймись, заклинаю тебя, - взмолилась я. - Там майор, здесь ты - не многовато ли на бедную мою голову? Дай опомниться, а то я сейчас рехнусь и сама себя начну подозревать черт-те в чем. Или ты отстанешь от меня, или я сбегу из дому!

Наконец он хоть ненадолго от меня отцепился. Даже скрылся с глаз долой в ванной. Под шум воды я с облегчением перевела дух, закурила и стала прикидывать, что и как.

Где начало всей этой кошмарной истории, завершившейся убийством? Не знаю. Видимо, теряется где-то во мраке прошлого. Уходит в те времена, о которых Алиция неохотно говорила и неохотно вспоминала, хотя для нее они были светлым, счастливым пятном в ее жизни. Годами великой, беззаветной любви к человеку, который того не стоил.

Мы с нею тогда еще не знали друг друга, но о ее романе потом я наслышалась предостаточно. Человек был женат, но это полбеды, хуже, что он оказался агентом иностранной разведки. Алиция, блестяще знавшая немецкий язык, познакомилась с ним, когда он служил культурным атташе в одном из западных посольств, и очень долго не догадывалась о побочной деятельности своего возлюбленного. Не знала она и о жене - факт ее существования скрывался не менее тщательно. Обе эти тайны всплыли на свет Божий одновременно, в обстоятельствах весьма драматических, атташе поспешно отозвали, а Алицию ждали крупные неприятности. Вдобавок ко всему выяснилось, что великая эта любовь не совсем взаимна, возлюбленный добивался не столько ее сердца, сколько сотрудничества. В последнем она категорически отказала, сердцем вроде бы тоже охладела, но у меня создалось впечатление, что остатки былой симпатии все-таки еще теплились в ее душе. Окончательно порвать с ним всякие связи она так и не решилась. Разными путями и через разных лиц передавал он ей пылкие приветы, пытался объясниться, оправдывался, даже упоминал о разводе, а Алицию от каждой невинной весточки, от каждого привета бросало в дрожь, потому как меньше всего на свете ей хотелось оказаться за решеткой, да еще в качестве врага родимой отчизны. Через несколько лет подозрения с нее сняли, вернули выездной паспорт, но от своих страхов она так и не избавилась, обжегшись на молоке, дула на воду.

Кто знает, не было ли для такой осторожности своих причин? В том посольстве у нее оставалось множество знакомых, постоянно кто-то ехал туда, кто-то обратно, постоянно вертелись возле нее люди, лично знавшие того субъекта и, чем черт не шутит, возможно, даже его преемники по внеплановой деятельности. Вдруг она случайно соприкоснулась с чем-то нелегальным? Скажем, вопреки ее воле до нее дошла какая-то информация... Кстати, судя по тому, что я от нее слышала, таки дошла.

Копенгаген. В Копенгагене тоже полно посольств и всяких людей из той страны. Алиция получала массу писем на самых разных языках. Я их не читала, но допускаю, что письма могли приходить как от родных, извещавших, скажем, о гриппе племянника, так и от того субъекта, и в них он доверительно сообщал, что собирается выведать кое-какие секреты у государства, политическая система которого ему несимпатична. А у Алиции характер был...

А у Алиции характер был аполитичный, вне времени и пространства, никаких границ она не признавала... Для нее существовал только один критерий: порядочный это человек или дрянь. Остальное - статус, идейные взгляды - не имело значения. Но кое-какие вещи для нее однозначно не совмещались с порядочностью, и среди них шпионах - на любом уровне, в любом его проявлении. Ей одинаково были противны что ябеда в яслях, что ас международной разведки. Подняться в атаку на танки со штыком - это пожалуйста, это она понимала, другое дело - заниматься чем-нибудь скрытно, хотя бы из патриотизма.

Зато ни за какие коврижки она бы не выдала сведений, доверенных ей по секрету. Ближайшей подруге глаза не открыла бы на измену мужа, если бы тот в этом ей исповедался. Любимому человеку не сказала бы, что контрразведка его засекла, получи она эту информацию конфиденциально.

Рано или поздно, тем путем или иным в ее руках должна была скопиться чересчур богатая информация. Наверняка она понимала, насколько это для нее чревато последствиями. Ну и в согласии со своим характером попыталась распорядиться свалившимся на нее добром, никого не подставляя. Результат оказался не тот, на который она рассчитывала...

И вот теперь мне доверено распутать - но не рубить! - этот гордиев узел...

В последнюю минуту она успела подсказать, где искать разгадку ко всей афере. Есть и еще наказ: ни в коем случае не подпускать к частным ее делам посторонних, так что придется разбираться тайком, делясь с милицией лишь минимумом информации.

Но и это, к несчастью, не все...

Сколько я ни гнала от себя ужасную догадку, пришлось с нею смириться. Своими собственными, матушкой природой дарованными глазами я видела, что Алицией интересовался тип с перебитым носом. А с этим типом, чего уж вилять, у меня тоже кое-что связано!

"Я боюсь за тебя..." Так сказала Алиция, а она-то знала, что говорит. Я пропустила ее слова мимо ушей, пропустила с непростительным легкомыслием, объяснимым разве что внезапным затмением ума. Теперь затмение это прошло, и я за себя боялась, боялась панически.

Предположим, что Алицией интересовался не только агент иностранной разведки, которого она, на свое горе, вспугнула. Одной лишь мне ясно, что Алиция ничем таким не стала бы заниматься, одной мне настолько известны ее нрав, взгляды, ее железные принципы.

Не мытьем, так катаньем, не в лоб, так по лбу... С таким же успехом и наша госбезопасность могла решить, что Алиция для нее опасна. Зная слишком много, вдруг спутала бы им карты, предупредила бы кого не следует, наконец, вступила бы с этим человеком в сговор... Если наши органы видели в ней врага, то, конечно, глаз с нее не спускали. Не исключено, что ее считали причастной к шпионажу, но не арестовывали, чтобы выйти на других. Контрразведка не всеведущий святой дух, к этим другим вполне могла быть причислена и я...

Так что же получается? Я тоже вроде теперь знаю слишком много. Если всесильная госбезопасность интересовалась Алицией, что вполне вероятно, то заинтересуется теперь и мною. Я бы и сама заинтересовалась. Чур меня, еще накличу беду! Кто бы Алицию ни убил, кто бы ни приложил к этому руку, сейчас он, конечно, сориентировался, что я знаю слишком много. Может статься, что все, кто тут замешан, даже преувеличивают мою осведомленность. Мне же любой интерес к моей скромной особе совсем ни к чему. Кровавая схватка всяких там разведок, а на поле битвы очередная невинная жертва, сначала Алиция, потом я... Завидная перспектива!

Но выйти сухой из воды будет нелегко, тут ведь еще путается под ногами этот урод с перебитым носом...

Так что в итоге мне остается? Только одно: заставить всех поверить, что я ничегошеньки не знаю!

Значит, так. Я дуреха, тупица, башка мякинная, выжившая из ума идиотка и кто там еще, ничего не знаю, не видела, не слышала. И вообще не понимаю, чего от меня хотят. А теперь подведем итоги и сделаем практические выводы.

Алицию убили. Таков главный факт, не подлежащий сомнению. Завещание, нацарапанное на стене, требует моей поездки в Копенгаген на розыски конверта. Понятия не имею, что в нем, может, сведения об убийце, а может, что-то такое, что она хотела кому-то передать, - помнится, она ведь сама об этом упоминала. Пока остается только гадать, выясню на месте. Но когда еще я туда доберусь, надо бы, не теряя времени, кое в чем и здесь разобраться.

В дверной косяк был встроен микрофон. Дело пустячное, тут особого ума не надо. Взяли и установили такую штуковину во время ремонта квартиры. Не дежурила же она все время у маляров за спиной. Под планкой должен быть след проводки, и надо бы планку отодрать, чтобы проверить, куда он ведет. Может статься, что использовался не магнитофон, а радиосвязь, ведь не любители же участвовали в преступлении. В косяке был передатчик, а приемник ничего не стоит пристроить где угодно, хотя бы в автомобиле. А там уж, если хочешь, и на пленку себе записывай. Наверняка замешан кто-нибудь из шабашников, маляр либо подручный, нужно выяснить. Интересно, как?

О том, что у нее кое-что есть, она сказала мне на лестнице. Убийца этого не слышал. Явился к ней в гости, с какой-то целью напугал - и ушел. Не нравятся мне эти свечи. Ох как не нравятся!..

Похоже, горели они часа три. Так прикинем... Я ушла от нее в девять с минутами. Она позвонила мне в двадцать минут второго. Итого четыре часа. За сколько времени она могла нацарапать надпись? Скажем, за четверть часа, на штукатурке это быстро сделаешь, но ведь надо прежде обдумать. И не бросилась же она к стене сразу, лишь только гость вышел, значит, кладем на все про все полчаса. Нет, при госте так раскромсать свечи ей бы не хватило времени, это точно. Разве что над ними потом, после звонка, потрудились.

Смерть наступила, по заключению врача, самое позднее в три часа. Итого от звонка до убийства имеем один час сорок минут. Меньше, она ведь успела заснуть. Но даже если на все действо со свечами оставалось лишь полчаса, не исключено, что это ее рук дело... как не исключено и другое - сделал это убийца. А мне позарез надо знать точно, я ведь даже не представляю, какой величины та штуковина, которую Алиция хотела им отдать. Спрячешь ли ее, допустим, в свече? Кстати, этому типу такая мысль тоже могла прийти в голову...

Пока я прикидывала, что ему могло прийти в голову, а что нет, что он знал, а чего не знал, что было в свечах на том месте, где полагалось быть обыкновенному фитилю, у меня ум за разум зашел. Я решила отключиться от свечной тематики, а то, не дай Бог, увязнешь в комбинациях с раскромсанными огарками до конца бренных своих дней. Отключилась я на мысли, что свечи могут означать даже больше, чем я предполагаю. А именно: к Алиции приходил кто-то из близких знакомых, таких, кого потчуют кофейком и привечают по-старосветски, со свечами, - словом, кто-то, перед кем она притворялась, что ничегошеньки не знает, хотя этот кто-то был из тех людей, о которых она знала чересчур много. Близкий знакомый! Так может, и я его знаю?..

Гость посидел, напугал ее, подмешал снотворного во что-то, что она непременно должна была съесть или выпить, и убрался к чертовой матери. Потом, когда она уже спала, вернулся, вытащил микрофон, прочел написанное на стене и сполоснул чашку, из которой пил. Ну конечно, как же до меня не дошло сразу - он вымыл чашку, чтобы не оставлять следов своего визита! Стало быть, одна я знаю, что он побывал там дважды, майор может лишь строить догадки по свечам. О Боже, отделаюсь ли я наконец от этих огарков?

Ну да, гость сполоснул чашку - предположим, ни к чему больше он не прикасался, - и только после надел перчатки, ведь не в перчатках же он возился с посудой.

Неплохо... Кажется, ход событий я нащупала правильно. Иначе быть не могло. Но это пока что капля в море.

За ней по пятам ходили, ездили. Кто? Да очень просто - либо те, либо другие. И те и другие интересовались, с кем Алиция встречается, с кем разговаривает и не делится ли, чего доброго, своей информацией. Преступники к тому же догадывались, что в руки к ней попало нечто нежелательное, и могли ее выслеживать, чтобы заполучить эту штуковину. Вот только в такой упорной слежке чувствуется, увы, скорее почерк наших родимых органов, которым это, конечно, сподручнее.

А тип в синем "опеле"? Господи, спаси и помилуй! Точно, я видела его в Копенгагене, помню даже, где и когда, такое не забывается. Выходит, все это непостижимым образом связано с тамошним моим приключением! Не зря он тут увязался за Алицией. О ужас, вдруг в моей квартире тоже где-нибудь вмонтирован микрофон?

У меня прямо волосы на голове зашевелились, но впадать сейчас в панику было бы непозволительной роскошью. Прежде всего надо трезво обдумать, понял ли убийца завещание. Допустим, понял. Тогда мог ли он с такой же легкостью вычислить место? Исключено. Считанные люди знают прачечную на площади Святой Анны, тем более это не совсем и прачечная. А главное - от нее имеется всего два ключа, один у меня, второй у владельца, но уж он-то вне подозрений. Уж если родственник датского короля - участник шпионской аферы, тогда я - английская королева!

А подделать ключ к прачечной в старинном аристократическом особняке не так-то просто. После девяти вечера туда не попасть даже друзьям хозяина, с которым, кстати, и Алиция водила дружбу.

Но днем, положим, можно войти. С помощью отмычки... или чего там еще.

В моей голове был такой ералаш, что, казалось, легкое помешательство - а то и на худой конец мания преследования - мне гарантировано. Вот уже некий тип в маске стал отпирать на моих глазах одну за другой двери и наконец вытащил из кофра конверт. Караул! Надо ему помешать! Как мне, черт побери, попасть в Копенгаген?!

- Ну и что ты надумала? - прозвучал голос Дьявола.

Как гром среди ясного неба! У меня чуть сердце не разорвалось. Он, оказывается, просидел все это время в комнате, усердно за мной наблюдая. Такой блеск в глазах, насколько я успела его изучить, появлялся у него в двух случаях: либо от интереса к какой-нибудь красотке, либо от сенсационного оборота в судейских его делах. Интерес к красотке в данный момент отпадал, тогда что же он, на меня глядя, открыл? Надеюсь, я не говорила сама с собой?

- Показания давать отказываюсь, - отрезала я. - Все сходится на том, что это я ее убила, а ты был моим сообщником...

 

* * *

 

Майор вызвал меня на следующий же день. К счастью, лишь к трем часам, так что удалось переделать множество дел. В паспортном бюро я разузнала, что если буду совсем уж настырной, то смогу выехать без приглашения. Подала заявление, приложила справку о легальной сумме валюты и заполнила просьбу о визе в датское посольство. Оставалось запастись терпением и ждать.

Потом, вконец выдохшись, отправилась к майору.

- Вы именно та особа, с которой убитая в последнее время больше всего общалась, - объявил он, с нескрываемым интересом уставившись на меня. Небось прикидывал, какими такими клещами вытащить из меня правду, - бедняге и в страшном сне не могло присниться, чего это будет ему стоить. - Вы о ее делах знаете - во всяком случае, должны знать - больше, чем кто-либо другой. Прошу вас подробно пересказать ваш разговор у нее на квартире. Слово в слово, все, что помните.

Я, конечно, помнила весь разговор, слово в слово, каким он взаправду был, но разрази меня гром, если смогла бы вспомнить, как переврала его майору вчера. Вдобавок вопрос наводил на мысль, что микрофоном пользовалась все-таки не иностранная разведка... Так или иначе, пришлось врать дальше. Перво-наперво майор стал выпытывать, почему Алиция нервничала.

- Неужели вы не обсуждали причину? Не упоминала она, к примеру, что кого-то боится? Что есть у нее какой-то враг?

- Клянусь, о ее врагах ничего не знаю. Почему нервничает, тоже не говорила. Я велела ей пить мое лекарство, сказала, что помогает и что сама выпила почти полную бутылку.

- Какое еще лекарство?

- Исключительное! Мне его когда-то прописал один врач, он над его составом долго трудился - чтобы действовало как успокоительное, но при этом не притупляло мозги и не усыпляло. Я периодически возобновляю рецепт. Потрясающее пойло! Не знаю, из чего сделано, но гадость редкостная, страшно невкусное, зато целебное. Жаль, прокисает быстро. Пару дней назад я дала Алиции полную бутылку. Да, забыла - оно без побочных эффектов.

- И впрямь волшебный напиток. Значит, ваша подруга последнее время нервничала?

О том дне, когда Алиция была у меня, я и не собиралась умалчивать. С какой стати? Мы с ней вполне невинно провели вечер, играя в бридж.

- Та-ак, - в раздумье протянул майор. - А в последнюю ночь она звонила вам, чтобы еще раз пожаловаться на нервы?

- Та-ак, - в тон ему ответила я. - Вижу, вы уже пообщались с дражайшим моим господином и повелителем? Поражаюсь его чуткому сну. Да, было дело, звонила мне - расстроенная. Думала, вдруг я еще не сплю. О чем говорила, увы, не помню.

- Совсем ничего не помните? Может, все же словечко-другое в памяти сохранилось? Может, сказала что-нибудь странное, вас озадачившее?

- Да нет. Ерунду порола. Я даже подумала, не пропустила ли она чего для настроения, и удивилась - у нее ведь была срочная работа. Она ответила, что все время просидела не разгибая спины и решила отвлечься.

- Почему вы не сообщили о звонке сразу? Это же в какой-то степени уточняет время убийства.

- Совсем из головы вылетело. Да и не знала я, когда она мне звонила.

- Теперь уже знаете?

- Вроде бы в двадцать минут второго.

- Ну хорошо. Вы говорили, что ваша подруга собиралась замуж за иностранца. А как же пан Барский?

Я в изумлении вытаращилась на майора - пана Барского я совсем упустила из виду. В голову не пришло, что его в первый черед пристегнут к делу! Не хватает еще, чтобы они вцепились в этого невинного агнца!

- Да никак. Он уже давно смирился! Благороднейший человек, джентльмен до мозга костей! Ни слова упрека ей не сказал, да и вообще воспринял на удивление спокойно.

- Вы уверены? Пан Барский был очень привязан к пани Хансен и, похоже, с нетерпением ждал ее приезда...

Кто ему наболтал? Дьявол не мог, он разбирается в ситуации. Ох уж эти родственнички...

- Какое-то время ждал. Но потом, по-моему, сориентировался, что к чему. Алиция деликатно объяснилась с ним по телефону, я это знаю с ее слов. После ее возвращения они все обсудили и остались друзьями. Короче говоря, он оказался на высоте.

- А все-таки пан Барский сохранил ей верность, частенько навещал, прогуливался под окнами.

Черт бы побрал этого Збышека с его романтическими заскоками! Так оно и было, он действительно смирился с утратой Алиции, но на правах преданного до гроба воздыхателя. Посылал ей цветы, прогуливался под окнами - если, конечно, позволяла погода, оказывал самые разные услуги - тактично, неназойливо, как верный друг. Вероятно, черпал для себя утешение в том, что это Алиция, а не он, проявила прискорбное непостоянство чувств. Всеми фибрами души ощущал себя рыцарем печального образа. На беду, слыл он человеком чересчур ранимым, способным на непредсказуемые поступки, и мы с Алицией, честно говоря, опасались в свое время какой-нибудь его выходки. Беспокоились мы зря, все обошлось, но наши знакомые до сих пор ожидали, что Збышек возьмет да и выкинет какой-нибудь фортель. Ну можно ли тут обойтись без щекочущих нервы пересудов!

- Мало ли что! - решительно отрезала я. - Пана Барского советую в расчет не принимать. Если он собирался ее убить, то сделал бы это не откладывая в долгий ящик, еще полгода назад.

- Не знаю, в курсе ли вы, но у пана Барского на тот вечер нет алиби. У нас имеются все основания полагать, что после вашего ухода к пани Хансен приходил именно он.

Если майор хотел сбить меня с толку, то мог себя поздравить. В моей версии убийства Збышеку не было места! Не Збышек же накормил ее снотворным! А если он и побывал у нее, то когда?

- Не понимаю, - вырвалось у меня. - Вы уверены?

- А почему бы и нет? Принимала его при свечах...

Ну не говорить же, что убийца заходил к Алиции дважды! А если и сказать, то чем это поможет Збышеку? Как быть? Я тупо уставилась на майора.

- Вас что-то смущает? - проницательно спросил он.

- Не понимаю, - беспомощно пробормотала я. - Если бы Збышек заходил, она бы не звонила. И вообще...

- Расскажите о пане Барском. О его характере, занятиях.

После двадцатиминутной экзаменов™ майор знал о Збышеке больше, чем я сама. Наконец-то можно было держаться правды - к счастью, ничего плохого я о нем не слышала, во всяком случае такого, что ему навредило бы. Блаженны не кривящие душой!

- Можно мне тоже задать вопрос? - робко заикнулась я, покончив со Збышеком.

- Пожалуйста.

- Наверняка вы уже допросили привратника и всех соседей. Кто у нее был поздно вечером?

- В том-то и дело, что Барский.

- Не может быть! Барский вышел от нее в час двадцать?!

- Нет, раньше. Но потом зашел еще раз, точное время его ухода не установлено. А почему вас это удивляет?

Удивляет! Не то слово. Меня чуть удар не хватил. Получается, Збышек в тот вечер вел себя так, как повел бы себя убийца! Черт его дернул! Но при чем тут Збышек, не он же вмонтировал у нее микрофон, не он следил за нею, да и к конверту в копенгагенском кофре он никакого отношения не имеет! Нет, исключено! Какое-то кошмарное стечение обстоятельств!

- Может, вам еще что-нибудь вспомнится? - любезно поощрил меня майор. - Какая-нибудь деталь, которая сняла бы с пана Барского подозрения?

- Больше ничего не помню, - вяло и, наверно, не слишком убедительно промямлила я. - Но все это очень странно, не вижу никакого смысла...

Еще немного помучив, майор наконец отпустил меня с миром.

- Вероятно, скоро снова увидимся, - ласково сказал он. - А пока все хорошенько обдумайте.

Он мог бы мне этого и не советовать, я только и делала что думала, да так интенсивно, что заехала не туда и спохватилась лишь за Южным вокзалом. Странное поведение Збышека довело меня почти до нервного расстройства. Я развернулась, но погнала машину не домой, а прямиком к нему.

Застала я его в невменяемом состоянии.

- Пан Збышек, что вы такого натворили?!

- Пани Иоанна, вы себе не представляете!.. Столкнувшись в дверях, мы наперебой запричитали, а потом долго еще не могли договориться, кому начать первому, - каждый любезно уступал свою очередь. Наконец Збышек сдался.

- Пани Иоанна, вы представляете?! Они дают мне понять, что подозревают в убийстве Алиции! Сегодня вызывали в милицию, а я только сегодня узнал, Галя мне позвонила, Боже, какой ужас! Чудовищно! Никогда себе не прощу, что не зашел туда! Ох, извините, присаживайтесь, я совсем голову потерял. Чего-нибудь выпить? Ужасно, невероятно!

- Не представляю. Ничего не надо, я за рулем. Куда вы не зашли?! - выпалила я, плюхнувшись в кресло.

Збышек скрылся за кухонной дверью и вернулся с заиндевелым сифоном и бутылкой виски.

- Простите? Вы что-то сказали?

Пока я соображала, что именно повторить в первую очередь, Збышек уже налил. Я вспомнила, что в водительских правилах что-то говорится о двадцати пяти граммах.

- Мне побольше воды. По второй не надо, я за рулем. Куда вы не зашли?

- К Алиции! Всю жизнь буду казниться! Возможно, удалось бы и помешать!

- Как это вы не зашли, ведь заходили же! Какого лешего вас к ней понесло?

Збышек в крайнем возбуждении пытался не глядя поставить сифон на блюдце, стучал по краям, наконец сдался и пристроил его на полу.

- И вы туда же? Им я не удивляюсь, но вы?!

- Пан Збышек, я для того и явилась, чтобы узнать все от вас. Так были вы у нее или нет?

- И да и нет, - тяжело вздохнул Збышек и наконец уселся. - Был, но в квартиру не заходил.

- Тогда какого черта?..

- Мне трудно объяснить, пани Иоанна. Вы знаете мое отношение к Алиции. Несмотря ни на что, я сохранил к ней привязанность. Последние дни меня донимала депрессия, вчера я пошел к Алиции, поднялся уже по лестнице, хотел позвонить, но услышал, что она с кем-то разговаривает, и не решился. Вышел на улицу. Какое-то время слонялся по Мокотову. Потом снова потянуло к ней, перекинуться хотя бы словечком, но я колебался... Стоит ли навязываться? Да и поздно уже было, вот я и вернулся домой. Теперь остается только волосы на себе рвать!

- Да уж. Как-то у вас нескладно все получилось, - мрачно буркнула я, подумав про себя, что Збышек может оказаться бесценным свидетелем. - Вы хоть помните, в котором часу это было? Вам известно, что я тоже к ней заходила?

- Нет. В самом деле? А когда? Может, это она с вами разговаривала?

- Не знаю. Вы во сколько к ней поднялись?

- Примерно в полдесятого или чуть позже. На часы я не смотрел, но из дому вышел после девяти. Поднялся к ее двери, постоял несколько минут на лестнице, сошел, потом вернулся, никак не мог решиться...

Больно было смотреть на него. Небось целый день изводил себя, будто вина за смерть Алиции на нем одном!

- Пан Збышек, очень прошу вас сосредоточиться, - решительно потребовала я. - Меня там уже не было. Алиция разговаривала с убийцей! Может, вы что-то расслышали?

Взгляд у Збышека вспыхнул таким отчаянием, что казалось, он и впрямь начнет рвать на себе волосы.

- Если б я знал! Слышался ее голос, по-моему, из кухни. Я ни словечка не разобрал. Какое-то непонятное бормотание.

В квартире Алиции от кухни до лестничной клетки расстояние ближе, чем от кухни до комнат. Значит, ей пришлось говорить довольно громко. Если Збышек не разобрал ни слова, можно предположить, что она говорила на неизвестном ему языке. Не по-немецки, немецкий он знает. По-датски?..

- А когда вы пришли во второй раз?

- Совсем уже поздно. И лишь тогда сообразил, как долго слонялся. Еще какое-то время сидел на скамейке в Аллее Независимости, ну знаете, возле садовых участков. Искурил почти все сигареты. Когда поднимался по лестнице, посмотрел на часы - было полвторого.

О ужас, что же он натворил! Только ее звонок ко мне мог обеспечить ему алиби, так его угораздило заявиться позже!

- Дверь вам открывал привратник?

- Он самый, я потому и посмотрел на часы - сообразил, что уже поздно. Он ведь закрывает в двенадцать.

- А когда вы ушли?

- Не знаю, еще стоял на лестнице и курил. Зайти не решился, хотя видел с улицы свет. Когда уходил, дверь внизу была не заперта, наверно, привратнику надоело всякий раз вставать. Какой кошмар, не могу поверить!

Безнадежная ситуация! Я-то нимало не усомнилась в невиновности Збышека, но у майора есть все основания прицепиться к нему. Спасти его могут лишь мои обстоятельные показания. Майор ведь стреляный воробей, сразу смекнет, что речь идет о вещах намного серьезнее, чем месть на почве ревности. А мне как на грех надо держать язык за зубами!

Я пыталась его утешить, но у самой на душе кошки скребли, так что не очень это у меня получалось. Под конец лишь для успокоения совести, ни на что не рассчитывая, спросила:

- Вы случайно не в курсе, кто ремонтировал ей квартиру? Неплохо покрашено, мне бы так.

- Имени не помню, а видеть - видел, - с рассеянной любезностью ответил убитый горем Збышек. - Если он вам нужен, попробую разыскать.

Я чуть не захлебнулась остатками виски - по правде говоря, совсем не надеялась найти какие-нибудь следы здесь, в Варшаве. Думала, что смогу кое в чем разобраться лишь в Копенгагене. Неплохое начало!

- Конечно, нужен! Еще как нужен! Срочно разыщите! Буду вам по гроб жизни признательна!

Збышек немного удивился моей неуместной горячности, но мастера найти пообещал, правда не сразу. Я согласилась подождать, но самую малость. Ясно, что он невиновен, иначе открестился бы от такого знакомства, зачем ему афишировать свою причастность к этой пиратской радиофикации?

Я распрощалась с ним хоть и в некоторой надежде, но расстроенная. Не нравилось мне его состояние. Можно себе представить, какие серьезные падут на него подозрения и как он их воспримет. В последнее время со здоровьем у него было из рук вон плохо, что-то с нервами, все-таки разрыв с Алицией дался ему нелегко, и меня мучили дурные предчувствия. Неужели я позволю на это невинное создание возводить напраслину?

Но тогда придется сказать всю правду. Еще раз, на трезвую голову, я прикинула все за и против.

Есть две помехи. Первая - нельзя нарушать волю Алиции. Если в ее жизни было нечто такое, о чем она умалчивала, то мне тоже надо это скрывать, вот только что именно? Откровенничая вслепую, как Бог на душу положит, я могу разболтать очень важные для нее секреты, которые следствию сгодятся не больше, чем собаке пятая нога.

Вторая помеха - страх за свою собственную шкуру. Ужасно хочется пожить еще немного - в покое и на свободе. Нечего закрывать глаза и играть с собой в прятки. Как ни крути, иностранные спецслужбы придется со счетов сбросить - кто же мог следить за нею с таким упорством, денно и нощно, как не наши бдительные органы? В чем-то они ее подозревали и держали на крючке. А вдруг неспроста? Ну как мне теперь быть, заявиться с бухты-барахты в госбезопасность и брякнуть: "Уважаемые органы, по-моему, насчет моей подруги вы пребывали в заблуждении, не тот у нее характер, а в результате вашей ошибки какой-то подонок с ней разделался. Что касается меня, то я знаю кое-что, чего знать не должна, и собираюсь в Копенгагене концы схоронить". Предположим, моя подруга выглядит в их глазах врагом и преступницей, кем тогда буду выглядеть я? На что я рассчитываю, не ответят же мне: "Примите наши сожаления, мадам, раз вы утверждаете, что в отношении вашей подруги мы оказались плохими психологами! Простите за ошибку, а своими сведениями хоть подавитесь, хоть схороните их в Копенгагене, нам они теперь не нужны". Мне пришлют букет роз, и с каждой оказией мы будем обмениваться заверениями во взаимном почтении. Прямо как в жизни!

Нет, мне не удастся доказать, что Алиция была самым что ни на есть законопослушным гражданином нашего общества - ничем таким не занималась, не интересовалась, не располагала, - в том-то и беда, что она располагала СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ. Мало того - я тоже слишком много знаю, да еще самым дурацким образом впуталась в какую-то тайну, и потому единственный для меня выход - оставаться в тени.

Нет, я ничего не могу доказать. Ничего не могу поделать. Разве что повеситься. А поскольку вешаться неохота, придется гнуть ту же линию: держать язык за зубами и прикидываться дурочкой - вплоть до отъезда в Копенгаген.

 

* * *

 

- Иоанна, зачем тебе маляр? - прямо с порога залепил в меня Дьявол вопросом.

Я посмотрела на него с неодолимым отвращением. Майору я бы запросто заговорила зубы - собираюсь, мол, перекрасить стены, но с Дьяволом этот номер не пройдет. Портит мне всю игру. Да еще они, кажется, вошли в контакт и теперь едины в двух лицах, так что врать им надо одно и то же.

- Собираюсь перекрасить квартиру, - невозмутимо заявила я. - А почему ты спрашиваешь?

- Не рассказывай сказок. Збышек сейчас хоть и на подозрении, но человек он воспитанный и правдивый, от вопросов не увиливает. В отличие от тебя.

- А что, я у вас под колпаком? - удивилась я. - Вот уж не заметила.

- Не беспокойся, и не заметишь. Наконец-то я все о тебе буду знать, - с удовлетворением хмыкнул Дьявол.

- На здоровье. А вот от Збышека советую отцепиться. Зачем травмировать добропорядочного человека?

- Он у нас подозреваемый номер один. На месте майора я бы его заключил под стражу.

Мне стало нехорошо. Если Збышека посадят, выхода у меня не будет, придется заговорить.

- Надеюсь, майор не настолько глуп.

- Чего нельзя сказать о тебе. Я ознакомился с твоими показаниями и только руками развел. Ты или строишь из себя круглую дуру, или сама убила Алицию. В последнее верится с трудом, так что остается первое. Прикидываешься слабоумной, чтобы кого-то спасти, а ведь Збышек - единственный человек, который в этом нуждается.

- Ты что, белены объелся? Отстань от Збышека, не нервируй меня.

- Отстану, если скажешь, зачем тебе маляр.

- Чтобы красить, зачем же еще. Дьявол приглядывался ко мне с нескрываемым интересом.

- Что-то ты задумала. А Збышека выгораживаешь очень глупо. Могла бы и больше интеллекта проявить. Зачем тебе маляр?

- Это ты правильно заметил - была бы нужда выгораживать Збышека, интеллекта у меня бы хватило. Впрочем, для тебя все бабы - дуры. Хочешь обедать?

- А что, есть обед? - удивился он, мигом позабыв про маляра, что, собственно, от него и требовалось. - А я как раз собирался спросить, чем здесь так пахнет.

- Гусем. Я ведь среди баб не исключение - тоже иногда дурь находит, - саркастически поджала я губы. - Даже очереди в мясном не вразумляют.

Надо сказать, стоило мне что-нибудь эдакое приготовить, как у моих детей немедленно прорезалась достойная всяческих похвал пунктуальность. Таинственным образом запах экстраординарного яства поражал их обоняние даже на другом конце города, и я могла быть на сто процентов уверена, что к обеду они заявятся минута в минуту. Сегодняшний день не стал, увы, исключением, и это обстоятельство окончательно меня погубило.

Когда Дьявол в триста семьдесят восьмой раз поинтересовался, зачем мне маляр, зазвонил телефон. Мы всей семьей только управились с гусем. Вопреки установившемуся ритуалу и, наверно, служебным предписаниям, майор напросился повидать меня теперь дома. Я откликнулась на его просьбу с энтузиазмом, как если бы услышала ее в прежние добрые времена.

Дверь открыл, как на грех, мой младшенький, оказавшийся дома благодаря проклятому гусю. Отвратный ребенок лично знал майора.

- Ух ты, - восхитился он, завидев гостя. - Вы пришли за мамой из-за того, что она не там развернулась?

В первый момент я не поняла, о чем он говорит, и не успела, на свою беду, спровадить ребенка с глаз долой. Майор же машинально переспросил:

- Говоришь, не там развернулась? А где это - не там?

- Так вы не знаете? - удивился ребенок. - На Маршалковской. Возле площади Дзержинского, в субботу. Со средней полосы свернула вправо, я видел из автобуса. Они ехали с пани Алицией.

Мне стало худо. Какая все-таки у этих детей цепкая память, особенно когда не надо! Была бы у них такая же в школе!

- Марш отсюда, детка, - сказала я упавшим голосом. - Вижу, змею пригрела на материнской груди. Иди в свою комнату и учи уроки.

Он ушел, да что толку - слишком поздно! Дьявол увязался за ним и вскоре вернулся, вооруженный информацией обо всех моих субботних трюках за рулем. Зная собственного ребенка как облупленного, я могла не сомневаться, что мои маневры у площади Дзержинского обрисованы им реалистическими мазками, включая марки, цвет и номера всего того, что ездило и стояло поблизости. Наверняка он получше меня запомнил приметы синего "опеля".

Вернувшись, Дьявол ни слова не проронил и на майора даже не взглянул - верный признак того, что возлюбленное мое дитя подставило меня еще основательней, чем я предполагала. Я принесла чай, отыскала что-то подходящее из напитков покрепче и присоединилась к непринужденной беседе в дружеском кругу. Майор, поговорив о том о сем, перешел к делу.

- Получены результаты анализов, - сказал он небрежно, словно речь шла о покупке галстука. - Вам, наверно, будет интересно.

- Не то слово, - встрепенулась я. - Что нашли? И в чем?

- Снотворное довольно сложного состава, действует по прошествии примерно сорока пяти минут. Со множеством побочных эффектов, в зависимости от организма... без запаха и вкуса... Почти повсюду...

В первую минуту я подумала, что это побочные эффекты проявили себя почти повсюду, и только собралась было уточнить, как майор снова заговорил:

- Ваше лекарство, сколько мне помнится, побочных эффектов не дает?

Уж не настолько я отупела, чтобы не понять, куда он клонит.

- Дорогой, сходи в ванную и принеси майору мое лекарство, - попросила я Дьявола. - Оно там, в среднем ящичке. Если я сама пойду, то еще, чего доброго, постараюсь уронить.

- Прошу вас, не беспокойтесь, - запротестовал майор. - Придется, конечно, взять пробу, но зачем же такая спешка?

- Лучше не откладывать, - сказал Дьявол. - А то мало ли что. Пускай пока тут постоит.

Он принес из ванной внушительной емкости бутыль и поставил на стол. Майор промолчал.

- Где еще? - спросил Дьявол, усаживаясь на свое место.

- В чайнике с водой. В банке с томатным соком. В кофе - и в кофейнике, и в чашке, - кофе, видно, сварили на воде из чайника. В вашем лекарстве больше всего. Скажу сразу, предваряя ваши расспросы: везде обнаружены отпечатки пальцев хозяйки и уборщицы. А вот на бутылке с лекарством - только ваши и пани Хансен. Ваши отпечатки найдены и еще кое-где.

Он умолк, хладнокровно дожидаясь моей реакции. Я тоже молчала, ошеломленная адским трудолюбием убийцы. Уму непостижимо - таким смерчем пройтись по квартире, повсюду сея успокоительную отраву! Когда он только успел справиться!

- Как же он исхитрился? - недоумевала я. - Она его одного в квартире оставила, что ли?

- Видимо, это был близкий ее знакомый, - любезно объяснил майор. - Считался своим человеком.

Глазами души я увидела унылую, страдальческую физиономию Збышека. Сидела и молчала, стараясь унять нарастающую тревогу. Час от часу не легче...

- У меня к вам есть два вопроса, - нарушил тишину майор. - Вы позволите?

- Валяйте.

- Во-первых: зачем вам понадобилась поездка в Копенгаген? Вы сдали документы в паспортное бюро...

Я чуть не поперхнулась. Нужно быть круглой дурой, чтобы заранее не приготовить ответ! Но кто мог подумать, что они пронюхают об этом так быстро! Каким образом? Слежку установили, что ли?

Я покосилась на Дьявола, но тот сидел с обычным своим непроницаемым видом. Интересно, он в курсе или только сейчас узнал? При других обстоятельствах я наплела бы майору, что поссорилась с любимым человеком и хочу от него уехать куда глаза глядят. Но сейчас этот номер не пройдет, майор имеет счастье наглядно убедиться, в какой мы ссоре. И все-таки - за каким чертом собралась я в Копенгаген?

Силы небесные сжалились надо мной и ниспослали вдохновение.

- Так и быть, откроюсь вам, - нехотя протянула я. - Правда, это касается моей частной жизни, и не хотелось бы трубить на всех перекрестках, особенно же в паспортном бюро. Прошу это учесть, а то, боюсь, они не поймут. Меня влечет туда страсть.

Майор невольно покосился на Дьявола.

- Какая, прошу прощения, страсть?

- Скоро состоится большое дерби, - проникновенно доверилась я им, мечтательно закатив глаза. - Я должна там быть! Поверите ли - сплю и вижу...

Похоже, я убила их наповал. Ай да я, повод нашла - не подкопаешься, во-первых, без всякого вранья, а во-вторых - по-человечески понятный, хотя и не очень-то похвальный. Пусть хоть одна живая душа попробует доказать, что я не мечтаю попасть на большое дерби!

- Вы так любите лошадей? - любезно удивился майор после продолжительной паузы.

- Вы видите перед собой человека, азартного до мозга костей, - призналась я, на сей раз ни на йоту не покривив душой. - Бега я обожаю, для меня ничего на свете нет прекрасней! Мне надо туда всего на пару дней, на один день! Увидеть, сыграть и вернуться...

- Ну-ну... - протянул майор, с интересом изучая меня, потом перевел взгляд на Дьявола и тоже застыл в молчании с непроницаемым видом. Очевидно, оба прикидывали, что им со мною делать, причем уж Дьявол-то знал, что в словах моих правды хватает даже с лихвой. - Ну-ну, - повторил майор, слегка переменив тон. - И второй вопрос: зачем вам маляр?

А уж это проще простого.

- Интересуюсь, кто у Алиции делал ремонт. Классные мастера, а я как раз собралась капитально переделать свою квартиру. Между прочим, хочу сломать ту стенку, которая у вас за спиной, и заменить стенным шкафом, от пола до потолка.

Тут я тоже не соврала, шкаф, о котором я талдычила уже года два, вспомнился мне очень кстати Дьяволу нечем было крыть, мы с ним на этот счет даже ссорились.

Майор невольно оглянулся назад и с пониманием кивнул.

- По-моему, неплохая идея. Ну что ж, все наилучшим образом прояснилось. Очень рад, что ваши действия и намерения никак не связаны с делом об убийстве вашей подруги. Признаюсь, у меня были кой-какие сомнения, к счастью, они не подтвердились.

Он знает, что я напропалую вру, но знает и то, что уличить меня во вранье не сможет. А вообще он много чего знает, и хотя мне удалось на время отвертеться, в покое они меня, конечно же, не оставят.

Майор поглядел на Дьявола, Дьявол на майора, и оба дружно вздохнули.

- Что вы на это скажете? - спросил майор.

- Боюсь, она решила упорствовать, - задумчиво протянул Дьявол. - Дольше мне тянуть не с руки, очень уж исключительная ситуация. Рискну...

Он взглянул вопросительно на майора, тот в ответ кивнул. Мне стало совсем неуютно - несут какую-то тарабарщину. О чем речь? Ох, боюсь, им известно гораздо больше, чем я предполагала. Плохи мои дела, знать бы, откуда ждать подвоха.

- Что это за история с выписыванием кренделей у площади Дзержинского? - неожиданно разразился Дьявол. - Случайно не Алиция просила тебя срочно свернуть?

- Ну да.

- Зачем?

- Вдруг вспомнила, что ей надо в противоположный конец. Что-то забыла дома.

- А куда ты ее везла?

- Да так, просто решили вместе немного прокатиться. Ты же знаешь, Алиция была последнее время не в духе. Вообще-то мы ехали на Старое Място, но по пути Алиция просила свернуть то сюда, то туда.

- Вопреки всем правилам движения?

- Мы спешили, да и место для разворота было.

- Не было. Ты проскользнула чудом. Я тебя знаю, не в твоих привычках так лихачить. Для такого циркового трюка наверняка имелась серьезная причина. Что это за "опель", который тоже пытался свернуть с правой полосы?

- С правой полосы, говоришь? Должно быть, какой-то кретин.

"Черт знает что, а не ребенок. Отрекусь от него", - решила я про себя.

- Ясно. А этот кретин случайно не ездил за вами? Ты случайно свернула не затем, чтобы от него оторваться?

Уже не раз возникали у меня подозрения, что Дьявол из породы ясновидцев. При всем желании мое дитя не могло заметить такой подробности из автобуса. Я видела его автобус, он ехал, правда, медленно, зато у нас скорость была приличная, а ситуация, включая остановку "опеля" и наш поворот, разыгралась в молниеносном темпе. Так что до остального Дьявол дошел своим умом.

- Понятия не имею, ездил за нами тот кретин или нет, - с достоинством отрезала я. - Мало ли кто за мной ездит, стану я на всяких там обращать внимание!

- Ты, может, и нет, а Алиция?

Вопрос был задан, строго говоря, чисто риторический, так что я сочла возможным на него не отвечать и принялась со всей тщательностью раскуривать сигарету. Не зря мне всегда казалось, что эта вредная привычка когда-нибудь да сгодится.

- Вы уверены? - спросил майор, до сих пор слушавший нас в молчании.

- Увы, на сто процентов, - ответил Дьявол так же загадочно.

Наступила невыносимая, гнетущая тишина.

- Тогда ситуация проясняется, - наконец подал голос майор. - Сдается мне, теперь понятнее, какой линии держаться.

Эта их тарабарщина повергла меня в паническое состояние. До сих пор разговор протекал более-менее гладко, и, если бы не Збышек, я бы даже чувствовала себя на коне. Как бы там ни было, а никто не знал того, что знала я, - ври я и дальше не завираясь, с грехом пополам бы выкрутилась. И вот в одночасье все перевернулось. Шестым чувством я уловила, что именно в этот момент они перестали мне верить из-за каких-то новых подозрений. Гусь меня погубил, факт.

- А где тот эскиз, который ваша подруга рисовала в такой спешке? - внезапно спросил майор.

Сигарету я раскурила, на чем бы еще выиграть время? Ну кто тянул меня за язык, угораздило же сболтнуть про эскиз, которого в помине не было! В квартире Алиции такой макулатуры воз и маленькая тележка, окажись я там, наверняка нашла бы что-нибудь подходящее, а так - что тут сообразишь?

- Не знаю. Не видела. Когда Алиция его раскопала, я смотрела фотографии.

Проклятие, ведь фотографий тоже не было! Но хоть какие-то снимки они у нее нашли!.. Еще немного, и мне так задурят голову, что я сама все на блюдечке преподнесу!

- Жаль. Мы несколько часов искали. Если его забрал убийца, надо полагать, этот эскиз мог бы сыграть роль улики?

Я тупо таращилась на майора и чувствовала, что у меня и впрямь заходит ум за разум - на какую-то секунду показалось, что майор прав. Если убийца его забрал... может, это и правда важная улика? Опомнись, эскиз-то ты сама придумала!

- Иоанна, что еще за эскиз? Ведь Алиция в последнее время нигде не работала!

- Ваши отпечатки пальцев найдены на всех чертежных принадлежностях. Вы должны были хоть краем глаза его заметить!

Черт бы побрал этот коробок с кнопками И карандаш в придачу, я писала ее карандашом, одним из тех, что она привезла из Дании, они словно созданы для того, чтобы сохранять отпечатки. Что я там еще брала в руки?

- Не заметила! - взвизгнула я в праведном упорстве, потому как говорила святую истину. - Этих эскизов я столько насмотрелась за свою жизнь, что меня от них мутит! Не смотрела!

Спустя полчаса они поняли, что меня им не расколоть, даже если довести до психбольницы. Странно, но у майора был такой вид, будто он этим даже доволен. Больше он вопросов не задавал и заявил чуть ли не с торжеством:

- Ну что, не стану скрывать. В числе подозреваемых вы занимаете место более чем почетное. Не знаю, достаточно ли моей просьбы или нужно официальное уведомление, но отныне вам не следует выезжать из Варшавы и вообще менять адрес без разрешения на то милиции. Наше личное знакомство и мое к вам расположение тут, увы, бессильны.

- Очень вам признательна, - расшаркалась я. - Обойдемся без уведомления, нечего разводить бюрократизм. На улицу-то выходить можно?

- Разумеется, вы можете свободно передвигаться в пределах Варшавы. У вас случайно не найдется какая-нибудь емкость поменьше? - добавил он, покосившись на внушительную бутыль с моей микстурой. - Не хотелось бы совсем лишать вас чудодейственного бальзама.

Я разыскала пузырек из-под салицилового спирта и пригласила майора на кухню.

- Настоятельно прошу вас проследить, как я буду его ополаскивать. А то еще потом скажете, что в нем что-то было.

Вскоре он попрощался с нами в подозрительно благодушном настроении и отбыл, унося с собой на дегустацию фирменное мое пойло, а я тут же приложилась к остаткам, чтобы укрепить свой дух перед очередным, как я догадывалась, раундом.

- Доигралась, - изрек Дьявол. - Роберт тебя крепко подставил. В Копенгаген тебе уже не попасть, разве вплавь через границу. Хотя, сколько помнится, плавать ты не умеешь.

- Ничего, дождусь ледового пути, - разозлилась я. - Ты снова против меня!

- А что прикажешь делать, когда ты ведешь себя так глупо, что впору сквозь землю провалиться! Не восхищаться же! Хотя насчет шкафа и дерби надо отдать тебе должное. Если бы не Роберт, даже я бы поверил, но Роберт не врет, это ясно. Во всем, что касается автомобилей, память у него железная. Зато с эскизом ты оплошала, могла бы и побольше смекалки проявить.

- Не понимаю. Что ты имеешь в виду?

- Хотел бы я знать, кого ты стараешься выгородить. До сих пор я надеялся, что тебе там в Дании никто голову не вскружил, но теперь сомневаюсь.

- Опомнись! При чем тут это?

Дьявол смерил меня мрачным взглядом. Пришлось оторваться от посуды и ответить ему таким же.

- Больно тебе не терпится попасть в Копенгаген, - буркнул он, сдаваясь. - А как насчет надписи на стене? Что это за прачечная, не та ли, что на площади Святой Анны?

В такие моменты герои довоенных фильмов роняли, помнится, всякую бьющуюся посуду. Я ничего такого не уронила и не разбила, хотя имела на то полное право. Просто застыла как вкопанная, лихорадочно соображая, стоит ли что-нибудь соврать, и если да, то что, или лучше не напрягаться, все равно подловит. Нет, и пытаться нечего, напрасный труд.

- А почему майор меня о ней не спрашивал?

- Не догадывается, а я ему еще не говорил. Я снова взялась за посуду.

- Помалкивай и дальше, мой милый, - холодно проворковала я. - Не знаю, какими бредовыми догадками забита твоя голова, но со всей ответственностью заявляю, что лучше тебе позабыть про них. Поверь мне на слово.

Дьявол потащился за мной на кухню.

- Это почему же?

- Потому что они беспочвенны, - совсем уж ледяным тоном отрезала я.

- Тогда, значит, Збышек?..

Потеряв всякое терпение, я набросилась на него:

- Ну при чем тут Збышек, почему Збышек? Что вы пристали к этому Збышеку? Помешались на нем? Свет клином на нем сошелся?!

Дьявол снова вцепился в меня, как легавая в дичь:

- А все потому, что ты темнишь, кого-то стараешься выгородить. И поскольку самой сомнительной фигурой оказался Збышек...

- С чего это тебе втемяшилось, будто я кого-то выгораживаю?

- Нам известно, что в тот вечер ты пробыла у Алиции всего ничего. Этот дурацкий эскиз - только предлог. Просто к ней нагрянул гость и тебе пришлось уйти. Гостем был Збышек, его-то ты и покрываешь.

Я молчала, с тоской думая о том, что мое вранье плюс их ложные выводы приведут к такой дикой путанице, в которой сам черт ногу сломит. С другой стороны... если они столь недогадливы, значит, необязательно микрофон этот... Или Дьявол потерял рассудок на почве ревности? Да нет, он-то не потеряет, кишка тонка. Плохо мое дело...

- Интересно, что вы еще насочиняли? На кой шут мне, к примеру, маляр?

- Вот именно, непонятно. Зачем тебе маляр? Зачем она звонила, я уже знаю, - велела прийти и посмотреть надпись на стенке. С Копенгагеном тоже ясно, а вот маляр... Иоанна, заклинаю, зачем тебе маляр?

Я предоставила ему возможность самому разгадывать эту загадку. У меня своих забот хватало, а тут еще одна свалилась на мою голову. Как теперь попасть в Копенгаген?

В довершение всего поздним вечером позвонил Збышек, в состоянии почти невменяемом.

- Я чувствую себя затравленным зверем! - простонал он умирающим голосом.

Если уж говорить объективно, Збышек явно преувеличивал - майор пока не сделал ему ничего плохого, зато субъективно он чувствовал себя именно так. Но чем я могла помочь?

Всю ночь я промаялась без сна, пытаясь найти выход. Может, кто-то другой съездит? Нет, никто больше не справится, да и не доверяю я никому. Может, там сейчас кто-то из наших? Михал! Тот самый Михал, который в некотором смысле доводится мне сообщником... Он бы запросто все обстряпал, но как его поставить в известность? В письме? Мою переписку с Копенгагеном наверняка станут проверять. По телефону и того ненадежней! Шифром можно сообщить разве что о ставке на бегах, но никак не о конверте в кофре. Как быть?..

Если долго думать, то что-нибудь и надумаешь. Правда, гениальные мысли в таком паническом, как у меня, состоянии осенить не могут, но более-менее сносный выход сыскался. Перебрав в уме все возможные и невозможные способы нелегального перехода через границу, удостоверившись, что среди моих знакомых нет ни одного кондуктора, летчика или стюардессы, курсирующих между Варшавой и Копенгагеном, что все мои знакомые надолго засели либо тут, либо там и путешествовать в ближайшее время не собираются, я поняла: остается только одно. Надо позаимствовать способ у контрабандистов. Послать Михалу письмо, в чем-то его спрятав!

К утру я уже знала, в чем. Ну конечно же, в колбасе. Что-что, а колбасу Михал наверняка съест или хотя бы попытается съесть. Выбор мой пал на вареную - в сухую вряд ли что-либо впихнешь. К счастью, трезво рассуждать я еще оказалась способна.

Текст, написанный на технической кальке несмываемой тушью, был простым и ясным:

"В связи с убийством Алиции проберись в прачечную. Открой прадедовский кофр! Возьми оттуда конверт - как выглядит, не знаю. Во что бы то ни стало перешли его мне, но так, чтобы в него ни одна душа не заглянула! Не пиши на нем ни моей фамилии, ни адреса! Не признавайся, что знаешь меня!!! Возможно, это имеет отношение к тому воскресенью, которое было Величайшим Днем в нашей жизни!"

Подпись я не поставила. Догадается, да я ему вдобавок позвоню - сразу же, как отправлю колбасу, - мало ли что, вдруг она испортится, еще вздумает выбросить.

Не откладывая в долгий ящик, я съездила в город и купила три кило вареной колбасы. Никогда не думала, что фаршировать ее корреспонденцией окажется таким трудным делом. Сколько всего писалось о нашей колбасе - и невесть из чего сделана, и водянистая, и рыхлая. Поклеп все это! Ядреная как не знаю что, вдобавок еще и с тонкой кожицей. После долгих, но бесплодных усилий пришлось уменьшить формат письма - обернутое полиэтиленом, оно было чуть ли не толще самой колбасы. Да еще никак не удавалось скрыть следы манипуляций. Я попыталась развязать один конец, запихнуть пакет, потом снова завязать, но он почему-то никак не хотел завязываться. Пришлось вернуться к идее поперечного вскрытия, операция завершилась успешно, но для отправки остался кусок не больше килограмма, хотя и вполне приличного вида. Зато уж остатки представляли собой душераздирающее зрелище.

Как раз во время моего единоборства с колбасой позвонила сестра Алиции, ужасно расстроенная, со странной просьбой.

- Пани Иоанна, у вас есть кое-какие знакомства. Не могли бы вы разузнать, когда нам выдадут тело?

- Какое тело? - машинально переспросила я, поглощенная нелегким своим трудом.

- Алиции! Надо ведь подготовиться к погребению. Они нам не говорят, когда можно будет ее похоронить.

Я очень удивилась, обещала разузнать и сразу же позабыла про обещание. До похорон ли, когда колбаса занимала все мои мысли.

Справившись в поте лица с каторжным этим делом, я вдруг вспомнила, что каждый мой шаг под зорким присмотром. Покупка колбасы наверняка взята на заметку, тем более что я ради нее исколесила полгорода и нашла только в "Деликатесах" на Вильчей. Ни в коем случае нельзя мне самой отправлять посылку, пусть это сделает кто-то другой, за кем вряд ли следят, человек сообразительный и надежный. Ближайшая подруга теперь отпадает...

Взяв с собой оскверненную колбасу, я направила свои стопы в присутствие, где раньше работала. У меня имелся веский повод наведываться туда - я как раз вела переговоры о возвращении в родную контору. Не вдаваясь в объяснения, я прямо из секретариата - директора, к счастью, на месте не было - позвонила лучшему своему другу Ежи, с которым редко встречалась, но которому полностью доверяла. Ежи, тоже к счастью, на месте был. Не объясняя ничего и ему, я договорилась с ним срочно встретиться здесь же, в помещении профкома. Профком в полном составе отбыл в отпуск, а ключ я могла добыть без труда.

Безотказный Ежи не заставил себя ждать. Я ему уже давно не досаждала просьбами, так что он с готовностью настроился на какое-нибудь мое очередное милое чудачество.

- Ежи, у меня есть трефная колбаса, - сообщила я ему с места в карьер.

Ежи озадаченно наморщил лоб.

- Трихинная?.. Может, тебе лучше не есть ее?

- И не буду, я хочу отослать ее почтой. Сама не могу, о причинах не спрашивай. Тут такое творится! Когда закончится, расскажу, если, конечно, останусь жива. А пока, прошу тебя, сходи на Центральную почту и отошли ее по этому адресу. Отправителем впиши кого угодно, только не себя. Лучше какого-нибудь своего врага. Может статься, спасешь мне этим жизнь.

- Ради твоей жизни готов на все, - откликнулся Ежи с умеренным энтузиазмом и вдруг оживился:

- Погоди, есть у меня один враг! А он точно влипнет?

- Упаси Боже! Мне только надо, чтобы колбаса дошла по адресу. Скажу тебе правду - она нафарширована письмом, но не беспокойся, вид у нее вполне приличный.

Ежи потребовал показать. Осмотрел со всех сторон, с сомнением покачал головой и после непродолжительных размышлений согласился. Мы бережно упаковали ее, и он тут же двинулся на почту, напутствуемый сердечным моим благословением.

Сбыв с рук колбасу и сделав таким образом все, что было в моих силах, я слегка воспрянула духом. Если майор хочет держать меня под своим недреманным оком, пожалуйста, я к его услугам. Ведь мне позарез нужна не сама поездка, а конверт Алиции, и неважно, как я его заполучу - собственноручно или через Михала.

Теперь можно позволить себе поразмыслить над кое-какими обстоятельствами, непонятными и не дававшими мне покоя. В чем тут загвоздка? Почему длинный язык моего ребенка так круто изменил ситуацию?

Скорей всего, они решили, что за Алицией следил какой-то уголовник. Это им дало пищу для размышлений над чем-то, в чем они прежде не были уверены. Вдобавок они окончательно заподозрили меня в сокрытии информации, и я им уже активно не понравилась.

Ишь какие, они мне, может, тоже не нравятся - либо не понимают серьезности ситуации и подставляют меня по недомыслию, либо, что гораздо хуже, понимают, но для пользы дела превратили меня в козла отпущения. А я не хочу быть козлом отпущения. Вот только почему майор уходил с таким довольным видом, ведь мне всегда казалось, что он неплохо ко мне относится и мое арестантское будущее не должно бы его радовать? Арестантское - это еще мягко сказано... Дьявола я никогда не понимала и не понимаю, возможно, этим неординарным способом он хочет от меня избавиться. Чужая душа потемки...

Как бы то ни было, а легко я не дамся, хотя и на рожон лезть не стану. Про дела Алиции ничего не знала, не слышала. Дьявол, конечно, прав: своим поведением я ставлю рекорд глупости. Ну что ж, зато с дурака взятки гладки. Остается одно - продолжать в том же духе!

Минуточку, но, если они знают или хотя бы догадываются, в чем была замешана Алиция, почему тогда взъелись на Збышека?

 

* * *

 

Во время нашей поездки в город Дьявол ни словом не обмолвился на злобу дня, зато уж по возвращении домой вцепился в меня мертвой хваткой.

- Куда ты подевала эту колбасу? - рубанул он сплеча.

Я была, правда, готова ко всему, но чтобы пронюхать так сразу?.. Ведь официально он это дело не ведет, в лучшем случае его просто ставят в известность, учитывая наши с ним отношения. С мрачным злорадством, не тратя слов, я продемонстрировала ему странное нечто, бывшее совсем недавно двумя кило вареной колбасы.

Узрев это нечто. Дьявол переменился в лице.

- Господи, что ты с ней сделала?! Жевала и выплевывала?

- Ага. Угадал. Весь день так вот и жевала - на нервной почве. Учти, если вы с майором не прекратите меня нервировать, все продукты в доме переведу.

Дьявол еще раз с живым интересом оглядел растерзанную колбасу, вздохнул, вытащил из шкафчика весы и взвесил. Я в меру своих сил сохраняла хладнокровие.

- Где еще килограмм? - деловито осведомился он.

- Какой килограмм?

- Ты купила три кило. А тут еле на два тянет. Где остальное?

- Да что ты говоришь? - вежливо удивилась я. - Неужто я съела целый килограмм?

- Я не говорю, что съела. Может, жевала и выплевывала сразу в мусор. Просто спрашиваю.

- В мусоре нету, - невинно констатировала я, заглянув в ведро. - Значит, все-таки съела. Хотя шут его знает, в этом доме еще и дети сшиваются.

Немедленно вызванные на очную ставку, дети категорически отрицали свою причастность к съедению колбасы.

- Вообще-то у меня была такая мысль, - раздумчиво сказал старший ребенок. - Но больно уж у нее вид неказистый. Решил на всякий случай вас подождать.

- Тогда, получается, я сама управилась. Буду стоять на своем до упора, зловредно решила я, пусть попробуют меня уличить. Промывание желудка мне не сделают, это уж дудки, не дамся.

- Какое счастье, что не я веду это дело, - от души порадовался Дьявол. - С тобой ведь запросто попадешь в психушку. Что ты еще задумала? Мало тебе маляра? Майор вот-вот взбесится.

- Не вижу никаких симптомов бешенства ни у тебя, ни у майора. Напротив, вид у вас позавчера был вполне довольный. Интересно знать, чему вы так радовались, или это тоже служебная тайна?

- Радовались, потому что все проясняется, - невозмутимо процедил Дьявол. - Твой Збышек - убийца, сейчас уже известно наверняка. Ну, почти что наверняка...

Голову у меня вдруг как обручем сжало. Слава Богу, подумала я, что давление у меня пониженное, а то ведь так недолго и удар схлопотать.

- Ты что, рехнулся? - каким-то не своим голосом просипела я.

- Еще нет, хотя с тобой запросто рехнешься. Как бы ты ни мудрила, а мозги майору не запудришь, он дело знает. Збышек свое намерение давно вынашивал, даже яд припас. В доме у него нашли кучу всяких снотворных. Наверное, удастся это квалифицировать как навязчивую идею.

Я хотела было что-то сказать, но не смогла - ни своим, ни чужим голосом. Не то что слова - все мысли как ветром сдуло. Пришла в себя, лишь напившись холодной воды, после чего твердо заявила:

- Ты врешь!

- С чего бы мне врать?

- Не знаю. Может, это у тебя врожденное. Будь вы уверены насчет Збышека, ты бы сейчас к колбасе не цеплялся!

Ох, зря сказала, могла бы свою догадку при себе оставить. Вырвалось поневоле, в приступе отчаяния. И вот нате вам - стоило мне на секунду выйти из роли дурочки, как у Дьявола тотчас глаза загорелись.

- Так что ты все-таки с нею сделала?

- Сожрала! Выбросила в окно! Потеряла на улице, уронила в канализацию! Далась тебе эта колбаса!

Дьявол молчал, с живым любопытством наблюдая за мной. В каком-то закутке моего мозга, не сокрушенном диким страхом за себя, за несчастного Збышека, вдруг слабо забрезжила мысль о том, что я ведь, собственно, ничегошеньки не знаю. Не имею ни малейшего понятия о результатах следствия. В голове у меня один Копенгаген да тамошний конверт, а не мешало бы разобраться, что происходит под носом, в Варшаве. Такое ощущение, что и в здешнем воздухе витает какая-то тайна, в которую оба они, в отличие от меня, посвящены. Надо немедленно взять себя в руки, успокоиться и первым делом попытаться хоть что-нибудь у них выудить.

- Почему ты тогда сказал, что Роберт меня подставил? - вырвалось у меня.

- Ничего такого... - он хотел, наверно, сказать: "я не говорил", но вовремя засовестился и о чем-то задумался. - Ты была с Алицией, когда ее кто-то выслеживал. И молчишь об этом... Кого ты можешь выгораживать, как не Збышека? Допустим даже, что дело тут не в его личных обидах, допустим, Алиция влипла в какую-то сомнительную историю. Но с таким же успехом в ней мог быть замешай и Збышек.

- Почему из всего населения Варшавы вам понадобилось положить глаз именно на Збышека?

- Потому что он один у нее побывал. Что Алиция оставила в Копенгагене? Доказательства его вины, которые ты хочешь уничтожить? Или наоборот - невиновности? Письма с угрозами ее убить? Или с описанием аферы, в которую он впутался?

- Какой аферы, опомнись! - пискнула я, чувствуя, как у меня волосы на голове зашевелились. Надо же нести такую чушь, как у него только язык не отсохнет!

- Что там был за эскиз?

- Не знаю!..

- Зато я знаю. Никакого эскиза в помине не было. Ты ушла, потому что заявился Збышек. Тебе известно, что это он ее убил, но Алиция всегда чувствовала свою вину перед ним, и теперь ты исполняешь ее волю и покрываешь его. А зря, есть отпечатки пальцев, есть показания привратника, этого вполне хватят, не говоря уж о запасах у него в доме снотворного, достаточных, чтобы усыпить стадо слонов!

- Чушь! - только и взвизгнула я в отчаянии. Я собиралась разговорить его, что-нибудь вытянуть, а в результате сама потеряла дар речи. Нет, чутье меня не обманывает, во всей этой галиматье концы с концами не сходятся, но он меня совсем задурил. Ясно одно: Збышек в опасности, для него это может плохо кончиться.

Весь остаток вечера Збышек и маляр, увешанный колбасами, незримо витали в моем доме. На все мои протесты и расспросы Дьявол отвечал контрвыпадами. В конце концов я вообще перестала с ним разговаривать, тогда он тоже умолк и задумался - на сей раз надолго.

- Похоже, наломала ты дров, - подал он голос, когда я уже засыпала. - Соучастие в укрывательстве преступника...

 

* * *

 

Майор учинял мне допросы, после которых я начинала подумывать, уж не сама ли совершила убийство. Телефон у Збышека не отвечал, дома его тоже не удавалось застать, а тут еще опять позвонила сестра Алиции, домогаясь известий о теле. У меня же никак до этого тела руки не доходили и в голове царил сплошной сумбур.

Збышек испарился совсем не вовремя, я даже не могла ничего узнать о маляре, который казался мне единственной уловимой в этом хаосе ниточкой. Копенгаген отдалился на другой конец света. Как личность сверх всякой меры подозрительную, меня уже совсем не посвящали в ход следствия. Ни майор, ни Дьявол не удосуживались теперь отвечать на мои расспросы.

Я набирала номер Збышека каждые полчаса, в любое время дня и ночи. Проверила в бюро ремонта - телефон в полном порядке.

- Кому ты звонишь так поздно? - поинтересовался Дьявол, выходя из ванной в полдвенадцатого ночи.

- Збышеку, - буркнула я.

- Бесполезно.

- Это почему же?

- Мы, конечно, строим все более комфортабельные тюрьмы, - объяснил он, с достойной удивления аккуратностью складывая брюки, - однако ж в камерах телефонов еще нет.

У меня мороз подрал по коже, в желудке и то вдруг стало холодно.

- Шутки шутишь?

- На этот раз не угадала. Несмотря на поздний час, я кинулась звонить майору. Не хватило самообладания даже извиниться за беспокойство.

- Ну что ж, - как-то неопределенно протянул он в ответ. - Понимаю, вам это неприятно было услышать...

От сочувствия майора мне легче не стало - значит, не шутки. Я собственноручно подставила Збышека! Будь на его месте любой другой - здоровый, довольный собой и жизнью, - не страшно, пусть бы посидел. В свое время я бы все объяснила, и отпустили бы человека с Богом, целым и невредимым. Збышек - иное дело! С его здоровьем и характером можно сломаться за каких-нибудь пару дней. Он и на свободе-то почти не вылезал из депрессии! Не говоря уж о прочих невротических хворях, от которых не помогали ни курорты, ни медицинские светила. Мало того, что Алиция его бросила, что жизнь у него пошла кувырком, так нате вам - еще и сажают по подозрению в убийстве! Это может навечно травмировать и не таких, как он, здоровяков, чего уж говорить о нем! Да неужто я оставлю беднягу на произвол судьбы - мол, тут хотя бы собственную шкуру спасти! Единственно злорадством пока и держалась. Ну хорошо же, Дьявол, сам напросился! Выложу всю правду, заодно все, что о тебе думаю, - и отряхну прах от ног своих. Посмотрим, каково тебе будет...

Назавтра прямо с утра я позвонила Михалу. Колбасу Ежи выслал срочной бандеролью, и я рассчитывала что-нибудь разузнать прежде, чем добровольно суну голову в петлю. Соединили нас через десять минут, благо он оказался дома.

- Слушай, Михал, скоро ты, наверно, получишь бандероль, - дипломатично сообщила я ему.

- Вторую? - удивился Михал.

- Почему вторую?

- Одну я уже получил. Какой-то идиот прислал кило вонючей колбасы.

- И что ты с нею сделал? - с замиранием сердца спросила я.

- Как что, выбросил в мусор. Не буду же я травиться колбасной палочкой!

- Будешь! - завопила я, позабыв о дипломатии. - Ты с ума сошел! Немедленно достань и съешь!

- Ты меня, конечно, извини, - осторожно протянул Михал, - но боюсь, это ты чуток того... У тебя случайно не горячка?

Я запаниковала. Неизвестно, в какой такой мусор выбросил он колбасу и сможет ли оттуда достать. Надо как можно больше заинтриговать его колбасной темой, не говоря ничего конкретного.

- Горячки у меня нет. А на колбасу не клевещи, она вполне съедобна. Надо только, чтоб не было вони, помыть ее щеткой под краном. Вытащи из мусора, а если уж не захочешь съесть, то по крайней мере разрежь на ломтики.

- Еще чего! - взбеленился Михал. - Не хватало мне рыться в отбросах, а потом цацкаться с тухлятиной! И вообще, какой дурак посылает вареную колбасу летом!

- Для того и послали, чтоб она завонялась, - с нажимом сказала я.

Трубка молчала, очевидно, Михал размышлял над странной формой поразившего меня безумия. Слишком хорошо мы друг друга знали, не мог он заподозрить меня в контрабанде, ну скажем, бриллиантов.

- Погоди, - пробормотал он, - кажется, сумасшедшим нельзя противоречить, пойду поищу эту твою колбасу.

Через пару минут - я в это время пикировалась с телефонисткой: "да-да, говорим-говорим", - он снова взял трубку.

- Ну, нашел я ее, - выдохнул он с омерзением. - Смердит еще больше. Попробую уговорить хозяйку, может, на что-нибудь употребит, может, заинтересуется таким экзотическим лакомством. Изволь все-таки объясниться, как это понимать? Меня что, отравить хотят?

- Узнаешь, когда съешь колбасу. Чем скорей, тем лучше, и сразу сообщи мне о своем состоянии. Будь здоров!

- И тебе того же, - упавшим голосом пробормотал Михал.

Ничего не поделаешь, скоро лишь сказка сказывается. Пока Михал - у него ведь нет даже ключа - проберется в прачечную, пока отопрет кофр, пока я получу какую-нибудь весточку, на Збышеке можно будет уже поставить крест.

День я скоротала за любезным сердцу занятием - боролась с собственным воображением. Глазами души видела Збышека - как он кончает с собой в тюремной камере. Для полноты ощущений представила и собственный труп в безлюдном варшавском закоулке. Надо всем этим с неодобрительной гримасой витал призрак Алиции.

Дьявол вернулся домой уже не в таком боевом настроении.

- Неладно с этим Збышеком, - кисло пробормотал он. - Надо бы его перевести в больницу.

У меня не хватило духу спросить, что с ним. Я долго молчала, лихорадочно ища хоть какой-нибудь приемлемый выход. Смотрела в окно, за которым ничего интересного не было.

- Что вам нужно для того, чтобы его отпустить? - наконец спросила не оборачиваясь.

- Другой убийца, - не задумываясь ответил Дьявол. - Збышек увяз крепко, больше его ничто не спасет.

- Позволь тебе напомнить - ты в этом доме на правах частного лица, - решительно заявила я, внимательно изучая пейзаж за окном. - А потому, прошу тебя, пораскинь мозгами не как законник, а как частное лицо. Збышек не бывал у Алиции вот уже два года, никогда не ездил в Копенгаген и вообще с самой войны не выезжал за границу. Если бы вдруг обнаружилось, что Алиция имела...

Я умолкла, соображая, как бы это половчее выразиться.

- Что имела? - навострил уши Дьявол.

- ...имела отношение... Если бы оказалось, что Алиции угрожали какие-то люди... что она в последнее время впуталась в серьезную аферу, да еще не здесь, а в Копенгагене, поверил бы ты как частное лицо в невиновность Збышека?

- Как частное лицо - да, как официальное - решил бы перепроверить.

- Ну а без веских доказательств... вот этого самого... без них вы ведь не оставите Збышека в покое?

- Более того, - ответил он, помолчав. - Без доказательств "вот этого самого" Збышеку спасения нет.

- Ну что ж, мой милый. Скажу тебе правду...

Я отвернулась от окна - и осеклась. Раньше, раньше мне надо было на него посмотреть! Хотя лицо его сохраняло задумчивое и даже слегка грустное выражение, зато глаза полыхали хищным пламенем. Как же я, дуреха, до сих пор не догадалась! Они посадили Збышека, чтобы развязать мне язык!

Сообразив это, я прямо содрогнулась от ужаса. Ведь он знаком со Збышеком, понимает, чем может обернуться для бедняги арест. Каким же надо быть бесчувственным извергом, чтобы пойти на такой ход! С кем свела меня судьба, ему же чуждо все человеческое!

Ужас сменился яростью, и я отбросила всяческую дипломатию. Получай, подавись проклятой этой правдой, посмотрим, по зубам ли она тебе!

- Учитывая, что с законом я всегда прежде ладила, - холодно отчеканила я, - наши с тобой отношения имеют сугубо личный характер. Можешь не сомневаться, в случае чего я отопрусь от всего, о чем сейчас сообщу тебе конфиденциально. А в остальном используй полученную информацию как сочтешь нужным. Так вот слушай: моя подруга Алиция занималась в последнее время шпионажем.

- Ты с ума сошла? - оторопел Дьявол.

- Пока еще не совсем, но скоро сойду. А теперь факты.

Дьявол сорвался с кресла.

- Иоанна, погоди, выпей воды. Может, дать тебе лекарство? Дорогая моя, что с тобой?

- Ты посадил за решетку невинного, больного человека только для того, чтобы я раскололась! И добился своего, больше я не буду молчать. Но ты немедленно отпустишь его. А обвинения предъявляй контрразведке, заодно донеси, кто тебе раскрыл глаза! Ты хотел правду, так получай ее!

- Какая контрразведка, о чем ты говоришь, дорогая, успокойся! Ты бредишь, при чем тут шпионаж, у тебя, видно, с головой не в порядке! Надо же такое придумать - контрразведка ее убила!

- Я не говорю, что убила! - взвизгнула я, понимая, что перегнула палку. - Может, не убивала. Может, они просто пустили все на самотек, а теперь довольно потирают руки и ждут, когда же наступит мой черед! Так что беги, докладывай!

- Я еще в своем уме! - благоразумным тоном заметил Дьявол, хотя и глядел на меня с некоторым испугом. - Сколько живу, такой галиматьи не слышал.

Может, он и прав, может, от расстроенных нервов мне уже черт-те что мерещится, у страха глаза велики. Сколько себя помню, все связанное со шпионажем меня повергало в ужас, воображение рисовало картины изощренного коварства, правда, в насилие над мирными гражданами верилось с трудом. К родимой же контрразведке я даже питала симпатию, тем более что собственная безгрешность давала приятное ощущение защищенности. Но на этот раз моя безгрешность выглядела не столь уж очевидной, в том-то и беда. Впрочем, меня больше пугала не госбезопасность, а тот субъект со сломанным носом, точнее, моя непонятная с ним связь. Но уж об этом и заикаться нельзя, придется нажимать на другое - дескать, отмалчивалась, потому как смущала перспектива провести в застенке остаток дней своих.

- Даже каких-нибудь пять лет изоляции никак не соответствуют моим жизненным планам, - надрывно развивала я перед Дьяволом свою мысль.

А с того уже слетел страх, сейчас он пребывал лишь в легком шоке. До моего слуха дошло наконец, что он говорит:

- …не имеет ничего общего со шпионажем, с чего ты взяла!

Выкричав свое, я более-менее расслабилась, и в голове слегка прояснилось. Елки зеленые, что же это получается? Неужели я могла так капитально заблуждаться?

Спокойствие, сейчас самое главное - найти с ним общий язык. Может, удастся что-нибудь выудить.

- Хорошо, порассуждаем здраво, - предложила я, выпустив пары. - Не буду скрывать - я, конечно, кое-что знаю. Знаю, но молчу. Не только потому, что уважаю личные тайны Алиции, но и потому, что элементарно боюсь. Боюсь за себя. Алиция тоже боялась и, как выяснилось, неспроста.

- Похоже, этот страх сказался на твоих умственных способностях, - брюзгливо фыркнул Дьявол. - Как иначе объяснить твой заскок насчет шпионажа?

- А кто иначе мог следить за нею, разъезжая на автомобиле западной марки? Збышек?

- Так за нею все-таки следили?!

- Кто ей установил в квартире микрофон? Тоже Збышек?

- Брось шутить! - встрепенулся Дьявол. - Ты уверена?

- Собственными глазами видела.

- Вот зачем маляр! Иоанна, майор тебя убьет!

- Как бы не так! Разве ты сам захочешь от меня избавиться. Позволь напомнить еще раз - все это я рассказываю тебе сугубо конфиденциально. За порогом этого дома я от своих слов открещусь, если только мне не гарантируют полную безопасность.

Дьявол на какое-то время задумался.

- Слушай, а тебе не приходило в голову, что, будь здесь замешана контрразведка, расследование вел бы не майор, а совсем другие инстанции?

- Приходило, и не раз. Но я в такие инстанции не вхожа - кто их знает, может, они втихую этим и занимаются.

- Погоди, ты тут столько всего нагородила, что у меня голова кругом идет. Конечно, это меняет дело. Но одного не пойму: почему ты боишься? И кого?

Не было иного выхода, пришлось рассказать ему о давних контактах Алиции с западным посольством и обо всех моих подозрениях. С пятого на десятое, обходя по возможности подводные рифы.

- Так вот, мой милый, - суммировала я, - с одной стороны, никто не поверит, что я, ближайшая ее подруга, нафаршированная всякими сведениями, чиста и невинна, как белоснежная лилия. Я и сама упекла бы себя на всякий случай в застенок. А с другой стороны - тут наверняка замешан кто-то из близких знакомых. Кто? Ты знаешь? Лично я - нет. Я знаю одно: только не Збышек. Вы с майором что-то предпримете, а этот знакомый тут же отреагирует и пригласит меня на кофе - с ядом, разумеется.

- В твоих словах есть логика, - признал Дьявол после долгого раздумья. - Не будь я в курсе дела, может, и сам бы переполошился. Но клянусь тебе, ты ошибаешься. Ни о каких контрразведках и речи нет!

- А о чем речь?

- От Алиции и правда тянулись ниточки к большой афере. Вначале полной уверенности у нас не было. Спасибо Роберту - когда выяснилось, что за нею следили, наши предположения подтвердились. Но все это время я нимало не сомневался, что ты что-то знаешь.

- А вот и нет, мой милый, я ничегошеньки не знаю. И не буду знать, пока ты мне не докажешь, что я цепляюсь к этому богоугодному ведомству исключительно по дурости. Близкий знакомый тоже внушает мне трепет, но в гораздо меньшей степени, чем наши органы.

- Дело хозяйское. Я могу лишь заверить тебя, что ты заблуждаешься, но раскрывать служебные тайны не вправе. И потом, не пойму, почему ты зациклилась на каком-то близком знакомом. Впрочем, поступай как хочешь, но не забывай - спасти Збышека могут только твои чистосердечные показания. Кстати, майор уже давно возится с одной аферой, которая к Збышеку не имеет никакого отношения. Если бы выяснилось, что она как-то связана с убийством Алиции, дело, как говорится, было бы в шляпе. Теперь ясно, почему нам позарез нужны твои показания?

Стоило ему в очередной раз упомянуть Збышека, как я снова впала в панику. И хотя насчет шпионажа и контрразведки он меня не совсем разубедил - возможно, просто недооценивает ситуацию, смотрит на вещи сквозь розовые очки, - но все-таки я решилась. Предложила ударить по рукам - если Збышека завтра утром выпустят, я все скажу.

- Если ты завтра утром все скажешь, Збышека сразу же выпустят, - отрезал Дьявол, и на обратную очередность уже ни в какую не соглашался.

В результате утром следующего дня я прибыла с ним к майору, исходя злостью и подозрениями. А тут еще и за предыдущее свое вранье не оправдаешься - с моих запечатанных робостью уст не могло слететь ни словечка недоверия в адрес нашей защитницы - госбезопасности. А раз так, то я решила вообще на этот счет не объясняться.

Я стала выкладывать всю правду по порядку, начиная с первого прихода ко мне Алиции. Маляр действительно майора потряс, но не настолько, чтобы вывести из равновесия. Даже колбаса его не сокрушила, - я и в этом призналась, - просто он посмотрел на Дьявола, а Дьявол на него. Мне их реакция по-прежнему активно не нравилась.

- С кем ваша подруга поддерживала в Дании знакомство? - спросил майор. - С кем встречалась?

- А вот этого я не могу сказать. Она пробыла там гораздо дольше меня. Я знаю нескольких человек из ее сотрудников, жениха, наших благодетелей - то бишь семейство, которое нас пригласило и дало приют, - и еще массу других людей, но уже из моего круга. Зато...

Раз уж я решилась выложить им всю правду... Глазами души я увидела сцену из недавнего прошлого...

 

* * *

 

Кто-то поднимался по лестнице. Мы сидели в доме на площади Святой Анны, на четвертом этаже. Алиция разбиралась в старых счетах, а я красила ногти купленным накануне лаком от Элизабет Арден, очень дорогим. Только я раскрыла рот, собираясь сказать, что по такой цене он мог быть и лучше, как вдруг Алиция вскинула голову и приложила палец к губам.

Кто-то поднимался по лестнице. Прошел третий этаж и подходил к нашему. Алиция притихла над своими бумагами, я тоже застыла с кисточкой в руке, хотя не понимала, почему это мы затаились.

Шаги приблизились к нашей двери, затихли, и через минуту раздался стук.

Я вопросительно посмотрела на Алицию, она затрясла головой и снова приложила палец к губам. В дверь опять постучали. Я вернулась к своему занятию, трезво рассудив, что шума оно не производит, да и лак вот-вот засохнет. Алиция погрозила мне кулаком, я постучала пальцем по лбу - в знак того, что она преувеличивает. Потом снова был стук в дверь, а потом Алиция тоже постучала по лбу - мол, сама такая. Вот мы все попеременно и стучали, пока человек за дверью наконец не сдался и не стал спускаться вниз. Когда шаги где-то на первом этаже затихли, Алиция сорвалась с места, шепнула мне "постой на стреме" и понеслась в прачечную, чтобы выглянуть через неосвещенное оконце во двор.

Я послушно отстояла свое на лестнице, пока она не вернулась.

- Кто это приходил? - заинтригованно спросила я.

- Так, один гнусный тип, - бросила она с такой злостью, что можно было не сомневаться - этому типу она не откроет дверь никогда в жизни.

- Ну ты даешь, - хмыкнула я. - Ведь наше окно светится. Он что, не знает, какое у нас окно или, может, слепой?

- Могу я по рассеянности оставить свет невыключенным? - упрямо отрезала она.

У нас с Алицией не полагалось лезть друг другу в душу, вот и на этот раз я признала за ней право на личную тайну. Тот субъект больше не приходил, по крайней мере при мне.

Помню и еще один любопытный случай, правда, в другом роде. Целый день я висела на телефоне, пытаясь поймать Алицию, и целый день мне отвечали, что ее на работе нету, отчего я все больше зверела, зная, что ей полагалось там быть. Она мне позарез была нужна. Вернувшись из своего офиса, я застала ее дома.

- Черт побери, где ты шлялась? - накинулась я на нее. - Я хотела, чтобы ты купила мне по дороге сигарет, у меня все кончились, а я забыла взять деньги! Придется теперь бегать по автоматам.

- Я догадалась и купила, - беззаботно ответила Алиция. - Поняла, что это ты названиваешь. Я была на месте, только на звонки не подходила.

- На мои?

- Нет, одного типа.

- Ну, на женский голос могла бы и подойти!

- А может, рядом с женщиной стоит мужчина, чтобы перехватить трубку. Тебя ведь по голосу не все знают.

Теперь остается только гадать, был ли тот телефонный тип и тип на лестнице одной и той же личностью.

 

* * *

 

После некоторых колебаний я описала оба случая майору. Получалось, что какие-то знакомые вдруг разонравились Алиции и она стала их избегать. Будь это просто назойливый ухажер, она бы от меня не таилась.

- А тот "опель", который ездил за вами? - спросил майор, слушавший с большим интересом. - Вам он в Дании случайно на глаза не попадался? Или его водитель?

- Точно не скажу. Я видела его в профиль, и, сдается, он мне знаком по Копенгагену. Не знаю, как он выглядит анфас, но мне запомнился его перебитый нос.

- Где, когда и при каких обстоятельствах?

- Не помню, - быстро ответила я. - Сколько ни ломала голову, ничего не приходит на ум. И вообще я могла обознаться.

На эту тему они уж точно не услышат от меня ни слова. Язык мой - враг мой. Пока я не удостоверюсь, что невероятная история, которая с нами там приключилась, имеет отношение к Алиции и может навести на след убийцы, меня никакие силы на свете не заставят проговориться. Михал тоже будет помалкивать, это как пить дать.

- А как насчет других знакомых? - спросил майор. - Может, там был в ту пору кто-то из Польши?

Поляков там было раз-два и обчелся, все вроде бы люди безобидные, так что я позволила себе со спокойной совестью их назвать. Майор вздохнул.

- Значит, никто, как вы говорите, к пани Хансен во время вашего визита не заходил? А жаль. Это значительно упростило бы дело. Кстати, о ваших наблюдениях при осмотре квартиры - вы нам уже все рассказали?

- Ничего примечательного я там больше не видела.

- Скорее даже меньше, - проворчал Дьявол.

- А пришли вы к ней якобы для того, чтобы вернуть словари, - в раздумье протянул майор. - Куда вы их положили?

- На письменный стол.

- Мы нашли их в другом месте.

- В каком?

Майор смотрел на меня, о чем-то размышляя. У меня уже вертелся на языке вопрос, с чего это они стали так интенсивно мыслить. Как посмотрят на меня, так и застывают в позе мыслителя, словно моя скромная особа олицетворяет для них загадку века. Сколько живу, никого еще столь не вдохновляла на интеллектуальную деятельность...

- В очень странном месте, - поразмыслив, сообщил майор. - Были засунуты под диван.

Поначалу я не задумалась, а просто удивилась - наверно, для контраста с общей атмосферой.

- Не понимаю. Под диван? Да ведь туда ничего не влезет. Ножки короткие.

- В том-то вся соль. Мы их едва вытащили, а запихнуть тем более нелегко. Пани Хансен была, конечно, большая оригиналка, но не настолько же, чтобы подобным образом хранить учебные пособия. Вам это ни о чем не говорит?

Теперь уж я впала в задумчивость, не иначе тут философический микроб завелся. Что-то меня насторожило. Неужто Алиции мало было настенного завещания?

- А нельзя ли на них взглянуть? Майор в нерешительности покосился на Дьявола. Дьявол - на майора.

- Как вы считаете? - спросил майор.

- Ну что ж, двум смертям не бывать, - ответил Дьявол.

- Не понимаю, о чем вы таком говорите. - Я воззрилась на них с неудовольствием.

- Потом объясним, а пока осмотрите их, сделайте милость. Чем черт не шутит, возможно, обнаружится что-то любопытное.

Я взяла в руки два толстенных словаря, один польско-французский, а другой польско-английский и наоборот. Оба старые, еще довоенные, одинакового формата, с одинаковым расположением словарных статей. Открыла и стала перелистывать.

На первой же странице, сверху над "А", карандашом было нацарапано: "англ, равно франц, равно польск." Я голову дала бы на отсечение, что в день убийства никакой записи здесь не было. Перелистав словарь до конца, ничего больше я в нем не нашла. Зато в английском кое на каких страницах, на полях, обнаружила надписи, тоже карандашом, по виду старые. Только по виду, потому как две недели назад их тоже не было. Пометки явно не мои, словари я отдала Алиции в день убийства, значит, она одна могла их сделать, да и то лишь в последний вечер! Разве что у самого убийцы крыша поехала и он вдруг занялся лексическими изысканиями, но и тогда это, наверно, следствию для чего-нибудь да сгодится. Впрочем, каракули все-таки напоминали руку Алиции. Майор озадачился не меньше моего. Стал листать английский словарь, пытаясь разобрать пометки.

- "Число единственное, род женский, дательный падеж, второе склонение", - пробормотал он. - Впервые слышу, чтобы "магазин" был женского рода. Возможно, вы общались между собой с помощью особого шифра - так сказать, грамматического?

- Вот уж чего не было и быть не могло, - пожала я плечами. - Алиция всегда говорила, что грамматика наводит на нее ужас. Не понимала, как это я запоминаю такие вещи.

- Здесь все записи в том же духе. "Третье лицо, множественное число, презент". Настоящее время, да? А вот - "подлежащее". А здесь... сейчас, минутку, не разберу... "единственное число, женский род, третье склонение". Кажется, эти сокращения везде означают одно и то же? "Ед, ч., ж, р., п, пад." При слове "неопубликованный".

- Предложный падеж, говорите? Женский род? "В неопубликованной"... "Опубликованной"... Поставить слово в указанной форме нетрудно, но от этого оно понятней не становится.

- "Сухожилие, мускул. Женский род, единственное число, творительный падеж", - читал дальше майор.

- Сухожилием, мускулом, - машинально выпалила я и остро затосковала по добрым школьным временам. - Но там ведь женский род?

- Да, вряд ли пани Хансен до такой уж степени испытывала ужас перед грамматикой, - засомневался майор.

- Нет, конечно, это уж слишком. Наверняка она писала эту галиматью с какой-то задней мыслью. Ну-ка, что там еще?

- "Существительное, единственное число, именительный падеж". Рядом со словом "сопровождать".

Я содрогнулась. Если указания адресованы мне, то Алиция явно переоценила мои способности. Черт побери, что может означать эта китайская грамота?

- Думаю, надо отдать словари нашим шифровальщикам, - сказал майор. - Если тут есть какой-то смысл, они разберутся. Хотя такие любительские головоломки - сущее наказание.

- Погодите со своими шифровальщиками, - запротестовала я. - Уважайте чужую волю. По-моему, это адресовано мне, и я сама должна сообразить, что она думала насчет того, что буду думать насчет этого я. Дайте немного пошевелить мозгами.

И я уткнулась в словари. В английском записи были сделаны только в англо-польской части, польско-английская оставалась чистой. Видимо, Алиция посчиталась с уровнем моих интеллектуальных запросов - я всегда пользуюсь лишь первой половиной. Учла и то, что к английскому я обращаюсь гораздо чаще, чем к французскому. Учла также, что я все это замечу, а раз так, то и призадумаюсь над несуразностями в ее записях. Ясно, что столь упорствовать в своем грамматическом невежестве можно лишь с каким-то умыслом. "Распространенный" в третьем лице множественного числа настоящего времени... Это должно относиться не к прилагательному, а к глаголу. "Распространяют"?.. "Сопровождать" можно переделать в "сопровождение", но как поменять "мускул"? Нет, что-то не то... Глагол...

Я просмотрела слова до и после "распространенный", но ни одного глагола не нашла, потом перечитала запись над "А" во французском словаре. "Англ, равно франц, равно польск." Понятно, что пометки из английского словаря относятся к французскому. Одни и те же слова?.. Ерунда, одни и те же слова имеют одно и то же значение, "распространенный" так и так будет прилагательным. Надо искать какие-то другие.

Открыв французский словарь на той же странице, что и английский, я стала отсчитывать слова сверху. На месте "распространенный" стояло "производить". Точно, глагол. А как насчет "сопровождения"? Должно быть существительное. В самом деле - "сад"!

Я растерянно взглянула на майора, выжидающего с терпеливым интересом.

- Кажется, нашла, - сказала я неуверенно. - В грамматике все сходится, только смысла не хватает.

- Что у вас получается?

- Какая-то чушь. Если хотите, можете записать. Значит, так: "производить". Третье лицо множественного числа - "производят". "Сухожилие, мускул" - женский род... раз, два, три... творительный падеж - "почтой". Вот те раз! "Производят сад почтой"?

Не зная, что и думать, я беспомощно уставилась на них. У обоих был крайне заинтригованный вид.

- Ну-ну, - подбодрил меня Дьявол. - Соображай дальше. Может, попробовать в какой-нибудь другой очередности?

Ошарашенная, но и увлеченная плодами своего творчества, я взялась просматривать словарь заново, повторяя заодно весь учебник польского языка за шестой класс. Не знаю, какая у них там сейчас программа, но я проходила это в шестом классе.

- Единственное число, предложный падеж - "в кухне". Подлежащее - "лаборатория". Единственное число, женский род - "новая". "В кухне новая лаборатория"?! Предложный падеж, единственное число - "в жратве". Жратва даже подходит к кухне. Снова подлежащее, должно быть имя существительное, ага: "контрабанда". "Магазин", мужской род, родительный падеж, кого-чего...

Героина!

Я подняла голову от словарей. Значит, вот в чем дело! Силы небесные! Теперь наконец понятно, что за афера погубила Алицию! Контрабанда наркотиков!!!

Я была до того потрясена этим открытием, что даже потеряла дар речи. Слишком неожиданный оборот для бедной моей головы. А я-то, дуреха, зациклилась на шпионаже! Но мыслимо ли: Алиция - и контрабанда? Да еще наркотиков! Какое чудовищное стечение обстоятельств прибило ее к этой афере, ведь при одном упоминании о контрабанде ее бросало в дрожь!

- Почему вы мне сразу... - напустилась я на Дьявола и тут же осеклась: и тот, и другой прямо-таки лучились воодушевлением. Лица у обоих экстатически сияли, казалось, еще секунда, и они падут ниц с благодарственными песнопениями. Ничего такого, увы, я не дождалась.

- Читай дальше! - нетерпеливо рявкнул Дьявол, как если бы я прервала на середине чтение душераздирающего романа. Он обежал стол и склонился над листом, на котором майор что-то записывал.

Я и без его понуканий уже с головой ушла в работу, все исправней орудуя грамматическими правилами.

- "Идет", - сообщила я им. - "Магазина". Так и есть, в родительном падеже. "Роза", минутку, должно быть прилагательное. Скорей всего "розовая". Погодите, тут еще кое-что есть.

Рядом с этой "розой", которой в английском словаре соответствовал "козел", снабженный пометкой, что ему полагается быть женского рода, стояла какая-то неразборчивая запись, что-то вроде "gade". По-датски это означает "улица". Такую же "гаде", только более вразумительную, я нашла возле "сада".

- Нигде больше нету "гаде"... - пожаловалась я.

- Ищи дальше! - прикрикнул на меня Дьявол.

Я вздохнула и долистала словарь до конца. Нашла еще "до", "на", "собираюсь" и "хмель", которому следовало быть прилагательным. Майор с Дьяволом начали укладывать все это в фразы, но я в таких грамматических упражнениях проявила гораздо большую сноровку, и они охотно приняли меня в свою компанию. Втроем мы неплохо справлялись, вот только эта непутевая "розовая сад" оказалась не у дел, да еще "хмель" путался где ни попадя и без всякого толку.

Набрались кое-какие фразы, не вызывающие сомнений: "Контрабанда идет почтой", "Производят героин" и "Собираюсь сбежать". Мы исключили контрабанду в кухне и лабораторию в жратве, а поскольку больше существительных не нашлось, решили, что логичнее всего будет допустить следующее:

"Контрабанда идет почтой в жратве для магазина. Производят героин в кухне. Новая лаборатория. Собираюсь сбежать". Выражение "Лаборатория идет" как-то ни с чем не увязывалось, а "на" просилось пристегнуть его к указанию какого-нибудь места.

Мрачно вглядывалась я в текст. Так значит, Алиция собиралась смыться - хотела избежать опасности самым простым способом. Оставить инструкцию для меня и где-нибудь пересидеть до лучших времен. Собиралась - и не успела...

- А как насчет "сада"? - нетерпеливо спросил майор, отрывая меня от невеселых дум. - Вы уверены, что тут должен быть женский род? Да еще этот "хмель"...

- Я как раз собиралась сказать, но вы не даете мне рта раскрыть. Если здесь не ошибка, то Алиция, скорей всего, хотела это место особо выделить. Эта "гаде" слишком нагло мозолит глаза. Сама по себе она женского рода, можно предположить, что Алиция дословно перевела датское название улицы.

- А ты можешь перевести обратно? - предложил Дьявол.

- Надо подумать. Алиция знала, что я в датском не смыслю, мы с нею там все переводили сикось-накось. "Розовая сад"? На французском? Jardin. Ничего такого в Копенгагене нет. На английском - garden... Garden? Есть! Розенгарден!

Розенгарден... Старая улочка в центре города. Я хорошо ее знаю, ходила по ней много раз. Там стоял дом, предназначенный на снос, его уже не заселяли. В нем ютились наши приятели, помнится, какую-то странную историю я от них слышала, не там ли она произошла?..

- Теперь один "хмель" остался, - сказал май ор. - К чему его можно пристроить?

- К Хмельной, - с ходу выпалила я, после разгадки "розовой сада" перейдя на второе дыхание. - Существительное женского рода, больше тут ничего не придумаешь.

- К Хмельной? - усомнился Дьявол. - Там ничего подходящего нет.

- Откуда ты знаешь? Это не варшавская Хмельная.

- Вы о чем? - заинтересовался майор.

- Есть в Копенгагене такая пешеходная улочка, сплошь застроенная магазинами, - объяснила, я. - Называется Строгет, но нам она напоминала кусочек нашей Хмельной между Брацкой и Новым Святом. Похожа точь-в-точь, разве немного шире и красочней от витрин. Мы всегда называли это место "Хмельная"... Вообще мы много чего переиначивали на варшавский лад. Если надо было пойти на Амагер, говорили "иду в Прагу" - больно уж этот район напоминал нашу Прагу, да и расположен так же - на другом берегу, по ту сторону канала. Раз Алиция переделала Розенгарден, то могла поменять для простоты и Строгет, превратив ее в "хмель".

Тут я вдруг запнулась - что-то забрезжило в голове. "Контрабанда идет почтой в жратве для магазина". В жратве для магазина. Хмельная. Строгет.

В голове-то у меня забрезжило, зато на голове волосы зашевелились, вот-вот встанут дыбом. Магазин со жратвой на Хмельной!.. На Строгет! Вместительный такой магазин, со всяким любопытным товаром, я его хорошо знаю... И хозяина тоже!.. Свят-свят, ведь за Алицией ездил человек с перебитым носом! А я, тетеря, боюсь этих славных, милых ребят из контрразведки! О ужас, что делать?!

- Хочу в Копенгаген! - взвизгнула я не своим голосом.

Майор и Дьявол, вдумчиво изучавшие листок с записями, чуть со стульев не свалились.

- Одну минуточку, - машинально вырвалось у майора. - Может, пока кофе?

- Да, все сходится, - хладнокровно сказал Дьявол, возвращаясь к своему листку. - Наконец-то!

Я сидела мрачная, злая и смертельно напуганная. Теперь ясно, и даже слишком ясно, где собака зарыта. Я пробыла в Дании достаточно долго, чтобы понять - дело тут нешуточное. Проблема номер один, и не только из-за ситуации на внутреннем рынке и наркомании среди молодежи, но и в связи с тем, что через Копенгаген контрабандный товар идет в Швецию и Соединенные Штаты. А в Данию - через Польшу, какими-то неисповедимыми путями... Героин производят из сырья именно в Дании. Прежде этим занимались во Франции, теперь поумнели - ведь там законом предусмотрен двадцатилетний срок заключения, в Дании же - до двух лет, всего ничего. А поскольку легче и безопасней переправлять героин, есть прямая выгода перерабатывать сырье прямо в Польше, ведь даже кухня для подобного производства сойдет. Благо наша таможенная служба еще не навострилась ловить преступников за руку. Наверняка все у них блестяще отлажено, в международном масштабе, угораздило же Алицию попасть в такую передрягу!

А меня?!

Дьявол и майор наконец оторвали свои упоенные взоры от записей и словарей. Вид у обоих был до того триумфальный, что казалось, от полноты чувств они вот-вот падут друг другу в объятия. Зато у меня физиономия была, наверно, изрядно кислой.

- Требую объяснений, - сурово поставила я вопрос ребром. - Я тоже не лыком шита, кое-что знаю, но еще подумаю, поделиться с вами или не стоит. Не нравитесь вы мне, вот что. А знаю я немало, поэтому попрошу относиться ко мне с должным вниманием, поберечь мои нервы.

- О чем речь! - заторопился майор. - Мы как раз прикидываем, не ввести ли вас в курс дела. В принципе не следовало бы, вы лицо частное, но без вашей помощи нам не обойтись. Мы бы и раньше вас подключили, если бы... гм... не ваше странное поведение.

- Этой фаршированной колбасой для Михала ты себя окончательно дискредитировала, - добавил Дьявол. - Я выяснил на почте, кому она отправлена, но перехватить не успел. Интересно, что ты там написала.

- Вы с самого начала знали, что убийство Алиции как-то связано с наркотиками?

- Подозревали. Полной уверенности не было. Только ты могла пролить какой-то свет, но вместо этого все карты нам смешала.

- Ничего не понимаю. Вы что, работаете в одной упряжке?

- Отныне да. Я над этим делом бьюсь уже несколько месяцев, майору же досталось убийство, которое неплохо вписывается в эту аферу, и пара преступлений помельче, возможно, из той же оперы. Надеюсь, все наконец сдвинется с мертвой точки.

Ну вот, теперь понятно, почему, стоило им только взглянуть на меня, оба дружно впадали в такую глубокую рефлексию, что становились похожими как близнецы! С самого начала их терзала одна и та же дума. Нет, все-таки Дьяволу не откажешь в ясновидении.

- Вернемся к вопросу о нашем сотрудничестве, - сказал майор. - А вот и кофе. Так что же вы знаете?

Тема была для меня каверзная, требовалось соблюдать крайнюю осторожность. Однако многое я могла рассказать без утайки.

- Есть у меня кое-какие подозрения. Кое-какие смутные догадки. Я знаю в Копенгагене на Хмельной один магазин, называется "Specialties des pays". Как раз импортная жратва. Довольно крупный магазин, много филиалов в других местах. Торгует исключительно всякой экзотической пакостью, со всех концов света. Лягушачьими бедрышками, саранчой в сахаре, спагетти на любой вкус, маринованным ужом и тому подобными деликатесами. Нашими тоже.

- А нашими - это какими?

- Разными. Водки там залейся, правда, самой низкопробной. Непременный свекольный салат, то бишь свекла с хреном - там у них хрен почему-то не такой ядреный. Ну и, конечно, сало, селедка, огурцы - вообще всякие маринады.

- У них там что, своих нету? - удивился майор.

- Есть, но все сладкие. Селедку они готовят в чем-то вроде компота, вы не поверите, плакать хочется. И, натурально, бигос. О бигосе в Дании никакого понятия не имеют, они там очень уважают свое здоровье, так что такого бальзама для печени на своей территории не изготовляют, у нас берут. Не уверена, но очень может быть, его-то под жратвой Алиция и имела в виду. Скажем, официально закупается бигос, а под его прикрытием переправляют героин. Ваше дело - проверить, не буду отбивать у вас хлеб.

Нельзя сказать, что перспектива копаться в свекольном салате, бигосе и квашеной капусте привела их в неописуемый восторг. Но это уж их забота. Лично меня беспокоило совсем другое.

В полном согласии и взаимопонимании обсудили мы всякие иные детали. Моя версия убийства, как оказалось, целиком совпадала с милицейской, причем на мысль о повторном визите убийцы навели майора злосчастные свечи. Тут я кстати кое о чем вспомнила.

- Алиция говорила, у нее что-то такое есть, - в раздумье сказала я. - Вернее, она знает, где оно лежит. А если убийца эту штуковину как раз в свечах и искал? Что это может быть? Интересно, нашел ли?

- Сказать ей? - Дьявол вопросительно взглянул на майора.

- По-моему, стоит, вдруг у пани Иоанны возникнут на этот счет какие-то соображения.

- Вот только не уверен, что такую "штуковину" можно спрятать в свечах, - саркастически заметил Дьявол. - Если, конечно, убийца именно это искал. Имеется предположение, что каким-то загадочным образом пропал груз с героином. Не у нас, естественно, - у контрабандистов. Крупный жирный кусище - около полутонны, стоимостью свыше пяти миллионов долларов. Как он у них пропал, остается только гадать, "штуковина" же с кубометр, не меньше. А вдруг Алиция что-то о пропаже знала?

У меня прямо челюсть отвисла - полтонны наркотиков! Как тут не обалдеть, особенно когда ты думала, что вещь была спрятана в свечах. А ведь до чего это похоже на Алицию! Такое могло случиться только с ней, запросто потеряла бы и варшавский Дворец культуры!

Так-то оно так, да ведь Алиция про ту вещь знала, где она лежит.

- Ну ладно, свечи нам не по зубам, - самокритично признал майор. - Зато мы, кажется, нашли орудие убийства.

- Неужто?!

- Довольно странный предмет. Что-то вроде короткого стилета, без рукоятки, зато с украшением.

Он вытащил из ящика стола железку - миниатюрную, узкую, очень острую, заканчивающуюся красивым орнаментом, - за этот конец ее худо-бедно можно было держать. Я так и впилась в нее глазами - смутно припомнилось, что где-то нечто подобное я уже видела. У кого, когда?

- Где вы нашли?

- В почтовом ящике пани Хансен. Тщательно протертый, без всяких следов.

Подлая шутка подлого бандита! Вот и все, что я могла бы сказать. Сколько ни пыталась, ничего не припомнила. Скорей всего, просто видела что-то подобное, с похожим орнаментом.

Майору, оказывается, эта находка пока тоже ничего не дала. Продолжая обсуждать со мной обстоятельства убийства, он вдруг забеспокоился:

- А вы уверены, что никто еще не добрался до кофра вашей подруги? Сдается мне, там могут найтись важные улики - имена, адреса. Боюсь, даже раскрыв все детали преступления, без улик мы не доберемся до самих преступников, а тем более не поймаем их с поличным.

Я уже столько ломала над этим голову, что поднакопила кой-какие соображения. Доступ к прачечной может иметь только человек, близкий к хозяевам дома, да и то ему потребуется подходящий повод. Никакому гостю, включая и друзей семьи, не позволят ни с того ни с сего шастать по чердачным закуткам. Даже если он раздобудет входной ключ и сможет проникать в дом в любое время суток, кофр окажется для него твердым орешком. Ни украсть, ни разбить его не удастся, хозяева ведь знают, что в прачечной хранятся вещи Алиции, и присматривают за ними. А уж вынести из дома предмет величиной с небольшой шкаф - дело и того мудреней. Нет, конверт наверняка спокойно себе лежит в заветном месте.

- Отпустите меня в Копенгаген, - взмолилась я. - Наверняка там хранится что-то очень важное, этот супостат в конце концов туда доберется.

- Я всецело с вами согласен, но считаю, лучше уладить дело по официальным каналам. Я пришла в ужас.

- Что вы имеете в виду?!

- У нас есть контакты с датской полицией. Меня от его слов чуть на стуле не подбросило. Я инстинктивно вскинула руки, пытаясь схватиться за голову, но помешала висевшая на плече сумка. Сначала она заехала мне в ухо, потом смела со стола пепельницу, а заодно и чашку с остатками кофе.

- Ни за что! - заверещала я дурным голосом. - Пан майор, только через мой труп!!!

- Это почему же? - удивился майор, слегка озадаченный моими гимнастическими упражнениями.

Слаб человек, но в драматические моменты жизни откуда что и берется. Вот и я испытала в эту минуту интеллектуальный взлет - в крайнем возбуждении вышагивая по кабинету, произнесла неотразимую по своей убедительности речь. Ни в коем случае, ни за что на свете нельзя компрометировать Алицию перед нашими благодетелями! Не хватало еще, чтобы датская полиция явилась к ним обыскивать чердак, чтобы Алиция в их глазах предстала какой-то международной аферисткой! Что ж получается - пригрели змею на груди? А как это скажется на репутации нашего благодетеля? Ведь он не какая-нибудь там пешка, а высокопоставленное лицо, служит в аппарате самого короля! Да если на то пошло, мы скомпрометируем не только Алицию, а вообще всех поляков! На нас и так на Западе косятся, а тут выходит, впустить к себе в дом человека из коммунистической страны - все равно что приютить уголовника. Что ни поляк - то бандит! Да ни в коем разе! Честь нации!..

Нация нацией, но больше всего меня страшило, что Алиция проклянет меня с того света, если я позволю копаться в ее интимных делах совершенно чужим людям, вдобавок они, чего доброго, обнаружат, что и у меня рыльце в пушку. Пока мне удавалось благополучно обходить этот вопрос, а теперь вот пришлось ухватиться за национальную честь как за спасательный круг.

- Она отчасти права, - неохотно признал Дьявол.

- Резонно, - согласился и майор. - Ну что ж, подумаем.

Окончательно я не успокоилась - дамоклов меч продолжал висеть над моей головой, - но по крайней мере я снова уселась на стул. А они принялись обсуждать все сначала. Майор упомянул еще одно обстоятельство - при этом Дьявол сделал вид, будто он ни о чем таком слыхом не слыхивал. Я только смерила его взглядом, про себя поклявшись потом ему припомнить.

Оказывается, несравненный мой ребенок ухитрился во время наших пируэтов на шоссе запомнить номер "опеля". Не успел рассмотреть только последнюю цифру, но это не помешало майору разыскать автомобиль и выяснить, что он приписан к "Гранд-отелю". Машину иногда предоставляли полуофициальным валютным гостям, в том числе и некоему Петеру Ольсену, датскому гражданину с весьма примечательным профилем. Когда точно она выдавалась ему напрокат, установить не удалось, зато майору стало известно, что именно такой профиль был замечен у дома Алиции в тот роковой вечер, между девятью и одиннадцатью часами.

- К сожалению, Ольсен не может быть убийцей, - огорченно вздохнул майор. - Начиная с одиннадцати он неотлучно бражничал с большой компанией в баре "Гранд-отеля". Ушел в свой номер в четвертом часу, а наутро улетел в Копенгаген.

Имя "Петер Ольсен" мне ничего не говорило. И все же в отличие от майора я нимало не сомневалась, что именно этот человек приложил руку к убийству, но предпочла пока помалкивать. На моем горизонте замаячили совершенно новые проблемы, а вместе с ними буйным цветом расцвело страстное желание срочно повидаться с Михалом.

- Ну так что станем делать? - голос мой дрогнул. - Я хочу в Копенгаген...

Дьявол предусмотрительно держал нейтралитет, майор же надолго задумался.

- Хорошо, - неожиданно согласился он. - Поезжайте. Я замолвлю за вас словечко в паспортном бюро, может, вам будет сподручней заполучить эти вещи без нашего вмешательства. Надо наконец определяться...

От неожиданности я даже забыла поблагодарить. Небось приставят ко мне своего соглядатая, но это уже не суть важно. Главное - первой добраться до злосчастного кофра!

- Смею ли я теперь надеяться, - с некоторой претензией спросила я под конец, - что вы оставите в покое пана Барского? Я так понимаю, уже сегодня он будет дома?

Майор с какой-то растерянностью посмотрел на меня, потом на Дьявола, а у меня от дурного предчувствия дрогнуло сердце. Ну, если они меня надули!..

- Я не в курсе, - сказал он с такой миной, будто услышал от меня что-то очень комичное и едва удерживается от смеха. - Это уж обращайтесь к пану прокурору, разбирайтесь с ним.

Содрогнувшись в предвидении какой-нибудь пакости, я обернулась к Дьяволу, а тот вдруг с озабоченным лицом куда-то жутко заторопился. Невзирая на все мои протесты, подхватил меня под руку, выволок из комендатуры и запихнул в машину.

- Где Збышек? - шипела я в промежутках между попытками освободиться. - Где Збышек, черт тебя возьми, говори, не то убью! Не вылезешь из этой тачки! Где Збышек?!!

- Не знаю, наверно, дома, - отмахивался он, выруливая на такой скорости, что мне оставалось уповать только на Провидение и автоинспекцию. - Приезжай ко мне в четверть четвертого. - Он затормозил у своей конторы, вырвался из моих рук и был таков.

Я его ловить не стала - скрипнув зубами, порешила направить стопы прямиком к Збышеку.

Он открыл мне дверь собственной персоной, лучась радостью настолько, насколько ее могло хватать в такой ситуации, весь воплощенная доброжелательность и нетерпение.

- Ну и как? Удалось им? - вцепился он в меня прямо с порога.

Увидев его, я чуть не сомлела от невыразимого облегчения. Привалилась к двери и глядела во все глаза с трепетным благоговением: вот он передо мной, в целости и сохранности, без всяких следов ужасных тюремных мытарств, правда, в каком-то нехорошем возбуждении. На странный его вопрос я ничего не ответила, потому как ровным счетом ничего не поняла.

- Входите, пани Иоанна, ну так как? О чем это он, свихнулся, что ли, от свалившихся на него передряг?

- Как вы себя чувствуете? - с тревогой спросила я.

- Благодарю вас, чудесно, я очень хорошо отдохнул.

У меня сердце екнуло.

- Пан Збышек, сжальтесь, оставьте ваш черный юмор! Умоляю, простите меня, если можете! Я так виновата перед вами! Счастье еще, что все обошлось!

Збышек изумленно вылупился на меня.

- Погодите, пани Иоанна, о чем вы? Что я должен вам простить?

- Ну как же, они ведь посадили вас из-за меня! Вид у Збышека был совсем очумелый.

- Что вы такое говорите? Меня - посадили?! Я тоже таращилась на него, уже не понимая, кто из нас двоих свихнулся. Так мы и торчали в прихожей в полном остолбенении.

- Мне очень неприятно возвращаться к этому, - осторожно начала я. - Особенно учитывая, что тут моя прямая вина. Но ведь вы просидели в тюрьме целых три дня!

Теперь уже Збышек смотрел на меня с тревожным сочувствием.

- Пани Иоанна, какое ужасное недоразумение! Значит, от вас скрывали? Я сижу, это верно, но сижу дома! Господи, что я натворил!

Все у меня внутри перевернулось. Кровь бросилась к голове. Нет, все-таки доведет меня этот Дьявол до инсульта. Не человек, а прямо бес какой-то. Видно, маразм во мне расцвел пышным цветом, если я, зная его уже два года, позволяю так беспардонно водить себя за нос!

Единственный подозреваемый... Нет ему спасения... Надо бы перевести в больницу... Ах, чтоб тебе пусто было!!!

- Дайте воды или чего-нибудь такого... - промямлила я. - Можете уже ничего не скрывать. Расскажите все как есть. Понимаю, этот сюрприз был рассчитан на меня.

- Что вы говорите?! - в ужасе вскричал Збышек и бросился за водой. - Значит, речь шла о вас? - продолжал он, вернувшись. - Никогда бы не подумал! Пан Войтек просил меня помочь, я так понял, что кто-то пытается переключить их подозрения на меня и надо усыпить его бдительность. Мне предложили затаиться, будто бы меня нет дома, не подходить к телефону, не открывать дверь. А я очень кстати оказался на больничном. Но сегодня, перед вашим приходом, пан Войтек позвонил, сказал, что можно уже не прятаться, вот я и открыл вам дверь. Я-то считал, что сижу тут для пользы дела. Но чтоб сидеть под арестом?.. Пани Иоанна, я вас как-то подвел? Если да, то простите меня великодушно!

- Ничего страшного! Ох, голова кругом идет. Нет, каков фрукт, а? Сил моих больше на него нет!

- Что вы, пан Войтек милейший человек! Я только с ним и отводил душу, у нас был условленный телефонный звонок и стук в дверь. А вы думали?..

Злобствуя в сердце своем, я доложила Збышеку, что ему сейчас полагалось бы коротать время в тюремной больнице, в состоянии, близком к самоубийству. Збышека это очень развеселило.

- Состояние у меня, конечно, было преотвратным, такое несчастье кого угодно подкосило бы, но сейчас мне гораздо лучше.

- Уж я с ним потолкую... А вас, пан Збышек, очень прошу: настройтесь на поиски того маляра, а то они вот-вот и его захомутают. Мне маляр позарез нужен.

- Да-да, конечно, поищу... У меня внутри еще все кипело, когда я вернулась домой и позвонила Михалу.

- Послушай, - сказал Михал, - что за первоапрельские шутки насчет Алиции? Гуннар вообще играет в молчанку, впрочем, мы с ним почти друг друга не понимаем. Кто у вас там дурака валяет?

Я уже и без того была на взводе, когда решила обсудить с Михалом наши весьма сомнительные дела, а тут он еще меня с места в карьер Гуннаром добил. Почему это он играет в молчанку, обиделся на Алицию, что позволила себя убить?

- Не возьму в толк, - раздраженно сказала я. - Его должны были известить родные Алиции.

- Так, значит, это правда?!

- Абсолютная. Я свидетель. Алиция погибла, ее убили - чем-то странным, не знаю, как это и назвать, на следующей неделе я выезжаю в Копенгаген, поговори с Гуннаром, может, он приедет на похороны.

Кстати... когда, собственно, похороны? И что там за сложности с телом?..

Михал на другом конце провода молчал, видно, никак не мог прийти в себя. Но мне некогда было его утешать.

- Отзовись наконец! Ты что-нибудь уладил?

- Погоди! Когда погребение?

- Точно не знаю, скоро.

- Может, еще успею. Алиция погибла, Боже мой! Значит, собираешься приехать? И мне не придется больше строить из себя идиота в этой вашей прачечной?

Я еще сильней разнервничалась.

- Куда ты успеешь? Ты был в прачечной? Ну и как?

- На похороны, может, успею.

- Михал, учти, я тут оказалась замешанной в преступлении, так что отвечай членораздельно, а то меня удар хватит.

- Не хватит, сама говорила - давление у тебя пониженное. На этой неделе я возвращаюсь. В прачечной был. Ваших благодетелей нет, уехали в свою летнюю резиденцию, консьерж никого не впускает. Везде закрыто на ключ. Один раз меня впустил, так ходил по пятам и все через плечо заглядывал. Вещи как стояли, так и стоят, но не буду же я на его глазах взламывать! Не знаю, в курсе ли насчет прачечной Гуннар, он куда-то отлучался, вернулся вчера. Я так понял, что надо помалкивать?

- Теперь уже все равно. Ну ладно, не ходи туда больше. Только бы нам не разминуться, нужно кое-что вместе уладить!

От известия о добросовестности консьержа и возвращении Михала на душе у меня стало чуть легче. Можно будет перед моим отъездом обсудить с ним нашу проблему в человеческих условиях.

Потом я позвонила сестре Алиции - узнать про похороны.

- Безобразие! - бушевала она. - Столько времени, что они там с нею делают? Неслыханно!

Я поехала за Дьяволом. Собиралась объясниться по поводу Збышека дома, но не хватило выдержки. Высказала ему все, как только он сел в машину.

- Милая моя, - самодовольно объяснил он, - сама знаешь - иначе на тебя управы не найти. Или его надо было и впрямь арестовать?

- Мог бы сказать правду!

- Не мог! Будь Алиция хоть на грош запятнана, ты бы костьми легла, чтобы стереть все улики с лица земли. Эх, дождусь ли я когда-нибудь такой же преданности! Вдобавок требовалось вытрясти из тебя все о колбасе, я же не знал, что ты там написала Михалу. По-моему, пребывание Збышека в больнице пошло тебе только на пользу...

Тут он, спасая ветровое стекло, поймал на лету зажигалку, которой я в него запустила. Мне оставалось лишь немного поскандалить насчет контрразведки - что было бы, окажись я в своих подозрениях права, - после чего я наконец вырулила со стоянки.

- Ладно, прощаю тебе. Но объясни ради Бога, почему вы отказываетесь выдать тело семье. Сестра Алиции названивает мне почти ежедневно. А я забыла спросить у майора.

Дьявол ответил не сразу.

- Ну хорошо, скажу тебе, а то ведь снова развернешь самодеятельность. Тело Алиции исчезло.

Сначала я было подумала, что ослышалась, потом - что с этими его кунштюками мне конец, а потом просигналила левый поворот и стала выворачивать руль.

- Куда ты едешь?

- К майору. Ты снова врешь, а я не собираюсь терять из-за тебя остатки рассудка.

- Клянусь, это правда! Майора сюда не вмешивай, пойми, служебная тайна, я не должен был тебе говорить!

- Хотела бы поверить, да не могу. Тело исчезло! Как исчезло? Украли?

- Не знаю. Исчезло, и все тут. Я остановила машину в неположенном месте, чувствуя, что в глазах у меня темнеет.

- Пожалуйста, выражайся ясно и четко. Труп пропал? Когда? Каким образом? Кому он понадобился?

- Если б мы знали. Поехали, а то оштрафуют! Исчез из прозекторской перед вскрытием, уже давно. Точно не известно, когда, зачем и как. Майор с этим следствием не соскучится.

Нет, это уж слишком. Можно пережить смерть ближайшей подруги. Можно справиться со страхом перед контрразведкой, можно выполнять волю покойной, зафиксированную весьма своеобразным способом, можно, наконец, дрожа за свою шкуру и подозревая себя же в пособничестве наркомафии, добровольно рваться в копенгагенское логово, но перенести еще и пропажу останков подруги - такое и в страшном сне не приснится. Кому понадобился ее труп?

Чуть не клещами вытаскивала я скудные подробности из Дьявола, сидевшего теперь вместо меня за рулем. Говорил он так неохотно и бессвязно, что пришлось поверить - вранье у него всегда получалось более убедительным и артистичным. Видно, Алицию у них и вправду умыкнули и сейчас им даже признаться неловко. Еще бы - оскандалились на славу! Но я им эту загадку разгадывать не буду, сил моих больше нет, пусть сами расхлебывают!

Оказывается, сестра Алиции нашла ее мертвой лишь после полудня. Накануне они договорились, что Алиция даст ей утюг с терморегулятором. С утра она звонила Алиции, телефон, естественно, не отвечал, хотя Алиция так рано обычно не уходила. Утюг нужен был сестре позарез, пришлось в конце концов открыть квартиру своим ключом.

- Первым делом она вызвала "скорую", - недовольно хмыкнул Дьявол. - И только врач, установив смерть от ранения, позвонил в милицию. К счастью, сестра все это время оставалась в полуобмороке и не поднималась с кресла, так что ничего там не трогала. Судебного врача на месте не оказалось, и майор распорядился сразу отвезти ее в морг - Алицию то бишь. Вскрытие было назначено на завтра, но не состоялось.

- Почему? Она исчезла?

- Не знаю, скорей всего, еще нет. Вскрытие не состоялось, потому что исчез врач.

- Да у вас там какая-то эпидемия исчезновений! Навсегда исчез? Его тоже украли?

- Нет, нашелся на следующий день, только к вечеру. Попал в дурацкую аварию - выехал на машине куда-то за Малкиню и запутался в быке.

Тут меня пронзила тревожная мысль, что налицо еще одна эпидемия, связанная с поражением мозга.

- Помилуй, как это запутался?! Я таких изощренных метафор не понимаю, выражайся нормальным языком! Бык ведь не клубок шерсти!

- Какие метафоры, самый натуральный бык пасся себе у шоссе на привязи. И надо же было такому случиться - как раз когда доктор подъехал, стрельнула выхлопная труба. Бык испугался и рванул в поле...

- А доктор за ним...

- Не совсем так. Оказалось, что бык щипал травку с одной стороны шоссе, а кол, к которому его привязали, был вбит по другую сторону. Бык выдернул костыль, костыль подцепил машину за передний бампер и потащил ее прямиком по целине. Доктор вдрызг растерялся, сбросил скорость и отдался на волю рока - даже не тормозил, боялся, что бампер оторвется, вот и ехал за быком на буксире. Надеялся, что тот в конце концов выдохнется. Но эти твари на редкость выносливы, ну и пришлось доктору пропахать таким манером не один километр, уже и темнеть стало, а бык как на грех выбирал безлюдные места. Наконец он вскочил в речку, и тут доктору пришлось-таки нажать на тормоза.

Бампер, конечно, отлетел. Всю ночь доктор протоптался у машины в болоте, да еще эта скотина хлюпала где-то рядом, нагоняя на него страх. Бампер оторвался лишь с одного конца, чтобы ехать, надо было его снять, а бык мешал. Так что добрался он до Варшавы только к вечеру следующего дня...

Вокруг останков Алиции начинало твориться нечто такое, что не поддавалось человеческому разумению.

- Святые угодники, что еще этот бугай выкинул? - простонала я. - Надеюсь, в краже тела он не замешан?

- Я бы ничуть не удивился, - философски заметил Дьявол. - Но вроде бы нет. Зато доктор из-за этой твари не смог сделать вскрытие.

- Неужели у вас больше нет врачей?

- Все загружены, а в последнее время так выше головы. К тому же майор предпочитает иметь дело с доктором Гржибеком, ну что ж, его право. Доктор Гржибек еще в то утро сделал бы вскрытие, но доктор Гржибек имел дело с быком, вот и пришлось Алиции ждать своей очереди. Знать бы, что так случится, конечно, подсуетились бы. Лишь на следующий день за нею пришли, но ее уж и след простыл. Все это время в морг никто не наведывался. Маловероятно, чтобы тело выкрали днем, скорей всего либо в первую, либо во вторую ночь. Вот и все, что мы об этом знаем.

- И майор не ищет ее? - возмутилась я.

- Еще как ищет! Но пока результат равен нулю. Только не вздумай говорить с ним на эту тему, я тебе ничего не сообщал!

Мне не хотелось на эту тему даже думать, не то что говорить. К тому же мое богатое от природы воображение сразу подсовывало мне этого дурацкого бугая - я видела его как живого и не хотела бы оказаться на месте доктора. Такое кого угодно может с ума свести. О нет, пусть разбираются сами, я умываю руки!..

Да у меня и своих загадок хватает. Почему, например, Алиция таилась со своими страхами и вообще со всем этим делом? Объяснение напрашивается лишь одно: тут замешан не просто знакомый, а очень близкий и дорогой ей человек, ради которого она готова была выжидать, даже с риском для жизни, пока он не выкарабкается из передряги. Может статься, она поставила ему срок. Может статься, он уже отошел от аферы и она искала возможность сообщить о ней куда следует, потому-то ее и убрали. Самое логичное объяснение. Покрывать преступников в ее планы не входило, она ведь становилась тем самым сообщницей. Наверняка ломала себе голову, как бы половчее раскрыть преступление, оставаясь при этом в тени. Обращаться в милицию ей оказалось не с руки, об этом она мне сама успела сообщить. Как и о том, что собирается скрыться, - очевидно, так ей было удобнее передать куда следует информацию. Это, кстати, подтверждало мою догадку о близком человеке.

Если уж держаться последовательной линии поведения, да еще соблюдать порядочность, надо действовать таким образом, чтобы Алиции не в чем было упрекнуть меня с того света, то есть чтобы небезразличная ей особа осталась в стороне. Знать бы еще, кто это, ну да ладно, попробую вычислить по ходу дела.

На всякий случай я составила себе внушительный список всех ее друзей, родственников и знакомых, о каких только вспомнила, а потом стала одного за другим вычеркивать. Пытаясь влезть в ее шкуру, примерить на себя все ее симпатии и антипатии, я настолько увлеклась, что включила в кондуит даже тетку, вот уже два месяца как почившую в бозе. Алиция поддерживала со своей теткой самые близкие отношения, была привязана к ней больше, чем к сестре. Даже будь эта дряхлая, полупарализованная дама еще жива, надо обладать чересчур изощренной фантазией, чтобы вообразить ее пособницей наркомафии.

После смерти тетки на попечении Алиции оказалась теткина подруга, состоявшая с Алицией в каком-то дальнем свойстве. Эту свойственницу я на всякий случай не вычеркнула - мало ли что, вдруг у нее есть сын или дочь, сбившиеся с пути праведного. Критерий отбора у меня был один - отношение Алиции к данной особе, независимо от того, насколько она сама по себе подозрительна.

В результате в моем списке остались наши датские благодетели, подозревать которых было все равно, что подозревать самого датского короля. Остался Гуннар - состоятельный, респектабельный архитектор, человек законопослушный до мозга костей, с ангельским сердцем. Прямо-таки идеальный тип для злодея... Остался Збышек, уж точно ни в чем не повинный, осталась сестра Алиции, один незнакомый мне мужчина, о котором я понаслышке знала, что Алиция в младые лета питала к нему слабость, и еще трое других ее приятелей. Одного из этой троицы я вписала и оставила в списке с тяжелым сердцем и тяжелым вздохом.

Лешек Кшижановский. Близкий, постоянный, верный друг Алиции, наш коллега по профессии, обаятельнейший человек, которому и я горячо симпатизировала. Алиция всегда питала к нему уважительные, дружеские и Бог весть еще какие чувства. Никогда в жизни она ни в чем бы его не подвела. Значит, и я должна на том стоять...

Перебирая все это в памяти, я вдруг вспомнила, что ведь Лешек ездил в Данию! За несколько месяцев до меня. Перечисляя майору бывавших там соотечественников, я совсем выпустила его из виду - очевидно, заклинилась на тех, которые жили там в мою бытность. И очень хорошо, что забыла: пока не поговорю с ним сама, упоминать не стану.

Дополнив список Михалом и собой, я на время отложила его в сторону. Сейчас не до частного сыска, следствие и без меня раскручено на полную катушку. Меня теперь больше занимало другое: под взломанной дверной рамой милиция обнаружила следы радиоаппаратуры; к сожалению, там же они и обрывались. Я-то считала, что следы эти указывают на Копенгаген - у всех тамошних таксистов я видела микрофоны - кажется, для связи с диспетчерской или с чем-то еще.

- Они переговариваются нормальным голосом, Даже ничего не поднося к губам, - объясняла я майору. - Нас все время тянуло откликнуться - казалось, что они обращаются к нам. Кстати, прекрасно прослушиваются голоса диспетчеров - наверно, так же, как на другом конце голоса пассажиров. Видать, у них там отличные усилители.

Майор в ответ только кивнул головой и вздохнул. А потом на всякий случай откомандировал на нашу Хмельную целиком свой персонал, временно переквалифицировав в коммунальных служащих. Под видом проверки теплоснабжения они прочесали там кухни, в результате чего в одной был обнаружен сработанный на славу самогонный аппарат, а в другой - нелегально забитая свинья. Вот и все.

Дьявол тоже без дела не сидел - воодушевленный почерпнутой из словарей информацией, дважды устраивал контрольные досмотры всех международных продуктовых грузов - как государственных, так и частных. В итоге на железнодорожном и воздушном транспорте воцарилась жуткая неразбериха, а в одной банке с домашним свекольником была обнаружена парочка браслетов червонного золота.

Маляра удалось отыскать в течение двух дней, о чем Дьявол сразу же поставил меня в известность.

- У этого вашего маляра, видно, много чего на совести, - озабоченно хмурился он. - Строит из себя идиота. Ничего не знает, ничего не помнит, понятия не имеет, кто такая Алиция, и, по-моему, вот-вот заявит, что в жизни не держал в руках кисти.

- Может, это не тот маляр? Как его зовут?

- Барцишевский.

- Шутишь? - изумилась я. - Антоний?

- Он самый.

- Так я его знаю как облупленного! Два года с ним работала. Исключено, Барцишевский - мастер экстра-класса, всякие махинации ему ни к чему. Будь спокоен, честным трудом он зашибает столько, сколько нам с тобой и не снилось. Хочешь, я сама с ним поговорю?

Подумав, Дьявол с большим энтузиазмом принял мое предложение, попросил только подождать, пока он не переговорит с майором.

Работая в свое время на стройке, я сохранила хорошие отношения с мастерами - из тех, которых доводилось хоть иногда видеть трезвыми. В том числе и с Барцишевским, так что мы с ним при встрече сразу нашли общий язык.

Всесторонне обсудив основополагающие проблемы ремонта, мы перешли к частностям - я поплакалась, что не могу выйти на приличного маляра, получила очень кстати адресок сантехника и наконец перевела разговор на Алицию.

- А тот столяр, что работал с вами у пани Хансен? Она о нем хорошо отзывалась. Подумать только, какая жуткая история! Царствие ей небесное...

- Так вы знали пани Хансен? - запричитал Барцишевский.

- А то как же. Мы с ней дружили, я была у нее незадолго до убийства. Она мне и сказала, что это вы там у нее все покрасили.

Барцишевский сразу же сник.

- Господи, пани инженерша, чего мне это стоило! Век себе не прощу, что ввязался!

- А в чем дело?

- Понимаете, не заладилась работа, хоть тресни. А теперь еще милиция ко мне привязалась! Уж и не знаю, как быть, может, вы что присоветуете?

Да мне как раз того и надобно! Я с готовностью вызвалась его выслушать, и расстроенный Барцишевский поведал мне любопытную историю.

Не успел он приступить к ремонту, как его подручный отказался работать. У всякого уважающего себя маляра есть свой подручный, у Барцишевского тоже имелся, и вот этот его подручный вдруг заявляет, что ему надо срочно ехать к семье. Удар был ниже пояса - попробуй найти замену в разгар ремонтного сезона. И когда напарник сказал, что один его товарищ согласен его подменить, Барцишевский согласился с радостью.

- Меня, правда, немного удивил этот товарищ - и годами посолидней, и вообще моему Владеку не чета, но потом оказалось, что в работе он неплох, ну я и решил не привередничать. Даже не знаю, как его звали. Владек говорил, да я запамятовал. Кажись, упоминал еще, что он студент или вроде того, словом, учится и хочет заработать себе на каникулы.

А вскоре заболел столяр, которого Барцишевский в случае надобности приглашал себе на подмогу. Бригада распадалась на глазах. Правда, новый напарник привел с собой другого столяра, но Барцишевский, можно сказать, так ни разу его толком и не видел - на него свалилась еще одна напасть.

- Едва заявился столяр, как позвонила жена - пожар, горим! Что делать - пани Хансен нет дома, в квартире только баба, которая приходит к ней убирать, да и та вдрызг пьяная.

Это правда, уборщица Алиции страдала приступами хандры, во время которых старалась не просыхать дня три, не меньше. Ничего удивительного - будь у меня восьмеро детей, небось еще не так бы хандрила.

- Я помчался домой, а они там остались работать. Горели сараюхи на нашем дворе, вон те, взгляните, из окна видать. Должно быть, детишки огнем баловались, а там сухое все, вот и полыхнуло, точно бензином облили. Но на дом не перекинулось, довольно-таки быстро погасло. Даже пожарных не пришлось вызывать.

Неизвестный Барцишевскому столяр оказался титаном труда и за один день своротил всю свою часть работы. Подручный тоже вкалывал почем зря и всего лишь раз подвел своего работодателя, нанеся ему, так сказать, моральный ущерб. Барцишевский как-то отлучился в город, а когда вернулся, застал в квартире чужого человека - это в отсутствие-то хозяйки.

- Я с ним в дверях столкнулся, он уже выходил. Мне такое самоуправство не понравилось, и я сказал этому молокососу пару теплых слов - вы ж понимаете, пани Хансен оставляет на меня квартиру как на своего человека. Зачем же чужих впускать? Потом еще отвечать придется.

Помощник оправдывался, дескать, тот заходил всего на минуту - спросить, когда можно застать хозяйку. Помощник ему и открыл-то, решив, что это вернулся Барцишевский. Вроде бы ничего такого не стряслось, но у Барцишевского остался неприятный осадок - получилось, что он злоупотребил доверием Алиции. А тут еще нагрянула повестка от майора, расспросы вокруг да около - вот он и набрал в рот воды.

- Скажите, пани инженерша, что мне делать? - в страхе вопрошал он. - Я человек честный, в жизни по судам не ходил, а тут такая напасть. Чем черт не шутит, вдруг он что-нибудь стащил, а повесят на меня? И это еще не все, под конец случилось самое неприятное...

Он заколебался, задумчиво уставился в широкий зев телевизора, к счастью выключенного, потом махнул рукой.

- Ладно, скажу уж, а то не видать мне покоя. Когда мы управились с ремонтом, этот помощник и говорит: "Никаких денег мне не надо. Ты меня знать не знаешь, меня тут не было. А если что припомнишь, тебе каюк". И ушел, так и не взяв денег. Ну как поступить? У меня жена, дети...

- Да, плохи дела, - брякнула я с ходу. - Надо поразмыслить. А как он выглядел?

- Обыкновенно. С виду приличный, на студента похож. Высокий такой, молодой. Лет на двадцать пять. Весь из себя черный, загорелый то есть. Какие волосы - не знаю, шапку он не снимал.

Вот уж невезенье! Никакого толку от этого запуганного Барцишевского! Мало того, случись с ним что - будет на моей совести.

- А как выглядел тот, с которым вы столкнулись в дверях?

- Неприятный тип. Элегантный, костюм на нем хороший, а вот физиономией не вышел. Нос уже издали в глаза бросается.

Человек с перебитым носом! Ну что ж, этого следовало ожидать. Ловко же они управились с установкой аппаратуры! Видать, им позарез надо было заполучить от Алиции нужные сведения. Оно и понятно, пять миллионов - это вам не фунт изюму!

- Знаете что, пан Антоний, - посоветовала я наконец, - лучше расскажите все как есть. Понимаете, вы для них опасны, пока молчите, сейчас они и вправду могут с вами что-нибудь учинить. Но стоит вам все рассказать, как нужда в этом отпадет, а мстить они поостерегутся, чтоб не наследить... У них ведь тоже голова варит.

- Дело говорите, пани инженерша, - утешился Барцишевский. - А на всякий случай буду начеку, береженого Бог бережет. Ох уж намылю я холку своему Владеку, пусть только вернется. И где он себе откопал эдакого товарища?

Точно такой же вопрос, разве что погрубее сформулированный, задал и Дьявол, когда я доложила ему о своей встрече с Барцишевским. Но пока я добиралась домой с другого конца города, у меня было время еще раз все обдумать.

- Не совершайте излюбленной ошибки всех полицейских во всех детективных романах, - предостерегла я Дьявола. - Не оставляйте на произвол судьбы самого ценного свидетеля, иначе назавтра вы найдете его в состоянии, когда он вам уже ничего не засвидетельствует. Только Барцишевский может опознать своего подручного и этого, как его - Петера Ольсена. Позаботьтесь о Барцишевском уже сегодня вечером.

Дьявол, как ни странно, на сей раз прислушался к моему совету, и вскоре Барцишевского доставили в милицейское управление живым и невредимым, правда не в наилучшем настроении.

Был допрошен и настоящий его подельник, тот самый Владек, которому Барцишевский обязался намылить холку, но подельник клялся и божился, что своего "товарища" знать не знает. За рекомендацию и отъезд из Варшавы в разгар сезона он получил две тысячи отступного. Словесное описание ничего не дало - мало ли в городе молодых, высоких и загорелых.

Петер Ольсен отбыл вместе со своим носом в Копенгаген, выяснить о нем почти ничего не удалось - кроме того, что он, скорей всего, знал Алицию и приходил к ней. Но нельзя же считать преступлением визит к даме.

Дипломатично, со всеми предосторожностями, щадя свои немногие еще уцелевшие в голове клепки, я попыталась разузнать о пропавшем теле. Отвечали мне неохотно и, боюсь, лишь бы что-то ответить. Активные действия майора принесли только один результат: сокрушенную исповедь ночного сторожа, дежурившего в прозекторской в день после убийства. Он получил от совершенно ему незнакомого субъекта бутылку "Охотничьей", сопровождаемую просьбой выпить за здоровье покойников. Мецената почему-то волновало здоровье только покойников, которых доставили в морг именно в тот день. Сторож оказался человеком душевным и просьбу уважил, а потом его не могли добудиться и через сутки. Оставшимся в бутылке напитком, как выяснилось, запросто можно было спасти от бессонницы весь персонал Института судебной медицины.

А еще до меня дошли сведения, что Гуннар все-таки приезжал в Варшаву, и майор даже пытался увязать два этих события, но ничего не получилось. Описание его внешности ни в чем не совпадало с дарителем "Охотничьей", а к тому же Гуннар, как ни странно, вообще проявил минимум интереса к трагедии, случившейся с его невестой. Гораздо больше внимания он уделил ее машине, стоявшей в платном гараже. Сразу же по приезде, то бишь спустя два дня после убийства, пользуясь доверенностью, которую Алиция оформила на него еще несколько месяцев назад, он забрал машину и вскоре - на ней же - укатил из Польши. Ни с кем не разговаривал, ни с кем не встречался, сидел безвылазно в своем отеле - не считая двух визитов к сестре Алиции, с которой вел светские беседы о погоде. Можно подумать, что он приезжал лишь ради машины, желая избавить наследников от связанных с нею хлопот. Это было настолько не похоже на Гуннара, что я не знала, что и подумать.

Потеряв голову от злости, майор готов был заподозрить весь персонал прозекторской, допрашивал каждого, кто попадался под руку, перевернул вверх дном морги всех варшавских больниц и кладбищ, взял под наблюдение квартиры всех близких и дальних приятелей Алиции. Полное отсутствие результатов навело его на мысль, что это художества какого-то психопата.

- От психов всего можно ожидать, - скрепя сердце поддержал его Дьявол.

Паспорт мне должны были выдать со дня на день. Из составленного списка я выбрала Лешека Кшижановского и отправилась к нему на собеседование. Меня интересовала его прошлогодняя поездка в Данию и связанные с нею странные слухи. Хотелось кое-что уточнить. С одной стороны, если он замешан в афере, нужно его предупредить - такова воля Алиции. С другой стороны - не могу же я раскрывать тайну следствия, а тем более предостерегать преступников. Имелась еще и третья сторона: почему-то я в нем не сомневалась, хотя по всему выходило, что сомневаться следует.

- Пан Лешек, пожалуйста, быстро решайте. Если у вас есть что-то на совести, то мне лучше сейчас же уйти, не вступая с вами ни в какие разговоры. Итак?..

Вместо ответа Лешек пригласил меня зайти и угостил кофе. Я сочла свой долг честно исполненным и не заставила себя упрашивать.

Последний свой рейс в Данию он вспоминал без особого воодушевления, но и без подозрительной опаски. Он ходил капитаном яхты с экипажем в одиннадцать человек. Из этих одиннадцати вернулись только десять - один на обратном пути утонул, каким-то таинственным образом выпал за борт. Утонул, хотя умел плавать, выловили его уже мертвым. У Лешека были в связи с этим неприятности, его обвиняли в плохой организации спасательных работ, но при вскрытии у погибшего обнаружили что-то неладное с сердцем - оказалось, он умер сразу же, как только вывалился за борт.

В довершение всего на экипаж яхты, включая и капитана, пало подозрение в перевозке контрабанды. Лешек из-за этого страшно расстроился - под ударом оказалась его безупречная репутация, а значит, и его занятия парусным спортом. Хуже всего то, что он и сам не мог поручиться за команду - обычно он плавал с постоянным составом, а в тот раз людей как на грех набрали с бору да с сосенки. Не всех он знал и не на всех мог положиться.

- Значит, не исключено, что какой-то придурок и впрямь что-нибудь прихватил с собой, - задумчиво предположила я. - Как вы считаете, смог бы он проделать это тайком от вас?

Лешек тоже задумался.

- Скорее всего, да. При отплытии мы даже не проходили таможенный досмотр, меня там знают не один год. Обзавелся в порту друзьями, они мне доверяют, я ведь не для гешефтов плаваю, но тогда надежных людей со мной было раз-два и обчелся, так что чем черт не шутит... Следить я за ними не следил, в мыслях ничего такого не держал.

- Словом, они могли что-нибудь загрузить?

- Могли даже слона. Хотя нет, для слона там тесновато. Но возможностей имели более чем достаточно, накануне состоялись пробные заплывы, а я не во всех участвовал. Яхта могла взять груз где угодно, да хотя бы с понтона, с рыбацкой лодки. Риск, конечно, большой, но всегда больше для капитана, чем для команды. Есть, правда, одна загвоздка...

- Какая?

- Товар должен быть штучным, мелкой расфасовки, разве что контрабандой занималась вся команда, исключая, само собой, меня. Никогда на яхте не оставался кто-то в единственном числе, всегда там крутилось несколько человек. За исключением одного вечера, когда мы все скопом нагрянули в Хумлебек.

Я слышала об этом визите вежливости от Алиции. Команда в полном составе гостила у наших благодетелей в их летней резиденции. Я на секунду представила себе это зрелище, живописное, как с рекламного туристического проспекта. Уютная терраска, зеленый, обсаженный деревьями откос, внизу в лунных бликах море, а вдали на горизонте - мерцающая огнями панорама Швеции. У меня невольно вырвался завистливый вздох.

- А вы туда прямо на яхте приплыли?

- В том-то и суть, что нет, - взяли такси. Точнее, микроавтобус, как раз на десятерых. Я поехал вместе со всеми, а один человек остался на яхте.

- Зачем? - изумилась я. - Ведь в Дании не воруют!

- Не знаю. Не захотел ехать. Всю ночь провел там один, мог загрузить что угодно, заниматься каким угодно делом. Вот только довести его до конца не мог, ведь именно он-то и утонул. Вряд ли бедняга был контрабандистом, иначе потом бы его сразу вычислили. Покойник уже ничего не спрячет, а яхту после его смерти обыскали всю до основания. До сих пор не пойму, как он ухитрился свалиться, ночью хоть и стоял туман, но море было спокойным, голова, что ли, закружилась?

- Столкнули, - буркнула я.

- Что вы говорите?! Кто? И зачем? Нет, с Лешеком все ясно, Алиция тревожилась не за него. Какой смысл заниматься контрабандой, если выходишь в плавание всего пару раз в году? И зачем бы ему понадобилось топить человека - чтобы дискредитировать себя? Полная чушь!..

 

* * *

 

- У кого это ты так засиделась? - учинил мне Дьявол допрос уже на пороге.

- Так вы до сих пор за мной шпионите? Надо было проводить до двери, посмотреть на табличку.

- Она без таблички. Чем откладывать до завтра, лучше тебе расколоться прямо здесь, в непринужденной обстановке.

- Ценный совет. Ну что ж, скажу как на духу: я ищу человека, ради которого Алиция позволила себя убить. Лешек Кшижановский отпадает, это не он. Руки у него не трясутся, подозрительным взглядом вокруг не шныряет. А что новенького у вас?

У них ничего такого сенсационного не имелось. Но унывать они не унывали, все шло своим чередом. Удалось установить, что за Алицией велась постоянная слежка, было найдено орудие убийства и восстановлен весь его ход. Выяснены мотивы. Канал, по которому переправлялись наркотики, удалось перекрыть, даже мышь, будь она у преступников на посылках, не могла бы проскользнуть с чем-нибудь таким через границу. Не хватало только мелочи - людей, которые все эти делишки обделывали.

- Где-то они ведь фасуют свой продукт, - рассуждала я. - Не сам же он набивается в банки. Неужели нельзя поймать их за руку прямо на месте преступления?

- Беда в том, что не найдена еще ни одна банка хотя бы со следами героина. Ни консервная, ни стеклянная. Не нравится мне все это.

- А по-моему, ты должен чувствовать себя на седьмом небе. Контрабанда-то перекрыта.

- Ошибаешься, - бесстрастно возразил Дьявол. - Наблюдается странная картина. От нас ничего не идет, а в Данию поступает.

- Как так?

- Да вот так. У нас проверяется каждая посылка, каждый кусок селедки, сала, колбасы. Все невинно, как слеза младенца. А по дороге каким-то дьявольским манером преображается в героин.

- Откуда ты знаешь?

- У нас свои каналы. Да и сама версия мне кажется сомнительной. Сало готовят в одном месте, селедку в другом, что же получается - везде засели только бандиты? Сдается мне, тут задействован совсем иной механизм.

- Какой?

- Еще не знаю, надо кое-что проверить. Поезжай-ка ты в этот свой Копенгаген, может, на кого-нибудь там выйдешь. По-моему, там такая же петрушка. В магазин вносят, из магазина не выносят.

- Хорошо, наведаюсь к м-м... м-м... в магазин...

- Что это ты мычишь? - удивился Дьявол.

- ….и попрошу баночку чего-нибудь. Может, вынесу... - пробубнила я.

Счастье еще, что "магазин" начинается на ту же букву, еще секунда - и я ляпнула бы такое, чего в жизни бы себе не простила!

 

* * *

 

Паспорт мне обещали ко вторнику. Датскую визу - к среде. Во вторник паспорта у меня не было, зато был Михал. Я чуть не бросилась ему на шею, отчего он наверняка схлопотал бы кондрашку. Удержалась в последнюю секунду.

- Послушай, - сказал он, уяснив себе наконец, что похороны не состоялись и в скором времени не намечаются. - Ты эту фаршированную колбасу посылала только мне или еще кого-нибудь осчастливила?

Проигнорировав вопрос, я заставила его доложить все светские новости, а уж потом вернулась к нашим баранам и позволила себе встревожиться.

- Конечно, только тебе. А в чем дело?

- Да ты меня этой колбасой так заинтриговала, что я трижды туда наведывался. Из того, что мне набормотал консьерж, получается, будто пол-Копенгагена ломится в твою прачечную. Хотя за точность я не ручаюсь - говорил он, естественно, по-датски. Везде все наглухо закрыто, с чего бы это, при вас все было нараспашку. Да, видел нашего знакомого.

- Кого именно?

Михал запнулся, подозрительно на меня поглядывая.

- Слушай, - неуверенно начал он. - Ты что-то писала о том воскресенье...

- Кого ты видел? - нетерпеливо переспросила я. - О воскресенье потом!

- Лысого недомерка в шляпе...

Хоть я и ждала чего-нибудь в этом роде, у меня прямо дух перехватило - сбывались наихудшие мои опасения. Речь вернулась ко мне слишком внезапно и хлынула таким фонтаном невразумительных междометий, что у Михала лицо перекосилось от страха.

- Слушай, мое дело сторона, - нервно заявил он. - На что уж Алиция всегда была не от мира сего, а ты так совсем с катушек съехала. Предупреждаю сразу - я умываю руки, в случае чего от всего открещусь.

- И правильно сделаешь, - подхватила я, благо язык мне уже повиновался. - Я тут только тем и занимаюсь, что тоже от всего открещиваюсь. Нам надо лишь договориться, чтобы отпираться в унисон. Так ты говоришь, лысый недомерок? А помнишь типа с перебитым носом?

- Спрашиваешь! - насупился Михал.

- Тогда скажи, мы его там видели в то воскресенье?

Михал неодобрительно воззрился на меня.

- Ты что, еще сомневаешься? Память отшибло?

- А магазин на Хмельной, ну тот, с фаршированным бамбуком и змеями в галарете, он принадлежит сыну этого лысого в шляпе, верно?

Михал взирал на меня со все большей оторопью.

- Отвечай на мои вопросы, мне надо быть уверенной на сто процентов!

- Ну да. Сыну того лысого. В галарете. А в чем дело, черт подери?

- А тот с носом... - начала было я.

- Того с носом я тоже видел, если это тебя интересует, - подхватил Михал. - На следующий же день после твоего отъезда.

- Так ведь я уехала в понедельник! - удивилась я и заодно удивилась тому, что еще могу удивляться.

- Да не там, - поморщился Михал.

- А где?

- С лысым. В магазине.

Хорошо бы с ним разговаривать в час по чайной ложке, подумалось мне, тут над каждой фразой надо долго и усиленно размышлять. Ну что ж, придется поразмышлять сообща.

- Михал, плохи наши дела, - озабоченно доложила я. - Можно даже сказать, из рук вон плохи. Потом я тебе объясню, что и как, а пока гони подробности, да по порядку. Ты их там вместе видел? Они говорили между собой? Ты уверен?

- Шевелили губами, значит, говорили. А может, жевали резинку? Да нет, вряд ли. Я как раз проходил мимо и задержался - лысый недомерок выставил в витрине такую гадость, что глаз нельзя было оторвать. Потом поглядел внутрь - а там они. Стоят и болтают. О чем - не слышал, сразу тебе говорю, а если бы и слышал, не понял бы.

Ну вот, все сходится один к одному. Рассуждали они, конечно, не о погоде и не о живописи. И в такой ситуации я должна о них молчать! Одна надежда на проклятый кофр...

- Что ж ты не достал тот конверт! - набросилась я на Михала. - Я ведь только за ним и еду. Если его там нет, нам с тобой крышка!

- Не выводи меня из себя, - прошипел Михал с таким видом, будто собирался меня придушить. - Говори наконец, что все это значит?

- Это значит, что мы с тобой вляпались в крупную международную аферу, связанную с контрабандой наркотиков, она-то и погубила нашу Алицию! - в отчаянии выпалила я. - И уж если хочешь все знать, то получается, что преступники расплатились с нами, и расплатились щедро, учитывая минимум усилий с нашей стороны.

У Михала прямо челюсть отвисла. Так и застыл столбом с горящей спичкой в руке, пока огонь не стал поджаривать ему пальцы. Только тогда он вернулся к жизни, зажег другую и закурил.

- Ты уверена, что это то самое? - осторожно спросил он.

- На сто процентов. Тип с носом был здесь и вроде бы не один раз. Оба они не последние люди в этой афере, и он, и лысый недомерок. Похоже, что и младшенький того лысого тоже, я тут недавно чуть не проболталась, размычалась что твоя корова, да вовремя язык прикусила. Мы не должны о них знать, иначе спрашивается - откуда? Ставлю тебя в известность, что я ничего не собираюсь возвращать, ни гроша!

- А я, думаешь, собираюсь?

- Значит, отпираемся?

- А ты можешь предложить что-то другое?

- Итак, заметано, - подумав, подвела я черту. - Лично я с самого начала так для себя и решила. Ничего не было, впервые слышу.

- А Войтек знает? - забеспокоился Михал.

- Что ты, ни сном ни духом. Знаешь ты, я и, наверно, те двое. Опасность может исходить только от них. Если их поймают, они нас подставят.

- Ну, это бабушка надвое сказала, - взбодрился Михал. - Пускай еще докажут. Разве что ты сама расколешься.

- Шутишь? Фиг им, я уж и ответ придумала. Дескать, оговаривают нас из мести, потому как я помогла их поймать.

Мы снова помолчали, отдавшись на волю дум. Я забежала мыслью вперед и стала прикидывать, как бы осчастливить польские и датские власти информацией, не открывая при этом источника. Вся надежда на конверт Алиции...

- А ты не боишься, что они и тебя уберут? - вдруг спросил Михал.

- Не до того. Стацию страха я прошла в самом начале, когда думала, что все это художества службы безопасности. Больно уж смахивало на ее почерк. Только недавно сориентировалась, кто тут руку приложил, да толку-то, приходится помалкивать. Алиция тоже кое-что знала. Теперь понимаешь, почему я так рвусь к этому конверту?

- Жаль, я не знал, а то влез бы туда через крышу или еще как...

- Ладно, давай уточним детали - на случай, если нас в чем-то заподозрят. Не помнишь, мы перенесли нашу поездку на неделю вперед или на неделю назад?

- Вперед. На седьмое мая. Могла бы и запомнить сей эпохальный день.

- Такое не забывается, перед глазами стоит. Тебе лучше от этого дела держаться в стороне, мол, ни о чем, что вас интересует, слыхом не слыхивал. Надеюсь, то письмо в колбасе ты выкинул?

- Даже не читая, как тебе известно. Думаешь, будут спрашивать?

- Пристанут как пиявки. Ну ничего, можешь процитировать все, кроме последней фразы.

- Последней фразы вообще не существовало, - непреклонно заявил Михал.

- А с Гуннаром ты часто виделся? - спросила я, на всякий случай меняя тему: с минуты на минуту должен был вернуться Дьявол, и как бы не пришлось обрывать разговор на полуслове.

- Гуннар вообще куда-то исчез. Я говорил с ним лишь однажды, по телефону, да и то ни черта не понял, впрочем, как и он меня. Потом он вдруг куда-то запропастился, и никто не мог сказать куда.

Н-да, странное дело, не знаешь, что и думать. Еще немного, и я заподозрила бы Гуннара в краже автомобиля. Но моя бедная голова была так забита, что Гуннару в ней места уже не нашлось.

 

* * *

 

В среду мне выдали паспорт, в четверг визу, а в пятницу утром - билет на Копенгаген.

В самолет я села, до зубов вооруженная всякими инструкциями, советами, адресом и телефоном одного человека, с которым следовало связаться в нужный момент, наказами не лезть на рожон, а также двухкилограммовой связкой ключей самого разного калибра. Насобирала я их где только могла, памятуя о том, что кофр наглухо заперт, а ключ от него Алиция давно посеяла. Может, какой из этой кучи металлолома и подойдет.

Я больше не расспрашивала Дьявола о последних новостях, об исчезнувших останках Алиции, выкинула из головы всех ее родственников и знакомых. Все варшавские дела и загадки были отложены до лучших времен, авось и без меня разрешатся.

После разговора с Михалом на первом плане у меня вырисовывалось совсем другое.

Я соврала Михалу. Перед моим взором стоял вовсе не тот эпохальный день. Глазами души я видела совсем другую картину...

 

* * *

 

Газель шла первой. Мощные рефлекторы рассеивали сумерки и освещали курящуюся вокруг ипподрома метель. Газель неслась великолепной ровной рысью, взбивая клубы серебристой поземки, и вскоре вырвалась на полкруга вперед. На последнем круге от отставшей группы отделилась Гекла, так они и мчались к финишу - впереди, с отрывом в несколько десятков метров. Газель, за нею Гекла, а дальше, сбившись в кучу, остальные рысаки.

Незабываемое зрелище!

Мы с Михалом стояли, чуть не выдавливая лбами стекло, позабыв обо всем на свете, не веря собственным глазам.

- Ну, теперь-то они, надеюсь, не сбоят, - дрожащим голосом простонал Михал.

- Плюнь через левое плечо, - нервно бросила я ему.

И вот Газель пересекла финишную черту. За нею, спустя несколько секунд, Гекла. Наша пара! Первый парный забег, который мы угадали на рысаках!

- Чудо, - благоговейно выдохнул Михал. - Случилось чудо!

Я была того же мнения.

- А мне казалось, что ее на все круги не хватит, - призналась я, до глубины души умиленная триумфом нашей Газели. - Это же надо, сразу оторваться на два километра, да так до финиша и продержаться!

- А этот болван еще утверждал, что на рысаков ставить - гиблое дело, - заметил Михал с самодовольством и презрением - последнее адресовалось нашему знакомому наставнику, матерому игроку. - Невероятно, да? Или она любит такую погоду?

Перед тем как случиться чуду, мы уже успели кое-что просадить. Самую малость, потому как перепадали нам и неожиданные выигрыши, благо мы ставили на простой одинар. Поставить на парный нам и в голову не приходило, и вот сподобились - такое везение разве что во сне приснится!

Обуявшую нас страсть мы всеми правдами и не правдами скрывали от Алиции, поскольку относилась она к ней крайне неблагосклонно. Ее выезды на уик-энд весьма нами приветствовались, можно было за ее спиной беспрепятственно предаваться пороку в свое удовольствие. К счастью, Алиция как раз вплотную заинтересовалась Гуннаром, и квартира на площади Святой Анны все чаще оказывалась в полном нашем распоряжении.

Мы обитали в то время все гуртом. Михал вообще-то снимал комнату в пансионате на пару с приятелем, но к тому надолго наезжала невеста, и тогда Михал перебирался к нам. Алиция не прочь была под любым предлогом погостевать у Гуннара, так что все складывалось наилучшим образом - под кровом нашего благодетеля всегда ютилось не превышающее норму число жильцов.

О своих матримониальных планах Алиция пока не распространялась, потому как сама еще не определилась. Не могла она вот так, сразу, избавиться от застарелых предубеждений насчет супружеских уз, несмотря на все ее благоволение к Гуннару. В Польше остался Збышек, мысль о котором наподобие пресловутого орла терзала ей печень и которого она по телефону пыталась осторожно подготовить к удару. Словом, ей приходилось вертеться ужом, чтобы не связывать себя по рукам окончательным ответом.

- Решайся же на что-нибудь, - увещевала я ее. - А то в конце концов останешься на бобах. Гуннару все это осточертеет, Збышек, уяснив, откуда ветер дует, постарается выбить клин клином.

- У Гуннара терпения хватит, они тут привыкли дела улаживать тихой сапой, - хладнокровно парировала Алиция. - А сама-то ты как считаешь? Что мне делать?

- А черт тебя знает. Могу посоветовать раскрутить все в обратном порядке. Представь себе, что ты не выходишь за Гуннара, а расстаешься с ним навеки. Что тогда?

- Исключено, - отрезала Алиция с суровой непреклонностью.

Вот так судьба Гуннара наконец определилась. Зато мне теперь приходилось прилагать титанические усилия, чтобы скрыть его причастность к долгим отлучкам Алиции. Я путалась в объяснениях, именах подруг, у которых она якобы гостит. К счастью, Михал чрезмерной наблюдательностью не страдал и многочисленных ее подруг тоже не помнил, так что вранье худо-бедно сходило мне с рук.

Наша скрытность имела и еще одно, довольно забавное, последствие. Ни о чем не подозревавший Михал отпускал по адресу Гуннара всякие двусмысленные реплики. Гуннар, надо сказать, был на два десятка лет старше его и на пару сантиметров ниже, по сему поводу Михал любя обзывал его "наш старичок с ноготок".

- Наш старичок с ноготок, вскормленный на капиталистическом томатном соке, по части кондиции любого юнца за пояс заткнет, - с черной завистью сказал он как-то, когда мы осматривали окрестности замка в Хиллероде. - Я пас, я из военного поколения, такая прыть не по мне.

И категорически отказался полюбоваться замком с тыла.

Случалось, на него накатывало словоблудие, и он сыпал такими вот простодушными перлами как из рога изобилия, доводя нас до колик. Но однажды наступил момент, когда Алиция порешила рассекретиться и устроить в польско-датском доме нашей подруги Аниты что-то вроде помолвки. Михала включили в число приглашенных, а мне выпала честь стать вестником правды.

Я встретила его на улице, и долго скрываемая тайна зафонтанировала из меня, как гейзер.

- Михал, понимаешь, какое дело - мы с тобой приглашены в воскресенье к Аните, на помолвку, - с наслаждением облегчилась я.

- А на чью? - спросил Михал с умеренным интересом. - Насколько мне известно, Анита уже замужем.

- Алиции с Гуннаром.

Михал какое-то время молчал, потом благовоспитанно переспросил:

- Прости, ты, кажется, что-то сказала?

- Да, сказала. Довожу до твоего сведения, что Алиция обручается с Гуннаром. Точнее говоря, они обручены уже давно, но в воскресенье состоится официальная помолвка.

Но не тут-то было - продолжая упорствовать в своем жестоком неверии, Михал заявил, что не желает поддаваться на мои дурацкие провокации и делать из себя простофилю. Пришлось детально ознакомить его с матримониальными планами Алиции и открыть глаза на ее систематические отлучки.

- Почему же ты меня не предупредила, чтоб я не распускал язык? Не могла меня в бок пихнуть? Старичок с ноготок!.. Иисусе Христе! Что я такого еще нагородил?

- Сомневался, в порядке ли у него мужская атрибутика... - любезно подсказала я ему.

- Ох, будь я проклят... И вы смеялись?! Засранки!

До последней минуты, до тоста за здоровье молодой пары у него еще теплилась надежда, что не так уж он опростоволосился, что над ним решили подшутить.

А на следующей неделе Газель и Гекла выиграли тот забег в Шарлотгенлунде.

- Я ведь говорила, что в стране Шарлотты нас ждут всякие сюрпризы, - сказала я Михалу, когда мы сидели уже дома. - И как видишь, выиграли парный! Что-то еще будет!

- Известно что - следующий парный проиграем, - саркастически бросил Михал.

- Не каркай. В следующий раз выиграем на вифайфе. Если нет везения в Шарлотгенлунде, считай, не повезет нигде. На Праге с этим еще труднее, а в Мальме сплошной разврат, туда мы не поедем.

Под Прагой, конечно же, имелся в виду Амагер. Страна Шарлотты, собственно, тоже была нашим неологизмом. В буквальном смысле это название означало "Рощица Шарлотты", но у меня датское "Lund" ассоциировалось с английским "land", вот так и возникла Страна Шарлотты. Михал воспринял мою выдумку без возражений. Что касается вифайфа, то это наш тройной одинар из Служевца, только изрядно доукомплектованный. В тройном надо угадать первых трех лошадей в трех очередных забегах, тогда как в вифайфе аж пятерку, о чем легко догадаться по названию. Страшное дело, только садист мог эдакое изобрести.

- Михал, проверь-ка, точно ли это кобыла, - обеспокоенно попросила я.

- "Газель", по-моему, означает "лещина", - заметил Михал и заглянул в программку. - Вряд ли они до того уж напутали, хотя с них станет... Нет, кобыла и есть.

- Прямо не верится. Обогнать всех в такую-то погоду! Что за страна! Животные непредсказуемы, а люди не различают пола.

- Ну почему же, на этот раз все сходится, чего придираешься? Опять же - Юно. Юнону мы проходили в школе, женское имя, и тут, смотри, - Юно Ллойд, кобыла. Все соответствует.

- Допустим, зато Юно Клинтеби - жеребец. Наверно, для разнообразия. Доверяй, но проверяй.

Угадывание по кличкам пола той или иной лошади было для нас смертной мукой, особенно если учесть, что в те времена датские сокращения представлялись нам темным лесом и что туг мы уже не раз накололись. Однажды в промозглый дождливый день, соображая насчет ставок, мы пренебрегли Грандессой - решили, что нежная хрупкая дамочка не пожелает месить грязь и сойдет с дистанции. Как бы не так, Грандесса пришла первой, принеся счастливчикам баснословные барыши, и вдобавок ко всему оказалась могучим жеребцом. Зато некоторые из резвых жеребцов, на которых мы возлагали надежды на длинных дистанциях - к ним лошади мужеского пола, как известно, лучше приспособлены, - оказывались самыми натуральными клячами. Апофеозом наших проколов по этой части была Флоренс.

Впервые мы положили на нее глаз в очень типичной для нее ситуации. К тому времени мы уже изучили фамилии наездников и кто чего стоит - вкупе, натурально, с лошадью. Помнится, просмотрев в тот день программку заездов, я осталась недовольна.

- Да тут не на кого ставить. Одни графья едут.

- Какие еще графья?

- Взгляни сам. Везде "гр." Граф Гуттерман, граф Петерсен...

- Герр! - прорычал Михал.

- Какая разница. По мне, все одно графья. Аристократия рванула со старта, уже почти одолела круг, и тут на последнем вираже нашему взору предстало незабываемое зрелище. От группы легко отделилась наша Флоренс и уже до самого финиша шла в гордом одиночестве, увеличивая дистанцию так, словно все остальные топтались на месте. Ехавший в возке граф Петерсен даже не натягивал поводья, мало того - ухитрялся держать их в изящно поднятой руке да еще и раскланиваться с публикой. Та отвечала ему шквалом смеха и аплодисментов, все, очевидно, знали Флоренс. Кроме нас. Мы зашлись от восторга - лошадь неслась без всякого принужденья, без малейшего усилия, вдохновенно, упоенная скоростью, - словом, это было божественно!

- Наверно, она его любит и старается осчастливить, - сказала я умиленно, имея в виду графа Петерсена.

- Она! А он ее - нет? Представляешь, как он ее любит? За те денежки, которые на ней зарабатывает?

- Это само собой, но она, по-моему, любит его больше. Прямо всем сердцем рвется к финишу!

- Да и он ее от всего сердца поторапливает...

- Наверняка перед заездом подносит ей цветы, как ты считаешь?

- Да я бы ей эти цветы на коленях подносил, - с чувством сказал Михал. - Небось каждый день меняет букет на свежий. Трюмо поставил в конюшне и ленты в гриву вплетает.

- А перед бегами падает ниц и умоляет: "Не подведи, алмаз души моей, не подведи..."

- А она ему подносит копыто для поцелуя. Вот бедолага, наверно, на баб и глаз не смеет поднять, боится оскорбить ее в лучших чувствах.

- Ну уж не знаю. Любящее сердце великодушно.

- Слушай, а может, он с нею обращается как истинный мужчина? - вдруг загорелся Михал. - Регулярно, дважды на неделе, обхаживает кнутом, а?

- Сказанул! - вскипела я. - Неужто похоже, что ее бьют кнутом?

В конце концов мы сошлись на том, что у этой пары настоящая, большая и взаимная любовь и что капризная, своенравная Флоренс побеждает лишь тогда, когда графу удается доказать всю глубину своего чувства. В противном случае, если, к примеру, граф запамятует поставить в вазу королевского фарфора свежие розы или, не приведи Господи, окажет внимание какой-нибудь молодой даме, оскорбленная Флоренс приходит к финишу последней, то и дело сбиваясь на галоп.

После чего оказалось, что Флоренс - жеребец.

Но мы никогда не смирились с этим фактом. Скорей всего, любовь графа к Флоренс столь велика, что он из ревности хранит в тайне ее пол. На том и порешили. Однажды наш приятель, завсегдатай тотализатора, предпочитающий, правда, бегам скачки, возымел глупость засомневаться в нашей Флоренс, когда она на вираже вышла вперед.

- Да что ты! - возмутилась я. - Если не Флоренс, то кто?!

- Ну, раз уж ваш Флоренс такой молодец... - с недоверием протянул он.

Я постучала пальцем по лбу и бесповоротно списала его в разряд круглых дураков. Во-первых, не понимает очевидной истины - если Флоренс ведет на вираже, то нет такой силы на свете, которая помешала бы ей прийти первой, а во-вторых, он принимает ее за жеребца. С ним все ясно!

- Третий номер. Газель то есть, вышла вперед, - прокомментировал Михал, тщательно изучая программку и анализируя наш успех. - А первый передвинулся на второе место. Надо играть на числа, есть в них какая-то система.

- А вот, смотри, двойка спустилась на двенадцатое, - вдумчиво заметила я. - Все сходится, четные сдвигаются, а нечетные остаются.

- Ты что, тройка - это четное число?

- В прошлый раз!

- А в следующий - снова четное, - бормотал Михал. - Тройка должна прийти в первом заезде в конце, потом она под тринадцатым номером передвигается вверх, единица остается внизу, потом уже как восьмерка поднимается вверх...

- …и, оседлав Кайзера Хансена, галопирует к финишу...

- Что?!

- …а восьмерка под одиннадцатым номером спускается вниз. Чушь собачья!

- Я просто прикидываю возможные комбинации. Во втором заезде придет аутсайдер и похерит весь вифайф...

- Лучше подождем до вторника, посмотрим новую программку...

Азарт все глубже затягивал нас в свою пучину. Как на грех, по пути на работу я проходила мимо нескольких обувных магазинов. В одной из витрин красовались черные шпильки из настоящего крокодила, аккурат мой размер. Каждый день, утром и вечером, замирала я у витрины и вожделенно пожирала глазами этот шедевр, мрачно размышляя о том, что заиметь его можно разве лишь на выигрыш за аутсайдера. Такую роскошь купить на свои кровные, трудовые у меня никогда рука не поднимется. Вся надежда на тотализатор. Когда же нам повезет по-крупному?..

Наконец я не выдержала и рассказала о дивных туфлях Михалу.

- Тогда шевели мозгами, - буркнул Михал. - Образование у тебя вроде бы высшее?

Вдохновленная ценным советом и каждодневным созерцанием чуда, я с таким рвением шевелила мозгами, что результат не замедлил сказаться: в следующее же воскресенье все мои прогнозы - от первого до последнего - попали в точку, все, на что я ставила или хотя бы просто отмечала вниманием, было дисквалифицировано, снято со старта или пришло к финишу в хвосте. Михал смотрел на меня с нескрываемым ужасом и только приговаривал:

- Если бы платили за два последних места, мы бы с тобой уже озолотились!

Наконец он запретил мне даже рот раскрывать. Единственное, что мне было дозволено, это указывать номера лошадей, на которые я собиралась ставить. Пришлось подчиниться, и шпильки из крокодила, маячившие у меня перед глазами, стали расплываться в туманных далях.

С тоской и унынием наблюдала я за финалом последнего забега, где выигрывал какой-то номер, который мне бы и в голову не пришел. Я повернулась к Михалу, собираясь что-то ему сказать, как вдруг он на моих глазах побелел как полотно и забормотал себе под нос.

- Ты чего? - забеспокоилась я.

- Кто там финишировал? - прошептал Ми-хал. - Десять - восемь?

- Точно, десять - восемь. А в чем дело? Ты ведь не ставил?!

Вместо ответа Михал, без кровинки в лице, выгреб из кармана два жетона.

- Десять - восемь, - триумфально зачитал он. - Взгляни, у меня в глазах мутится.

Я взглянула и обалдела. Десять - восемь, как Бог свят! Снова чудо!

- Михал, ты волшебник! - ахнула я. - Умоляю, только не потеряй! Я как-то посеяла на Служевце жетон на парный одинар!

- Сплюнь сейчас же! Теперь туфли из крокодила, считай, твои. Десять - восемь! Как они оказались впереди? Все время тащились в хвосте!

Мне было все равно, как они оказались впереди. Михал перекладывал выигранный квиток из кармана в карман, не зная, где бы получше спрятать. Толпа вокруг нас стоном стонала, причитали все больше по-английски. Еще бы, выигрыш был не пустячок, достойное вознаграждение за наши муки: пять тысяч крон...

А назавтра, во-первых, я купила туфли, во-вторых - нам пришел конец. Губительная страсть завладела нами бесповоротно!

Алиция бросала на нас взгляды, исполненные ужаса, - к счастью, лишь изредка, потому как оставшееся до отъезда время решила посвятить исключительно Гуннару. Правда, туфли из крокодила всколыхнули в ней легкий интерес, но своего мнения насчет азартных игр и состояния нашего рассудка она не изменила.

- Совсем рехнулись, - сурово возгласила она. - Михала я еще могу понять, молодо-зелено, но ты-то, старая дура, мать семейства!

- Отцепись, - отрезала я столь же сурово. - Имею право урвать кое-что от жизни. А потом, у меня предчувствие.

- Какое еще предчувствие?

- Сердце-вещун подсказывает, что в Стране Шарлотты меня что-то ждет. Что-то необыкновенное, - торжественно объявила я.

- Могу себе представить. Будешь возвращаться темным лесом и получишь от бандитов по кумполу.

- Ты хочешь сказать, что перед тем я выиграю? Иначе зачем им травмировать мой кумпол? - оживилась я.

- Пути хулиганья неисповедимы, - вздохнула Алиция и примерила правую туфлю. - Хороши, ничего не скажешь... - Потом примерила левую и опять вздохнула.

- Это только начало, - задумчиво протянула я. - Чувствую, еще не то будет. Крокодил слегка лишь вынырнул.

- Не хочу быть назойливой, но как бы этот крокодил не слопал тебя с потрохами. Брось дурить, пока не поздно.

- Отстань. Отвернуться от чуда? И не подумаю! Соблазн перевесил - сколько Алиция ни вразумляла меня, все уговоры отскакивали как от стенки горох.

Но чудо на то и чудо, чтобы не повторяться. Возлюбленные мои лошадки вели себя до невозможности капризно, а уж с их номерами так вообще была настоящая чехарда. Форменное издевательство - если мы ставили на четверку, первым приходил четырнадцатый номер, если на одиннадцать - финишировала единица, и так далее в том же роде. Мы ставили на самые неожиданные пары, но они приходили хоть на полголовы, да в обратном порядке. В нас словно бес вселился, порок торжествовал сатанинскую победу, моими же собственными руками выставив на комод доказательство неограниченных своих возможностей - сверкающие черным лаком туфли из крокодила. Неотразимым соблазном ослепляли они нас, все вверх дном перевернув в наших высокоморальных душах.

- Если ты думаешь, что я на этом успокоюсь, то глубоко ошибаешься, - зловеще предупредила я Михала.

- И что же у тебя на очереди? Бриллиантовое колье?

- Чихала я на колье. Теперь я присмотрела себе зеленый "вольво-144" и несессер из крокодила. А к нему, натурально, набор сумочек, я люблю, чтобы в комплекте.

- И правильно, куда это годится, садишься в "вольво" - и без крокодила! Все должно быть в полном ажуре. И во сколько комплект обойдется?

- Недорого. За все про все двадцать кусков. Сумочки стоят от восьмисот до трех тысяч крон, но я за дорогими не гонюсь. Вполне сойдут за полторы.

- Озверела баба, - резюмировал Михал и, подумав, добавил:

- Стрелять таких надо. - Потом еще подумал и еще добавил:

- А я бы кой-куда съездил. Меня интересует Бразилия. И Гималаи.

- Размахнулся! Может, удовлетворишься Альпами?

- В Альпы заверну по дороге. Но под мостами ночевать не собираюсь и в скверах на лавках тоже. Люблю умываться теплой водой.

- Озверел мужик. Видать, не только я гожусь для отстрела. Тут парным одинаром не обойдемся, придется сорвать вифайф.

- За чем же дело стало?

Увы - вифайф все-таки превышал наши возможности. Уж проще было сорвать в Служевце польский тройной. Ну мыслимо ли - отгадать пятерых первых лошадей в пяти очередных заездах, со второго по шестой!

В довершение всего мы не могли как следует сосредоточиться, на носу был отъезд Алиции. Недели за две началось светопреставление, означавшее, что Алиция собирает вещи. В один из таких апокалиптических дней она мне сказала:

- Слушай, кофр я оставляю.

- Ага, - тупо промычала я в ответ - как тут не отупеть, когда живешь в таком невообразимом бардаке, урывая на сон по три часа в сутки! Зато Алиция выглядела как огурчик, по ней никто бы не сказал, что ложимся мы где-то под утро, а потом мчимся сломя голову на работу, стараясь если уж опаздывать, то в меру приличий. Я переносила все эти тяготы намного хуже. Наверно, чтобы окончательно меня уморить, она запретила мне возвращаться домой пораньше - отвлекаю ее, видите ли, от процесса. Пришлось обойти с визитом всех, каких только удалось, знакомых, просмотреть все французские фильмы, а под конец, исчерпав французский репертуар, переключиться на английскую кинематографию, которая маловразумительными датскими субтитрами доконала меня окончательно...

- Пускай себе там стоит. С благодетелями я договорилась.

- Не беспокойся, передвигать эту дурынду я не собираюсь. А что в ней?

- Не знаю, не могу открыть.

- Вот те раз! - От удивления у меня даже в голове слегка прояснилось. - Не знаешь, что в твоем же кофре? А вдруг что-то нужное?

- Все нужное при мне, а открыть не могу, ключ посеяла. Там какие-то старые бумаги, пусть лежат.

- Как знаешь, - равнодушно пожала я плечами.

- В той большой коробке и в той, что рядом с нею, всякое барахло. Старое и не очень. Его я тоже оставляю, все равно вернусь. Если не вернусь, перешлешь мне потом. А часть отправишь Лауре.

Я покладисто согласилась, записав на всякий случай лишь отдельные поручения и имена добрых людей, отдавших нам кое-какие веши во временное пользование, с возвратом. Заодно записала, что и кому выслать, поскольку в таком состоянии у меня в одно ухо влетало, а в другое вылетало.

Лишь единственный раз ей удалось высечь искру в моем сумеречном сознании. Переходя от занавесей Гуннара к чайнику благодетелей, она неожиданно сделала паузу и внимательно посмотрела на меня.

- Послушай, - голос у нее звучал нерешительно. - Может, ты все-таки завяжешь с этим Шарлоттенлундом?

- Еще чего, - вежливо и в полном рассудке отрезала я. - Меня там крокодил ждет. Нельзя обижать зверушку.

- Лечиться тебе надо, - поставила короткий диагноз Алиция и больше к этой теме не возвращалась.

Все в этом преходящем мире имеет свой конец, и сборы тоже, и вот однажды, туманным рассветом, Алиция от нас уехала.

Мы сидели нахохлившись в доме на площади Святой Анны, уткнувшись носами в кипу беговых программок и отрываясь лишь затем, чтобы железякой неизвестного назначения наколоть орехов на бетонном пороге прачечной. Уже несколько недель немилостивая судьба показывала нам только спину. В последнее воскресенье у нас в вифайфе вышли все пять попаданий, увы - на трех разных купонах. Мы уже обменялись нелицеприятными друг о друге мнениями, совместно проанализировали их, сошлись, учитывая возраст и не мудрствуя лукаво, на сопливом кретине и старой дуре и теперь дружно напрягали свои умственные способности, решив во что бы то ни стало компенсировать нашу идиотскую промашку.

- В Польше я играла под Толстуху, - задумчиво пробормотала я.

Михал оторвал голову от листков и недовольно посмотрел на меня.

- Что еще за толстуха?

- Да одна такая. Угадывала почти каждый парный, в конце концов я обратила на нее внимание. Стала следить, на что она ставит. Угнаться за ней было трудно, играла по-крупному, но кое-что мне от нее перепадало. Считай, единственная полоса в моей жизни, когда я играла с положительным сальдо. А потом она куда-то пропала, наверно, уехала.

- Может, она в Копенгагене? - оживился Михал.

- Может.

- Так ты оглядись вокруг.

- Да я ее в лицо не запомнила. Все время моталась следом, видела только со спины. Если, не дай Бог, похудела, то и не узнаю.

Михал смерил меня скорбным взглядом и, присев на пороге, стукнул железякой по ореху. Воспоминание о Толстухе слегка меня взбодрило. А что, неплохая мысль, пусть и нет Толстухи, но кто нам мешает играть под кого-то другого? Да хоть под лысого недомерка в шляпе!

С лысым недомерком в шляпе я познакомилась в продуктовом магазине напротив своей конторы - там я всегда закупала еду. Однажды в понедельник он сам меня зацепил - заговорил о прошедшем воскресенье, да так, словно мы с ним давно были на короткой ноге.

- You are from Poland? - спросил он. - I have the family in Poland <Вы из Польши? У меня в Польше семья (англ.).>.

Потом похвалился, что вчера ему выпал удачный день, чем меня порядком расстроил.

Я в свой черед решила досадить Михалу и при первой же оказии поставила его в пример.

- А как он выглядит? - заинтересовался Михал. - Вдруг тот самый, с которым мой приятель обделывал какое-то дело?

- Маленький, лысый, с черными волосами.

- Так все-таки лысый или с волосами?

- Лысый, а вокруг плеши черный венчик.

- Покажешь мне его, а я скажу тебе, тот ли. В воскресенье не я, а Михал показал мне этого типа.

- Вон тот лысый, у которого с моим приятелем какие-то дела. Он?

Я попыталась рассмотреть, потом пожала плечами.

- Не знаю. Вижу, что в шляпе, а что под шляпой, не вижу. Может, тот, а может, и нет.

- Если он, то у него недалеко от твоей работы художественный салон. Наверно, поэтому вы ходите за продуктами в один магазин. Промышляет реалистами, абстракцию на дух не переносит.

Лысый недомерок сам развеял мои сомнения - радостно кинулся ко мне, размахивая квитком, на котором черным по белому была записана пара аутсайдеров, только что финишировавших. Лоснясь самодовольством, он совал купон под нос каждому встречному, и вскоре уже половина публики моталась за ним, желая поглазеть на счастливчика.

- Лысый недомерок в шляпе попал на десять - одиннадцать, - сухо сообщила я Михалу. - Разыграл комбинацию на сотню. Кажется, ему это окупилось с лихвой.

- Тихо, - шикнул на меня Михал. Музыка из транслятора оборвалась, и разнеслось какое-то карканье. - Точно, два куска чистоганом.

А вскоре я стала свидетелем того, как лысый недомерок сорвал куш на фаворите десятком купонов и выиграл за вифайф семнадцать тысяч. При этом он мне самолично признался, что ему всю жизнь везет на деньги. Вдруг в его лице мы напали на золотую жилу?..

Я поделилась ценной мыслью с Михалом. Тот ссыпал на стол орехи и сказал:

- В этом что-то есть. Можно попытаться, чем черт не шутит. Вот только не обанкротиться бы раньше времени, он играет с размахом.

- Толстуха тоже играла с размахом.

Стояла уже весна, и лесок в Шарлоттенлунде ласкал глаз неотразимым очарованием. А если вспомнить, что прямо за лесом плещется море, к которому я всегда питала слабость, то очарование становилось еще неотразимей. Твердое убеждение, что в Стране Шарлотты нас что-то ждет, не покидало мою душу; лоснясь черной крокодиловой кожей, это "что-то" неотступно маячило передо мной. У меня уже развилась настоящая мания на почве этой дубленой рептилии.

Приняв решение заменить Толстуху лысым недомерком в шляпе, мы с первого же заезда не спускали с него глаз. Установили за ним попеременное наблюдение, но пока безрезультатно - лысый недомерок поставил на вифайф и пять очередных заездов вообще пропустил. После шестого, выяснив, что вифайф он проиграл, недомерок двинул к кассе - должно быть, решил отыграться на парных одинарах. И сделал это, к сожалению, в последнюю минуту, когда мы уже отчаялись и сыграли на свой страх и риск.

- Черт бы его побрал, - раздраженно пожаловалась я Михалу. - Поставил уже после меня. Но как-то странно, может, нам тоже так сыграть?

- А у тебя есть лишние деньги? - съехидничал Михал. - На что поставил?

- На единицу, двойку и одиннадцать - в комбинации, а еще на тридцатку. Михал пожал плечами.

- Только единица еще подает кой-какие надежды, Решил рискнуть на аутсайдерах. Подожди, увидим.

Ждали мы недолго. Пришли одиннадцать - один, и лысый недомерок в шляпе получил свои трудовые восемьсот тридцать пять крон. А нас чуть удар не хватил.

- Я на все готов! - в беспамятстве шипел Михал. - Если он сейчас выложит тысячу, я тоже ставлю тысячу!

- Опомнись, у нас на двоих столько не наберется!

Михал скользнул по мне невменяемым взглядом и кинулся разыскивать лысого недомерка. Я понеслась его догонять, потому как лысый недомерок стоял за зданием, а Михал разогнался прямо в противоположную сторону. Дико нервничая, мы топтались за углом, выжидая, пока недомерок не втолкует что-то субъекту с примечательным носом и не двинет свои стопы к кассе. Как только он их двинул, Михал шмыгнул следом.

- На что лысый сыграл? - нетерпеливо вцепилась я в Михала, когда тот вернулся.

- На парный одинар. Четырнадцать - один. Я ушам своим не поверила.

- И ты тоже?

- Ну да!

- С ума сошел! Ведь участников всего тринадцать!

Михал взглянул на меня так, словно только что очнулся от гипноза, и лихорадочно стал искать по карманам жетон. Посмотрел на него, потом на табло, где аршинными цифрами светилось всего тринадцать номеров, а потом снова на меня, уже с ужасом.

- Этот твой недомерок с ума сошел!

- Кто-то из вас уж точно! Господи, выходят на старт! Беги, поставь на что-нибудь нормальное! Ведь последний розыгрыш!

Подталкивая друг друга, мы стремглав бросились к кассе. Михал назвал первые попавшиеся номера, я сгребла картонки в сумку вместе с идиотским купоном на четырнадцать - один. Не успели мы так-сяк прийти в себя, как лошади, сделав два круга, вышли на финишную прямую.

- Семь - четыре! У нас, по-моему, такой есть? - спросила я, в который уже раз испытав потрясение: вдруг взять и с бухты-барахты выиграть - это что-то новенькое!

- Проверь, я и сам не помню. И не радуйся заранее, еще только первый заезд.

- Положим, второй. Первый был с Дубль-Рексом. И то хорошо, может, сотню дадут.

- Неизвестно, скорей всего, полсотни. Вот если бы ты не упустила недомерка в первом заезде, получили бы больше.

- Чья бы корова мычала. Зато уж ты его не упустил.

- Прикажешь отвечать за бзики всяких лысых придурков?

- За одного-то, волосатого, можешь? Которого каждый день в зеркале видишь!

Вот так, ни с того ни с сего, мы с Михалом поцапались. А ведь счастье еще, что успели поставить на фаворитов! День, можно сказать, окупился, но какой это был мизер по сравнению с упущенной первой парой!

Разозлившись на Михала, я решила в ожидании выплаты поужинать наверху в баре. Михал сначала отказался, потом, когда я почти управилась с ужином, тоже заявился, в результате мы еще сидели за столом, когда объявили наш выигрыш - девяносто шесть крон.

- Оно и лучше, не придется стоять в очереди, - сказала я.

- Придется. Весь ипподром там выстроился.

- Тогда не спеши так. Кто тебя гонит?

- Поневоле давишься, когда такая змея на тебя зенки таращит.

- Не попадалась тебе еще змея настоящая. Вот повзрослеешь - сам убедишься, - наставительно изрекла я, хоть и понимала, что подливаю масла в огонь.

Сошли мы вниз злые и надутые, уже и вовсе друг с другом не разговаривая Перед кассами толкались остатки очередей. Пусто было только у одной, и я, не утруждая себя чтением таблички, двинулась прямиком к ней. Михал сделал какой-то жест, словно хотел что-то сказать, да передумал. Поколебавшись, он потащился следом за мной.

Я вынула из сумки купон, который у меня предусмотрительно был засунут в кармашек, и подала кассиру. И тут случилось такое, чему я при всем своем желании не могла поверить, хоть и случилось это не с кем-нибудь, а со мной.

Кассир взял купон, быстро, но внимательно осмотрел его, сунул себе в верхний карман пиджака, позыркал по сторонам и вытащил деньги. Я машинально тоже огляделась вокруг, но поблизости стоял только Михал, да и то демонстративно отвернувшись. Я перевела взгляд на кассира и обалдела. Мне причиталось ровно девяносто шесть крон, а тут передо мной высилась гора денег, исключительно пятисотенными, и всю эту кипу кассир с явным нетерпением подгребал ко мне.

В голове у меня было пусто, хоть шаром покати. Впрочем, не совсем пусто - туманным облачком всплыло ощущение, что мне подсовывают эти деньги, чтобы я зачем-то их рассмотрела. Я невольно взяла тяжеленную пачку в руки, и тут кассир сделал жест, словно отгонял меня от окошка, и при этом что-то пробормотал - я разобрала только "квик", означавшее "быстро". Я попыталась запротестовать - зачем же мне отходить, да еще быстро, да еще с чужими деньгами, в ответ он тоже запротестовал - тихо и злобно В этот момент ко мне подошел Михал - спиной, что ли, почуял неладное. Лицо кассира перекосилось, он молниеносно опустил стекло и выскочил за дверь, а я осталась стоять с чудовищной суммой в руках и чудовищной пустотой в голове.

- Что все это значит? - спросил Михал, изумленно глядя то на меня, то на лелеемое мною в ладошках богатство.

- Не знаю, - ответила я, не меньше его изумленная. - Всучил и скрылся.

Мы тупо смотрели друг на друга.

- Интересно, сколько тут? - подал наконец голос Михал и вдруг опомнился. - Господи Иисусе, он что, обмишурился?!

- Похоже на то, ох, надо же вернуть! Вот олух, ведь платил всего-то за парный, таких выплат еще свет не видывал!

- Спрячь, - решительно приказал Михал. - Ни за какой парный он не платил. И мотаем отсюда сию же секунду, потом я тебе объясню. Дело нечисто. Давай, руки в ноги и смываемся, нас тут не было!

Публика почти разошлась, и мы без труда нашли такси. Не хватало только возвращаться через темный лес пешедралом - с такой-то кучей денег! От Остерпорта мы тоже ехали на такси, и пока не очутились дома, ни разу рта не раскрыли. Покорно и все еще в каком-то отупении ждала я от Михала обещанных объяснений.

- Прими к сведению, - сказал он, когда мы уже вошли в мои апартаменты и закрыли дверь, что тебя понесло получать за парный одинар к кассе, которая оплачивает исключительно вифайфы.

- Как это?

- Да вот так. Надпись на ней аршинными буквами, и у окошечка, как ты сама наверняка заметила, пусто.

- Потому-то я туда и пошла!

- И что ты ему показала?

- Купон на пару с последнего заезда. Не спутал же он парный одинар с вифайфом, купоны небось совсем разные!..

Тут меня кольнуло что-то вроде предчувствия, я схватилась за сумку и заглянула в нее. В отдельном кармашке торчал последний, выигравший, купон: семь - четыре. Не говоря ни слова, я протянула его Михалу, и мы, онемев, уставились друг на друга.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросил он меня наконец.

- Так что я ему дала? - пробормотала я, чувствуя, что отупела ухе сверх всякой меры.

- А что ты ему вообще могла дать?

- Ну не паспорт же! Что-то от последнего заезда, остальное я выкинула, разозлившись на этого недомерка. Вспомни, какие номера ты называл тогда кассиру. Давай сверим, чего не хватает!

Михал поднапряг память, потом мы сверили. Не хватало квитка на идиотскую комбинацию четырнадцать - один.

- Какая-то липа, - сказал Михал. - Ясно только, что кассир обмишурился. По-моему, тут явное жульничество, не зря же при виде меня он так струхнул. Наверняка принял за переодетого легаша.

- А при чем здесь лысый недомерок в шляпе? Почему он поставил на четырнадцать - один? Шифр у них такой?

- Бес их знает. Сколько там в пачке? Мы сосчитали загадочные банкноты, оказалась очень даже приличная сумма, тридцать пять тысяч крон. Слишком много, чтобы оставить себе.

- Если тут какая-то уголовщина, а он дал промашку, то его сейчас кореши по головке гладят, - предположил Михал. - Надо вернуть хотя бы из соображений гуманности. С другой стороны, пусть бы уж лучше нечестные деньги послужили честным людям. По-моему, так даже справедливей.

- Конечно, справедливей, о чем речь. Любой здравомыслящий человек оставил бы себе и не высовывался. Но я сильно сомневаюсь в нашем здравомыслии, оно у нас в эмбриональном состоянии. Впрочем, еще неизвестно, как он отнесется к нашему благородству, вдруг станет открещиваться - знать, мол, ничего не знаю.

- Откровенно говоря, я очень на это надеюсь. Как-то глупо, понимаешь... Не пожалеть бы потом. Так или иначе, если там будут сшиваться легавые, я на пушечный выстрел туда не подойду. С полицией связываться не собираюсь.

- Уголовщиной тут явно попахивает, - сказала я, припомнив недавнюю умопомрачительную сцену. - Он эти деньги вытащил откуда-то из-под кассового стола. И подгонял меня, чтобы я побыстрей забирала и сматывалась.

- А какая роль во всем этом лысого недомерка в шляпе?

- Вот-вот! Ты его не заметил у кассы?

- Нет, он куда-то пропал еще перед заездом. Может, тебе к нему в салон заглянуть?

- Ну да, сейчас побегу. Дурак он, что ли, признаваться, если и вправду замешан? А я, значит, еще дурее - признаюсь, что мне о его художествах известно? Блестящая мысль!

- Не нравится мне тот тип, с которым он трепался. За одну только рожу я б ему влепил пожизненный срок.

- Нет возражений. Мне он тоже не глянулся, случалось видеть профили и покрасивее. А все-таки - в чем тут, по-твоему, дело?

- Может, жульничают на бегах, - подумав, предположил Михал. - Какие-то махинации с этим беспардонным налогом на сборы.

- Исключено! Чтоб датчане?..

- Смотря о каких суммах речь. Если свыше ста тысяч - это уже не жульничество, а бизнес. Я бы не удивился, ведь такой налог - форменная обдираловка. По ошибке они выплатили навар не сообщникам, а нам. Впрочем, не знаю. Остается только гадать.

- Ну хорошо, а как быть с настоящим купоном, семь - четыре?

- Можно получить по нему в среду, но мне как-то боязно.

- Мне тоже боязно, но потерять и то и другое - это уж слишком. Ладно уж тридцать пять тысяч, они нам с неба свалились, но свои кровные девяносто шесть крон?.. Никогда!

Мы сидели, погруженные в свои думы, а между нами лежала куча денег. Можно было, конечно, принять их как дар свыше, но, увы, по Виду они ничем не напоминали манну небесную. Беспризорных денег не бывает, беспризорными бывают только собаки. Кому-то они принадлежат, кто-то глупо попал впросак, передав их нам, а теперь обнаружил, что дал маху, и локти себе кусает. А уж преступник он или нет - не нам решать. Деваться некуда, надо вернуть.

Не знаю, что там думал Михал, а я вдруг глазами души узрела экзотическую картину. Стада черных лакированных крокодилов клубились на берегу Нила, которого я, правда, в жизни не видела, но легко могла себе представить. Черные твари выползали из воды, брали в кольцо темно-зеленый "воль-во-144", били хвостами по бамперам. И зеленый кузов, и лакированные шкуры ослепительно лоснились. Я очнулась от своих грез лишь тогда, когда одна из тварей влезла в машину и взгромоздилась за руль. Очнулась в самый раз, еще секунда - и машина бы тронулась...

- Надо вернуть, - сокрушенно промямлила я.

- Надо, - подтвердил Михал с горестным вздохом. Наверно, он сейчас с трудом заставил себя спуститься с вершины Монблана, а то и с Гималаев. Сколько я его помню, он всегда страдал чем-то вроде высокогорной мании.

В среду мы с тяжелым сердцем и тридцатью пятью тысячами крон, красиво упакованными в оберточную бумагу, отправились в Шарлоттенлунд. С наступлением весны бега проходили дважды в неделю, так что до воскресенья ждать не пришлось. В этом смысле нам повезло - еще немного, и нервы бы у нас сдали окончательно.

Первым делом мы, собрав остатки решимости, стребовали свои законные девяносто шесть крон. Никто нам не чинил препятствий, никто не обращал на нас внимания. Потом мы направили стопы к подозрительной кассе.

Касса не работала, того типа нигде не было. Мы обошли все другие окошки, заглянули во все, в какие только удалось, помещения, осмотрели здание вокруг - безрезультатно.

- Надо о нем спросить, - неуверенно предложила я. - Иди ты.

- И не подумаю, - отрезал Михал. - Он меня принял за легавого, сразу спрячется. Иди сама.

Мне было не по себе, но я пошла. На невразумительном английском спросила соседнего кассира, где тот тип, который в воскресенье сидел с ним рядом. Кое-как он понял. Датчане на удивление нелюбознательный народ - предпочитают не задавать лишних вопросов. Вдобавок моя грамматика не располагала к непринужденному разговору, так что собеседник даже не поинтересовался, зачем мне тот нужен. Только любезно сказал, что не знает. Видя, что от меня так просто не отделаешься, он пошел наконец спросить у коллег, спросил у одного, другого, тыча пальцем в мою сторону, отчего я чуть не дала деру.

- I don't know, - сказал он, вернувшись. - Nobody does not know. <Я не знаю... Никто не знает (англ.).> - При этом лишь вежливо улыбался, не проявляя никакого подозрительного интереса. Я поблагодарила и пошла к Михалу, который ждал меня за колонной.

- Исчез с концами, - сообщила я. - Никто ничего не знает. Черти его взяли.

- Может, его пришили? - забеспокоился Михал. - Как хочешь, долг долгом, а объявление в газету я давать не собираюсь.

- Успокойся, я тоже. Значит, деньги ему не очень-то нужны, иначе сидел бы тут сиднем и ждал нас. У датчан мания честности, ему и в голову не могло прийти. Что мы не вернем. Раз не сидит, значит, есть причины.

- А если он работает только по воскресеньям? По средам не все кассы открыты.

- Небось ты бы на его месте из-за такой суммы и в среду заявился. Разве что нервы у него покрепче твоих.

- Я бы вообще тут дневал и ночевал.

- Подождем до воскресенья. Но спрашивать я больше не буду, боюсь.

В воскресенье его тоже не было, как сквозь землю провалился. На ипподроме царило столпотворение, все пришли поглядеть на Кима Пайна, датскую национальную святыню. Если бы его владелец объявил, что Ким Пайн не выйдет на дорожку, а то копыта испачкает, клянусь, половина публики кинулась бы предлагать свои носовые платки. Последние три дня мы с Михалом все спорили, удастся ли Киму Пайну взять приз. В результате вообще на него не поставили, а он финишировал первым, да еще с таким отрывом, словно остальные топтались на месте. Динамо-машина, а не конь!

- Идет так ровно, будто Йене Йенсен узду держит, лишь бы руки чем-то занять. По-моему, он еще никогда в жизни не сбоил! - сказал Михал.

Не сумев разыскать кассира, мы решили помозолить глаза лысому недомерку в шляпе. Посмотреть, как он на нас среагирует. А он никак не среагировал, он нас не замечал. Один раз только спросил у меня, как дела, бросил на ходу, что у него тоже не ахти, и растворился в толпе.

- Может, сходить в дирекцию? - неуверенно спросил Михал.

- Ты что, белены объелся? И что ты им скажешь?

- Не знаю.

- То-то и оно. Даже с этим кассиром, по-моему, лучше не объясняться. Просто молчком сунуть деньги - и ходу.

- Вот только сунуть бы тому, кому надо. В течение двух недель мы приглядывались ко всем кассирам в окошках, и в конце концов все они стали для нас на одно лицо. Попадись тот, наш, наверняка бы не узнали.

- Вот парадокс, - возмущался Михал. - Человек хочет быть честным, а ему не дают. Мне все это уже осточертело.

- Мне, может, тоже, - разозлилась я. - Сколько уже ношусь с этими деньгами! Как еще до сих пор не ограбили, как сама не потеряла - давно пора забыть их в электричке. Ну ничего, я жду-жду, но уж только пойму, что они наконец мои, в тот же день вдрызг все истрачу, и привет!

- Мудрые речи, откуда что и взялось. Какой же ты срок себе положила? До конца сезона?

- До следующего воскресенья. И баста!

В следующее воскресенье я докатилась до того, что стала приставать с расспросами к персоналу ипподрома, но, по-моему, они ни черта не поняли. Потом мне стукнуло в голову, что он мог сломать ногу и лежит теперь в гипсе. Мы решили переждать до снятия гипса, дав ему семь недель на срастание конечности. Накинули еще на сотрясение мозга, переждали и эту напасть. Наконец терпение наше лопнуло и мы сошлись на том, что этот тип - редкостный мерзавец, раз Господь наслал на него все казни египетские.

И вот в один из воскресных вечеров мы взялись за раздел состояния, в результате чего каждому досталось семнадцать с половиной кусков на нос. А далее при пламени свечей, двух тонких и одной толстой, поклялись друг другу хранить молчание до гробовой доски.

По счастливому стечению обстоятельств, в одну из отведенных на ожидание недель случился вифайф с выплатой в тринадцать с лишком тысяч, достаточной, чтобы скоропалительное обогащение списать на законный выигрыш.

А вскоре после этого я приобрела себе кой-чего из крокодиловой кожи и зеленый "вольво-144".

 

* * *

 

Я сошла с автобуса у отеля САС, оставила свой чемодан за стойкой регистратора, отправилась на площадь Ратуши и купила программку бегов на послезавтра. Потом уселась с нею на лавочку и стала решать, что мне делать дальше.

Был конец августа, и по Копенгагену слонялись несметные толпищи туристов. Радом со мной сидела с одной стороны какая-то девица в тиковом мини-мешке, босая и с вульгарным перстнем на пальце левой ноги. Бородатый парень с буйными до плеч локонами принес ей мороженое. С другой стороны восседал юнец из той же породы, вот только локонов и прыщей у него было поболе, а борода покороче. Для меня всегда оставалось загадкой, почему это в Дании у девушек такая потрясающе красивая кожа, а у парней такие потрясающие прыщи. В предыдущий раз я до самого своего отъезда питала надежду, что здешняя привлекательность слабого пола передастся и мне, - увы, питала тщетно.

Я сидела и думала о том, что при таком наплыве туристов у меня нет ни малейшего шанса найти подходящее жилье. Неужели придется платить по двести крон за номер в "Англетере"? Наши прежние апартаменты на площади Святой Анны давно уже не существовали - благодетели перестраивали верхний этаж, и я съехала оттуда еще весной. Мое последнее пристанище наверняка тоже не пустует, уже при мне на него стояла очередь. Ситуация безнадежная.

Я просмотрела программку, с огорчением убедилась, что бега нынче проходят не в Шарлоттенлунде, а на Аматере, потом вспомнила, что в Шарлоттенлунд их переносят с первого сентября, немного утешилась и решила во втором забеге поставить на Кивитока. Пора бы ему выигрывать. Приняв наконец хоть какое-то решение, я встала и направила стопы в офис, где работала.

Офис был во всех смыслах замечательный - состоял из двух отделений, центрального и филиала, а последний состоял" в свой черед, кроме основного помещения, из двух кухонь и ванной. Но самым замечательным был персонал, и особенно милейшая девушка Инга, которая каким-то непостижимым образом понимала мою дикую тарабарщину и помогала со всеми моими проблемами. Оставалось надеяться только на нее.

- Разве что Оле? - подумав, предложила Инга, когда я одолела наконец вступительную тираду, состоявшую из приветственных возгласов и вранья насчет цели своего приезда. - У него две комнаты, а Петер сейчас на каникулах. Оле тоже едет отдыхать, правда, через неделю, но, я думаю, пустит тебя пожить.

В растрепанных чувствах я понеслась на Кобмагергаде, где размещался филиал нашего офиса и где, в том же здании и на том же этаже, жил Бородатый. Квартиру с ним делил из соображений экономии юный его коллега Петер, студент-архитектор. Для меня это, конечно, подходящий вариант - во-первых, в самом центре, во-вторых, рядом с офисом, а в-третьих - в доме два входа, что могло мне пригодиться. Но имелась тут закавыка. Бородатый числился в офисе самым симпатичным мужчиной. В профиль вылитый Конрад Мазовецкий <Мазовецкий, Конрад (1191-1247) - польский князь.>.

Я, правда, лично не видела Конрада Мазовецкого, и, насколько мне известно, Матейко <Матейко, Ян (1818-1893) - известный польский художник, автор исторических портретов.> тоже, но это не помешало славному художнику запечатлеть его образ, с тех пор и повелось - Конрад должен выглядеть только так. Короче, Бородатый напоминал профилем этого самого Конрада, анфас же был попросту красавцем, хотя и с бородой, в связи с чем меня беспокоила мысль о Дьяволе - как бы чего не вышло.

Но не забивать же себе голову всякими глупостями, она мне потребуется совсем для другого, и, когда Бородатый под двусмысленные хиханьки персонала выразил согласие, я не долго думая отправилась за чемоданом. Главное - поскорее устроиться и заняться делом.

На площади Святой Анны царили тишь да благодать. Подходя к калитке, я огляделась по сторонам, но ничего такого подозрительного не заметила. Вот только в сквере на лавочке сидел босой парень. Ботинки стояли рядом - ноги, что ли, натер. Как ни странно, бороды на нем не было, зато была дамская блузка - распашонкой, в цветочек, с застежкой на спине, со стойкой и широченными рукавами. Последний крик. Я сама купила две такого фасона, разве что подлиннее. Судя по выражению лица, он вполне мог оказаться клиентом интересующей меня организации.

Попридержав калитку, чтобы не хлопнула, я на цыпочках прошла через двор и так же на цыпочках поднялась на знакомую лестничную площадку.

Мансарда уже была готова к ремонту. Котел в прачечной демонтирован, из двух наших комнат вынесена мебель и вообще все, что поддавалось выносу, даже старый паркет в одной из них сорвали, зато кофр оставался там, куда Алиция его задвинула, - в прачечной под стеной. У меня прямо сердце зашлось. Я стояла, можно сказать, у врат тайны.

Но врата тайны оказались под семью замками. Да еще так завалены рухлядью, что и не подступиться, разве что проползти весь путь к вожделенной цели на четвереньках. От скошенного потолка до пола было в том месте от силы восемьдесят сантиметров, и о том, чтобы передвигаться в подобающей человеку прямостоящей позе, не могло быть и речи. Я по-пластунски перелезла через всякие ящики и столики и устроилась на спинке дивана, сиротливо валявшейся на полу. И тут же взялась за работу.

У меня с собой имелось сорок восемь ключей, запасенных еще в Варшаве, плюс шесть, которые я прихватила из квартиры Бородатого. На сорок восьмом я засомневалась, на пятьдесят третьем пала духом, а пятьдесят четвертый сломался.

Я закурила сигарету и призадумалась. Спинка дивана оказалась почти что удобной и даже благоприятствовала размышлениям. Легко было Алиции давать указания! "Подобрать ключ". Ключ не проблема, если есть с чего изготовить дубликат. Ну а тут как выйти из положения? Я что-то слышала о восковых отпечатках, с их помощью всякие нехорошие люди вроде бы подделывают для своих гнусных целей ключи, и когда-то даже считала, что воск при этом запихивают в замочную скважину, но с годами поумнела. Слава Богу, а то бы сейчас затыкала дырки в кофре воском.

Ключа у меня, следовательно, не было, а передо мной высился устрашающих размеров рундук, старомодный, обитый железом, с одной стороны на петлях, а с трех остальных - на недоступных мне четырех замках. И вот эту громадину требовалось открыть.

Чего я только не перебрала в уме! Комплект отмычек, о которых не подумала в Польше и о которых здесь, в этой до умопомрачения добродетельной стране, наверняка и слыхом не слыхивали. Костер... его можно развести на бетонном полу прачечной, деревянный короб рундука выгорит, и тогда я получу доступ к содержимому. Да, но содержимое тоже выгорит. Дорожный каток... им можно раздавить эту дурынду в лепешку. Вертолет... вот он поднимает кофр в заоблачные выси и сбрасывает на камни. Чем черт не шутит, вдруг расколется?..

Потом я внезапно вспомнила о своем техническом образовании. Кое-как раздвинула наваленные вещи и осмотрела кофр со всех сторон. В конце концов, это же не монолитная глыба, можно его разобрать на части...

А потом мне пришла в голову народная мудрость: работа дураков любит. Пословица не в бровь, а в глаз, если понимать ее буквально: сколько себя помню, всегда я находила выход как раз из ситуаций, требующих каторжного труда. Кофр оказался обитым тремя полосками, одна скрепляла его вдоль, а две поперек. В эти опояски были вмонтированы и петли, и замки. Для того, чтобы отделить крышку от корпуса, надо отвинтить все железяки. Подходящее занятие для пожизненного узника.

Но раз уж я ступила на стезю, предопределенную техническим моим образованием, сдаваться негоже. Да и ничего другого не оставалось, так что я засучила рукава. Только под вечер мне удалось сломать пилочку для ногтей, единственное мое орудие труда, и тут уж я позволила себе взять до завтра тайм-аут.

Свежий ветерок с моря настолько меня отрезвил, что я наконец задумалась над проблемой инструментария, более пригодного для моих целей, нежели маникюрный. Я знала здесь двух человек, у которых имелись прилично оборудованные столярные мастерские. Одним из них был Гуннар, а другим - Генрих, муж Аниты.

У Гуннара телефон не отзывался, что меня даже обрадовало, поскольку особой симпатии он у меня последнее время не вызывал, и я с легким сердцем позвонила Аните. Не успела я слова сказать, как тут же получила приглашение на ужин - до нее дошли слухи о таинственной смерти Алиции, и она жаждала подробностей. Приглашение оказалось для меня очень кстати.

Уже темнело, так что я взяла со станции такси и всю дорогу предавалась по сему поводу скорбным раздумьям. Неужто мне так и не суждено добраться к ней по-человечески, то есть автобусом? Она жила у черта на куличках, в Гвидовре, такси стоило бешеных денег, и я всякий раз мечтала о более экономном транспорте. К сожалению, автобус там ездил по кольцевому маршруту, и, садясь в него, я никогда не знала, в какую сторону еду и где мне сходить. Окрестности распознаванию, хоть убей, не поддавались, все мне казалось на одно лицо. Везде на километры тянулись либо живые изгороди, либо однообразные поля. Дважды я искушала судьбу и дважды объезжала кольцо, так и не высмотрев нужной остановки, причем во второй раз взмокла как курица, когда, вернувшись на то самое место, где садилась, незнамо сколько еще гонялась за такси. А поймав, вдруг сообразила, что у меня только одна купюра - в пятьсот крон, после чего сбилась с ног, пытаясь ее разменять. Тем временем такси отъехало, и когда удалось поймать следующее, все человеческое было мне уже чуждо. Даже сейчас, вспомнив про свои мытарства, я заскрежетала зубами.

Возможно, мой усиленный интерес к Генриху, который я проявила, не успев переступить порог, выглядел довольно бестактным, но за привезенными мною новостями это как-то сошло мне с рук.

Генрих, как по заказу, что-то строгал в своем подвале, и мне даже повода искать не пришлось - моя страсть к дереву была общеизвестна. Я спустилась к нему в мастерскую и получила заимообразно массу всяких полезных вещей, включая пилку для металла - присягнув на коленях, что верну в понедельник.

После этого я со спокойной душой отдала себя на заклание любознательной Аните. Пришлось, правда, держаться инструкций, полученных от майора и Дьявола, и говорить только дозволенное, а если учесть, что сама я тоже наложила кое на что обет молчания, впечатление от моего рассказа, а также от меня лично, получилось не самое благоприятное - очень уж я смахивала на тупую, слепую и глухую тетерю. А то и на убийцу Как бы там ни было, но за дверь Анита меня не выставила и даже угостила кофе. Мы уселись за длинный журнальный столик, с одной стороны которого стоял диванчик, а с другой кресла. Над диванчиком висел ковер, а на нем - впечатляющая коллекция трофеев, привезенных Анитой из многочисленных странствий по белу свету. Я уселась в кресло прямо напротив диванчика, ковра и трофеев.

Долго я несла ей всякую ахинею, глядя на коллекцию, как вдруг что-то среди трофеев привлекло мое внимание. Рядом с индийской дудочкой висел странный предмет непонятного назначения. Тонкая железная пластинка, перевязанная посередине красной ленточкой.

- А что это такое, с красным бантиком? - спросила я, прервав на полуслове свои рассуждения о возможной вине Збышека.

Анита, сидевшая на диване, обернулась к стене.

- Да так, напоминание. Половинка шампура для шашлыков.

- Почему напоминание? - удивилась я. - И почему половинка?

- Представь себе, другую половину кто-то украл. Даже не знаю когда. Я бы и не заметила, да полезла за чем-то под диван и обнаружила этот кусок. Кто-то отломал половину с рукояткой, а конец оставил. Я его специально для ворюги вывесила, немым укором, может, увидев дело своих рук, побледнеет, вздрогнет или как-то еще себя выдаст.

- А как выглядела рукоятка? - спросила я, уже не на шутку заинтересовавшись.

- Плоская такая, медная, с восточным орнаментом.

Я молчала, потрясенная открытием. Значит, не зря мне казалось, что где-то я уже видела орудие убийства. А ведь до чего хитроумная идея, никому бы и в голову не пришло разыскивать шашлычный шампур, да еще у Аниты в Копенгагене! Небольшая железка, легко спрятать...

- Так ты и не узнала, чье это художество?

- Нет. С весны здесь перебывало столько народу, не то что уследить - запомнить не запомнишь.

- А ты случайно не знакома с неким Петером Ольсеном? - спросила я наобум.

Если бы оказалось, что субъект со сломанным носом у нее бывал, ситуация разрешилась бы автоматически. Шампур сам по себе в Польшу не попал, кто-то же его привез.

- С Петером Ольсеном? - задумалась Анита. - Вроде бы нет. Датчанин?

- Скорей всего. Приметная личность. С перебитым носом. Может, он у тебя появлялся?

- Не припомню. Знаю нескольких Ольсенов, но Петеров, да еще с таким носом, среди них нет. А что? Должна знать?

За Анитой водилась весьма похвальная привычка. Сначала ответить на вопрос, а потом поинтересоваться, зачем его задали. Многие поступают наоборот, чем меня всегда страшно нервируют. Если Петер Ольсен у нее не бывал и шампура, следовательно, не стащил, то и говорить не о чем. Я ей ответила, только бы что-то сказать.

 

* * *

 

Вернулась я в город слишком поздно для того, чтобы возобновлять свою разрушительную деятельность, и на площадь Святой Анны пошла лишь на следующий день, в субботу. И сразу же попала в переплет.

Быть может, жене нашего благодетеля, которая знала французский, я бы еще с грехом пополам втолковала, зачем мне понадобился кофр. Но втолковать это привратнику не представлялось никакой возможности. Оставалось действовать конспиративно. Постоянно следить, не идет ли кто по лестнице. Передвигаться бесшумно. Освобождать жизненное пространство вокруг кофра так, чтобы перестановка рухляди не бросалась в глаза. Предвидеть и то, что упоительные мои труды потребуют перерывов на сон и еду. А тут еще и с дверьми получилось нескладно.

Прачечная состояла из двух помещений, собственно прачечной и сушилки, и в ту и в другую с лестничной клетки вели отдельные двери. Мы с кофром располагались в сушилке, ключ же у меня имелся только от прачечной. Дверь в сушилку почему-то оказалась закрыта на засов, которого раньше не было, так что попасть к своему кофру я могла лишь через прачечную. Мы с кофром ютились почти под самой дверью, той, что на засове. Может, оно и к лучшему, никто не застанет меня внезапно, но, с другой стороны, в прачечную могли войти за моей спиной, отрезав путь к отступлению. Вряд ли этот путь мне понадобится, но на всякий случай пускай бы оставался.

С неспокойной душой, но и с большим воодушевлением приступила я к каторжному своему занятию. Но только открутила болт и взялась за следующий, как на лестнице послышались чьи-то шаги. Почти бесшумные, но сидела я у самой двери, тихо как мышка, поэтому услышала бы малейший шорох.

Я затаилась, даже дышать перестала. Кто-то поднялся на последнюю, площадку и тоже затих. Я не дышала с одной стороны, а он, значит, с другой. Минуты две стояла мертвая тишина, потом раздался стук. Ну на кой черт кому-то понадобилось стучать в заброшенную прачечную! Случилось это так неожиданно, что я еле успела прикусить язык, чтобы не сказать "войдите".

Кто бы это мог быть? Не привратник же - зачем ему стучать, он просто открыт бы одну из дверей и вошел. Кто-то из жильцов? Но какого лешего его сюда занесло? Нет, это только чужой.

В дверь снова постучали. Передо мной явственно возникла сценка из недавнего прошлого - кто-то стучал тогда в дверь, а Алиция не хотела впускать, - и мне почему-то показалось, что это один и тот же человек. Меня бросило сначала в холод, потом в жар. Таинственный субъект между тем вовсю старался довести меня до нервного расстройства - постучав третий раз, стал бренчать засовом. Наверно, вставлял ключ. Стараясь не попасть в поле видимости, если ему вздумается заглянуть в замочную скважину, я бесшумно переползла через рухлядь и забилась в угол прачечной. Если он справится с засовом, я дам деру, оставив ему на память инструменты Генриха.

Зловредная тварь на лестнице оставила засов в покое и теперь для разнообразия бренчала ключом в двери прачечной, как раз в той, через которую я намылилась удирать. Теперь все пути отрезаны. Я уже собралась было от страха сомлеть, как вдруг он угомонился.

Какое-то время на лестнице стояла тишина. Выглянуть в замочную скважину я не решалась - не дай Бог на меня зыркнет оттуда тоже припавший к дырке глаз, я тут же околею от ужаса. Лучше не рисковать. Не дышать, не шевелиться, даже если мне суждено затвердеть в тысячелетнюю окаменелость. Наконец, когда я уже приготовилась отдать концы от удушья, за дверью послышались удаляющиеся шаги. Не прошло и тысячи лет, как я очнулась - с мыслью, что родилась в рубашке. Переведя дух, я вернулась на свою уютную спинку от дивана, выкурила сигарету и слегка пришла в себя. В конце концов, я ведь с самого начала допускала возможность конкуренции. Кто-то чужой проник сюда, когда калитка была еще открыта, и пытался добраться до кофра. Не для того же он сюда ломился, чтобы посидеть на диванной спинке. Кое-какие преимущества у меня перед конкурентом имеются - ключ от прачечной и знание местности. У них, наверно, с входным ключом те же проблемы, что у меня с ключом от кофра, прямо диву даешься, до чего же отмычки тут непопулярны!

Вдохновленная появлением соперников, я с удвоенным остервенением накинулась на кофр. На редкость неподатливая скотина! К вечеру я открутила шесть болтов, а чувствовала себя так, как если бы единолично воздвигла пирамиду Хеопса. Всю свою жизнь я ратовала за равноправие, но тут пришлось признать свою женскую слабость - ясно, что эта куча заржавелого железа требует мощной мужской длани. В моем исполнении действо затянется до греческих календ!

 

* * *

 

В исключительно скверном настроении ехала я следующим днем на Аматер. Проклятый рундук ни за что не хотел раскрывать свою тайну. Правда, свои собственные я тоже не собиралась раскрывать, но не потому, что не хотела, а потому, что не могла. Ну не могла я сообщить в датскую полицию, что на ипподроме процветает наркобизнес, что замешан в нем некий субъект с перебитым носом по фамилии Петер Ольсен, что причастен к этому лысый недомерок в шляпе и что бесценный товар следует искать в лавке его сынули. Не могла, и все тут, потому как пришлось бы тогда признаться, откуда я это знаю.

Я была так поглощена своими мыслями, пытаясь найти выход из дурацкой ситуации, что не заметила, как появилась "двойка". Добиралась я трамваем по привычке. В свое время мы с Михалом установили одну закономерность - чем скромнее транспорт, которым ты едешь к месту разврата, тем вероятней выигрыш. Такси не способствуют везению, а уж белые "мерседесы" - гроб с музыкой. Белые "мерседесы", к несчастью, встречаются среди такси чаще всего, порой ничего другого и не попадается, так что лучше добираться трамваем или на своих двоих. Дорога пешком занимает часа полтора.

Пропустив трамвай и категорически отвергнув такси, я в результате чуть не опоздала к первому заезду. Все столики были уже заняты, в поисках знакомых физиономий я протискивалась между ними и лишь у самой сетки нашла нашего Норвежца. Этот симпатичный юноша отличался незаурядным умом, не зря же он сразу, без всякого внутреннего сопротивления, признал Флоренс кобылой. Мы с Михалом уже давно познакомились с ним, как раз на том самом месте, где он сейчас сидел.

Я подсела к нему, когда он заполнял вифайф, и сразу же поставила в известность, что во втором заезде придет Кивиток. Вифайф, значит, начнется с шестерки. С ним можно было объясняться без труда, французский он знал даже лучше меня.

- Кивиток? - засомневался он. - Почему именно он? Карат Ллойд намного лучше. Вообще-то Хаслевпиген еще лучше, но она может сбоить. А Кеннион? Почему Кивиток?

Такого рода советами вымощены все ипподромы мира, они вселяют замешательство в самых жестоковыйных игроков. Норвежец, теряясь в сомнениях, вопрошающе воззрился на меня.

- Даю голову на отсечение, что придет Кивиток, - решительно заявила я. Ну как объяснить ему на чужом языке, что на Кивитока я ставила еще с ранней весны, а он упорно не оправдывал моих надежд. Теперь я махнула на него рукой, а рысаки, которые плохо ходят, когда я на них ставлю, начинают ходить хорошо, лишь только я от них отказываюсь. Так что Кивиток был верняк. Не могла я ему объяснить всех этих сложных логических меандров, оставалось просто стоять на своем. Норвежец впал в растерянность.

- Я хотел сыграть на тридцать шесть крон. Значит, надо на семьдесят две... Так вы считаете, Кивиток?.. Я в этом сезоне проиграл тысячу крон...

Он посмотрел на меня, посмотрел вдаль, вздохнул и вписал Кивитока...

Случайность... Конечно, это была случайность, как случайной оказалась наша игра на четырнадцать - один. Так уж водится, что всякие странные истории происходят с нами случайно. Никто ведь не стремится осознанно к тому, чтобы ввязаться в убийство, попасть под машину либо схлопотать в темном переулке по башке. На все воля случая, хотя ему, понятно, надо способствовать, но делается это бессознательно. Бог свидетель, когда я сосватала Норвежцу Кивитока, мне и во сне не могло присниться, каков будет результат. Забавней всего, что сама-то я на него не поставила...

По остальным забегам у нас с Норвежцем обнаружилось полное единодушие, особенно мне понравилось, что в последнем вифайфовом забеге у него стоит четверка, некий Фриц Рот. Я его тоже вписала - по причине того, что в последних четырех забегах он занимал позиции 1, 0, 1, 0, и таким образом получалось, что дальше у него будет снова 1. Зеро означало, что конь не входит в состав первой пятерки. Никаких других причин ставить на Фрица Рота у меня не было, а поскольку вряд ли Норвежец руководствовался теми же специфическими критериями, меня наше единодушие приятно удивило.

А вскоре мне выпало удивиться еще больше, потому что Кивиток пришел первым. Откровенно говоря, в душе я не очень верила в собственное пророчество. В следующем забеге пришел конь, на которого Норвежец возлагал особые надежды, а потом одна из моих любимых кобыл, Катерина К. Норвежец уже угадал три номера подряд! Сперва я собиралась поменьше обращать внимания на игру, а побольше на публику, потолкаться среди зрителей и у касс - вдруг подвернется что-то такое, что само собой снимет остроту моей проблемы, - но теперь я увлеклась не на шутку. Кивиток отнюдь не числился в фаворитах, так что выигрыш обещал быть солидным.

После четвертого обычного забега и пятого вифайфового Норвежец стал нервничать. Первым пришел главный фаворит, которого он включил в свой вифайф, и теперь у него набралось уже четыре попадания.

- После трех забегов в розыгрыше остался лишь пятьдесят один купон. Есть шанс, что будут выплачивать за четверку. Пятый забег я, конечно, не выиграю.

В последнем вифайфовом забеге, то бишь шестом очередном, шел Фриц Рот, о котором я совсем позабыла. И сыграла на что-то другое. Норвежцу уже совсем не сиделось на месте. Я последовала за ним, и мы повисли на сетке. Последний вираж, лошади сбились в кучу, и вдруг от нее одна отделилась...

- Quatre! - исступленно взвизгнул Норвежец. - Numero quatre!!! Mais c'est impossible??? <Четвертый! Четвертый номер!!! Неужели это возможно??? (франц.).>.

Numero quatre был тот самый Фриц Рот!

В момент, когда лошади выходят на финишную прямую, павильон за стенающей у сетки публикой может хоть в тартарары провалиться - никто и не обернется. Но на вопль Норвежца кое-кто из стоявших внизу, за сеткой, все-таки обернулся, скользнув по нему мутным, невменяемым взглядом. Среди них я вдруг заметила личность с характерным профилем и невольно подалась назад. Спрятавшись за Норвежца, я проводила этот профиль глазами, пока он не растворился в толпе.

Решилась я молниеносно. Уже на бегу поздравила Норвежца и припустила в ту сторону, где скрылся субъект со сломанным носом. Нагнала я его в тот момент, когда он прощался с каким-то тощим блондинчиком в очках. Блондинчик повернул к выходу, но я все-таки успела запомнить на всякий случай его внешность. Меченый же его собеседник, то бишь Петер Ольсен, свернул налево, к автостоянке.

Возможно, я бы и рискнула пойти за ним, к собственным глупостям мне не привыкать, но спасло то обстоятельство, что в последнем забеге участвовала Флоренс. Ну не могла я не посмотреть на нее!

Норвежец сиял, как начищенный ботинок, да что там - вполне мог бы затмить собой солнце! На всех, какие только знал, языках он выражал мне пламенную благодарность за Кивитока. Приглашал на виски, на ужин и еще Бог весть на что - я не очень хорошо его понимала, особенно когда он переходил на свой родной норвежский. Еще немного - и пал бы предо мною ниц.

- Чего вы хотите?! - вопил он с темпераментом отнюдь не скандинавским. - Все для вас сделаю! Все!

Из этого всего я бы с превеликим удовольствием предпочла двойной виски, кабы не проклятый кофр. Увы, не для меня теперь самые невинные забавы!

По динамику объявили, что из вифайфовых купонов с пятью попаданиями остался лишь один, и предложили его обладателю получить свои семьдесят тысяч выигрыша. Норвежец вернулся с кока-колой для меня и с кучей выигранных денег, к коей я отнеслась с живейшим интересом - никогда в жизни не доводилось видеть подобной суммы. В пересчете на злотые это же целых семьсот тысяч, а самая большая сумма, которую мне посчастливилось держать в руках, составляла двести десять тысяч - дело было на стройке, в день выплаты рабочему классу получки. Норвежцу я даже не завидовала, считала, что заслужил. Хороший парень, да и порядком продулся в этом сезоне...

В последнем забеге я сделала двойную ставку на Флоренс - исключительно из любви, никаких шансов у нее не имелось. Не годилась она для спринта в 1600 метров, ее коньком были длинные дистанции. Вдобавок участвовали рысаки с результатами 18с чем-то, 19, а у Флоренс 20, 4 секунды - наибольшее жизненное достижение. Но не сыграть я не могла. Норвежец тоже считал, что Флоренс не справится, и, хоть отчасти разделял мою к ней слабость, все-таки поставил на что-то другое.

Лошади, взяв старт, сделали круг, потом на прямой вырвался вперед Флюкс Гарбо, но тут его обошла Флоренс, да еще как обошла! Играючи, без малейшего усилия, тенью скользнула мимо соперника и вылетела на финиш, обогнав его на полтора, нет, на два корпуса!

Граф Петерсен победоносно вскинул руки и потряс поводьями...

Я безумствовала от восторга - пожалуй, даже больше, чем Норвежец после вифайфа. Флоренс побила свой рекорд, показала 18, 8 секунда! Солнышко мое ясное, цветочек моего сердца, победила в спринте!!!

Слегка придя в себя, я сообразила, что теперь придется стоять в очереди за положенными мне тридцатью восемью кронами. Ну что ж, ради Флоренс можно и постоять!

Норвежец пошел ловить такси, а я, пристроившись в хвосте, успев остыть от бескорыстного своего восторга, грустно сравнивала наши выигрыши. Мне бы тоже не помешала такая сумма, семьдесят кусков в валюте, чем плохо? Купила бы себе другую машину и на обратном пути прокатилась по всей Европе. Красота!

Погруженная в свои грезы, я непроизвольно глядела в сторону кассы, выдающей только по вифайфам, которой сейчас, после выплаты единственного выигрыша, полагалось быть закрытой. А между тем она была открыта. Меня это никак не насторожило, я стояла, смотрела и разнеженно вспоминала триумф несравненной Флоренс, как вдруг к этой самой кассе подошел какой-то человек.

Сначала я рассеянно подумала, что где-то его уже видела, потом припомнила где, и сердце у меня дрогнуло. Ведь это он прощался с Петером Ольсеном! Тощий блондинчик в очках подал что-то кассиру и сразу же получил деньги. Внешне все выглядело очень естественно, и, если бы я собственными глазами не убедилась, что единственный выигравший купон принадлежал Норвежцу, а сам выигрыш уже спокойненько почивает себе у него в кармане, меня бы эта картина абсолютно не смутила. Но тут разнеженность мою как рукой сняло, от удивления даже дух перехватило.

Такого подарка судьба мне еще не подкидывала! Сама собой разрешилась мучившая меня проблема! И благодаря чему - благодаря успеху незадачливого Кивитока! Если бы Норвежец не сподобился на пять попаданий, тогда платили бы за четыре и к этой кассе ломилась бы толпа. Воистину Провидение ко мне милосердно!

Когда я получила наконец свои тридцать восемь крон, у меня уже сочинилась чудненькая история. Петера Ольсена с его выдающимся носом я приметила еще в Варшаве, когда он гонялся за нами на синем "опеле". Потом заметила его на бегах, он разговаривал с блондином худосочного вида. На зрительную память я не жалуюсь и потому обращала на них внимание всякий раз, как они попадались мне на глаза. Худосочный блондин пошел получать деньги в кассу, которая выдает только за вифайфы, а поскольку я знала, что вифайф выиграл лишь Норвежец... ну и так далее. О Петере Олъсене с его выдающимся носом я разговаривала с одним своим знакомым, который утверждал, что видел его за доверительной беседой с неким лысым недомерком в шляпе. Лысого недомерка я знаю, его сына тоже, у него, кстати, есть магазин, так что можно предположить... Все остальное уже дело милиции, пусть себе проверяют мои предположения. Единственно, чем я рискую, так это показаться чересчур уж смекалистой.

Но прежде чем обращаться к ним, надо наконец добить этого доисторического монстра! Немедленно в прачечную!!!

Свежий порыв энтузиазма очень кстати проветрил мою голову, и в ней появилась благословенная, спасительная мысль, которой следовало бы появиться еще час назад, а именно: призвать на помощь Норвежца. Так и быть, приму его приглашение на виски, соглашусь разделить с ним ужин, даже приправленный мышьяком, но сначала пусть мне поможет открыть этот треклятый рундук!

Норвежец, которого в данный момент восхитило бы и предложение почистить авгиевы конюшни, исходи оно от меня, внял моей просьбе с восторгом. Я почти не вдавалась в объяснения, почему это мне понадобилось взламывать кофр на чужом чердаке, - все равно парню сейчас море по колено.

- Последний день! - ликовал он. - Последняя возможность! На этой неделе приезжает моя невеста, а она меня на бега не пускает! Последний день - и такое везение!

Хорошо бы такое везение сопутствовало ему и дальше, мы бы тогда справились с кофром прежде, чем нас застукают конкуренты...

В прачечную мы проникли никем не замеченные, если не считать кудлатого и прыщавого юноши, который торчал у калитки и - Господь свидетель! - ковырял в носу. Он скользнул по нам удручающе бессмысленным взглядом, и на какую-то секунду мне показалось, что где-то я его уже видела, впрочем, таких юнцов я перевидала здесь десятками, все они у меня стали на одно лицо.

Первым делом я велела Норвежцу объясняться на территории прачечной только шепотом и передвигаться только на цыпочках, что при его состоянии духа далось ему нелегко. Охотней всего он бы сейчас пустился в пляс, распевая во все горло, и меня не покидала тревога, что в любую минуту так оно и случится. Избранный мною способ вскрытия слегка его озадачил, он робко посоветовал подобрать ключ, но на своем предложении не настаивал. Мы незамедлительно приступили к откручиванию оставшейся тыщи болтов.

Большинство из них заржавело и накрепко срослось с железной обивкой. Мужская рука оказалась очень даже кстати, особенно если учесть, что из боязни шума я категорически отвергла всякие радикальные способы вроде обстукивания и прочего.

Норвежец подчинился моим требованиям безропотно, хотя и не без внутренней борьбы.

Так трудились мы в поте лица часа полтора, уже начинало смеркаться, когда пришла пора отодвинуть махину от стены и заняться ее задней стенкой. С максимальными предосторожностями стали мы передвигать всю рухлядь, которой не видно было конца, как вдруг Норвежцу пришлось замереть в такой неудобной позе, что он потом без моей помощи не мог разогнуться. Я как раз стояла навьюченная кипой упаковочной бумаги, сохранившейся еще со времен Алиции, и только собиралась освободиться от нее, чтобы поддержать доски, норовившие грохнуться у него из рук, как вдруг за дверью раздались шаги. Я замерла, и Норвежец, следуя моему примеру, тоже. Он застыл в дурацкой позе, прямо напротив замочной скважины величиной с пушечное жерло. Дыра зияла гораздо выше скобы и, судя по имеющемуся засову, по назначению не использовалась. Если бы кто-то заглянул в нее, аккурат перед ним предстала бы физиономия Норвежца, разве что слегка нечеткая в вечернем сумраке. Четкая или нечеткая, но лучше бы вовсе не представала. К несчастью, я не могла вспомнить, как по-французски сказать "наклонитесь", а каждая секунда была на счету.

- Abaissez! - надрывно прошипела я, отдавая себе отчет, что приказываю ему что-то укоротить. Объясниться жестами у меня не было никакой возможности, потому как крафтовая бумага, которую я держала в охапке, жутко бы захрустела. Норвежец продолжал коченеть в ступоре, взирая на меня с выражением глубокой озадаченности. Видимо, мучительно гадал, чего же я такого от него хочу.

Французский напрочь вылетел у меня из головы, зато вспомнилась аналогичная сцена из английского детективного фильма и то, что сказала при таких же обстоятельствах одна леди одному джентльмену. Не зря я всегда считала детективы очень жизненным жанром.

- Get down! - надсадным шепотом приказала я, и молодой человек, молниеносно согнувшись пополам, принял позу, сделавшую бы честь звезде советского балета. Да еще с кипой досок, шутка ли! Как он мне потом сказал, ему тоже помогли детективные фильмы - сработал подражательный рефлекс. При таких-то деньгах, да еще в такой ситуации - неудивительно, что ему показалось, будто в него сейчас пальнут через замочную скважину!

Шаги раздавались уже на нашей площадке. Норвежец застыл в балетной позе, свет я еще не успела зажечь, так что теперь пришелец мог глазеть в замочную скважину сколько влезет. Только бы он не отомкнул дверь!

Но он даже и не пытался. Стоял себе и сопел как гиппопотам - астма у него, что ли. Или аденоиды? В обществе Норвежца мне не было страшно, скорее злость донимала. Какого черта, сколько же нам торчать в акробатических позах!

Как-то мне пришло в голову одно любопытное наблюдение. Я заметила, что можно держать руку три часа в одном положении, совершенно его не меняя и не чувствуя никаких неудобств, если эта рука лежит на баранке автомобиля. При любых других обстоятельствах даже две минуты покажутся вечностью.

Но этот астматик с аденоидами ухитрился простоять на площадке не меньше двух тысячелетий. Наконец он испустил парочку еще более звучных рулад и сошел вниз, но всего на пол-этажа. Чем-то он там занимался, я долго гадала, пока не сообразила, что он трубку раскуривает. Чмокал и сопел так, словно хотел нас оглушить.

Мне все это уже до чертиков надоело. Я избавилась, по возможности бесшумно, от бумаги, освободила Норвежца от досок, мы с ним развернули кофр и снова принялись за работу. Состояние у меня было такое, что я спустила бы с лестницы целую свору бандитов, попытайся они нам помешать.

Видимо, от нервного потрясения мы почувствовали прилив сил и последние болты открутили уже на ощупь. К снятию оков, однако, мы не могли приступать до тех пор, пока тот гиппопотам не соизволит докурить и не смоется. Я пошла в прачечную и, приготовясь увидеть какую-нибудь до содрогания знакомую физиономию, прилипла к замочной скважине.

На фоне окна фигура его вырисовывалась до пояса и была даже немного освещена. Обыкновенной внешности, среднего роста, средних лет, в шляпе, со слегка озабоченным лицом. Я могла дать голову на отсечение, что никогда в жизни этого типа не видела. Он стоял себе и спокойненько попыхивал трубкой, а я глазела на него согнувшись в три погибели, на одеревенелых ногах.

Когда я уже готова была выскочить за дверь и в слепой ярости рявкнуть по-польски: "Пшел вон отсюда, скотина!", субъект причмокнул погромче, бросил взгляд на дверь, за которой я костерила его почем зря, и стал спускаться вниз. Отношение мое к нему круто переменилось, и я забеспокоилась, как бы он, не дай Бог, не свалился на ступеньках и не переполошил жильцов. К счастью, все обошлось и он сошел вниз - медленно, истомив мою душу, но сошел-таки.

Я воротилась к своему кофру и Норвежцу, включив по дороге свет.

- Бесполезно, - прошептал мне Норвежец, показывая на отвинченную обивку. - Она приварена к замку, а замок внутри.

В том состоянии духа, в какое я впала, преград для меня не существует. Я смерила взглядом треклятый сундук и поняла, что остается только одно: отпилить железки, отогнуть их, а потом выдолбать кусок с замком. Благо инструменты под рукой...

После всех перешептываний, хождений на цыпочках, укладывания болтов на, пол с такими предосторожностями, как если бы это были тухлые яйца, я взяла в руки пилу по металлу и с остервенением принялась за работу. Норвежец остолбенел.

- Но так же шумно! - завопил он, перекрывая оглушительный скрежет.

- Je m'en fiche! - отрезала я - мне уже действительно стало все нипочем. Виданное ли дело, чтобы какая-то колода столько времени отравляла человеку жизнь!

Норвежец весь просиял, отобрал у меня пилу и стал в упоении орудовать ею. Даже в такт присвистывал. Кошмарный скрежет разнесся окрест, небось до самого Хельсингера. А потом его усилил еще и мой аккомпанемент - после того, как один обруч был распилен, я сразу принялась отбивать замок. Инструменты у Генриха оказались что надо!

Может, во время этого кошачьего концерта на лестницу слетелись целые полчища бандитов, может, они на нашей площадке отплясывали танец Хачатуряна с саблями, не скажу. Мне было глубоко наплевать. Ослепленная яростью, я положила себе одолеть супостата либо умереть. То, что происходило на нашем тихом чердаке, сопоставимо разве с работой пневматического бура, которым еще в дни моего детства вскрывали асфальт на соседнем дворе.

Один Бог знает, по какой такой причине наша деятельность не вызвала общественного резонанса. Возможно, по причине удивительного такта и сдержанности датчан, предпочитающих не совать нос в чужие дела. Меня укрепляло духом воспоминание о том, как мы с Михалом однажды, в целях утепления апартаментов, обивали стены пенопластом, орудуя той самой железякой, которой кололи орехи, и каблуком моей туфли. Грохот стоял по всему Копенгагену, при этом мы еще старались распевать, надеясь внушить нашим благодетелям иллюзию, будто нами овладела страсть к джазовому искусству. Спевка у нас не очень-то клеилась, но все равно ни одна живая душа не полюбопытствовала, с чего это мы разбушевались. Сейчас я по крайней мере знала, что из благодетелей никого нет, на нижнем этаже пусто, а остальные жильцы встрепенутся лишь тогда, когда на их головы повалится потолок.

Итак, Норвежец пилил в свое удовольствие, а я, выбив первый замок, стала в перерыве от трудов праведных рассматривать кофр с тыльной стороны, с той, где петли. Я смотрела на них, смотрела, и вдруг во мне снова подало голос мое техническое образование. Повинуясь смутному велению этого "голоса, я взяла в одну руку какой-то кусок железа, в другую молоток и, почти бездумно приставив железку к стальному, торчавшему в петлях штырю, стукнула по ней молотком. Штырь сдвинулся, я стукнула еще раз, и штырь мягко вышел наружу. Петля крышки отошла от петли короба.

Какое-то время я бессмысленно таращилась на дело своих рук, а потом вдруг душа моя возликовала.

- Ура! - взвизгнула я, размахивая молотком под носом у Норвежца.

Адский скрежет утих, Норвежец отер пот с чела и вопросительно вскинул на меня глаза. Я стукнула другой штырь, и он тоже вышел из петель как по маслу. Крышка была открыта.

- Простите, но я ничего не понимаю, - деликатно выразил свое недоумение Норвежец. - Зачем мы тогда устраивали весь этот тарарам?

Чтоб я знала!..

- Удовольствия ради, - мрачно буркнула я - не говорить же ему, что я сама о себе думаю! У меня даже не хватило сил прочувствовать все величие момента. "Открыть кофр..." Открыла. "Найти конверт..."

Нашла, почему бы и нет. И не один. А если еще точнее, то в кофре ничего другого не было, кроме конвертов самых разных мастей, в количестве около двухсот штук. Прачечная мне уже осточертела, а поиски именно того конверта, который имела в виду Алиция, заняли бы еще пару суток, если не больше, учитывая нынешнюю мою ясность ума. Я сгребла всю корреспонденцию в кучу, завернула в упаковочную бумагу, благо этого добра здесь имелся воз и маленькая тележка, и покинула чердак с легкой душой и с ликующим по случаю отбытия каторги Норвежцем.

Оба мы зверски проголодались. Предвидя ожидающие меня трудности, я решила сначала поужинать, а уже потом приступить к разгадке покоящейся в моих объятиях тайны. Кроме того, я боялась, как бы эта разгадка не испортила мне аппетит.

Вообще-то мне по всем правилам полагалось теперь упиться до потери сознания, обеспечив себе черную дыру в автобиографии, потерять всю эту кучу потом и кровью добытого добра и запутать ситуацию бесповоротно. Но ничего такого не произошло. Я соизволила наконец объяснить Норвежцу суть дела, частично даже не отходя от правды, а именно: что моя подруга, хозяйка кофра, в настоящий момент не имеет возможности выехать из Польши, а посему наказала мне, предварительно потеряв ключ, доставить ей содержимое кофра. Нелегальная же моя деятельность вызвана тем, что владельцы дома ни с того ни с сего воспылали к нам обеим антипатией. По ходу объяснений мне пришла в голову еще одна удачная мысль относительно эксплуатации этого милого юноши. Помыкаю я им, конечно, самым безбожным образом, но такая уж, видно, его доля.

Короче, мне вспомнилось, как Алиция говорила что-то о письмах и о знании языков. Значит, интересующее меня письмо может быть на датском. Норвежец знает датский и переводил бы мне на французский. О сути дела он понятия не имеет, купается в своем счастье, а остальное ему до лампочки.

Предложение составить мне на ночь компанию в офисе он принял почти с восторгом, чем меня порядком удивил. Только позже я поняла, какую безграничную благодарность питал он ко мне за Кивитока. Еще бы, семьдесят тысяч крон!.. Во всяком случае, знаменательный этот день он весь без остатка готов был посвятить только мне.

Расположившись в соседнем помещении, он ловил что-то по приемнику, и я на время забыла о нем. Высыпала конверты на стол и с замиранием сердца стала их перебирать.

Счета почти из всех магазинов Копенгагена я сразу отложила в сторону. Туристические проспекты тоже. Письма от Збышека сочла несущественными для дела, собственные пренебрежительно отодвинула, с не меньшим отвращением перебрала кипу брошюр, касавшимся главным образом датских налогов, и наконец наткнулась на большой серый конверт, набитый листками из разных писем. Я наугад вытащила один из них. Письмо было по-немецки, за подписью "Лаура". Как же, помню, это та дама в летах, которая доводилась подругой покойной ее тетке. Следующее, тоже по-немецки, было от самой тетки. Я хотела уже отложить его, как вдруг в глаза бросились какие-то пометки.

Рука Алиции, ну конечно, чья же еще?

Пометки проставлены оранжевым фломастером, в Польше таким редко пользуются. Разве что архитекторы и художники, а тетку Алиции уж точно не отнесешь ни к тем, ни к другим. Алиция подчеркнула фломастером в тексте некоторые буквы, а потом, как я догадалась, выписала их же внизу. Да, ее почерк. Буквы укладывались в два имени: "Лаура" и "Аксель Петерсен". Дальше следовали три восклицательных знака.

Какое-то время я бездумно всматривалась в запись, а потом в душе у меня зашевелилась надежда. Неужели это то самое? Неужели именно этот конверт я должна была найти? Лаура?.. Петерсена Акселя я не знаю, но Лаура? При чем тут Лаура?

Я вытащила наугад следующее письмо. Снова от Лауры, по-немецки. На полях рукой Алиции написано: "Четверг, 17.28. Спросить у Лешека".

С пятого на десятое разбирала я немецкий текст. Удалось лишь понять, что некий человек чем-то там занимается в воде, что приезжает он в Копенгаген в четверг. Действительно, есть такой поезд из Варшавы, который прибывает в семнадцать двадцать восемь. Я взглянула на дату письма: 17.10.66. Осень прошлого года. Спросить у Лешека... В воде... Нет, ерунда какая-то. Спросить у Лешека... В воде...

Я интуитивно улавливала тут какую-то связь. Ну конечно, ничего странного, ведь Лешек Кшижановский плавает. А чем тот человек занимался в воде? Тонул, а потом приехал в Копенгаген? Так ведь у Лешека и впрямь кто-то утонул...

Я почувствовала, что голова у меня скоро вот-вот откажет, и потянулась за очередным листком. По-датски. Пришлось пойти с ним к Норвежцу, поскольку звать его к себе не имело смысла - радио орало на всю катушку и заглушило бы даже иерихонские трубы.

Я убавила звук и потребовала перевести. Норвежец пробежал глазами и неодобрительно изрек:

- Очень плохой характер.

Наверняка он имел в виду характер почерка, но его замечание, очевидно, можно было отнести и к самому корреспонденту.

Норвежец переводил на французский, а я записывала по-польски. Даже наших совокупных лингвистических познаний не хватило на идеальный перевод, так что пришлось изложить его на бумаге в авторизованном виде.

"Дорогие мои, - писал отправитель, - постараюсь коротко. Не нравятся мне полученные новости. Очень неприятная ситуация, с такой утратой невозможно смириться. После смерти нашего друга никто не знает, куда подевался груз. Вес у него 452 килограмма. Поговорите с Акселем, Акселю наверняка что-то известно. Он в воде, в непроницаемой изоляции. Перед путешествием мы договорились затопить его с балластом. Петеру нужен план того места. Не понимаю, почему у вас его нет. Надо выяснить, не знает ли чего насчет плана эта кретинка, ее приятель плавал капитаном. Я беспокоюсь. Она не в курсе, и не надо ее посвящать. Транспортировка обычная, как всегда идет в … Ваш друг JL"

Как мы ни бились, но так и не смогли разобраться с транспортировкой - в чем же это что-то идет. Норвежец не знал такого датского слова. Но я все равно с первой же фразы догадалась, о чем речь. Ну конечно же, о том потерянном грузе, стоимостью сколько-то там миллионов долларов. Смерть друга... приятель капитан... что-то делал в воде... Петерсен Аксель... Лаура!!!

- Я так понимаю, что тот человек, который умер, был в водонепроницаемом костюме и надо его найти, - неуверенно сказал Норвежец, и этим отвлек меня от сумбура в голове, справиться с которым уже сил моих не хватало.

- Я понимаю больше, можешь слушать музыку, - отмахнулась я и заторопилась в свою комнату, чтобы сравнить почерк в письмах. Нет сомнений, это писала Лаура!

Я закурила сигарету и уставилась на ее письмо как баран на новые ворота. Никак это не умещалось в моей голове. Господи, что происходит? Старая перечница, excusez le mot, торгует наркотиками?!

Все остальные сведения не так выбили меня из колеи. Лешек, значит, действительно перевозил контрабанду, да какую! Будущий покойник спрятал ее где-то под водой, в ту самую ночь, когда они всей компанией отвалили в Хумлебек. Возможно, он и стал-то покойником в связи с этим грузом, может, сболтнул насчет него лишнее, а может, за ним охотились еще раньше. Майору наверняка об этом известно побольше моего.

Кому адресовалось письмо? Не таинственному Акселю, не Петеру Ольсену, которые оба здесь упомянуты, ну и, конечно, не Алиции - сдается, ее тоже упоминают. Так, дата... Октябрь прошлого года.

В письме почему-то меньше сведений, чем следовало бы ожидать. Нет ни слова о наркотиках. Тогда откуда Алиция о них разузнала?

Я вытащила следующий листок. Снова по-немецки. Еще немного, и я рехнусь от этого вавилонского смешения языков, немецкий я проходила только в первом классе гимназии! Но дело пошло на удивление легко, и я сразу же получила ответ на свой вопрос. Содержание письма, пересыпанного сухим языком названий и цифр, более-менее удалось понять. Героин, морфий и опиум фигурировали в нем вперемешку с указаниями веса и цены. Я узнала, что из Польши ожидается ежемесячно около пятисот килограммов героина, и это не Бог весть сколько, предвидится также какой-то внеплановый товар. Ближайшая его партия поступит лишь в будущем году. Что-то еще идет из Франции, из ГДР, что-то будет переправлено в Швецию, а что-то в Америку. Я не вникала в значение этого чего-то, информации и так хватало с лихвой. Алиция могла сориентироваться в сути дела с первой же фразы, уж она-то, в отличие от меня, горемычной, владела немецким в совершенстве.

Каким образом эти письма попали к ней в руки? Должно быть, случайно, по каналам, имеющим отношение к старушке Лауре. У Алиции не водилось привычки читать чужие письма, эти же привез, по всей видимости, сторонний человек и, не разбираясь, что к чему, вручил все скопом, не уточнив адресатов. Быть может, она начала читать, а потом уж поняла, что письма не к ней. А дальше?.. Ну, я бы и сама не призналась даже дружественно настроенным ко мне контрабандистам, что ознакомилась с их исповедями!

Я снова ушла с головой в свое захватывающее чтение. Нашла несколько писем от покойной тетки, и постепенно этот немецкий истощил все ресурсы моего серого вещества. Вдобавок я читала их, кажется, в обратной последовательности. В письмах тетки попадались такие же подчеркнутые разным цветом буквы и выписанные Алицией на полях немецкие слова. Мало того, что я их не знала, еще и Алиция писала как курица лапой. Удалось разобрать только кусок фразы: "Сын Лауры будет..."

Сын Лауры, любопытно. Значит, у нее есть сын? Алиция никогда о нем не упоминала. Сообразить, кто он таков, мне не удалось, да я особенно себя этим и не утруждала. И без того пищи для размышлений предостаточно.

Надо читать дальше. Удрученная своим лингвистическим невежеством, кляня себя за то, что не изучила с младых ногтей по крайней мере полдюжины языков, я тупо вглядывалась в следующую эпистолу, написанную другим почерком, но, конечно же, по-немецки. Начиналась она словами: "Meine liebe Alice", сообщала неизвестно о чем, а подписана была:

"Зютек". Этот Зютек, которому взбрендило почему-то писать по-немецки, уж точно довел бы меня до буйного помешательства, не знай я, что это давний возлюбленный Алиции, Джозеф, но она, упоминая его, почему-то называла Зютеком. Ясно, он самый. Призрак, тенью преследовавший ее долгие годы. Я бы не удивилась, если бы и у него оказалось рыльце в пушку, его имя мне активно не нравилось.

На следующем листке я вдруг узнала почерк Алиции и с дрогнувшим сердцем впилась в него глазами, даже не заметив, что текст польский.

"Не уверена, попадет ли к тебе это письмо, - писала Алиция неизвестному адресату, - но попробую его переправить, а то места себе не нахожу. К сожалению, я почти все знаю. Человек, который вручил мне на обрывке план, считал, что я в курсе дела. Больше я его в глаза не видела, но прислал его субъект с весьма характерным профилем - ты, конечно, догадываешься, кого я имею в виду..." Субъект с перебитым носом! Петер Ольсен! "Один родственник давно уже пытался меня предостеречь, что в кругу моих знакомых происходит нечто неладное, но только теперь я узнала, что именно. Если я правильно понимаю, ты тут тоже замешан.

Я все обдумала и решила: выхода у меня нет. Волей-неволей придется молчать. Во-первых, из-за тетки. Боюсь даже представить себе, чем для нее может кончиться следствие в ее собственном доме. И без того она на ладан дышит; Во-вторых, из-за пана 3. Предпочитаю на эту тему не распространяться. И в-третьих - из-за тебя, В такой ситуации наш брак с Гуннаром невозможен. Слишком хорошо я к нему отношусь, чтобы навлекать на него неприятности. Я даже собиралась обсудить все с тобой, воображала, что в моем благородном окружении есть человек, на которого можно положиться, который к этому не причастен. Рассчитывала на тебя. Наверно, я пишу слишком сумбурно, но очень уж я расстроена. Не хочу быть несправедливой, возможно, ты плохо представляешь себе, в какую историю влип, но сейчас мне ясен весь размах аферы, и я в ужасе. Ты ведь понимаешь, что тот несчастный случай на обратном пути вовсе не был случайным. Я лишь недавно узнала о нем. Могу только догадываться, кто приложил к этому руку, и боюсь, как бы и со мной что-нибудь не стряслось.

Бумажку с интересующим вас планом я спрятала так, что ее вряд ли найдут. Я буду молчать, но и помогать вам не собираюсь. Ты меня удивил, это так на тебя не похоже, а мне казалось, что за годы нашей дружбы я тебя достаточно изучила. Видно, ошиблась, а жаль. Надеюсь, что финансовый ущерб..."

На этом письмо обрывалось. Смахивало на то, что оно почему-то никогда не было закончено и отослано, а может, мне попался черновик. Внизу стояли пометки все тем же оранжевым фломастером. Записанные одно под другим имена: Лаура, Акс. П., Пет. О., Л. К. А дальше, чуть в сторонке, - Иоанна и Михал. И завершался этот список несколькими вопросительными и восклицательными знаками.

Последние имена меня как громом поразили. Вот те раз! Алиция нас подозревала!

Я смотрела и глазам своим не верила, потрясенная до глубины души. Наконец в моей замороченной голове блеснул слабый просвет. Она нас подозревала... Ну как же! Должна была знать о наших вылазках в Шарлотгенлунд. Может, не столько подозревала, сколько беспокоилась, как бы и мы не впутались в сомнительные делишки, если уже не впутаны! Боже милостивый, Алиция, настоящий верный друг, позволила мне самой разобраться в этой афере таким манером, чтобы мы с Михалом себе не навредили! Даже после смерти опекала нас.

Долго я сидела, терзаясь мрачными мыслями, еще немного, и пришла бы к выводу, что это я виновата в ее гибели. Так или иначе, Алицию не воскресить. Тем более мне надо дело довести до конца!

Перед тем как приступить к очередному умственному подвигу, я решила отпустить на волю Норвежца, который к тому времени переключился на французские журналы по архитектуре и рассматривал их с живейшим интересом.

- Теперь можно будет снять квартиру в Париже, - мечтательно сказал он.

Все мои треволнения каким-то чудом его вовсе не коснулись.

Заверив меня, что я и впредь могу на него рассчитывать, он оставил свой адрес и телефон и умчался разве что не приплясывая.

А мне было не до веселья и даже не до сна. Я закрыла за ним двери на все возможные засовы и снова погрузилась в размышления.

Последнее письмо Алиции могло предназначаться только одному человеку: Лешеку Кшихановскому. Его участие в афере не вызывало никаких сомнений, как и участие Лауры. После смерти тетки - Алиция тогда уже вернулась в Польшу - отпала одна из причин ее молчания.

Теперь ее удерживала лишь давняя дружба с Лешеком, остатки прежних чувств к экс-возлюбленному и - вот уж парадокс! - тревога за меня. Если добавить к этому вполне понятный страх за свою жизнь, то странно еще, как она вообще не свихнулась!

Мне предстояло обдумать две версии. По одной Лешек каким-то образом смог выйти из игры и его персона уже не была для Алиции сдерживающим фактором, соответственно возросло беспокойство Лауры и ее сообщников. Алиции оставалось лишь объясниться со мной, и ничто бы уже не помешало ей нарушить обет молчания. По другой версии Алиция все-таки обнаружила перед давним другом некоторую осведомленность, и тот, боясь за свою шкуру, заставил ее умолкнуть навеки.

Первый вариант меня устраивал больше. Я знала Лешека, с большим трудом, но все-таки могла представить его в роли контрабандиста, каждый сходит с ума по-своему, может, ему наскучило просто так бороздить море, захотелось острых ощущений, но что-что, а роль убийцы подходила Лешеку как корове седло. Да еще убийцы матерого, ведь тот тип на яхте сам по себе в воду не свалился. Это уж ни в какие ворота не лезет! До сорока лет слыть рыцарем без страха и упрека, чтобы потом в одночасье обернуться отъявленным убийцей!

А впрочем, чего только на свете не бывает, полностью исключить такой вариант нельзя...

Ведь если не Лешек, то кто? Не лично же Лаура. Какой-нибудь наемник давнего возлюбленного? У Петера Ольсена алиби, правда, очень уж смахивающее на инсценировку - расписано будто по нотам. После того как Алиция была усыплена, он мог к ней вернуться. Вот только для этого ему пришлось бы раздвоиться. Ясно одно: просидел он ту ночь у всех на глазах не без умысла.

Нет, сама я этот орешек не разгрызу. Что мне, собственно, теперь остается? А вот что: пойти к тому человеку, фамилию и телефон которого меня заставили затвердить еще в Варшаве, и передать ему все сведения о подозрительных лицах. Даже если сведения не подтвердятся, дальше пусть уж голова болит у датской полиции. Во всяком случае, лысый недомерок в шляпе не плод моего воображения, его ничего не стоит найти. Возможно, именно он в интимном бандитском кругу известен как Аксель Петерсен, хотя в миру у него другое имя. Остальных тоже разыщут, небось получше меня разберутся в немецком тексте...

И все было бы распрекрасно, кабы не Лешек Кшижановский и тот ее давний друг сердца. Один Бог знает, насколько я права в своих подозрениях. Кого из них Алиция покрывала? Может, обоих? Разоблачать она их, конечно, не собиралась. Что касается моей персоны, то при всем ее покровительстве выйти мне сухой из воды не удастся.

Как же разгрести эти авгиевы конюшни здесь, в Копенгагене, на свой страх и риск? Не везти же такую информацию в Варшаву! Или часть ее попридержать? Ведь если я отдам им письма Лауры, то автоматически всплывет имя Лешека, а вправе ли я допустить такое? Может, с его стороны был просто какой-то случайный грех, вызванный финансовыми затруднениями или чем-то еще, и Алиция всеми силами старалась оставить его в тени...

Ну что мне делать?

Кто, черт подери, спер у Аниты шампур?..

Долго я так сидела, мучительно ища выход, пока наконец не надумала еще раз перебрать в памяти все наше житье в Копенгагене. Вдруг ухвачусь за какую-нибудь ниточку? Вдруг придет на ум кто-нибудь из наших общих знакомых, бывающий у Аниты и идеально вписывающийся в ситуацию? Умственная деятельность приносит иногда неплохие плоды...

Больше всего меня стимулировала полная неясность в вопросе с Лешеком и намерениями на сей счет Алиции. Бывший экс-возлюбленный Зютек волновал меня намного меньше. Проведя ночь в размышлениях, я пришла наконец к выводу, что из всех соотечественников, посещавших Аниту, моего внимания заслуживают лишь два человека. Первым было так называемое животное из прачечной, знакомый Алиции, которого она, щадя его кошелек, впустила пожить, вторым же - один таинственный субъект. Животное из прачечной спало в нашей сушилке на надувном матрасе как раз в ту пору, когда у нас жил еще и Михал, так что теснотища была неимоверная. Этот тип увековечил себя в нашей памяти всякими, отнюдь не милыми, причудами. Пользовался моей пишущей машинкой и моей расческой, а потом, когда я ее спрятала, расческой Алиции, выбрасывал шкурки от корейки за шкаф и сваливал вину на Михала, который эту самую корейку на дух не выносил. Я припрятывала от него все, что только могла, поскольку общинное владение имуществом допускаю лишь в разумных пределах. Как-то вечером я читала французский детектив, а Михал, Алиция и животное сидели за столом и беседовали. Языковой барьер не позволял мне с головой окунуться в детективную интригу, и до моих ушей долетали обрывки их трепа.

- Не знаю, что со мной происходит, - говорило животное из прачечной. - Все теряю, посеял шариковую ручку, авторучку, расческу, щетку...

Тут я встрепенулась, внезапно вспомнив, что моя зубная щетка лежит на виду. Я забыла ее спрятать!

- Какую щетку? - вскинулась я. - Зубную? Алиция и Михал разразились хохотом - наверно, их насмешил смертельный ужас в моих глазах.

- Нет, для обуви, - удивленно уточнило животное из прачечной, озадаченное их весельем.

Потом случилась история с ключом. Попасть в дом было для нас делом непростым. Только у меня и у Алиции имелись комплекты ключей - от калитки и от квартиры. От лестничной клетки существовал один-единственный ключ. Калитку закрывали в восемь, лестничную клетку в одиннадцать, а звонков здесь не держали. В приличных датских домах на незваных гостей в такое время не рассчитывают, а званых ждут у калитки, на улице. Мы поделили ключи по-братски, в результате чего мне достались открывавшие калитку и квартиру - я возвращалась поздно, обычно после восьми, и без ключа вообще не имела возможности попасть в дом. Из второго комплекта наш гость, как самая поздняя пташка, получил ключ от калитки и лестничной клетки, а ключ от квартиры обязан был оставлять в прачечной, в коробке от яиц, - для Алиции и Михала, которые возвращались раньше восьми.

Однажды меня пригласили в гости к одной из сотрудниц, вечеринка затянулась, и я взяла такси, чтобы попасть в дом до одиннадцати, пока еще не заперли лестничную клетку. Увы, не успела. Со двора в прачечной виднелся свет, и я потопала под домом каблуками, собиралась даже запеть что-нибудь вроде краковяка, чтобы обратить на себя внимание, но тут на лестнице зажглась лампочка и ко мне спустился Михал. Лицо его выражало какое-то непонятное удовлетворение, он шагал по ступенькам впереди меня и с ехидством бормотал себе под нос:

- Хотел бы я посмотреть, что теперь будет, Алиция там, наверху, хотел бы я посмотреть...

Я ничего не понимала, а на мой вопрос он не ответил, бубнил свое как заведенный. Поднявшись на пятый этаж, я с удивлением увидела, что в квартире темно, а Михал нырнул в прачечную. Я пошла за ним, и на пороге от неожиданности даже рот раскрыла.

Алиция сидела на полу, на подстилке, где обычно спало животное из прачечной, - сидела в шляпе, с сумкой и зонтом в руках. Михал снимал с ее содрогающихся плеч какую-то косматую накидку.

Начитавшись как раз в ту пору романов Агаты Кристи, я было подумала, что животное скоропостижно скончалось и Алиция оплакивает его останки. Я слегка встревожилась, но в следующую секунду убедилась, что никакого трупа на подстилке нет, а Алиция содрогается от бешенства.

Оказывается, животное не оставило в яйцах ключ, и Алиции с Михалом пришлось скоротать три с лишком часа в неотапливаемой прачечной.

Животное заявилось спустя несколько минут и вместо благовоспитанного "добрый вечер" было встречено громовым ревом:

- Где ключ?!

- У вас. - Животное ничтоже сумняшеся ткнуло пальцем в Михала.

Михал спал с лица и без единого слова покинул помещение, но Алиции удалось сохранить присутствие духа.

- Проверь в карманах, - безукоризненно сдержанным голосом посоветовала она.

Животное из прачечной послушно полезло в карман и, в отличие от Михала, ликом зарумянилось. А потом чуть не валялось у нас в ногах и божилось, что это оно не из зловредности, а по недомыслию. На следующий же день Михал заказал еще два комплекта, один из них и позволил мне на этот раз беспрепятственно проникнуть в прачечную.

Животное тоже ходило в приятелях Аниты и частенько бывало в ее доме. Кроме того, оно любило путешествовать. Заезжало этим летом и в Копенгаген, точно не знаю когда, не интересовалась. А зря, оно-то вполне могло спереть шампур...

Впрочем, вряд ли. Трудно предположить, чтобы такую бестолочь пригрела какая-нибудь банда. Ни один уважающий себя преступник не рискнул бы с ним связываться.

А потом на горизонте возник еще субъект. Это о нем Алиция сказала:

- Я решила не предлагать ему ночлега в нашей прачечной, довольно с нас одного животного...

Субъект нанес нам визит как-то вечером, и, судя по тому, что Алиция встретила его с аффектированным восторгом, никаких добрых чувств она к нему не питала. Говорили они по-немецки, и я ни черта не поняла, а субъекта запомнила лишь потому, что он все время таращил на меня глаза и я боялась, не вывихнул бы он их. Я как раз вымыла волосы, накрутилась на бигуди, голова у меня была прикрыта по этому поводу какой-то тряпкой, а лицо украшали размазанные остатки грима, но так или иначе его внимание к моей особе показалось мне несколько преувеличенным. Я оставила их наедине и удалилась на кухню.

После короткого разговора Алиция заглянула ко мне:

- Я ухожу. Отведу его к нашей знакомой, пусть там переночует.

- Да веди его хоть на Лысую Гору, - покладисто согласилась я.

Не знаю, почему она сказала "к нашей знакомой" вместо того, чтобы просто назвать имя. Я знала всех ее копенгагенских подруг. Вполне могла сказать "к Грете" или "к Кирстен".

- Что это за буцефал? - спросила я, поморщившись, когда она вернулась.

- Приятель моего зятя, - процедила она так неохотно, что я больше не расспрашивала.

А вскорости - может, через две недели, а может, и раньше - состоялся званый ужин у Аниты. Весь вечер я гадала насчет того субъекта, где я могла видеть его физиономию. Меня сбило с толку, что он все время говорил ПО-ПОЛЬСКИ!

Оказалось, никакой он не иностранец, а чистокровный поляк - знакомый Аниты, тоже журналист. Тогда какого лешего Алиция объяснялась с ним по-немецки? Скорей всего, чтоб я ничего не поняла. Вот он-то и мог стащить шампур.

К сожалению, сколько я ни пыталась, никакой связи между кем-нибудь из двух этих типов и смертью Алиции усмотреть мне не удалось. А больше и в расчет-то принимать некого. Проклятый конверт из кофра! Возможно, милиции он и сгодится, а для меня от него толку как от козла молока.

Охотнее всего я бы сейчас отослала письмо Лешеку - так, мол, и так, все раскрылось, самое время тебе драпать морем в Латинскую Америку. Может, повинуясь чувству симпатии, я бы ему и написала, кабы не одна загвоздка. Мне вдруг припомнилась ненависть, сверкнувшая в глазах Алиции во время последнего нашего разговора. А если это была ненависть к Лешеку, в котором она горько обманулась?

В полной растерянности, ничего не решив, я собрала все бумажки и поплелась спать. Пересекая лестничную клетку, отделявшую офис от квартиры Бородатого, я заметила пол-этажом ниже замызганного юнца со свалявшимися космами - он курил, привалившись к стене. Я осуждающе покосилась на него - ну и молодежь пошла, хорошо же эти студенты проводят свои каникулы...

 

* * *

 

Только на следующий день, когда я, выйдя около полудня из дому, наткнулась на очередного лохматого юношу, на сей раз увлеченно созерцающего развешенные по ограде импрессионистские картинки, меня осенило, что дело тут нечисто. Слишком уж часто путаются у меня под ногами сопляки с перманентными кудрями, одного из них я точно видела дважды, а физиономия этого, у калитки, тоже мне не в новинку. Ясно - следят за мной. Знают, что я добралась до кофра, заполучила корреспонденцию, и всполошились. И откуда только они набрали такую орду, не иначе среди наркоманов, а расплачиваются за услуги героином...

На всякий случай теперь уже я стала прикидывать, в чьи бы это руки завещать унаследованную информацию, если придется и мне покинуть земную юдоль. В Польше найдется парочка верных людей, а в Дании? Подумав, я остановила свой выбор на Аните и, не откладывая в долгий ящик, поперлась к ней на работу.

Я собиралась вытащить ее в кафе и в спокойной обстановке потолковать, но выяснилось, что она только что отлучалась и во второй раз ей уже неудобно. Вообще-то спокойно потолковать можно было и у нее в комнате, там сидел только ее шеф, ни бельмеса не смысливший по-польски. Я пристроилась в кресле у стола, выжидая, пока она закончит разговор по телефону. А пока ждала да предавалась вчерашним думам, напрочь забыла, зачем явилась.

- Слушай, может, ты вспомнишь... - начала я вместо того, чтобы высказать ей последнюю свою волю, но, не договорив, опять задумалась.

- Я главным образом забываю, - доверительно ответила мне Анита. - А что именно надо вспомнить?

- У него случайно не базедова болезнь? Вопрос пал как конечный плод моих размышлений, не совсем, правда, созревший. Анита посмотрела на меня с живейшим участием.

- Я так понимаю, что базедова болезнь есть у многих. Предупреждаю тебя сразу - всех я не помню.

- Ну ладно, пусть не всех. Припомни только одного. Он был у тебя на последней грандиозной попойке, как раз перед помолвкой Алиции. Журналист, ты с ним, кажется, когда-то работала. Анита наморщила лоб и задумалась.

- Как же, попойку помню! Но на ней ведь толклось человек двадцать. Большей частью журналисты, со многими я раньше работала. О ком из них речь?

- О самом лупоглазом, - без колебаний уточнила я.

- Самым лупоглазым был Вигго, датчанин, только не журналист, а физик, и с ним я никогда не работала. Хотя не исключено, что со щитовидкой у него не в порядке.

- Нет, не то. Выбери самого лупоглазого из польских журналистов.

- Убей меня Бог, такого не знаю! Нельзя ли поточнее, кто именно тебя интересует?

- Но ты вообще-то помнишь, кто у тебя тогда был? Ты же всех их знаешь! Пошевели мозгами, он приехал из Польши недели за две до этого.

- Погоди, - оживилась Анита, входя в азарт. - Ты меня заинтриговала. Дай подумать. Две недели, говоришь? Яцек отпадает, он приехал накануне. Стефан тоже, со Стефаном ты знакома. Улановский?

- Какой он из себя?

- Пожилой такой, сидел в углу и трепался с Евой. Приехал из Англии.

- Нет, не он.

- Болечек Томчинский! Как увидел накрытый стол, так шары и выкатил. Но он врач.

- Это тот, который похрюкивал над салатом? Нет, отпадает.

- Тогда остается только Кароль Линце. Но он не лупоглазый!

- Как ты сказала? Линце?

- Да. А что? Подходит?

- Не знаю. Черт, где мне встречалась эта фамилия? Линце...

- Может, ты путаешь с Линде? Был такой словарь Линде. А может, он тебе представился?

- Нет, исключено. Когда представляются, бормочут себе под нос, ничего не разобрать. Я видела эту фамилию написанной. Кто он такой?

- Журналист. Я работала вместе с ним и с Янушком.

- Анита, не мучай меня! С каким еще Янушком?

- С зятем Алиции. Ты же знаешь, зять Алиции был моим шефом. Кажется, Кароль Линце его закадычный друг.

"Приятель моего зятя..."

Да, это он. Конкурент животного из прачечной, второй из двух подозрительных особ, материализованный, можно сказать, силой моего воображения. Где мне попадалась на глаза эта фамилия? В Польше? В Дании? Под какой-нибудь статьей?

- Анита, прояви милосердие. Скажи, где я могла видеть эту фамилию?!

- Может, в моей записной книжке, - с самаритянским терпением вздохнула Анита. - Он там у меня по ошибке вписан дважды. А зачем он тебе понадобился?

- Не знаю. - Я тоже вздохнула. - Может, это он убил Алицию?

Вообще-то ничего такого я и в мыслях не держала. Просто само по себе выскочило, видно, голова совсем плохая стала.

- Очумела?! - взвизгнула Анита. - Что ты несешь? Кароль Линце! Приличный человек! Полиглот и путешественник! Постоянно в разъездах, имеет выездной паспорт, да у него и времени-то нет на всякие там убийства!

- Ну хорошо, я ведь не настаиваю, - поспешно согласилась я. - Наверняка у него и алиби есть. Поскольку он все время в разъездах, значит, был где-то в Бразилии или Груеце <Городок под Варшавой.>...

- В Копенгагене, - отрезала Анита. - Месяц назад он побывал у меня, я как раз принимала команду из яхт-клуба, свалились как снег на голову с визитом дружбы, целых одиннадцать человек. Кажется, он с ними и приехал. Собирался задержаться здесь на несколько дней, а потом махнуть в Грецию.

- И махнул? - недовольно спросила я - очень уж не хотелось отказываться от кандидатуры Кароля Линце.

- Наверно, во всяком случае, потом я его не видела. Взбредет же такое в голову, зачем бы ему убивать Алицию!

Я глубоко вздохнула и призналась, что у меня, очевидно, маниакальный психоз. Вокруг меня эти убийцы прямо кишмя кишат - и здесь, и в Варшаве. Анита восприняла мое откровение с большим сочувствием и с не меньшим интересом, и мы с ней всесторонне обсудили проблему маниакальных психозов.

- Да, кстати о психозе, - спохватилась она. - Генриху позарез нужна большая отвертка. Он уже робко спрашивал, когда ты вернешь инструменты.

- Ох, прости. Конечно, верну, да хоть сегодня.

- Завтра. Сегодня нас дома не будет. Загляни завтра вечерком, ладно?

Если "заглянуть" означает одолеть этот воистину тернистый путь к их обиталищу, то так и быть, загляну...

Мы договорились на шесть часов, и я покинула стены "Датского радио и телевидения", напрочь позабыв, что явилась сюда с намерением обсудить с Анитой последнюю свою волю. Что бы она там ни толковала, но на фамилии Линце я невольно сделала стойку. Убей меня Бог, если я не видела ее в каком-то тексте. Меня даже больше настораживал не сам Линце, а его фамилия.

Так что же мне делать дальше? Вообще-то полагалось явиться к тому человеку, который ждал от меня вестей, и передать ему хотя бы имена преступников, не вызывающие никаких сомнений, но даже на этот шаг я никак не могла решиться. Окончательно растерявшись, я не надумала ничего лучшего, как позвонить Дьяволу, но мне ответили, что он отбыл в командировку. Только этого не хватало, нашел же время для разъездов! Еще немного, и я махнула бы самолетом в родное отечество, дома, как известно, и стены помогают.

Вечером, расположившись в офисе, я стала подводить итоги. Уединенная атмосфера очень даже к этому располагала. Перво-наперво требовалось уяснить для себя неоспоримые факты и уточнить вопросы, на которые еще не нашлось ответов.

Прежде всего можно считать фактом, что какие-то лица вознамерились сделать бизнес И таки его сделали. Бизнес заключался в нелегальной доставке из Польши в Данию готового героина. Героин изготовляется из опиума и морфина, а этого добра в Польше навалом. Таможенные службы сориентированы совсем на другое - на вывоз из страны антиквариата, произведений искусства, бриллиантов, водки и долларов, а также на ввоз наркотиков, так что такая контрабанда имела большие шансы на успех. Из Дании героин переправлялся дальше, в Соединенные Штаты и Швецию, набирая в цене.

Чтобы дело шло порезвее, данная организация воспользовалась официальными каналами, переправляя нелегальный груз в легально экспортируемых продуктах. Возможно, магазин, который принадлежит сыну того лысого недомерка, специально используют для этой цели, возможно, дорогостоящая гадость прибывает туда не только из Польши, а еще из Франции, Ближнего и Дальнего Востока, отовсюду, где она только водится. В консервированном польском рубце, бамбуковых супах в банках...

Сделки заключаются на ипподроме. Ничего не скажешь, место выбрано безошибочно! Дважды в неделю на Аматере и в Шарлотгенлунде бывает без малого пол-Копенгагена, множество болельщиков приезжает на автомашинах, они там теснятся дверца к дверце, бампер к бамперу, между ними снуют разгоряченные тотошники, идеальная обстановка для передачи грузов и денежных расчетов, в такой толчее и слон-то растворится! Хоть на голове стой, никто не обратит на тебя внимания. Хочешь - заключай сделки, хочешь - деньги вручай, можешь даже размахивать ими как штандартом, можешь потом что угодно утверждать или отрицать - мол, знать не знаю человека, с которым только что остервенело спорил, - мало ли с кем споришь на тотализаторе, тут уж действительно ничего не замечаешь, на уме одни рысаки.

Даже самая бдительная в мире полиция вряд ли заинтересуется фактом, что разные там тотошники перед тем, как отправиться на бега, покупают консервы и зашвыривают их в багажник, а потом едут дальше, проматывать денежки. Ни одним законодательством это не возбраняется. Определенно у них все организовано так, чтобы трефной товар дольше двух-трех часов в магазине "Specialites des Pays" не залеживался.

В доходном этом деле замешаны несколько интересующих меня особ. Известные мне понаслышке Лаура и Зютек, известный мне понаслышке и вприглядку тип со сломанным носом, прозываемый Петер Ольсен, лично известный мне лысый недомерок в шляпе и совершенно мне неизвестный Аксель Петерсен. А Лешек Кшижановский, из всей честной компании наиболее мне известный, играет какую-то свою загадочную роль, о чем, согласно воле Алиции, я должна молчать как рыба.

Если почтенная банда и впрямь поставила дело на широкую ногу, то в афере гораздо больше участников, но об остальных приходится только гадать. Скажем, тот очаровательный юноша, выступавший в роли помощника маляра. Не он ли и есть сынок Лауры? Принцип семейственности: здесь сын лысого недомерка, там сын Лауры...

Один раз, в прошлом году, они использовали для переправки крупного груза яхту Лешека. Груз загадочно исчез, по случайности о передряге узнала Алиция. Постепенно нечаянный свидетель становился все более опасным, бандиты это в конце концов сообразили и убрали ее, заодно попытавшись отыскать план с координатами пропавшего сокровища. К сожалению, я не знаю, чем увенчались их поиски. Возможно, бумажка с координатами затопленного груза хранилась в тех самых датских красных свечах, искромсанных до непотребного вида. Лично я бы сочла такой тайник идеальным, ничего ведь не стоит разрезать свечу поперек, выдолбить сердцевину, воткнуть клочок бумажки и половинки снова аккуратно слепить.

А далее у меня шли сплошь вопросы без ответов. Почему погиб один из матросов Лешека и что майору об этом известно? Кто украл у Аниты шампур и прихватил его с собой в Варшаву? Кто убил Алицию, если Петеру Ольсену раздвоиться все-таки не удалось? И самое главное - как мне, черт подери, быть с Лешеком Кшижановским?

Разбор фактов слегка прочистил мою голову, зато нерешенные вопросы снова нагнали в нее туману. Вдобавок припомнилось странное поведение Гуннара, хуже всего, что объясниться с ним, да еще на такую деликатную тему, не представлялось никакой возможности. Гуннар из иностранных языков знал только немецкий, а я, как на грех, французский. Вспомнились и путающиеся под ногами бородатые и кудлатые юнцы - этот эскорт душевного равновесия мне не прибавлял. Вообще-то до сих пор никто ничего точно не знает, самая существенная информация у меня в руках, милиция точит зуб лишь на Петера Ольсена, да и то ничем конкретным не располагает. А преступники не лыком шиты, смекнут, откуда грозит им опасность, и уберут меня, как убрали Алицию. Слишком большая ставка в этой игре, чтобы мелочиться. Из-за своих дурацких колебаний я могу запросто распрощаться с жизнью, а мне она еще не наскучила.

Пока я не приняла решения, надо быть предельно осторожной, но беда в том, что решения, судя по всему, я не приму до самого Судного дня. Чем дольше я размышляла, тем больше впадала в панику. Даже огляделась по сторонам, ища чего-нибудь для самозащиты, но на глаза попадались лишь образцы плиток "дастрико" из цветной керамики на белом цементе. Оружие нельзя сказать чтобы надежное, но в случае чего запущу им злодею в лоб. Я выбрала себе одну такую плитку, бежевую с белым, положила рядом на стол и снова погрузилась в свои пагубные для рассудка думы.

Кто еще может быть связан с аферой? Кто курсировал в этот период между Польшей и Данией? Кто привез шампур? Придурочное животное из прачечной? Таинственный Кароль Линце? Кто-то еще?

И снова мысли мои зациклились на фамилии "Линце". Выписанная аршинными буквами, она опять маячила у меня перед глазами. Где я ее видела?

Рядом со мной на столе валялся чертежный карандаш. Я взяла его в руки и печатными буквами вывела на плитке: "Линце". Потом, чуть помельче, еще раз. Потом еще и еще, меняя шрифты, пока светлый цемент не почернел.

Ни до чего не додумавшись, я поплелась наконец спать. Бумаги предусмотрительно прихватила с собой, решив рассовать их под матрац, а про исписанную плитку позабыла напрочь. На лестничной площадке было пусто, и я спокойно проскользнула в свою дверь.

 

* * *

 

А на следующий день поднялась шумиха - разумеется, в пределах национального датского темперамента, то есть довольно умеренная. У нас это событие, будь оно столь же нетипичным, как для Дании, вызвало бы резонанс почище землетрясения.

Словом, ночью кто-то вломился в офис. Дело нехитрое - просто отогнул стальную рамку в щели для корреспонденции, сунул в проделанную дырку руку и открыл дверь изнутри. Взломщик искал предположительно деньги и, конечно же, не нашел - наличных в филиале на Кобмагергаде не держали. Касса располагалась на Гаммель-Странд. Персонал в один голос заявил, что ничего не пропало.

Одна я заметила пропажу, поскольку она касалась лично меня. Пропала та самая плитка "ластрико", которую я с таким рвением украшала накануне вечером надписями. Видимо, расписала мастерски, иначе зачем бы грабитель на нее польстился?

Моя натруженная голова требовала немедленного отдохновения, и я сразу же после обеда отправилась в Шарлоттенлунд на открытие сезона. Видать, кудлатые юнцы у меня уже крепко засели в печенках - вся моя нервная система взбунтовалась от одного вида очередного худосочного сопляка, пристроившегося у двери вагона прямохонько напротив меня. Пришлось взять на станции такси - попался, конечно же, "мерседес", слава Богу хоть не белый, но все равно я в общем итоге проиграла одиннадцать крон. Обратный путь до станции я тоже проделала на такси, истратив массу времени, чтобы поймать его, а оттуда поехала прямиком к Аните. Инструменты Генриха были все время при мне, уложенные в элегантный пакет от "Magazin du Nord".

Не знаю, почему именно в этот день меня потянуло восполнить пробел в краеведческих познаниях. Наверно, несвоевременные идеи - всегдашний мой крест. Ни с того ни с сего, напрочь позабыв об осторожности, я решила, что уж в этот-то раз непременно доберусь до Аниты автобусом!

Уже стемнело, но погода стояла как в раю, возможно, она-то меня и подвигла на глупость. Я помнила, что если ехать по кольцу в одну сторону, то надо выйти то ли на первой, то ли на второй остановке за двумя крутыми поворотами, а если в обратную, то возле какого-то навеса от дождя, который будет слева. Знать бы еще, в какую сторону этот автобус поедет, ну да ладно, сориентируюсь по ходу.

Уселась я у самой двери и все время поглядывала в окно. Понаблюдав за пейзажем, решила, что еду более длинным путем, так что надо не повороты отсчитывать, а высматривать пустынное место с навесом. Я попыталась выглянуть в противоположное окно, но ничего не смогла рассмотреть, и не только из-за темноты. Взгляд мой наткнулся на того самого кудлатого юнца из электрички, теперь он для разнообразия пристроился позади меня. Я так разнервничалась, что враз потеряла всякую способность ориентироваться.

А автобус все ехал и ехал, как будто нацелился в бесконечность, останавливался почему-то очень редко, и я не знала, что и подумать, - может, проворонила свою остановку еще вначале, когда взялась подсчитывать крутые повороты? На иных стоянках, если не было пассажиров, это роковое для меня средство передвижения вообще не задерживалось. А чтобы выйти, нужно заранее нажать кнопку звонка. Ну как, черт побери, я могу знать заранее? Совсем издергавшись, я стала высовываться наружу на каждой остановке, рискуя гильотинировать себя автоматическими дверьми. Присутствие чрезмерно оперенного кудлами недоросля нервировало меня все больше. Наконец по другой стороне улицы мелькнул навес от дождя, а водитель буркнул в микрофон что-то такое, чего я не поняла, но что по краткости напоминало название Анитиной улицы. Правда, все вокруг выглядело совсем не так, и я еще поколебалась, но все-таки выскочила - в последнюю минуту, когда двери уже закрывались;

Ну конечно, выскочила я не там. Вокруг безлюдно и пустынно, автобус сгинул в мгновение ока, а тут еще, посмотрев на часы, я убедилась, что уже на пять минут опоздала.

Из освещенного фонарем расписания следовало, что очередной автобус появится через двадцать пять минут. Ехала я целую вечность, идти наверняка осталось всего ничего, пешком получится быстрей. Секунду подумав, я двинулась в ту сторону, куда уехал автобус.

Шла я ужасно долго, вокруг тянулись пустынные поля, не за что глазом зацепиться, я проклинала себя и все на свете, добравшись же до перекрестка, совсем растерялась. По какой дороге идти дальше? Конечно, по той, по которой проехал автобус, вот только знать-то я этого не знаю. Поблизости ни единой остановки. Одна из дорог пересекала поля, другая была улицей, обсаженной деревьями и застроенной коттеджами.

Я, как затравленный волк, металась по кругу у развилки - вдобавок еще и, как волк, голодная. Голод всегда лишал меня остатков разума, а с ними и возможности принимать разумные решения. Сейчас я бы села во все подряд, что проезжало мимо, но проехало лишь три легковушки и ни одна из них не была такси, а до такого явления, как шабашники, в Дании еще не доросли. Глазами души я уже видела накрытый стол, ожидающий меня к ужину вместе с Анитой и Генрихом и всецело разделяющий недовольство хозяев - в этой добропорядочной стране опоздания недопустимы даже в дружеском кругу.

Наконец я все-таки склонилась в пользу улицы, хотя она и выглядела чересчур узкой, чтобы оказаться той, которая мне нужна. Зато она выглядела обитаемой - может, попадется такси или прохожий, который подскажет дорогу. Черт бы побрал мои краеведческие заскоки!

Я двинулась напрямик через широкий перекресток и, выйдя на улочку, увидела какую-то фигуру, идущую в мою сторону тем самым, отвергнутым мною, пустынным шоссе. Я замедлила шаг, раздумывая, не расспросить ли насчет дороги, но тут вдруг заметила, что больно уж этот прохожий смахивает на кудлатого балбеса, который составлял мне компанию в автобусе. Здраво рассуждая, именно на это шоссе, значит, и надо было свернуть, но рассуждать здраво мешала охватившая меня паника. Впрочем, сильнее страха оказалась ярость, подогреваемая голодом, - у меня прямо сердце зашлось от злости, так что неизвестно, для кого наша встреча могла оказаться трагичней.

Я шла не спеша по улочке, внутри у меня все клокотало, и уже почти не терпелось сцепиться в смертельной схватке. Улочка была пустынна, в домах тоже не замечалось никаких признаков жизни, казалось, еще немного, и я упрусь в тупик. Я плелась все медленней, пока совсем не остановилась. Свет фонаря слепил глаза, впереди угадывался то ли поворот, то ли конец улицы. Что делать - идти дальше или повернуть назад? Внезапно передо мной замаячили две фигуры - значит, они вышли из-за поворота. Ну вот, теперь можно будет расспросить дорогу. Я стояла и ждала, как вдруг заметила в глубине улочки нечто такое, отчего у меня волосы на голове зашевелились.

По левой стороне, в том же направлении, что и две фигуры, то бишь прямо на меня, медленно надвигался темный силуэт автомобиля с выключенными фарами.

Не зря я начиталась и насмотрелась детективов, не зря этот благородный жанр всегда был моей слабостью - подозрение молнией прошило меня! Автомобиль с погашенными огнями, движущийся по левой стороне, - что может он предвещать, как не преступление! Бандиты!!! Караул!!!

Проза жизни диктует, правда, совсем другие ассоциации: если машина едет с погашенными огнями, значит, либо пьян водитель, либо отказали аккумуляторы, либо в ней отказало все и кто-то толкает машину сзади до ближайшего пункта техобслуживания - ну и тому подобное, но я-то вовсе в эту минуту не была настроена на прозу жизни. Глаза у меня чуть на лоб не полезли, а по спине от полноты ощущений даже мурашки побежали.

Внутренне я вся подобралась, голова сразу прояснилась. В случае чего у меня в руках - точнее, на ногах - страшное оружие! А именно: отменные итальянские шпильки из крокодила, с каблуками на стальных штырях! Если пустить такую шпильку в ход, противник свалится замертво!

"Успеть бы только..." - забеспокоилась я, понадобится ведь какое-то время, чтобы снять обувь, а кроме того, меня встревожила мысль о пробковом подпяточнике: наверняка он вылетит, запасных у меня нет, а без них я как без ног...

Последнее соображение подстегнуло меня к действию, я вышла наконец из ступора и, прислонившись к изгороди, сняла туфлю, вынула стельку и спрятала в сумку. В тот момент, когда оба субъекта приблизились, туфля была у меня в руке.

Подозрения подозрениями, но я уже открыла рот, чтобы задать им обыкновенный вежливый вопрос насчет дороги, как вдруг слова застряли у меня в горле. В одном из субъектов я узнала человека со сломанным носом, Петера Ольсена!..

Все, что случилось потом, происходило с такой ошеломительной скоростью, что впоследствии мне так и не удалось восстановить очередность событий. Скорей всего, ее и не было, все произошло одномоментно. Я в ужасе уставилась на Петера Ольсена, тут же краем глаза увидела, как второй субъект сделал какой-то жест, и, уже не помня себя, ни секунды не раздумывая, замахнулась туфлей! Вернее, рука у меня замахнулась сама. Удар должен был прийтись Ольсену в голову, но почему-то туда не пришелся. Реликтовые останки крокодила поразили пустоту, ибо за долю секунды голова Ольсена переместилась в другое место. Меня что-то пихнуло в бок, толкануло в грудь, что-то вокруг меня замельтешило, заклубилось, оба субъекта сместились куда-то вниз, поближе к моим ногам, и их стало вроде бы даже больше. Потом раздался какой-то гул, рокот мотора, пронзительный визг тормозов, перед моими глазами вдруг материализовался автомобиль, извивающийся у моих ног темный клубок распался на три части, две молниеносно отлетели в сторону, а третья через секунду дернулась за ними. Две тени скользнули в машину, и она тут же рванула с места. Но шум мотора как будто даже усилился, снова взвизгнули тормоза, и вот уже с другой стороны материализовался еще один автомобиль, не успела я повернуть голову, как из него на ходу выскочили какие-то типы, и я, совершенно уже обалдевшая, увидела в руках у одного из них револьвер - навалившись на багажник, он вдруг выстрелил! Звук был глухой, точно стукнули колотушкой в обивку директорской двери. В ответ издали послышался такой же глухой хлопок. Отъехавшая с двумя тенями машина вдруг дернулась, с визгом заегозила по асфальту, врезалась задом в дерево, но все-таки потащилась дальше, вихляя из стороны в сторону. За перекрестком она скрылась с глаз, но до слуха еще какое-то время доносился неровный стук мотора.

Фигура с револьвером отлипла от багажника и повернулась ко мне каким-то до боли знакомым движением. Я закрыла и снова открыла глаза, надеясь таким манером избавиться от наваждения. Не помогло - наваждение продолжало маячить передо мной.

- Ты, дура набитая, - сказал Дьявол вместо приветствия, - каким бесом тебя сюда занесло?

Ну что ему ответить на такой вопрос? Действительно, что кроме нечистой силы, могло забросить меня в эту глухомань? Другие объяснения не приходили, мне в голову, да и вообще в ней была одна пустота. Я стояла и таращилась на него как баран на новые ворота.

- С тобой все в порядке? - забеспокоился он, но праведный гнев снова возобладал. - Что ты тут делаешь, я тебя спрашиваю?

А, ну это уже вопрос полегче.

- Еду автобусом к Аните, - с достоинством ответствовала я.

Дьявол издал разъяренный рык, отчего одна из сопровождавших его фигур всколыхнулась и отвесила изящный поклон.

- Madame... - подала голос фигура. Я перевела на нее взгляд и наконец вышла из оцепенения, в котором все это время пребывала. Мне мешала моя поза, какая-то она была неустойчивая, и я невольно оглядела себя, но не успела зафиксировать ни судорожно зажатой в руке туфли, ни полной асимметрии в одежде, поскольку все мое внимание сразу поглотила пропажа сумки.

Левая моя рука продолжала, правда, держать пакет из "Magazin du Nord", зато от сумочки сиротливо болтался на локте один лишь ремешок.

- Сумки нет, - с изумлением сообщила я, оборвав на полуслове культурно обратившегося ко мне мужчину. Я сказала это по-польски, но жест, который проделала моя рука, и свалившийся с нее кожаный ремешок были для него достаточно красноречивы. Оба, и Дьявол и культурный мужчина, впали в не меньшее изумление.

- Как это нет? Должна быть... Ищи, может, свалилась!

- Avez - vous perdu votre sac?!

- Что в ней было?!

Вопрос они выкрикнули дуэтом, только один по-польски, а другой по-французски. Остальные сопровождающие лица, коих было числом три, тоже приблизились к нам. Припадая на одну ногу, я потопталась на месте, тщетно пытаясь обрести равновесие, а сопровождение обменялось тем временем какими-то фразами по-немецки и рассредоточилось, занявшись поисками. Одна я не рассредоточилась, поскольку в который уже раз превратилась в соляной столб от изумления, смешанного с ужасом.

При свете фонаря в одной из ползавших на четвереньках фигур я узнала юнца из автобуса. Да, это был он, разве что еще более всклокоченный и помятый. В общем, вид тот еще: весь в пыли, лацкан пиджака оторван, глаз подбит.

- Ну что ты торчишь, как статуя в Саском парке! - раздраженно рявкнул на меня Дьявол. Ищи! Где ты стояла?

- Отстань, - только и огрызнулась я, обуянная ужасом. - Кто это?

- Где?

- Там, у изгороди! Это же бандит! Он следил за мной!

- Следил, а как же? Добрая половина датской полиции за тобой следила! Что у тебя было в сумке?

- Madame, qu'est-ce qne vous aviez dans votre sac?!

Я ответила им не сразу - слишком уж много всего свалилось на бедную мою голову, чтобы вот так сразу собраться с мыслями.

- Подпяточник, - наконец промямлила я по-польски, поскольку ни на одном другом языке не знала этого слова.

Однажды каким-то чудом мне удалось купить в Копенгагене эти самые подпяточники, и теперь, пребывая в шоке, который по всей видимости стал моим вечным уделом, я целиком сосредоточилась на их утрате.

- Что ты сказала? - недоверчиво переспросил Дьявол.

Представитель датской полиции вопрошающе пожирал меня глазами, и мне ничего не оставалось, как снять с ноги вторую туфлю и с ее помощью продемонстрировать недоукомплектованность первой.

- Seulement?.. - неуверенно уточнил обалдевший представитель, но тут решительно вмешался Дьявол.

- Обуйся, - категорически потребовал он. - И немедленно припомни все, что у тебя было в сумке. Кончай изображать из себя идиотку, ты и так уже достаточно накуролесила.

С большим трудом удалось мне избавиться от впечатления, что я нахожусь в окружении бандитской шайки, что меня настиг один из наркоманов в лице кудлатого парня, что Дьявол тоже из их числа, водит меня за нос и, возможно, он-то и убил Алицию. Иначе как еще объяснить все эти страсти-мордасти? Не могла же я поверить, что агенты датской полиции шныряют по городу в цветастых блузах, с локонами по пояс и ублюдочными физиономиями!

- Ничего не понимаю, - раздраженно пробурчала я, послушно надевая туфли. - Почему это я накуролесила и откуда ты тут взялся? Ты же в командировке!

- А где же еще, - пожал плечами Дьявол. - Накуролесила ты будь здоров. Говори, что у тебя было в сумке!

Тут снова вмешался галантный мужчина, проявлявший до тех пор ангельское терпение, и стал домогаться от меня того же, что и Дьявол, только по-французски. Пришлось вспомнить. Все было! Вещи одна ценней другой. Пудреница, косметичка, записная книжка с телефонами, загранпаспорт, программка с последних бегов, сигареты, спички, авторучка, ключи от офиса, от дома благодетелей, от квартиры Бородатого, от собственной квартиры, о Господи!.. Почти сотня крон, духи от Диора, маникюрный набор... Подпяточник!!!

- Ключи, - сказал Дьявол. - Наверняка их интересовали ключи. Хотели добраться до бумаг Алиции.

Сопровождающие лица согласились с ним. Перечисляла я на трех языках, так что дошло это до всех. Но до меня не дошло, почему они не бросились сразу к машине и не помчались в погоню или прямиком на Кобмагергаде, чтобы опередить бандитов. Лично я встревожилась не на шутку, но Дьявол меня успокоил.

- Их уже поймали, - сообщил он почему-то без особого энтузиазма. - Там дальше их ждали две полицейские машины. Ничего умнее не могла придумать? Может, ты вообще с ними заодно?

- Не понимаю, ты это о чем, заговариваешься, что ли? Так ведь, если их поймали, значит, все в порядке?

Ответа я не успела получить, поскольку к нам подошел тот самый галантный джентльмен со своим французским.

- Мадам, - с неотразимой обходительностью обратился он ко мне, - не могли бы вы сейчас поехать с нами? Окажите такую любезность, нам есть о чем поговорить.

- A votre service, monsieur, - буркнула я. Ничего не поделаешь, раньше или позже такого разговора не избежать. Я уже совсем было смирилась с неизбежностью, но тут вспомнила про инструменты Генриха. Может, они по дороге завезут меня к Аните?

Я предложила это Дьяволу, а он переговорил с сопровождающими лицами по-немецки. Для натурального вавилонского столпотворения не хватало лишь английской речи. Воспользовавшись паузой, я убрала излишек асимметрии в своем наряде, штопором перекрученном вокруг фигуры, при этом случайно взглянула на жакет - и глазам не поверила. Даже подошла к фонарю, чтобы получше рассмотреть.

- Что там у тебя? - спросил Дьявол.

- Не знаю, - озадаченно ответила я. - Не понимаю. Что это?

Правая сторона жакета на уровне ребер была очень ровно и аккуратно разрезана, чуть наискосок, словно кто-то собрался украсить его на этом месте разрезным карманом. В шоковом состоянии, из которого я выходила теперь только кратковременно, мне могла прийти в голову лишь одна мысль - что наконец-то я с чистой совестью выброшу этот костюм, который ношу без малого пять лет и который уже изрядно мне надоел, а просто так выбросить его не хватало духу, поскольку выглядел он еще вполне прилично. Дьявол нетерпеливо вырвал жакет у меня из рук, осмотрел, а потом продемонстрировал его сопровождающим лицам.

- Это меняет ситуацию, - глубокомысленно изрек один из них - как и следовало ожидать, по-английски. - Поехали, в дороге все обсудим!

На перекрестке действительно стояла полицейская машина. Пока мы усаживались, мне успели вручить мою сумку. Я сразу же проверила содержимое и вздохнула с облегчением - все оказалось на месте, включая и проигравший на прошлых бегах купон. Народ расселся по машинам, и наш кортеж покатил к городу.

- Мне надо с тобой поговорить, и немедленно, пока мы еще не доехали. Но сначала скажи, откуда ты взялся и зачем?

- А ты что думала, так мы тебя одну и отпустим? Я договорился с майором, что поеду вслед за тобой - на твою валюту, которую ты мне оставляла полгода назад. Государству разоряться не пришлось... Приехал позавчера, сразу, как узнал, что ты раздобыла-таки бумаги.

- Как ты узнал?!

- Счастливый человек легко открывает душу.

- Вы арестовали Норвежца?

- Зачем арестовывать, он шел себе по улице и напевал. Так получилось, что в компанию к агенту полиции сам же и напросился - то ли на водку, то ли на пиво. Растрепал все за десять минут.

- Надо же! А я думала, он пойдет прямиком домой.

- Как видишь, чуток отклонился. А ты тоже выиграла?

- Увы!

- Это на тебя похоже. Подсказать другому, а самой продуться!

- Прошу тебя, не отвлекайся от темы и меня не сбивай, - запротестовала я. - Лучше скажи, что это был за покойник, о котором майор говорил, что он у него никак не вписывается в какую-то там аферу?

Дьявол подозрительно покосился на меня.

- А я-то, в твою он вписывается?

- Кончай паясничать, - потребовала я. - У нас мало времени, потом тебе все объясню, а сейчас, умоляю тебя, отвечай на мои вопросы! В чем его подозревали?

- Утонул при невыясненных обстоятельствах, а до того имел непосредственный доступ к морфию. Не знаю, что он с ним делал, но вообще по профессии был химик.

- Тогда, значит, он у меня вписывается. Так почему ты утверждаешь, что я накуролесила?

- А почему ты, черт тебя дери, не пошла сразу в полицию? Со всеми бумагами? Это нападение на тебя всю обедню нам испортило, ведь у нас нет улик; если у Алиции записаны какие-то имена, за этими людьми надо было следить, стараться поймать их с поличным. Теперь пиши пропало, какого беса тебя занесло в эту глухомань? Неужели не смекнула, что они следят за тобой? Ведь ты одна-единственная что-то знаешь! Странно еще, что они раньше на тебя не напали.

- А мне странно, что они вообще решили на меня напасть, зачем им мокрое дело? Взлом офиса - это еще понятно, но...

- Какой взлом? - вскинулся Дьявол.

- А что, вы не в курсе? - удивилась я, но сразу сообразила, что полиция не поставлена в известность, поскольку обошлось без ущерба. - Вчера ночью кто-то туда вломился. Сотрудники считают, искали деньги.

- Что-нибудь пропало?

- "Ластрико".

Дьявол в строительных материалах кое-что смыслил. От изумления он даже присвистнул.

- Неужели все плитки с пола сорвали?

- Пол там паркетный. Стибрили один из образцов, у них они, кажется, называются не "ластрико", а "террако".

- На кой черт им плитка понадобилась?

- Понятия не имею. Помнится, я записывала на ней кое-какие свои мысли. А точнее, фамилию.

- Какую?

Тут я рассказала о наваждении, одолевшем меня на почве фамилии Кароля Линце, а заодно уж и о шампуре Аниты. Дьявол мрачно покачал головой.

- Не нравится мне все это. Линце... Нет, не припоминаю. Анита тоже замешана?

- Ты что, об Аните там ни слова, - возмутилась я, и внезапно во мне шевельнулось какое-то неприятное ощущение. Я разговаривала с Анитой о Кароле Линце, высказала идиотское предположение о том, что именно он убил Алицию, - и вскоре подверглась нападению... У нее бывают экипажи из наших яхт-клубов... Тьфу, что это я, куда-то не туда меня занесло.

Я оставила побоку свое ощущение, поскольку требовалось сначала разобраться кое в чем поконкретней. Надо было спросить о Лешеке Кшихановском, но так, чтобы не бросить на него ни малейшего подозрения. Дьявол ведь сразу намотает на ус!

- Меня интересуют еще несколько особ из Польши, - сухо сказала я. - На Лауру вы случайно не вышли?

- Какую Лауру?

- Подругу тетки Алиции. Она живет в Кракове. Ты хоть что-нибудь знаешь о ней?

- Почти ничего. Неужто она?.. Да ведь это же столетняя старушка!

- Я так понимаю, что мысль о Лауре никому и в голову не приходила. Зато вы наверняка в курсе, что капитаном яхты, на которой плавал утопленник майора, был Лешек Кшижановский. Уж об этом тебе известно?

- Давно.

- А у Лешека есть алиби?

- По-твоему, это Лешек спихнул того беднягу за борт?

- Я спрашиваю в связи с Алицией!

- А! Ну, тут алиби как по заказу. До двух ночи играл в бридж, четыре свидетеля, не считая жены.

- Послушай, вы ведь проверяли там всех и все. Небось и тараканов в доме запротоколировали. Кто мог к ней проникнуть и каким образом?

Дьявол кисло поморщился.

- В том-то и загвоздка, - неохотно буркнул он. - Майор там каждую пылинку обследовал, все до основания прочесал. Кроме Збышека, никто в дом не входил и во двор через забор не перелезал. Никто не заходил в соседние дома. Ума не приложу... К тому времени, когда Алиция тебе позвонила, все жильцы уже сидели по своим квартирам. Остается предположить, что Алицию убили раньше, а ее звонок к тебе записали на пленку, но, во-первых, слишком уж идиотский для этого разговор, а во-вторых - врач категорически настаивает на времени убийства. Да и вообще довольно нелепое предположение, Разве что призрак?..

- У этой Лауры есть сын, - многозначительно сказала я. - Советую вам его разыскать. По-моему, он не сторонний человек в этой афере.

- Как его зовут?

- Понятия не имею, спросите у сестры Алиции.

- А как насчет Лешека? Ты что-то о нем знаешь?

- Если это не он убил Алицию, то можешь оставить его в покое. Он ни при чем.

- А Линде? Мне эта история с офисом не нравится. Ну ладно, давай теперь выкладывай все по порядку.

Но я ничего не успела выложить ни по порядку, ни без оного, не успела узнать последние новости о контрабанде, не успела затронуть тему, которую отложила напоследок, - слишком уж тяжелым испытанием была она для моего рассудка. Тему исчезнувших останков Алиции. А не успела, потому как мы прибыли на место.

Нас провели в импозантную резиденцию, где речь сначала зашла о кофе, потом нам продемонстрировали многообразный технический инструментарий, столь эффектный, что я не могла скрыть своего восхищения. Прямо как в американских шпионских боевиках!

Галантный джентльмен, изъяснявшийся по-французски, стал хлопотать насчет кофейных принадлежностей. А я смотрела на него чуть ли не с благоговением.

- Надо же, датчанин, а вполне прилично знает французский, - сказала я Дьяволу по-польски. Весь мой предыдущий опыт наказывал мне избегать в этой стране разговоров на французском, поскольку датский акцент собеседников превращает этот язык в нечто несусветное. Окончательно доконал меня случай в банке, куда я наведалась, чтобы перевести деньги в Польшу. Обходительный клерк изъяснялся со мной на французском, то и дело употребляя слово "siecle". Я никак не могла взять в толк, как мне следует его понимать, то ли он подчеркивает вековые традиции своего заведения, а стало быть, его надежность, то ли дает понять, что мои денежки застрянут в его недрах лет эдак на сто. Я зациклилась на этом "столетии", совсем потеряв нить разговора. Только под конец выяснилось, что он говорил "чек", только с датским произношением.

- Какой датчанин, это француз, - объяснил мне Дьявол. - Из Интерпола. Тобой интересуется международная полиция.

- Большая честь. Погоди, - спохватилась я. - Пока они хлопочут об угощении, позвоню-ка я Аните. Пускай больше не ждут меня к ужину.

Да-да, пожалуйста, телефон к моим услугам. Я взяла в руки записную книжку, потому как номера Аниты не помнила.

Сразу же под "Анитой Ларсен" в моей собственной, родимой книжке печатными буквами стояло:

"Лаура Линце, Краков, Флорианская 8, кв. 2". Матерь Божья!..

Я так выразительно таращилась в свою записную книжку, что наконец привлекла к себе всеобщее внимание. Дьявол подошел ко мне и тоже в нее уставился, решив по моему виду, что задавать мне вопросы все равно бессмысленно.

- "Линце", - прочитал он. - Ну вот, отыскалась твоя Лаура Линце... Постой, ты же говорила о мужчине?

Лаура Линце! Кароль Линце, сью Лауры! Я собственноручно вписала сюда эту фамилию в тот день, когда Алиция, уезжая, наставляла меня, кому какие вещи переслать! Тогда-то она мне и продиктовала на всякий случай адрес Лауры! Надо же быть такой балдой, вот почему эта фамилия стояла у меня перед глазами!

Кароль Линце... Почему Анита сказала, что он уехал в Грецию? А я еще с нею рассуждала о нем, потом имела глупость расписать его фамилией всю плитку.. Анита? Зачем ей понадобился этот спектакль с шампуром?

- Воды! - простонала я. - Лучше содовой Дайте попить, не то я сейчас потеряю сознание или еще что-нибудь!

Все выказали живейшее участие к моему состоянию, и вскоре я получила стакан минеральной, которую выпила единым духом. Сумятица в моей голове достигла своего апогея.

- Вы говорили о Линце с одной лишь мадам Ларсен? - спросил джентльмен из Интерпола, когда я выложила им все, что только могла себе позволить. - Возможно, вас слышал кто-то еще?

- Если и слышал, то ничего не понял, - ответила я. - В комнате еще сидел ее шеф, а в соседней - две сотрудницы. Дверь была открыта.

- А вы упоминали его фамилию?

- Да, и не раз.

Джентльмен из Интерпола переводил мои ответы с французского, а я, пользуясь паузами, соответственно Дьяволу на польский. Таким образом все были в курсе, о чем идет речь. Последнее мое сообщение вызвало оживленную дискуссию.

- Да, сглупила ты не на шутку, - сообщил мне Дьявол итог дискуссии, в которой он принимал участие на немецком языке. - Наконец-то понятно, почему на тебя напали. Вот что бывает, когда к следствию привлекают всяких дилетантов.

- Если уж на то пошло, - разозлилась я, - то при чем здесь Линце? Он ведь уехал в Грецию!

- С чего ты взяла? - хладнокровно парировал Дьявол. - За последние два месяца ни один поляк не получил визы в Грецию. Они сейчас из коммунистических стран никого к себе не впускают, но мы, конечно, в таких материях, как политика, не разбираемся!

Конечно, нет. Уж легче разобраться в математике, чем в политике.

- А вы не могли бы одолжить нам бумаги вашей подруги? - спросил джентльмен из Интерпола. - Мы сделаем с них копии.

- Пожалуйста, прямо сейчас?

- Если можно...

С достойной похвалы оперативностью меня отвезли на Кобмагергаде, а потом обратно. Когда я вернулась. Дьявол как раз висел на телефоне.

- Сообщаю фамилию, - говорил он. - Восемнадцать, шесть, двадцать один...

При желании и я могла бы освоить шифр, о котором они с майором условились специально для этого случая, - я ведь знала, о какой фамилии идет речь, но зачем, мне он вряд ли пригодится.

Я передала сотрудникам Интерпола все бумаги, кроме личных писем Алиции к Лешеку и Зютека к Алиции. Эти письма, как и наше с Михалом случайное участие, должны кануть во мрак забвения.

Бумаги вызвали очередную дискуссию, еще более оживленную, чем первая; то и дело до моего слуха долетали знакомые имена.

Меня разбирало любопытство, во что это их обсуждение выльется. Они знали немецкий язык гораздо лучше меня, так что я ждала какой-нибудь сенсации. И не обманулась в своих ожиданиях, хотя до сенсации дошло не сразу.

- Тебе повезло, - сказал Дьявол. - Они знают, кто такой Аксель Петерсен, и, кажется, располагают против него кое-какими уликами. Иначе придушили бы тебя, во всяком случае, я бы на их месте уж точно.

- А кто он вообще такой?

- Работает шефом в одном почтенном месте.

Зато я тут что-то не вижу пяти миллионов долларов.

- Будь добр, выражайся яснее. Загадками я и так сыта по горло.

За объяснениями дело не стало. Оказывается, все заинтересованные лица надеялись найти в бумагах подсказку, где искать груз с наркотиками. Никакой подсказки, конечно, не было. И теперь они ждали ее от меня!

- В воде, - любезно сообщила я им. - Наверняка в воде.

- А где именно?

- Не знаю. Честное слово, понятия не имею. Ищите и обрящете, сказано в Писании.

- Издеваешься? - разозлился Дьявол. - Где им искать? Должен существовать план. Алиция куда-то его спрятала!

- Вот почему я и приставала к вам из-за тех свечей, - с каким-то тупым злорадством объявила я. - Если это клочок бумажки, и если Алиция его спрятала, и если убийца его нашел, и если вытащил груз из воды...

- О Господи! - простонал Дьявол и перевел все мои злорадные допущения, чем поверг присутствующих в очевидное уныние. Следующие полчаса были посвящены исключительно проблеме пяти миллионов.

Меня же гораздо больше занимала сейчас проблема Аниты. Прямо какое-то заклятие висит над моими знакомыми, почти все - кандидаты в преступники, сговорились они, что ли? Мыслимо ли, чтобы она так бесчувственно воспринимала смерть Алиции, а потом, возможно, и мою? Кровавая дама в образе обаятельной журналистки? Что же это такое на свете творится?!

Конференция закончилась лишь поздней ночью. Насколько я могла разобраться в невообразимой мешанине иностранных языков, порешили захватить преступников врасплох, в силу обстоятельств отказавшись от длительной слежки, необходимой для получения улик. В силу тех же обстоятельств пришлось до срока посадить участников нападения - жертв преступного моего легкомыслия. Ими оказались два датских гражданина - Петер Ольсен и Ларе Йоганнсенн, по профессии шофер, а по совместительству - кассир на бегах, а также польский гражданин, некий Ежи Вендель. У этого Ежи Венделя в Дании жили близкие родственники, а посему он часто и без затруднений шатался из одной страны в другую.

- Ловкачи те еще, - воздал им должное Дьявол, когда мы наконец оказались в гостиничном номере. - Попробуй подведи их под статью. Если бы им удалось отобрать у тебя бумаги и затаиться, все бы сошло этой шайке с рук. Да и теперь они, скорей всего, отвертятся, в худшем случае расстроится их бизнес. Засыпался только Аксель Петерсен, да и то потому, что его случайно подставил один француз, бывший у него на подхвате в темных делишках. Выходит, ты подвела под монастырь и себя, и меня.

- А Лаура? - робко запротестовала я. - Ее небось еще не предупредили, может, у нее что-то найдете?

- Сомневаюсь, хотя майор наверняка там не дремал. Чтобы реабилитировать себя, тебе остается только одно: найти груз с героином. Если, конечно, его еще не прибрали к рукам и если полиция сама его завтра не отыщет.

 

* * *

 

Назавтра мне пришлось в течение нескольких часов участвовать в бесплодных поисках - были осмотрены все стоявшие у причалов яхты, и лишь к полудню я попала в офис, где узнала, что меня разыскивает по телефону какая-то дама, прекрасно говорящая по-датски. Дамой, прекрасно говорящей по-датски, могла быть только Анита, хотя как раз она-то, по моим прикидкам, должна избегать меня как черт ладана. Не успела я удивиться такому несоответствию, как телефон снова зазвонил. Точно, Анита.

- Слушай, - возбужденно начала она. - Наконец-то я тебя поймала, с утра сижу на телефоне. Тут такие дела! В редакции творится что-то невообразимое, содом и гоморра! А ты хороша, даже не заикнулась.

- А что случилось? - осторожно поинтересовалась я.

- Сегодня утром арестовали моего шефа! Да ты его знаешь, видела в моей комнате. Какая-то жуткая афера, вроде бы связанная с контрабандой наркотиков. Меня тоже о нем выспрашивали, наведывался обходительный такой джентльмен, оказывается, о своем собственном шефе я почти ничего не знаю! Да, представь себе, интересовались и Каролем Линце! Ты наверняка была в курсе - и помалкивала! Подруга называется!

Я так и ахнула.

- Погоди, дай собраться с мыслями. Шефа, говоришь? Ну и ну! Как его зовут?

- Петерсен. Аксель Петерсен. Ты что-то знаешь? Признавайся наконец!

Вот так неожиданность! Подумать только, разгадка таилась, можно сказать, под самым моим носом! Линде значился у меня в записной книжке, а таинственный Аксель Петерсен сидел за соседним столом, и ему вовсе не надо было знать польский, чтобы понять, что к чему! А этот бессовестный Дьявол ни словом вчера не обмолвился!

- Душа моя, как же я могла тебе что-то сказать, если до вчерашнего дня сама ничегошеньки не знала, а со вчерашнего дня пребываю в убеждении, что ты посягала на мою жизнь...

- Что я делала?

- Посягала на мою жизнь под предлогом совместного ужина.

- О Господи! - всполошилась Анита. - С тобой все в порядке?

- Потерпи до завтра, завтра я перед тобой исповедаюсь, если, конечно, мне позволят, - пообещала я. - Приеду к тебе автобусом, заодно привезу инструменты Генриху...

Желая сатисфакции, я с нетерпением поджидала Дьявола, который до позднего вечера совещался с международными ментами. К тому же у меня накопилось много вопросов - вчера, памятуя о том, что у самой рыльце в пушку, я не решилась особенно к нему приставать, тем более что моя смекалка, проявленная в описании ипподрома и неограниченных возможностей этого теплого местечка по части всяких сделок, пробудила в Дьяволе смутные подозрения. Из всей компании, внимавшей мне вчера с большим интересом, лишь один он уловил, что мои догадки, навеянные вифайфом Норвежца и контактами лысого недомерка в шляпе, выглядят чересчур уж гениальными. Так что я предпочла вчера больше не высовываться. Но теперь, когда вскрылся очередной его блеф, совесть меня уже не терзала.

- Значит, это Анита на меня напала, да? Загримированная, в маскарадном костюме? - ехидно пристала я к нему, когда он вернулся.

В ответ он расхохотался.

- Я ничего такого не говорил. Сама себя сбила с толку.

- Или ты мне сейчас выкладываешь всю правду, или не ждите от меня, да еще такой бестолочи, никакой помощи. Сами ищите свой чертов героин!

- Шантажировать вздумала?

- Так и так от меня никакого проку не будет, - честно призналась я. - Но все равно давай выкладывай правду, по крайней мере хоть начни без вранья!

- Ладно, сдаюсь. Тогда слушай. Ты прямо как в воду глядела. В том магазине мы нашли несколько килограммов товара - в банках из-под бигоса и рубцов. Сало оказалось чистым. Акселя Петерсена забрали утром с его рабочего поста - в полиции нашлись снимки, на которых он заключает сделку с одним небезызвестным уголовником из Швеции. Все складывается не так уж плохо, но могло быть гораздо лучше, если бы ты предоставила нам хоть немного времени. К счастью, Лаура оказалась неуравновешенной особой, поддавалась панике и частенько забывала в своих письмах о правилах конспирации. Ты, наверно, не в курсе насчет ее близких отношений... Угадай, кому были адресованы ее послания, которые попали к Алиции.

- Могу только сказать, кому не были, - ответила я, с интересом ожидая продолжения, поскольку и сама ломала над этим голову.

Дьявол ухмыльнулся.

- Папаше пана Кароля.

- Серьезно?

- Пани Лаура, как тебе известно, замужем никогда не состояла, пан Кароль - плод греховной любви, записан он на фамилию родительницы, но родитель от своего чада не отрекся. Родителем ему приходится некий Морис Лилиенбаум, с которым, если не ошибаюсь, тебя многое связывает...

Лысый недомерок в шляпе!..

У меня даже дух захватило, а довольный эффектом Дьявол продолжал свой рассказ. Лысый недомерок в шляпе с готовностью признал себя отцом обоих отпрысков - как законного, так и внебрачного, зато признавать свое участие в афере наотрез отказался. Переправлять наркотики из лавочки датского его отпрыска не составляло никакого труда - частные клиенты развозили их в оригинальной таре во все концы света. Никому не возбраняется купить себе банку-другую экзотического яства и увезти с собой куда угодно, хоть в Америку.

- Ну хорошо, а от нас? Как это вывозилось из Польши?

- Просто до гениальности. В Сопоте у них был склад подходящей баночной тары, они упаковывали в нее свеженький, отборный героин и подменяли им товар уже после таможенного досмотра, при погрузке на корабль. На все про все хватало двух человек. Одному удалось бежать, кажется, он намылился в Данию, тут ему уже встреча готова. Идея доставки настолько немудреная, что они могли годами действовать безнаказанно. Если бы не Алиция...

Алиция... Алиция!.. Ну что же, надо наконец спросить и об этом...

- Скажи мне еще вот что... Только не юли, такая тема, что недолго и с ума сойти. Кто и зачем выкрал ее труп?

Дьявол задумался. Поудобней устроился в кресле, закурил сигарету и наконец рассеянно протянул:

- Н-да... Осрамился майор. И то сказать: труп ускользает за границу, да еще сам по себе!

- Клянусь тебе, - прорычала я и прямо-таки почувствовала, как огонь безумия полыхнул в моих глазах, - если ты сейчас же не возьмешь свои слова обратно, я убью тебя!

Дьявол непроизвольно ухватился за карман, где у него лежал пистолет.

- Лучше убей пани Грущинскую, - насупился он. - Я к этому отношения не имею.

- Какую еще Грущинскую?! Кто такая Грущинская?! Не хватало тут еще какой-то Грущинской! И не держись за свою пушку, я тебя голыми руками придушу!

- Тогда ух точно ничего не узнаешь. Стой! Сейчас все расскажу!

И рассказал.

Десять дней тому назад некая пани Грущинская, отбывавшая с Центрального вокзала в Берлин, где служил ее супруг, села вечером в спальный вагон и прошла в свое купе первого класса. Одно из мест в купе было уже занято. На нем, отвернувшись лицом к стене и укутавшись пледом, спала какая-то темноволосая дама. В ногах у нее с озабоченным видом сидел ее муж.

- Прошу меня простить, - в некотором замешательстве обратился он к пани Грущинской. - Моей жене немного нездоровится, она приняла снотворное, и я боюсь, как бы она не проспала границу. А у меня, как на грех, место в другом купе, совместное нам получить не удалось. Хочу попросить вас об одном одолжении.

Пани Грущинская была столь возмущена персоналом "Орбиса", не нашедшим возможности устроить больную женщину вместе с супругом, что без всяких колебаний вызвалась помочь чем только сможет. Озабоченный муж с явным облегчением показал на небольшой изящный несессер.

- Вот здесь ее документы и медицинское свидетельство, я-то и везу ее за границу для лечения - психическая травма, сложный случай, вы меня понимаете, не хотелось бы на эту тему распространяться. Если таможенники зайдут сюда до моего прихода, не могли бы вы показать им эти бумаги? Вы меня очень обяжете. Что касается вещей, то у жены при себе ничего нет, весь багаж со мной.

Пани Грущинской глубоко импонировало лечение у зарубежных светил, и ее доброжелательность возросла еще больше. Она только уточнила, не надо ли больной давать каких таблеток, и заверила супруга, что все будет в порядке. Успокоенный пассажир посидел еще немного, затем, рассыпаясь в благодарностях, покинул купе незадолго перед тем, как поезд тронулся.

Таможенники разбудили пани Грушинскую за полночь. Любезный чиновник мельком оглядел два ее чемодана, с полным доверием отнесся к их содержимому, даже не удостоив вниманием два литра водки, два кило колбасы, бигос домашнего приготовления и домашний же вишневый конфитюр, любимое лакомство пана Грущинского, - и обратил свой взор к другой пассажирке, продолжавшей спать мертвым сном в той же позе.

- Прошу вас эту даму не будить! - грудью встала на ее защиту пани Грущинская. - Она больна, приняла снотворное. Не надо ее тревожить, у нее что-то с нервами, как раз едет на лечение. Вот ее паспорт и медицинское свидетельство.

Она открыла изящный, из замши теплого золотистого цвета несессер и вытащила из-под скромных запасов косметики, бигуди, лекарств и других подобного рода мелочей папку с документами.

- А ее багаж? - спросил таможенник, пробегая глазами бумаги.

- Какой может быть багаж у больной? - возмутилась пани Грущинская. - Багаж у мужа, он едет в другом купе - не смог достать совместного. Вы же знаете, этот "Орбис" нас за людей не считает, совсем затерроризировал!

Она хотела сказать "затретировал", но так расчувствовалась, что даже оговорилась. Таможенник нерешительно посмотрел спящей в затылок, потом склонился и осветил фонариком лицо, пытаясь сверить с фотографией на паспорте.

Тут уж пани Грущинская набросилась на него аки львица.

- Что вы делаете! - прорычала она. - Я все понимаю - контроль, доллары и прочее! Но сердце-то у вас есть? Вы что, хотите иметь на совести тяжело больную женщину? У нее от этого вашего фонаря может случиться приступ, больного человека так будить нельзя! Это негуманно!

Таможеннику достаточно было одного взгляда, чтобы сравнить лицо на фотографии с лицом спящей и удостовериться, что здесь все в порядке, как и с медицинским свидетельством, багажа действительно никакого не оказалось, а тут еще на него наступала пылающая праведным гневом матрона. Надо сказать, пани Грущинская выглядела дамой импозантной в полном смысле этого слова. Ростом не менее метра семидесяти, весом килограммов девяносто, а главное - чем-то она до боли напоминала ему тещу, разве что была чуть помоложе. Таможенник торопливо погасил свой фонарь.

- Ну чего вы, не собираюсь я ее будить, - пошел он на попятный. - Мне только фото проверить. У нее тут, как я вижу, есть и копия свидетельства на немецком? А муж, говорите, в другом купе? Благодарю вас, спокойной ночи.

И поспешно ретировался.

Пани Грущинская аккуратно упрятала документы, пользуясь случаем, прочитала копию и польский оригинал, сочувственно вздохнула, удостоверившись, что болезнь незнакомки действительно психического свойства и осложнена частичным параличом, грустно покачала головой и обратила внимание на фамилию. Не похожа на польскую. Хансен. Алиция Хансен...

А потом она выкрикивала эту фамилию в Берлине по прибытии поезда, пытаясь разыскать мужа своей соседки. Муж от самой Варшавы ни разу не заглянул к ним в купе, но пани Грущинскую это не насторожило, и лишь к концу путешествия она встревожилась. Что ей делать, незнакомец как сквозь землю провалился. Она вышла из своего купе, пробежала по соседним, выскочила на перрон, пытаясь разглядеть в толпе почти не запомнившееся лицо. За нею носился по пятам ее супруг, озадаченный странным поведением своей половины.

- Пан Хансен! - взывала она в надежде, что пан Хансен все-таки где-то здесь, поблизости, вот только она не может его распознать. - Пан Хансен!

Наверняка пани Грущинская разнервничалась бы еще больше, знай она, что, во-первых, пан Хансен вот уже четверть века покоится на кладбище, а во-вторых - что он никогда не был мужем больной дамы, а доводился ей отцом. В полной растерянности вернулась она в купе, а тут ее ждал еще сюрприз. Место, на котором только что спала ее подопечная, пустовало. Соседка как сквозь землю провалилась.

Немного поостыв, пани Грущинская здраво рассудила, что муж больной дамы, наверно, привел с собой медсестру и вдвоем они ее забрали. Она почувствовала себя слегка обиженной, но потом решила, что попрощаться с нею ему не позволили неизбежные в таких случаях суматоха и спешка. Мысль о каком-то подвохе ей и в голову не пришла. Попросивший ее об одолжении человек выглядел вполне респектабельно, внушал даже симпатию и сочувствие...

Вот такую историю услышал и доложил по начальству один из подчиненных майора, который разыскал пани Грущинскую в Берлине, в обществе мужа и банок с вишневым конфитюром. Перед тем все усилия майора разыскать труп заканчивались впустую, а тут наконец к нему поступила информация, что гражданка Алиция Хансен отбыла за границу поездом в одном купе с гражданкой Марией Грущинской. Таинственного мужа первой гражданки разыскать не удалось, не был он опознан и по фотографии Гуннара, предъявленной на всякий случай пани Грущинской. Вот так труп Алиции исчез с горизонта во второй раз.

Отыскать врача, который выдал медицинское свидетельство, тоже не представлялось возможным, поскольку его фамилию никто не запомнил, а само свидетельство исчезло вместе с покойницей.

Меня эта история так заинтриговала, что из последних сил я постаралась сохранить здравый рассудок. Захотелось разгадать эту головоломку, и одним возникшим у меня соображением, хотя и довольно-таки абсурдным, я тут же поделилась с Дьяволом:

- Не будь Гуннар таким законопослушным, я бы предположила, что это он выкрал труп - решил забальзамировать на память. Но Гуннар непременно заручился бы разрешением властей.

- Майор человек дотошный, при его профессии полагаться на чью-то законопослушность - последнее дело, - ответил на это Дьявол. - Будь спокойна, он все проверил. Труп Алиции не прибыл в Данию ни с этим поездом, ни со всеми последующими, Гуннар же, как тебе известно, днем раньше уехал из Польши на машине Алиции. Из Свиноустья он махнул в Истад, никто его не задерживал - доверенность на машину была еще действительна.

- А каким образом труп оказался с выездным паспортом?

- Она получила его за неделю до гибели, вероятно, держала при себе. Странное дело - после ее смерти в квартире не нашли никаких документов - не только паспорта, но и водительских прав, метрики, вообще ничего.

- Погоди, а нашли там дамскую сумку - такую большую, со сломанной молнией, в черно-бежевую клетку? Любимая ее сумка, она в ней все держала.

Кстати, могу поклясться, что никогда у нее не было такого несессера, как тот, в поезде.

- Не уверен, по-моему, сумки там нет. А в чем дело?

- Ну, поручиться не могу... - в раздумье протянула я. - Насколько я знала Алицию, она вполне могла где-нибудь ее забыть. Со всеми бумагами. Где угодно: у подруги, в магазине, на лестничной площадке...

- И сумку подобрал как раз тот тип, которому позарез понадобилось вывезти ее труп? Но зачем? И куда вывезти?

- Не знаю. Обследуйте всю гэдээровскую границу.

- Эк замахнулась! Будем надеяться, все выяснится и без этого.

 

* * *

 

Дьяволу пора было возвращаться в Варшаву, так что на следующий день мы вместе сели в самолет. Я не настаивала на дальнейшем своем пребывании в Копенгагене, у меня на сей счет имелись свои планы. Я их обсудила за спиной Дьявола с двумя галантными господами из Интерпола и возвращалась к родным пенатам окрыленная надеждой. Дьявол, выпросив у Аниты памятный обломок шампура, вез его с собой как вещественное доказательство. Когда я спросила, не рассчитывает ли он обнаружить на нем отпечатки пальцев, он бросил на меня снисходительный взгляд.

- Сколько раз я тебе говорил, что отпечатки пальцев - это миф и легенда. Обнаружить их можно на таком ничтожно малом количестве предметов, что вообще диву даешься, как еще их ухитряются оставлять. На этом обломке они, может, и будут, но лишь Анитины, да и то смазанные. Мне надо проверить, подходит ли он к тому куску, который мы нашли в Варшаве.

Уже в самолете, к концу пути. Дьявол решил меня порадовать еще одним известием:

- Да, забыл тебе сказать, - вкрадчиво протянул он. - В последнюю минуту майор успел мне сообщить кое-что о Кароле.

- Ну! - насторожилась я, встревоженная его злорадным тоном и эффектной паузой.

- В какой-то прошлогодней газете был репортах о путешествии на яхте в Данию. Подписан "К. Линце". На месте майора я бы тебе голову скрутил. Перечисляя людей, с которыми Алиция зналась в Дании, ты постаралась забыть о Лешеке Кшижановском, а именно он взял этого Линце к себе на борт. Вообще-то пан Кароль довольно часто плавает корреспондентом, но этот рейс, по-моему, оказался для него памятным, и не только для него.

Дьявол посеял в моей душе смятение, и на встречу с майором я шла с тяжелым сердцем. Переговорить с Лешеком я не успела. Компрометирующие письма сожгла, не видя другого способа навсегда сокрыть их от людских глаз. Уверена, Алиция того от меня и хотела.

Майор оказался гораздо великодушнее, чем Дьявол о нем думал, и не только не скрутил мне голову, но и простил. Условно.

- Вы должны себя реабилитировать, согласитесь, грехов на вас много, - усмехнулся он. - Вы ведь хорошо знали свою подругу, уверен, стоит вам как следует пораскинуть умом, и злосчастный этот груз найдется. А пана Линце мы берем на себя, он сейчас в Польше, ведет себя как ни в чем не бывало, хотя небось душа у него не на месте. Пани Лауру мы уже навестили и обнаружили прекрасно оборудованную лабораторию. Я начинаю понимать причины, по которым пани Хансен предпочитала молчать об этом деле, во всяком случае, на первых порах. Пани Лаура утверждает, что лаборатория устроена с ведома покойной ее тетушки.

Могу себе представить, каково было Алиции! Наверняка она пыталась объясниться с Лаурой, и эта змея сказала ей то же самое!

- А кто все-таки убийца? - спросила я, осмелев от доброжелательности майора.

Майор тяжко вздохнул, невольно вызвав в моей душе сочувствие.

- Увы, из трех прямых кандидатов в убийцы все трое имеют неоспоримое алиби. Кто-то из них водит нас за нос, но кто? Так что убийцы нет...

Прозвучало это жалостно, как если бы речь шла об отсутствии куска хлеба для голодных детей. У меня даже сердце защемило.

- Пан майор, быть того не может! Неужто так уж никто и не входил в этот дом?

- Получается, не входил...

- А из жильцов? Может, у кого из них сидел гость?

- Если начистоту, то я тоже так думаю. Но как докажешь хозяину, что у него был гость, когда его никто не видел? Ну ничего, не будем унывать, глядишь, что-нибудь да всплывет.

Не успела я рассказать Дьяволу о просьбе майора, как он вцепился в меня мертвой хваткой.

- Ты меня выставила идиотом, - заявил он. - Теперь мне нужно отыскать эту дрянь, чтобы спасти свою подмоченную репутацию. Так что соображай! Вспомни все, что только можешь. Представь себя на месте Алиции. Пораскинь как следует умом!

- Сумка Алиции! - выпалила я первое, что пришло на ум, как только я им пораскинула.

- А разве майор тебе не сказал? Сумка нашлась у сестры. Дня три стояла на столике в прихожей, в такой панике никто не обращал на нее внимания. В день убийства Алиция заходила к сестре перед обедом и забыла ее. Не понимаю, как она открыла потом квартиру, женщины ведь носят ключи в сумке?

- В кармане. Алиция носила в кармане жакета. А в сумке у нее были запасные, если, конечно, она их не потеряла. Что там еще лежало?

- Неизвестно.

- Вы что, не смотрели?

- Она исчезла. Сестра утверждает, что заметила сумку через три дня, заглянула в нее, увидела сверху папку и кошелек с деньгами, а внутри не смотрела, отложила на потом, а потом сумка исчезла. Странным образом это совпало с визитом Гуннара.

- Надеюсь, ты не подозреваешь Гуннара в воровстве?

- А что, может, взял на память.

- Кто угодно, но только не Гуннар! - запротестовала я. - Как только у тебя язык повернулся, ты не знаешь датчан и не знаешь Гуннара! Он бы от одной мысли о краже разрыв сердца получил! Они там все свихнулись на честности, о всяких там злодействах, может, и слышали, но считают байками! Исключено!

Дьявол пожал плечами. Профессия не позволяла ему принимать на веру человеческую порядочность, а сталкиваться с тем, чему я сама бывала свидетелем, ему не доводилось. Я же собственными глазами видела, как Алиция беззаботно оставляла свою сумку - со сломанной молнией и торчащим из нее кошельком - в одном конце универмага, а сама шла что-то там примерять в другой конец. Потом выяснялось, что она забыла, где ее оставила, вроде бы возле зеленого такого свитерка. Свитерок оказывался голубым, но сумка и впрямь стояла рядом целехонькая. Я сама как-то забыла на вешалке в примерочной серебряную цепочку из "Орио", с висюльками из плавленого жемчуга, - и забрала ее в целости и сохранности на следующий день. А уж о зонтике, который я где только не забывала и всегда отыскивала, и вспоминать не приходится. Отыскивала, пока не напоролась на соотечественника. Упаси Боже, я ничего такого не хочу сказать, тем паче бросить тень на цвет нашего искусства, ибо соотечественником был славный наш режиссер. Я навестила режиссера в отеле перед самым его отъездом и, конечно, забыла в номере зонтик. Назавтра со спокойной душой вернулась за ним, ан нет зонтика. Режиссер, кстати, гостил в Копенгагене в обществе славной нашей звезды, да что тут скрывать, режиссером был Януш Моргенштерн, а звездой - Беата Тышкевич. Как раз перед тем она оставила у него свой багаж, а сама отбыла дальше, в Париж. Ну и Моргенштерн забрал этот багаж вместе с моим зонтом в Польшу. Обнаружив такую чудовищную накладку, персонал отеля впал в отчаяние, без конца извинялся, пока я не заверила их, что получу свою пропажу у пани Тышкевич в Польше. Со временем я купила себе другой зонт, а про тот позабыла.

Короче, мысль о том, что Гуннар мог спереть сумку Алиции, показалась мне совершенно дикой, а вся эта история - очень подозрительной. Он мог взять законным путем машину, вполне допускаю, что у них имелась на этот счет договоренность. Но спереть сумку с деньгами - никогда!

- Вряд ли она прятала в сумке что-то важное, - недоверчиво покачал головой Дьявол. - Наверняка считалась с возможностью нападения, обыска или чего-нибудь в таком роде! Придумай другое место.

- Ну, тогда свечи...

- Скажу тебе правду. Майора свечи порядком озадачили, и он приказал исследовать их как можно тщательней. В результате выяснилось, что свечи разрезались на тонкие ломтики, никаких других манипуляций с ними не производили, ничего не вытаскивали. То есть в них ничего не было спрятано, и в сгоревших частях тоже, иначе фитиль, догорев до какой-то преграды, сразу бы погас. Сравнение с образцом подтвердило это.

- С каким таким образцом? - упавшим голосом спросила я, учуяв неладное.

- Ну, мне казалось, что для тебя разоблачение убийцы важнее каких-то там свечей...

- Ты взял мои свечи! Бандит!

- Только одну!

- Надо было сказать мне об этом в Копенгагене! Я бы еще купила!

- Другим разом купишь. Не отвлекайся. Свечи отпадают, думай дальше.

Глубоко расстроенная понесенным уроном, я вытащила оставшиеся пять свечей и зажгла. Горели они красивым ровным пламенем, без дыма и копоти, и я, засмотревшись, вспоминала минуты, когда передо мной трепетали такие же вот огоньки. Наши именины - мои и Михала, день рождения Алиции, торжество в связи с повышением Алиции по службе, слегка омраченное, правда, отсутствием лично у меня работы и вида на жительство...

Что-то внезапно замаячило в моей голове и тут же исчезло. Потом вдруг опять замаячило, на этот раз в душе. Было такое чувство, будто я упустила какую-то деталь. Не обязательно связанную с донимавшей меня загадкой, но тоже очень важную.

- Ну? - нетерпеливо сказал Дьявол. Прислонившись к стене, он всматривался в меня с надеждой. - Ты что-то вспомнила. Я же вижу.

- Не знаю, - я с сомнением пожала плечами. - Эти свечи у меня с чем-то ассоциируются, с какой-то подсказкой, а вот с какой - убей не соображу. Задавай наводящие вопросы, вдруг поможет.

- Попробую. Ты меня натолкнула на одно соображение. Алиция, прямо скажем, была умницей. Обрати внимание - с той самой минуты, как ты наткнулась на микрофон, все, что она тебе ни говорила, имело свой смысл. Каждая фраза была взвешена, ничего лишнего. Так что вспомни, прошу тебя, все до последнего слова.

Почему-то я стала вспоминать с конца. В конце речь зашла о словарях, именно в них и нашлись потом самые ценные указания - кроме того, где искать груз.

- Кстати, а что было на Розенгардене? - попутно поинтересовалась я.

- Прачечная. Небольшая частная прачечная, куда наведывался Аксель Петерсен и вся его братия - якобы сдавать рубашки. Странно, почему Алиция ни словом не обмолвилась о словарях по телефону? Рассчитывала на твою сообразительность?

- Рассчитывала, что кто-то их найдет. Не могла же она постоянно говорить на эту тему, один раз уже упоминала о них перед микрофоном. Боялась, что наведет на след. Вообще всего боялась.

- И потому несла по телефону всякую чушь... Погоди, а может, не только чушь?

- То есть? - насторожилась я, тем более что в голове у меня забрезжил какой-то просвет.

- Мне кажется... - Дьявол наморщил лоб. - Мне кажется, ты сказала что-то очень странное. Постой-ка... Сначала спросила, не хлебнула ли она лишку, потом сказала что-то совсем уж непонятное. Дай Бог памяти... "топотала ногами"!

Топотала ногами!

Тут у меня в голове окончательно прояснилось.

- Знаю! - завопила я. - Она мне велела после ее смерти взять себе что-то на память. Ну конечно, что-то очень важное! Господи, что именно?

- Как, ты не знаешь?

- Понятия не имею. Помнится, она сказала:

"Возьми себе то, за что ты бралась после визита к благодетелям". Потом добавила: "И топотала ногами". Вот и пойми, что это значит!

- Вспоминай! Ты же всегда похвалялась своей памятью. Все мои грешки помнишь наперечет.

- Твои грешки увековечены в ней как на скрижалях. Погоди, не сбивай меня.

Я закрыла глаза. И сразу передо мной предстала просторная, с амбар, столовая, стол на двадцать четыре персоны, маленький столик, кресла, серебряный подсвечник, серебряный кофейник, чашки королевского фарфора и к ним одна серебряная ложечка. Хозяева пили кофе без сахара и постоянно забывали о ложечках. На столике возвышались бутылка виски, бутылка коньяку и содовая...

Я открыла глаза и простонала:

- Боже, а перед тем мы пили рябиновку!

- Алкоголички! - брюзгливо фыркнул Дьявол Я снова закрыла глаза. Все верно, перед тем прикончили у себя наверху бутылку рябиновки - Алиции как раз дали прибавку к жалованью, а у меня дела были хоть плачь, вот мы и разряжались от полноты чувств. На комоде, создавая атмосферу, горели три красивых красных свечи. На последней рюмке рябиновки компанию нам составила дочь хозяев - она пришла нас пригласить вниз, на кофе...

Помнится, я положила себе в чашку кусок сахару и стала поспешно размешивать, чтобы потом деликатно, не привлекая внимания, передать Алиции единственную ложечку.

- Чего ты так скрипишь? - зашипела на меня Алиция по-польски, не меняя светского выражения лица.

- У меня глисты, - машинально парировала я, тоже лучась аристократической улыбкой.

И сунула ей под столом ложечку.

Вместе с рябиновкой в меня влилась молодецкая бодрость духа. Я с нетерпением вслушивалась в ее болтовню с хозяином дома о погоде, поскольку мне надо было обсудить с ним совсем другой вопрос, неизмеримо важнее. Наконец я воспользовалась паузой, когда он стал наполнять рюмки.

- Алиция, если ты немедленно не переведешь разговор в нужное русло, я начну петь, - пригрозила я и торжественно добавила:

- Ибо польская народная песня неукротимо рвется у меня из глубин.

- Так! - благовоспитанно осклабилась Алиция. - Из каких таких глубин?

- Из глубин души, сердца, легких... Qui, merci beaucoup.

Разговор катился одновременно на четырех языках. На немецком, английском, французском и датском. В последнем вот это самое "так" всегда оказывалось для меня камнем преткновения. До сих пор как заслышу, вздрагиваю и начинаю мучительно соображать, то ли мне по-польски сказали "да", то ли на датском поблагодарили.

После такой угрозы Алиция поскорей перевела беседу на интересующую меня тему и затем, сократив визит до минимума, потащила меня наверх. Результат разговора оказался самым утешительным, красивые свечи на комоде продолжали красиво гореть, а Алиция извлекла из шкафчика бутылку "Соплицы".

- За наше, стало быть, здоровье! - удовлетворенно провозгласила она.

Родимая народная песня уже неудержимо рвалась из моей груди, и после наполовину опустошенной бутылки мы таки ее грянули. Но не хватающую за душу "Гораль, небось тебе жаль", а плясовую, как того требовал текущий момент.

Глазами души я увидела Алицию как живую: вот она самозабвенно притопывает в танце, а потом со стоном хватается за ногу, попытавшись продемонстрировать, как в обереке полагается припадать на одно колено. В результате финал плясовой партии я исполняла соло.

- Потише! - взывала Алиция, рыдая от смеха. - Не топочи так!

Топотала ногами!!! Что-то я еще отплясывала и топотала ногами! Ну конечно, испанские народные танцы!

Кастаньеты! Любимые ее кастаньеты! Я "бралась" за них и топотала ногами!!!

- Знаю! - взвизгнула я, срываясь с места. - Знаю, о чем речь! Как я могла забыть, ведь они висели на стене!

- Что висело на стене? Говори, не тяни. Взволнованная до глубины души, я готова была сию минуту лететь за завещанным мне наследством.

- Кастаньеты! Помнишь? Они висели на стене над той надписью. Подарок, Алиция очень ими дорожила и всегда возила с собой. Надо их сейчас же забрать!

- Остынь, куда тебя несет на ночь глядя? Квартира опечатана, завтра возьмем.

- Погоди, - забеспокоилась я. - Надо это дело обговорить с сестрой. Она ведь наследница... И только тут до Дьявола наконец дошло.

- С ума сошла, - всполошился он. - Не хочешь ли ты сказать, что этот план она спрятала в кастаньетах? Чушь, это же два цельных куска.

- Цельные, не цельные, какая разница? Факт тот, что Алиция наказала мне их забрать, - значит, не без причины. Завтра же иду к майору за разрешением. И к сестре зайду - я человек честный.

Дьявол насупился, всем своим видом выражая неодобрение.

- Я тут пытаюсь разобраться с тобой в серьезном вопросе, а ты мне дуришь голову какими-то кастаньетами. Верю, Алиция тебе их завещала. Раз не могла на них надышаться, кому бы отдала, как не ближайшей подруге. Но это еще ничего не значит.

- Не противоречь сам себе, минуту назад ты уверял, что в такой ситуации она могла упоминать только о самом важном.

- Ну и в самое важное затесался один пустячок, она ведь тоже человек. Лучше вспоминай дальше.

- Это должен быть маленький клочок бумажки, - задумчиво тянула я свое.

- С чего ты взяла?

Я очнулась и посмотрела на него. И правда, с чего я взяла? Из письма Алиции к Лешеку. Стоп, этого говорить нельзя.

- А ты что думаешь, такая информация будет написана аршинными буквами на уличной афише? Нет, это крошечный клочок, и кастаньеты тут очень даже годятся. Если не в них, тогда я ничем помочь не могу, ищите ветра в поле.

На следующий день Дьявол, хоть и упорствовал в своем неверии, все-таки изволил сопроводить меня к майору. Тот оказался таким же Фомой неверующим, но согласился наведаться с нами в квартиру Алиции. Кастаньеты висели на своем месте, мне даже разрешили взять их в руки.

Я внимательно оглядела их. Бог весть в который раз, потому как в Копенгагене они мне мозолили глаза каждый день. И не только глаза. Висели так по-дурацки, что, как только садишься за стол, они тебе елозят по башке. Я осмотрела их так и эдак, постучала ими...

Никаких следов манипуляций. Все такие же глянцево-черные, соединенные красным шнурком. Я сразу пала духом - почему-то казалось, что на глянце непременно должна быть какая-то метина, знак. Или, скажем, обнаружится что-то, вплетенное в шнурок. Наверно, в моей голове произошел сдвиг, переместивший меня во времена узелковой письменности инков.

Майор с Дьяволом тоже удостоили кастаньеты самого пристального внимания. Обнюхали, обстукали ногтем, разве что на зуб не попробовали.

- Ничего не вижу, - вздохнул майор.

- Да ерунда все это, - раздраженно буркнул Дьявол. - Пан майор, у нее ухе навязчивый бред. Можно, конечно, отослать в Институт криминалистики, но какой смысл.

- Я того же мнения, но почему бы не отослать, - заколебался майор. - Вот только что мы им рекомендуем искать? Они могут определить, скажем, химический состав пластмассы...

Все это время я стояла рядом, но мысли мои витали в самых разных местах. Куда еще она могла воткнуть клочок бумаги? Да куда угодно. Могла промыть рейсфедер от туши и воткнуть в него. Могла налепить под стельку в старой туфле. Могла засунуть в тюбик от помады. Да, но тогда сказала бы по телефону, что я могу взять на память ее чертежный прибор, ее любимые туфли, ее помаду... А сказала о кастаньетах...

- Пусть она их себе забирает и рассматривает до Страшного суда, - махнул рукой Дьявол.

- За твои нынешние и присные прегрешения Бог тебя уже заранее покарал, лишив смекалки, - вдохновленная свыше, возгласила я. - Пан майор, дайте-ка мне эту вещицу. Я верю в гений своей подруги, у которой под рукой не было Института криминалистики со всеми его чудесами техники. Думайте как хотите, посмотрим, чья возьмет. Можно мне пройти в ванную?

- Пожалуйста, - озадаченно разрешил майор. Я взяла кастаньеты и удалилась в ванную, осененная неким воспоминанием. Как-то раз, когда я вернулась с работы, Алиция встретила меня оригинальной новостью.

- Я украла новейшее изобретение, - таинственно сообщила она.

- Какое такое изобретение? - заинтересовалась я.

- Клей. По-моему, фантастический. Собираюсь подклеить себе подметку, сэкономлю пятнадцать крон на сапожнике. Помоги, мне надо его разогреть.

- Объективно говоря, воровать нехорошо, - заметила я, увидев в руках Алиции кусок клея величиной с игральную кость.

- А что делать, если он такой замечательный...

Клей и впрямь оказался замечательным. Плавился градусах при пятидесяти, даже пламя свечи оказалось для него чересчур сильным - из маленькой игральной кости на полу образовалась солидная лужа, в нее вступил вошедший в это время Михал и приклеился намертво. Кроме Михала и подметки, Алиция наклеила много чего нужного и ненужного, торопясь использовать лужу, пока она не засохла. Нигде больше этот клей мне не попадался, у меня на работе о нем знали лишь понаслышке. Вроде бы какой-то новый состав для склейки пластика...

Я пустила в умывальник горячую, как кипяток, струю, а Дьявол и майор пристроились заглядывать мне под руку. Бросив кастаньеты в воду, я немного обождала, а потом осторожно, чтобы не обвариться, вытащила их за шнурок, сама не зная, какой может быть от всего этого эффект.

Из двух частей, которыми полагалось стучать друг о дружку, одна как будто чуть-чуть изменилась. Как будто прорисовался рубец...

- Надо же... - недоверчиво протянул майор. Дьявол выхватил кастаньеты у меня из рук.

Взвизгнув, я стала вырывать их обратно.

- Нет! Отдай! Надо еще подогреть! В суматохе мы утопили в кипятке и шнурок. Рубец выделялся уже совсем явственно. Теперь мы все трое изнывали от нетерпения, но сунуть руку в кипяток никто не решался. Мы болтали в воде всякими предметами, пытаясь поддеть кастаньеты. Затычку тоже не вытащить, поскольку она была без цепочки, мы суетились в панике, боясь, как бы клей совсем не растаял, и не догадывались закрутить кран, так что воды прибывало все, больше. Наконец Дьяволу удалось выловить их из кипятка, и он тотчас воткнул в наметившуюся щель маникюрную пилочку, а потом осторожно разделил две половинки кастаньеты.

В середине лежала маленькая, сложенная вчетверо бумажка.

- Она была гением, - торжественно, с глубоким пиететом изрек Дьявол.

Самая большая почесть, какой только могла сподобиться покойная моя подруга: никогда и ни о ком я ничего такого от него не слышала.

- Поздравляю, - благожелательно, без тени зависти сказал майор. - Можете теперь почить на лаврах.

- Еще неизвестно, - запротестовал Дьявол и оторвал меня от моего занятия, в которое я ушла с головой: надо было снова склеить две половинки так, чтобы не осталось следа. Увы, мне это не удалось.

- Иоанна, ну-ка расшифруй. Где это? Вряд ли я бы так сразу узнала место, если б не нарисованный в верхнем углу крокодил - его хвост, заканчиваясь стрелкой, указывал на чертеж. Мне и гадать-то не пришлось, изучила я этот район как свои пять пальцев. Каждую улочку, каждую аллейку в парке, каждый перекресток... крестиком было помечено место в тысяче двухстах метрах от суши - на прямой, прочерченной как продолжение улицы. Расстояние указано цифрами...

- Шарлоттенлунд... - прошептала я с суеверным трепетом. - А вот это улица Травербаневей, а здесь вход... то есть причал для яхт. Наверно, сначала он груз утопил, а потом обозначил расстояние...

- Н-да, без плана искать бы нам до скончания века, - с облегчением вздохнул Дьявол. - Чтобы определить это место, надо быть ясновидцем или перерыть все морское дно по ту сторону Зеланда. - Наверняка груз, да еще с балластом, уже занесло песком.

- Надо же, не перевелась еще в жизни романтика, - мечтательно протянул майор. - Чем не настоящая корсарская карта с указанием сокровищ?

- Хороши сокровища! - меня даже передернуло от негодования. - Интересно, что вы с ними учините после того, как выловите? Небось устроите церемонию вторичного затопления!

Кастаньеты были мне отданы без единого слова. Врожденное благородство повелевало мне обратиться по вопросу наследования к сестре Алиции, и я незамедлительно направила к ней свои стопы. Разговор, как и следовало ожидать, перешел на скандальное исчезновение останков, и я сразу сориентировалась, что сестру не посвятили в злоключения пани Грущинской, в связи с чем решила помалкивать, только скорбно покивала головой, разделяя ее негодование. Я была для нее просто собеседницей, с которой можно отвести душу, подругой убитой сестры, которая посвящена во всю эту историю столько же, сколько и она сама. Она не знала ни о моих контактах с майором, ни об участии в следствии Дьявола, ни вообще о ходе следствия и потому говорила со мной откровенно, без всякой оглядки.

- Вы понимаете, - сказала она доверительно, - может, с моей стороны и нехорошо бросать тень на человека, но мне все же кажется, что пан Збышек имеет к этому делу какое-то отношение. Он вел себя так странно...

- Как это - странно? - насторожилась я. - И когда именно?

Сестра понизила голос, словно нас мог кто-то услышать.

- Здесь, ночью на лестнице. Подслушивал под дверью, вместо того чтобы войти, старался, чтобы его никто не заметил...

Я очень удивилась - у меня-то отложилось в голове, что Збышек и не помышлял скрываться от бдительного ока привратника. Ох уж эти его причуды!

- А в чем дело? - я тоже перешла на доверительный шепот. - Я ничего не знаю, а вдруг тут что-то важное? Вы-то сами его видели?

- Его видел наш знакомый... Муж, муж его видел, как раз возвращаясь домой...

При упоминании о знакомом я сразу навострила уши.

- Наверно, пан Линце? - небрежно поинтересовалась я, пропустив мимо ушей превращение "знакомого" в "мужа".

- Так вы знаете? - удивилась сестра с некоторой даже обидой. - Вы с ним знакомы?

Я, правда, не поняла, что именно я знаю, зато понимала, как можно это узнать. Научилась у Дьявола заливать не моргнув глазом.

- Да, мы с ним знакомы. Еще с Копенгагена. А что он говорил о Збышеке?

Сестра Алиции выглядела слегка расстроенной и обескураженной, но вскоре взяла себя в руки.

- Он поднимался к нам по лестнице, а Збышек стоял наверху и спрятался, как только заслышал шаги. Он подслушивал под ее дверью...

Чтобы увидеть Збышека, подслушивавшего под дверью Алиции, надо было подняться как минимум еще на пол-этажа. Кароль Линце, очевидно предвидя скорую насильственную смерть Алиции, поднялся наверх, пожелав лицезреть будущего убийцу. Как же это майор не установил факт его нахождения в доме?

- Значит, Линце ночевал у вас? - спросила я по наитию.

- Да, странно, что вы знаете об этом, он ведь сам просил никому не говорить, чтобы до начальства не дошло - ему полагалось быть в командировке совсем в другом месте. Милиция, сами понимаете, везде нос "сует. Да он так и так вне подозрений, можно сказать, первый человек, почти что родственник, вот мы и не упоминали о нем. Зачем доставлять ближнему лишние хлопоты.

Я еле подавила в себе рвущийся из глубины души отчаянный вопль. Ну что с нее взять, всегда она отличалась бесхитростной простотой, в ее глазах самый матерый головорез выглядит невинным младенцем Что мне делать с этой божьей коровкой? Сказать ей правду? Ничего не сказать и напустить на нее майора? Но ведь она отнеслась ко мне с таким доверием! Вот положеньице!

- Не знаю, правильно ли это, - мягко и как бы мимоходом кинула я, хотя будь моя воля, я бы уже давно сорвалась со стула и с диким воем рвала на себе волосы.

- В каком смысле? - растерянно спросила сестра.

- Ну, что вы о нем не упоминали. Может быть, какую-то толику беспокойства вы бы ему и причинили - (вот уж воистину! - подумалось мне), - зато вдруг бы он следствию подсказал что-нибудь важное? Он ведь встречался с Алицией в Копенгагене, видел этого Збышека собственными глазами. Мог бы помочь...

- О Збышеке он рассказал все нам, а мы, уже от себя лично, - милиции. Что касается Копенгагена... А при чем тут Копенгаген?

Нет, надо кончать разговор, а то она выудит из меня что-нибудь лишнее. Вот-вот решит, что должна посоветоваться с мужем, муж позвонит приятелю...

Я помчалась на всех парах домой, прикидывая по дороге, как поступить. Ну что ж, пусть сестра Алиции имеет ко мне претензии, но другого выхода нет!

- Я знаю, где был Кароль Линце в день убийства, - с порога заявила я Дьяволу, едва переводя дух после бега по ступенькам.

- Где?! И откуда ты знаешь?!

- Этажом ниже... От непосредственных свидетелей.

Дьявол взирал на меня снисходительно, как на тихопомешанную, которая особой опасности для общества не представляет.

- Официально пан Кароль был в Познани, и доказать обратное мы не можем. А как понимать "этажом ниже"?

- Так и понимай. В доме Алиции, только этажом ниже. Гостил у своего приятеля, зятя Алиции, который по его дружеской просьбе опустил сей мелкий факт в своих показаниях. Ты представляешь, ублюдок намеренно пытался подставить Збышека! Сестра Алиции рассказала мне все по секрету, пусть майор делает с этим что хочет, но учтите - я вам ничего не говорила. И советую поторопиться - наверняка они уже названивают своему любимчику Каролю.

Дьявол, окрыленный новостью, припустил к майору во все лопатки. Домой он вернулся лишь поздним вечером, с весьма довольным видом.

- Майор тертый калач, последние два дня только тем и занимался, что искал против него улики, и вот наконец получил. Сестра Алиции в шоке, а зять бьется головой об стену. Скоро пробьет дырку к соседям.

- Это и будет уликой? - саркастически спросила я.

- Не совсем. Попробуй угадать. Ты все ходила вокруг да около, еще немного, и смекнешь.

- И пытаться не буду. Если ты не прекратишь играть в загадки, боюсь, завтра на голову майора свалится новое убийство.

- Начинается на "с", - подсказал Дьявол и предусмотрительно переместился на другую сторону стола.

- Спаси и сохрани его душу! - взвизгнула я и метнулась следом, хотя убивать его мне было не с руки - мертвые, как известно, молчат. - Как раз на "с", даже на два!

- Что вы тут вытворяете? - возмущенно спросил мой старший ребенок, просунув голову в комнату, когда мы перевернули третий стул. - А мне казалось, что вы уже не первой молодости!

Вмешательство юного грубияна усмирило нас, да и переворачивать уже было нечего. Игривое настроение Дьявола свидетельствовало, что улика найдена нешуточная. На "с"...

- Если скажешь, что свечи, я выброшусь из окна, - свирепо пригрозила я, эти свечи у меня в печенках сидели, избавиться от них было пределом моих мечтаний.

- Вот именно что свечи, - ликующе сообщил Дьявол - Майору они тоже не давали покоя. В Институте криминалистики установили наличие на одном из костюмов Кароля пятен от красного стеарина. Его гардероб майор брал для осмотра еще раньше, обыск у него провели сразу же после моего звонка из Копенгагена. Особенно много следов на коленках брюк, видно, в поисках плана облазил всю квартиру. Стеарин на костюме по своему составу не отличается от тех стружек, которые майор собрал со стола Алиции...

 

* * *

 

Согласно уговору, имевшемуся у меня с милейшими господами из датской следственной службы, десятого сентября я получила приглашение из Копенгагена. Предстояло опознать кое-каких завсегдатаев ипподрома, и мое присутствие было там просто необходимо. В этой ситуации паспортное бюро пошло мне навстречу и, учитывая, что срок действия моего загранпаспорта еще не истек, оформило визу за каких-нибудь пару часов, так что я пятнадцатого снова оказалась в Дании.

Шестнадцатого я действительно опознала нескольких известных мне молодчиков и уже семнадцатого, тоже согласно уговору, могла убираться на все четыре стороны.

Но меня неудержимо тянуло лишь в одну. Семнадцатое сентября было великим днем, в Шарлоттенлунде меня в этот день ждало дерби. Я, конечно, сговаривалась с этими галантными господами, держа в уме свой шкурный интерес.

В жуткой толчее и давке, не веря своему счастью, я с замиранием сердца упивалась несравненным действом. Первой должна была прийти Ибон, любимица Михала, - вообще-то особа капризная и ветреная, на этот раз она пребывала в отличной форме. Три километра Ибон неслась как шайтан, первое место было у нее, так сказать, в кармане, как вдруг ее обошел аутсайдер, которого я поставила последним номером! Пустельга Ибон пришла второй!

Кстати, я по сей день не уверена, точно ли Ибон кобыла. Может, и жеребец. Так или иначе, она меня оставила с носом. Надо полагать, расстроилась, что не удалось порисоваться перед верным поклонником Михалом...

Настоящий тотошник, как известно, не сдается после проигрыша, да еще такого пустякового. Судьба ко мне все-таки смягчилась, и в финальном забеге я выиграла. Ожидая выплаты, я по сложившейся уже привычке поднялась наверх и поела. Отужинала с чувством, не спеша, стараясь продлить последнее пребывание в дорогом моему сердцу месте, и в результате ушла с ипподрома в числе последних.

Не торопясь брела я живописным, безлюдным об эту пору лесом, почти совсем темным. Сумерки меня не смущали, доводилось ходить тут и в потемках, с тропки, ведущей к станции, не сбилась бы с закрытыми глазами. Да и луна уже взошла, хоть и ополовиненная, но освещала не хуже фонаря.

Я дошла до того места, которое было как бы полянкой в миниатюре. Прогалину создавало отсутствие всего лишь одного дерева, здоровенный его комель валялся тут же, у тропинки. Я уселась на него и закурила, грустно размышляя о том, что небось не скоро выберусь сюда снова. Интересно, кто выиграет в будущем дерби? Какие из этих великолепных, дебютировавших на наших глазах трехлеток, все имена которых начинаются на "К"? Доживу ли до той поры, когда, заглянув в программку, где все дебютанты называются уже на "П", растроганно скажу о каком-нибудь могучем жеребце: "Смотри, это же дочь Кариссимы!" Хотелось бы также узнать, будет ли когда-нибудь побит рекорд вифайфа - двести сорок восемь тысяч крон... Какая все-таки милая и славная страна эта Дания, вот только зачем они с таким странным упорством носят эти отвратительные штаны в черно-желтую клетку! Ладно уж бороды...

Вот так, предаваясь философским размышлениям, докурила я свою сигарету, загасила окурок, придавив туфлей из черного крокодила, поднялась и посмотрела в ту сторону, куда убегала тропинка И помертвела.

На тропе, в каких-нибудь двух метрах от меня, ясно освещенная луной, стояла Алиция.

Вообще-то в привидения я не верю, а раз не верю, то и не боюсь. И все-таки мне стало не по себе. Перво-наперво мелькнула мысль, а не нарушила ли я в чем-нибудь последнюю ее волю.

- Сгинь-пропади, бесовское наваждение, - запинаясь, промямлила я на всякий случай. - Чур меня, чур...

Слова, заговаривающие от нечистой силы, сами собой пришли на ум, и я сочла их в такой неординарной ситуации наиболее подходящими.

- Ты балда, - отвечала мне на это покойница с нескрываемой укоризной. - Так я и знала, что встречу тебя тут. Извини, конечно, но вела ты себя как последняя идиотка.

После недолгого размышления я вынуждена была признать, что она права. В самом деле, поставить Ибон на первое место!

- Кстати, - заметила я тоже с укоризной, хоть и деликатно. - Раз уж ты на том свете, могла бы по старой дружбе и подсказать. Я не говорю о вифайфе, это, понятно, чересчур, но хотя бы призеров в дерби...

- Дура, - отрезала покойница. - Я на том же свете, что и ты! Окстись!

Смысл потусторонних ее речей слабо доходил до моего сознания, было лишь понятно, что дух Алиции за что-то на меня гневается. Я чувствовала себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Не каждый день общаешься с потусторонними силами вот так запросто, на короткой ноге, кто знает, какой на этот счет существует этикет.

- Ты зачем явилась, чтобы попугать меня? - спросила я неуверенно, пытаясь нащупать почву для разговора. - Тогда хочешь, пощелкаю зубами? Мне это ничего не стоит.

- Я заявилась, чтобы сказать тебе, что обманулась в твоих умственных способностях. Или ты успела катастрофически поглупеть.

С покойниками наверняка лучше не спорить, хотя, по-моему, она преувеличивала. Я быстро прикинула, не проще ли дать деру, лучше даже с криком, но ноги мои приросли к земле и оторвать их было все равно что поставить атлетический рекорд. Пришлось занять соглашательскую позицию.

- Точно, поглупела. Скажу тебе больше: если ты возьмешь за правило таким вот манером возникать передо мной, маразма мне не миновать, и очень скоро. Ты вообще-то где обретаешь? На небесах?

- На земле. Хватит валять дурака! Или ты что, и вправду не знаешь, что я жива?!

- Знать-то я знаю, только совсем другое, не морочь мне голову.

И тут призрак Алиции изволил развеселиться.

- Ох, не могу, ты серьезно? Так ты ничего не знаешь? Да жива я, жива, пощупай!

В беспросветной моей голове вдруг слегка забрезжило. Собрав всю свою волю, я мужественно стояла на месте, пока призрак приблизился. Зачем бы мне ее щупать, наверняка ощущение не из приятных, когда рука твоя проходит сквозь тело, как сквозь воздух, нервы могут запросто сдать. С другой стороны, не обидеть бы ее отказом. У духа небось нервы тоже не железные...

Неугомонный морок сам протянул ко мне руку, волей-неволей пришлось себя пересилить.

Никакой это не воздух! Самая обыкновенная, живая Алиция!!!

- Силы небесные! Так ты жива?! Как же так?! Разрази меня гром, я ведь собственными глазами видела твой труп!!!

- Кстати, о моем трупе, - гневно сказала Алиция, когда мы наконец разжали долгие объятия и обменялись приветственными всхлипами и воплями. - Как ты думаешь, зачем я велела его осмотреть? Сколько раз я тебе говорила, что сердце у меня с правой стороны!

Святые угодники!

Ноги мои стали ватные, и я поскорей уселась на пень. Ну конечно, я слышала это от нее сотни раз! Разумеется, не буквально, но сердце у нее и впрямь было чуть сдвинуто к центру грудной клетки. Во время войны она подхватила туберкулез, и ей сделали пневмоторакс, никаких средств помягче под рукой тогда не нашлось. В результате операции, кстати весьма успешной, и получилось смещение, небольшое, сантиметра на два, которое никак не сказывалось на ее здоровье. И это обстоятельство, такое важное, такое решающее, напрочь вылетело у меня из головы!

- Алиция, секи мою повинную башку! - покаянно возопила я.

- Хорошо, подставляй, - согласилась она с обычным своим рассеянным видом и уселась рядом. - Только благодаря сердцу я осталась жива. Я ведь особо о нем не распространялась, знали только ты да Гуннар. Вот Гуннар - тот сообразил, что это может иметь значение, а ты, недотепа, чуть не похоронила меня!

- И правда, недотепа и есть, - сокрушенно повинилась я. - Помилосердствуй, не добивай меня.

- А кто тебя выкрал? Понимаю, небось Гуннар.

- А то кто же. Прилетел самолетом, сразу, как получил мою телеграмму...

- Какую телеграмму?

- А ты не в курсе? Я отправила ему телеграмму перед тем, как тебе позвонить. "Morituri te salutant" <"Идущие на смерть приветствуют тебя" (лат.).>. Я условилась с ним в случае чего телеграфировать, он знал, что у меня неприятности, но не знал какие. "Morituri te salutant" должно было означать, что я выезжаю в Данию, a "Periculum in mora" <"Опасность в промедлении" (лат.).> - что ему надо немедленно прибыть в Польшу. Гуннар, конечно же, перепутал тексты - я-то собиралась срочно где-нибудь укрыться и утренним поездом выехать с Гданьского вокзала.

- А дальше?

- Дальше он явился в Варшаву, поговорил с моим врачом, напоил сторожа и забрал меня из морга. Идея насчет вывоза меня за границу пришла ему в голову, когда он увидел у Гали мою сумку. Ты знаешь, я оставила ее у сестры.

- Знаю, и не только это, но и как тебя переправили в ГДР. А как ты попала в Данию?

- Очень просто, через Швецию. Оттуда ведь въезд свободный. Гуннар оказался на высоте положения и ради такого случая даже поступился своей законопослушностью. Ничегошеньки не понимал и только панически боялся, как бы меня не укокошили по второму заходу, уже бесповоротно. Наверно, я все-таки выйду за него замуж, - добавила она со вздохом.

- И правильно, - одобрила я. - Такая самоотверженность!

На всякий случай я потискала ее еще раз, чтобы избавиться от последних сомнений. Слишком велико было потрясение.

- А когда ты очнулась? И вообще - как ты себя чувствуешь?!

- Отлично. Особенно на свежем воздухе. Когда очнулась? Дай сообразить, если окончательно - то недели две назад, а вначале долго не могла понять, на каком я свете. Хотя рана сама по себе оказалась не опасной, сердце не затронула, но я вдобавок впала в состояние какой-то мертвецкой спячки, что-то вроде анабиоза. Да и холодильник, то бишь морг, сыграл свою роль, надо сказать, благотворную. Останься я лежать в тепле, не миновала бы участи скоропортящегося продукта. А потом меня, как только выкрали, стали лечить - на дому у моего врача, кабинет у него оборудован по последнему слову Говорят, я родилась в рубашке, эта твоя микстура вместе со снотворным вызвала эффект наподобие летаргии. Так что все, как видишь, обошлось.

- А здесь что было?

- А здесь Гуннар, натерпевшись за меня страху, поместил меня в клинику под чужой фамилией. В общем, та еще история. Он подозревал всех подряд, в том числе собственного брата и мою сестру. Потому-то, кстати, и стащил мою сумку, когда она попалась ему на глаза. Да как стащил, ты только послушай! Хватило ума выставить ее на лестницу.

- Серьезно?!

- Сказал Гале, что идет за носовым платком, вышел в прихожую, взял сумку и вынес на лестницу. Хорошо, что мимо ни одна душа не проходила, там ведь деньги лежали.

- Только датчанин способен на такую наивность! - ужаснулась я и снова ее пощупала. - Ему крупно повезло. А кто доводился супругом твоему трупу?

- Мой врач. В последний момент он сошел с поезда. А в Берлине уже ждал Гуннар, после выматывающей поездки через Истад и Варнемюнде. Просто чудом успел. Не могу сказать, что после всех этих пертурбаций я зауважала нашу милицию, - поморщилась она.

- А при чем здесь это? - удивилась я. - Тебе хотелось, чтобы его поймали? Чего придираешься?

- Милицейский врач похоронил бы меня за милую душу!

- Ну, положим, сначала он бы тебя за милую душу искромсал, - постаралась я сохранить объективность. - А к нашей милиции не придирайся, твою смерть констатировал врач "скорой", какой-то молокосос. Что ему оставалось делать, ты была вся ледяная, как полюс холода, я собственноручно тебя пощупала, да и других признаков жизни проявлять не удосуживалась, зато дырку от шампура он сразу обнаружил. Будь у тебя все как у людей, тогда пожалуйста - предъявляй претензии, а так виноватых нету, любой другой на твоем месте окочурился бы. Кстати, милицейского врача вообще не было.

- Как это не было? - возмутилась Алиция. - Выходит, они на меня просто наплевали? По какому такому праву?

- Пути Господни неисповедимы, - философски заметила я и рассказала ей о невероятных приключениях доктора Гржибека. Вообще-то Гуннар сделал все правильно, подумать только, ведь если бы доктор Гржибек не гонялся за бугаем, если бы констатировал, что жертва жива, Алицию поместили бы в больницу, и тогда Кароль Линце смог бы довести свое черное дело до конца. Уж как-нибудь добрался бы до нее, да хоть с помощью сестры...

- Не могла мне тогда выложить все начистоту? - не удержалась я от упрека. - Наломали мы с тобой дров...

- Я и собиралась, да не успела. А раньше не решалась - понимаешь, я ведь и тебя подозревала. Знала, что гадючник у них здесь, в Шарлоттенлунде, а ты, как на грех, повадилась сюда шастать. Никаких определенных фактов у меня не было, но мало ли что, вдруг ты выкинула какую-нибудь глупость, да и Лаура делала намеки на одну из моих подруг. В письмах, когда ты как раз здесь жила, особенно в последних. А тут еще вижу - ты вернулась в Варшаву прибарахленная и при деньгах, сама понимаешь, в голову всякое может полезть. Вдобавок ты и с Лилиенбаумом была знакома...

- Каюсь, была. Так ты, выходит, помалкивала из-за всех нас скопом?

- Ага. Зютек... - Алиция слегка заколебалась. - Мне, наверно, следовало рассказать тебе раньше. Со временем выяснилось, что он не был ни таким ух подонком, ни шпионом. Уже давно все выяснилось, и теперь мы с ним просто добрые друзья. Это по его просьбе я свела кое-кого с Лаурой, причем ни он, ни я не подозревали, что речь идет о контрабанде. Он первым сориентировался и впал в панику, ему это могло здорово навредить. Собственно, из-за него-то я и выжидала до последней минуты, даже тебе ничего не говорила, пока не получила известие, что он себя обезопасил. Кстати, ты случайно не приставала со всем этим к Лешеку? Он вообще ни во что не посвящен.

- Думаю, его уже и без меня посвятили.

- Лешека я тоже подозревала, хотя помалкивала больше ради Зютека. Лаура знала, что я в курсе, но мне казалось, я могу рассчитывать на минимум порядочности с ее стороны.

- Боюсь, тебе слишком много чего казалось. Лично у меня больше всего сердце скорбело за Лешека Я прямо чуть не наяву видела, как он выталкивает человека за борт. Слушай, открой на милость еще одну тайну, а то у меня от великого их множества голова пухнет. Кто тебе подсунул маляра?

- Кароль, кто же еще. - Алиция помолчала, и на ее лице проступило уже знакомое мне выражение мрачной ненависти, на этот раз, правда, разбавленное злорадством - Кароль - это целая эпопея. Ты, наверно, не знаешь, что именно он тогда чуть не поломал мне всю жизнь. Липа насчет шпионажа - его рук дело, он же подставил Зютека, донес о моей с ним дружбе, а потом старался, чтобы мне из того посольства систематически передавали всякие весточки и приветы. Кароль и Лауру вовлек в аферу, из-за него-то, собственно говоря, и умерла моя тетка. У нее был приступ после их разговора - он сказал, что я с ними заодно и в случае чего меня первую отдадут на заклание. Все эти годы он мстил мне за то, что я в свое время не помогла ему с выездом за границу - не упросила отцовских друзей составить ему протекцию. Вся моя родня считала его порядочным человеком, а меня прямо колотило от злости, когда они тетешкались с ним.

- Я тебя понимаю, - с чувством сказала я. - Как вспомню, что этот подонок остался с теми твоими свечами в дураках, на душе сразу приятно становится.

- Ты это о чем? - не поняла Алиция.

- Потом объясню, продолжай.

- Пока была жива тетка, ничего не оставалось, как держать рот на замке. Лаура понимала, что я ни словом не обмолвлюсь. Тетка стояла уже одной ногой в могиле, не могла же я отравить ей последние минуты жизни, если не сократить... А в результате этот подонок все равно ее угробил. Скандал разразился сразу после похорон, Лаура вцепилась в меня мертвой хваткой насчет пропавшего героина. Вообще-то она не знала, что мне известно, а что нет, я от всего отпиралась. Ее чуть удар от злости не хватил. А потом в Варшаву заявился Ольсен, и тут уж мне пришлось несладко. Я не представляла, как от него отделаться, как объясниться с Лешеком, как поступить с тобой, ко мне цеплялись всякие подозрительные типы - то ли от милиции, то ли наоборот. Те субчики ведь не догадывались, что я тоже боюсь милиции. Меня, кстати, сразу по возвращении вызывали... Я им наплела всякой чуши...

Мы обе покаянно и хором вздохнули.

- В тот последний вечер ко мне заявился Ольсен...

- Какого беса ты его впустила?

- А я и не впускала, - раздраженно отмахнулась Алиция. - Представь себе, у него были ключи. Кароль подделал по той связке, которой пользовалась сестра. Этот тип вошел сам и объяснился со мной без обиняков: мы, мол, знаем, у кого план, выбирай: или - или... По всему было ясно, что они договорились со мной покончить, а тут еще черт меня дернул сболтнуть, что я знаю о непричастности Лешека. Вот я и решила исчезнуть, причем устроить так, чтобы всю честную компанию загребли без меня. Придумала, каким манером сообщить тебе, где спрятаны концы - на случай, если ты тоже в это дело влипла, потом по телефону отправила Гуннару телеграмму, а потом мне захотелось спать...

- А та бумажка... когда ты ее спрятала в кастаньеты?

- Тогда же. Вечер у меня выдался на редкость насыщенный. Остатки клея спустила в унитаз, по-моему, никаких следов не осталось, а? Пририсовала крокодила, чтоб тебе совсем уж все прояснить...

Мы немного помолчали, сидя на широком пне и глядя на живописный лес, залитый серебристым светом.

- А все благодаря Гуннару, - отозвалась я наконец со вздохом облегчения. - Единственно, что могло внушить ему такую безрассудную надежду, так это нешуточная любовь. Он тебя любит!

- Он сейчас ждет меня там, на шоссе. Наверно, от страха за меня уже извелся. Я все боялась, как бы он не перепутал тексты телеграмм, и таки перепутал! Пошли, поедем к нам, вместе поужинаем.

- Почему бы и нет, с удовольствием. А когда свадьба? - поинтересовалась я, поднимаясь с пня и разминая затекшие ноги.

- Боюсь, через неделю, - вздохнула Алиция. - Если Гуннар опять что-нибудь не перепутает. Ты-то будешь?

 

* * *

 

Была, а как же. Вернулась через неделю вместе с Дьяволом - он собственноручно решил доставить датским властям информацию о белой мерзопакости, после чего присоединился к гостям. Свадьба прошла на высоте, с участием многочисленной об эту пору рати соотечественников, и по сему поводу новобрачному втемяшилось порисоваться перед ними и перед избранницей сердца знанием родного ее языка. Он поднял бокал, вознамерившись произнести польский тост, и за столом воцарилась благоговейная тишина.

Новобрачный тоже молчал, мучительно роясь в памяти.

- До свидания! - наконец возгласил он торжественным тоном.

 

* * *

 

Перед самым своим отъездом я углядела в витрине магазина невообразимой красоты туфли - конечно же, из черного крокодила. Последняя модель, глаз не оторвать, а тут еще шпильки стали выходить из моды...

Теперь дело за малым - нарваться на очередную шайку бандитов, может, сослужат мне службу...

 

 

 

Файл из библиотеки  OCR Альдебаран: http://aldebaran.ru/